Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

Из Флоренции они перебрались в Рим. Погода стояла чудесная, они много бродили по историческому центру города, сидели в кафешках на уютных площадях, прогуливались по пустынной набережной вдоль высыхающего и довольно грязного Тибра, посылали куда подальше приставучих цыган, норовивших разжалобить туристов и стибрить кошелёк, несколько часов провели на вилле Боргезе, где их встретили замечательные с вида, но подозрительные с материальной точки зрения творения Кановы и Бернини, и, разумеется, устали от впечатлений в галерее Ватикана.

Кифару в очередной раз не мог не заметить, что почти вся итальянская живопись за малым исключением портретов, посвящена религиозной тематике. О европейской религии он имел ещё меньше представления, чем о музыке, поэтому был приятно удивлён, когда на его вопросы по поводу того или иного сюжета стала отвечать не только Марина, но и Илинка.

Оказалось, что ещё будучи школьницей в Румынии, она по вечерам любила слушать одного старого, как ей тогда казалось, еврея, их соседа по дому, который всем гордо говорил, будто был когда-то раввином. Из раввинов его разжаловали, о чём он тоже упоминал не без гордости, за вольнодумие и ересь. Ересь же его заключалась в том, что он однажды поставил под сомнение непогрешимость Талмуда, а этого раввинам никак было делать нельзя.

Чтобы Кифару не запутался, Илинка объяснила, что обычно религии основываются на каких-нибудь письменных источниках. У мусульман есть Коран, единственный и неповторимый, хотя и написанный, если верить фактам истории, со слов одного из уцелевших после кровавой битвы сподвижников тогдашнего халифа через много лет после смерти пророка. У христиан священной книгой служит Евангелие, к которому они не чураются пристыковывать так называемый «Ветхий Завет». Иудеи называют свой Ветхий Завет «Торой», причём и у первых, и у вторых, и у третьих это, по сути, одна и та же история с одними и теми же событиями и главными действующими лицами. Только христиане по простоте душевной считают Ветхий Завет таким, как он есть, настоящие иудеи видят в Торе сборник небылиц, а мусульманам говорят, что их Коран хоть и похож на чужие священный писания, гораздо правильнее и святее их именно потому, что написан значительно позже. Когда на самом деле всё это писалось и в какой последовательности, сосед Илинки наверняка не знал, но полагал, что относительно недавно и уж точно не тогда, когда это официально считалось, то есть никак не тысячи лет назад. Полагал он также, что писали эти книжки люди ушлые, хитрые, хотя и не слишком знающие. В качестве примера он приводил запомнившуюся девочке историю с Иисусом Христом из Евангелия, в которой он изгнал злых духов из каких-то израильских разбойников и вселил их в стадо пасшихся на соседнем поле свиней, отчего бедные животные сошли с ума и бросились в реку с высокого утёса. Мало того, смеялся он, что в Израиле утёсов отродясь не было, как и деревьев, чтобы отцу Иисуса быть именно плотником, а не каким-нибудь более подходящим гончаром, так где там найти целое стадо свиней, если свинину в Израиле никто никогда не ел и в ближайшее время есть не намерен? А дальше он развивал свою мысль и пояснял, что именно иудаизм даёт ключик к пониманию происходивших тогда и продолжающихся по сей день процессов.

– Почему, – рассуждал он, – настоящие иудеи терпеть не могут Иисуса и считают, что он варится в экскрементах где-то в аду? Обычные христиане ссылаются на его рукоприкладство в синагоге, откуда он выгнал торговцев, а крышевавших их фарисеев назвал «детьми сатаны – отца лжи». На самом деле всё гораздо проще. В те времена, когда бы это на самом деле ни происходило, раввины следили за тем, чтобы священное писание иудеев повторялось. Как говорится, повторенье – мать ученья. Прокол с Иисусом Иосифовичем натолкнул их на мысль о необходимости такой подход в корне пересмотреть, и они стали толкователями Торы. Идея была, как всё наше еврейское, гениальна: объявить своим тупым последователям, будто записанное со слов Моисея – правда, но не вся правда. А вся правда, оказывается, никогда записана не была и вместо этого передавалась в устной традиции. Причём, разумеется, от раввина к раввину, то есть только раввины знают, как и что на самом деле происходило, происходит и почему. Первоначально маленькая группка людей назначила себя богами целого народа и теперь могла придумывать любые законы, чтобы держать всех, кто им верил, в узде.

