Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

Примерно то же самое недавно писала в своих воспоминаниях и вдова Н. И. Бухарина А. М. Ларина. Она свидетельствует: «В ноябре 1932 г., придя домой из института, я застала там Н. И. (Бухарина)… Я увидела его взволнованного, бледного. Они тепло относились друг к другу, Н. И. и Надежда Сергеевна; тайно она разделяла взгляды Н. И., связанные с коллективизацией, и как-то улучила удобный момент, чтобы сказать ему об этом. Надежда Сергеевна была человеком скромным и добрым, хрупкой душевной организации и привлекательной внешности. Она всегда страдала от деспотичного и грубого характера Сталина. Совсем недавно, 8 ноября, Н. И. видел ее в Кремле на банкете в честь пятнадцатилетия Октябрьской революции. Как рассказывал Н. И., полупьяный Сталин бросал в лицо Надежде Сергеевне окурки и апельсиновые корки. Она, не выдержав такой грубости, поднялась и ушла до окончания банкета. Они сидели друг против друга, Сталин и Надежда Сергеевна, а Н. И. рядом с ней (возможно, через человека, точно не помню). Утром Надежда Сергеевна была обнаружена мертвой»[284]284
  Ларина А. М. Незабываемое // Знамя. 1988. № 11. С. 135.


[Закрыть].

Я заметил выше, что версия об убийстве, а не самоубийстве, Н. Аллилуевой не заслуживает серьезного опровержения. Добавлю следующее. В 1932 г. можно было скрыть от широкой общественности самоубийство Аллилуевой, объявив официально о ее болезни и смерти. Но для узкого круга семей, живущих в Кремле, такого рода события не могли оставаться тайной. От этих людей невозможно было бы скрыть тогда убийство Сталиным своей жены. Этого нельзя было утаить и от большой семьи Аллилуевых. Характерно, что члены этой семьи не только не осуждали Сталина за смерть Надежды, их первым побуждением было стремление как-то помочь Сталину пережить случившуюся трагедию. Срочно вернувшийся из Берлина Павел Аллилуев на несколько лет поселился снова на даче Сталина. Тот часто начинал говорить с ним о Надежде. Временами он чувствовал себя виноватым и пытался как-то оправдаться перед братом жены. «Я все делал, как она хотела, – говорил Сталин. – Могла ходить куда угодно, скупать все, что ей хотелось. Чего ей не хватало? Смотри!» И Сталин выдвинул незапертый ящик своего письменного стола. Он был набит червонцами[285]285
  С. Аллилуева свидетельствовала, что и много позднее, уже после войны, Сталин не расходовал зарплату от многих занимаемых им должностей. Конверты с деньгами он складывал в один из ящиков письменного стола, даже не распечатывая их.


[Закрыть].

Английский историк и советолог Р. Конквест утверждает в своей книге, что после смерти Надежды ее брат Павел потерял доверие Сталина.

«Брат Надежды, старый большевик Павел Аллилуев, – писал Р. Конквест в книге “Большой террор”, – был политическим комиссаром в бронетанковых войсках. Его взяли под особое наблюдение. Позже он рассказывал старому знакомому, что со времени смерти сестры его не допускали к Сталину, и кремлевский пропуск был у него отобран. Ему стало ясно, что, по мнению Ягоды и Паукера, он стал опасным для Сталина в том смысле, что мог отомстить за сестру».

Все это не более чем домыслы. В Москве живут два сына Павла Аллилуева, и они помнят и свою жизнь на даче Сталина в 1933 – 1934 гг., и отдельные встречи со Сталиным. Конечно, у Павла Аллилуева имелась квартира в Москве, но он, как и другие, любил подолгу жить «на природе». Лишь в 1935 г. Сталин перебрался на специально построенную для него большую государственную дачу в Кунцево. Здесь у него уже не гостили ни Сванидзе, ни Аллилуевы. Семья Павла Аллилуева перебралась на огромную дачу Анастаса Ивановича Микояна, которая также была раньше бывшим купеческим имением. Но и теперь Павел мог свободно приходить в Кремль и навещать Сталина на его кремлевской квартире.

«На квартиру к нам в Кремль еще заходили, – свидетельствует С. Аллилуева, – оба Сванидзе, дядя Павлуша и Реденсы. Но без мамы все это было уже не то. Все распалось – и дом, и отношения взаимной заинтересованности и дружбы».

