Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

Важнейшим условием, позволившим Сталину навязать свою волю партии, был непомерно раздутый культ его личности. «У нас много говорят о культе личности, – писал И. Эренбург в своих мемуарах, – к началу 1938 года правильнее применять просто слово „культ“ в его первичном религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада»[546]546
  Новый мир.1962. С. 152.


[Закрыть].

Обожествление Сталина лишало партию возможности контролировать его действия и заранее оправдывало то, что исходило от Сталина. Олицетворение в личности Сталина всех достижений Советского Союза парализовало политическую активность членов и руководителей партии, мешало разобраться в происходящих событиях, требовало слепого доверия «вождю». Культ Сталина, как и всякий культ, порождал тенденцию превратить партию в особую церковную организацию с отделением «пастырей» – руководителей во главе с непогрешимым «папой» Сталиным от «паствы», т. е. рядовых членов партии. Партия постепенно обретала черты церковной организации со всеми ее атрибутами. Таким образом, культ Сталина не только прикрывал уже совершенные им беззакония и ошибки, но в большой степени расширял возможности для новых преступлений. Этот культ закреплял отрыв Сталина от народа и партии. Дела вождей в Кремле становились такими же далекими от народа и непонятными для непосвященных, как жизнь богов на Олимпе.

В 30 – 40-е годы в сознании народа насаждались элементы религиозного восприятия, религиозной психологии со всеми ее иллюзиями, самовнушением, некритичностью, нетерпимостью к инакомыслящим и фанатизмом. Как справедливо писал Ю. Карякин, в нашей стране возник светский вариант религиозного сознания[547]547
  Проблемы мира и социализма: Ст. «Эпизод из современной борьбы идей». 1964, № 9.


[Закрыть]. Восприятие действительности искажалось, факты и явления принимали иную окраску. Было трудно поверить в приписываемые старым большевикам чудовищные преступления. Но еще труднее было подумать о том, что все это лишь преднамеренная провокация со стороны Сталина, что это он совершает страшное преступление, уничтожая своих друзей и соратников по партии.

Культ Сталина не только принижал всех других людей, но поощрял конформизм, единообразие поведения и мышления. Служение Родине и социализму превращалось в служение Сталину, не он служил людям, а они ему. Его похвала, улыбка, поощрение считались сами собой высшей наградой.

Характерной чертой всякой религии является забота не о мирских благах, а о спасении души. Ю. Левада писал, что большинство религий объявляет земную жизнь ничтожной в сравнении с вечностью небесного царства. Однако именно в земной жизни нужно подготовить себя праведностью и покорностью богу к божьему суду. Любая религия проповедует поэтому смиренное ношение земных тягот[548]548
  Левада Ю. Социальная природа религии. М., 1965.


[Закрыть]. Но также и советским людям внушалось, что главное – это построить счастливый будущий мир, а для этого можно и нужно в этой жизни идти на любые лишения и невзгоды.

Обожествив Сталина, люди иными глазами смотрели на его действия, стараясь оправдать и то, что никакими разумными доводами оправдать было невозможно. Однако подобно тому, как вера во всемогущего и всеблагого бога не исчезает у верующих от того, что они видят вокруг себя картину страданий и несчастий, ибо на счет бога относится все хорошее, а на счет дьявола – все плохое, так и при культе Сталина на его счет относилось все хорошее, что происходило в нашей стране, а все плохое связывалось с действиями каких-то злых сил, против которых главным борцом и был сам Сталин.

Конечно, культ Сталина по-разному действовал на людей разного возраста и положения. Наиболее сильное влияние он оказывал на молодежь, как это было через 30 лет и в Китае. Школа и институт стали едва ли не главными рассадниками культа Сталина. Дочь наркома СССР М. М. Литвинова, Татьяна, эмигрировавшая в 70-е годы в США, на обращенный к ней вопрос: «А как вы лично относились к Сталину?» – ответила вполне искренно, что испытывала по отношению к Сталину чувство аффектированного восторга.

