Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

И снова о футболе

– Откуда ты узнал, что нам нужна новая правая полузащитница? – спросила Момо, глядя на то, как лихо Султана вот уже несколько минут чеканит мячик, не роняя его на газон.

– Я не знал, – простодушно ответил Кифару, любуясь ногами избранницы и не замечая мячика. – А что случилось с прежней?

– Обычная история – беременность. Похоже, популярность делает моих питомиц только ещё более плодородными. Постой-ка, она что, твоя новая девушка? А как же…

– Извини, что не сказал тебе сразу. Она не моя девушка. То есть да, она девушка и она по-своему моя, но она приехала, чтобы остаться. Как жена.

– Ты женишься?! – не поверила Момо. – Зачеееем?

Похоже, ни Марина, ни Илинка ничего ей не рассказали.

– Так случилось. Я влюбился. Влюбился по-настоящему.

– Вот так история…

– Ты как будто за меня не рада и даже расстроена.

– А она про нас в курсе?

– Догадывается. Похоже, ревность – не худший из её пороков.

– А она порочна? – заинтересовалась Момо.

– В меру.

– Так, хорошо! – крикнула Момо, давая Султане возможность отфутболить мяч в сторону с любопытством наблюдавших за ней остальных девушек. – Два круга по стадиону. С ускорением. Живо! Это всех касается. Тебя теперь тоже, – добавила она, обращаясь к замешкавшейся Султане. – Покажи, как ты умеешь бегать.

В итоге новую правую полузащитницу приняли в команду не по знакомству, а за весьма убедительные показатели. После бега и разминки Момо разбила команду на две части и предложила сыграть полноценный матч, оставив Кифару наблюдать и взяв на себя роль судьи. Султана забила два красивых гола, отдала несколько умных пасов и неплохо справилась в защите. Кроме того, она выделялась ростом и при этом отлично играла в обводку. Момо осталась под впечатлением.

– Из тебя получился бы неплохой скаут, – похвалила она счастливого во всех отношениях Кифару.

Она уже проглотила первую обиду и думала о будущем. Тем более что через неделю намечался очередной ответственный турнир, причём снова в Японии. Правда, на сей раз в Токио. Кифару когда-то про него слышал, но совершенно забыл и теперь понял, что, возможно поспешил с футболом. Разумеется, он не отпустит Султану одну, он поедет, как ездил до этого, главой делегации, но речь шла о Японии, а в Японии по-прежнему жили якудза, и это означало, что возможны неприятности.

Вечером он познакомил Султану с семьёй. Отцу невеста сразу приглянулась, хотя отсутствие общего языка и не позволило ему поговорить с ней по душам. Зато Таонга каким-то образом и здесь преуспела, обойдясь без его услуг переводчика. Потом Фураха признался, что немного помог матери. Сам он в Султану тоже влюбился и старался не отходить ни на шаг, за что получил шуточный нагоняй от ревнивого брата, но серьёзно ответил, что любит свою будущую бинти-мкве, то бишь невестку, как верный рыцарь. Кифару сделал вид, что успокоился.

По пути обратно в замок он показал ей свой первый собственный дом с башней, казавшийся теперь маленьким, но по-прежнему уютным. Они полежали на крыше, полюбовались звёздами, однако целоваться и обниматься Султана отказалась.

– Ты наверняка сюда кого только ни водил.

– Ну, вообще-то я и в замок водил… – не сдержался Кифару.

– Замок – это замок, – рассмеялась она, давая понять, что шутит. Отчасти.

Узнав о предстоящей поездке в Японию, Султана обрадовалась. Она неплохо знала Европу, но до сих пор не успела побывать нигде в Азии, хотя слышала от подруг много интересного.

Кифару рассказал ей историю про якудза.

– А от Киото до Токио далеко? – уточнила она.

– Далеко, но при желании можно доехать за два часа. Кроме того, про наше прибытие и так всем будет известно. Поэтому если мои узкоглазые друзья захотят, они легко смогут устроить нам весёленькую встречу с быстрыми проводами.

– Тогда почему ты согласился?

– Ну, во-первых, если будем бояться мы, то кто будет бояться нас? Во-вторых, из наших насчёт якудза никто не знает и знать не должен. В-третьих, я не думаю, что они отважатся сунуться. В прошлый раз их неплохо припугнули. Они там тоже не дураки.

– То есть, за свою жизнь я могу не переживать?

– За твою жизнь буду переживать я. Поэтому да, не переживай. Думай о футболе и голах. Тебе понравилась Момо?

