Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

В результате войска генерала Кирпоноса были разбиты, штаб погиб, были убиты в бою Кирпонос и Тупиков. В обороне страны на юге открылась огромная брешь, в которую устремились немецкие армии, занимая новые области на востоке и юге.

Неразбериха первых месяцев войны усугублялась нечеткой системой военного руководства. Адмирал Кузнецов писал: «Лишь с началом войны стала наспех создаваться организация руководства войной, которую следовало подготовить уже давно, в спокойное мирное время. 23 июня 1941 года была создана Ставка Главного Командования с наркомом обороны С. К. Тимошенко во главе. И. В. Сталин числился лишь одним из членов этой Ставки. 10 июля учредили Ставку Верховного Командования. 19 июля, почти через месяц после начала войны, И. В. Сталин был назначен наркомом обороны, и только 8 августа Ставка Верховного Командования была реорганизована в Ставку Верховного Главнокомандующего. И. В. Сталин с этого числа занял пост Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами»[747]747
  Военно-исторический журнал. 1965, № 9. С. 66.


[Закрыть].

Итоги боев на советско-германском фронте в июне-сентябре 1941 года известны. Несмотря на упорное сопротивление, Красная Армиия потерпела тяжелое поражение и отошла на восток на сотни километров. Только убитыми и пленными Красная Армия потеряла более 3 миллионов человек. Потери немецких войск составили до 30 сентября 1941 года 550 тысяч человек[748]748
  Коммунист. 1966, № 17. С. 49. По другим данным, общие потери СССР к 1 октября 1941 г. достигали 5 миллионов человек убитыми, ранеными и более всего – пленными, а потери противника достигали 1 миллион убитыми, ранеными и пленными.


[Закрыть]. Потери нашей армии приходились на основной кадровый состав и были поэтому особенно чувствительны. Армия потеряла также большую часть своих танков, самолетов, орудий.

Несомненно, надо сказать при этом, что и немецкое командование было разочаровано итогами боев за июнь – сентябрь 1941 года. По первоначальным планам Гитлера к 1 октября германские армии должны были уже разгромить СССР и выйти к Волге, овладев Москвой и Ленинградом. Однако упорные бои под Смоленском, Киевом, Одессой, Ленинградом нарушили все графики продвижения германских войск. Советское руководство предприняло громадные усилия по восполнению потерь. Только с конца июня до сентября 1941 года в нашей стране было сформировано и направлено на фронт более 300 дивизий. Между тем Генеральный штаб, планируя войну, предполагал, что СССР сможет сформировать за полгода не более 60 дивизий. При отступлении Красной Армии на восток было эвакуировано более полутора тысяч промышленных предприятий. Эти данные, однако, можно истолковывать по-разному. Если бы Красная Армия не понесла летом 1941 года столь больших потерь, то не было бы необходимости в спешном порядке формировать и посылать на фронт сотни дивизий, чаще всего не обеспечивая их достаточным количеством тяжелого вооружения и даже винтовок и не завершая военной подготовки как новобранцев, так и солдат более старших возрастов. В бой вводились все резервы, и никто не думал, что война может продлиться еще несколько лет. Плохая подготовка вновь сформированных дивизий также вела к тяжелым потерям. С еще большим основанием это можно сказать о полках и дивизиях народного ополчения, к созданию которых Сталин призвал в своей речи 3 июля 1941 г.