«Я его видела только один раз. Году в 1936. Папа дал гостевой билет на какой-то съезд Советов. Видела и слышала… Первые 15 минут мне было даже трудно его понимать, настолько был сильный грузинский акцент, чего я не ожидала, потому что я читала его выступления только в газетах. И поразило то, как он держит аудиторию в своих руках. Он говорил медленно, с паузами, как очень спокойный человек… Я не слышала ни одного оратора, столь неспешного, столь уверенного не только в том, что слушают каждое его слово, но в том, что он может делать паузы, какие ему угодно, и они не будут восприниматься как пустоты. Все было в его руках. И это вызывало какой-то блаженный дополнительный восторг. Знаете, как дирижер, он останавливался в тех местах, когда надо было смеяться, – и мы смеялись.. . Хлопала я, все хлопали. Я была в восторге, в ликовании каком-то. И вот эта дрожь от присутствия такой колоссальной власти, которая ощущалась во всем. Да, это было чувство, подобное тому, о котором писал Толстой, по-моему, у Николая Ростова или у Пети, когда Александр проезжал по плацу»[549]549
  Чалидзе В. Ответственность поколения. Нью-Йорк: Изд-во Чалидзе, 1981. С. 20 – 21.


[Закрыть].

Конечно, были среди молодых людей и такие, кто не испытывал в отношении Сталина никакого восторга. Но это были уже люди постарше – за 20 лет. И они чаще всего просто уходили от политики и от протеста. В 30-е годы в политику вовлекали с раннего детства, а главное, политика занимала детей. Помню, что сам я в 10 лет написал стихотворение о Кирове, и оно было напечатано в ленинградской газете «Смена». К 1 Мая 1936 года я написал в школьную газету стихи о Сталине. Конечно, арест отца произвел на меня страшное впечатление. Но я воспринял его как частную несправедливость. Более критическое отношение к действительности стало появляться у меня только после войны и развивалось медленно.

Но не только молодежь от 12 до 17 лет восхищалась Сталиным и верила ему. Примером искреннего заблуждения на этот счет может быть и известный советский писатель Борис Горбатов. «Из всех моих друзей, – писал в своих неопубликованных мемуарах М. Д. Байтальский, – Борис Горбатов был, пожалуй, наибольшим энтузиастом. Он был человеком с чистой совестью. У меня, у одесских моих друзей, у всех нас, побывавших в оппозиции, вера, однажды уже треснувшая и склеенная, не издавала столь чистого хрустального звона. А Боря в начале 30-х годов звенел так, как десять лет назад, когда еще только вступал в комсомол… То были врезанные в него черты времени. Время меняется, а черты человека остаются и в обстановке нового времени помогают прячущимся за спиной честных людей лицемерам обманывать молодежь, привыкшую верить честным людям. И Горбатову верили несколько поколений подряд – верили его искренности и простодушию, не зная, что он сам был обманут и невольно помогал обману…

Он верующий. Может ли верующий вообразить, что в храме поселился дьявол? Неожиданно увидев из-за золотых риз его рога, верующий не верит своим глазам, а думает – что ему померещилось. Он трижды крестится и призывает имя божие. И вот он уже внушил себе, что это был мираж, и золоченые рога дьявола дробятся и расплываются в его глазах, принимая очертания нимба вокруг головы святого. И он молится ему и детей заставляет молиться. А ведь то вовсе не святой»[550]550
  Байтальский М. Д. Тетради для внуков. (Из архива автора.)


[Закрыть].

«Да здравствует Сталин!» – кричали некоторые из видных партийных и советских работников, когда их вели на расстрел.

