Текст книги "Африканский тиран. Биография Носорога. Начало"

Год спустя

Прошёл год.

Первая плеяда учеников английских учителей поступила в новую школу – Шуле-я-кати. Там их встретили пока немногочисленные, однако уже весьма довольные своей новой работой профессора и профессорши, выписанные из ведущих британских и американских вузов, где они в прошлой жизни готовили дизайнеров, программистов и финансовых аналитиков.

Футбольные команды Кисивы, и женская, и мужская, успели за это время принять участие в нескольких международных турнирах и снова неплохо отличиться, постояв на пьедесталах почёта и присовокупив к японскому «серебру» немало «золота». Два из этих турниров проводились на острове и снова прошли на ура, оттянув на себя – и заодно на Кифару – немало внимания мировой спортивной общественности.

Что до зарубежных поездок, ребята привезли из них не только опыт и награды, но и интерес к смежным видам спорта.

Североамериканский турнир познакомил их с баскетболом, о котором они до этого только слышали. А тут оказалось, что, во-первых, даже среди футболистов за обе команды бегают немало достаточно высоких игроков, а во-вторых, что современный баскетбол не требует сколько-нибудь выдающегося роста – настолько в нём стали цениться быстрота и точность бросков, тогда как физические единоборства сошли почти на нет, если не считать случаев, за которые судьи немилосердно наказывали. Они даже в шутку, слегка потренировавшись, обыграли какую-то тамошнюю студенческую команду, считавшуюся далеко не худшей. В итоге Абрафо, ездивший всюду вместе с ребятами и ставший свидетелем столь неожиданного успеха, расширил спортивный комплекс тремя баскетбольными площадками.

К этому времени настоящие футбольные «коробки» появились уже во всех городках и посёлках острова. Строительство их оплачивалось из специального «спортивного фонда» – тоже, как повелось, «имени Кифару».

Рядом с некоторыми футбольными коробками по просьбе местной детворы теперь стали возникать ещё и баскетбольные «клетки» с акриловым покрытием.

В итоге при Шуле-я-кати была основана секция баскетбола, которую возглавил двухметровый американец, тоже негр, Гэрри Баррет. Поиском его собственноручно занимался Абрафо. Это, как справедливо считал Кифару, минимизировало вероятность какой-либо связи заслуженного специалиста с агентурой Джона Смита. Баррет когда-то играл в НБА, а потом несколько сезонов довольно успешно тренировал один из ведущих в студенческом баскетболе колледжей. Кроме опыта и послужного списка, плюсом его было то, что он уже вырастил детей, развёлся с женой, был свободен, как ветер, и не собирался тащить за собой на остров целое семейство.

Побывали футболисты и на родине своего спорта – в Англии. Их приезд совпал с проведением Уимблдонского турнира по теннису, который они в перерывах между собственными матчами с интересом наблюдали по телевизорам в гостиничных номерах. Абрафо даже позвонил рассказать об этом новом увлечении Кифару, и тот, не долго думая, связался с мистером Стэнли, который без труда организовал всё так, что финал в мужском парном разряде ребята в полном составе смогли ощутить непосредственно на главном стадионе. Это повлекло за собой всеобщее желание попробовать взять в руки ракетку, отчего отъезд пришлось задержать на два погожих денька, которые ребята дружно провели на травяных и песочных кортах одного из лучших теннисных клубов в пригородах Лондона.

Немудрено, что по приезде Абрафо имел ещё одну беседу с Кифару, после которой футбольный комплекс прирос двумя теннисными площадками. Специального тренера искать не стали: за спортивными достижениями никто не гнался, а постучать по мячику и побегать было сложно разве что с непривычки. Некоторые нюансы приёма и подачи желающим мог в свободное от футбола время показать и разъяснить Реми Жирар, когда-то в юности теннисом занимавшийся. Для Кифару и Абрафо он за дополнительную плату организовал даже нечто вроде частных курсов, благодаря чему оба заиграли довольно сносно, не желая отставать от молодёжи.

