Текст книги "МИФЫ. МИФОподставы"

– Сэр, то, в чем вы сами признаетесь, разрешено исключительно политическим агитаторам с действующими членскими билетами. Если бы вы потрудились ознакомиться с уставом острова, вы бы это узнали. Уведите его!

Несмотря на мои протесты, меня выволокли на улицу, где ждала запряженная животными повозка. Офицер Маларки бросил меня в ее заднюю часть. Мне хватило ума с помощью небольшой порции магии смягчить приземление, но я мог бы и не беспокоиться. Повозка имела мягкую обивку.

Я должен был выбраться оттуда. Я со всей силой, которую мог вызвать, уперся в кузов автозака, но мне не удалось даже пошевелиться. Похоже, здесь привыкли иметь дело с хулиганами-магами. Я позволил себе расслабиться. А еще я очень надеялся, что Банни или Экстра видели, что со мной стряслось, и придут мне на выручку.

Глава 5

Но это было не для протокола!

Дж. Байден

– Скив!

Я посмотрел вверх. Голос тюремщика как будто пронзил то мрачное настроение, в котором я пребывал, сидя на скамейке в своей камере всю ночь и следующее утро. Погруженный в трясину сожаления, раскаяния и стыда, я не встал, чтобы размять ноги, даже на секунду. В каменной стене камеры, скрипнув, приоткрылась тяжелая железная дверь. В глаза мне ударил слабый свет квадратного стеклянного фонаря, и я заморгал. Услышав, что кого-то выпускают, мои товарищи по заключению принялись колотить в свои двери и кричать. За ночь я выучил все их голоса. Слева от меня в камере сидели трое выпивох. Они устроили драку в местной таверне, и ночью их притащили сюда. В камере напротив пребывала очень сердитая особа, которая, очевидно, напала на своего мужа с вазой для цветов. Супруг вызвал полицию, и она всю ночь выкрикивала угрозы в его адрес. В камере справа от меня рыдал странствующий проповедник, попытавшийся лишить свою конгрегацию их с трудом заработанного золотишка. Вместе с обычными грабителями, ворами, проститутками и прочими отбросами общества здесь, увы, сидел и я. Меня упекли за общественные беспорядки и драку.

Мой арест – целиком и полностью моя вина. Я вышел из себя. Я сам не заметил, как ввязался в местный спор, который мне следовало лишь наблюдать со стороны. Я выставил себя дураком в глазах сотен людей и создал проблемы, которые негативно отразились на наших клиентах. Кроме того, я остро осознавал, что среди других свидетелей были и представители прессы. Я публично опозорил корпорацию М. И. Ф. Прошло совсем немного времени с того момента, как мои товарищи приняли меня обратно в компанию, которую я основал. Что вряд ли давало мне право на проявление эгоизма или истерики. Мне было стыдно за самого себя. Всю ночь напролет эти мысли преследовали меня, роились в моей голове. Я чувствовал на руках грязь. И я дал раздражению взять верх над здравым смыслом.

Разумеется, никакой грязи больше не было. Когда я прибыл в СИЗО, дежурный офицер, держась на разумном расстоянии, бросил мне крошечный пакет. Я с сомнением осмотрел его, так как моя одежда и кожа были покрыты коркой грязи толщиной в дюйм. К моему великому удивлению, небольшой квадрат развернулся в гигантский кусок влажной белой ткани. Я испробовал ее на руке. Грязь бесследно растворилась! Тогда я вытер ею остальное тело. Ткань впитала всю грязь, но при этом осталась безупречно белой.

Моя импровизированная ванна заменила зловоние грязи и гнилой растительности на едкий, навязчивый аромат, что-то среднее между сосновой хвоей и лугом, полным полевых цветов. Он стер все следы моего злоключения, кроме воспоминаний. Какой же я был идиот! И какое счастье, что ни со мной, ни с Банни не случилось ничего плохого.