Это религиозное сознание, охватившее массы, сковывало волю даже и тех людей, которые уже перестали верить в Сталина и начинали прозревать. Почему Орджоникидзе стрелял в себя, а не в Сталина? Почему 20-летняя история кровавых сталинских преступлений не сопровождалась ни одной действенной попыткой устранить Сталина? Не столько страх за свою жизнь, сколько страх за последствия такого шага, которые невозможно было предвидеть, неизбежно останавливал тех, кто, может быть, и был способен на подобные действия. «Страшно, что мы сами помогли укрепить слепую веру в него и теперь перед этой верой бессильны, – говорит один из героев романа Г. Бакланова, – святая правда выглядит страшной ложью, если она не соответствует сегодняшним представлениям людей. Ты можешь представить, что было бы, если бы нашелся человек, который сейчас, по радио, например, сказал бы на всю страну о том, что творится, о Сталине? С этой минуты даже тот, кто колеблется, поверил бы, что кругом враги, во все поверил бы. И уже любая жестокость была бы оправдана»[551]551
  Знамя. 1961, № 1.С. 16.


[Закрыть].

Как и во времена Ивана Грозного, люди, сотворив себе земного бога, уже не могли ни контролировать его поступки, ни поднять руку на ими же сотворенного кумира. «Хуже всего было, – писал о временах Ивана Грозного С. М. Степняк-Кравчинский, – что столь чудовищных идей (о божественном происхождении царской власти) придерживался не только сам тиран, но их разделял и народ. И хотя этот бешеный зверь, Иван Грозный, превратил свое царствование в подлинную оргию жестокости, убийств и похоти; хотя он был столь же труслив, как и низок, и, подозревая повсюду заговоры против своей особы, засекал до смерти тысячи своих подданных и подвергал их таким пыткам, что даже при чтении о них кровь стынет в жилах;.. .и хотя его мерзости продолжались ни мало ни много сорок лет без перерыва – за все время его чудовищного царствования ни разу не раздался голос протеста, ни одна рука не поднялась для сопротивления или мести за позорные надругательства. Жертвам Ивана IV иногда удавалось спастись бегством, но историки не обнаружили ни малейшего следа какого-нибудь заговора против него… И все же эти люди не были трусы. В большей части храбрые воины, славные своими подвигами на поле брани, они часто проявляли в камере пыток и на лобном месте необычные стойкость и мужество… Но вследствие привитых им воспитанием превратных воззрений сила духа служила лишь тому, чтобы превозмочь естественный порыв к мятежу и подавить возмущение, ибо униженная покорность царю была священным идеалом, незыблемым для них с ранней юности.

Князь Репнин был посажен на кол, и, умирая медленной смертью, несчастный славил царя, своего государя и убийцу»[552]552
  Степняк-Кравчинский С. М. Россия под властью царей. М., 1961. С. 59 – 60.


[Закрыть].

Известно, что обожествление представителей духовной или светской власти появлялось у различных народов на самых ранних стадиях их развития. В античную и феодальную эпохи эти формы религиозного сознания получили широкое развитие. Нередкими были различные виды культа личности и в новое и новейшее время. «Культ личности, – откровенно писал Гитлер, – самая лучшая форма правления».

К сожалению, эти представления о богоподобном вожде и ведомой им «толпе» нередко проникали и в революционное движение. Однако, казалось бы, именно большевики были в наибольшей степени застрахованы от появления в их среде и в созданном ими государстве какого-либо варианта религиозного сознания и культа личности. Чем же объясняется столь длительное существование культа Сталина в СССР?

Мы уже говорили выше, что кампания по непомерному восхвалению Сталина была в значительной степени организована и инспирирована самим Сталиным и его ближайшим окружением. Культ Сталина внедрялся в сознание детей уже в детском саду. В первых классах школы детям внушалась мысль, что все хорошее в нашей жизни исходит от Сталина. Дело было, однако, не только в хорошо организованной пропаганде. В свое время и появление христианства пытались объяснить в первую очередь обманом церковников, вместо того чтобы объяснить его происхождение историческими условиями начала эры.