В конце 30-х гг. многие из родственников Сталина были арестованы и погибли. Некоторые из Аллилуевых были арестованы после войны. Большая и относительно дружная семья Сталина фактически распалась, и он лишь очень редко виделся со своим сыном Василием и дочерью Светланой. Сталин не испытывал теплых родственных чувств к внукам и большинства из них не видел до конца жизни.

Много домыслов связано также и с похоронами Надежды Аллилуевой. Поклонники Сталина рассказывают, что он пешком шел за гробом от Кремля до Новодевичьего кладбища. Можно услышать даже истории о том, что раз в неделю Сталин по ночам приходил на могилу супруги и при свете прожектора сидел здесь несколько часов. Действительность была иной. Гроб с телом Аллилуевой был установлен в помещении нынешнего ГУМа, где в 30-е гг. располагались различные службы Кремля. Сталин появился в самом начале гражданской панихиды, подошел к гробу, даже поцеловал лоб покойной. Затем сделал неожиданный жест, как бы отталкивая гроб от себя, и отчетливо произнес: «Она ушла как враг». После этого он ушел и не присутствовал ни на панихиде, ни на похоронах жены – за гробом шел Авель Енукидзе, и те, кто видел процессию со стороны, могли подумать, что это идет Сталин. Сталин ни разу не посетил могилу жены, и замечательный памятник изготовлен и установлен по заказу семьи Аллилуевых. Сталин остался вдовцом до конца жизни. У него были короткие и не слишком частые связи с отдельными женщинами, но никто из них не мог повлиять уже ни на его поведение, ни на образ жизни. Внебрачных детей, носивших фамилии матерей, Сталин никогда не видел и не стремился к этому. Семья и семейная жизнь для него кончилась в 1932 г.

В № 6 журнала «Пролетарская революция» за 1931 г. было опубликовано письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», крайне грубое по форме и далеко не бесспорное по содержанию. Это письмо вызвало первую волну репрессий против историков-марксистов. Многих из них сняли с работы, некоторых исключили из партии. Именно с той поры все открытые дискуссии по историко-партийным вопросам в советской печати были фактически прекращены – Сталин стал единственным и монопольным толкователем истории партии. В конце ноября 1931 г. Институт истории в своем письме в президиум Комакадемии сообщал:

«Во исполнение указаний письма т. Сталина в журнал “Пролетарская революция” Институтом истории проделана следующая работа: 1) Пересмотрен штат научных сотрудников Ин-та истории и отчислены из ин-та сотрудники, фальсифицировавшие историю большевизма или не справлявшиеся с теми задачами, которые выдвигались перед исторической наукой в свете тех директив, которые вытекали из письма т. Сталина… 4) Изменена организационная структура института: ликвидированы секции… и созданы бригады по разработке актуальных исторических проблем»[286]286
  Европа в новое и новейшее время. М., 1966. С. 508 – 509.


[Закрыть].

Из института были уволены историки И. М. Альтер и А. Г. Слуцкий, статья которого об отношениях между большевиками и «левыми» германскими социал-демократами послужила поводом к письму Сталина. Такие историки, как Н. Эльвов и Г. Вакс, были исключены из партии.

Репрессии коснулись и смежных с историей наук. В обзоре деятельности Ленинградского отделения Коммунистической академии (ЛОКА) за 1930 – 1933 гг. сообщалось: «В связи с письмами тов. Сталина в редакцию журнала “Пролетарская революция”, ЛОКА развернуло широкую разоблачительную и разъяснительную работу по истории большевизма и по выкорчевыванию контрабанды троцкизма, люксембургианства, меньшевизма не только на историческом фронте, но и на экономическом, аграрном, литературном и других фронтах…»[287]287
  Там же. С. 509.


[Закрыть]

10 апреля 1932 г. на 64-м году жизни умер член ЦК ВКП(б) академик М. Н. Покровский, известный русский историк, который в начале XX века перешел на позиции марксизма и вступил в партию большевиков. После Октябрьской революции Покровский стал признанным главой советской исторической науки. Он был заместителем наркома просвещения РСФСР, бессменным руководителем Коммунистической академии и ее Института истории, а также Института красной профессуры. М. Н. Покровский был также председателем Общества историков-марксистов, руководителем Центрархива, главным редактором журналов «Историк-марксист» и «Борьба классов». В некрологе по случаю смерти Покровского говорилось: «М. Н. Покровский был всемирно известным ученым-коммунистом, виднейшим организатором и руководителем нашего теоретического фронта, неустанным пропагандистом идей марксизма-ленинизма»[288]288
  Правда. 1932, 12 апр.


