Текст книги "Охота пуще неволи"

* * *

Неделя пролетела незаметно. Живоловушки установлены. Привада и прикормка, выложенная в самих ловушках и на тропах, сработали отменно: в три из пяти живоловушек кабаны стали заходить каждую ночь. На полях, к которым повадились дикие кабаны, добыто трое взрослых и пять прошлогодних кабанов. Алексей всю неделю носился по охотхозяйству и днём и ночью. Спать приходилось и в машине, и у костра, и на вышках – по три, четыре часа в сутки. От недосыпания, питания всухомятку обострилась язва. Решив сделать перерыв в работе, объявил всем, что будет долго лежать на диване, смотреть телевизор и просто отдыхать. Первый день проспал почти до обеда. Если бы не Саян, отчаянно стащивший с него одеяло, проспал бы и больше. Кряхтя и улыбаясь, встал, выпустил щенка, а сам уселся на мокрую от дождя скамейку покурить. Впереди полтора суток безделья, а он уже заскучал по работе. Обзвонил Пыркова и Козловского – там всё в порядке. Рыбаки рыбачат, улов хороший. Козловский просит посмотреть ловушку: уже не хватает кормов каждую ночь выкладывать на прикорм. Пообещал через день приехать, на этом и расстались. Болохин отзвонился сам: три сети, два протокола за сегодняшнюю ночь. Тоже хорошо. Что делать дальше? До вечера закончил наконец-то вольер для Саяна и безжалостно запер его там. Сидя вечером у телевизора, решил позвонить Тане. За всё то время, что прошло с его визита к ней, она ни разу не позвонила. Не звонил и он, большей частью от того, что не было времени. Сейчас он поймал себя на мысли, что не время тому виной, а нечто иное, чего он и сам понять пока не мог. Ольга вот звонит ему каждый день, просит о встрече. А Таня не позвонила ни разу. Но сегодня он решил позвонить сам, придумал повод – как дети, внуки? Держа телефон в руках, задумался. Вспомнилась зона…

Пользование мобильной связью на зоне строго и жестоко каралось администрацией. Даже больше, чем изготовление и употребление спиртных напитков. И всё же мобильники в зоне были. Основным источником поступления мобильных телефонов в колонию были так называемые «вбросы». В заранее договоренное время и место из-за «запретки» влетал свёрток, и как правило, не долетая до локального участка, падал в траву между запреткой и «локалкой». Охрана успевала обнаружить «брос». Срабатывала сигнализация, выла сирена. К месту броса устремлялись наряды дежурных контролёров без оружия, естественно. Зэки заранее привязывали металлическую калитку в сектор проволокой, чтоб задержать прибытие «контриков». Один из смельчаков пролезал сквозь прутья ограждения и перед самым носом подбегающих контролёров бросал свёрток в толпу собравшихся в локалке зэков. По рукам свёрток исчезал в толпе. Нагрянувшие, наконец, контролёры отрезали толпу от сектора. Начинался повалный шмон. Шмонали всех. Шмонали досконально: вытряхивали содержимое тумбочек на продол, переворачивали тюфяки, ковыряли землю в газонах с цветами. Строем уводили сектор, барак в столовую вместе с личными вещами в сумках. В столовых сумки изымались. И сумки, и зэки подвергались полному обыску, а в это время в секторе, в бараке оперативниками и контролёрами проводилась полная зачистка. Изымалось всё, что не включено в список разрешённых для хранения вещей: иголки, мелкие заточки, фарфоровая посуда, шорты, другие «вольнячие» одежды, фотографии, самодельные порножурналы, всевозможные самопальные поделки. Всё жилое помещение переворачивалось «вверх дном». Попутно находилась брага, машины для битья мастей, выкидные ножи. Один за другим писались акты-рапорта о нарушениях режима содержания. Если мобильник не находили, то до десяти человек уходили на «крестины» по написанным рапортам и, как правило, отправлялись в ШИЗО – штрафной изолятор. Шмон продолжался до пяти-шести часов. И всё же мобильники гуляли по зоне, прятались в таких местах, где опера их найти не могли. Тогда они включали в работу своих шестёрок-стукачей. И вот проходило некоторое время, наступало затишье и вдруг где-то в самое неожиданное время врываются в кубрик опера с контролёрами, подбегают к конкретному человеку и через секунды извлекают откуда-нибудь из трусов мобильник. Агентура сработала чётко: «контрики» прибежали точно вовремя и к точно конкретному человеку. Бывали случаи, когда пацаны выручали друзей: набрасывали одеяло на голову контролёров, вырывали мобильник, попутно успев зарядить барахтающегося под одеялом контролера парой жгучих тумаков по рёбрам. Мобильник исчезал, исчезали и жулики, накинувшие одеяло. Начинался новый виток шмонов, новые погромы и новые водворения в ШИЗО. Новый начальник колонии за год вывел почти все мобильники. За каждый мобильный телефон или зарядное устройство зэка сажали на полгода в БУР, создавая там невыносимые условия существования.