30 сентября 1941 года германские войска начали генеральное наступление на Москву. Они торопились закончить войну до наступления зимы. В первые дни наступления противник добился крупного успеха. Линия фронта была прорвана в нескольких местах. Немцы прорвали оборону не только Западного фронта, но и отстоявшего от него в 80 – 120 километрах Резервного фронта и окружили крупные соединения Красной Армии. В районе Вязьмы была окружена большая часть подразделений 19-й, 20-й, 24-й и 32-й армий. Две армии – 3-я и 13-я – были окружены в районе Брянска. Механизированные танковые колонны противника захватили Орел, Брянск, Калугу, Малоярославец и многие другие города. На пути к Москве не было сплошной линии фронта, не было даже войск, с помощью которых можно было прикрыть образовавшиеся бреши. Окруженные армии продолжали сражаться, сковывая таким образом десятки дивизий противника. Однако сопротивление окруженных шести армий не могло продолжаться долго. По свидетельству маршала А. М. Василевского, тяжелые поражения Красной Армии в начале октября 1941 г. были следствием неправильного определения Ставкой возможного направления главного удара немцев, вследствие чего на главных направлениях начавшегося наступления противника наша армия не имела необходимой глубины обороны. «Вся сложность создавшейся обстановки, – писал Василевский, – заключалась в том, что к моменту прорыва противником обороны войск на московском направлении в распоряжении Ставки Верховного Главнокомандования непосредственно в районе Москвы стратегических резервов, способных прикрыть столицу, не было. Имевшиеся резервы были израсходованы на усиление войск Западного и Брянского фронтов, на создание прочной обороны в тылу Западного фронта – на так называемой Вяземской линии обороны, наконец, в связи с тяжелыми для нас событиями – на Юго-Западном фронте, под Киевом. В значительной степени осложнило обстановку на московском направлении и неправильное построение здесь обороны, которое было произведено Ставкой и Генеральным штабом»[749]749
  Коммунист. 1966, № 17. С. 52.


[Закрыть].

О серьезных ошибках Сталина при руководстве обороной Москвы в октябре 1941 года писали также маршалы Г. К. Жуков и И. С. Конев. По их свидетельству, в осеннем наступлении гитлеровцев фактор внезапности отсутствовал. Еще с начала сентября немецкое командование начало создавать на московском направлении ударные группировки и готовиться к наступлению. 15 сентября командующий Западным фронтом И. Конев был вызван в Москву. Сталин обсудил с ним некоторые проблемы строительства армии и вопрос об учреждении орденов Суворова и Кутузова. Но как писал позже Конев, «Ставка на этом совещании не обсуждала со мной задачи фронта, ничего не было сказано об усилении фронта войсками и техникой, не затрагивался вопрос о возможности перехода фашистских войск в наступление. Генеральный штаб также не дал никакой ориентировки»[750]750
  Конев И. С. Битва за Москву. М., 1966. С. 33.


[Закрыть].

Когда 4 октября уже после прорыва обозначилась угроза выхода крупных танковых соединений противника в тыл Западного фронта, Конев доложил Сталину по ВЧ об обстановке и угрозе окружения нескольких армий. Сталин выслушал Конева, но не принял никакого решения. Конев связался с начальником Генштаба Б. М. Шапошниковым и повторил свой доклад. Шапошников обещал доложить Ставке. Однако разрешения к отступлению на Гжатский оборонительный рубеж Западный фронт в этот роковой день так и не получил. Эта медлительность Ставки и привела к окружению четырех армий. Когда к середине октября разгром окруженных советских войск был завершен, на пути германских дивизий к Москве еще не было создано нового прочного заслона. 10 октября войска Резервного и Западного фронтов были объединены в общий Западный фронт, командующим этим фронтом был назначен Г. К. Жуков. Из армий правого крыла, прикрывавших Москву, был создан Калининский фронт во главе с И. Коневым. Немецкие войска продвигались вперед, имея более чем двукратное преимущество в численности солдат и техники. Создалась реальная угроза столице. Большинство правительственных учреждений после 5 октября было переведено в Куйбышев. 15 октября А. С. Щербаков, возглавлявший в те годы Московскую партийную организацию, созвал на срочное совещание секретарей райкомов партии. Инструкции свидетельствовали о чрезвычайности положения. Было приказано оставить в Москве лишь тех, кто имел специальные задания: взрывников, подпольщиков и др. Остальным – покинуть город. Главным путем для эвакуации должна была стать Горьковская область. Угроза падения Москвы была столь велика, что было решено использовать опыт 1812 года, т. е. покинуть город, если не удастся отстоять его в боях. В срочном порядке началась подготовка к взрыву электростанций, части метро, а также тех предприятий, которые трудно было эвакуировать. Все это не могло остаться в секрете от населения, и уже на следующий день 16 октября среди москвичей возникла тревога и сотни тысяч людей стали покидать город самостоятельно. Это неорганизованное бегство породило неразбериху, а в ряде случаев настоящую панику. Для отъезда из Москвы Ставки и лично Сталина был подготовлен специальный поезд и, по многим свидетельствам, в ночь на 16 октября Сталин покинул Москву. Однако ни в Горьком, ни в Куйбышеве Сталин не появлялся. По свидетельству К. М. Симонова, специальный поезд отошел от Москвы, но менее чем через сутки Сталин, получив от командующих фронтами очередные сводки, решил вернуться в Кремль.

