Текст книги "Охота пуще неволи"

– Настенька! Хозяюшка наша, – Анисимович ласково взял её под локоть, – ты сегодня у них здесь главная. Как устроишь – так и будет хорошо, да, Алексеевич?

– Безусловно, Настя, как тебе нравится, раз уж нам так повезло сегодня, так и устраивай. Добра?

– Ну, так мы с Игорем и займёмся. А вы идите в баню! Лёгкого вам пара! Там уже и бельё, и веники, и пиво. Найдёте, Васька покажет!

– Я в баню не пойду. Я с дядей Мишей в лес поеду!

– С каким дядей Мишей? – Алексей уставился на него, – в какой лес?

– С двумя дядями Мишами, – улыбаясь, вмешался Пырков, – Алексеевич! Мы на часик отвернёмся, пока водка остынет?

– Ты мне не дядя! Миша! – Василий обиженно толкнул Пыркова в плечо.

– Ого! Во, молодёжь!

– Ладно, ладно! Езжайте, коль надо. Но не задерживайтесь, – Алексей взял Болохина за локоть, – а ты куда уже переоделся?

– Я тоже в лес, Алексеевич!

– Ну вы, блин, даёте! А мы?

– А вы в баню идите, – захохотал Петрович, – Иван с вами. А мы за печёнкой съездим, да, Мишки-Васьки?

– Да, да, – закивали те с готовностью.

– А я, а мы?

– А вы завтра с утречка. Мы и вам оставим.

– Ах, что с вами делать? Ладно, Анисимович, пошли грехи отмоем. По рюмочке тяпнем. Хотя вон, я и Иван вроде не пьющие, но компанию тебе составим.

Они ушли в баню, оставив всех заниматься своими делами. Баньку тоже переделали. В предбаннике соорудили откладывающийся на стену стол. Стены оббили вагонкой. Полок в бане соорудили из толстой липовой доски. Печь устроена так, что топка расположена в предбаннике, котёл с водой в моечном отсеке, а сама каменка в отгороженной парной. В бане легко и удобно могли одновременно разместиться человек шесть. Берёзовые, с можжевеловыми прожилками, веники запарены в тазах. Несколько бутылок пива стоят в тазике с холодной водой. Простыни аккуратно уложены на полочках в предбаннике. Вторая дверь из предбанника ведёт на открытую веранду бани в сторону сада. Оглядев баньку, Алексей быстро разделся и полез на полок. За ним грузно водрузился председатель. Иван набрал в таз воды, поставил у каменки:

– Ну, господа, как? Будем греться для начала?

– Дай-ка, Иван, пожалуйста, надышаться. Эх, запах! Эх, красотища! Ну, с Богом, погнали!

Вскоре из бани послышались глухие удары веников, вскрики, охи, прерывающиеся шипением кипятка на камнях. Периодически выскакивая на летнюю веранду и вновь возвращаясь в парную, мужики пропарились до заката солнца. Игорь несколько раз приходил справиться, долго ли, но не удержался, и, поддавшись уговорам отца и Алексея, влился в компанию любителей русской бани. Распаренные, красные, довольные выбрались они из бани лишь, когда их оттуда пригласил довольный Болохин:

– Ого-го-го! Банщики! Печёнка готова, уже на сковороде. Пошли же, господа, к столу. Водка остыла, Настя зовёт…

На дверной балке сеновала висит разделанный поросёнок.

– Ого! И точно печёнку привезли! Как это вы умудрились? – Алексей подошёл к тушке.

– Завтра, Алексеич, увидишь, – Миша Пырков аккуратно отделил переднюю лопатку, – это с шеей на шурпу. Остальное – в холодильник. Там стол и так уже ломится.

И вправду, вынесенный во двор стол уставлен блюдами с закусками. Алексей и Иванович подошли к столу. Стопками на тарелках уложены блины; несколько холодных блюд с фаршированными щуками; грибы, усыпанные кольцами лука; морсы в глиняных кувшинах; кольца обжаренной домашней колбасы, голубцы, котлеты; жареные в кляре отбивные. Настя подаёт на стол в чугунках отварной молодой картофель, обильно облитый жиром и присыпанный зелёным луком и укропом.

– Прошу всех к столу. Пока картошечка горячая. Я салат подаю…

– И водку! – Болохин водрузил на стол большой графин с мутноватой жидкостью, – хоть и изжита, як быццам бы, но из жита – хлебная! Холо-оо-дненькая! Из погреба.

