Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

Особо следует сказать здесь о незаконных репрессиях в странах народной демократии. В результате победы СССР в Отечественной войне в странах Восточной и Юго-Восточной Европы образовались государства, составившие блок союзных (и зависимых от СССР) стран, которые в нашей печати именовались обычно странами народной демократии. Послевоенная история этих стран богата событиями, которые требуют специального рассмотрения и анализа. Мы не имеем возможности говорить здесь об истории стран народной демократии в 1944 – 1948 гг., истории, содержащей многие примеры незаконных политических репрессий, подавления оппозиции и демократических свобод. К 1948 году отношения между Советским Союзом и странами народной демократии можно было бы назвать, по меткому определению Эрнста Генри (С. Н. Ростовского), отношениями «социалистического цезаризма». Сталин держал себя так, как будто руководители новых социалистических стран – это его вассалы, обязанные беспрекословно проводить в жизнь все его указания. Подобно какому-либо владетельному князю, Сталин рассматривал расширение социалистического лагеря как расширение своих личных владений. И если интересы той или иной страны или даже государственные интересы Советского Союза вступали в противоречия с честолюбивыми притязаниями Сталина, то он без колебания отдавал предпочтение своим личным притязаниям. Считая себя полным хозяином и верховным арбитром в социалистическом лагере, Сталин бесцеремонно вмешивался во внутренние дела компартий Восточной Европы, навязывая им свои часто шаблонные решения и нередко с крайней грубостью обращаясь с руководителями этих партий. Сталин явно вел дело к тому, чтобы превратить соседние социалистические страны из независимых, дружеских и союзных государств в протектораты СССР. Подобного рода политика должна была неизбежно породить недовольство не только чувствительных к национальным стеснениям масс мелкой буржуазии, но и значительной части рабочего класса и коммунистических партий. В условиях культа Сталина, насаждаемого во всех социалистических странах, это было чревато как внутренними, так и межгосударственными конфликтами.

Наиболее жесткие формы такой конфликт приобрел во взаимоотношениях Сталина с Югославской Народной Республикой, которая в 1945 – 1947 гг. считалась наиболее передовой из стран народной демократии. Именно в Югославии антифашистская вооруженная борьба в годы Второй мировой войны приняла наибольший размах, причем руководящая роль коммунистов в этой борьбе была неоспоримой. Сразу же после освобождения в Югославии были проведены наиболее глубокие по тем временам демократические и социалистические преобразования, в том числе аграрная реформа и национализация промышленных предприятий. Именно эти успехи привели к росту популярности югославских руководителей среди народных масс в самой Югославии и в других странах народной демократии. Никто не мог сказать, что новая власть была навязана Югославии Советской Армией и советским вмешательством. Мы не собираемся рассматривать здесь вопрос о том, насколько правильными были внешняя и внутренняя политика Югославии в 40-е годы, это выходит за рамки нашей темы. Но Сталина в первую очередь раздражали не действительные или мнимые ошибки Тито, а его растущая популярность и независимость в своих суждениях и решениях. Стремление руководителей Югославии к самостоятельности своих решений, причем не всегда по советским образцам, вызвало разрыв между СССР и Югославией, наибольшую ответственность за что несет Сталин. Правительство Тито и руководство югославской компартии были объявлены «бандой троцкистско-бухаринских убийц» и «агентов империализма». В течение нескольких лет по требованию Сталина в коммунистической печати всего мира проводилась кампания клеветы против Тито и других руководителей Югославии, которая была объявлена страной «фашистской» диктатуры.

Со страниц советской печати раздавался прямой призыв к развязыванию гражданской войны в Югославии. Все экономические отношения с Югославией были прерваны, к ее границам были придвинуты советские войска. Хотя Сталин некоторое время всерьез обдумывал планы вторжения Советской Армии в Югославию, он не решился пойти на такой шаг. Главная ставка была сделана на создание подпольных групп и организацию убийства Тито. Но Тито хорошо охранялся, и почти все террористы, засылаемые в Югославию, арестовывались. Сталин был недоволен «плохой» работой МГБ и несколько раз говорил Берии: «Чего ты тянешь с этим делом?» – имея в виду убийство Тито. Между прочим, уже после смерти Сталина у него в письменном столе среди других важных бумаг лежала и короткая записка Тито. «Т. Сталин, – писал Тито, – я прошу прекратить присылать в Югославию террористов, которые должны меня убить. Мы уже поймали семь человек… Если это не прекратится, то я пошлю в Москву одного человека, и не потребуется присылать второго».