Некоторые из западных и советских историков высказывали мнение, что появлению и упрочению культа Сталина способствовали традиции и социальный строй царской России, которые были изменены, но не уничтожены революцией. Внедрявшийся столетиями культ царя, императора не мог исчезнуть в нашей стране в короткое время. Эта точка зрения имеет право на существование. Нельзя не видеть, однако, и некоторых предпосылок к возникновению культа личности, коренящихся в самой революции. Октябрьская революция принесла народу захватывающие дух перемены. В короткое время был разрушен сложившийся веками уклад жизни. Перемены были настолько велики и необычны, что люди, руководившие революцией, теряли в глазах народа обычные очертания, превращаясь в каких-то неземных героев. Стремление к возвеличению своих вождей проявляется у народных масс, по-видимому, во всякой массовой и победоносной революции. Поднимаясь на борьбу с врагами, отдавая революции свои помыслы и свою жизнь, рядовые участники ее начинают во многом идеализировать своих руководителей. Для народных масс эти люди становятся воплощением всех человеческих достоинств, хотя далеко не все из них оказываются достойными такого доверия. Разумеется, подобная идеализация вождей революции вовсе не обязательно должна порождать идолопоклонство. Превращение вождей революции в непогрешимых «богов» не является закономерностью – многое зависит от конкретной обстановки, а также от характера, мировоззрения и воли самих вождей.

В возникновении и развитии культа Сталина немалую роль сыграли и сами масштабы преступлений, совершенных в 30-е годы. Ибо Сталин действовал не в одиночку. Он втягивал в преступления миллионы людей. Не только карательные органы, но и весь партийно-государственный аппарат принимал участие в репрессивных кампаниях 30-х годов. Тысячи партийных работников входили в «тройки» и «особые совещания», выносившие приговоры заключенным. Десятки тысяч активистов и руководителей предприятий участвовали в разгроме «врагов народа». Еще в 1937 году Политбюро приняло решение о том, что аресты работников тех или иных ведомств должны по возможности санкционироваться руководителями этих ведомств. Наркомы санкционировали аресты своих сотрудников, секретари обкомов – работников обкома. Председатель Союза писателей санкционировал аресты писателей.

Сотни тысяч коммунистов голосовали за исключение «врагов народа» из партии. Миллионы людей участвовали в митингах и демонстрациях, требуя суровой расправы с «врагами народа». При этом люди выдавали на суд и расправу нередко и своих вчерашних друзей и знакомых. Конечно, большинство верило Сталину и органам НКВД. Но было немало сомневающихся если не по поводу всех, то тех или иных отдельных репрессивных кампаний. Мало кто открыто выступал против. Большинство молчало, облегчая тем самым расправу с кадрами партии.

Но даже испытывая колебания и сомнения, эти люди не хотели считать себя соучастниками преступлений. И они заставляли себя поверить в Сталина, который якобы все знает и не может совершать ошибок. Культ Сталина стал для них способом успокоить свою совесть. Писатель А. Г. Письменный, написавший ряд книг и повестей, оправдывающих репрессии 30-х годов (например, роман «Приговор») и глубоко сожалевший об этом в последние годы своей жизни, писал в своих неопубликованных мемуарах: «Конечно, в то, что Иван Катаев, Николай Зарудин, Борис Губер, Михаил Лоскутов или Сергей Урнис или многие другие мои друзья – гвинейские шпионы или, скажем, анархисты-бомбометатели, готовящие покушение на Сталина, или мерзкие отравители общественных водоемов, или вражеские резиденты …в это я поверить не мог. Как бы я сегодня ни пытался высмеять свои метания и, что же скрывать, когда все сказано, поиски душевного успокоения, – все же тогда прежде всего хотелось понять, да, да, повторяю еще раз, не только поверить, но и понять: что происходит?.. Но понять происходившее в те годы было невозможно. Можно было стать доносчиком, сойти с ума, покончить самоубийством, но если ты хотел жить – самый удобный способ для несчастного, растерянного, но честного человека, цепляющегося из последних сил за свое место в обществе, был, повторяю и тысячи раз буду повторять, – поверить. Поверить без рассуждений, без оглядок, без доказательств, – как верят в приметы, в бога, в черта, в загробную жизнь. Мысль, что все общественные действия могут быть вызваны преступными намерениями одного лица, присвоившего всю полноту власти, и что это лицо – Сталин, была кощунственной, была невероятной»[553]553
  Письменный А. Неопубликованные воспоминания. (Из архива автора.)