– Вот-вот, в погребе я ещё не был. Ну-ка, по-быстрому сбегаю, гляну, где у вас тут главный тайник.

– Не у вас, Лексеич, а у нас, пошли, свожу, – Козловский разгладил усы и повёл Алексея в погреб-бункер, устроенный за домом. В погребе сыро и холодно. Несколько пустых пластиковых бочек, пара десятков банок с соленьями на полках.

– Это Настя принесла из дома, когда бригаду здесь кормили. А вообще, у нас задумка в этом погребе склад продуктов устроить для гостей, для хороших гостей: мочёные яблоки, капусточка в кочанах квашеная с клюквой и антоновкой, грибочки солёные опять же, картошка, варенья-соленья, мёд, брага, медовуха. Всё будет заготовлено за лето-осень. Настя, умница, всё это оприходует по-хозяйски…

– Я так понял, Миша, что Настёну мы вместе с Василием берём на работу?

– Это моё предложение. И Болохин об этом скажет тебе.

– А не молода ли? Люди-то разные здесь будут. А выпив, полезут к девчонке. И что?

– Она себя в обиду не даст. Да и муж у неё, и Вася тут же.

– Не спеши, Миша. Молода. Насмотрится здесь пьянок и прочего, затошнит. В лучшем случае. Нужна женщина постарше.

– Какого прочего, Алексей?

– Ты что, маленький? Приедут люди отдыхать, на охоту, рыбалку. С бабами будут приезжать, без них. А Настя – молодая, красивая. Полезут лапать, что будете с ними делать? Отстреливать? Болохина здесь дежурить ставить?

– А не будем пускать таких.

– А деньги откуда брать? База должна солидный доход приносить, Миша. Ты это знаешь не хуже меня. Поэтому будем рекламировать, будем завлекать не только охотников, но и туристов-грибников.

– Ага! Вот тут наша Настюша и будет лучшей рекламой. И базу назовём «Настёна»

Алексей заулыбался:

– Ну, я переговорю с ней, с мужем. Мне она нравится. Чистая, спокойная, хозяйка вон хорошая. Одного только остерегаюсь – не обожглась бы.

– Алексей. Девочка выросла в суровых условиях. Не то видела в детстве. Думаю, справится.

– Ну, почти уговорил. Если вы уже и так решили. Поговорим сегодня. Семейный подряд – это хорошо. Но только нужно сразу настраивать: деньги нужно зарабатывать. Васю я думаю поставить к охоте. Кстати, где это вы поросёнка отловили?

– В живоловушке у меня. Сидит свиноматка с поздним выводком. Видимо по ней нужно решение принимать будет. На твоё, Алексей, усмотрение. Завтра глянешь.

– А другие посещаются?

– Да. Мы сегодня насторожили ещё три. Завтра, я уверен, будет улов.

– Ну, хорошо. Пошли, нас там ждут. Сколько председатель запросит за комнаты?

– Пятьдесят миллионов, Алексеевич. Меньше мне не удалось выторговать.

– Всего-то. Я думал, миллионов на двести это богатство потянет. На глаз.

– Так оно и есть. Только лес ушёл – нестандарт. Работа за наш счёт. Холодильники и телевизор мы из дома притащили. Окна подарил мой знакомый коммерсант. Я ему пообещал бесплатно аудиенцию периодически устраивать, но у него денег валом, сказал, что будет платить, лишь бы по его просьбе базу ему открывали под заказ.

– Идёт. Откроем. Только пусть заранее предупреждает. На днях посчитаем стоимость проживания, и я привезу гостей из города на презентацию. И на охоту. А сэкономили вы, хлопцы, как минимум двадцать пять тысяч баксов. Всем это на руку. Деньги наши. Одним словом, и удивили, и порадовали, и… вздохнуть дали, мужики. Не ожидал…

– Так и должно быть, Алексей. Пошли.

Они поднялись к столу, где их уже заждались. Алексей поднял холодный гранёный стаканчик: «Хоть я и не пью. Но сегодня выпью. С удовольствием. С наслаждением. С лёгким сердцем. Этот дом – память прошлых лет. Лучших лет моих. Я сегодня начну с того, что хочу помянуть Михаила Сидоровича и Зинаиду Александровну, оставивших нам такую добрую память о себе, о человечности, о доброте. Дай, Господи, им своего благословения. Я уверен, что они глядят сейчас на нас из рая и улыбаются. Добрая им память. За это и первый тост».