Я не забыл о Банни, которую оставил согнутой в три погибели за столом. Вот кто наверняка скрипит зубами от ярости. Иначе с чего бы я провел ночь в тюрьме? Она умела разгребать чужие косяки. Ночь за решеткой была призвана преподать мне урок, и, видит Кром, я его усвоил. Я поклялся отныне зорко следить за своей реакцией. Да, это будет непросто. Меня всегда отличал вспыльчивый нрав. Мне казалось, что я научился держать его под контролем, но недавние события показали: любая мелочь способна вывести меня из себя так же легко, как и раньше. Я знал, как должен был поступить. Но не поступил.

Запах дезинфицирующей белой ткани шибал в нос. Неудивительно, что все, кто сидел в приемной, шарахались от меня. Жаль, что я не мог отключить собственное обоняние.

– Скив? – спросила дежурная в служебной форме, коренастая особа, чью челюсть можно было использовать в качестве дверного запора. На видавшем виды столе перед ней лежала небольшая стопка золотых монет, а рядом с ней – документ с причудливой красной печатью в нижней его части.

– Да, мэм, – ответил я.

– Ваш залог оплачен. Выход вон там. – Она указала гусиным пером на дверь, через которую я вошел много часов назад.

Я поспешно вышел, на тот случай, если полиция вдруг передумает. Такое бывало раньше. Но я отвлекся. В приемной посреди толпы плачущих матерей и разгневанных адвокатов стоял Ааз. Стоило ему увидеть меня, как уголки его губ поплыли вверх, и он обнажил в ухмылке свои огромные острые зубы. Он махнул мне рукой.

– Давай, малыш, – сказал мой друг, повернулся и вышел.

Я бросился за ним вдогонку. Ааз зашагал по улице. Он ниже меня ростом, но умеет двигаться гораздо быстрее, чем я. Мы шли молча, уворачиваясь от толпы типпов, занятых своими повседневными заботами. На углу между нами оказалась запряженная животным повозка. Когда она сдвинулась с места, Ааз стоял на противоположной стороне улицы и все еще ждал меня. Дав мне возможность догнать его, мой друг зашагал дальше. Судя по направлению, мы шли к редакции газеты.

Спустя какое-то время мои нервы были уже на пределе. Я больше не мог выносить молчание.

– Разве ты не собираешься отчитать меня, как несмышленого ребенка? – спросил я.

Ааз подмигнул и расплылся в лукавой ухмылке.

– Неа. Ты явно зациклен на том, что произошло, и уже отругал себя как следует. Сомневаюсь, что все, что я скажу, будет тебе в новинку. Может, тебе стоит поесть?

– Нет, меня накормили завтраком, – сказал я. – Еда была вполне сносной. – Мне доводилось есть и хуже – в тех случаях, когда меня во время заключения кормили. Более того, я не мог пожаловаться на дурное обращение, за исключением несправедливости заключения в тюрьму как такового.

– Хорошо. Поторопись. У нас встреча.

Нашим местом назначения были «Утренние сплетни». В офисе уже вовсю кипела жизнь. Взад и вперед с целеустремленными лицами сновали типпы. Кто-то нес стопки бумаг, кто-то строчил в блокноте или разговаривал с устройствами разных размеров и форм, которые, как мне подумалось, были местными магическими аналогами Байтины, идеальной личной помощницы Банни. Мне навстречу, словно летучие мыши, в дверной проем вылетели стопки перевязанных бечевкой газет и устремились во все стороны. Я попытался на ходу разглядеть их заголовки, но, увы, они летели слишком быстро. Ааз схватил меня за плечо и втащил внутрь.

Едва я шагнул в стеклянную дверь, как ко мне подскочила Банни и заключила в объятия, от которых у меня хрустнули ребра.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Все, – заверил ее я.

– Хорошо. – Она отпустила меня и, взяв с соседнего столика блокнот, протянула его мне. – У нас через час назначена встреча с организаторами кампании с обеих сторон. Нам нужно обсудить нашу стратегию. Толоми разрешил нам порыться в архивах, чтобы получить информацию о проблемах, которые нам предстоит решить, и о том, на что нужно обратить внимание. Мич готовит эти материалы для нас.

