Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

В 1936 – 1938 гг. подавляющее большинство советских людей, не только рабочих, служащих, но и представителей интеллигенции, не сомневались, что на скамье подсудимых в Доме Союзов сидят действительно враги народа. Этому верили и такие 12 – 13-летние школьники, каким я тогда был, и такие люди, как Е. А. Гнедин, принимавший участие в этих процессах. В своих мемуарах он писал:

«…Посещение Октябрьского зала неизменно вызывает у меня тягостное чувство. В этом небольшом помещении как бы сохранились флюиды, нервные токи, порожденные страданиями и ужасом, которым были охвачены жертвы и очевидцы чудовищных судебных преступлений. Я сижу в зале, и передо мною предстают призраки казненных деятелей Советского государства: бывший Председатель Совнаркома Рыков, подтверждая нелепые выдумки, ухватился за спинку стула, как за якорь спасения, а может быть, просто, чтобы не упасть от слабости; рядом мужское лицо, ставшее маской смерти, – это Пятаков, когда-то сильный волевой организатор индустрии; из глубины сцены выходит скорбный Икрамов, бывший секретарь ЦК Узбекистана, а впереди у авансцены сидит элегантно одетый бывший Председатель Совнаркома Узбекистана Ходжаев; бледный Н. И. Бухарин, отвечая прокурору, смотрит в зал, а вернее, в будущее, с надеждой, что будет понят подлинный смысл его уклончивых ответов и туманных философских рассуждений; Н. Н. Крестинский пронзительным голосом заявляет о своей невиновности, и снова Крестинский (он ли это?) на несвойственном ему канцелярском языке подтверждает свою виновность; Радек после оглашения приговора поворачивается лицом к публике и глядит в зал с жалкой прощальной улыбкой; бывший нарком внешней торговли Розенгольц, заканчивая последнее слово, пытается запеть “Широка страна моя родная”, а Ягода, бывший нарком внутренних дел, всегда походивший на волка, а теперь – затравленный волк, умоляет в последнем слове: “Товарищи чекисты, товарищ Сталин, если можете, простите!” (будто он перед ними провинился). Прокурор Вышинский, произнося кровожадную речь, делает рассчитанные жесты оратора, словно он выступает не на закрытом судилище, а перед широкой аудиторией; в зале, в пяти первых рядах сидят странные, неприятные субъекты, одни с массивными квадратными физиономиями, другие востроносые, злые; это – следователи, внимательно следящие за тем, как ведут себя их жертвы. Над сценой – несколько небольших окошек, завешанных темной, тонкой тканью; скрываясь за этими занавесками, можно смотреть сверху в зал, а из зала видно, как за тканью вьется дымок из трубки; главный режиссер и главный злодей любуется… как по его приказу творится чудовищное злодеяние…

На процессах 30-х годов я присутствовал в качестве представителя НКИД… Воистину прав был Достоевский, говоря: “В возможности не считать себя и даже иногда не быть мерзавцем, делая явную мерзость, – вот в чем беда”.

Беда или вина? Думаю все же, что в первую очередь – беда. Мы стали жертвами палачей еще до того, как оказались непосредственно в их власти. И не находясь за тюремной решеткой, человек может быть скован незримыми цепями. Одна из многих возможных иллюстраций этой мысли – отношение к фальсифицированным судебным процессам. Не только из примитивного страха лояльный гражданин отвергал сомнения в том, что такое огромное число “вредителей”, “шпионов”, “врагов народа” действовало в стране. Сеть, в которой мы оказались, была посложнее наручников и кандалов. Мы были связаны предрассудками и иллюзиями, догмами и даже собственными надеждами на обновление общества. Догмам мы подчинялись, надежд не хотели терять. В нашем сознании таился страх совсем особого рода: если последовательно проанализировать процессы “врагов народа”, то цепь умозаключений может стать петлей, которая задушит нас самих… Так я рассуждаю теперь, когда пишу свои воспоминания. Но я не способен был так рассуждать в то время, о котором пишу. Я не знал среди известных мне людей – я имею в виду людей безусловно честных, а были среди них люди и весьма проницательные, – не знал ни одного, кто решился бы взять на себя бремя последних логических выводов из анализа тогдашних политических событий, в частности, судебных процессов».

