Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

Мы видим, таким образом, что, описывая встречу со Сталиным, Уэллс дал скорее свой, чем его портрет.

Поддавались на ухаживания Сталина и многие советские государственные деятели и деятели культуры. Так, например, в 1947 году маршалу К. Рокоссовскому, отдыхавшему на своей даче, позвонили и пригласили на обед к «хозяину». Обед проходил в непринужденной обстановке, Сталин часто вставал и прохаживался по комнате. Подойдя к маршалу, Сталин спросил: «Я слышал, что вы были в заключении?» – «Да, товарищ Сталин, – ответил Рокоссовский, – я был в заключении. Но вот видите, разобрались в моем деле и меня выпустили. А сколько хороших, замечательных людей там погибло!» – неожиданно сказал маршал.

Быстро повернувшись, Сталин вышел в сад. За столом все испуганно замолчали. «Что вы сказали Сталину, – с возмущением тихо произнес Маленков. – Зачем?» Через несколько минут в комнату вновь вошел Сталин. В руках у него были розы. Он преподнес один букет маршалу, другой его жене. «Да, – медленно произнес Сталин, – много у нас хороших, замечательных людей». Рокоссовский уже никогда не напоминал Сталину о погибших товарищах.

Желая произвести впечатление на тех или иных людей, Сталин разыгрывал иногда целые сцены. Так, например, уже после войны, принимая в своем кабинете одного адмирала, Сталин прервал прием, чтобы получить от Поскребышева стопку книг по языкознанию. Перечислив принесенные книги, среди которых были и дореволюционные издания, Поскребышев сказал, что некоторых книг еще не удалось достать. «И чем только не занимается Сталин», – подумал гость.

Академик Е. Варга рассказывал друзьям, что всякий раз, когда он посещал Сталина, у того на столе лежал «Капитал» Маркса.

В дни войны широкую известность получила история с летчиком, который, возвращаясь после церемонии присвоения ему звания Героя Советского Союза, застрелил в затемненной тогда Москве какого-то мужчину, пристававшего к девушке. Летчика задержал патруль, и дело было доложено Сталину. Он спросил, что можно сделать для летчика «по советским законам». Ему сказали, что он, Сталин, может взять летчика на поруки до суда. Сталин написал лично заявление в Президиум Верховного Совета. Летчика временно вернули в его часть, но он вскоре погиб в воздушном бою[521]521
  Об этой забытой истории рассказал в своих мемуарах маршал авиации А. Е. Голованов как о примере «уважения Сталина к советским законам». (См.: Октябрь. 1970. №5. С. 195.) Неужели Голованову не известно, как жестоко расправлялся Сталин с руководством ВВС и перед войной, и уже после войны и как много летчиков погибло не в воздушных боях, а в тюрьмах и лагерях!


[Закрыть].

Характерный пример лицемерия Сталина привела на вечере, посвященном памяти А. Косарева, его жена М. В. Косарева. Она сказала: «Когда летом 1938 года в Москву вернулись папанинцы, в Кремле был устроен прием и большой банкет. Молотов произносил тосты за присутствующих, в том числе и за Косарева. Каждый, за кого произносился тост, подходил к Сталину чокаться. Подошел и Саша. Сталин не только чокнулся с ним, но обнял и поцеловал его. Вернувшись на место, Саша, бледный и взволнованный, сказал мне: "Поедем домой". Когда мы поехали, я спросила его, почему он так расстроен. Он ответил: "Когда Сталин меня поцеловал, он сказал на ухо: «Если изменишь – убью»". Через несколько месяцев Косарева действительно убили, хотя он и не выступал против Сталина»[522]522
  Стенограмма собрания в Музее Революции по поводу 60-летия Косарева А., 21 ноября 1963 г. (С. 49.)


[Закрыть].

И таких примеров крайнего лицемерия Сталина можно привести много.