Этот незначительный эпизод, ничего общего не имеющий с поведением Сталина в начале войны, очень волнует, однако, многих поклонников Сталина, которые пытаются отрицать, что Сталин хотя бы и на короткое время покидал Москву в 1941 году. Писатель П. Л. Проскурин в романе «Имя твое» рассказывает нам и о событиях в Москве в октябре 1941 года, и о поведении Сталина. Чтобы показать, с каким пиететом изображают Сталина наши сталинисты, приведем отрывок из романа П. Проскурина: «Ему (Сталину) вспомнилось состоявшееся в осень сорок первого решение о необходимости его немедленного отъезда из Москвы в Куйбышев, и в памяти четко возникло утро девятнадцатого октября, Рогожско-Симферопольский тупик, спецпоезд, пустынная платформа, терпеливо ждавшие пришедшие провожать его товарищи… Это был один из немногих моментов в его жизни, когда надо было определить предстоящий шаг настолько безошибочно, что каменно онемевшей спиной он чувствовал безграничную настороженность огромного города, оказавшегося сейчас в самом острие, в самом средоточении мировых потрясений, невиданных по ожесточенности и глобальности перекрута мировых сил.

Он был лишь смертельно уставший в последние тяжкие месяцы человек, но именно поэтому, именно в тот момент на пустынной платформе Рогожско-Симферопольского тупика в непрерывном пугающем двухчасовом хождении, во время которого к нему ни один из присутствующих не решился приблизиться, он не столько умом, сколько сердцем ощутил неимоверный груз ответственности, и никому другому он не мог ничего, ни одной крупицы этого неимоверного груза переложить на плечи; почувствовал еще раз почти живой, гневный крик бессмертного города. Никто не видел его лица; дойдя до края платформы своим неспешным характерным шагом, он, не говоря никому ни слова, круто повернулся, горбясь больше обычного, прошел к своей машине, сел в нее и уехал назад»[751]751
  Москва. 1977, № 2 – 5.


[Закрыть].

В этом отрывке мне кажется фальшивым все – и приписываемые Сталину мысли, и дата – 19 октября, когда положение под Москвой временно стабилизировалось и вопрос отъезда Сталина уже не возникал. Но очевидно и то, что Проскурин хорошо знает действительные факты этих тяжелых для Москвы дней, о которых он, однако, сознательно умалчивает.

Бывший министр авиационной промышленности А. И. Шахурин подробно рассказывает в своих воспоминаниях о московском дне 16 октября 1941 года. Утром этого дня он побывал на одном из эвакуируемых авиационных заводов, затем его срочно вызвали в Кремль к Сталину. «Кремль выглядел безлюдно. Вошел в переднюю. Раздеваюсь и прохожу вперед по коридору. Обычно встречи происходили в столовой. Вхожу в столовую, и одновременно из спальни показывается Сталин. Он, как всегда, курит и ходит. В столовой прямо перед входом – стол, налево буфет, справа по стене книжные шкафы, но сейчас в них книг нет. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги (позднее он стал носить военную форму). Вошли члены Политбюро. Сталин здоровается со всеми, продолжая курить и ходить. Потом он остановился и спросил, ни к кому особенно не обращаясь: "Как дела в Москве?" Все молчат, смотрят друг на друга. Я не выдержал и говорю:

– Был на заводах утром. На одном заводе удивились, увидев меня. А мы, сказала одна работница, думали, что все уехали. На другом заводе рабочие возмущены тем, что не всем выдали деньги; им сказали, что увез директор, а на самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.