После разрыва с Югославией во всех странах народной демократии стала проводиться политика ускорения социалистических преобразований без учета специфических условий этих стран и их готовности к этим преобразованиям. В результате материальное положение народных масс стало ухудшаться. Однако Сталин и послушные ему деятели вроде М. Ракоши, Б. Берута, В. Червенкова, К. Готвальда, Э. Ходжи и некоторых других в ответ на критику встали в 1949 – 1952 гг. на путь массовых репрессий. Была воскрешена теория об обострении классовой борьбы по мере укрепления и развития социализма и создана версия о возникновении во всех странах народной демократии контрреволюционных организаций, руководимых из Вашингтона, Лондона и Белграда. При несомненной помощи и «методическом руководстве» советских карательных органов в Венгрии, Болгарии, Чехословакии, Польши, Румынии, Албании прошли массовые аресты «врагов народа», обнаруженных якобы как среди рядовых членов партии, так и в руководящих органах компартий. После этого почти во всех странах народной демократии были инсценированы «открытые» политические судебные процессы, которые явно копировали те фальсифицированные судебные процессы, которые были проведены в 1936 – 1938 гг. в СССР. Даже подготовка этих процессов частично проводилась в СССР, куда привозили заключенных из стран народной демократии. По свидетельству В. В. Зурабова, томившегося в послевоенные годы во Владимирской тюрьме, к началу 50-х годов эта тюрьма была переполнена коммунистами из стран народной демократии.

Большинство обвиняемых на судебных процессах в странах народной демократии, подвергнутые истязаниям, «признавались» в самых тяжелых преступлениях, которых они никогда не совершали. Так, например, Райк Ласло, бывший министр иностранных и внутренних дел Венгерской Народной Республики, заслуженный деятель международного рабочего движения и руководитель движения Сопротивления в Венгрии, «признался», что он давно является провокатором фашистской хортистской охранки, что он выдал полиции более 200 коммунистов, что он состоял на службе в югославской и английской разведках, что он не венгерский еврей, а немец и т. п.

Такие же фальсифицированные показания были сделаны и на провокационном судебном процессе в Болгарии, состоявшемся в первой половине декабря 1949 года. На скамье подсудимых в Софии оказалось одиннадцать коммунистов, занимавших различные, в том числе и самые высокие государственные посты. Главным обвиняемым был Трайчо Костов, член ЦК БКП с 1924 года, член Политбюро ЦК БКП, которого считали вторым по значению и авторитету деятелем болгарской компартии после Г. Димитрова. Трайчо Костов был, однако, арестован и обвинен в бесчисленных преступлениях еще при жизни Димитрова и с его согласия. Единственный из подсудимых, Трайчо Костов отверг предъявленные ему обвинения и продолжал отрицать свою виновность и разоблачать эту позорную судебную инсценировку на протяжении всего процесса. Петер Семерджиев так описывает поведение Костова в последний день процесса: «Трое главных обвиняемых получили возможность сказать свое последнее слово после остальных подсудимых. Трайчо Костов был вызван после Николы Павлова и перед Иваном Стефановым. Выпрямившись между двумя работниками государственной безопасности, облаченными в милицейские шинели, он смог сказать:

– В своем последнем слове перед уважаемым судом считаю долгом своей совести заявить суду, а через него и болгарской общественности, что я никогда не служил английской разведке, никогда не участвовал в преступных планах Тито и его клики…

Председатель суда попытался перебить его, чтобы предотвратить его последующее высказывание. Но Трайчо Костов торопился закончить свое последнее слово:

– Всегда относился… с уважением и почитанием к Советскому Союзу…

В зале суда стало шумно. Состав суда, многочисленные представители государственной безопасности были смущены. Среди подобранной публики наступило оживление. Агенты, охранявшие Трайчо Костова, вцепились в него и старались вынудить его сесть. Только стоявшие близко могли слышать его слова:

– Пусть знает болгарский народ, что я невиновен!