Стоит ли говорить, что залы для занятия баскетболом и теннисом появились и на территории достраиваемого замка. Собственно, сам замок был практически готов, краны и бытовки с побережья исчезли, а необходимые для отделочных работ строители переселились в ту из башен, которую Кифару планировал впоследствии, возможно, оставить открытой для публики. Синьор Кармона, как и подобало начальнику, стоически жил вместе с ними, не переставая удивлять заказчика своей энергичностью и дотошностью.

Когда Кифару пришёл нему с очередным предложением по поводу устройства крытого теннисного корта, синьор Кармона то ли в шутку, то ли всерьёз поинтересовался, почему бы заодно ни сделать зал для волейбола или, например, ринг для бокса, или и то и другое.

Кифару задумался.

И согласился на оба дополнения.

На вопрос Марины, зачем ему всё это на территории резиденции, он ответил, что поскольку ему нравятся спортсменки, он намерен устраивать тут для них соревнования по разным видам.

– Все боксёрши – мужланки, – заметила Марина.

– Ринг можно использовать не только для бокса. Да и сам по себе бокс – неплохая штука. Я бы тоже с удовольствием занялся.

Что он и сделал, как только были подвешены груши для разминки и закуплены перчатки. Мистер Стэнли посоветовал ему хорошего английского тренера, молодого негра по имени Лесли, не выигравшего золото на последних олимпийских играх только потому, что накануне отравился какой-то гадостью и свалился с температурой. Он мог бы запросто продолжить карьеру в профессионалах, однако допустил ошибку, доказательно обвинив в своём отравлении одного крупного боксёрского чинушу, который оказался мстительным подлецом, подключившим в отместку все свои связи и практически захлопнув перед носом Лесли двери в большой бокс.

Кифару поинтересовался у мистера Стэнли, почему он не помог перспективному парню.

– Не моё дело, а он меня не просил, – ответил мистер Стэнли.

В боксе Лесли, действительно, разбирался, тренировать умел и даже любил.

Кифару не остался в долгу.

Ни Лесли, никто из приезжих тренеров (включая учителей) не знали наверняка, откуда берутся их гонорары, поэтому Кифару изначально решил, с одной стороны, не жадничать, но и никого слишком не баловать, с другой. Лесли получал достаточно, чтобы не думать о возвращении домой, где он вообще-то мог бы получать и больше, если бы оказался в команде какого-нибудь продвигаемого тяжеловеса. Это Лесли не грозило, и потому он просиял от радости, когда Кифару предложил доплачивать ему за уроки поддержкой в собственной раскрутке.

Суть сводилась к тому, что он начал спонсировать участие Лесли в различных боксёрских турнирах Африки, причём позиционируя его как гражданина Кисивы. Лесли старался, эффектно побеждал, получал относительно скромные призовые, но в итоге сделал себе, как он сам говорил, «новое имя», снискал известность и, в конце концов, кровью и потом заслужил несколько встреч с противниками под эгидой WBC, которая всегда неплохо относилась к африканским спортсменам, разрешая некоторым даже становиться чемпионами.

В чемпионы Лесли не рвался. Он просто любил заниматься боксом, попутно демонстрируя своё искусство на публике, и радовался, когда это получалось. А получалось у него после переезда на остров завидно часто.

Будучи 170 фунтов веса, он считался полутяжем, хотя и выглядел на ринге меньше своих оппонентов. За два первых же боя он дал понять, что отнюдь не мальчик для битья, изумив зрителей подвижностью, реакцией и нокаутирующей силой контрударов.

На вопросы журналистов о причинах такого успеха Лесли с улыбкой (и типичным британским акцентом) отвечал, что сложился он благодаря свободному воздуху Кисивы и помощи его щедрого руководства. По имени он Кифару никогда не упоминал, о чём тот его заранее специально попросил.