Она указала на высокие стеллажи с картотекой. Ящики распахивались, из них вылетали папки, образуя стопку на столе тощего скучающего парня с пятнистым мехом на лице. Будь он пентюхом, я бы сказал, что у него прыщи. Проверив еще одну запись в списке, что лежал перед ним, он указал пальцем в сторону другого шкафа.

– Начните их читать. Я хочу, чтобы все возражения были рассмотрены до начала нашей встречи.

Нотации от Банни тоже не последовало. Я был удивлен. Никто не собирался ругать или отчитывать меня. Что ж, рассудил я, как сказал Ааз, я уже сам сделал это. Никто из моих коллег, похоже, не собирался относиться ко мне как к ребенку, несмотря на мое детское поведение. Они знали: это поведение временное, и я отдавал себе отчет в своих действиях. У них же у всех были свои проблемы. Я ощутил прилив благодарности – мои друзья решили, что я знаю, что правильно, а что нет, даже когда я этого не знал. Я готов был отдать жизнь за любого из них. Я еще ни разу не испытывал подобных чувств, даже к своим родным. Мои товарищи теперь были моей семьей, моей социальной группой, моей опорой и моими наставниками. Как я вообще мог подумать, что достоин ими руководить? Как хорошо, что во главе всего стоит Банни. Работая с ней, я многому научусь. Все будет хорошо.

Затем я дотошно, со всем возможным вниманием рассмотрел экземпляр дневного выпуска газеты. «Пентюх замешан в скандале с нарушением общественного порядка!» Ниже, между двумя столбцами, набранными заглавными буквами, красовалось мое фото крупным планом, на котором я висел в полицейской сети. Я схватил газету со стола и снова пробежал глазами статью. В ней я был выставлен полным идиотом.

– Скив! – услышав голос Экстры, я вздрогнул. Репортерша появилась рядом со мной с занесенным над блокнотом карандашом и с выражением острого интереса на лице. – Скажите, каково быть арестованным в первый же день вашего пребывания в Типпикано?

Удивление на моей физиономии, вероятно, отражало написанное в статье, но я вспомнил наставления Ааза.

– Без комментариев, – сказал я.

– Я спрашиваю вас ради наших читателей, которые никогда не нарушали закон, – пояснила она. – И ради собственной информации. Я ни разу не ночевала в тюрьме. Каково это было?

– Без комментариев, – повторил я. – У нас сейчас много работы.

– Я могу с этим помочь, – сразу же предложила Экстра. – Я была очевидцем многих выходок кандидатов. Большая часть того, что вы читаете, взято из новостных репортажей, написанных лично мной! Я могла бы сообщить вам подробности, которые не попали в газету.

– Замечательно! – сказал я. – Спасибо, Экстра! Это сэкономит нам массу времени. Когда началось швыряние грязью?

– …Но сначала вы должны дать мне эксклюзивное интервью о вашем опыте пребывания в тюрьме Бокроми, – закончила Экстра. Я простонал. Она пробежала глазами список возможных вопросов. – Вы провели ночь в изоляторе? Вы могли бы сказать, что полиция обошлась с вами несправедливо? Что вас лишили ваших законных прав? Или тем или иными образом унизили?

Держа карандаш наготове, она сверлила меня взглядом. Я в надежде на подсказку посмотрел на Ааза. Тот поднял брови, намекая, мол, ты, приятель, будь с ней поосторожнее.

Я изложил голые факты моего заключения, воздерживаясь от личных комментариев и не называя никого, чье имя я слышал. Я видел, что мои коллеги с трудом сдерживают улыбки. А вот Экстра выглядела разочарованной. Она нахмурилась и указала на меня кончиком карандаша.

– Значит, тебе ничуть не стыдно за твои вчерашние действия, Скив?

Ее слова застали меня врасплох. У меня не было ответа на этот вопрос.

– Я… конечно… да! В смысле, мне стыдно за мои действия. Но я не понимаю, почему я единственный был арестован!

– Полиция, задержав тебя, проверила удостоверения каждого из участников потасовки. Все оказались проплаченными членами политической партии. Миссис Уивил сделала мне личное заявление. По ее словам, ты прирожденный стрелок. Она была бы рада, если бы ты вступил в партию Эмо. – Экстра пролистала в блокноте несколько страниц и зачитала: – «…хотя бы для того, чтобы удержать его от атак на беспомощную старуху, которая лишь хочет защитить своего сына от злонамеренной клеветы».