У Алексея был свой мобильник, который он приобрёл за десять блоков импортных сигарет. Но посидеть в ШИЗО или ПКТ за него не довелось. Мобильник отшмонали во время обыска в бараке, хотя спрятан он был, казалось, в самом недоступном месте: в дверной коробке кабинета начальника отряда. Деревянная панель коробки открывалась заточкой; открывал он её только тогда, когда весь барак уходил в столовую на приём пищи и в секторе никого не оставалось. Отзвонившись в закутке под лестницей пожарного выхода, запираемой на замок, прятал мобильный телефон и зарядное устройство во время приема пищи остальными осужденными в столовой колонии. Батарею заряжал днём почти открыто, в аквариуме. Никто и не подозревал об этом. Аквариум был общим, но смотрел за ним Алексей. Аквариум ему достался от уходящего по звонку домойбывшего смотрящего. Алексей с горькой улыбкой вспомнил, что очень долго на воле мечтал об аквариуме, а вот получил его только в тюрьме. Стопятидесятилитровый аквариум был оборудован компрессором с фильтром, подогревом, подсветкой. Даже кусок настоящего коралла лежал на дне рядом с огромной раковиной. Именно в раковину закладывалось зарядное в полиэтиленовом мешочке, плотно запаянном и для страховки помещённым в несколько таких мешочков. Почти год Алексей в аквариуме хранил и мобильник. Но после того как собравшаяся на нерест крупная цихлазома разгребла его из-под камней и он утром, вернувшись с проверки, с ужасом обнаружил свой мобильник с икрой на полиэтиленовом мешке, он перепрятал его в дверную коробку. О телефоне знали только три человека: он сам, тот, кто продал его ему и друг Алексея. А вот о том, где спрятан мобильник, знал только один дневальный. От него никак нельзя было этого утаить, так как он один оставался в секторе, когда отряд уходил в столовую. Однажды, вернувшись после проводимой в клубе беседы о вреде алкоголя, Алексей обнаружил, что метка – шляпка гвоздя на доске коробки – нарушена. Он насторожился. На следующий день, уходя в столовую, он каблуком загнал шляпку на место. Вернувшись, обнаружил, что она опять торчит.

Подошёл к дневальному-шнырю: «Шмон был?»

Тот, забегав глазами, ответил, что режимник только побродил по кубрикам, посрезал натянутые канатики, отшмонал несколько цветных простыней и ушёл.

Через несколько дней Алексея вызвал кум. На столе перед ним лежал его, Алексея, мобильник.

Доложив о прибытии, Алексей замер у дверей.

– Проходи, охотник, присаживайся. Кури, – он положил на стол пачку сигарет и зажигалку.

– Спасибо, гражданин начальник. Я уже отвык курить в помещении.

– А не трынди ты, Алексей. Знаю, что куришь в бараке. Но дело не в этом. Пока. Вот, узнаешь? – он кивнул на мобильник.

– Не понял, гражданин начальник. О чём вы?

– Твой мобильник?

– Нет. Вы что? Откуда у меня такая роскошь?

– На нём твои отпечатки пальцев. Что скажешь?