К сожалению, и в более позднее время сохранилось немало людей, которые не желали и боялись взять на себя бремя последних логических выводов из анализа событий 1936 – 1938 гг., и особенно судебных процессов над «врагами народа». В своей вышедшей уже после XXII съезда КПСС книге один из тогдашних руководителей английской компартии писал, что окончательная оценка этих процессов, обоснованность которых оспаривается многими, – дело историков будущего[342]342
  Датт Р. Палм. Интернационал. М., 1966. С. 251.


[Закрыть]. С подобной точкой зрения, разумеется, нельзя согласиться. Не только историки будущего, но и все советские люди давно должны были узнать правду о судебных процессах 1936 – 1938 гг., оказавших столь большое влияние на все стороны жизни в нашей стране в предвоенные да и в послевоенные годы. А эта правда, как теперь нетрудно догадаться, состоит в том, что все перечисленные выше процессы были полностью фальсифицированы. Они были чудовищным спектаклем, который пришлось несколько раз репетировать, прежде чем он был показан зрителям.

Лишь очень небольшая часть показаний обвиняемых соответствовала действительности. Представляется, например, очевидным, что Ягода имел определенное отношение к убийству Кирова, хотя он получал на этот счет указания отнюдь не от «правотроцкистского блока». И Крестинский, и Бессонов действительно встречались в 1921 – 1922 гг. с представителями рейхсвера. Но эти встречи происходили с ведома В. И. Ленина и в рамках секретного соглашения между РСФСР и Германией, о чем знал и член Политбюро Сталин. Советскому государству важно было преодолеть в те годы дипломатическую изоляцию со стороны западных держав, а также экономическую блокаду. Нелепо было через 17 лет представлять все эти контакты личным делом Троцкого, Крестинского и Бессонова.

Что касается большинства других показаний, то они были явной и часто нелепой ложью, сознательно сфабрикованной в застенках НКВД.

Сегодня никто уже не предъявляет бывшим оппозиционерам обвинений в убийстве Кирова, Горького, Куйбышева и Менжинского. Полная и безоговорочная реабилитация Тухачевского, Якира, Гамарника, Уборевича и других выдающихся военачальников также свидетельствует о лживости большинства обвинений, предъявленных на процессе «правотроцкистского блока», ибо именно «преступная связь» с этими военачальниками была основой многих показаний на процессе. На процессе говорилось, что Тухачевский и Гамарник еще в 1934 г. разрабатывали якобы план захвата Кремля, уничтожения ЦК ВКП(б) и части делегатов XVII съезда партии. В дальнейшем Якир якобы готовил убийство Ежова, а Гамарник тщательно планировал убийство Сталина. Полностью реабилитированы те руководители Белоруссии, которые якобы планировали отторжение Белоруссии в пользу Польши. Полностью реабилитированы Ф. Ходжаев и А. Икрамов, «английские агенты», будто бы готовившие передачу советской Средней Азии английским империалистам. Реабилитирован А. Енукидзе, которого обвинили в том, что он являлся одним из лидеров «блока» и участвовал в тайном заседании, принявшем решение убить Кирова.

Большое место на процессе «параллельного центра» занял, как известно, вопрос о покушении на Молотова в 1934 г. в Прокопьевске. На XXII съезде КПСС Н. М. Шверник сказал, что никакого покушения на Молотова не было и вся история была выдумана самим Молотовым в провокационных целях.

Сегодня, когда Верховный суд СССР наконец реабилитировал практически всех обвиняемых на московских «открытых» процессах и объявил, что никаких «параллельных» или «правотроцкистских» центров не существовало, нет нужды продолжать доказывать, что эти процессы были фальсифицированы, и приводить еще и еще неувязки и противоречия, содержавшиеся в обвинительных материалах. Можно лишь выразить сожаление, что реабилитация состоялась только через 50 лет после гибели обвиняемых, хотя настойчивые требования пересмотреть грубые судебные фальсификации раздавались и в КПСС, и в международном коммунистическом движении начиная с 1956 г.

Однако возникает вопрос: какие методы использовали Ягода и Ежов при подготовке фальсифицированных процессов, как удалось им добиться от обвиняемых нужных Сталину показаний?