– Ислам, – добавила от себя Илинка, – работает схожим образом. Они называют Моисея Мусой, Иисуса – Исой, еврейские боги, сотворившие мир под именем Элохимов, стали у них Аллахом, тоже обращающимся к себе во множественном числе, ну а само название «ислам» – откровеннее не придумать, поскольку с арабского оно так и переводится: подчиняйся. Со временем так называемую «устную традицию» раввины стали сами записывать в свитки, причём весьма хитро, одними согласными, чтобы прочитать, точнее, интерпретировать написанное могли только они. Получилась сперва книжка под названием «Мишна» или «Повторение», а потом она разрослась до размеров целого собрания сочинений, которое теперь называется «Талмудом». Мой сосед разочаровался в иудаизме именно потому, что не обнаружил во всём Талмуде ни одной отсылки к первоосновам доиисусовской религии предков. Талмуд делал «понимавших» его раввинов божественными мудрецами, а всех остальных единоверцев – послушным стадом без рода и племени. За горами слов, обрядов и законов скрывалась выгодная для меньшинства и обременительная для большинства пустышка. Помню, он рассказывал анекдот про ортодоксального еврея, который тоже разочаровался в Талмуде, сорвал с головы кипу – специальную шапочку, которую носят по традиции из уважения к богу – и собрался уходить с проповеди домой. Раввин его останавливает и спрашивает, мол, зачем ты так себя ведёшь и чем виновата кипа. На что еврей предлагает ему найти в священном писании хоть одно место, где сказано, что кипу нужно непременно надевать, или где она там хотя бы раз упомянута. Раввин, не моргнув глазом, читает: «И пошёл Авраам туда-то…». Неужели ты думаешь, говорит он еврею, Авраам мог куда-то пойти без кипы?

Кифару рассмеялся.

– И что, никто, кроме твоего соседа, этого не видит и не понимает? – удивился он.

– Ну, во-первых, тексты Талмуда не так-то легко отыскать, даже в интернете. Во-вторых, если взять раввина и попросить его объяснить те довольно противоречивые места, где неевреев называют «собаками», где говорится о том, что их можно, как животных, обкрадывать и убивать, любой раввин с улыбкой ответит, что спрашивающий задаётся подобными вопросами в силу своей невежественности, поскольку Талмуд – собрание не законов, а лишь споров между «повторятелями» устной традиции и её «толкователями». И этот подход наводит на мысль о том, кто же стоит за современными «законами» любого «цивилизованного» общества, где во главу угла ставятся не всем понятные человеческие принципы, а то, как истолковывают произошедшее «специалисты» – прокуроры, адвокаты, короче, специально обученные интерпретаторы-юристы. Отсюда и порочные суды присяжных, и прецедентное право, и вся та несправедливость, которая чинится во славу не истины, но денег и власти.

– Поэтому, – подвела итог Илинка, – так глупо сегодня слышать, будто правильное христианство – это именно иудеохристианство. Мол, это синтез ветхозаветного и новозаветного. Люди не понимают, что иудейство ни с каким ветхим заветом не связано, появившись только где-то в конце XV века и обожествив записи мыслей совершенно конкретных раввинов на тему правильной жизни в вечном подчинении «устной традиции». Люди слепы. И не потому, что у них нет глаз, а потому что глаза они заменили верой.

– Хорошо сказано, – одобрительно кивнула Марина, поцеловала Илинку в лоб и пошла на балкон их посвежевшего к вечеру номера любоваться закатом над коричневым тортом замка Святого Ангела.