Он медленно, сквозь зубы выпил до дна стаканчик холодной самогонки, поставил рюмку и сел, закусывая салатом и горячей картошкой. Все молча выпили, закусили, и слово взял Болохин:

– Алексей Алексеевич! Я не мастер говорить тост. Но вот перед этим домом, перед этими людьми смело смотрю тебе в глаза и говорю: с возвращением тебя, дорогой охотовед. Мы, когда строили-перестраивали этот дом, каждый сантиметр осматривали твоими глазами, обсуждали твоими словами. И я вижу: угадали. Потому, как говорится: принимай и властвуй! И будь здоров, и будь бдителен, и будь таким же сердечным с друзьями и беспощадным с врагами. Мы пьём за тебя без подхалимства, без обиняков, как за друга, как за коллегу, и как за нашего руководителя: смелого, сильного, принципиального. За тебя!

Все заулыбались, чокнулись стаканами. Алексей, красный от тоста, бормотал каждому, чокаясь: «спасибо, спасибо».

Настя выпорхнула из-за стола и вскоре вернулась с большой шкварчащей сковородой:

– Вот и печенка. Как заказывали: на сметане с луком.

Все дружно загалдели, накладывая в свои тарелки шипящие кусочки жареной печени.

Председатель колхоза откашлялся, грузно встал:

– Ну, товарищи. Я тоже коротко. Я всех вас знаю сто лет и рад тому, и спасибо тому, значит, что обратились за помощью именно ко мне. А раз я попал уже в вашу команду, то третий тост… нет, Настяна, не за женщин, – глянул он на покрасневшую Настю, – за охоту, за неё родимую. Здесь все, так или иначе, связаны с охотой. Так, за охоту, правильно?

Все хором крикнули «ура» и выпили по третьей чарке.

Потом уже стали тосты и за Настю, и за сельское хозяйство с лесным заодно, за дружбу. Алексей больше не пил. Отошёл с Антоновичем в сторону, о чём-то переговорили. Антонович с водителем председателя не пили. Отведав всех блюд, они с удочками ушли на озеро. Ничего не изменилось за восемь лет: Антонович хорошо знал своё дело. И сам не пил, и водителя «чужого» увёл: чужие уши за столом не нужны. Уже в сумерках спели по куплету несколько народных песен и, сытые, довольные, раскрасневшиеся, пошли в сад, прогулялись. Алексей успел переговорить с председателем о деньгах. Счёт колхоз выставит не на пятьдесят, а на сорок миллионов. На десять миллионов Алексей подпишет договор на охрану сельхозугодий от набега диких кабанов. Вскоре председатель уехал, Настя спросила разрешения прибрать стол.

– Настена! Давай-ка, мы с тобой поговорим о работе у нас. Мне нужен весь ваш семейный совет. Чтоб поразмыслили.

– Алексей Алексеевич. Я окончила училище, работаю в колхозе поваром. Только во время уборочной и посевной. А потом убираю контору, подрабатываю на почте. Если есть возможность – возьмите меня, пожалуйста. Мы с папкой и мужем всё обсудили. Вася хотел поговорить с вами, но боится и стесняется. А вот ещё Игорь выучится, тоже в лесхоз пойдёт, на Васино место.

– Подожди, Настенька. В этом всё решено. Вопрос в другом.

– В чём, Алексеевич?

– Сюда будут приезжать разные люди. И культурные, и бескультурные. И наглые, и богатые. Как справишься? Муж не приревнует, не побьёт, не постреляет клиентов?

– А я с мужем буду. Мы специально с ним говорили. Он согласен.

– Ну, тогда давай перенесём разговор на завтра. Вы где сегодня ночуете?

– Мы поедем домой. Тут десять минут езды. А если надо – останемся.

– Нет. Оставаться не надо. С большего, по-своему что-то тут прибери. Что в холодильник нам на утро, что – в печь. Сама-то знаешь: ты здесь хозяйка!

– Спасибо, Алексеевич, спасибо, – она протянула руку, но потом вдруг рывком чмокнула его в щеку и убежала.

Он усмехнулся, пошёл к поющим «касиў Ясь канюшыну» друзьям. Немного постоял и медленно поднялся к себе на второй этаж. На диване уже лежала стопка белья, одеяло, подушка. Раскладывать и стелить диван не стал. Вышел на балкон, закурил, глядя на темнеющий стеной за садом лес. Хороший хлебный самогон плавно окутал ноги, спину. Голова остаётся светлой, даже просветлённой. Плохое настроение после разговора с Болохиным исчезло, спряталось где-то в глубине сознания. И не хотелось уже сегодня вспоминать о чём-то гадком и пошлом, что шевелилось где-то в том потайном загашнике мозга.