Это были последние слова, произнесенные Трайчо Костовым в зале суда. Двое охранников ухватились за полы его тюремной шинели и успели сесть на скамейку, увлекая его за собой. Он тяжело упал между ними. Публика и несколько иностранных корреспондентов с удивлением наблюдали за этой позорной сценой, разыгравшейся в помещении военного клуба, объявленного залом суда…»[779]779
  Семерджиев Петер. Судебный процесс Трайчо Костова в Болгарии (7 – 12 декабря 1949 г.). Изд-во Иерусалимского университета, 1980. С. 97 – 98.


[Закрыть]

Приговором Верховного Суда Болгарии «по делу предательской и шпионской банды Трайчо Костова» все подсудимые были приговорены «к смертной казни с лишением прав навсегда, согласно ст. 30 Уголовного кодекса». До приведения приговора в исполнение Трайчо Костова уже после суда в течение двух суток подвергали непрерывным истязаниям. После этого в болгарской печати было опубликовано заявление, якобы подписанное Трайчо Костовым: «Признаю себя виновным в предъявленных мне судом обвинениях и полностью подтверждаю свои показания, данные на предварительном следствии… Приговор Верховного Суда считаю абсолютно справедливым и отвечающим интересам правильного и спокойного развития Болгарии и интересам ее борьбы против англо-американских империалистов и поползновений ее агентов – Тито и его клики, изменников социализма – на территориальную целостность и суверенитет Болгарии».

В Польше был организован открытый политический процесс по делу «шпионско-диверсионной организации», действовавшей якобы в Войске Польском. К суду были привлечены видные деятели польской народной армии во главе с Марианом Спыхальским, военным министром ПНР. После ареста Спыхальского военным министром Польши был неожиданно назначен маршал СССР К. Рокоссовский, поляк по национальности. Был арестован первый секретарь ПОРП В. Гомулка. Сталин настаивал на организации судебного процесса по делу Гомулки, но Б. Берут под разными предлогами откладывал этот процесс, опасаясь негативной реакции в польском обществе.

В Чехословакии в 1949 – 1951 гг. были арестованы многие деятели КПЧ и видные деятели государственных органов. В заключении оказались Вл. Клементис, Г. Гусак, Й. Ж. Смрковский, Э. Гольдштюккер, Мария Швермова, Й. Гольдман, Э. Лебл, А. Лондон и многие другие. Был снят со всех государственных постов и направлен в деревню председателем сельскохозяйственной артели генерал Л. Свобода – один из организаторов Чехословацкой народной армии. Эти репрессии проводились под давлением Сталина и Берии и при участии К. Готвальда. В подготовке репрессий принимал активное участие не только один из руководящих работников ЦК КПЧ Антонин Новотный, позднее ставший президентом ЧССР, но и генеральный секретарь ЦК КПЧ Р. Сланский. Однако в 1951 году Р. Сланский был снят со своего поста и вскоре арестован.