– Неплохой ход, – согласился мистер Стэнли. – У бокса по-прежнему большая аудитория, несмотря на постоянные скандалы с очевидными договорняками. А сам почему ты не хочешь на ринге засветиться?

– Вы считаете, мне нужно стать боксёром?

– Боже! Нет, конечно! Я имею в виду, почему бы тебе вдруг ни оказаться среди его секундантов и появиться перед камерами, когда Лесли будут награждать поясом. Ведь его же будут награждать поясом? А он заслуженно тебя обнимет и пожмёт руку.

– Ни к чему. Мне и тут хорошо. У него сегодня и без меня агентов хватает.

– Не сбежит? Я его тебе как тренера находил, а ты гляди, какого бойца из него сделал!

– Он сам из себя бойца сделал. И нет, не сбежит, я уверен. У него тут уже и девушка появилась.

– А, ну, раз девушка, тогда точно не сбежит, – рассмеялся на том конце линии мистер Стэнли. – У тебя-то как, получается с ним на ринге тягаться?

– С грехом пополам. К счастью, он не только меня уже тренирует. Желающие набежали.

– Ладно, привет ему передавай.

Под «желающими» Кифару подразумевал Имаму и своего отца, которые продолжали молодиться и делать вид, будто не обращают внимания на неумолимый возраст. Были и другие, но их под предлогом незаконченной стройки на территорию замка не пускали, а больше Лесли тренировать никуда не ездил «за неимением времени», что тоже было лукавством, поскольку время было, только тратил он его, действительно, на приглянувшуюся ему девушку из Катикати.

Всё готово

Неожиданно наступил день, когда Кифару пожал руку синьору Кармоне, пожал в последний раз, на прощанье, проследил за блестящей каплей вертолёта, взмывшего в синюю высь со специальной площадки, и наконец-то остался в замке полноценным его хозяином. И единственным обитателем.

Оригинальный проект в процессе застройки претерпел некоторые изменения.

Главным стало возведение дополнительной, внутренней стены.

Войдя через главные ворота и оставив за спиной по башне с обеих сторон, посетитель оказывался на территории замка, но не в замке. Внутренняя стена с новыми, не такими массивными, как первые, воротами пересекала ему путь, начинаясь у второй по счёту башни слева и упираясь во вторую башню справа. Получалось нечто вроде продольного пинала, где нашлось место и нескольким постройкам в духе средневековья, вроде мельницы, и саду с беседками для полуденного отдыха, и живописному, невиданному доселе в здешних местах фонтану, бьющему прямо из каменной чаши, и ещё разным интересностям, способным привлечь внимание посетителей настолько, чтобы отвлечь от мыслей идти дальше.

Войдя в одну из оставленных на растерзание публики башен, можно было подняться на стену и прогуляться по ней, обозревая остров с десятиметровой высоты.

Кифару вовремя сообразил, что если башни эти продолжить надстраивать, то с их верхушек не составит особого труда заглянуть на отгороженную территорию, поэтому решено было оставить их на уровне высоты стен.

Этот нюанс скрадывался другой особенностью. Если посетители башен не поднимались, а наоборот, спускались по винтовым лестницам, то оказывались в любопытном подземелье, которое путём хитрых ходов приводило их… к противоположной башне, откуда им навстречу шли не менее восторженные и отдыхающие в подземной прохладе сквозняков такие же, как они, посетители.

Одним словом, «гостевая» часть замка была перепланирована с той целью, чтобы забав и места хватало на продолжительное проведение досуга и не вызывало немедленного желания проситься зайти куда-нибудь ещё.

«Куда-нибудь ещё» всецело принадлежало Кифару.

Только он имел ключ от маленькой калитки в створах внутренних ворот, через которую он попадал – как ни странно это по-прежнему звучало для него самого – домой. Здесь его не мог уже побезпокоить никто, кроме разве что залётных аистов да журавлей, но и те пока не спешили наведаться к нему с непрошенным визитом.