[Закрыть].

И, действительно, весь этот сплав противоречивых чувств и настроений, возникший в годы террора, являлся одной из важных причин длительности и прочности культа Сталина, который среди многих людей, переживших террор, сохранялся и в 60 – 70-е годы. Иначе говоря, между террором и культом Сталина была прямая и обратная причинно-следственная связь.

Разумеется, в иных условиях культ того или иного руководителя вовсе не ведет автоматически к массовым беззакониям и репрессиям. Многое зависит здесь от самого человека, облеченного чрезвычайными полномочиями. Но Советский Союз не может существовать в таких условиях, когда единственной гарантией не только прав, но и самой жизни его граждан являются главным образом личные качества руководителей партии и государства.

Главная газета большевиков не зря имела название «Правда». В 1917 году все партии пользовались свободой слова, но именно большевики сплотили вокруг своих лозунгов большинство рабочего класса и значительную часть солдат и крестьян. Борясь против царизма или буржуазного Временного правительства, большевики выступали за максимальную гласность и свободу критики. Но Сталину в борьбе против его политических противников, в его интригах, провокациях и демагогии не нужна была гласность и свобода критики. Вся деятельность НКВД в 30-е годы проводилась в глубокой тайне, и всякая попытка проникнуть в эту тайну сама по себе рассматривалась как преступление.

Стена молчания окружала, например, судьбу Постышева, Косиора, Чубаря, Эйхе, Рудзутака. Об аресте десятков и сотен других крупнейших деятелей партии ничего не сообщалось в газетах, об этом приходилось догадываться по разного рода намекам или получать краткую устную информацию. Газеты были полны призывов к борьбе против «врагов народа», но это не была «гласность». Поэтому даже и люди, более осведомленные, чем другие, знали, как правило, о репрессиях в своей отрасли, области, среде. Громадные масштабы террора ускользали и от их сознания. Этому же способствовала и вакханалия постоянных перемещений работников из одной области в другую, с одной должности на другую, которая была характерна для 1937 – 1939 гг. Было часто неизвестно – арестован или перемещен на другую работу тот или иной деятель партии. Даже родные арестованных часто ничего не знали об их судьбе. Подло обманывая родственников, органы НКВД чаще всего не сообщали им о смерти узников. Играя на иллюзиях и надеждах близких, органы НКВД придумали лживую форму о ссылке уже расстрелянных «врагов народа» в отдаленные лагеря «без права переписки».

Во многих случаях Сталин и НКВД предпочитали прямым репрессиям методы тайного террора. Работники НКВД инсценировали нападение «грабителей» на квартиру того или иного неугодного им человека. Именно так была убита жена Мейерхольда – актриса Зинаида Райх, боровшаяся за освобождение мужа. Грабители, совершившие налет на ее квартиру, оставили, по свидетельству И. Эренбурга, нетронутыми многие ценные вещи, но убили 3. Райх, нанеся ей 17 ножевых ран и похитив подготовленные ею документы. Отдельных политических деятелей убивали дома, в гостинице, на охоте, в рабочем кабинете, выбрасывали из окна, отравляли, а затем сообщали о смерти от сердечного приступа, о несчастном случае или самоубийстве. Так, например, был отравлен Нестор Лакоба, тело которого было затем перевезено из Тбилиси в Сухуми для торжественного захоронения. (Позднее гроб с телом Лакобы, которого посмертно объявили «врагом народа», был выкопан из могилы в центре города и захоронен в безымянной могиле в другом месте.)