Сталин спрашивает у Молотова: "А Зверев где?" Молотов отвечает: "В Горьком".

– Нужно немедленно перебросить самолетом дензнаки.

Я продолжаю: трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты.

Сталин обращается к Щербакову, спрашивает, почему так обстоит дело, но не дождавшись ответа, повернулся и опять начал ходить, затем сказал: "Ну, это еще ничего, я думал, будет хуже". И добавил, обращаясь к Щербакову: "Нужно немедленно наладить работу трамваев и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена". Совещание было коротким. Через несколько минут Сталин сказал: "Ну, все". И мы разошлись, каждый по своим делам»[752]752
  Вопросы истории. 1975, № 3. С. 142 – 143.


[Закрыть].

Это совещание, о котором пишет Шахурин, несомненно было. Но весь его характер, не совсем обычный стиль поведения и реплик Сталина ясно показывают, что подобное совещание могло происходить, когда Сталин после неожиданного отъезда столь же неожиданно дня через два вернулся в свою квартиру в Кремль. Иначе как объяснить его неосведомленность положением в городе и его реплику «я думал, будет хуже»? Как будто кто-то мог остановить метро и трамваи, закрыть булочные и магазины и разрешить наркому финансов А. Г. Звереву перебраться в Горький без предварительного согласования со Сталиным! Я думаю, что это совещание происходило не 16, а 17 октября, когда паника в Москве начала утихать. Во всяком случае, именно 17 октября А. С. Щербаков выступил по радио по поручению ЦК ВКП(б) и заявил, что армия, ополчение и москвичи будут драться за Москву до последней капли крови, чтобы сорвать планы гитлеровцев[753]753
  Великая Отечественная война Советского Союза: Краткая история. М., 1970. С. 120.


[Закрыть].

Усилиями защитников Москвы немецкие войска были остановлены к концу октября на Западном, Калининском и Брянском фронтах. Для продолжения наступления они нуждались в отдыхе и перегруппировке. На это потребовалось более двух недель, которые с успехом были использованы советским командованием. В начале ноября 1941 года Г. К. Жуков доложил Сталину, что немцы заканчивают подготовку своих ударных группировок и, видимо, в скором времени перейдут в наступление. Сталин приказал сорвать готовящийся удар упреждающими ударами Красной Армии. Жуков пытался доказать нецелесообразность такого решения, ссылаясь на отсутствие резервов, растянутость линии фронта и т. п. «Вопрос о контрударах считайте решенным, – отрезал Сталин. – План сообщите сегодня вечером»[754]754
  Конев И. С. Битва за Москву. М., 1966. С. 98 – 99.


[Закрыть].

Как и следовало ожидать, контрудары войск Западного фронта не дали тех результатов, которых ждала от них Ставка. Напротив, эти контрудары, по свидетельству Жукова, лишили Западный фронт необходимых резервов и затруднили отражение начавшегося 15 ноября 1941 года наступления гитлеровцев. Тем не менее в ноябре германским войскам уже не удалось прорвать советскую оборону. Они продвигались вперед медленно, с упорными боями, неся большие потери. Силы защитников Москвы пополнились вновь сформированными дивизиями и войсками, переброшенными с Дальнего Востока. Инициатива стала переходить к Красной Армии. Хотя германские войска находились уже в 20 – 30 километрах от столицы, вести наступление дальше без новой перегруппировки сил они были не в состоянии. Однако произвести эту перегруппировку они не успели. Хотя Западный, Калининский и Юго-Западный фронты имели меньше войск и техники, чем немецкая армия, наши войска, используя свежие части, неожиданно перешли в наступление и в течение 5 – 15 декабря нанесли крупные поражения немецким армиям. К 7 января 1942 года это первое зимнее контрнаступление Красной Армии завершилось. Противник был отброшен на 100 – 250 километров от Москвы.