[Закрыть].

Однако авторитет М. Н. Покровского мешал Сталину занять ведущее положение в области марксистской теории. Поэтому вскоре после смерти Покровского под руководством такого «историка», как Л. М. Каганович, началась тенденциозная критика научного наследия Покровского, который обвинялся вначале в «вульгарном социологизме» и «экономическом материализме», а затем и в «антимарксизме» и «антиленинизме». Конечно, работы Покровского не были свободны от ошибок. Однако теперь эти ошибки стали неправомерно преувеличиваться, на переиздание его книг и статей был фактически наложен запрет.

Жестокая борьба велась и на «философском фронте», в основном между так называемыми «механистами», представленными в первую очередь И. И. Сквор цо вым-Степановым, А. Тимирязевым, А. Варьяшом, и «диалектиками» – А. Дебориным, Я. Стэном, Н. Каревым и другими. При этом представители обоих этих направлений считали себя марксистами, сторонниками и материализма, и диалектики. Постепенно в дискуссию втягивалась и группа молодых философов, в сущности еще студентов Комакадемии и Института философии. Во главе этой группы «молодых», составлявших большинство бюро партийной ячейки Института философии, стояли такие философы, как М. Митин, П. Юдин, В. Ральцевич, к которым примыкали также Ф. В. Константинов, М. Иовчук и др. А. М. Деборин был тогда наиболее авторитетным из советских философов, и его сторонники явно брали верх в происходящей дискуссии.

Неожиданно обстановка на философском фронте резко изменилась. Группа «молодых», возглавляемая Митиным и Юдиным, стала выступать и против «механистов», и против «диалектиков»-деборинцев с демагогическими тезисами «большевизации» философии и защиты «ленинского этапа» и развитии марксистской философии. 9 декабря 1930 г. Сталин встретился с членами бюро партийной ячейки Института философии (входившего в Институт красной профессуры). Нет ни подробной записи, ни даже краткого изложения этой беседы. Известно, однако, что именно во время этой беседы Сталин обозначил взгляды А. Деборина и его группы нелепым термином «меньшевиствующий идеализм», что можно было понимать только как «враг марксизма-ленинизма», а это в свою очередь давало возможность для любых других обвинений в адрес Деборина без какой-либо возможности для последнего защищаться. Между тем Деборин никогда не был идеалистом. Правда, он был в течение ряда лет меньшевиком, но это обстоятельство не отразилось на его философском мировоззрении (меньшевиком был, как известно, до конца свой жизни и Г. В. Плеханов). Впрочем, в указанной беседе Сталин осудил и «механистов», призвав таким образом «молодых» философов к борьбе «на два фронта». Этим они и стали усердно заниматься, заглушая любые живые и свежие ростки философской мысли. На два с лишним десятилетия в философской литературе утверждаются демагогия и схематизм, упрощенчество и самый вульгарный механицизм, некомпетентность и высокомерное презрение ко всему новому и творческому, лишь прикрываемые словами о диалектике и «ленинском», а позднее «ленинско-сталинском» этапе в развитии философии.

Какая только борьба не велась в начале 30-х гг. в науке! В экономике – против «контрреволюционной рубинщины». В методике биологии – против «райковщины». В литературоведении – против «воронщины» и «переверзевщины». В педагогике – против «теории отмирания школы». И во всех этих «битвах» на разных идеологических фронтах незначительные или естественные во всякой науке неточности или ошибки, а то и совершенно правильные положения возводились немедленно в ранг «извращений марксизма-ленинизма», подлежащих немедленному искоренению. А это означало по тем временам если не арест, то исключение из партии и изгнание с работы. В малейших неточностях формулировок пытались найти «вражеские влияния», под видом революционной бдительности культивировались сектантская ограниченность, нетерпимость и грубость. Вот, например, какой разумный совет давался в одной из стенных газет Института журналистики: «Коллеги газетчики, читатель умоляет вас не наставлять его, не поучать, не призывать, не понукать, а толково и ясно рассказать ему, изложить, объяснить – что, где и как. Поучения и призывы из этого вытекают сами». А вот что говорилось по поводу этого совета в специальной резолюции собрания Института журналистики: «Это – вреднейшие буржуазные теории, отрицающие организаторскую роль большевистской печати, и они должны быть окончательно разгромлены».