Механика подготовки и проведения «процесса Сланского», позволяющая понять механику других аналогичных процессов, была довольно полно раскрыта во многих публикациях в чехословацкой прессе в 1968 году и в некоторых статьях и книгах, опубликованных позднее коммунистами-эмигрантами из ЧССР. Так, например, весной 1968 года в Праге было опубликовано несколько статей Эвжена Лебла, бывшего заместителя министра внешней торговли Чехословакии, который был арестован в 1949 году, проходил на процессе Сланского в качестве подсудимого в 1952 году и был полностью реабилитирован в 1963 г. По свидетельству Э. Лебла, судебный процесс готовился долго и обвиняемых подвергали самым изощренным пыткам. Вначале Лебл проходил на следствии как «агент Тито». Но времена менялись, и к началу 50-х годов процессу решили придать антисемитский характер, тем более что Сланский происходил из еврейской семьи. Поэтому Э. Лебл стал на следствии «агентом международного сионизма» и «членом подпольного комитета Сланского». Как свидетельствовал Лебл, за несколько месяцев до начала процесса все чаще проводились репетиции показаний как с каждым отдельным участником «заговора», так и со всеми вместе. Если кто-либо сбивался и забывал какие-то слова из своей роли, на него кричали. За «хорошие» выступления давали лучшую пищу. Проводились и «генеральные репетиции» без судей и прокурора, но под руководством следователей. При этом согласовывались показания отдельных подсудимых, устранялись противоречия. Присутствующим на репетициях советским работникам госбезопасности немедленно переводились все показания. Советские «учителя» делали свои замечания и поправки, которые тут же вносились в протокол и выучивались заключенными. И все это делалось в присутствии будущих подсудимых, которых уже никто не стеснялся. Судебный процесс по «делу Сланского» начался 20 ноября 1952 года. Около каждого из обвиняемых сидел его референт. Подсудимых хорошо кормили, им дали приличные костюмы. Доктор Зоммер заботливо следил за их самочувствием. Судьи задавали только те вопросы, которые содержались в заранее составленных протоколах. Большинство подсудимых было приговорено на процессе к расстрелу, Э. Лебл – к пожизненному заключению.

Подготовка и проведение «процесса Сланского» подробно описаны в книге еще одного уцелевшего участника этого процесса А. Лондона «Признание» (Париж, 1969). По свидетельству А. Лондона, советские органы безопасности при подготовке процесса собирали «впрок» клеветнические материалы на Жака Дюкло, Луиджи Лонго, Раймона Гюйо и других популярных деятелей западных компартий.

Судебные процессы в странах народной демократии сопровождались здесь волной массовых репрессий среди коммунистов и беспартийных, деятелей крестьянского движения, мелкобуржуазных партий и т. д. В Венгрии, например, к началу 1953 года в тюрьмах и лагерях содержалось более 50 тысяч политзаключенных. В Чехословакии, по данным, опубликованным в 1968 году в чехословацкой печати, общее число политических заключенных к 1953 году превышало 100 тысяч человек, а между 1948 и 1953 гг. было расстреляно или умерло в тюрьмах более 25 тысяч человек. Десятки тысяч политзаключенных находились в тюрьмах Болгарии и Польши.

В Румынии были арестованы и погибли генеральный секретарь компартии в годы подполья и организатор свержения фашистской диктатуры Антонеску Лукреций Патрашкану, заместитель председателя Совета Министров Румынии В. Лука, министр иностранных дел Румынии и видная деятельница международного коммунистического движения Анна Паукер и многие другие.

В Албании также погибло немало коммунистов, в том числе секретарь ЦК Кочи Дзодзе.

Мы уже писали в первой части книги об извращениях и беззакониях периода коллективизации. Последствия драматических событий 1929 – 1933 гг. продолжали ощущаться в течение многих лет. Хотя и было объявлено, что урожай зерна составил в 1937 году 7,3 млрд пудов, однако фактический валовой сбор зерна составил только 5,9 млрд пудов, а средний ежегодный сбор во вторую пятилетку – только 4,45 млрд пудов, что было ниже показателей 1913 года. Не были выполнены контрольные цифры второго пятилетнего плана и по производству животноводческой продукции. Карточная система по распределению продуктов питания была отменена во второй пятилетке, но до обещанного изобилия сельскохозяйственных продуктов было еще далеко. Директивы третьего пятилетнего плана предлагали увеличить объем сельскохозяйственного производства на 52%. К сожалению, результаты первых трех лет пятилетки были малоутешительными. В 1938 – 1939 гг. валовая продукция сельского хозяйства была ниже уровня 1937 г. и только в 1940 г. на 5 – 6% превысила этот уровень. Огромный разрыв между быстрым развитием промышленности и медленным ростом сельскохозяйственного производства мешал установлению нормальных взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством, между городом и деревней.