Победа под Москвой имела громадное стратегическое, моральное и политическое значение. Однако, подводя итоги в декабре – январе 1941/1942 г., следовало трезво оценить возможности армии и страны. Красная Армия еще не имела преимущества над противником ни в численности войск, ни в технике. Эвакуированные на восток предприятия еще не могли наладить производство. Поэтому последние месяцы 1941 года были временем наибольшего падения уровня военного производства в стране. Мобилизационные запасы оказались полностью израсходованными. Текущее производство только наполовину удовлетворяло потребности фронта и новых резервных формирований. В этих условиях, планируя основные задачи зимней кампании, советское руководство должно было обратить главное внимание на увеличение военного производства, на укрепление армии, на пополнение и отдых ослабленных в летних и осенних боях дивизий. Этим задачам отвечала установка на стратегическую оборону. Наступление могло планироваться лишь на отдельных участках фронта. Это понимал Генеральный штаб, но этого не понимал Сталин. Переоценивая первые успехи Красной Армии и недооценивая силу германской армии, Сталин дал директиву о начале всеобщего наступления Красной Армии на всех фронтах. Еще в 1966 году в своих воспоминаниях Г. Жуков писал: «5 января 1942 года меня вызвали в Москву для обсуждения плана дальнейших действий… Как выяснилось, Верховный Главнокомандующий намеревался помимо контрнаступления фронтов западного направления осуществить переход в наступление советских войск на всех других направлениях, целью которого являлся бы разгром противника под Ленинградом, западнее Москвы и на юге страны… План общего наступления был очень большой, но для его выполнения мы тогда не имели ни сил, ни средств.

– Кто желает высказаться? – спросил Сталин, после того как начальник Генерального штаба изложил весь этот план.

Я попросил слова и доложил, что на западном стратегическом направлении, где создались более благоприятные условия и противник не успел еще восстановить боеспособность своих частей, фронтам надо продолжить наступление. Но для этого необходимо пополнить их личным составом, боевой техникой и усилить резервами, в первую очередь, танковыми частями, без чего трудно выполнить планируемые задачи. Что касается наступления наших войск под Ленинградом и на юго-западном направлении, то там они стояли перед необходимостью прорывать серьезную оборону и без наличия мощных артиллерийских средств не смогут сделать этого, а только измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери…

Из реплик, брошенных Сталиным, я понял, что решение принято и пересмотрено не будет. Однако выступивший вслед за мной Н. А. Вознесенский также высказался против общего наступления. Он аргументировал это тем, что мы не располагаем материальными возможностями, достаточными для одновременного выступления всех фронтов. Дав ему закончить, Сталин сказал: "Я говорил с Тимошенко, он за то, чтобы наступать. Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной". Сталина поддержали Маленков и Берия… Больше желающих высказаться не было. Верховный Главнокомандующий завершил обсуждение словами:

– На этом, пожалуй, и закончим разговор»[755]755
  Военно-исторический журнал. 1966, № 10. С. 79 – 80.


[Закрыть].

Как и следовало ожидать, общее наступление советских войск в январе – феврале 1942 года окончилось неудачей. Красной Армии не удалось разгромить ни одной из главных немецко-фашистских группировок. Операции, проводившиеся с этой целью, остались незавершенными. Как указывалось в «Краткой истории Отечественной войны», «нерасчетливо предприняв одновременно наступления на всех важнейших направлениях, Ставка тем самым распылила стратегические резервы. Находившиеся в ее распоряжении девять армий были равномерно распределены между фронтами. И получилось так, что когда для завершения окружения и ликвидации главных сил центральной группировки противника потребовалось ввести дополнительные силы, необходимых резервов у Ставки не оказалось»[756]756
  Краткая история Великой Отечественной войны. М., 1965. С. 138.