– Она похожа чем-то на мою бывшую тренершу. Не внешне, конечно. Та была настоящей коровой, но коровой доброй, справедливой и знающей. С Момо интересно. А девчонки в команде странные. В душе столпились и стали меня рассматривать. При этом были такими же голыми.

– Ну, скажем, не такими же.

– В смысле?

– Просто голая женщина отличается от тебя так же, как дешёвый сапожный нож, скажем, от дорогой катаны. Они тобой любовались.

– Я не понимала, что они говорят, но несколько раз слышала твоё имя.

– Наверное, они рассуждали, что именно я в тебе нашёл.

– А что ты во мне нашёл?

– Показать?

– Покажи.

– А как же те, кого я сюда водил?

– Пусть поревнуют…

До замка они добрались поздно за полночь, усталые, но довольные.

И снова Япония

Как Кифару и предполагал, поездка в Токио прошла на удивление спокойно. Турнир оказался чисто коммерческим, то есть его устроители и участники неплохо заработали на спонсорах, однако всем за это пришлось носить брэндованную одежду, сниматься на фоне логотипов и участвовать во многочисленных пресс-конференциях после матчей. Зато турнир получил соответствующее освещение в прессе, что Кифару сразу же почувствовал на себе, поскольку на улицах ни команде, ни даже ему самому не давали прохода восторженные токийцы. Они поднимали детский визг, бросались жать руки и умоляли на своём странном языке позволить с ними сфотографироваться. Цивильная одежда вместо спортивной, кепки с длинными козырьками и солнцезащитные очки тоже не помогали, поскольку негры в японской толпе выделялись ещё сильнее, чем европейцы.

Выступили девушки неплохо, хотя им пришлось и нелегко, однако они добрались до финала, где встретились с хозяйками площадки, а те учинили им настоящий бой, сведя все усилия к ничьей. По регламенту турнира ничьей в финале быть не могло, поэтому исход решался пробиванием пенальти. Кифару в этот момент сильно переживал за Султану, которая показала себя в игре отличной дриблёршей и распасовщицей, но забила в итоге лишь два гола и потому в ответственный момент могла дрогнуть. Тем не менее Момо доверила ей бить последней, когда от точности удара мог зависеть исход, поскольку к этому моменту один пенальти разволновавшиеся японки умудрились глупо промазать. Султана не дрогнула, расслабилась, нашла Кифару глазами на трибунах, помахала и без разбега, словно рукой, послала мяч в обводку угадавшей направление вратарши.

– А если бы она промахнулась? – спросил Кифару возбуждённую после игры Момо.

– Ну и что? Мы бы просто сровнялись в счёте. На этот случай я приберегла Энайолу. Она бы не промахнулась, поверь мне.

– То есть, это была проверка?

– Или возможность утвердиться в команде. Посмотри.

Действительно, под аплодисменты дружески настроенного зрительного зала девушки по-прежнему носили хохочущую Султану на руках, не желая опускать свою новую героиню на паркет площадки. Кифару подумал, что они тем самым не только выражают благодарность ей, но и демонстрируют свою преданность ему. Султана, они это знали и чувствовали, была его частью. Воздавая должное ей, они воздавали должное ему, своему королю. Как тогда выразился Джон Смит? Своему «тирану»? Возможно, он был прав.

Межу матчами и тем более после окончания турнира они с Султаной частенько уединялись и отправлялись гулять по городу. То были, разумеется, не прогулки в прямом смысле слова, поскольку популярность никто не отменял, но им удавалось незамеченными выехать из гостиницы на частном водителе, в автомобиле с затемнёнными стёклами, и погулять в парке Уэно или Мэйдзи или посидеть в каком-нибудь уютном ресторанчике на Гинзе.

Несколько раз на правах хозяйки и гида компанию им составляла Момо, которая едва ли бывала здесь чаще их, однако каким-то волшебным образом прекрасно знала город и легко ориентировалась.

– Почему Токио так сильно отличается от Киото? – спросил её Кифару, когда они возвращались после очередной вечерней вылазки пешком.

Ночью, как известно, и кошки, и негры серы, а потому не бросаются в глаза.