Мы видим, что было бы неправильно представлять Сталина каким-то «сверхчеловеком». Но следует предостеречь и от иных односторонних оценок этого человека, называя его всего лишь простым честолюбцем, садистом, пробравшимся в результате обмана и интриг к руководству партией. И как человек, и как вождь Сталин является более сложной и противоречивой фигурой. Конечно, Сталина нельзя назвать ни «подлинным марксистом», ни «подлинным ленинцем», как об этом можно прочесть и в западной советологической, и в эмигрантской литературе определенного толка, а также во многих советских и китайских публикациях. Одни авторы хотят таким образом возвысить Сталина, другие – принизить Ленина. Даже в своих печатных работах Сталин использует марксистскую терминологию, но не марксистский метод. Если Ленин писал о Бухарине, что он «схематик», что в его работах есть «что-то схоластическое», что его теоретические воззрения «очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским», то эти оценки с еще большим основанием могут быть отнесены к теоретическим работам Сталина, о чем мы еще будем говорить ниже. Конечно, Сталин повторял многие марксистские лозунги, он не мог вообще не считаться с идеологией партии.

Учение о социализме, различными ступенями и формами которого является и марксизм-ленинизм, представляет собой не только систему понятий, но также систему убеждений и нравственных принципов, которые не всегда правильно излагал Ленин и которых вовсе не имел Сталин. В сущности Сталин был не столько участником, сколько попутчиком социалистической революции.

В силу каких причин часть населения той или иной страны примыкает к революционному движению? Оно находит своих сторонников среди людей, недовольных существующим порядком вещей, остро страдающих от господствующих в стране политических и экономических отношений. Массовой насильственной революции предшествует обычно резкое ухудшение и без того трудного положения народа или какая-либо вызывающая акция правящих классов. Эта революция одновременно и взрыв возмущения и отчаяния угнетенных, потерявших надежду улучшить свое положение в рамках старого строя и готовых идти на жертвы и смерть ради создания нового порядка вещей. Политическую армию революции составляют в первую очередь низы общества. К революции примыкают обычно и отдельные представители средних слоев и интеллигенции, эти люди преобладают чаще всего среди руководства революционных партий. Одни из них приходят в лагерь революции из благородных побуждений, стремясь к осуществлению своих идеалов справедливого общества. Другие примыкают к революции из личных и порой весьма низменных побуждений, надеясь занять в новом обществе лучшее положение, чем то, которое они занимали в прежнем обществе.

История знает немало примеров, когда вчерашние революционеры перерождались в тиранов или слуг тиранов. Разве Жозеф Фуше – всесильный министр полиции в правительстве Наполеона и в королевском правительстве Бурбонов, богатейший человек Франции – не был в свое время одним из наиболее радикальных якобинцев? Разве не Фуше был избран в 1794 году председателем Якобинского клуба? А через 10 лет Фуше разыскивал и преследовал якобинцев, а еще через 10 лет – и бонапартистов. Не случайно Сталин отзывался о Фуше с большим уважением. Прочитав переведенную в СССР в 30-е годы книгу С. Цвейга «Жозеф Фуше», Сталин сказал: «Вот это был человек, всех перехитрил, всех в дураках оставил». Примерно то же самое сказал Сталин о Талейране, прочитав книгу о нем советского историка Е. Тарле. Известно, что и Муссолини в начале своей карьеры примыкал к левому, наиболее радикальному крылу итальянской социалистической партии. А в 1922 году он стал «дуче» – фашистским диктатором Италии.

В романе «Бесы» Достоевский дает искаженную картину русского революционного движения. Но отдельные образы этого романа заслуживают внимания. Ибо в русском революционном движении второй половины XIX века были не только такие люди, как Рахметов, Кирсанов, Лопухов, Вера Павловна, изображенные у Чернышевского в романе «Что делать?». К сожалению, были в этом движении и такие фигуры, как Верховенский, этот интриган и обманщик, подлец и убийца, который готовил себя к принятию власти в «новой» России и который хотел сплотить своих немногочисленных последователей не общими идеалами и благородными целями, а общей ответственностью за совершенные преступления. Известно, что прототипом Верховенского был Сергей Нечаев (1847 – 1882), организовавший в конце 60-х годов тайное общество «Народная расправа». Нечаев призывал своих сторонников «во имя социализма» отвергнуть «изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благородства и даже самой чести». Нечаев заявлял: «Революционер знает только одну науку – науку истребления и разрушения. Он живет в мире только с этой целью. Не оставить камня на камне, как можно больше развалин, бесследная гибель большинства революционеров – такова перспектива. Яд, нож, петля – Революция все равно освящает»[523]523
  Из статьи Карякина Ю. о Достоевском Ф. (Проблемы мира и социализма. 1963, № 5.). Карякин сообщил автору данного очерка интересный факт: архив Нечаева, считавшийся утерянным, был возвращен на свое место после 1953 года «из канцелярии Сталина».