[Закрыть].

Более того, когда зимнее наступление уже выдохлось и переход к обороне стал еще более настоятельным, Сталин все еще подгонял войска своими приказами идти вперед. Так, например, 20 марта он приказал разгромить крупную ржевско-оленинско-вяземскую группировку противника. Войска западных фронтов пытались сделать это, но безрезультатно. Даже в апреле Сталин все еще приказывал наступать, хотя весенняя распутица осложнила и действия войск, и их снабжение. В результате советские войска подошли к весенне-летней кампании 1942 года измотанными и ослабленными. Это было одной из причин неудач советских войск летом 1942 года. После того как трудная кампания января – апреля 1942 г. была завершена, обе стороны стали активно готовиться к новой кампании. Как свидетельствует «Краткая история…», «у советского командования не было сомнений в том, что гитлеровцы в начале лета предпримут активные действия, с тем чтобы вырвать инициативу из наших рук и нанести решительное поражение Красной Армии. Перед Ставкой стояла задача своевременно разгадать замыслы врага и определить те стратегические направления, на которых суждено будет разыграться основным событиям… Ставка считала, что основные военные события с началом летнего периода должны будут вновь развернуться вокруг Москвы… Несмотря на доклады наших разведывательных органов (середина марта 1942 г.) о том, что центр тяжести весеннего наступления противника будет на юге, она продолжала в ущерб Югу (Юго-Западному и Южному фронтам) всемерно укреплять центральный участок»[757]757
  Там же. С. 153 – 154.


[Закрыть].

Хотя общей установкой в это время стала стратегическая оборона, Сталин не хотел расставаться с мыслью об окончании войны в 1942 году и поэтому приказал провести частные наступательные операции в районе Харькова и в Крыму, хотя на этих направлениях противник также готовился к наступлению и наши войска не имели здесь необходимого превосходства над ним. Чем кончились эти плохо подготовленные операции – известно. На Керченском полуострове наступление даже не началось, в самый разгар его подготовки немецкие войска начали свое наступление и полностью разгромили три советские армии. Крымский фронт потерял около 200 тысяч человек убитыми и пленными, а также всю боевую технику. Писатель К. Симонов считает бои на Керченском полуострове весьма показательными для оценки роли Сталина в войне, хотя сам Сталин и не руководил здесь военными действиями. К. Симонов писал: «Хочу привести пример операции, в которой наглядно столкнулись истинные интересы ведения войны и ложные, лозунговые представления о том, как должно вести войну, опиравшиеся не только на военную безграмотность, но и на порожденное 37-м годом неверие в людей. Я говорю о печальной памяти Керченских событиях 1942 года… Один из наших писателей-фронтовиков писал мне следующее: "Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул штабы армий и тяжелую артиллерию на самую передовую и т. д. Три армии стояли на фронте в 16 километров, дивизия занимала по фронту 600 – 700 метров, нигде никогда я не видел потом такой насыщенности войсками. И все слилось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал безумец, а не полководец".

Я был там же, где и автор этого письма, и хотя не вполне разделяю его лексику, подписываюсь под существом сказанного… Мехлис был глубоко убежден, что действует правильно, и именно поэтому с исторической точки зрения его действия на Керченском полуострове принципиально интересны. Это был человек, который в тот период, не входя ни в какие обстоятельства, считал каждого, кто предпочел удобную позицию в ста метрах от врага – неудобной в пятидесяти – трусом. Считал каждого, кто хотел элементарно обезопасить войска от возможной неудачи, паникером; считал каждого, кто реально оценивал силы врага, неуверенным в собственных силах. Мехлис, при всей своей личной готовности отдать жизнь за Родину, был ярко выраженным продуктом атмосферы 1937 – 1938 годов.