– А почему, – спросил, провожая её обнажённую фигуру, Кифару, – твой сосед расхотел быть иудеем?

– Ему стало страшно, – задумчиво ответила Илинка. – Талмуд обожествляет раввинов. Сам бог, судя по некоторым описанным в нём историям, с ними советуется, когда не знает, что делать. Хотя читает Талмуд трижды в день.

– Кто? Бог читает? – не понял Кифару.

Илинка кивнула и пожала плечами:

– Они его придумали как неоспоримый авторитет для собственной рекламы.

– Какая прелесть!

Сомалийская пантера

Из Рима они вернулись на виллу. Кифару не хотел, чтобы Надин подумала, будто её знакомство с Джоном Смитом каким-то образом повлияло на их отношения. Кроме того, его, как любого преступника, подмывало вернуться туда, где ему могли предъявить обвинения в умышленном убийстве нескольких граждан Италии. Хотя не обязательно. В смысле, не обязательно Италии. Да и какое это имело значение?

Если бы полиция начала на него охоту, его бы уже давно поймали, рассуждал он, всматриваясь в очертания знакомого озера, вдоль которого они снова скользили, вдыхая через открытые окна аромат вечернего бриза. Аромат был шоколадный, с нотками миндаля. Это Илинка шуршала на заднем сиденье закупленными ещё в Риме сладостями. Только на таком условии она согласилась всю дорогу не одеваться.

Надин, предупреждённая Мариной, ждала их в гостиной у жарко пылавшего камина.

В полутьме дальней стены Кифару не сразу заметил пять девушек, выстроившихся в ряд и таких же обнажённых, как поперхнувшаяся от неожиданности Илинка.

При появлении гостей девушки постарались сохранить неподвижность.

Они были так великолепно сложены, что напоминали точёностью линий и форм античные статуи, с которыми Кифару мог их теперь сравнивать почти на правах знатока.

Он оглянулся на Марину. Та улыбнулась и кивнула. Он понял.

Ещё накануне, сидя в кафе возле фонтана Треви, Кифару поделился со спутницами своим новым желанием. Поскольку художник из него никакой, а творить после всего увиденного хотелось, он решил приобщиться к искусству фотографии. Тематика была понятна без объяснений: ничего лишнего, никаких цветочков и бытовых зарисовок – только девушки – голые, фигуристые и соблазнительные. Он даже описал композиционное построение кадра: полный рост или по колени, минимум лёжа или сидя, чтобы не возникало впечатления, будто они скрывают изъяны. Никаких татуировок. Женственные гривки на лобках. Длинные волосы, которыми можно играть. А вот груди будут разными – от почти незаметных, до тяжело висящих. На стройных телах и те, и другие смотрятся возбуждающе.

Сейчас, глядя на великолепную пятёрку, Кифару живо вспомнил тот разговор, потому что Надин снова потрудилась на славу. Девушки были словно рождены его самым смелым воображением. В одних туфельках на высоких каблуках они выглядели живыми барби, только что вынутыми из коробок.

– Откуда? – спросил он через плечо, не в силах оторваться от созерцания столь приятного сюрприза.

– Есть одно неплохое агентство, – отозвалась Надин.

Она хлопнула в ладоши, и девушки разом повернулись, показав новому хозяину крепкие задки. Волосы они при этом обеими руками подобрали, чтобы он мог получше рассмотреть их длинные, выразительно подчёркнутые мышцами спины. Все пятеро явно знали о спортивных залах не понаслышке и ходили туда не пончики есть.

Интересно, о каком гонораре она договорилась? Ладно, теперь не важно. Важно, чтобы, когда Марине придёт счёт, она поставила его в известность, а не спешила оплачивать из бюджета острова. Он предпочитал отвечать за свои капризы самостоятельно.