Высказывалось предположение, что на суде в качестве обвиняемых выступали хорошо загримированные и специально подготовленные агенты НКВД. Эти предположения решительно опровергают люди, присутствовавшие на процессе и хорошо знавшие многих обвиняемых, – Е. А. Гнедин, И. Г. Эренбург[343]343
  И. Эренбург дружил с Бухариным с детских лет. Сталин сам позаботился, чтобы Эренбургу выписали пропуск в Дом Союзов. «Устройте Эренбургу пропуск, – ска зал Сталин новому редактору “Известий”. – Пусть посмотрит на своего дружка».


[Закрыть] и некоторые другие, с которыми я беседовал в 60-е гг.

Слушая показания тех обвиняемых, которых он хорошо знал, Эренбург думал, что говорят они так под воздействием каких-то медицинских препаратов – тогда уже были известны средства и способы превратить на время весьма решительного человека в послушную марионетку. Возможно также, что следователи применяли гипноз и внушение. В этой связи обращают внимание на исчезновение известного в середине 30-х гг. гипнотизера Арнольдо.

Некоторые западные авторы не без основания предполагают, что на заключенных воздействовали различными идеологическими и психологическими методами. Вот что пишет один из западных историков Ф. Фейто:

«…Делается ставка на добросовестность обвиняемых, на их незнание истинного лица сталинизма, в котором они видят одну из форм марксизма-ленинизма, действующего в современных исторических условиях, в условиях ожесточенной классовой борьбы. При помощи чудовищной системы доказательств, опираясь на эту веру и эту добросовестность, их убеждают, что, согласно точке зрения, которую они будто бы разделяют или же искренне думают, что разделяют “объективно” (то есть на нашем языке “бессознательно”), они стали преступниками, союзниками своих врагов, их невольным орудием. И как только их удается в этом убедить, они как бы попадают в систему зубчатых колес и соглашаются на все, что от них требуют, чтобы искупить свои преступления перед лицом истинных судей (то есть перед лицом потомства и своей собственной совести), чтобы оказать по крайней мере последнюю большую услугу партии, вожди которой расценили их деятельность как вредную и недостойную профессионального революционера. Победитель всегда и обязательно прав, и поэтому он предоставляет побежденным возможность спасти единство, сплоченность и честь партии, которые “в известной мере” по их вине (они сами в этом признались) оказались под угрозой. Поэтому те, кто в глазах членов партии и, может быть, всего народа находится в оппозиции к новой политике, должны выставить себя законченными подлецами, одержимыми людьми, не заслуживающими ни уважения, ни жалости, никогда не сделавшими и даже не пытавшимися сделать что-либо хорошее, честное, полезное для коммунистического движения»[344]344
  Фейто Ф. Венгерская трагедия. М., 1957. С. 55. Во времена Н. С. Хрущева по добные книги издавались для ограниченного круга людей. Эта практика сохрани лась до сих пор, но резко сократился круг людей, получающих книги по спискам.


[Закрыть].

Такую же версию проводит в своем вышедшем в 1940 г. романе «Слепящая тьма» Артур Кестлер. Герой романа Николай Залманович Рубашов, один из крупнейших руководителей ВКП(б) и Коминтерна, находится в тюрьме, и следователи Иванов и Глеткин должны психологически подготовить его к участию в показательном судебном процессе. Кестлер признавал, что прототипом Рубашова являлся главным образом Н. И. Бухарин, хотя у героя можно встретить черты и Радека, и Пятакова.

Герой романа Кестлера Н. Рубашов готов признать многие свои ошибки и даже объективный вред своей оппозиционной деятельности. Но следователь хочет большего. Он читает Рубашову записи из его собственного дневника:

«Упрощенная и бесконечно повторяемая мысль легче укладывается в народном сознании; то, что объявлено на сегодня правильным, должно сиять ослепительной белизной; то, что признано сегодня неправильным, должно быть тускло-черным, как сажа; сейчас народу нужен лубок».

И Рубашов понимает:

«Я понимаю, куда вы клоните. Вам хочется, чтобы я сыграл лубочного дьявола, – мне следует скрежетать зубами, выпучивать белесые глаза и плеваться серой, да не за страх, а за совесть. От Дантона и его соратников не требовали добровольного участия в подобном балагане.