А командующий фронтом, к которому он приехал в качестве представителя Ставки, образованный и опытный военный, в свою очередь, тоже оказался продуктом атмосферы 1937 – 1938 годов, только в другом смысле – боязни противопоставить разумное решение безграмотному натиску "все и вся вперед", боязни с риском для себя перенести свой спор с Мехлисом в Ставку.

Тяжелые керченские события с исторической точки зрения интересны тем, что в них как бы свинчены вместе обе половины последствий 1937 – 1938 годов – и та, что была представлена Мехлисом, и та, что была представлена тогдашним командующим фронтом Д. Т. Козловым»[758]758
  Симонов К. М. Уроки войны и совесть писателя: Рукопись. (Из архива автора.)


[Закрыть].

Полной неудачей кончилось и наше наступление под Харьковом. Хотя советским войскам удалось в первые дни наступления продвинуться на несколько десятков километров, закрепить успех они не смогли. Более того, 17 мая в этом районе немцы сами перешли в наступление, создав реальную угрозу окружения советских армий. Новый начальник Генерального штаба А. М. Василевский внес в Ставку предложение о немедленном прекращении наступательных операций под Харьковом. Но Сталин, с согласия С. Тимошенко, отклонил это предложение. Вечером 18 мая Н. С. Хрущев, бывший членом Военного совета фронта, снова обратился к Сталину с просьбой о прекращении наступления. Но Сталин остался непреклонным. Он отдал приказ о прекращении наступления, когда положение вышло из-под контроля. Войска двух с лишним армий были окружены и в большинстве разбиты или пленены. И без того плохо обеспеченные войсками Южный и Юго-Западный фронты были ослаблены и не смогли сдержать натиска превосходящих сил противника, перешедшего в генеральное наступление на всем южном направлении. Остановить противника удалось только осенью 1942 года – на Волге у стен Сталинграда и у города Орджоникидзе на Северном Кавказе.

Мы не ставим своей задачей рассмотреть в нашей книге весь ход войны и все действия Сталина как Верховного Главнокомандующего. Война – это необычайно сложный процесс, в котором результат складывается из многих факторов. Несмотря на тяжелые поражения Красной Армии, война породила великую волну патриотизма, и новые миллионы советских людей поднялись на защиту своей страны. В годы войны возросли влияние и роль партийных органов, подорванные репрессиями предшествующих лет. В условиях войны многие партийные, государственные и военные работники получили значительную самостоятельность при решении военных, хозяйственных и государственных вопросов. Из толщи народа, партии, армии выдвинулись тысячи и тысячи более умелых и талантливых руководителей и военачальников. Сам ход событий заставил Сталина опираться на эту плеяду более молодых и способных военных и государственных работников. Патриотизм народа и армии, возросший опыт ее солдат, офицеров, генералов и маршалов, гигантская работа, проделанная в тылу по производству всех видов оружия, наконец, помощь союзных государств – вот главные факторы, которые обеспечили победу Советского Союза в войне с фашистской Германией и ее союзниками, несмотря на плохое стратегическое, а часто и неумелое оперативное руководство войсками со стороны Сталина.