Происхождением моделей он интересоваться не стал. Между собой они шёпотом переговаривались на незнакомом ему языке, однако когда он обращался к ним на английском, понимали и мило улыбались. Черты их лиц были правильными, тонкими и чуть заострёнными, придавая им – в глазах Кифару – некоторую аристократичность, которую он последнее время особенно ценил. Голые простушки возбуждали гораздо меньше, чем лощёные принцессы.

Смотрины затянулись до полуночи.

Девушек звали Квета, Милена, Симона, Элишка и Блажена. Если поначалу они казались близняшками, довольно скоро Кифару нашёл у них много отличий за исключением упомянутого идеального телосложения. Квета была постарше остальных и выделялась более дерзкими позами. Блажена, напротив, выглядела самой молоденькой, с едва заметными грудками, и делала всё, что ей говорили, но при этом смущалась, отчего становилась только ещё более соблазнительной. Милена обладала самой красивой улыбкой, светлой и открытой, и очень выразительным животом, переходившим внизу в аккуратный треугольник рыжеватого пушка. В Симоне поражали её большие, карие глаза, чей неподвижно-спокойный взгляд манил и не отпускал. Отличительными чертами Элишки были чувственные губы, подведённые розовой помадой, и постоянно напряжённые соски, яркие, будто тоже напомаженные.

Девушки безропотно демонстрировали свои фигурки, позволяли себя трогать и ласкать, ходили, сидели, лежали, ползали по полу и при этом изумительно пахли. У Кифару слегка кружилась голова – то ли от запахов, то ли от предвкушенья завтрашних развлечений. В конце концов, он неохотно отпустил их отдыхать до утра, а сам засел с Мариной за интернет в поисках достойной камеры. Илинка заснула, как ей и подобало, прямо на коврике перед камином. Надин пожелала всем спокойной ночи, поцеловала руку Кифару и уехала, сославшись на неотложные дела.

– Не ревнуешь? – спросил он Марину.

– А ты бы этого хотел? – легла она подбородком на его плечо.

– Наверное.

– Очень ревную. Честно. Надин в очередной раз превзошла себя. Но мне почему-то кажется, что ты не станешь с этими чешками спать.

– С чешками?

– Да, прямиком из Праги. Только там сегодня ещё можно найти такие типажи, которые тебе нравятся: женственные, в меру нагловатые и не испорченные татуировками.

После спокойно прошедшей ночи девушки почувствовали себя ещё уверенней, нежели накануне, когда они ещё не знали, чего ждать от столь экзотичного заказчика. А он не знал подробностей их договорённости с Надин и был волен предположить, что они не отказали бы ему, прояви он настойчивость и навести их в общей спальне на втором этаже, однако делать он этого не стал и утром почувствовал, что чешки оценили его сдержанность. Они без лишних слов позволили ему омыть свои намыленные тела под жёсткими струями душа, позавтракали, завернувшись в полотенца, и пили на террасе вино, когда курьерская служба привезла заказанную аппаратуру. За соответствующие деньги даже полусонные итальянцы умеют работать быстро.

«Аппаратура» было громко сказано. Два простеньких прожектора для ночной съёмки, да фотоаппарат неизвестной Кифару марки, который порекомендовала Марина и который, разумеется, умел заодно снимать и видео.

С видео они и начали. Девушки красиво танцевали вокруг фонтана под восточную мелодию, запущенную Мариной через динамик телефона, а Кифару следил за ними на довольно большом экране видоискателя. Картинка возбуждала его почему-то даже больше, чем реальность.

Очень пригодился треножник, который продавцы по собственному почину доложили в заказ в качестве бонуса. Он позволил сперва заснять танец общим планом, после чего Кифару взял аппарат в руки и попросил девушек станцевать то же самое, пока сам он медленно прохаживался между ними, наклонившись к экрану и снимая крупные планы. Девушки охотно изголялись, играли мышцами бёдер и живота, норовили «уколоть» объектив окаменевшими от возбуждения сосками и улыбались.