Я застонал. Мич, чтобы не расхохотаться, спрятал нос в толстой папке.

– Не расстраивайся из-за нее, – сказала Экстра. – Миссис Уивил – крепкий орешек. Я видела, как она в одиночку противостояла всей фракции Уивил-Скаттила, когда поздний паром не позволил ее сторонникам вовремя прибыть на митинг. Ты должен гордиться! Такое происходит не каждый день.

– Почему вы не предупредили меня, что участие в беспорядках посторонних лиц противозаконно? – спросил я, понимая, как глупо звучит мой вопрос. – Вы могли бы оградить меня от неприятностей.

Экстра пожала плечами:

– Мы лишь сообщаем новости. Мы их не создаем. Мы не имеем права вмешиваться. Единственная причина, почему Толоми велел мне помочь вам в поиске фактов, заключается в том, что вы беспристрастные подрядчики. И покуда вы остаетесь таковыми, мы всегда вам поможем.

Она отнесла блокнот редактору. Толоми закинул ноги на стол и зажал в уголке рта сигару. Он просмотрел записи и усмехнулся.

– Завтра из этого выйдет отличная статья, – каркнул он. – После нее можно тиснуть дюжину продолжений. Захватывающая история. Будет пользоваться популярностью.

– Это как раз то, чему мы пытаемся помешать, – едва слышно сказала Банни тоненьким голоском, который, как мне казалось, слышал только я. Увы, я забыл про талант Экстры читать по губам.

– Извините, – сказала она. – Без обид, но это наша работа, и это новости. Более того, это будет наша лучшая новая история за последние годы.

– Плохой рекламы не бывает, – сказал Ааз, отмахиваясь от наших возражений. – При желании нам ничего не стоит вызвать здесь целую серию беспорядков. Подобное лишь укрепило бы наше положение в этой глуши. – Он помахал у нас под носом несколькими статьями. – Толоми, должен воздать должное твоим людям. Ты нашел тысячу разных способов сказать, что на этом острове ровным счетом ничего не происходит, причем так, чтобы это звучало интересно. Я бы за пару дней умер от скуки, живи я здесь. Мне понятно, почему ты так ухватился за прискорбную склонность моего друга к участию в общественной деятельности.

Толоми схватил руку Ааза и крепко ее пожал.

– Рад познакомиться с собратом-философом, – сказал он. – До меня газету издавал мой отец. Он, бывало, говаривал: «Главное, пиши имена правильно, а люди сами сочинят факты».

Ааз расплылся в ухмылке:

– В твоем роду есть изверги?

Толоми усмехнулся в ответ:

– Не знаю, но твои зубы, похоже, мне знакомы. Давай посмотрим, как мы создадим первую страницу завтрашнего выпуска.

Мы последовали за ним в заднюю часть офиса.

Станок, занимавший большую часть пространства, обслуживали около дюжины молодых типпов. Я никогда не видел ничего подобного. Ревущая машина вздымалась до самого потолка. Стальные ловушки на каждой из сторон лязгали, словно пасти сотни требующих еды драконов. Типпы бегали вокруг этой зверь-машины с охапками или рулонами бумаги. Бесчисленные колеса и шестерни вращались быстрее, чем я мог уследить. Подвешенные на кронштейнах над нашими головами, огромные рулоны бумаги, разворачиваясь, поступали в прямоугольную пасть, которая засасывала их в недра гигантской машины.

Постоянный оглушающий грохот вначале заставил меня поморщиться, но вскоре превратился в гипнотический гул. На одной стороне чудовищной машины то зажигались, то гасли разноцветные огни, отчего она напоминала злобный лик с красными глазами и длинными сверкающими желтыми зубами. Я ощутил присутствие мощнейшей магии, бегущей к машине от силовых линий. Ее количества хватило бы на подвиги как минимум дюжины магов. Репортеров и представителей прессы, похоже, такое количество магии не волновало. Более того, я заметил, что им почти не о чем беспокоиться. Магическая сила аккуратно направлялась через изогнутые под прямым углом бронзовые трубы, входящие внутрь и выходящие наружу по бокам машины.