Вспомнилась зона. В день рождения нормального мужика собирался кубрик с утра после подъема в шеренгу у шконарей. Шныри подносили пятилитровое ведро сильнейшего чифиря. Именинник выставлял шлемку конфет, которая шла по кругу вслед за кругалями с чифирем. Каждый степенно отпивал два глотка (один за именинника, другой – за тех, кто на киче и в БУРе), передавал кругаль дальше, брал конфету и следом отдавал шлёмку с конфетами. Имениннику желали скорейшего освобождения. Выпив чифирь, угощались дорогими сигаретами, шли курить на продол, в умывальник, на улицу. Подарков дарить не принято. Лишь позже, собрав в круг самых приближённых корешей, угощая друзей самодельным тортом из белого хлеба, изрядно прослоенного сгущёнкой, вареньем, сухофруктами, именинник получал подарки: пачку хороших сигарет, открытку и шоколадку. Опять разливали «звериный чиф» и к обеду у именинника уже земля уплывала из-под ног от выпитого чифа на полуголодный желудок.

Сегодня Алексей почувствовал себя таким именинником. Такой подарок – несбыточная мечта, но он – вот он! Столько мыслей, столько чертежей, столько расчётов. А мужики – молодцы. Втихаря столько сделали. И про него пекутся. И стервь вычислили. Если это правда. Червяк стал вылазить из закоулков мозга. Алексей вздохнул, поискал взглядом чайник. Удивительно, но электрочайник с кружечками и двумя пачками заварки обнаружил в серванте. Вскипятил воду, заварил себе чая и вновь вышел на балкон, достал телефон и набрал Таню.

– Привет, Татьяна, как ты?

– Привет, солнце, как это ты надумался?

– А, хорошее настроение, вот решил с тобой чуть-чуть поделиться.

– Ну, делись, а то я совсем уже закисла.

– Что так?

– А чего-чего? Ты пропал, дети тоже. Вот сижу совсем одна, никому не нужная… А тут ты вот объявился. Молодец. Как хоть живешь?

– Да я вот в деревне сейчас. На своей новой базе. Тут без меня такооого понастроили. Очень удобно, красиво. Стою на балконе, курю. Думаю, когда-нибудь тебя сюда привезу. С детьми, внуками. Как ты?

– Лёша! Ты, как всегда, фантазёр. В качестве кого ты меня привезёшь на свою базу?

– В качестве любимой жены. Бывшей. Матери моих детей. Настоящей.

– Ай, нет, Лёша! Я не хочу быть бывшей. Лучше настоящей.

– Женой?

– Неет, Лёшечка. Настоящей матерью твоих детей. Настоящей женой я тебе уже никогда не буду.

– Чего так категорично?

– Давай-ка сменим разговор, Лёша. Ты пил сегодня?

– Не важно. Вот сейчас чай заварил, спать собираюсь.

– Один? Или горничную с собой позовешь?

– Один. Горничной у меня нет, а вот хозяйку на базу, кажется нашёл. Молоденькая женщина, я её знал ещё ребёнком.

– Ну вот, видишь. У тебя уже две игрушки есть!

– Какие игрушки?

– Ну, база и горничная, или заведующая, как там у тебя?

– Да перестань, мать. Глупо!

– Я понимаю, Лёша, что глупо. Что я бывшая и ревновать не имею права. Только… обидно, Лёша. Так обидно, и так больно, что ты вот там. Я здесь. Мы чужие, а как бы и свои. Всё наперекосяк у нас с тобой вышло. А могло быть совсем-совсем иначе. Правда же? Что ты молчишь?

– Слушаю твой голос. Красивый у тебя голос. И ты сама… красивая.

– Старая я, Лёша, одинокая старая баба! – она всхлипнула, – ты не обращай внимания, так… что-то захандрила. Да и поздно уже, я вот сижу, Игоря жду. Может… а ладно, Лёша. Ты смотри там… береги себя. Осторожней будь. Я что-то сны о тебе вижу плохие в последнее время. У тебя всё в порядке?

– Сны, говоришь? Какие?

– Не хочу вспоминать. Пошлые какие-то.

– Ладно, мать. Мы начали охоту, как-нибудь заскочу, привезу мяса, денег. Позвоню потом. Спокойной ночки тебе. Целую.

– И я тебя. Спокойной ночи, Лёша. Пока.