Именно в 1930 – 1933 гг. началась стремительная карьера Т. Д. Лысенко и некоторых других менее известных авантюристов от науки.

Велась идеологическая борьба также в литературе и искусстве. Сталин назвал превосходную пьесу М. Булгакова «Бег» антисоветским явлением, попыткой «оправдать или полуоправдать белогвардейское дело»[289]289
  Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 327.


[Закрыть], а Московский камерный театр, основанный выдающимся советским режиссером А. Я. Таировым, – буржуазным Камерным театром. Грубые и оскорбительные отзывы Сталин позволил себе и в адрес такого, казалось бы, тесно связанного с партией и всей историей Октябрьской революции и Гражданской войны поэта, как Демьян Бедный. Конечно, стихи и поэмы Д. Бедного можно было критиковать с разных точек зрения. Однако в условиях 1930 – 1931 гг. назвать Д. Бедного, не без оснований считавшегося зачинателем пролетарской поэзии, вступившего еще в 1912 г. в большевистскую партию, «перетрусившим интеллигентом», который плохо знает большевиков[290]290
  Там же. Т. 13. С. 26 – 27.


[Закрыть], было достаточно, чтобы перед Д. Бедным закрылись двери большинства редакций и издательств.

«На днях я перелистал, – писал в 1966 г. писатель В. А. Каверин, – трехлетний комплект журнала “На литературном посту” (1928 – 1930). В наше время – это изысканное по остроте и изумляющее чтение. Все дышит угрозой. Литература срезается, как по дуге, внутри которой утверждается и превозносится другая, мнимая рапповская литература. Одни заняты лепкой врагов, другие – сглаживанием друзей. Но вчерашний друг мгновенно превращается в смертельного врага, если он преступает волшебную дугу, границы которой по временам стираются и снова нарезаются с новыми доказательствами ее непреложности. Журнал прошит ненавистью. Другая незримо сцепляющая сила – зависть, особенно страшная потому, что в ней не признаются, ее, напротив, с горячностью осуждают… Читая “На литературном посту”, я спрашивал себя: откуда взялась эта подозрительность, эта горячность? Чем была воодушевлена эта опасная игра с нашей литературой, у которой новизна была в крови, которая была психологически связана с революцией и развивалась верно и быстро? От возможности захвата власти, от головокружительного соблазна, о котором, впрочем, говорится на страницах журнала с деловой последовательностью, что теперь кажется немного смешным»[291]291
  Новый мир. 1966, № 11. С. 141 – 142.


[Закрыть].

В. А. Каверин пишет о периоде 1928 – 1930 гг. Но обстановка в литературе продолжала накаляться и в 1931 – 1932 гг. вплоть до неожиданного для многих решения ЦК ВКП(б) о роспуске РАППа и создании единого Союза советских писателей. Но эта вспышка либерализма и надежд, духом которых был пронизан, пожалуй, и Первый съезд советских писателей, продолжалась недолго и сменилась еще худшими временами, о которых речь впереди.

Ужесточение режима во внутренней политике Советского государства с неизбежностью вело к ужесточению политики в Коминтерне и к усилению борьбы с «правым» и «левым» уклонами в отдельных коммунистических партиях. При этом нередко копировались формы и лозунги борьбы, применявшиеся ВКП(б), хотя они мало соответствовали положению в зарубежных коммунистических партиях, а также политической ситуации в тех странах, где эти коммунистические партии действовали. Каждая коммунистическая партия должна была автоматически одобрять все, что происходило в СССР и ВКП(б). В жесткой организационной структуре Коминтерна они были лишены политической самостоятельности и превращены в полуавтономные секции мировой коммунистической организации. Такое положение приводило нередко к исключению из зарубежных коммунистических партий многих ценных и перспективных политических деятелей и мешало компартиям превратиться в действительно массовые политические организации. В 1928 г. во всех коммунистических партиях мира (кроме СССР) насчитывалось всего около 400 тыс. членов. В этом же году социал-демократические партии имели в своих рядах около 6,5 млн человек[292]292
  Коммунист. 1968, № 2. С. 90; 1980, № 5. С. 34.