За прикрепленным к правой стороне огромного приспособления столом стояла хрупкая женщина-типп в квадратной шляпе, сложенной из пергамента, а перед ней, у кончиков ее пальцев, – коробка крошечных бронзовых кубиков, которые она помещала в прямоугольную рамку. Когда она ставила каждый из них, тот подталкивал другие кубики справа и слева от себя, пока не занимал нужное ему место. На моих глазах линии квадратов образовывали слова. Слова складывались в предложения, те в свою очередь превращались в абзацы, которые расширялись и росли, пока не занимали все место в рамке. Картинки расцветали на пустом пространстве, словно квадратные цветы, заполняясь деталями в сияющей бронзе.

– Разве вы не используете для своих иллюстраций жуков-фотографов? – спросил я.

– Нет, – ответила наборщица, работая пальцами с такой бешеной скоростью, какой я себе и представить не мог. Комната наполнилась магией. Я чувствовал, как она поднимается из силовых линий выше и ниже меня. – Одна картинка стоит тысячи слов. На каждую тысячу слов в столбце картинка рисует сама себя. Видите?

Пока она работала, я заметил, как на листе появился крошечный квадратик. По мере того как наборщица добавляла слова, квадрат увеличивался и обретал форму. Вскоре я смог узнать изображенные на картинке фигуры. Одной из них был я сам, с растерянным, заляпанным грязью лицом, причем на целую треть страницы.

– Вы непременно хотите это оставить? – кисло поинтересовался я.

– Это все часть истории, – сказала она, вставляя в форму буквы. – Мы не можем позволить личным чувствам искажать факты.

– Могу я что-то сделать, чтобы убедить вас не помещать это на первой странице? – настаивал я.

Она покачала головой:

– Только если всплывет более громкая история. Что крайне сомнительно. Это место застряло в предвыборном болоте на долгие годы.

Я был раздражен, но ничего не мог поделать. Газеты вылетали из печатного станка и сами выплывали за дверь. Я мог бы догнать каждую связку, но меня, вероятно, снова арестовали бы. Вместо этого я сосредоточился на своей задаче и открыл папки, которые Мич положил передо мной.

Я поймал себя на том, что ухмыляюсь над деталями розыгрышей и других уловок, которые кандидаты использовали друг против друга. В свое время я сам был любителем подшутить над людьми, но взорвавшийся пузырем липкой пурпурной слизи портфель, чары лепета, превращавшие каждое слово из их уст в оскорбительную чушь, и толпа одновременно выкрикивающих различные фразы симулякров, которых невозможно было отличить от фактического кандидата, выступавшего с трибуны, были в числе моих фаворитов. Что ни говори, а это требовало подлинного творческого воображения. Казалось, что всякий раз, когда один из кандидатов, Эмо или Уилмер, объявлял, что собирается наконец довести дело до конца и призывал к выборам, оппозиция прибегала к той или иной форме саботажа. Ни разу не случилось так, чтобы у обоих руки оставались чистыми одновременно. Мы должны были на пять шагов опережать их возражения. Насколько я понял из редакционных материалов, на острове назревал антиправительственный мятеж.

– Пора, – сказала Банни, вставая. Она собрала все документы в стопку и, аккуратно постучав ими по столу, выровняла края, после чего вынула из сумки, висевшей на ее плече, Байтину. Открыв маленький красный футляр, она свернула бумаги и положила их сверху. Байтина проглотила их и воспроизвела на маленьком круглом экране целый поток слов. Теперь у Банни было досье, которое никто не мог прочесть без ее разрешения.

Мы вышли из редакции. Прохожие смотрели на меня с улыбками и прямо-таки оскорбительным пониманием. Я чувствовал себя крайне неловко. Стоило мне зазеваться на углу, как кто-нибудь наклонялся ко мне и задавал один и тот же вопрос:

– Вы, часом, не тот пентюх, которого мы видели в газете?