Алексей отпил чай. Внизу захлопали дверцы машин, и только тут он вспомнил о Саяне. Спустился вниз, открыл запертый сеновал. Из темноты послышалось глухое рычание.

– Саян! Саянчик, иди ко мне, мальчишка!

Саян показался в дверях и опять нырнул в темноту. Что-то подозрительное показалось Алексею в его поведении. Он не поленился залезть за фонариком, посветил в поисках щенка. Нашёл его в уголке сарая. Два зеленоватых отблеска злобно сверкнули в луче фонарика. А перед ним лежит голова добытого сегодня поросёнка.

«Ах, вот оно в чём дело», – негромко проронил Алексей. Подошёл к щенку. Тот прикрыл лапами голову.

– Ну-ка, дружище, дай-ка и мне чуть-чуть, – тихо сказал Алексей, протянув руку. Щенок оскалил зубы.

– Нельзя. Фу! Дай мне, лежать! – Алексей легонько стукнул ладонью по свиной голове. Щенок прижал уши. Прилёг.

– Вот так. Умница. Молодец. Дай мне!

Он взял голову за ухо, поднял и вышел во двор. Саян выскочил следом и стал вертеться у ног, стараясь ухватить голову зубами.

– Фу! Нельзя, – строго одёрнул Алексей щенка, – нельзя.

Присев на корточки, погладил прилёгшего возбуждённого щенка.

– Ну, умница. Нашёл где-то. Или украл? Или угостили? Ладно, пошли.

Он достал из багажника машины топорик. Отрубил лыч с челюстью и бросил собаке:

– На, грызи. Хоть это и запрет, но там дальше разберёмся.

Подумав, отрубил уши, тоже бросил щенку. Тот, обнюхав предложенные «деликатесы», рвать их не стал. Слизал кровь и улёгся на живот возле добычи. Останки головы Алексей бросил в багажник и пошёл искать где-то притихших коллег. В доме их не оказалось. Увидев светящееся окошко в хозпостройках, отправился в импровизированную охотничью избушку, где и нашёл их, уже укладывающихся спать.

– Вы чего, мужики? Тут улеглись? Чего в дом не пошли?

– А мы, Лексеич, эту избушку для себя строили. Вот и обживаем.

– А где проект взяли, откуда такие знания?

– Да так. Наугад!

– Эх, печурка правильная. Молодцы, всё как и положено.

Алексей присел устало, закурил и тихо стал рассказывать:

«В студенческие годы в институте, в Кирове, однокурсник пригласил меня на охоту. На выходные. Собрались. Два рюкзака Андрюха снарядил. Ехали к его другу на избушку в учебное хозяйство. Вот и везли ему гостинцев: крупу, картошку, боеприпасы. Рюкзаки – кило по двадцать каждый. Андрюха два своих ружья взял. На электричке проехали километров сто на север. Сходили на каком-то полустанке в два домика. Женщины, что сошли с электрички, сразу же переоделись в резиновые сапоги, сняв туфли и сапожки. На вахтовом «Урале» по бетонке ехали около часа до деревни по лесу. Реку на пароме пересекли. В деревне заночевали в одиноком добротном доме. В шесть утра по темноте отправились к избушке. Андрей сказал, что к обеду прибудем. Мелкий нудный дождь в начале октября. Прошли по лесу километров десять, рябчиков: видимо-невидимо. Свистят на каждом шагу. Не утерпел я. Собрал Андрюхину «Тозовку», выпросил пяток «семёрки» и пошёл рябчиков стрелять. Андрюха смеётся, смотрит на меня, словно я с ружьём за воробьями у нас бегаю:

– Че, мол, патроны палить? Там, говорит, рябчиков тьма готовых есть…

Я троих сбил, по двум промазал. Пошли дальше. Рюкзак тяжелей с каждым шагом. Только к трём часам дня вышли по тропинке к заброшенной деревушке. Ни проводов, ни столбов. Домины огромные на высоких фундаментах. Вместо фундаментов – тоже срубы. То есть под домом – сарай для скота. Брёвна – в обхват толщиной. Крыши, гонтом крытые, целые, кое-где провалились. По ступенькам поднимаемся в горницу одного из домов. Дико. Страшно. Сени просторные, вместо кладовой, за дверцами сортир глубокий с насестом, как в курятнике, для сиденья, значит, «по делу». Двери массивные. Полы из тёсаных брёвен. Окна забиты. Темно. Походили по деревне, а за деревней, на краю большого запустелого поля стоит избушка того, второго Андрея, что там живёт. Пришли в избушку – там никого. Да, подходя к этой заброшенной деревушке, понял что зря, действительно, столько километров рябцов тащил. Через сто-двести метров прямо на тропе устроены самоловы петельные на рябчика. Меж двух елей на высоте вытянутой руки прибиты берёзовые шесты. На шесте висит искусственная гроздь рябины. А слева и справа на стальных проволочных прищепках петли. И вот висят на них рябчики. Мы с десяток сняли по пути, а на избушке в кладовой висят без кишок, в перьях ещё десятка три рябчиков, несколько глухарей.