После танца перешли в дом, где было теплее. Кифару велел моделям надеть туфли на шпильках и по очереди прохаживаться взад-вперёд по наиболее длинному из коридоров, пока он сам сидел за низко опущенным треножником на стуле и то держал их на общем плане, в полный рост, то «наезжал» на отдельные части стройных, оживлённых движением тел. Восхитительный парад наготы продолжался никак не менее получаса, а Кифару всё не мог заставить себя оторваться, заставляя девушек ходить не только сольно, но в разных сочетаниях парами, тройками и даже вместе.

Марина в конце концов не выдержала и ушла к себе – «почитать», как она сказала, а вот Илинка, будучи в первую очередь покорной рабыней, осталась, и ей-то Кифару придумал отдельную роль в следующей постановке. По его замыслу, она должна была изображать свою противоположность – хозяйку пяти прекрасных невольниц. И оставаться при этом единственной одетой – для контраста. Сначала они снова танцевали – на сей раз перед ней. Потом подходили к её креслу с высокой спинкой и давали себя поглаживать и ощупывать. Далее она вооружилась плёткой – предназначенной вообще-то для неё – и стала как будто их пугать и легонько пороть, а они изображали муки, красиво ползали у её ног на четвереньках, целовали туфли и показывали при этом все свои самые укромные места ненасытной камере.

Кифару остался очень доволен.

Солнце уже клонилось к закату, а он ещё не сделал ни одной фотографии. Он объяснял это тем, что видео позволяет ему лучше познакомиться с натурой, чтобы потом, завтра, тем более удачно запечатлевать её в неподвижности. Девушки никаких оправданий не ждали, а просто отрабатывали гонорар, но он считал важным подвести под свои действия хоть какую-нибудь логику. Поскольку ни сам он, ни Марина с Илинкой не ожидали от него той сдержанности, которую он сейчас проявлял, причём, как будто без особого труда.

– Не отрицай, что хотел бы покатать их на своём прекрасном роге, – поддела его Марина, когда он объявил короткий перерыв, чтобы перенести отснятое с почти заполненной флэшки на компьютер.

– Не отрицаю. Но не буду этого делать. Между художником и моделью должна сохраняться дистанция, – заявил Кифару с видом знатока.

Марина не нашла, что возразить.

Дистанцию Кифару и вправду сохранял тщательно и трепетно. Нарушил он её лишь совсем под вечер, когда доверил аппарат скрывающей улыбку Марине, а сам стал позировать вместе с девушками, изображая настоящего короля, а они – его окружение, почти мебель, если присмотреться к полученным в результате снимкам. Они служили ему то живыми подлокотниками, то пуфиками для ног, то столиками, то сидениями.

Особенно ему впоследствии понравился кадр, на котором он сидел в настоящем кресле, Симона и Элишка вытянулись по струнке сзади, Милена и Блажена изогнулись под его руками, делая «мостики» рядом с подлокотниками, а Квета, на которую он положил вытянутые ноги, стояла на четвереньках и смотрела в камеру исподлобья, но гордо.

Все эмоции, которые Кифару накопил за день, достались Марине и Илинке, делившим в ту ночь его упругое ложе. Обе остались довольны.

Пересматривать полученные до сих пор материалы Кифару не спешил. Он оставил это на потом, когда острота впечатлений сотрётся, и можно будет взглянуть на видео и фотографии другими глазами. Пока же продолжалась стадия накопления.

Тема «мебели» так ему понравилась, что утро он начал с расстановки девушек по всем углам виллы, в проёмах дверей, у колонн, на фонтанах, на подоконниках, на лестнице – всюду, где они могли замереть, изображая живые статуи. И снова: иногда по одной, иногда – всех вместе, как ему подсказывало воображение.