Глеткин захлопнул папку и, выпрямившись в кресле, согнал назад складки гимнастерки под скрипучим ремнем.

– Добровольно выступив на открытом процессе, вы выполните последнее задание партии… Товарищ Рубашов, я надеюсь, вы понимаете, какое доверие оказывает вам партия?

Впервые Глеткин назвал Рубашова “товарищем”, Рубашов резко выпрямился на табуретке и поднял голову. Его охватило волнение, с которым он не в силах был справиться. Надевая пенсне, он заметил, что его рука чуть заметно дрожит.

– Понимаю, – сказал он негромко»[345]345
  Кестлер А. Слепящая тьма. М., 1989. С. 175, 178.


[Закрыть].

Методы, о которых писали А. Кестлер и Ф. Фейто, несомненно, применялись к части подсудимых. Вероятнее всего, именно таким образом удалось заставить К. Радека не только говорить, но даже активно помогать следствию в составлении сценария процессов. Но Бухарина трудно было убедить столь примитивным способом. Многое свидетельствует о том, что Бухарина шантажировали, прежде всего угрожая расправиться с молодой женой, с престарелым и больным отцом, а недавно родившегося сына грозили отдать в детский дом. В первые месяцы следствия семья Бухарина продолжала жить в своей кремлевской квартире, ему передавали записки от жены и книги из домашней библиотеки. Все кончилось, когда Бухарин был сломлен и начал давать «нужные» показания. Еще до начала процесса его жену арестовали.

Однако главным орудием воздействия на большинство участников судебных процессов были пытки и истязания. Член ВКП(б) Н. К. Илюхов в 1938 г. оказался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бессоновым, осужденным на процессе «правотроцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его подвергли многодневным и тяжелым пыткам. Почти 17 суток его заставляли стоять перед следователями, не давая спать и садиться, – это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки и превратили прежде здорового крепкого человека в изможденного инвалида. Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний.

Некоторым обещали не только сохранить жизнь, но и дать частичную свободу, направив на партийную, хозяйственную или советскую работу в районы Сибири и Дальнего Востока. Заверяли, что приговор будет простой формальностью, что их восстановят в партии, хотя, возможно, им и придется несколько лет работать под чужой фамилией. По свидетельству жены Я. Дробниса, такое именно обещание дали ее мужу при подготовке процесса «параллельного центра». Дробнис сумел сообщить об этом родным и просил их «не беспокоиться».

Выступая 5 марта 1937 г. на пленуме ЦК, Сталин говорил, что репрессиям нужно подвергать только активных троцкистов, тех, кто сохраняет верность Троцкому. «Среди наших товарищей, – заявил он, – имеется некоторое число бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут с ним борьбу. Было бы глупо опорочивать этих товарищей»[346]346
  До смерти Сталина в СССР были изданы тринадцать томов его сочинений; изда ние не было завершено. В 1967 г. Гуверовский институт при Стэндфордском уни верситете в Калифорнии довел издание до конца, опубликовав на русском языке 14 – 16 тома, причем в том же оформлении. Приведенное высказывание Сталина опубликовано в 14 томе.


[Закрыть].

После опубликования этой речи в газетах некоторые органы НКВД стали даже сокращать масштабы уже «запланированных» акций. Очень скоро пришли, однако, «разъяснения», и массовые репрессии возобновились с небывалой ранее интенсивностью. Фактически к концу 1937 г. были арестованы почти все бывшие члены оппозиций, независимо от их теперешних взглядов.

Показательна в этом отношении судьба виднейшего большевика, члена ВРК в октябре 1917 г., одного из руководителей штурма Зимнего дворца, человека, арестовавшего Временное правительство, – В. А. Антонова-Овсеенко. Этот герой Октября, командовавший позднее не только армиями, но и фронтами Гражданской войны, в течение нескольких лет примыкал к троцкистской оппозиции, но в 1928 г. открыто порвал с ней и был назначен послом в Чехословакии. В 30-е гг. работал прокурором РСФСР. Когда в Испании разгорелось пламя гражданской войны, Антонов-Овсеенко был направлен в качестве генерального консула в Барселону. Он был здесь одним из главных советников революционного правительства Каталонии. В конце августа 1937 г. Антонова-Овсеенко вызвали в Москву, не объяснив причин. Его сын вспоминает в своей книге:

«Антонова-Овсеенко вызвали в Москву… В подъезде Второго дома Совнаркома Владимира Александровича встречает испуганный взгляд лифтерши. Почти все двери семиэтажного здания опечатаны большими сургучными печатями НКВД.