Устали мы, как валацуги, заходим в избушку, а там вот точно такая обстановка: слева, справа нары. У двери печь из камня. Под потолком связки-кулёчки с крупами. На полках у дверей посуда. И тишина. Мертвая. Прилегли мы на нары и тут же вырубились. Сколько спали – не знаю. Чувствую, кто-то смотрит. Открываю глаза и вижу, что стоит в пороге в энцефалитке бородач и стволы вертикалки на меня наставил. Бужу Андрюху, а тот в очках, тоже с бородой. Мычит, не просыпается. Кое-как растолкал. Узнали они друг друга, стали обниматься. Познакомились, стали печь топить, жрать готовить. Сел я рябчиков своих скубать. Они как заржут: «Лёш, ты чё делаешь-то?»

– Чё, чё, – рябчиков скубу.

– Зачем?

– Варить же будем.

– И сколь ты их будешь скубать-то?

– Чего ржёте? Ну, полчаса!

– Дай сюда, Лёха. На бутыль спорю, что за пять минут управлюсь, – Андрюха мой забрал рябчиков. Спорить не стал. Смотрю: берёт ноги, отрезает крылышки, ножки, голову. Задирает шкурку от хвоста и снимает, как колготки с женщины. Снял шкурку с перьями. Палец под грудку, вскрыл, кишочки выбросил и рябчика в ведро бросил: и моих, и Андрюхиных. А там, в ведре уже грибы варятся, перловка. Такую шурпу сготовили! Уже стемнело. Хозяин ради нашего приезда включил «VEF», вместо керосиновой лампы под потолком включил лампочку автомобильную от щелочного аккумулятора. Ну. Мы бутылку достали «Пшеничной». Долго сидели. Потом улеглись спать. Утром собирались идти на глухаря на галечники. Я утром ноги снять с нар не смог. Не пошёл. Хозяин мне показал, куда идти одному, а сами они, лоси длинноногие, убежали-таки. Я кое-как расходился. Пошел, как было сказано, вдоль заросшего бурьяном поля. Прошёл метров триста, а из травы глухари молодые стали вылетать. Что вороны. Я с нулёвки одного достал с перепугу. Радости! Слышу: и хлопцы мои стреляют. Тут вижу: кучка медвежья и лапища на песке – след. Э, нет, думаю, пуль нету, не пойду дальше. Развернулся, иду к избушке. Тетерева молодые на уже отсыпавшихся берёзках. Подкрался, снял одного. короче, пришли хлопцы, принесли ещё двух глухарей. Стопили баньку мы по-чёрному, переночевали, и утром с Андрюхой покинули избушку. Рюкзаки опять загружены птицей для жены этого «таёжника». А он, оказывается, лаборантом в НИИ охотничьего хозяйства работает и потому живёт здесь в избушке, а семья в городе.

Приходим в деревню, доезжаем на вахтовке до реки Чепцы, а уровень воды поднялся, на паром не въехать. Высадили нас у реки, а до станции ещё километров пять. И прошли по лесу около тридцати. Паромщик за три рубля перевёз нас. Идём в темноте, вечер уже, грязь, слякоть. К станции подползаем. И тут электричка подходит. Мы ползём по каким-то брёвнам, грязи. Электричка зашипела и тронулась. Не успели. А завтра зачёт по биохимии. Пропускать – смерти подобно. Ночь, темень. Нашли колодец. Отмылись с большего, нашли живых людей. Не поверите! Две молодые девушки дежурят на этом полустанке. И дед старый. Девушки по распределению. Они нас чаем напоили, по рации договорились с «товарняком», что тот нас подберёт, так как электрички до утра уже не будет. На тихом ходу подобрали нас в тепловоз, оружие отобрали и заперли машинисты во второй кабине этого «паровоза». Довезли до Кирова в три ночи. Только пришли на вокзал, нас милиция арестовала. Привели в дежурку, а нам уже всё равно, лишь бы где-нибудь кемарнуть. А рюкзаки, полные дичи! Думаем: попали. И тут пруха: узнала меня капитанша милицейская. Я, когда ехал на сессию, сдал ей бича одного. Поворовал в вагоне детскую одежду у спящих деток и продавал в нашем вагоне, где ехал. Проводницы крик подняли, а люди глаза поотвернули, боятся. Ну, я этого беспредельщика пару раз оприходовал, а по приезде в Киров и передал его. Так эта капитанша тогда дежурила. И теперь узнала меня. Дала УАЗа служебного и нас с Андрюхой подкинули прямо к дому его… Вот так я первый раз в избушке ночевал, первый раз глухаря взял на гальке, первый раз услугами милиционерши попользовался.