Затем они вышли в сад, и стали на фоне усыпанных яркими цветами кустов превращаться в «столики», «стулья», «диваны» и прочую утварь, слушая указания вошедшей во вкус Марины и пользуясь гибкостью своих молодых, не стеснённых одеждой тел. Сама Марина и Илинка, облачившись в не менее яркие, чем цветы, наряды, всем этим пользовались, присаживаясь, облокачиваясь, вальяжно откидываясь на девушках, разыгрывая чаепитие двух подруг, партии в карты или шахматы или просто оживлённые беседы. Украшавшие их головы шляпки, которые они нашли в хозяйском гардеробе, придавали сценкам дополнительную пикантность. При этом они были лёгкими и не давали покорной «мебели» слишком уставать. Правда, после съёмки всё равно пришлось объявить перерыв на обед, поскольку коленки девушек покраснели, а бёдра, спины и руки побаливали. Кифару, следившему за всем происходящим через видоискатель, тоже требовался моральный отдых.

Красота, чувственность и послушание чешек так ему понравились, что вечером он пригласил всех на ужин в один неприметный, но весьма вкусный ресторан, который им как-то показала Надин. Ресторан специализировался на рыбных блюдах и был весьма дорогим.

– Не понимаю, как может в приморской стране рыба стоить дороже, чем мясо? – удивлялся Кифару. – Это явно не рыночная экономика.

Под горячее он спросил девушек, хотели бы они переехать жить в Африку. К удивлению Марины ответом стало дружное «нет, спасибо». Кифару и не настаивал, однако ему тоже было интересно узнать, в чём причина. Чешки признались, что не видят себя на подиуме или в объективе камеры до скончания века, а потому уже подумывают о семье и замужестве. Все сказали, что хотят детей и обычные семьи. В Африке же ничего подобного они найти не предполагали.

– Я мог бы на вас жениться, – спохватился Кифару, который уже был слегка навеселе, соблазнившись горьковатым алкогольным коктейлем.

Девушки вежливо посмеялись, но остались при своём. Теперь они нравились Марине ещё больше.

За десертом к их столику подошёл незнакомец и с заискивающей улыбкой сказал на неплохом английском, что узнал Кифару. Незнакомцу на вид было лет пятьдесят – типичный итальянец с редеющими кудряшками на щекастой голове и обтянутым не первой свежести футболкой бочонком вместо живота.

– Вы ведь из Африки? Запамятовал, как страна называется. Но я точно знаю, что у вас там самая крутая команда по футболу. Я сам болею за «Ювентус». Вы видели наш последний матч? Катастрофа! Продули в чистую.

От незнакомца пахло букетом сыров и душными винными парами.

– Вас недавно по телевизору показывали, если не ошибаюсь. И если не ошибаюсь, – повторил он заговорчески, – вас зовут Кифару. Вы у них там что-то вроде короля, не так ли? Я вас вообще-то по девушкам узнал. Очень красивый гарем! Мои поздравления.

Кифару смотрел на Марину, стараясь понять по её взгляду, стоит ли ему обижаться и бить итальянца по лицу, или подобные заявления здесь в порядке вещей и должны восприниматься как дружеские шутки. Взгляд Марины оставался невозмутимым.

– А, понимаю, – многозначительно продолжал незнакомец, – это ваши телохранительницы. Вам положено. Ангелы Чарли. Защита и поддержка долгими ночами. Если бы у нас в Италии были короли, они бы, думаю, тоже не отказались. Но их, как вы знаете, с сорок шестого года упразднили. Хотя моему деду Умберто нравился. Правда, главным образом потому, что правил чуть больше месяца. Потом его заменили на республику и выгнали, кажется, в Швейцарию. У вас там республика, случаем, не намечается? – Не получив ответа, итальянец кивнул, пожелал Кифару долгих лет жизни и ясного неба и, пошатываясь, направился обратно к своему столику, где его ждали не менее типичные друзья, дружно поднявшие бокалы и что-то даже прокричавшие в честь африканского гостя.

– Не пора ли нам уходить? – предположила Илинка.

Марина с ней согласилась, чешки засобирались, но Кифару их остановил и сказал, что хочет на дорожку заказать всем по глинтвейну.

От глинтвейна девушки отказаться не смогли.