– У них разная судьба, – вздохнула Момо. – Я тебе, помнится, уже про это рассказывала раньше, но для Султаны готова повторить. Токио при всей своей богатой истории – город относительно новый. До войны он, как и большинство японских городов, даже крупных, был весь застроен деревянными домиками, но в сорок пятом американцы и японцы договорились о новом плане застройки, выгодной обоим. Были использованы зажигательные бомбы. Результаты сохранились на фотографиях Токио, Осаки, Кобо, Хиросимы, Нагасаки, Сидзуоку и многих других городов. Мирное население было заранее эвакуировано, так что официальные потери значительно преувеличены, как обычно.

– Но нам в школе говорили, – заметила Султана, – что на Хиросиму и Нагасаки американцы сбросили атомные бомбы, а не зажигательные.

– К счастью, атомных бомб не существует в природе, поэтому нет, не атомные, – улыбнулась Момо. – Эта история помогла американцам резко занять вершину политической пирамиды, а японским негодяям из правительства – сохранить лицо, поскольку они сдавались не просто врагу, а врагу почти сказочному по своей мощи. Но поскольку та война, как и любая война, была предприятием совместным, что получилось, то получилось.

– А Киото? – напомнил Кифару.

– А Киото всё-таки пожалели. Хотя изначально, говорят, тоже собирались сжечь. Вместо него в окончательном списке оказался Нагасаки.

– А почему пожалели?

– Долгое время в Японии настоящей властью обладал никакой не император, как и сегодня, а сёгун, то есть военный правитель. В конце девятнадцатого века между сторонниками императора и сёгунатом была развязана гражданская война, которую ещё называют «войной года дракона», хотя заняла она не год, а почти три. Победили сторонники императора. Что было бы странно, если не понимать, кто за ними стоял. А понять это легко, поскольку император Мэйдзи первым делом начал знаменитую реставрацию, а первым его указом был курс на окончание изоляции страны и проведения прозападной политики. Так вот, помогали европейцам и американцам в этой «гражданской» войне некоторые местные кланы, среди которых выделялись Сацума и Тёсю. Их потомки после победы продолжали владеть многими территориями, в частности Киото. Кто же станет портить отношения с надёжными и старыми союзниками?

– Всё так очевидно! – восхитилась Султана.

– Меньше читай учебники по истории, и ты тоже станешь отчётливее видеть не только прошлое, но и настоящее с будущим. Всё повторяется, как все любят говорить, хотя никто этой фразы до конца не понимает.

– А почему ты сказала, что император сегодня не имеет власти? Кто же владеет Японией?

– Сложно сказать однозначно. – Момо остановилась у автомата с напитками набросала монеток в прорезь и взяла всем по симпатичной баночке чего-то прохладного, свежего и с кисловатой мякотью. – Императорский род, если верить высказываниям недавнего императора Акихито, который первым за двести лет, как говорят, добровольно отрёкся от престола в пользу своего сына, происходит из Кореи. Он сказал об этом в связи с чемпионатом мира по футболу, проводившемся одновременно в обеих странах. Для японцев это был шок, а корейцы и ухом не повели, поскольку всегда считали себя превосходящей расой по сравнению с нами. У нас их принято не любить, хотя если бы в своё время на японских островах они ни смешались с китайцами, сегодня мы имели бы три Кореи – южную, северную и японскую. Языки наши по-прежнему довольно схожи, а интонационно, как я слышала от многих иностранцев, их вообще не отличить. Корейцев в Японии никто толком не считал, а официальные цифры, думаю, сильно занижены. Корейцы с японскими именами занимают министерские посты, владеют крупными бизнесами, среди них множество актёров, музыкантов, писателей, учёных, спортсменов и, разумеется, глав якудза.

– То есть, Япония в руках Кореи?

– С одной стороны, похоже на то. С другой, посмотри, как японцы обожают всё американское. В большинстве своём мы не знаем английского, но сам японский язык сегодня буквально забит заимствованными словами, начиная с биру – пива – и далеко не заканчивая вайфу – женой из комиксов. Но есть связи и посерьёзнее. Скажем, как расшифровывается название одной из самых известных японских фирм – SONY?

Султана и Кифару переглянулись и пожали плечами.

– Ну, официально считается, что оно как-то связано с английским «звуком». Однако деньги на развитие господин Морита получил от своего американского спонсора – Рокфеллера, которому тогда, в пятидесятые, принадлежала в частности компания Standard Oil of New York. Объяснения нужны?

Они подумали и согласились, что нет.

– И до войны, и тем более после крупные японские чиновники, гражданские и военные, долгое время стажировались либо в США, либо в Англии. Особенно хорошо себя зарекомендовавшим под интересные проекты впоследствии давались крупные бюджеты на развитие. При этом сами японцы как были, так и остаются во многом лишь фасадом.