Давно это было… А потом уже сколько раз в этих избушках ночевал. В экспедициях, помню. Зима. Урал. До избушки приходишь никакой. Натопим, перекусим. Спать ложишься – жарко. Только уснёшь – мыши по морде бегают. А утром из-под телаги не выбраться: дубар, иней на носу, в ведре вода замёрзла. Растопишь печурку, чаёк, выходить неохота, а надо. Молодыми были, всё нипочём. Ладно, мужики, байки рассказал вам на ночь, пойду-ка и сам кемарну. Скоро подниматься. А кто голову Саяну дал?

– Это я, Алексеевич, – Миша Пырков приподнялся на локте, – а что, зря?

– Ладно, только на будущее, – своего кобеля я буду кормить сам, ладно?

– Ладно, Лексеич, извини.

– Добра, Миша, всё хорошо, отдыхайте.

Он вышел на улицу. Тихо. Пахнет яблоками из сада. Дергач-коростель кричит на лугу. Где-то в деревне запел сонный петух. Алексей глянул на лес. Манит чёрная стена, тянет. Там жизнь. Дикая, лесная, скрытая жизнь. Суровая, нелёгкая, но честная и справедливая, свободная дикая жизнь.

Подошел к машине. У машины незлобно зарычал Саян. Улёгся у багажника, притащил сюда же уши и рыло и, довольный, виляет хвостиком-колечком, приложив ушки.

– Ай, молодец. Хороший. Охраняет, – Алексей потрепал его по холке и пошёл в сад. Прошёл к озеру, посидел на скамеечке, откашлялся. Встал на дамбу, сложил рупором ладошки… По ночному лесу понеслось протяжное эхо скорбного волчьего воя. Никто не отозвался ему и в эту ночь, лишь собаки в деревне подняли оголтелый переполох, да замычали испуганные коровы. Алексей улыбнулся самому себе, покурив, отправился спать. Улегся на диван, не раздеваясь, прикрывшись одеялом.

Проснулся от топота внизу. В окошко пробился рассвет. Быстро вскочил, глянул на часы. Проспал полтора часа. Быстро сварил себе чифирь, спустился с кружкой вниз. Все уже собрались на кухне, завтракали выставленными их холодильника холодными закусками.

– Здоровенько, бродяги. Продрогли?

– Да, не мешало бы подогреву, но… – Болохин, улыбаясь, показал на кружку в руках Алексея, – это чересчур крепкий напиток, нам бы чего-нибудь помягче, – недвусмысленно щёлкнул себе по горлу.

– А чё, легко. Кто в лес не поедет, пожалуйста.

– Не, не, Алексеевич, шутка.

Болохин быстро исправил положение, наливая в термос кипяток:

– Вот там в лесу будем жажду утолять. Ну, что поехали. Светает. Кстати, там Саян наш ближе пяти метров сегодня к «Ниве» никого не подпустил. Я твой, Алексеевич, термос не решился отвоёвывать. И Антонович, вон улыбается. Не полез. Пусть, говорит, хозяин сам со своим зверем разбирается.

– Это вы молодцы. Пусть привыкает охранять. Я его сегодня ночью на пост поставил. Молодец. Не удрал. Пойду, похвалю. Собирайтесь, мужики, поехали. Миша! Козловский! Инструктируй!