…Прошла неделя и еще одна. Вставать каждое утро без всяких обязанностей, провожать бесцельно прожитый день и длинной ночью ждать – чего?

Сталин вызвал Антонова-Овсеенко в Кремль на тридцатый день пребывания в Москве. Он начал с упреков. Оказывается, Антонов действовал в Испании слишком самостоятельно, не согласовывая своих шагов с Наркоматом иностранных дел. На него поступило много жалоб.

Владимир Александрович объяснил:

– Необходимо было принимать подчас рискованные, смелые решения немедленно, как того требовала боевая обстановка.

Видимо, он убедил собеседника. Через день последовало назначение на пост наркома юстиции. А в сером доме на Большой Дмитровке в своем кабинете на пятом этаже генеральный прокурор Вышинский уже заготовил ордер на арест нового наркома…»[347]347
  Антонов-Овсеенко А. Указ. соч. С. 193.


[Закрыть]

Антонова-Овсеенко арестовали 11 октября 1937 г. Он находился в должности наркома юстиции РСФСР меньше двух недель. Через короткое время он был расстрелян[348]348
  О мужестве этого героя Октября в последние часы его жизни см. очерк: Томский Ю. // Новый мир. 1964, № 11.


[Закрыть].

Подобная судьба постигла и видного революционера Е. Эшбу, руководителя восстания трудящихся в Абхазии в 1921 г. Короткое время в 1926 г. он примыкал к оппозиции, но затем открыто отошел от нее. Он работал на ответственных постах в тяжелой промышленности. В 1937 г. Эшба был обвинен в троцкистской деятельности, арестован и погиб.

И Антонов-Овсеенко, и Эшба теперь полностью реабилитированы, так же как и старейший член партии А. К. Воронский – литературный критик и публицист. В середине 20-х гг. Воронский участвовал в оппозиции, но порвал с ней.

Вместе с другими бывшими оппозиционерами погиб обладатель партийного билета № 1 Петроградского комитета РСДРП революционер Г. Ф. Федоров. На Апрельской партийной конференции Федоров был избран членом ЦК РСДРП и принимал активное участие в революции. В 1937 г. он занимал пост управляющего Всесоюзным картографическим трестом.

Уничтожая всех членов троцкистской, зиновьевской и бухаринской оппозиций, органы НКВД наносили удар и по участникам других, более ранних оппозиций. Были арестованы, например, почти все члены группы «демократического централизма» (1920 – 1921 гг.). Репрессировали таких известных деятелей партии, как Н. Осинский (в 1937 г. он руководил ЦСУ), И. Стуков, И. Дашковский. Погибло большинство членов «рабочей оппозиции» (1920 – 1922 гг.) Расстрелян в 1937 г. А. Г. Шляпников, в дни Февральской революции один из виднейших руководителей петроградской партийной организации, возглавлявший в трудное время эмиграции и ссылок в 1916 г. Русское бюро ЦК. Шляпников вошел в первое Советское правительство как народный комиссар труда, затем он был членом Реввоенсовета Южного и Кавказского фронтов. Перед арестом он был председателем одного из облисполкомов, членом ЦИК СССР. Погиб и Е. Н. Игнатов, видный руководитель московских большевиков в дни Октября. В «рабочей оппозиции» он возглавлял особую группу «игнатовцев», но еще в 20-е гг. отошел от всякой оппозиции; в середине 30-х гг. работал директором Высших курсов советского строительства при ВЦИК и ЦИК СССР. Органы НКВД физически уничтожили и А. С. Киселева, профессионального революционера с 1898 г., входившего до революции в ЦК РСДРП (с 1924 по 1938 г. он работал секретарем ВЦИК). Такая же судьба постигла бывшего члена «рабочей оппозиции» Н. А. Кубяка, в 20 – 30-е гг. секретаря ЦК ВКП(б), наркома земледелия, председателя Всесоюзного совета по делам коммунального хозяйства.