Не отказались они и от того, чтобы на следующий день поехать посниматься на пленере, то есть в окружавших озеро лесистых горах. Когда надоедает обстановка студии или даже сама модель, лучший выход из положения для продления интереса – природа. Кифару этого не знал, но почувствовал.

Чешки по договорённости с Надин получали гонорар за каждый день съёмок. Кифару был уверен в том, что они не откажутся провести с ним столько времени, сколько он пожелает, и потому ни в чём не спешил, однако когда они под вечер спускались по тропинке с очередной горной лужайки к машине – удобному минивэну «Привэра», который Марина взяла на прокат накануне – Симона и Блажена сказали, что им нужно завтра уехать.

– Навсегда? – искренне удивился Кифару.

– Да, неотложные дела, – грустно потупилась Блажена. – Мы бы с удовольствием остались. Нам так у вас понравилось…

Марина первая сообразила, что девушки говорят не только за себя, а за всех пятерых. Она присела на тёплый капот и подняла руку, призывая к вниманию. За дальнейшим Кифару следил с нескрываемым интересом, поскольку никогда бы сам не додумался, о чём могут говорить между собой европейцы, тем более женщины.

– У вас кто-то умер? Вы спешите на поминки? – прямо спросила Марина.

– Нет… – призналась Симона, виновато улыбнувшись.

– Тогда с какого перепугу вы решили испортить отдых и планы нам и нашему хозяину? Почему-то мне кажется, что ещё парочку деньков за те деньги, которые вам платят, вы преспокойно можете пожить тут и поработать. Или я чего-то не знаю?

– У нас показ? – не поднимая глаз, сказала Блажена.

– Это ещё что такое? – не меняя тона, поинтересовалась Марина.

– Показ. Моды. В Милане. Завтра вечером.

– Мы не рассчитывали настолько задержаться, – добавила Симона.

– Хотите сказать, что вам там заплатят больше, чем здесь? – решила копать до конца Марина.

– Столько же, почти, – призналась Блажена. – Но только там ещё друзья. Они от нас зависят, и нам не хотелось бы их подводить. Перспективы на будущее… сами понимаете.

– Понимаю, – кивнула Марина, опуская, наконец, руку. И, повернувшись к Кифару, пояснила: – Они у нас ещё и моделями оказались. В Милане сейчас очередная неделя высокой моды проходит. Некоторые дома, действительно, платят манекенщицам довольно щедро по нынешним временам. Перебить их расценки ты, если захочешь, сможешь, но они говорят о своей дальнейшей карьере через месяц, через год. Если мы их не отпустим, их могут в следующий раз не пригласить. Но послушайте, – спохватилась она и повернулась к девушкам, – мне почему-то казалось, что моделей, которые позируют голыми, модельеры не очень жалуют. Ваши друзья знают, чем вы занимаетесь в свободное время?

– Кто-то да, кто-то нет, но всё не совсем так, – поспешила пояснить Симона. – Проблемы с этим возникают обычно на всяких конкурсах красоты, хотя теперь всё меньше. Модели с подиумов, даже супермодели частенько позируют, показывая не только модную одежду, но и себя. Кроме того, Надин ведь нам обещала, что материалы наших съёмок никуда на сторону не пойдут, потому что это приглашение от частного фотографа.

– Да, наверное, ты права, – кивнула, подумав и пропустив последнее замечание мимо ушей, Марина. – Мне где-то попадались даже какие-то «голые показы мод». Это когда на манекенщицах в лучшем случае туфли и шляпки, – улыбнулась она Кифару. – Тебе бы понравилось. Надо будет как-нибудь сходить.

– А почему нам не сходить на показ в Милане? – предложил тот. – Может быть, Милан не так уж и скучен, каким показался поначалу.

Так само собой получилось, что в итоге удалось найти решение, удовлетворившее всех, а Кифару – даже больше, чем он мог ожидать.