– Это ошибка, гражданин начальник. На нём не может быть моих отпечатков, потому…

– Заткнись. Не ври, охотник. Не хочешь полгода сидеть в БУРе – гони «симку». Напишешь добровольную сдачу.

– Нет у меня никакой «симки». И не было никогда, – Алексей вспотел. «Симк» и сейчас была при нём: упрятана под шов в торце рабочего клифта.

– Та-а-ак! Короче, сейчас пойдёшь на сутки в ШИЗО. Это – ДПНковские сутки. За нарушение формы одежды. Клифт у тебя самопальный. Опять же, байка не по режиму. Посидишь сутки, подумаешь. Кто тебе подогнал мобилу, и где симка. Надумаешь, пойдёшь в зону. Нет – будешь жалеть. Ясно?

– Ясно, гражданин начальник. Только я не имею отношени…

– Всё, базар окончен! Пошли!

Он завёл Алексея на КП, подозвал ДПНК:

– Николаич! Прикрой этого жулика на сутки за нарушение формы одежды. Так?

– Был бы жулик, а сутки найдутся, пошли в медчасть, жу-у-лик! За что это на тебя кум засинил?

– Да не знаю, Николаич! Мобилу вешает.

– А-а! Поня-я-тно! Это серьёзно. Будешь сидеть. Долго. Мучительно. Будешь?

– Буду, если надо, а что мне остаётся делать?

– Явочку, Лёша! Ты ж не первый год в зоне.

– Какую, нахрен, явочку? Чист я. Не по тем делам сижу…

– Ну, езжай на кичу. Посидишь, подумаешь.

– Ну, не в первый раз. Пошли.

В медсанчасти сразу подписали «годен». ДПНК привёл в ШИЗО. Прошмонали по полной, переодели в просвечивающуюся хэбэшку, подвели к камере под номером одинадцать.

– Гражданин начальник, – запротестовал он, – это ж морозильник! На улице не май месяц…

– Приказано тебя в эту… Руки на стену, ноги шире!

Ещё раз общупав, затолкнули в камеру «двушку». Окно без стекла, батарея чуть тёплая. Углы покрыты инеем. Два шконаря пристёгнуты к стенке камеры. Стол метр на метр, два столба подле него вместо табуреток. Пол бетонный, щербатый… За сутки Алексей почти не уснул. И хотя после отбоя отстегнули одну нару, но спать было ужасно холодно. Алексей отжимался от пола, приседал, бродил по камере. Казалось, ночи не будет конца…

Через сутки его выпустили по ходатайству начмеда. С дневальным своего отряда переговорить так и не успел: того перевели в хозобслугу другого, закрытого от всей зоны, сектора. Симкарту он выбросил за ненадобностью, в зоне телефонов осталось единицы, и то, настолько заныканных, что узнать о них, а тем более воспользоваться, уже не представлялось возможным…

…Вместо того чтобы позвонить Тане, Алексей неожиданно для самого себя набрал номер Ольги и после приветствия просто сказал:

– Бери такси, приезжай. Я встречу. Едешь? Молодец, до встречи, я жду. Целую.

Ольга приехала через час. Зная, что Алексей любит сладкое, привезла тортик. Алексей рассчитался с таксистом.

– Пошли, сходим на речку, Лёша, – Ольга поцеловала его в шею, обняла и прошептала в ухо, – я так соскучилась, а ты всё занят и занят. Ты совсем похудел, осунулся. Ты целыми сутками пропадаешь в лесу, а я так хочу хоть немножко побыть с тобой в твоём лесу. Возьми меня хоть разочек, а? Ну, Лёша! Пожалуйста.

Алексей как-то загадочно улыбнулся, отстранил её:

– А комары – мошки? А волки? А если застрянем, или машина сломается?

– Я ничего не буду бояться. Ты же не боишься, правда?

– Кто тебе сказал, что не боюсь? Проклинаю этих мошек, оводов, ещё как!

– А волков?

– Волков, Оленька, я не боюсь. Я их уважаю?

– А они тебя?

– Они уважают Закон.

– Ты что? Какой такой волчий закон?