[Закрыть].

В начале 30-х гг. были проведены первые аресты среди западных коммунистов, работавших в СССР. Так, например, был арестован известный французский революционер-коммунист Виктор Серж, который активно поддерживал в свое время «левую» оппозицию. Несколько лет В. Серж провел в тюрьме и ссылке, но был освобожден в связи с кампанией протеста, проводившейся в западных странах. Позднее, еще при жизни Сталина, он опубликовал в Париже свои воспоминания – ценный источник для понимания событий в СССР и Западной Европе в 20 – 30-е гг. Тяжелый удар обрушился на небольшую коммунистическую партию Западной Украины: ее руководителей М. Т. Звягковского и Г. В. Иваненко клеветнически обвинили в предательстве и арестовали[293]293
  Правда Украины. 1963, 11 окт. и 18 нояб.


[Закрыть]. В 1933 г. такой же тяжелый удар был нанесен и по руководству компартии Западной Белоруссии. Бывшие депутаты польского сейма П. П. Волошин, Ф. И. Волынец, Н. Е. Гаврилюк и другие коммунисты, приговоренные в буржуазной Польше к многолетнему тюремному заключению, но впоследствии обмененные Советским правительством и нашедшие в СССР политическое убежище, были ложно обвинены в антисоветской и контрреволюционной деятельности и арестованы. Вместе с ними были арестованы и многие руководители КПЗБ: Я. Бобрович, А. Г. Капуцкий, П. А. Клинцевич, Л. И. Родзевич и другие[294]294
  Коммунист. 1963, № 10. С. 37 – 47.


[Закрыть]. Экономический и финансовый кризис 1929 – 1933 гг., глубоко потрясший всю капиталистическую систему, вызвал глубокие политические и социальные изменения. Они были различны в США и Западной Европе. В США кризис привел к победе Ф. Рузвельта и его «нового курса», означавшего существенные перемены в функционировании капиталистической системы при сохранении всех основных институтов буржуазной демократии. Хотя Рузвельт заботился в первую очередь об укреплении посредством реформ капиталистической системы, некоторые из этих реформ – расширение государственного регулирования в промышленности и сельском хозяйстве, законы о социальном страховании и помощи безработным, расширение возможностей и прав профсоюзов, закон о «справедливом» найме рабочей силы и др. – позволяют думать о некотором влиянии на политику «нового курса» социального законодательства, осуществленного в СССР.

Иные последствия имел экономический кризис в странах Западной Европы. Резкое ухудшение материального положения трудящихся и мелкой буржуазии привели к некоторому усилению «левых» революционных партий и групп. Однако еще более усилились «правые» националистические и массовые движения – их уже тогда стали объединять понятием «фашизм». Являясь наиболее реакционным движением, фашизм, используя методы социальной демагогии и эксплуатируя националистические предрассудки, стремился привлечь на свою сторону всех недовольных, создать себе массовую опору, а затем изолировать и разгромить наиболее организованную и сознательную часть рабочего класса. Фашизм направлял свой удар не только против коммунистов, но в такой же мере против социал-демократов, против профсоюзов и других прогрессивных рабочих организаций. Он выступал против различных форм буржуазной демократии, добиваясь установления однопартийной тоталитарной системы. Еще в 20-е гг. фашизм победил в Италии. В начале 30-х гг. смертельная опасность победы еще более агрессивной фашистской диктатуры возникла в Германии, наиболее крупной и экономически развитой стране Западной Европы.