– Как я понимаю, – подхватил Кифару, – подобное происходит во всём мире, не только в Японии. Знающие люди называют настоящих владельцев «финикийцами», у которых нынче нет конкретной страны проживания, но которые исторически снимают сливки во всех странах, куда на правящие позиции давным-давно сели их предки.

– Про финикийцев я слышала, – задумчиво сказала Султана. – О них почти ничего не известно.

– Кроме того, что они первыми стали обрабатывать железо, заниматься международной торговлей, создали мощный флот и изобрели письменность, которая легла в основу латыни и греческого, хотя вообще-то была по нынешним меркам семитской, – заметила Момо. – Такое можно только помочь забыть. Что несложно, если они до сих пор руководят историей и совсем не заинтересованы в том, чтобы о них знали.

Кифару хмыкнул. Было похоже, что эта тема уже перестала быть прерогативой Джона Смита и иже с ним. Обычные люди вроде Момо тоже кое о чём начинают догадываться.

Султана

По возвращении из Японии Султана, не успевшая до отъезда познакомиться со всеми достопримечательностями острова, заинтересовалась Шуле-я-кати. На правах подруги Кифару она посетила разные классы по всем предметам и пришла к выводу, что хочет поучиться финансам, которые преподавались исключительно на английском, тогда как уроки по другим предметам частично велись на суахили, кроме разве что компьютерного дизайна, но им она заниматься не хотела.

– От него попахивает смертью, – призналась она впоследствии Кифару.

– Что ты имеешь в виду? – Он был озадачен.

– Смертью для таких профессий, как модельный бизнес, например. Если уже сейчас, как я видела, можно без особого труда создавать людей, которых нет в природе, но которые смотрятся ничуть не хуже настоящих, то кому завтра будут нужны те, кто сегодня получает деньги за позирование для рекламы той же одежды? Зачем платить агентству, студии, модели, фотографу, если можно создать нужный образ усилиями одного дизайнера, который просто описывает, что хочет увидеть, и дальше играет с разными стилями?

– Красивые модели и хорошие фотографы всегда будут пользоваться спросом, – заверил её Кифару, после Италии считавший себя связанным с этим видом искусства, пусть даже чуть-чуть. – Компьютеры всего не покажут.

– Покажут, причём гораздо больше, чем фотографы и модели, – вздохнула Султана. – Вот увидишь. Ждать, похоже, осталось совсем недолго. Так как насчёт финансов?

– Конечно, занимайся. Я только за.

Марина это начинание юной подруги тоже поддержала, однако Кифару не мог не заметить появившейся в её поведении лёгкой настороженности.

Султана освоилась на острове довольно быстро. Утром она посещала занятия в Шуле-я-кати, вечером ходила на тренировки к Момо, после которых Кифару забирал её и отвозил в замок, где они проводили сказочные ночи. И занятия, и тренировки она, не стеснённая ничем, кроме внутренней потребности, могла иногда пропускать, и тогда они с Кифару посвящали друг другу весь день. Он знал, что нравится ей, не мог не нравиться, поскольку обладал всеми необходимыми для женского счастья качествами, однако в отличие от той же Илинки, открыто демонстрировавшей свою преданность и привязанность к нему, Султана умела проявлять сдержанность и иногда даже производила впечатление холодности, что он воспринимал как забавную игру, будучи вынужденным всякий раз завоёвывать её расположение, её любовь, её тело.

Тело Султаны завораживало его. Он говорил себе, что любит её как умницу, как будущую жену и мать своих детей, однако именно её тело было и оставалось теми вратами, которые пробуждали, сдерживали, накапливали и наконец впускали потоки его безудержных чувств.

Здесь она тоже вела себя осознанно, не спешила отдаваться ему, поначалу скромничала и не боялась проявлять неопытность, что ей несказанно шло, и лишь постепенно, привыкнув в его манерам и желаниям, стала уступать, поддаваться и к концу, наверное, второго месяца сделалась умелой и отчасти нагловатой любовницей. Нагловатость эта чаще всего проявлялась в отношении Илинки, которой она, осмелев, стала всё чаще понукать. Илинка не возражала, получая удовольствие от двойного унижения, но Кифару, поощряя Султану внешне, взял эту перемену на заметку.