Мне хватало ума прикусить язык и не отвечать грубостью. Если я мешкал и не улыбался в ответ, Ааз хватал меня за плечо.

– Просто улыбайся и кивай, – говорил он. Впрочем, я так и делал без всяких подсказок.

глава 6

Если тщательно подготовиться, неприятных сюрпризов просто не должно быть.

М. Стюарт

– Долой коррупцию! В будущее с Эмо!

– Уилмер и честность! Нам нужно и то, и другое! – били нам по ушам крики с обеих сторон, пока мы пробирались сквозь толпу к внушительным дверям отеля «Типпмор».

Мы арендовали небольшой офис в центре города, на полпути между двумя предвыборными штабами, однако решили, что встречу кандидатов и их штабов лучше провести на абсолютно нейтральной территории, подальше от всех названных мест. Нунцио нашел в «Типпморе» конференц-зал и обговорил все детали с руководством отеля.

Гвидо застыл на страже у входной двери отеля, не давая никому войти. Похоже, что стараниями обеих групп, сообщивших о ней прессе, слух о конференции просочился в массы и пошел гулять по всему городу, так как отель был окружен немалой толпой. Судя по транспарантам и плакатам, толпа состояла из сторонников обоих кандидатов. Впрочем, Гвидо был сама безмятежность и спокойствие. Никто пока что не пытался пройти мимо него, но типпы вполне могут решиться на это, как только дверь откроется для нас. А вот Нунцио был мрачен.

– Мы угрохали уйму времени, уламывая начальников избирательных штабов разрешить нам провести здесь собрание. Они опасаются, что толпа может затеять драку. Мы несем ответственность за возможный ущерб.

– По сравнению со вчерашним вечером это тишь да гладь, – сказал я. Побывав на политической выставке Типпикано и прочитав о десятках других, я считал себя знатоком истории местного гражданского неповиновения. Не успел я это сказать, как заметил у себя над головой гнилой грейпфрут. И тут же швырнул в него магическую нить. Столкнувшись с грязно-желтым шаром, та сработала как детонатор. Грейпфрут взорвался брызгами перебродившего сока. Попавшие под этот ливень типпы возмущенно заверещали и, потрясая плакатами, двинули на нас.

– Я первый! – воскликнул Корреш. Встав во главе нашей небольшой группы, он сжал огромные, покрытые пурпурной шерстью кулачищи и оскалил зубы. – Гррр!

Протестующие тут же попятились. Те, что были впереди, пошатнулись и налетели на напиравших сзади. Образовалась куча-мала, из которой торчал лес рук и ног. Остальная часть толпы взялась кидать в нас комья грязи и гнилые фрукты.

Корреш расчищал дорогу, через плечо швыряя в толпу любого, кто возникал перед ним. Щедро задействовав силовые линии, я соорудил нечто вроде защитного экрана на пути летевших в нашу сторону липких метательных снарядов. Рядом со стеной я заметил миссис Уивил с ведром навоза в руке. Она уже было приготовилась швырнуть в нас пригоршню, но на сей раз я был во всеоружии. Я ловко обезвреживал каждый ее залп, так что в нас не попал ни один комок. Ее финальный бросок угодил в невидимый барьер за моей спиной. Липкая грязь с чавканьем соскользнула на тротуар! Я довольно осклабился. Она же выглядела раздосадованной.

Дверь за нами закрылась. Элегантно одетый персонал отеля бросился к бару и запер его. Последнее, что я увидел перед тем, как дневной свет померк, это Экстра. Репортерша пробивалась сквозь толпу, пытаясь проникнуть внутрь. Я бросил в ее сторону пригоршню магии. Хлопнула дверь. Она все еще была снаружи. Я с облегчением вздохнул. Я не хотел следить за каждым своим словом, опасаясь, как бы оно не попало в печать. Одного раза более чем достаточно.