Всегда подтянутый и сосредоточенный, Миша спросил разрешения подняться в кабинет Алексей на второй этаж. Остановившись у висевшей на стене карты, подробно рассказал о предстоящей охоте. На сегодняшнее утро предлагается поохотиться в пойме реки на полянах: с подхода на самца косули. Затем заехать на живоловушки и закончить охоту к обеду. Определились составы по парам: Алексей пойдёт с Антоновичем, Болохин с Васей, Пырков с Козловским. Расписавшись в журнале по технике безопасности, проверили наличие документов, оружия и боеприпасов. Условились по связи мобильными телефонами и звуком рога Михаила Козловского. К реке подъехали спустя полчаса. Алексей с Саяном и ружьём Антоновича остался у машины, остальные ушли. Собрав ружьё, кинув взгляд на компас, тихо шепнул Антоновичу своё направление на восход. Проверили ветер – от реки. Антонович шепнул, что будет у машины: мало ли кого нелёгкая принесёт, успеет позвонить на мобильный. Алексей благодарно хлопнул его по плечу и исчез в сумрачном утреннем лесу. В густых зарослях подлеска ельника Саян вертится у ног, непрерывно метя территорию. Первый самостоятельный выход на настоящую охоту, хотя врядли он это ещё понимает. Что такое ружьё и выстрелы из него, он ещё вообще не знает. Алексей, отойдя от машины, зарядил ружьё пулей и картечью. Поставил мобильник на режим виброзвонка, спустились по тропинке к пойме. Здесь решил быстро пройти к самой реке, и уже оттуда, параллельно лесу и реке, пройти по большим полянам, разбросанных в пойме в зарослях ивняка, крушины, осинника и березняка. Несколько рябчиков сорвались почти из-под ног и скрылись в густом лапнике ели. Саян тут же метнулся к ели, заскулил, глядя вверх, даже попробовал взлаять, оглядываясь на Алексея. Хозяин тут же замер, одобрительно взглядывая на щенка. Саян покрутился вокруг ели скуля, но облаивать больше не стал.

– Ищи, ищи, – прошипел ему Алексей. Заскулив, Саян опять высоко взвизгнул, тявкнул. Рябчики не выдержали, сорвались и, громко и быстро хлопая крыльями, скрылись в зарослях орешника. Саян устремился было за ними, но быстро вернулся к хозяину, виновато глядя ему в глаза – упустил! Алексей похвалил его всё же, и они углубились в болото. Обойдя большую гряду, вышли к заболоченной пойме. И тут злобный лай Саяна заставил вздрогнуть Алексея. Саян, рыча и взвизгивая, кружится вокруг небольшого грязевого «окна» в топкой трясине. Алексей подошел к краю «окошка», остановился. Замер и Саян. Спустя несколько мгновений трясина под ногами зашевелилась, из грязи показалась выпуклость. Саян замер в стойке, ожидая действий хозяина.

«Бобр», – догадался Алексей, глянул на Саяна:

– Взять, фас.

Саян тут же бесстрашно бросился в грязь, но бобр успел нырнуть раньше. Весь испачкавшийся в грязи и таща за собой болотную растительность, Саян вскарабкался на кочку, отряхнулся, забегал вокруг грязевого окна, громко лая и недоуменно поглядывая на хозяина. Алексей улыбнулся, поймал его, нацепил ошейник с поводком и увел от пойманного в естественную ловушку бобра. Саян упирался, упирался, но вскоре унюхал какие то новые запахи, потянул поводок в сторону, в кусты. Алексей всё же не отпустил его, увёл с километр, и уже доходя до первой поляны-луговины, отцепил ошейник. Проходя вдоль кромки поляны под ветер, обнаружил многочисленные лежки лосей; и они, лоси, не заставили себя искать. Первым завизжал Саян где-то скрытый впереди высокой травой. Визг перешел в азартный лай, и вскоре Алексей увидел рогатую голову лося в высокой траве. Лось спокойно смотрел в его сторону, но не убегал. Ветер был от лося, да и солнце за спиной Алексея видимо мешало лосю рассмотреть настоящую опасность. Где-то там и залаял Саян. Вторая голова появилась над травой. Без рог. Лосиха! Лоси медленно стали удалятся, за ними удалился и голос Саяна. Алексей стал ждать щенка на месте, нисколько не досадуя на неожиданную встречу. Через минут десять вернулся Саян, мокрый до последней шерстинки, язык чуть ли не до груди, счастливый, довольный. Алексей опять погладил его, шёпотом похвалил и пошел в другую сторону. Затрещал телефон, глянул: Антонович. Шепотом ответил. Антонович идёт параллельно по лесу, слышит лай, доволен, спрашивает, что за шум. Смеясь, Алексей рассказал ему о происшествии и попросил пройти по луговине ему навстречу, авось козла вспугнет. Хоть и загонная охота ещё и не разрешена, но Алексей, видя, что Саян не даёт подойти к косулям, решил покараулить на переходе… Антонович понял и переспросив о месте встречи на переходе от одной гряды на другую, отключил связь.