Зато он стал чаще видеться с семьёй, инициатором чего опять же была Султана, чем вольно или невольно располагала к себе обе стороны. Она подружилась с Фурахой и его подружкой Узури, находила поводы устраивать совместные посиделки или забирала ребят, и они вчетвером куда-нибудь ехали, отдыхали, играли, купались, одним словом, проводили вместе «важное» время, как она говорили Кифару, а тот кивал, улыбался и соглашался. Через Узури она познакомилась с Мазози, ждавшей второго ребёнка, с её мужем и даже зачем-то с его пожилыми родителями, которых Кифару отродясь не знал.

Добрые слова о ней он слышал и от Вереву, и от Дедана, пожилого учителя английского из Кении, и от Реми Жирара, занятого мужской сборной, но иногда – и весьма охотно – подменявшего Момо, и от архитекторши Меган, недавно таки вышедшей замуж за Абрафо, и даже от его матери, заслуженно и как-то само собой ставшей главным врачом Кисивы.

Она же напомнила ему о тех фотографиях, которые он понаделал в Италии, поскольку после приезда Кифару, закрутившись, про них совершенно запамятовал. Они вместе их просмотрели, посмотрели и видео, и Султана при этом вовсе не выглядела удручённой или обиженной, что его даже слегка задело. Она не назвала увиденное «порнушкой», не ушла, хлопнув дверью, как сделали бы многие невесты на её месте, напротив, она отдала должное его пониманию эротизма, а кое-что назвала настоящими произведениями фотоискусства. Видео ей понравилось меньше, но и его она не стала ругать или высмеивать. Пока она смотрела на экран, Кифару смотрел на её точёный профиль и думал, что влюбился слепо, потому что совершенно не знает и не понимает эту девушку. Даже в случае с Мариной он мог частично предсказать реакцию на те или иные вещи, тогда как Султана вела себя всегда ровно и почти никогда не меняла настроения. Которое таким образом постоянно оставалось в тонусе, что вполне устраивало Кифару.

Вспыхивала она лишь тогда, когда они оставались наедине, отослав отдыхать даже Илинку, и он отдавал в её распоряжение свой неутомимый ууме. Она с восторгом принималась с ним играть и на время превращалась в маленькую девочку, которой подарили заветную игрушку. Казалось, она забывала в эти моменты обо всём, включая его собственное присутствие. Он переставал быть носителем столь выдающегося достоинства и превращался в стороннего наблюдателя, которому оставалось довольствоваться восхитительным зрелищем и не менее восхитительными ощущениями, чего для него, если честно, обычно оказывалось вполне достаточно. Иногда он со смехом признавался, что ревнует её к самому себе, а Султана на это лишь хмурила бровки и надувала губки.

В плотских утехах она толк знала, точнее, если приглядываться к ней в эти моменты повнимательнее, познавала. Её действия были, с одной стороны, уверенными, но с другой, чувствовалось, что она следует не опыту, но природному наитию. И это делало её в глазах Кифару ещё более желанной.

О своей прежней жизни, тем более о любовных увлечениях она почти ничего не рассказывала, а он и не допытывался. Что было, то было. Особенно, если ничего серьёзного не было. Именно об этом говорила та лёгкость, с которой она покинула Европу, предупредив лишь мать. Ни подруг, ни приятелей, если не считать Татьяну. Кого-то это могло бы насторожить, как Марину, но не Кифару. Он пребывал в блаженстве и не хотел, чтобы оно проходило.

Иногда, правда, Кифару задавался вопросом, почему Султана его почти не ревнует. Он от неё умышленно не прятался, и она запросто могла застать его вместе с Илинкой, когда та исполняла те или иные рабские обязанности, что никоим образом не влияло на её настроение. Она либо им не мешала, либо с немого согласия Кифару присоединялась, но ни во время, ни после ни словом не высказывала своего раздражения или обиды. «Почти» же проявлялось в том, что она частенько обращалась с Илинкой суровее, нежели сам Кифару, будто получая удовольствие оттого, что причиняет ей настоящую боль, боль сверх той меры, которая считалась игрой. Илинка покорно страдала и не прекословила, а когда впоследствии Кифару спрашивал Султану, почему она так поступила, девушка лишь пожимала плечиками и отвечала, что так поступают все настоящие хозяйки. Мяч оказывался на половине Кифару, который мог бы возразить, что она не хозяйка, но разве поднялся бы у него язык сказать такое?