Среди факторов, которые помогли победе фашизма в Германии, немалую роль играли и те, что были связаны с политикой СССР. В этой связи советская историческая наука подчеркивает обычно страх западной буржуазии перед социализмом вообще и большевизмом, в частности. Гитлеровцы умело использовали эти опасения, чтобы обеспечить себе поддержку со стороны некоторых влиятельных групп германского капитала и попустительство со стороны влиятельных кругов Англии и Франции. Но они умело использовали и другой фактор – разочарование трудящихся и мелкой буржуазии Западной Европы в социалистической России, которая переживала не только экономические трудности, но и конвульсии массовых репрессий. Совершенно очевидно, что волна насилия в советской деревне в конце 20-х – начале 30-х гг., ликвидация нэпа и нэпманов, массовая конфискация мелких предприятий, «золотая кампания», террор против технической и гуманитарной интеллигенции, преследование церкви, отдельные репрессии против западных специалистов – все эти эксцессы и перегибы помогали западной пропаганде в ее стремлении ослабить революционное движение в своих странах. Почему невиданный кризис капитализма 1929 – 1933 гг. лишь очень незначительно усилил на Западе коммунистическое движение, не породив здесь революционных ситуаций? Почему значительные массы мелкой буржуазии, крестьянства, даже рабочего класса повернули в годы кризиса не влево, а вправо, став в ряде стран массовой опорой для фашистского движения? Вряд ли можно сомневаться, что этому в немалой степени способствовали вести, которые шли тогда из Советского Союза.

Однако более всего способствовала становлению фашизма раскольническая политика Сталина в международном рабочем движении.

Как известно, образование Коминтерна происходило в обстановке ожесточенной борьбы между молодыми коммунистическими партиями и различными течениями и группами западной социал-демократии, которые восстанавливали свои организации и связи после тяжелых потрясений Первой мировой войны. Мы не имеем возможности анализировать здесь историю и причины этого прискорбного раскола в рабочем движении, при объяснении которого каждая из сторон выдвигала тогда весьма веские доводы в защиту своей политики и позиции. Эта политическая и идеологическая борьба двух Интернационалов происходила на протяжении всего периода 20-х гг., когда не только Сталин, но также Троцкий, Зиновьев, Каменев и Бухарин как бы соревновались друг с другом в обвинениях в адрес социал-демократов. Обвинение в социал-демократизме или меньшевизме было в этот период едва ли не самым оскорбительным для большевика.

Несомненно, что уже в 20-е гг. было ошибкой называть социал-демократов «социал-фашистами», «умеренным крылом фашизма», «главной социальной опорой фашизма» и т. п., хотя определения подобного рода можно найти даже в Программе Коминтерна, принятой на VI конгрессе этой организации в 1928 г. В 1929 – 1931 гг. политический экстремизм Сталина становился особенно опасным. Наступление фашизма в западных странах делало совершенно необходимым поворот в политике коммунистических партий. Главной политической задачей становилась борьба за установление единого фронта рабочего класса и общенародного антифашистского движения, а не борьба против социал-демократии. Иными словами, требовалось проводить политику сближения и единства действий с социал-демократическими партиями, которые в рабочем движении западных стран были преобладающей силой.

Можно не сомневаться, что в этих новых условиях В. И. Ленин сумел бы своевременно произвести необходимый политический поворот. Известно, что в годы Гражданской войны в России большевики не только арестовывали, но и расстреливали эсеров, меньшевиков и анархистов как своих злейших врагов. Немало большевиков пало в эти годы от пуль эсеров и анархистов, особенно на территориях, контролируемых эсеро-меньшевистскими и анархистскими отрядами, армиями и «правительствами». И тем не менее, когда белые армии генерала Деникина в 1919 г. угрожали Москве, Ленин распорядился освободить из тюрем меньшевиков и эсеров, и они добровольно шли прямо на фронт, иногда даже в качестве комиссаров, чтобы сражаться за Советскую власть. Были также восстановлены союзные отношения с повстанческой армией анархиста Нестора Махно, которая была формально включена в Красную Армию и громила на Южной Украине отборные полки деникинской армии.

Несомненно, что «правые» социал-демократы помогли после Первой мировой войны сохранить в Западной Европе капиталистическую систему. Оказавшись в ряде стран Запада у власти, они и не помышляли о переходе к социализму. Но во многих случаях буржуазия не хотела идти даже на те незначительные реформы, которые пытались осуществить социал-демократические партии. А в таких странах, как Германия, Италия и Япония, где значительная часть буржуазии делала ставку на фашистское движение, социал-демократические партии переходили в оппозицию. Более того, перед лицом фашистской опасности многие социал-демократические группы и лидеры начинали занимать все более отчетливую антифашистскую позицию. Но Сталин, казалось, не замечал всех этих изменений, продолжая настаивать, в первую очередь, на борьбе против социал-демократии. Не без влияния Сталина 11-й пленум Исполкома Коминтерна принял в 1931 г. следующую резолюцию: «Успешная борьба против фашизма требует от компартий… быстрого и решительного исправления ошибок, в основном сводящихся к либеральному противопоставлению фашизма буржуазной демократии и парламентских форм диктатуры буржуазии ее открыто фашистским формам, что являлось отражением социал-демократических влияний в коммунистических рядах»[295]295
  11-й пленум ИККИ: Стенографический отчет. М., 1932. С. 626.