Все пять башен – четыре по стенам и одна в центре – были его и только его башнями. С тех, которые высились по периметру, он мог при желании видеть всё, что творится и в гостевой части, и в округе, а с центральной, жилой и самой высокой открывался превосходный вид не только на скучную безбрежную гладь озера, но и на весь остров. Среди моря зелени были видны даже белые крыши далёкого стадиона.

Верхний, пятый этаж жилой башни, таил в себе небольшой секрет. Точнее, большой, во всю стену, а ещё точнее – во все четыре стены. Потому что сделаны они были от потолка до пола из тонированного стекла. Снаружи стекло, больше похожее на листы металла, отражало днём солнечный, а ночью – лунный свет, отчего башня выглядела странноватым естественным маяком, онированного стекла от потолка до пола. тогда как изнутри стекло оставалось прозрачным, создавая у Кифару и его редких гостей впечатление полёта над островом. Там он теперь жил, там располагались его спальня, гостиная, кухня, две ванные комнаты – одна с большим джакузи, другая – с душем, уютный кабинет и некое пустое пока помещение, которое он условно назвал «студией».

Над пятым этажом, на крыше, по старой памяти Кифару разбил нечто вроде открытой веранды с садом, шезлонгами и небольшим бассейном, где в жаркие дни было особенно приятно понежиться в воде, температура которой легко настраивалась по желанию. Если солнце начинало припекать, а уходить в дом было лень, одним нажатием кнопки над всем пространством веранды огромным веером раскрывалась деревянная крыша, достаточно лёгкая и вместе с тем прочная, чтобы служить надёжной защитой бассейна и сада даже в период проливных дождей.

Остальные четыре этажа были настоящими, каменными, заключавшими в себе множество комнат и залов, части которых Кифару ещё не нашёл применения. Из тех, которым нашёл, стоило выделить подсобные помещения для хранения провизии, включая холодильную камеру, комнату-сейф для наличности и золота, а также сейф для огнестрельного и холодного оружия, которое Кифару в какой-то момент прошедшего года ни с того, ни с сего решил коллекционировать. В коллекции уже находилось пять антикварных пистолетов в прекрасном рабочем состоянии, несколько нигерийский гарпунов, берберских кинжалов и традиционный меч туарегов – такуба. Этим он ограничиваться не собирался, намереваясь обзавестись оружием детской мечты – снайперской винтовкой. Найденный в детстве пистолет, сослуживший ему немалую службу в становлении как личности, Кифару прятал от посторонних глаз в другом месте, под землёй. Поскольку подземная часть замка являла собой мир, параллельный тому, который могли видеть даже самые близкие гости хозяина.

Лабиринт помещений с трёхметровыми потолками теперь разительно отличался от того, что видел Кифару во время своего первого их посещения сразу после того, как была откачена вода. Теперь полы почти всюду представляли собой узорчатый паркет или мягкий ковролин, стены где обшиты досками, где выложены керамической плиткой, где просто покрашены, на потолках местами красовалась лепнина, меблировка многих напоминала салоны в дорогих клубах, однако были и такие комнаты, наиболее удалённые и не сразу замечаемые, где, напротив, атмосфера оставалась спартанской, как в тюрьме, мысль на которую красноречиво наводили единственные предметы здешнего была – настоящие чугунные клетки, отличавшиеся разве что размерами и конструкциями: широкие, узкие, вертикальные, горизонтальные, намертво вмонтированные в бетонный пол или свешивавшиеся на цепях с бетонных потолков. Из бетонных стен кое-где торчали подозрительные кольца и крюки.

Люди синьора Кармоны под чутким руководством Кифару спланировали лабиринт таким образом, что доступ к этим казематам шёл в обход остальных подземных помещений, и чтобы попасть в заветный коридор, нужно было знать, какую именно дверь открыть.