– Не волчий. Божий. По этому закону они не могут нападать на человека. А бояться? Они ничего и никого не боятся!

– А почему убегают?

– Не все те, кто убегает, боятся, мать. Иногда убегают, чтоб не согрешить, чтоб не сорваться, чтоб не навредить.

– Значит, убегать не позорно?

– Позорно сдаваться: хоть в плен, хоть в игре, хоть по жизни. А убегать – это отступать. А отступать не всегда позорно, а иногда полезно. Правда?

– Не знаю. Ты меня озадачил. Я никогда не отступаю.

– Ну, это тебе кажется так. Впрочем, пошли на речку. Саяна возьмём?

– Конечно, а как же без твоего… Лёша! А он тебе – друг или кто?

– Он мне и друг, и помощник во всём.

– Так уж и во всём?

– Во всём! Пошли.

Саян обиженно затаился в вольере. Но, увидев поводок в руках Алексея, запрыгал, завертелся, радостно поскуливая. Алексей всё чаще одевал ему ошейник и приучал его ходить на поводке. Саяну это совсем не нравилось, но он знал, что это явление временное и потому давал себя снарядить в ошейник с поводком, терпеливо ожидая, когда застегнётся застёжка, пытаясь лизнуть или легонько укусить хозяина заруку.

– А можно я его поведу?

– Ни в коем случае, извини. Тут свои заморочки. Чужим его нельзя водить.

– Чужим? – Ольга обиженно надула губки, – я для него чужая? А для тебя?

– А ты ж для меня своя! – Алексей пытался поймать её за талию, но она увернулась:

– Cвоя! Это, как и Саян?

– Оля! Ну правда, что ты сегодня, не стой ноги встала?

– Я, Лёша, хочу, чтоб и ты был моим, можно?

– А нетушки. Мы с тобой уже говорили. Я сам. Один. Помнишь?

– Что?

– Волка у меня на груди?

– Это ты с руки не берёшь!

– А ещё?

– Ай, иди ты! Всё равно будешь моим. Вот увидишь!

– Увижу! Ты сегодня классно выглядишь. Зря мы на реку пошли, надо было затянуть тебя сразу… в дом.

– Ты хотел сказать в постель.

– Ну и в постель!

– Ха, неизвестно, как это у тебя получится! Вот видишь, мы идём на речку, а не в постель. Потому, что это я так решила. А ты поддался. Ха – отступил?

Теперь Алексей засмеялся:

– Ну ты философ. Молодец! Поймала.

– Лёшечка! Это ещё цветочки. Ягодки будут впереди…

– Ты меня пугаешь!

– Ни грамма. А вот и наша речка. А ты умеешь раков ловить?

– И не знаю. Давно не пробовал. Да и боюсь я их.

– Поймай мне, пожалуйста, одного.

– Сейчас попробую. Вода тёплая, заодно искупаемся.

– Ты искупаешься. А я без купальника.

– Ну и что. Мы можем вообще топлес, правда?

– Ага! Вы можете, а я нет. Я же, Лёша, не охотовед. Я преподаватель. И мне нельзя вот так, голышом, купаться с чужим мужчиной средь бела дня.

– Ага. Так я всё-таки чужой?

– Конечно! Лови рака, ты обещал.

– Алексею ничего не оставалось, как лезть в воду. Погрузившись в воду по грудь, стал шарить руками под берегом, в уступах в поисках рака. Саян давно убежал вперёд, периодически выпрыгивая из прибрежных зарослей. Наконец Алексей нащупал-таки в норке рака, аккуратно вытащил его и тут же бросил на берег к ногам Ольги:

– Вот, лови.

Ольга осторожно взяла рака, полюбовавшись, опустила его в воду у берега:

– Удирай, рак. Удирай по-настоящему, пока тебя не сварили и не съели с пивом. Лёша! Вылазь. Хватит. Больше не надо.

Алексей вылез на берег, уставился на Олю:

– Что это было, мать?

А она, улыбнувшись, обняла его, мокрого, стала целовать, шепча:

– Я тебе это дома скажу, можно?

– В постели?

– Да! В постели

– Пошли?