Управляющий, высокий типп в накрахмаленном белом воротничке, доходившем ему почти до ушей, провел нас по тускло освещенному коридору, обшитому темно-коричневыми деревянными панелями и с толстым ковром на полу, таким глубоким, что при каждом шаге моя нога погружалась в него по щиколотку. Пахло полиролем и лимонами. Управляющий остановился перед двойными дверями и хлопнул в ладоши. Двое лакеев поспешили распахнуть двери. Управляющий широким жестом пригласил нас войти. Мы вошли внутрь. Ааз огляделся по сторонам.

– Неплохо, – сказал он, презрительно скривив губу. Управляющий сник. – В смысле, если это то, что вы смогли подготовить в кратчайшие сроки.

– Сэр, это наша лучшая гостиная!

На Ааза это не произвело ни малейшего впечатления.

– Понятно. Думаю, сойдет.

– А по-моему, она очень симпатичная, Ааз, – сказал я.

Мой друг бросил на меня косой взгляд и повернулся к управляющему.

– Не обращайте внимания на моего напарника. Он близорук. Кстати, это что, ореховый шпон? С такими высокими претензиями, какие вы заявляете, здесь не должно быть ничего, кроме массивных деревянных панелей.

До управляющего, похоже, дошло.

– Наши расходы на внутренний декор все время растут, сэр. Думаю, вы сами увидите: наш сервис – это то, что отличает нас от других подобных заведений. Могу я, пока вы ждете, предложить вам напиток за счет заведения? Бутылку нашего лучшего шампанского?

Ничто так не грело душу Аазу, как выпивка за счет заведения.

– Конечно, мой добрый, щедрый друг! – сказал он, просияв зубастой улыбкой. – И принеси бутылку моим друзьям.

Несмотря на высокомерие Ааза, следовало признать, что отель выложился для нас по полной программе. Гостиная была элегантно обставлена и готова принять представителей враждующих лагерей. В противоположных ее концах были расставлены одинаковые наборы бутылок и стаканов. Закуски на подносах были размещены так, чтобы члены обеих групп могли легко дотянуться до них и никому не пришлось бы переходить на другой край комнаты. Мы планировали модерировать встречу из буферной зоны в центре зала.

Имелась тут и еще одна особенность, какой не встретить ни в одной другой комнате во всех измерениях: мой дракон. Как только персонал отеля ушел, Глип вырвал поводок из хватки Нунцио и бросился ко мне, чтобы обслюнявить меня своим длинным юрким языком.

– Блин! Глип, к ноге!

– Глип! – весело сказал мой дракон.

– Кто-нибудь уже побывал здесь? Никаких неожиданных инсталляций или подслушивающих устройств? – спросил Ааз у Нунцио.

– Все чисто, Ааз, – ответил наш вышибала. Его писклявый голос плохо сочетался с высоченным ростом. – Глип нашел под столиком с алкогольными напитками уховертку и двух жуков-фотографов за дверными проемами.

– Где они? Я хочу их допросить, узнать, кто их подсадил сюда.

– Глип! – воскликнул мой питомец, облизывая зубы.

– Извини, но это невозможно. Глип их слопал, – сказал Нунцио.

– Что и следовало ожидать, – недовольно сказал Ааз. – Глупый дракон.

Я посмотрел на Глипа. Мой дракон подмигнул мне своим большим голубым глазом.

Я встал у двери и закрыл глаза. Как всегда говорил мне Ааз, нуждаешься в магии, постарайся представить ее себе. С помощью мощных силовых линий вы можете сделать почти все, что угодно. Главное, помнить, что магия сама по себе неразумна. Вы должны тщательно продумать, что вам нужно и что вы собираетесь осуществить. Это была одна из причин, почему Гаркин и другие маги для выполнения своих подвигов любили использовать пентакли и другие физические объекты, не говоря уже о декламации заклинаний. То есть мнемонические приемы, помощники, помогавшие запомнить, какие детали необходимы для выполнения чар. В данном случае моя задача была довольно проста: помочь без особых инцидентов провести встречу враждующих сторон, предотвратив попадание в комнату посторонних вещей и субстанций помимо воздуха, электричества или света. Я представил очень тонкую, но чрезвычайно прочную сетку энергии, покрывающую стены, потолок и пол.