[Закрыть]. Культ своей личности, слепое повиновение «вождю», система взаимного шпионажа между социалистами, объединенными в отдельные ячейки, многоступенчатый обман всех членов организации, провокация – таковы, по Нечаеву, методы и условия торжества социализма.

Преступления, которые совершаются во время революции и после нее, дают нередко повод осуждать всякие революции и всякого революционера. В своей небольшой книге «Выход из лабиринта» Е. Н. Гнедин писал: «Я склонен взять под защиту революционный характер. Задача не простая и вызывающая у меня внутреннее сопротивление, когда я думаю о том, что "революционерами" объявляют себя на Западе оголтелые экстремисты, настоящие преступники против человечества.

Характер, толкуемый мною в положительном смысле, не проникнут духом ненависти, должен быть лишен фанатичной узости и догматической ограниченности. Я напоминаю, что из истории человечества и из индивидуальных судеб неустраним тот плодотворный революционный новаторский дух, который есть одновременно и дух трагедии. Яркими подтверждениями этой мысли богата всемирная история и литература. По многим причинам в советском обществе не в чести воспетый и осмеянный, плодотворный и губительный, рвущийся к звездам и погрязающий в земной трясине революционный характер, идеалист, революционный романтик. К нему сейчас в советском обществе относятся с гневом и осуждением пылкие молодые люди, отвергающие косную государственную систему, и со злобной иронией – самодовольные охранители системы. Революцию отрицают и благородные противники насилия, и корыстолюбивые бюрократы, опирающиеся на насилие государственной власти. Между тем ряд лет мятежные настроения были в нашей стране массовым явлением, когда возникли надежды, что Россия, вступив на путь революции, исполняет историческую миссию. Независимо от таких "космополитических" чаяний, в те годы революционные характеры сложились в различных слоях общества, в особенности в рабочей среде, но и в крестьянстве, когда казалось, что осуществимы давние ожидания справедливого передела земли. Мечта о справедливости сочеталась с революционностью»[524]524
  Гнедин Е. Выход из лабиринта. Нью-Йорк: Изд-во Чалидзе, 1982 г. С. 76 – 77.


[Закрыть].

Более метко и точно эти же мысли изложил в одной из своих статей 1918 года А. М. Горький. Он писал: «Наблюдая работу революционеров наших дней, ясно различаешь два типа: один, так сказать, вечный революционер, другой – революционер на время, на сей день.

Первый, воплощая в себе революционное прометеево начало, является наследником всей массы идей, двигающих человечество к совершенству, и эти идеи воплощены не только в разуме его, но и в чувствах, даже в области подсознательного. Он – живое, трепетное звено бесконечной цепи динамических идей, и при любом социальном строе он всей совокупностью своих чувств и мнений принужден на всю жизнь остаться неудовлетворенным, ибо знает и верит, что человечество имеет силу бесконечно создавать из хорошего – лучшее. Он жарко любит вечно юную истину, но не настолько …чтобы вбивать ее кулаком в сердце и головы людей, которые порабощены мертвой правдой прошлого…

Революционер на время, для сегодня, – человек, с болезненной остротой чувствующий социальные обиды и оскорбления – страдания, наносимые людьми. Принимая в разум внушаемые временем революционные идеи, он по всему строю чувствований своих остается консерватором, являя собой печальное, часто трагикомическое зрелище существа, пришедшего в люди как бы нарочно, чтобы исказить, опорочить, низвести до смешного, пошлого и нелепого культурное, гуманитарное, общечеловеческое содержание революционных идей.

Он прежде всего обижен за себя, за то, что не талантлив, не силен, за то, что его оскорбляли, даже за то, что некогда он сидел в тюрьме, ссылке, – влачил тягостное существование эмигранта. Он весь насыщен, как губка, чувством мести и хочет заплатить сторицей обидевшим его. Идеи, принятые им только в разум, но не вросшие в душу его, находятся в прямом и непримиримом противоречии с его деяниями, его приемы борьбы с врагом те же самые, что применялись врагами к нему, иных приемов он не вмещает в себе… Навыки его мысли понуждают его искать в жизни и в человеке прежде всего черты и явления отрицательные; в глубине души он исполнен презрения к человеку, ради которого однажды или стократно пострадал… Он относится к людям, как бездарный ученый к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких научных опытов, с тою, однако, разницей, что и бездарный ученый, мучая животных бесполезно, делает это ради интересов человека, тогда как революционер сего дня далеко не постоянно искренен в своих опытах над людьми. Люди для него – материал, тем более удобный, чем менее он (материал) одухотворен. Если же степень личного и социального самосознания человека возвышается до протеста против чисто внешней, формальной революционности, революционер сегодня не стесняясь угрожает протестантам карами, как это делали и делают многие представители очерченного типа.