– Я хочу искупаться!

– Ах, так?

Алексей схватил её на руки и, под её визг и лай невесть откуда появившегося Саяна, затащил в воду, вдруг остановился, посуровел.

– Что случилось, Лёша?

– Так, ничего, не обращай внимания.

Не стал он говорить Ольге, что именно в эту минуту он вспомнил, как так же на руках заносил в воду Таню, и они целовались, воспользовавшись милостивым «разрешением» Игоря… Как давно это было! И было ли вообще?..

* * *

В конце июня Алексей договорился с директором лесхоза об аренде в конторе лесхоза кабинета и гаража. В гараж сразу затащили промышленный холодильник для хранения мяса дичи, а в кабинете он устроил офис. Охотники хорошо знали лесхоз; к конторе удобный подъезд, да и знали там Алексея не только по слухам.

Собрав первое своё совещание в офисе, Алексей кратко подвёл итоги работы за три месяца. Бухгалтер Галина Александровна зачитала данные о приходе и расходе денежных средств. Долго спорили о ремонте и реконструкции базы охотхозяйства. Алексей предложил варианты инвестиций в проект местных «капиталистов»: они готовы взять сто процентов расходов с условием в дальнейшем иметь пятьдесят процентов прибыли ежемесячно, ежегодно и бессрочно. Алексей же настаивал на отдаче им их вложений в течение пяти лет без процентов и без скидок на их, коммерсантов, проживание на базе. В ответ они отказываются вкладывать деньги. А на ремонт и реконструкцию понадобится около ста тысяч долларов. Таких денег в охотхозяйстве нет.

Болохин сразу запротестовал против участия коммерческих структур в проекте:

– Вложат рубль, а на сто рублей нагадят за год. Знаем мы эту публику! Потом, если понравится, ещё и отсудят. У них везде прихваты…

Галина Александровна робко вставила, что таких денег, как заложено в проекте, им можно заработать только за два года и то, ужав пояса.

Миша Пырков горячился:

– Надо поклеить обои, поставить десять кроватей и всё на этом. Какие туалеты? Какие сауны? Какие бильярды? Люди едут охотиться, в нужник можно сходить и на улицу, а деньги нужны в охотхозяйстве: надо пару егерей принять, надо бензин рыбакам покупать, надо биотехнические мероприятия на высшем уровне провести…

Алексей слушал всех, хмурился и молчал. Когда все высказались, он прокашлялся, тихо сказал:

– Базу будем строить на высшем уровне. На европейском уровне. C баней, с бассейном, с туалетами тёплыми и душевыми кабинами. Со столовой и банкетным залом. С тёплым гаражом и своей водонапорной башней. И пруд расширим, и рыбу там разведём, и кроликов, и фазанов. База охотхозяйства будет со временем приносить столько же доходов, сколько охота… Биотехнию будем поднимать и проводить, как и запланировали: основательно и на высшем уровне… Охоту будем проводить также на самом высоком уровне. А охота, братцы мои, в наше время без биотехнии и без остановочного пункта – гостиницы, не охота, а добыча, промысел, как хотите можно это назвать. Но деньги принесёт не сама охота, а обслуживание охотников. Обслуживание по высшему уровню – это наш хлеб. Поэтому два вывода из сегодняшнего разговора…

Первый. Базу буду строить я сам. Где и как возьму деньги, и как буду отдавать – потом скажу. Но к зиме база будет работать. На полной окупаемости и самофинансировании. База будет приносить прибыль. Мне. Лично мне. Поскольку из охотхозяйства туда не уйдёт ни копейки. Это первое.

Второе. Не очень, может быть, приятное, но об этом стоит поговорить. У меня лично пятьдесят один процент условных акций. Потому и решающее слово за мной. Я вас выслушал, но считаю, что ваши доводы не убедительны. Демократии в нашем деле нет, говорю правду. Прав тот, у кого больше прав. Кто не согласен – может спорить. Но и всего лишь. Мне нужны обоснованные доводы, а не «насрать на сто рублей» Так, Петрович? Или ты меня за дурака считаешь? А кто из вас считал, сколько может принести уютная гостиница в живописном месте доходов? Я просил Вас, Галина Александровна, составить примерную смету. Где она? Не успели, не смогли? Не учли? А почему? А почему я успел? У меня две головы? Я ещё раз повторяю. Демократия закончилась. Каждый занимается своим делом. Занимается по полной загрузке. Почему сегодня нет Козловского? Галина Александровна, он не звонил? А сегодня не приехал, завтра опоздал, послезавтра забыл… Что тогда?