Кстати, сам синьор Кармона посоветовал Кифару не полагаться на рекламируемую в фильмах электронику, а довериться проверенным настоящей жизнью механическим кодовым замкам.

– Любой электронный замок открывается специалистом на раз, – сказал он. – Иногда, как ни смешно, достаточно просто отключить электричество. А с кодовой механикой, вмонтированной в дверь, ничего не поделаешь – замок-то не амбарный, не срежешь. А наберёшь несколько раз неправильный код – он ещё и защёлкнется на внутренний предохранитель, который придётся открывать либо специальным ключом, либо дополнительным кодом.

Так что после отъезда строителей Кифару мог быть уверен в том, что один знает, какая комбинация всего из четырёх цифр к какой двери подходит. Более того, оснащением «тюремной» части занимались не все строители, а лишь маленькая бригада, которая работала по отдельной договорённости и главным образом в ночную смену. Договорённость заключалась в соблюдении строгой секретности, для пущей важности оформленной отдельным контрактом.

И синьор Кармона, и его подопечные улетели с острова в полной уверенности, что помогли богатому царьку организовать частную кутузку для тех, кто будет недоволен его политикой. Подробности их не касались. Работали они на совесть, но за деньги.

Из оставшихся, кроме Кифару, о подземной тюрьме довелось узнать одной только Мазозе, которую он пригласил в гости на следующий же день, как сделался полноправным хозяином замка. Собственно, пригласил он не только её, но и всех родных и знакомых.

Пока Фураха с Узури, повизгивая от удовольствия, носились по стенам и лазили на башни, взрослые до заката лежали вокруг бассейна на крыше, после чего спустились в гостиную ужинать тем, что приготовили в четыре руки Таонга и Марина, за глаза считавшейся наиболее вероятной избранницей Кифару, хотя сам он этих слухов не развеивал и не подтверждал.

На ночь он предложил всем гостям остаться у него, чтобы не тащится два километра до города.

Имаму поблагодарил за гостеприимство, однако предпочёл уехать домой, а заодно предложил подвезти тех, кто захочет. Таонга и отец переглянулись и согласились, сославшись на то, что Фурахе завтра в школу. Узури тоже предстояла школа, но она уже успела заснуть, и Мазози не стала её будить, мол, лучше утром встать пораньше, чтобы всё успеть.

К удивлению прощавшихся перед внутренними воротами Марина в последний момент тоже попросилась к Имаму в набитую до отказа машину. Она с удовольствием осталась бы, но ей предстоит ранний перезвон с клиентами, а интернетом замок пока обеспечен не был.

Абрафо перехватил умоляющий взгляд Кифару и громко заявил, что они с Меган – как звали его возлюбленную архитекторшу – никуда из такой красоты и лепоты не уедут, пока ни насладятся в полной мере, тем более что им завтра ни в какую школу и ни к каким клиентам поспевать не надо. Так у Мазози появилась возможность остаться на ночь, не подвергая себя лишним подозрениям и пересудам, пусть даже среди своих. Особенно среди своих.

Она провела некоторое время в комнате со спящей дочкой, пока ни услышала условный стук в дверь. На пороге стоял Кифару с фонариком.

– Подержи.

Он передал ей фонарик, и она покорно ему подсвечивала, пока он надевал на неё собачий ошейник.

– Пошли.

Он потянул за поводок, и они двинулись к той из башен, которая вела вниз винтовым пандусом.

Никакого лишнего света, кроме пляшущего по полу и по стенам зайчика от фонаря.

Абрафо с Меган и Узури остались где-то наверху.

– Раздевайся.

Она скинула прямо на пол то немногое, что на ней было.

Зайчик погладил её груди и бёдра. Поводок снова натянулся.

Спуститься в подвал можно было несколькими путями. Кифару избрал ближайший – по деревянной лестнице с поручнями в виде оплетающих столбики змей.