Это холодный фанатик, аскет, он оскопляет творческую силу революционной идеи, и, конечно, он не может быть назван творцом новой истории, но он будет ее идеальным героем»[525]525
  Новая жизнь. Петроград, 1918. № 109, 6 июня (24 мая). См. книгу: Горький М. Несвоевременные мысли. Париж, 1971. С. 256 – 260.


[Закрыть].

Это очень меткое и точное горьковское определение «революционера на время» может быть полностью отнесено к Сталину. Странно, что сам Горький через 10 лет стал высказывать лишь очень «своевременные мысли» и в середине 30-х годов был одним из людей, весьма близких к Сталину. Горький не желал слышать о суровых методах коллективизации, о голоде 1932 – 1933 гг., он не вступился за арестованных в 1929 – 1931 гг. «буржуазных специалистов». Напротив, именно в это время Горький произнес свою печально известную фразу «Если враг не сдается, его уничтожают», которую следователи НКВД к месту и не к месту любили повторять в годы террора 30-х годов. Незадолго перед смертью Горький успел призвать к суровому осуждению Зиновьева и Каменева, клеветнически обвиненных в убийстве Кирова[526]526
  Мы не разделяем версию Исаака дон Левина, высказанную в его книге «Жизнь Максима Горького», о том, что Сталин приказал в 1936 году убить Горького, ибо последний пытался якобы спасать многих людей от полицейских репрессий и «твердо решил выстоять… в борьбе против Сталина».


[Закрыть].

Мы глубоко убеждены, что Сталин никогда не стремился к реставрации капитализма в нашей стране. Но своими преступными методами и действиями он нанес большой ущерб делу социализма, практически ликвидировав и без того крайне ограниченную социалистическую демократию. Сталин подорвал руководящую роль партии в советском обществе и нанес серьезный удар по союзу рабочего класса и крестьянства в нашей стране.

И все же, ломая и разрушая многое из того, что было сделано в нашей стране после революции, Сталин вынужден был во многих случаях как-то приспосабливаться к тем необратимым переменам, которые уже произошли в обществе, к настроениям и требованиям трудящихся масс. Сталин был вынужден не только на словах выдвигать марксистские положения, он должен был в ряде случаев и действовать как марксист. Сталин уничтожил многих выдающихся деятелей советской интеллигенции. Но Советское государство не могло обойтись без интеллигенции. Поэтому и в 30-е годы продолжали осуществляться различные меры по расширению системы образования в стране и созданию новой советской интеллигенции.

Проводя репрессии в Красной Армии и среди деятелей Коминтерна, Сталин оказал большую услугу фашистской Германии. Но после ее нападения на СССР Сталин должен был выступить не только с лозунгами национального освобождения, но и с антифашистскими лозунгами, что привело не только к военному, но и морально-политическому поражению фашизма в западных странах.

Сталин был озабочен сохранением не только своей власти, но и популярности. Он не был безразличен ни к мнению современников, ни к мнению потомков. Он хотел распространить свое влияние на десятилетия и века, и это желание отражалось на его поведении. Не из любви к страдающему человечеству Сталин пришел к революции и социализму. Он пришел к большевикам из жажды власти и из тщеславия. Еще в Туруханской ссылке Сталин не только читал, но и внимательно изучал книгу Н. Макиавелли «Государь». Один из друзей известного советского режиссера М. И. Ромма, сын видного большевика-подпольщика рассказал однажды любопытную историю. В 1912 году, когда другу Ромма было еще 9 лет, в их московскую квартиру пришел какой-то кавказец. Он поговорил с отцом, и отец тотчас ушел. Кавказец остался в квартире и разговорился со смышленым мальчиком. Часа через четыре в прихожей раздался звонок. Мальчик вскочил, но кавказец остановил его. «Падажди, падажди, – сказал он мальчику, взял его одной рукой за плечо, а другой сильно ударил по щеке. – Нэ плачь, нэ плачь, мальчик. Запомни, сэгодня с тобой разговаривал Сталин»[527]527
  Свидетельство М. И. Ромма.