– Ага, – подумал я, уловив в силовой линии легкие помехи. Кто-то прямо сейчас пытался попасть внутрь!

Я мысленно ощутил вторжение, но попытка прекратилась почти так же быстро, как и началась. Хитрый шпион. Что ж, кто бы это ни был, его ждало разочарование. Я задействовал второй слой силы, пушистый и толстый. Он не даст услышать, что говорят в комнате, даже если бы снаружи кто-то приложил ухо к двери. Закончив с шумоизоляцией, я нарисовал в ней дверь, соответствующую той, сквозь которую мы вошли. Как только все прибудут сюда, я при помощи чар тотчас ее запечатаю. Проблем с поддержанием чар не будет; отель стоял над ярко-зеленой силовой линией толщиной с мое запястье.

Банни сидела в кресле с высокой спинкой в центре длинного овального стола, положив перед собой на полированную поверхность Байтину. Я сел в кресло напротив нее. Ааз плюхнулся рядом со мной. Вылив только что доставленное шампанское в ведро, он залпом осушил целую его четверть. Я опустил в свой стакан магическую нить и, к моей радости, вынул ее яркой и незамутненной. Вино было чистым: в него не подмешали никаких зелий и снадобий. Я кивнул остальным. Банни посмотрела на нас.

– Мы готовы? – спросила она.

Я оглядел комнату. Гвидо и Нунцио, скрестив руки на груди, застыли по бокам от двери. Во внутренних нагрудных карманах обоих были спрятаны миниатюрные арбалеты. За спиной Банни высился Корреш, этакий пурпурный телохранитель-гигант. Глип лежал под столом, свернувшись калачиком у моих ног.

– Если хотите знать мое мнение, то это перебор. У нас достаточно мускулов, чтобы захватить измерение среднего размера.

– Я хочу как можно раньше взять ситуацию под контроль, – заявила Банни. – Вчера вечером мои разговоры с руководителями обеих избирательных кампаний прошли… непродуктивно.

Маленький диск на столе зазвенел и задребезжал. Банни открыла его. Она поднесла его к уху и тихо заговорила. Ее пушистые брови тотчас сползли к носику, на гладком лбу пролегла тревожная морщинка.

– Что случилось? – спросил я, когда она снова опустила Байтину.

Банни казалась слегка рассеянной.

– О, ничего особенного. Просто семейные дела. Не важно. Мама хочет, чтобы, когда мы закончим здесь наши политические игры, я приехала к ней в Пент.

– Понятно, – сказал я. – Тебе нужно, чтобы кто-то из нас отправился с тобой?

Банни улыбнулась мне, хотя на ее лице по-прежнему читалась тревога.

– Нет-нет, я и одна справлюсь. Но спасибо за предложение.

Глава 7

Политика сводит в постели самых странных партнеров.

Дж. Эдвардс

Мы услышали шум в коридоре. Я встал с места, но в следующий миг дверь распахнулась. Прибыли кандидаты. Их свиты бок о бок мчались по коридору. Эмо и Уилмер наперегонки бросились в комнату, но, чуть замешкавшись, застряли в узком дверном проеме. Нунцио дернул их за плечи. Оба кандидата влетели внутрь. Свирепо зыркнув друг на друга, Эмо и Уилмер взялись демонстративно чистить на себе одежду и мех, как будто у соперника были какие-то заразные насекомые-паразиты.

– Когда мы выберемся отсюда, мне понадобится душ, – пробормотал Ааз.

– Мне тоже.

Липкое чувство отвращения, которое я испытал, впервые встретив Эмо и Уилмера, более чем удвоилось в присутствии обоих. Оно окутывало их, словно миазмы. Естественно, они пришли не одни. Следом за обоими руководителями предвыборных кампаний тащился хвост из более чем дюжины клерков, секретарей и курьеров с блокнотами, портфелями или магическим снаряжением, и каждый раздувал щеки, пытаясь напустить на себя важный вид. Гвидо остановил их, ткнув мясистой ручищей в грудь первому клерку в длинной колонне.

– По трое подручных с каждой стороны, не больше, – сказал он. – Здесь и без того полно народу.