Типична в этом отношении судьба первого секретаря ЦК Армении А. Ханджяна. Как сообщил на XXII съезде КПСС А. Н. Шелепин, Ханджян был убит лично Берией в Тбилиси. По свидетельству бывшей работницы аппарата КПК А. Ивановой, находившейся в день убийства Ханджяна в соседнем с Берией кабинете и слышавшей выстрел, труп Ханджяна был отвезен в гостиницу, где обычно останавливались приехавшие из Армении партийные работники. Сообщники Берии положили труп Ханджяна на кровать и выстрелили в воздух. В карманы убитого, по свидетельству С. О. Газаряна, были положены два заранее подготовленных письма: прощальное – жене Розе и другое, адресованное самому Берии. Во втором письме Ханджян «писал», что он якобы запутался в своих делах и решил покончить с собой. Предательски убив Ханджяна, Берия и его клика обвинили ими же убитого человека в «позорном малодушии». По всему Закавказью в июле 1936 года прошли партийные собрания с осуждением «трусости» и «малодушия» Ханджяна. В передовой статье армянской партийной газеты можно было прочесть: «9 июля выстрелом из револьвера покончил с собой секретарь ЦК КП(б) Армении А. Ханджян. Большевистская партия всегда сурово осуждала самоубийство членов партии как акт малодушия. Особенно клеймила она позором, когда акт предательской трусости допускает руководитель партийной организации… За последние 3 – 4 года Закавказский краевой комитет во главе со стойким руководителем большевиков Закавказья Лаврентием Берия оказывал громадную помощь в работе Коммунистической партии Армении, ЦК Армении и его бывшему руководителю Ханджяну… И в этот момент пользующийся огромной помощью и поддержкой партии, поднятый на огромную высоту руководителя целой парторганизации, стреляет в себя и позорно кончает жизнь самоубийством А. Ханджян. Этот выстрел мы не можем назвать иначе как предательским выстрелом»[554]554
  Коммунист. 1936, 15 июля.


[Закрыть].

А уже через несколько месяцев было объявлено, что Ханджян был «врагом народа», что повело к большому числу арестов в Армении.

Помимо подобного политического бандитизма «государственные» деятели из сталинского окружения совершали немало и «обычных» уголовных преступлений. Они возводили себе и родным роскошные особняки, незаконно расходуя миллионы рублей. Они создавали (подобно Г. Ф. Александрову – ведущему «идеологу» и видному деятелю сталинской администрации) тайные публичные дома. А такой негодяй, как Берия, проезжая на машине по улицам Москвы, выслеживал молодых женщин и девушек, которых доставляли затем к нему в особняк. И во всех этих делах Сталину и его окружению было на руку, в первую очередь, именно отсутствие гласности в нашей стране.

Еще Маркс и Энгельс неоднократно говорили, что полная гласность – это важнейшее средство противостоять не только интригам правительства, но и злоупотреблениям внутри самой революционной партии. Говоря о воспитании подходящих работников для руководства партией, Ленин заявлял, что для этой цели необходимо создать такую обстановку, чтобы партия «видела перед собой, как на ладони, всю деятельность каждого кандидата на этот высокий пост, чтобы она ознакомилась даже с их индивидуальными особенностями, с их сильными и слабыми сторонами, с их победами и поражениями… Света, побольше света! …Масса должна иметь право знать и проверять каждый, даже самый малый шаг в их деятельности»[555]555
  Ленин В. И. ПСС. Т. 8. С. 96.


[Закрыть].