[Закрыть].

Пришла мать, потом и отец, который сразу ушел со Сталиным. Мальчик вечером рассказал родителям о странном поведении гостя. Все возмутились, но не находили объяснения. Только потом они узнали, что во многих горных деревеньках Грузии был обычай: если в крестьянскую хижину приходил местный князь, то крестьянин звал в дом сына, сильно бил его по щеке, говоря при этом: «Запомни, сегодня наш дом посетил князь такой-то».

Большевистская партия всегда была для Сталина лишь инструментом для достижения его собственных целей. Он был равнодушен к рядовым членам партии и недоступен и чужд для простых людей. Он не встречался с рядовыми людьми, не бывал на фабриках, заводах, в колхозах и не испытывал потребности в таких встречах.

Поэтому и идеи социализма утратили для него тот смысл, который вкладывали в них Маркс, Энгельс и Ленин. А может быть, поверив в свою исключительность, Сталин стал думать, что в сравнении с величием его дел преступления, на которые он был вынужден пойти, являлись мелочью, издержками движения. На деле же ни один из врагов Коммунистической партии и Октябрьской революции не смог принести делу социализма больше вреда, чем это сделал Сталин.

10
О НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ ПРИЧИНАХ МАССОВЫХ РЕПРЕССИЙ 1937-1938 гг.

Мы говорили выше главным образом об уничтожении наиболее крупных руководителей партии и государства. Но репрессии 1937 – 1938 гг. приобрели необычайно широкий характер, затронув сотни тысяч и миллионы людей из всех слоев населения, о существовании которых Сталин не знал и которые не представляли для его власти никакой опасности. Этот характер массовых репрессий объясняется переплетением многих причин и процессов. Мы назовем ниже лишь некоторые из них.

Наиболее распространенной формулой для объяснения массовых репрессий, возникшей еще во времена Сталина, была поговорка «Лес рубят – щепки летят». Предполагалось, что наиболее крупные из арестованных деятелей партии являются действительно врагами народа, создавшими конспиративную контрреволюционную организацию, опирающуюся на бывших лидеров оппозиции. Но при быстром и решительном разгроме этой организации были допущены излишества и перегибы и пострадали некоторые честные советские люди.

Надо сказать, что такого рода версию насаждали порой и сами работники НКВД. Так, например, по свидетельству бывшего работника аппарата ЦК ВКП(б) Е. П. Фролова, в одном из своих выступлений перед ответственными работниками Н. Ежов заявил, что СССР переживает грозное время, что приближается война с фашизмом и органы НКВД должны уничтожить все вражеские гнезда в нашей стране. «Конечно, – сказал Ежов, – в этой борьбе с фашистскими агентами будут и невинные жертвы, мы ведем большое наступление на врага, и пусть не обижаются, если мы кого-нибудь заденем локтем. Лучше пусть пострадают десятки невиновных, чем пропустить одного шпиона. Лес рубят – щепки летят».

Сегодня мы знаем, какой рубился лес, какие падали деревья и какие летели щепки. Но в каком-то ином смысле эта версия заслуживает внимания. Нет ничего удивительного, что гибель каждого из выдающихся деятелей Советского государства действительно сопровождалась арестами сотен, а иногда и тысяч людей. Ведь каждый из арестованных рассматривался как член какой-то подпольной террористической группы, какого-либо «центра» или «блока». Поэтому от него требовали не только признания своей вины, но и выдачи «соучастников». В некоторых управлениях НКВД были свои «нормы» – если второй секретарь обкома должен был назвать на следствии не менее 20 «соучастников», то первый секретарь обкома должен был назвать не менее 40 – 50 «соучастников». Арест наркома вызывал репрессии против сотен работников наркомата. Арест секретаря ЦК или члена Политбюро, а также бывшего лидера оппозиции порождал репрессии против тысяч людей.