По сравнению с ночным воздухом улицы под землёй было свежо. Мазози поначалу это даже понравилось, однако когда после первой же двери она ступила босыми ногами на бетонный пол, ей сделалось холодно.

Только здесь Кифару выключил фонарик и щелкнул рубильником. Вспыхнул свет.

Мазози увидела перед собой вереницу дверных проёмов, образовывавших арочный коридор. Между каждыми из проёмов располагалось по комнате, ярко освещённой и снабжённой чем-нибудь особенным.

Первая оказалась обычным туалетом, рассчитанным на несколько человек, разве что в отличие от подобных общественных заведений здесь отсутствовали кабинки. Всё было на виду, будто специально. Конечно, специально. Вот и Кифару с многозначительным видом предложил ей, не откладывая, опробовать одну из допотопных дырок в полу. Унижаться перед ним Мазози нравилось, однако прямо так, прямо тут…

– Я уже успела сбегать после ужина, – слукавила она.

Кифару покачал головой и скомандовал:

– На четвереньки.

Теперь она была его собачкой, которую он уже тянул за поводок дальше.

Вторая комната оказалась душевой. Здесь он, не спрашивая её согласия, воспользовался скрученным на полу шлангом, и Мазози, мокрая с головы до ног, задрожала от холода, вся покрывшись мурашками. Однако попросить полотенце она не осмелилась, да и никаких полотенец вокруг видно не было.

Следующие несколько комнат смутили её ещё больше предыдущих, поскольку это были не просто комнаты, а глухие камеры, отделённые от прохода, по которому она семенила на четвереньках за своим хозяином, мощными решётками с узкими дверцами. Никаких кроватей или удобств в камерах не предусматривалось, если не считать тонких бамбуковых матрасов, точнее, циновок, брошенных прямо на каменный пол – по одной на клетку.

– Попробуй-ка, – мягко велел Кифару, отпирая ключом ближайшую дверцу.

Мазози послушно вошла, приблизилась к матрасу и услышала за собой лязг решётки. Дверца захлопнулась.

Она понимала, что ничего страшного с ней произойти не может, Кифару всего лишь играет, однако всё равно стало как-то не по себе.

– Удобно? – поинтересовался он.

– Не очень, – призналась она, пытаясь представить себе, каково спать всю ночь на подобной циновке. – Можно мне выйти.

Он выпустил её из клетки, и она по собственному почину в благодарность поцеловала его красивую кожаную туфлю.

Прогулка по коридору заканчивалась последней, большой комнатой, почти залой, всю обстановку которой составляли самые разнообразные приспособления, железные и деревянные, для разной жестокости унижений, издевательств и даже, наверное, пыток.

Для начала Кифару велел Мазози надеть на щиколотки и запястья кожаные браслеты с кольцами, после чего этими самыми браслетами приковал её, буквально распяв, к большому деревянному кресту, обладавшему примечательной особенностью – он умел вращаться вокруг своего центра, мощного штыря, вмонтированного в стену, так что Мазози скоро оказалась висящей на нём вверх ногами, растянутыми в стороны и напряжёнными от возбуждения. В такой неудобной позе она несколько минут с удовольствием извивалась, пока Кифару стегал её по животу плёткой. Стегал он сперва ласково и осторожно, как делал это всегда в подобных случаях, но постепенно увлёкся, и несколько стежков получились особенно болезненными. Мазози стерпела и промолчала. Она была не из тех, кто любит в подобных случаях кричать и визжать, полагая, будто тем самым возбуждает партнёра. Кифару предпочитал естественность. Мазози хорошо помнила, как однажды он отчитал за это Момо, которая по неопытности в одно из их первых свиданий решила вести себя в лучших традициях писклявых японок.

Удары плётки сменили поцелуи тёплых губ.

Головокружительное путешествие в мир страсти, состоявшее из падений боли и взлётов наслаждения началось.