Конечно, и Сталин в ходе войны кое-чему научился. С большой осторожностью, но достаточно определенно об этом писал маршал А. Василевский: «Генеральный штаб превратился в рабочий орган Ставки. Никакого другого специального аппарата для этой цели она не имела. Генштаб поставлял нужную информацию, обрабатывал ее и готовил предложения, на основе которых Ставка давала затем директивы. Сначала Сталин высказывал резкое недовольство деятельностью Генштаба. К тому же, не скрою, Сталин не всегда принимал оптимальные решения, не всегда проявлял понимание наших трудностей… Были в деятельности Сталина того времени и просчеты, причем иногда серьезные. Тогда он был неоправданно самоуверен, самонадеян, переоценивал свои силы и знания в руководстве войной. Он мало опирался на Генеральный штаб, далеко недостаточно использовал знания и опыт его работников. Нередко без всяких причин поспешно менял кадры военачальников. В таких условиях Генштаб не мог развернуться и работать в полную меру своих сил, не на должном уровне выполнял свои функции как рабочий орган Ставки… И. В. Сталин справедливо требовал, чтобы военные кадры решительно отказывались от тех взглядов на ведение войны, которые устарели. Но сам он это делал в то время не так-то быстро, как нам хотелось бы. Он был более склонен вести боевые действия до некоторой степени прямолинейно. Тут, конечно, помимо всего прочего, оказывало влияние на Сталина положение на фронтах, близость врага к Москве, продвижение его в глубь страны… Важной вехой была Сталинградская битва. Но, пожалуй, в полной мере владеть методами и формами вооруженной борьбы по-новому он стал лишь в ходе сражения на Курской дуге»[759]759
  Василевский А. М. Дело всей жизни. М., 1974. С. 126 – 127.


[Закрыть].

Сражение на Курской дуге произошло, как известно, более чем через 2 года после начала войны. Можно, однако, с уверенностью сказать, что при иной подготовке к войне, при более компетентном руководстве страной и армией в 1941 – 1942 гг., при разумной оценке опасности войны в июне 1941 года, а тем более при сохранении кадров военачальников, уничтоженных в 1937 – 1938 гг. война с гитлеровской Германией не продолжалась бы столь долго.

Действительно, директивы Сталина войскам в 1943 – 1945 гг. стали более обдуманными и правильными. Однако этот прогресс был все же у Сталина менее значительным и заметным, чем у большинства подчиненных ему полководцев. Хотя Сталин и занимал пост Верховного Главнокомандующего, он не был полководцем в том, не изжившем себя, смысле слова, которое означает конкретное руководство войсками в ходе битвы. Нельзя не отметить, что за четыре года войны Сталин выезжал на фронт только один раз – в начале августа 1943 года при подготовке Смоленской наступательной операции силами Калининского и Западного фронтов. 3 августа Сталин прибыл на КП Западного фронта, а 5 августа он побывал в селе Хорошево под Ржевом на КП Калининского фронта. Все остальное время Сталин руководил войной из Москвы, даже тогда, когда военные действия шли в 1944 – 1945 гг. далеко на Западе. Это было крайне неудобно для командующих фронтов, которые должны были часто покидать фронт и вылетать в Москву для утверждения своих планов и согласования операций. По свидетельству Жукова, Сталин плохо разбирался в тактических вопросах войны и в действиях воинских соединений меньших, чем армия. Что касается «организаторского таланта» Сталина, то он был основан на страхе перед репрессиями, которые не прекращались, как мы увидим далее, и в годы войны. Маршал С. С. Бирюзов писал в своих воспоминаниях: «Анализируешь сейчас многие факты военных лет и убеждаешься, как далеко он (Сталин) стоял от армии. Сталин был Верховным Главнокомандующим, но войска никогда не видели его на фронтах, а сам он ни разу не лицезрел солдата в боевых условиях. Больше того, в самый тяжелый, начальный период войны действующая армия не получала даже оперативных документов, подписанных самим Сталиным. Почти все такие документы подписывал в то время "по поручению Верховного Главнокомандующего" Б. М. Шапошников. Тогда, когда советские войска стали одерживать одну победу за другой, появились приказы за подписью Сталина. Не Сталин преподносил нам готовые рецепты, где, когда и как ударить противника. Планы нанесения этих ударов создавались коллективным умом многих людей – больших и малых военачальников. А осуществлялись они волей и несгибаемым мужеством всего советского народа, воодушевленного идеями защиты социалистического Отечества»[760]760
  Бирюзов С. С. Советский солдат на Балканах. М., 1963. С. 247, 256.


[Закрыть].