Были арестованы и в большинстве своем уничтожены все участники группы Сырцова – Ломинадзе, а тем более группы Рютина. В союзных республиках массовые репрессии были направлены против тех членов партии, которые обвинялись когда-то в «национал-уклонизме». Разумеется, Сталин не преминул расправиться и со своим личным врагом Буду Мдивани. Один из виднейших грузинских большевиков П. Г. Мдивани работал в 30-е гг. заместителем Председателя Совнаркома Грузинской ССР, но в 1936 г. был исключен из партии, а вскоре и расстрелян. Известно, что в остром конфликте между Сталиным, Орджоникидзе и Дзержинским, с одной стороны, и руководством грузинской компартии – с другой, Ленин в конце 1922 г. решительно встал на сторону Мдивани. И. А. Сац писал в своих воспоминаниях:

«Буду Мдивани был любим Сталиным как актер, как остроумный рассказчик, чья талантливая натура носила глубоко национальные черты. Однако позднейшие попытки Сталина политически примирить с собой Мдивани – после первого столкновения с ним в Грузии в 1922 году – ни к чему не привели. Его выступления на съездах партии, не только критические, но и сатирически характеризовавшие методы Сталина, были широко известны. Например, такое выступление с трибуны: “Нет, нам ЦК не приказывает. ЦК (Мдивани засучивает рукава и делает приготовления, как к удару кулаком) нам р-р-ре-комендует”. Или еще: “Не надо уклоняться влево (жест левой рукой). Не надо уклоняться вправо (жест правой рукой). Надо идти прямо по генеральной линии (извилистое, как у ползущей змеи, движение рукой перед собой)”»[349]349
  Сац И. А. Из воспоминаний: Рукопись.


[Закрыть].

Всего этого Сталин, конечно, забыть не мог.

Естественно, что, говоря здесь о массовых арестах всех бывших оппозиционеров, уже давно отошедших от оппозиции, мы вовсе не хотим сказать, что сама по себе оппозиционная деятельность в прошлом или в настоящем может быть поводом для уголовного преследования. Все эти аресты были тяжким преступлением Сталина и органов НКВД.

Одновременно с арестами бывших участников внутрипартийных оппозиций органы НКВД провели в 1935 – 1937 гг. массовые аресты еще сохранившихся в живых бывших членов других российских партий. Лишь единицы из бывших эсеров, бундовцев, меньшевиков, кадетов, дашнаков, мусаватистов, анархистов не прошли в 1920 – 1930 гг. через советские тюрьмы. Многие и в середине 30-х гг. работали в небольших городках на положении ссыльных. Поддерживая между собой дружеские связи или переписку, они не вели, однако, никакой политической, а тем более антисоветской деятельности (я не имею в виду таких бывших меньшевиков, как А. Я. Вышинский, которые и за страх, и за совесть служили Сталину).

Так, например, были арестованы бывшие видные руководители партии «левых» эсеров М. А. Спиридонова, Б. Камков, И. А. Майоров, А. А. Измаилович, И. К. Каховская, один из руководителей партии «правых» эсеров А. Гоц, эсер К. Когу и др.

Не пощадили и многих стариков-народовольцев. Почти сразу же после убийства Кирова было ликвидировано Общество бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев и закрыт журнал этого общества «Каторга и ссылка». При этом в первую очередь хватали тех, кто до революции был связан с террористической деятельностью. В 1935 г. были арестованы А. В. Прибылов и Н. М. Салова. Репрессировали и народовольцев, никогда не занимавшихся террором. Попала в заключение деятельница «Южнорусского рабочего союза» Е. Н. Ковальская, постоянный член редколлегии «Каторги и ссылки». Ряд других народовольцев (В. И. Сухомлин, А. И. Прибылова-Корба и др.) были арестованы позднее.

Почти все эти люди погибли. Среди реабилитированных в 1956 – 1957 гг. мне довелось встретить только одного бывшего меньшевика, фамилию которого я забыл, одну бывшую анархистку З. Б. Гандлевскую и «левую» эсерку И. К. Каховскую, которая незадолго до своей смерти оставила друзьям краткие воспоминания о страшных годах, проведенных ею в сталинских тюрьмах и лагерях.