Кроме того, между Илинкой и Султаной установились и другие отношения. Кифару это только чувствовал, хотя никаких подробностей, разумеется, не знал. Он подозревал, что подобное может быть связано с той ролью, которую Илинка сыграла в самом начале их знакомства. Если она зависела от Султаны физически, та в свою очередь зависела от неё морально. И очень может быть, что напряжённость между ними как раз и обуславливалась этими невидимыми качелями: Илинка что-то говорила или внушала Султане, та слушала, слушалась и в ответ тем сильнее мучила её, а Илинка вынужденно терпела, чтобы всё повторилось снова и снова.

По выходным, когда в Шуле-я-кати не было уроков и можно было поспать подольше, дольше спал только Кифару. Обе девушки шли с самого утра на теннисный корт и будили его стуком мячика. Потом они все втроём купались в бассейне, принимали душ, нежились на лежаках под солнцем, а после обеда Кифару вёз Султану на футбольную тренировку.

Иногда место за рулём занимала Марина, пользуясь случаем, чтобы поговорить с Кифару о накопившихся делах. Пока Султана тренировалась, они сидели на трибунах и делали вид, будто раньше между ними ничего не было. У Марины это получалось лучше, а вот рука Кифару частенько нет-нет да и оказывалась то на её крепком бедре, то в более нежных местах. Марина этому ничуть не противилась, но и не подыгрывала, давая понять, что уважает его решение стать человеком семейным, пусть и не без слабостей.

Мистер Стэнли из жизни Кифару совершенно пропал. Марина изредка упоминала его в связи с появлением у банка Кисивы новых клиентов, но не более того. От Таонги Кифару знал, что Зола родила ещё одного ребёнка. Поскольку никого об этом громко не объявлял и на крестины не приглашал, Кифару не стал пользоваться поводом и звонить мистеру Стэнли с запоздалыми поздравлениями. Таонга была уверена, что у них там всё в порядке, и молчание не вызвано какими-то проблемами. Они общались по видеосвязи, и Зола выглядела похорошевшей и чуть ли не помолодевшей, а фоном служил всё тот же богатый антураж их с мистером Стэнли загородного дома.

Настоящим поводом снова встретиться и возобновить прежние отношения могла послужить его, Кифару, свадьба. Идею которой он постоянно вынашивал в голове, хотя и ни словом не претворял в жизнь. Близость Султаны устраивала его и так, но «так» не могло продолжаться вечно, это он чётко понимал. И потому нисколько не удивился, когда, в конце концов, первой об этом заговорила с ним не Султана, а Илинка. Он как раз спустил её с цепи в подземелье и ополоснул струёй холодной воды из шланга, когда она, дрожа и вытираясь мокрым полотенцем, буднично спросила:

– Ты жениться собираешься?

– На ком, на тебе?

– Ты знаешь, на ком. Она сама боится тебя об этом напомнить.

– Напомнить? Боится? – поразился Кифару. – Когда это она чего-то боялась?

– Ну так собираешься?

Илинка положила полотенце на лавку, и застыла в ожидании распоряжений. Кифару погладил пальцами гусиную кожу её грудок и поцеловал в плечо.

– Собираюсь. Ещё вопросы?

– Да. Когда?

– А что посоветовала бы мне по этому поводу румынская колдунья?

– Не откладывать.

– Почему?

– Сейчас хороший цикл. Зачатие будет быстрым, а роды пройдут легко.

– Так ты про свадьбу или про роды?

– Всё связано. Ты ведь даже не удивляешься, почему Султана до сих пор не забеременела. А ведь насколько я могу судить, вы не предохраняетесь. Душа ребёнка не готова вас посетить. Свадьба станет для них сигналом.

– Для них?

– А ты против двойняшек?

– Никогда не думал…

– Подумай.

Она опустилась на четвереньки, показывая, что готова идти. Кифару медлил, глядя на её подрагивающие от холода мышцы.

– Ты с ней об этом тоже говорила?

– Она и без меня знает.

– Вот даже как!

– Мужчинам этого не понять. Можем мы отсюда уйти? Я сейчас околею.

Он потрепал Илинку по щеке. Она поцеловала ему руку. Губы у неё были тёплыми, дыхание жарким. Он почувствовал, что хочет её.

– А нам с тобой тоже нужно предохраняться?

– Как тебе угодно.

– Может быть, сыграть тогда двойную свадьбу?

– На рабынях не женятся.

– Ты перестанешь быть рабыней.

– Я предпочитаю ею оставаться.

– Почему?

– Нравятся ощущения.

– Даже когда Султана над тобой издевается?

– Особенно тогда.

Он нагнулся, накрутил её длинные волосы на кулак и потянул за собой к выходу.