Среди части арестованных возникла особая теория. Они называли на следствии сотни фамилий, полагая, что чем больше будет в стране невинно арестованных, тем быстрее партия разберется в чудовищной нелепости происходящего и схватит за руку органы НКВД. Е. С. Гинзбург пишет в первом томе своих воспоминаний об одном из учеников Бухарина биологе В. Н. Слепкове, который назвал на следствии 150 «соучастников». «Надо разоружаться перед партией», – восклицал он на очных ставках с оклеветанными людьми, хотя никто из них не «вооружался» против партии. Генерал А. Горбатов встретился в заключении с человеком, который оклеветал подобным образом более трехсот человек. В одной из камер Центральной тюрьмы на Лубянке Е. Н. Гнедин встретил механика, который, по его словам, «записал весь пароход». С. О. Газарян писал в своих воспоминаниях о некоем Гегия из Самтредиа, который оговорил на следствии всех районных работников и всех известных ему членов партии. Он был уверен, что нелепость его показаний быстро приведет к его освобождению. Но суд нашел эти показания убедительными. Гегия был расстрелян, а большинство названных им лиц арестовано.

«К концу 1937 года, – свидетельствует Я. И. Дробинский, – в Минской центральной тюрьме боролись две точки зрения… Первая точка зрения гласила: "Пишите больше, выполняйте и перевыполняйте требования следствия. Проводимые репрессии – это провокация, это гнойный нарыв, чем скорее он вырастет, тем скорее лопнет. Для того чтобы он вырос, втягивайте больше людей. Всякое действие равно противодействию…" И другая точка зрения – "бороться, не идти ни на какие компромиссы, не клеветать ни на себя, ни на других. Выдержать все пытки, мучения, голод. Не выдержал, поскользнулся – снова подниматься, царапаться. Весь ободранный до крови, до последних сил, пока дышишь – борись, борись, борись…"»[528]528
  Дробинский Я. И. Неопубликованные мемуары. (Из архива автора.)


[Закрыть].

И такие же споры шли в других тюрьмах. По свидетельству Н. К. Илюхова, старого большевика, сподвижника С. Лазо и бывшего деятеля оппозиции, оставшегося в живых и реабилитированного в 1956 году, он встретил в одной из тюрем видного соратника Троцкого Г. Сокольникова, который призывал Илюхова не только подписывать протоколы следствия, но выдумывать любые показания на всех тех, кто помогает Сталину, – на работников сталинского аппарата, на работников НКВД. Сокольников говорил: «Тяните за собой как можно больше плохих людей, оберегайте хороших». Разумеется, такая установка была совершенно ложной, она соответствовала планам и замыслам самого Сталина. Огромные масштабы репрессий его не пугали. Впрочем, и при отсутствии «показаний» и «признаний» органы НКВД арестовывали для «профилактики» многих сослуживцев, друзей, даже случайных знакомых «врагов народа». И было очень трудно остановить этот все разраставшийся цепной процесс.

Массовый характер репрессий был связан также с позорной практикой ареста и ссылки родственников, в первую очередь жен, взрослых детей, а часто родителей, братьев и сестер тех людей, которые были объявлены «врагами народа». Жестокая расправа постигла, например, семью М. Н. Тухачевского. В заключении погибли его мать Мавра Петровна, жена Нина Евгеньевна, родные братья Александр и Николай. Были арестованы, но остались живы четыре сестры Тухачевского и его дочь Светлана. В заключении оказались и несколько женщин, с которыми, по данным НКВД, Тухачевский в разное время имел близкие отношения. Были арестованы восемь родственников А. Енукидзе.

«…В мае 1938 года, спустя семь месяцев после мужа, взяли и меня, – вспоминала об этом страшном времени Каледина-Швер, – отняли Сашеньку… Он умер в детприемнике НКВД… В тюремной камере нас было 40 или 50, все "ЧСИР" – "члены семей изменников родины". Стиснув зубы, переносили мы глумления, издевательства. Верили в благополучный исход, ждали его. Но прошло три месяца, и нас повезли. Куда, зачем – никто не знал… Везли две недели в телячьих вагонах… Длинный, длинный эшелон, набитый одними женщинами… Однажды поезд остановился в поле. В вагон влез офицер, открыл планшет, стал вынимать пакет за пакетом, называл фамилию и сроки… "За что?" – этот вопрос засел мне в голову и в душу… Восемь лет! Пять! Восемь! Восемь! Пять! Я услыхала свою фамилию:

– Каледина-Швер – восемь лет!

Кто-то спросил: "А почему одним восемь лет, другим – пять? Вина у всех одна: мы жены мужей-коммунистов! И многие сами коммунисты!"