Известно, что лозунг свободы слова и печати выдвигался во всякой подлинно демократической революции. В период Великой Французской революции в «Декларации прав человека и гражданина» в статье 5 говорилось: «Право мирных собраний, а также право провозглашения своих взглядов, будь то в печати или любым иным путем, являются столь необходимыми следствиями принципа свободы человека, что самая необходимость заявить об этом предполагает наличие деспотизма в настоящее время или в недавнем прошлом»[556]556
  Буонаротти Ф. Заговор во имя равенства. М., 1948. С. 89.


[Закрыть].

Вопрос о свободе слова и печати никогда не был дискуссионным для Маркса. Еще в самом начале своей революционной деятельности Маркс писал: «Призрачны все остальные свободы при отсутствии свободы печати. Одна форма свободы обусловливает другую, как один член тела обусловливает другой»[557]557
  Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 69.


[Закрыть].

Не случайно местом постоянной жизни Маркс выбрал Англию, где наиболее серьезно относились к соблюдению свободы слова и печати.

Великий лозунг свободы слова и печати был выдвинут большевиками и в период подготовки Октябрьской революции. Еще в сентябре 1917 года в статье о свободе печати В. И. Ленин писал: «…Свобода печати означает: все мнения всех граждан можно свободно оглашать… Государственная власть, в виде Советов, берет все типографии и всю бумагу и распределяет ее справедливо: на первом месте – государство, в интересах большинства народа, большинства бедных… На втором месте – крупные партии, собравшие, скажем, в обеих столицах сотни или две сотни тысяч голосов. На третьем месте – более мелкие партии и затем любая группа граждан, достигшая определенного числа членов или собравшая столько-то подписей. Вот какое распределение бумаги и типографий было бы справедливо и, при власти Советов, осуществимо без всякого труда»[558]558
  Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 212 – 213.


[Закрыть].

Многие из защитников цензуры ссылаются, впрочем, и сегодня на «Декрет о печати», принятый вскоре после революции и подписанный самим Лениным. Этим декретом были запрещены некоторые из буржуазных газет. Но декрет этот имел лишь временный и частный характер. В нем говорилось: «Как только новый порядок упрочится, всякие административные воздействия на печать будут прекращены: для нее будет установлена полная свобода в пределах ответственности перед судом согласно самому широкому и прогрессивному в этом отношении закону. Считаясь, однако, с тем, что стеснение печати, даже в критические моменты, допустимы только в пределах абсолютно необходимых, Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Закрытию подлежат лишь органы прессы: а) призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению рабочему и крестьянскому правительству; б) сеющие смуту путем явно клеветнического извращения фактов; в) призывающие к деяниям явно преступного, т. е. уголовно наказуемого характера. 2) Запрещение органов прессы, временное или постоянное, проводится лишь по постановлению Совета Народных Комиссаров. 3) Настоящее положение имеет временный характер и будет отменено особым указом по наступлению нормальных условий общественной жизни»[559]559
  Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 1. С. 24.


[Закрыть].

Развернувшаяся вскоре Гражданская война заставила, однако, на несколько лет продлить действие этого декрета и даже усилить административные меры против печатных органов других партий. Так, например, в 1918 году были временно закрыты газеты и издательства партий меньшевиков и эсеров. Но уже через несколько месяцев после окончания Гражданской войны Ленин настоял на расширении свободы слова и печати, хотя, как это ясно видно из его переписки с Г. Мясниковым, Ленин и в 1921 году выступал против свободы печати «от монархистов до анархистов». При этом Ленин ссылался на бедность РСФСР и богатство мировой буржуазии, которая сможет организовать («купить», «оплатить») более мощную пропаганду и агитацию, чем на это были способны тогда коммунисты. Ленин писал: «Буржуазия во всем мире еще сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как… свободу печати, значит облегчить дело врагу… Мы ясно видим факт: "свобода печати" означает на деле немедленную покупку международной буржуазией сотни и тысячи кадетских, эсеровских и меньшевистских писателей и организацию их пропаганды, их борьбы против нас. Это факт. "Они" богаче нас и купят "силу" вдесятеро большую против нашей наличной силы. Нет. Мы этого не сделаем, мы всемирной буржуазии помогать не будем»[560]560
  Ленин В. И. ПСС. Т. 44. С. 79.