– Алексеевич? Давайте позвоним…

– Позвонишь, Миша! Вот я заканчиваю, отпускаю вас, тогда и звоните. А он не мог позвонить? Миша, к тебе вопрос: сколько рыбы сдано за месяц?

– Лексеич! Около трёх тонн!

– Миша, а сколько денег ты получил за два месяца? Знаешь? А итог своей работы не знаешь. Александровна! Сколько денег поступило от реализации рыбы? А сколько нам должны? Не помните? Вот так! Петрович! Сколько по твоим протоколам взыскано штрафов и исков и сколько перечислено нам на счёт за нанесённый ущерб? В суде? В Караганде! Извините, Александровна, но и Вы этого тоже не знаете и не держите на контроле. А сколько денег мы закрыли добытым мясом?

Он перевёл дух, сел, в сердцах бросил ручку на стол и уже совсем тихо продолжил:

– Мы работаем вместе, но у меня не пять голов, и я не могу за вас, за всех всё знать. По тем объектам, которые вы ведёте. Не могу, но смогу, если вы скажете, что для вас это сложно, непривычно, неприемлемо… Вот эти цифры, смотрите! У меня они почему-то есть, а у вас нет. Почему? Давайте договоримся, каждый должен сам всё знать и планировать и тянуть массу на своём месте, а не держать кого-то за паровоза. А за повышенный тон, извините. Завели вы меня гостиницей. Решение принято… Деньги я найду. И время. А сегодня хочу съездить на охоту. Кто меня свозит? И куда?

Болохин, Пырков и Антонович переглянулись. Антонович решил разрядить ситуацию:

– Вместе все поедем, Лексеич? Ткнём пальцем в карту: туда и поедем.

– Ну, что ж! Вот карта! У нас есть косуля, кабан. Я отворачиваюсь, а вы покрутите карту, как хотите. Что смотрите? Я за язык не тянул. То-то же. Не надо, Антонович, этой бравады. Не готовы мы сегодня в любом месте организовать охоту. А впереди гон у косули. Впереди – открытие охоты на уток, на всю болотную и водоплавающую дичь. А где учёты? Если я не начну эту работу – все промолчат. Миша! Ты у нас главный водяной. Загружайся по учетам водоплавающих в июле. По выводкам, по ранним перелётам, по опросам рыбаков. Заодно, и хоть примерно, знай количество поселений бобра, ондатры. Ищи егеря себе. Кстати. Я уже одного нашёл. Дал ему задание, посмотрим, что получится. Кажется, толковый парень. Лесник. Мы его, Петрович, с тобой «крестили» до моей посадки. Помнишь пацанят, у которых отец сидел, а мать загуляла?

– Откуда, Алексеевич, я их всех запомню? Сколько их было? – обиженно пробубнил Петрович.

– Эх, вы! Да ладно. Этот Василий скоро придёт к вам подписывать данные учётов.

– Каких таких учётов летом, Алексеевич? – Миша Пырков заулыбался, – ну, уток я посчитаю, куликов погоняю по лугам, болотам; бобров по хаткам прикину, а учёт зверья другого летом не проводится, ты сам говорил.