Был арестован и расстрелян видный публицист и русский политический деятель, один из руководителей кадетской партии Н. В. Устрялов, идеолог так называемого «сменовеховства». В 20-е гг. Устрялов жил в Харбине. Он выступал за примирение с Советской властью и еще с 1921 – 1922 гг. проповедовал среди эмигрантов идею возвращения на родину. Он работал на КВЖД директором советской библиотеки. После захвата Маньчжурии Японией многие сотрудники КВЖД вернулись в Советский Союз. Вместе с ними вернулся в СССР и Устрялов, но был арестован и погиб.

Немало представителей других партий, арестованных тогда органами НКВД, не только давно изменили свои прежние взгляды, но и вступили в ВКП(б), участвовали в Гражданской войне на стороне большевиков и работали потом на ответственных постах в государственном и партийном аппаратах, в Коминтерне (В. Ф. Малкин, Г. Закс, А. П. Колегаев, Ф. Ю. Светлев, Е. Ярчук, Г. Б. Сандомирский, В. Шатов и др.). При этом уничтожение бывших членов всех антибольшевистских партий происходило уже без каких-либо открытых судебных процессов, об арестах этих людей почти никогда не сообщалось в печати.

Естественно, возникает вопрос: что побудило Сталина физически уничтожить всех бывших оппозиционеров и членов других партий, не представлявших какой-либо опасности для Советской власти?

Это была, во-первых, заблаговременно продуманная политическая акция. Выступая на январском пленуме ЦК ВКП(б) в 1933 г., Сталин говорил:

«Надо иметь в виду, что рост мощи Советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов… На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно. Но все это надо иметь в виду, если мы хотим покончить с этими элементами быстро и без особых жертв»[350]350
  Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 211 – 212. Об этом многозначительном и зловещем «предвидении» Сталина немало говорилось в 1937 – 1938 гг.


[Закрыть].

Уничтожение прежних противников не было продиктовано боязнью образования новой и более опасной оппозиции. Эти соображения в действительности мало беспокоили Сталина. Отчасти то была просто политическая месть. В 20-е гг. у Сталина не было достаточного влияния и власти, чтобы расправиться со своими оппонентами, часто весьма резко говорившими и писавшими о нем. Он терпеливо ждал своего часа. Капитуляцию большинства оппозиционеров Сталин принял только формально, он явно двурушничал: говорил одно, а готовился делать другое. И он немедленно уничтожил всех бывших оппозиционеров, как только почувствовал себя достаточно сильным для этого. В свою очередь, разгром и физическое уничтожение бывших оппозиционеров, обвиненных в шпионаже, измене Родине, вредительстве, позволили Сталину еще больше укрепить свою власть и влияние. Но главное заключалось, конечно, не в мстительности Сталина.

Организуя политические процессы над бывшими оппозиционерами, людьми, которые были частично скомпрометированы перед партией, людьми, растерявшими связи с партией и народом и потому беззащитными перед Сталиным, он стремился создать в стране обстановку чрезвычайного положения, запугать народ и партию, заставить всех поверить в существование в СССР разветвленной сети врагов и шпионов и на этом основании получить в свои руки чрезвычайные полномочия в качестве «спасителя» Советского государства.

Немалое значение имело и стремление свалить на «врагов народа» все политические и экономические трудности. Любому деспоту, насаждающему культ своей личности, нужен козел отпущения. Если в 1928 – 1932 гг. таким козлом отпущения были кулаки и вредители из числа буржуазной интеллигенции, то в середине 30-х гг. – бывшие члены различных оппозиций.

Логика борьбы за власть в стране и в партии, логика преступления вела Сталина к уничтожению под прикрытием политических процессов 30-х гг. основных кадров партии и государства, всех неугодных ему деятелей науки, культуры, независимо от того, принимали они участие в каких-либо оппозициях или нет. Таким образом, репрессии, о которых мы говорили выше, были только прологом и прикрытием еще более страшной и массовой террористической кампании, не имевшей, по-видимому, прецедента в мировой истории.