[Закрыть].

Поэтому с полного согласия Ленина и руководства РКП(б) цензура печати в нашей стране была сохранена, хотя и значительно ослаблена в первые годы НЭПа. В своей программной статье «Свобода книги и государство» нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский писал: «Цензура! Какое ужасное слово! Но для нас не менее ужасные слова: пушка, штык, тюрьма, даже государство… Но мы считаем священными штыки и пушки, самые тюрьмы и наше государство, как средство к разрушению и уничтожению всего этого. То же самое и с цензурой… Тот, кто скажет нам: необходима цензура, приостанавливающая даже великие художественные произведения, если в них таится очевидная контрреволюция, нам нужен выбор, откладывающий до 3-й и 4-й очереди несомненно нужные книги по сравнению с книгами величайшей нужды, – тот будет прав. Человек же, который скажет: долой все эти предрассудки о свободе слова, нашему коммунистическому строю соответствует государственное руководство литературой, цензура есть не ужасная черта переходного времени, а нечто присущее упорядоченной, социализированной социалистической жизни, тот, кто сделает из этого вывод, что сама критика должна превратиться в своего рода донос или в пригонку художественного произведения на примитивно революционные колодки, – тот покажет только, что под коммунистом у него, если его немножко потереть, в сущности сидит держиморда и что, сколько-нибудь подойдя к власти, он ничего другого из нее не взял, как удовольствие куражиться, самодурствовать и в особенности тащить и не пущать… Эти симптомы, конечно, есть у нас, не может и не быть – слишком мы некультурный народ. Угроза превращения сильной пролетарской власти в ее младших агентах и случайных выразителях в полицейщину имеется налицо, и надо ее всячески избегать»[561]561
  Печать и революция. 1921, № 1. С. 7.


[Закрыть].

Но Сталин как раз и принадлежал к тем «младшим агентам и случайным выразителям», против которых предупреждал Луначарский. Сталин ни в какой степени не продолжил той тенденции на расширение свободы слова и печати, которая наметилась в начале 20-х годов. Напротив, под прямым влиянием Сталина уже с середины 20-х годов гласность в нашей стране непрерывно ограничивалась, в том числе и при обсуждении чисто партийных вопросов или проблем и перспектив социалистического строительства. Свободно высказывать свои мнения не могли не только «монархисты» или «анархисты», но и крупнейшие деятели самой коммунистической партии. Когда в 30-е годы Сталин добился единоличной власти, то он довел до небывалых масштабов и свой личный контроль над всеми источниками информации в нашей стране. Граждане нашей страны и члены партии не получали никакой другой информации, кроме той, которая была разрешена Сталиным и его помощниками. Ни один кинофильм не мог выйти на экраны страны, прежде чем этот фильм не будет просмотрен лично Сталиным. Идея пролетарской монополии на печать, которую Ленин предлагал исключительно как временную меру, была извращена Сталиным. Наша печать оказалась закрытой не только для враждебной критики и очернительства, но и для честной партийной критики тех извращений в политической, хозяйственной и культурной жизни, которых было так много в годы культа личности.

Еще Энгельс писал, что в такой стране, где все источники знания подчинены правительству, где ничто не может быть сказано, преподано, напечатано и опубликовано без получения предварительного разрешения правительства, очень трудно приобрести правильные взгляды. Но Сталин и не хотел, чтобы у граждан СССР формировались правильные взгляды. Он понимал, что отсутствие гласности не только позволяет ему лучше обманывать народ и партию. Отсутствие у советских людей, в том числе и у самых ответственных работников, той информации, которой располагал лишь один Сталин, делало во многих случаях его хозяином положения. Всем казалось, что Сталин знает гораздо больше любого из них, и это лишало людей уверенности в своих силах и правоте.