– А скажи, Миша, косулю во время гона, кабанов на выходах на кормёжки, водопои? А лосей на пойме по лёжкам, по следам? А оленей, которых у нас немного? А опросно-анкетный способ? Разве я не учу вас этому? Только зимний маршрутный и окладной знаете? То-то же! Поэтому посмотрите его данные, и вместе ко мне с этими учётами, договорились? И бери его на заметку, Петрович. Проедь в лесничество, поинтересуйся, на каком он там счету? Домой заедь. Ты у нас служба безопасности и за кадры несёшь полную нагрузку, массу тянешь. Заодно ищите ещё пару кандидатур, чтоб было из кого выбирать. Кстати, что в прокуратуре с нашими «поджигателями»? Не знаешь? Плохо, Саша. Ладно. Бог всё видит, да и я кое-что успел накопать на них. На досуге обсудим, а пока лепим расход. Не забывайте о чём сегодня рамсили-ругались. Пожалуйста. Антонович, подбрось Галину Александровну и собирайся на сутки со мной на «Ниве». Возьми, пожалуйста, с собой два своих ружья и прицел ночного видения.

– Понял, Алексеевич. Во сколько выезд?

– После обеда и поедем.

– А куда поедете? Может, и я с вами? – Болохин мгновенно забыл, что он обиделся.

– Петрович? Я когда-нибудь говорил заранее о том, куда едем? Я и сам не знаю пока. Если хочешь, поехали. Иди, собирайся!

Все ушли, Алексей остался один. Полистал бумаги, сложил в стол. Задумался. Там, в зоне, казалось, что всю жизнь провёл за колючкой. Теперь, спустя всего три месяца, кажется, что и не было этих жутких восьми лет. Как один день, а всё же самое лучшее, самое продуктивное время упущено. И люди, кажется, его не понимают. Или он требует слишком многого? Нет! Надо торопиться. Надо навёрстывать упущенное. Работать, работать, чтоб один день шел за три. И самому, и людей своих приучать. Иначе ничего не получится. Ни осечек, ни холостых выстрелов он допустить не может. Только в цель, и только в десятку. Сегодня съездить на охоту, послезавтра встретиться с предпринимателями, а перед этим позвонить в Смоленск и Москву. Подстраховаться. Кто-то из них вложит деньги в базу. На его условиях, а, может, и просто проспонсируют. Здесь можно недели две-три протянуть, поторговаться. А строить надо, даже, если придётся брать кредит. Осенью или в следующем году надо будет ещё три озера взять в аренду и рыбу направить в областной центр на реализацию. Областной центр… Надо позвонить Тане. Долго не раздумывая, набрал её телефон. Поговорили о детях, о внуках. Разговор явно не клеился, и Алексей уже пожалел, что позвонил. Так и расстались, договорившись звонить друг другу.

«Тааак. Только на охоту. Срочно. На сутки. С подхода, с засидки, живоловушками. С ружьём. С фоторужьём. С Саяном», – сам себе пробормотал, громко закрыл дверь кабинета и уехал на рынок за рюкзаком, в охотничий магазин за патронами. Своего инвентаря для снаряжения патронов, возвратясь из колонии, он не нашёл.

Ровно в два часа дня к его дому подъехали Пырков, Болохин, Козловский. Их привёз на своей машине Антонович. Здороваясь со смущённым и красным Козловским, не преминул упрекнуть:

– У меня дел, Миша, не меньше, чем у вас. А в лесу быть я люблю побольше, чем вы. Что будет, если вы меня искать начнёте?

– Алексеевич, извини. По дороге расскажу. Виноват. Исправлюсь.

– Ну – ну. У нас премии не лишают, Миша! У нас её сами себе назначают в конце месяца. Вот и назначишь.

– Договорились, Алексеевич. Я уверен, что вы лично мне её назначите.

– Что-то ты сегодня такой смелый?

– Надо!

– Ну. Поехали, смельчаки. Я за Саяном схожу, секунду. Да, Антонович! Ты сделал, что я просил?

– Конечно, Алексеевич. Всё в лучшем виде!

– Ну и хорошо! Возвращаемся утром. Вы в курсе?

– Как всегда, Лексеич, – за всех ответил Миша, – через двое суток!

– Ого! Меня завтра люди ждут. Не получится на двое. Но это пока. Поехали, мужики. Везите куда-нибудь.

– Ко мне, Лексеич, – Миша Козловский продолжал загадочно улыбаться в усы.

– Ну и поехали. На двух машинах поедем. Садитесь кто-нибудь ко мне. Я поеду за вами следом.