Офицер помедлил с ответом, потом улыбнулся и сказал: "Любимым женам дали восемь, а нелюбимым – пять лет!" Он еще шутил, этот глашатай произвола!.. Привезли нас в Акмолинск. Оттуда – за 30 километров, в "26-ю точку", за колючую проволоку, а бараки на триста-четыреста человек. В лагере скопилось до восьми тысяч жен. Мы прозвали его "АЛЖИР" – "Акмолинский лагерь жен изменников родины"»[529]529
  Дьяков Б. Повесть о пережитом. М., 1966. С. 180 – 181.


[Закрыть].

И таких же точно лагерей «ЧСИР» было создано немало во всех отдаленных районах нашей страны. Десятки тысяч женщин были отправлены даже в северные лагеря – на Колыму, в Воркуту, где их использовали и на земляных работах, и на лесоповале.

«…Жены, жены, – писал Вас. Гроссман, – московские, ленинградские, киевские, харьковские; печальные, практичные и не от мира сего, грешные, слабые, кроткие, злые, смешливые, русские и нерусские, женщины в каторжных бушлатах. Жены врачей, инженеров, художников, агрономов, жены маршалов и химиков, жены прокуроров и раскулаченных хуторян, российских, белорусских, украинских хлеборобов. Все они ушли за своими мужьями в скифский мрак барачных курганов. Чем знаменитее был погибший "враг народа", тем шире круг женщин, ушедших за ним в лагерный путь: жена, бывшая жена, самая первая жена, сестры, секретарши, дочь, подруга жены, дочь от первого брака»[530]530
  Гроссман В. Все течет: Повесть. (Цит. по рукописи) Издана за границей. В СССР повесть не опубликована.


[Закрыть].

В отдельных случаях аресту подвергались даже несовершеннолетние дети видных советских деятелей. В 14 – 16-летнем возрасте были арестованы сын Якира, дочь Антонова-Овсеенко (сына арестовали в 20-летнем возрасте), дети Постышева, Косиора, Каменева, Медведя, Гарькавого, Баумана, Кодацкого, Томского, Сосновского, Попова и многих других. Были случаи расстрела не только жен и взрослых детей «врагов народа», но и несовершеннолетних подростков. Так, например, в Абхазии были арестованы Рауф Лакоба, Тангизи Николай Лакоба и Инал-Ина Николай. Им было по 14 – 16 лет.

«Следствием установлено, – говорилось в обвинительном заключении, – что Лакоба Рауф Несторович после разоблачения его отца Нестора Лакобы как врага народа, руководителя контрреволюционной, шпионской террористической организации правых в Абхазии, сгруппировал вокруг себя антисоветски настроенных сыновей репрессированных врагов народа, совместно с которыми проводил дезорганизаторскую работу в школе, систематически вел контрреволюционную агитацию, направленную на дискредитацию мероприятий партии и правительства… Унаследовавшие от своих родителей – врагов народа – контрреволюционные взгляды все проходящие по данному делу обвиняемые, будучи ярыми противниками существующего строя, в 1937 году объединились в контрреволюционную группу и повели подрывную работу… Ввиду того, что все обвиняемые к моменту совершения ими преступления были несовершеннолетними, настоящее дело направить на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР». В1940 году все четверо юношей были расстреляны по приказу Берии[531]531
  Копия этого документа имеется в архива автора.


[Закрыть].

Вопиющее беззаконие таких карательных акций против жен и детей «врагов народа» очевидно. Правда, еще за несколько лет до периода массовых репрессий в нашей стране был принят закон о высылке в отдаленные районы страны всех членов семьи изменников Родины. И по смыслу, и по букве этого закона речь шла о семьях людей, бежавших за границу и поэтому недосягаемых для советского правосудия. Конечно, и в этом случае несправедливо было наносить удар не по самому перебежчику, а по его ни в чем не повинным родственникам. Но в 1936 – 1938 гг. этот жестокий закон был несправедливо распространен и на многих так называемых «врагов народа», которые жили и работали в СССР и не собирались бежать за границу.

Многих детей «врагов народа» арестовали и сослали позже, когда они стали старше. В 1944 году были арестованы дети Бубнова и Ломинадзе, большая кампания по аресту детей «врагов народа» была проведена в Москве и Ленинграде в 1949 году. В эту кампанию попали и были высланы молодые люди – студенты из семей писателя Артема Веселого, комкора Базилевича, бывшего лидера «рабочей оппозиции» Шляпникова, дочь Петра Смородина, дочь Н. И. Бухарина и многие другие.