Мероприятия Национальная палата моды Италии проводила по традиции в помещениях музеев или торговых молов. Чешки были задействованы в двух: на виа Олона, в не слишком презентабельном днём рыжем здании музея науки имени Леонардо да Винчи за железными прутьями забора, а на следующий вечер – в башне «Бриллиант» на пьяцца Лина Бо Барди, названной так в честь одной бразильской архитекторши.

Марина успела созвониться с Надин, и та быстро с кем-то договорилась, чтобы вся троица получила «вездеходы» – контрамарки, позволявшие проходить не только без билета на показы, но и за кулисы.

Больше всех этому обстоятельству поначалу обрадовались сами чешки, поскольку появление Кифару со спутницами в общей гримёрной обернулось для них приятным приглашением переночевать в семизвёздочном по роскоши отеле в самом центре города, буквально на Соборной площади, за счёт чего они могли сэкономить на жилье да ещё и дополнительно подработать, продолжая демонстрировать свои обнажённые формы в новой для всех обстановке.

Так после шоу в музее науки, закончившегося затемно, Кифару попросил их не переодеваться полностью, а набросить плащи прямо на голое тело, после чего они шли вместе по почти безлюдным улицам и закоулкам пешком, и девушки то и дело по команде дерзко распахивались, а он снимал их на ходу и в застывших позах, со вспышкой и без. Результат получился даже лучше, чем ожидалось.

Номер был рассчитан на большую кампанию и такой просторный, что места для сна всем хватило за глаза. Тем более что как рабыням Марине и Илинке постелей не полагалось, и они спали вдвоём на толстом ковре перед роскошным ложем Кифару.

Чешки в эту их игру не вмешивались, хотя поглядывали с интересом, но границ не переходили. Вплоть до утра, когда зашли освежиться в общую ванную и застали там Кифару во всей красе и в обществе намыливавшей его Илинки. Соблазн оказался для них слишком велик, так что в итоге получилась небольшая мыльная оргия, из которой Кифару вышел облегчённым, а девушки – озадаченными и отказывающимися поверить в то, что такое бывает. Теперь им стало гораздо более понятно, почему некоторым красавицам доставляет удовольствие разыгрывать из себя рабынь.

Второй показ больше всех поразил Кифару. Точнее, не сам показ, конечно, а одна из его участниц.

Чёрная пантера с раскосыми глазами газели.

Хотя первый взгляд Кифару упал не на её газа, а на ноги. Не мог не упасть.

Девушка пружинисто шла по подиуму в короткой сверкающей тунике с приплясывающей в такт шагу бахромой, но бахрома эта была где-то высоко-высоко, где ещё далеко не заканчивались длинные, сильные ляжки. Идеальные колени, что не так часто можно встретить у женщин. Тонкие, грациозные икры. Будто элегантный циркуль чеканно впивался высокими тонкими каблуками в пол помоста.

Дойдя до конца подиума, перед которым и сидел среди зрителей притихший Кифару, она остановилась, отставила ногу в сторону, подбоченилась, качнула узкими бёдрами, изящно развернулась в вихре смоляной гривы и так же чеканно отправилась назад, за кулисы.

Кифару напряжённо думал, ощутил ли весь зал то же, что и он. Несмотря на грохочущую музыку, ему мерещилась наступившая тишина. Барабаном било только его сердце.

– Понравилась? – шепнули тёплые губы Марины над ухом.

– Она будет моей женой, – с трудом выдохнул Кифару, нисколько не заботясь о том, какой его слова произведут эффект.

Эффект они произвели, однако Марина умела держать удар.

– Навести справки?

– Нет, не надо. Я должен с ней увидеться. Всё зависит от её впечатления. Как это у вас называется? «Химия»? Не будет химии – ничего не будет. Справки не помогут. Я не хочу её покупать. Такая должна сама захотеть.

– По-моему, она тебя тоже заметила.

– Думаешь?..

– Ну, Ваше Величество, если ты таращился на её ноги, то я смотрела на лицо. А она явно смотрела на тебя. Во всяком случае, на нас. Мы тут выгодно выделяемся.