[Закрыть].

С особенным рвением Сталин нападал в начале 30-х гг. на «левых» социал-демократов, имевших значительное влияние в рядах рабочего класса. Именно Сталин называл «левых» социал-демократов наиболее опасным и вредным течением в социал-демократии, так как они, по его мнению, прикрывали свой оппортунизм «показной революционностью» и этим отвлекали трудящихся от коммунистов. Сталин слишком быстро забыл, что именно «левые» течения в социал-демократии и послужили основой для создания коммунистических партий. Если Ленин называл Розу Люксембург «великой коммунисткой», «представителем пролетариата и нефальсифицированного марксизма», то Сталин развернул в начале 30-х гг. борьбу против «люксембургианства».

Наиболее значительный ущерб эта сектантская позиция причинила Германии, где угроза фашизма была особенно значительной. Как известно, на выборах в рейхстаг в 1930 г. нацистская партия собрала 6 тыс. 400 голосов, что означало рост в 8 раз по сравнению с 1928 г. Но за социал-демократов проголосовало более 8,5 млн избирателей, а за коммунистов – 4,5 млн. В 1932 г. на выборах в рейхстаг гитлеровская партия получила уже 13 тыс. 750 голосов, компартия – 5,3 млн голосов, а социал-демократы – около 8 млн. Если бы коммунисты и социал-демократы создали единый фронт, то они, несомненно, сумели бы, и в 1930-м, и даже еще в 1932 г. остановить продвижение Гитлера к власти. Но единого фронта не существовало, напротив, руководящие группы обеих рабочих партий вели друг против друга ожесточенную борьбу. Вот, например, что говорилось в одной из распространяемых в это время листовок КПГ: «Другой различимой с большим трудом, но коварной разновидностью фашистов являются социал-фашисты». В 1932 г. ЦК КПГ направил местным организациям специальный циркуляр, в котором говорилось, что «левые» социал-демократы «принадлежат к авангарду контрреволюционной буржуазии, к злейшим врагам и предателям пролетариата»[296]296
  Гинцберг Л. И. На пути в имперскую канцелярию. М., 1972. С. 269.


[Закрыть]. Особенно рьяно проводила в КПГ линию Сталина группа Г. Неймана – Г. Реммеле. Г. Реммеле даже заявил в рейхстаге в 1931 г.: «Фашистское господство, фашистское правительство не пугает нас. Оно еще быстрее обанкротится, чем любое другое»[297]297
  Европа в новое и новейшее время. С. 676.


[Закрыть]. Советский публицист Эрнст Генри писал в 60-е гг. о позиции Сталина и КПГ: «Старые социал-демократические рабочие повсюду были не только оскорблены до глубины души, они были разъярены. Этого коммунистам они не простили. А коммунисты, стиснув зубы, выполняли приказ о “смертном бое”. Приказ есть приказ, партийная дисциплина – дисциплина. Везде, как будто спятив с ума, социал-демократы и коммунисты неистовствовали друг против друга на глазах у фашистов. Я это хорошо помню. Я жил в те годы в Германии и никогда не забуду, как сжимали руки старые товарищи, видя, как все идет прахом, как теория социал-фашизма месяц за месяцем, неделя за неделей прокладывает дорогу Гитлеру. Сжимали кулаки, подчиняясь “уму” и “воле” Сталина, и шли навстречу смерти, уже поджидавшей их в эсэсовских застенках»[298]298
  Генри Э.: Рукопись.


[Закрыть].

Даже после победы фашизма в Германии сектантские настроения в руководстве Коминтерна были настолько сильны, что, когда в октябре I934 г. Морис Торез обратился к партии радикалов с предложением создать Народный фронт, руководство Коминтерна сочло это оппортунизмом и попросило Тореза отказаться от своего предложения. Французская компартия, однако, отклонила просьбу Коминтерна, и это было одной из причин, не давших фашизму победить во Франции[299]299
  Проблемы мира и социализма. 1965, № 12. С. 20.


[Закрыть].