Мы писали в первой части книги, что в 20-е годы в нашей стране по разным каналам происходила перекачка средств из деревни в город. Сельское хозяйство давало тогда больше половины валового продукта страны, а слабая промышленность почти не давала накоплений. Поэтому перевод части накоплений из сельского хозяйства в промышленность являлся вынужденной, но оправданной мерой. Об этой перекачке средств, о «ножницах», о «сверхналоге» говорили в ту пору не таясь. На одном из пленумов ЦК ВКП(б) в 1929 году Сталин заявлял: «У нас нет разногласий, что эта "перекачка" как временная мера нужна, если мы в самом деле хотим сохранить быстрый темп развития промышленности. А быстрый рост индустрии мы должны сохранить во что бы то ни стало, ибо он нужен не только для самой промышленности, но прежде всего для сельского хозяйства, для крестьянства, которое более всего нуждается сейчас в тракторах, в сельхозмашинах, в удобрениях. Можем ли мы сейчас уничтожить этот сверхналог? К сожалению, не можем. Мы должны его уничтожить при первой возможности, в ближайшие годы. Правильно ли мы поступаем, называя этот добавочный налог словами «нечто вроде дани»? Безусловно, правильно. Этими словами внушается нашим товарищам одиозность, нежелательность добавочного налога и недопустимость его сохранения на долгий срок. Называя так добавочный налог на крестьянство, мы хотим сказать, что берем его не по желанию, а по нужде, что мы, большевики, должны принять все меры к тому, чтобы ликвидировать этот добавочный налог при первой возможности, как можно скорее»[780]780
  Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 49.


[Закрыть].

Но эти обещания уничтожить «сверхналог» на крестьянство «как можно скорее» не были выполнены. Пресловутые «ножницы» не были ликвидированы. Государственные заготовительные и закупочные цены были и в конце 30-х годов крайне низкими и не могли обеспечить колхозам и совхозам необходимых накоплений. В то же время колхозам по-прежнему приходилось переплачивать на промтоварах, на оплате услуг МТС и т. п. Перекачка средств из деревни в город продолжалась и в 30-е годы.

После второй мировой войны сельское хозяйство Советского Союза оказалось отброшенным назад. Оно понесло в годы войны наибольшие потери. Сократились посевные площади и урожайность всех основных культур. Валовая продукция сельского хозяйства в 1945 году составила немногим более 86% от уровня 1913 года. В несколько раз уменьшился парк сельскохозяйственных машин, а главное, деревня недосчиталась миллионов и миллионов убитых крестьян, не говоря уже о миллионах инвалидов. Работу по подъему сельского хозяйства во многих отношениях надо было вести заново.

Задания четвертого пятилетнего плана (1946 – 1950) были значительны, но они не были выполнены. Удалось с трудом достигнуть лишь уровня 1940 года. В 1950 году поголовье крупного рогатого скота в стране во всех категориях хозяйств было 58,1 млн голов – это меньше, чем имелось в стране в 1916 и 1928 гг. Не достигло довоенного уровня и количество свиней. В 1951 году началось выполнение пятого пятилетнего плана. За первые три года пятилетки (1951 – 1953) сельское хозяйство практически не развивалось, валовая продукция увеличилась за 3 года на 5%. Среднегодовой сбор зерна в 1949 – 1953 гг. составил всего 81 млн тонн. На душу населения в стране производилось зерна на 19% меньше, чем в 1913 году. Продуктивность скота была низкой, урожайность большинства культур не увеличивалась. По большинству важнейших сельскохозяйственных культур средняя урожайность в 1949 – 1953 гг. была ниже, чем в 1913 году. Не был выполнен и широко разрекламированный трехлетний план развития общественного животноводства (1949 – 1952).

Главной причиной многолетнего застоя в сельском хозяйстве было грубое нарушение Советским государством принципов личной материальной заинтересованности тружеников сельского хозяйства в его развитии. Хотя промышленность сама давала уже немалые накопления, перекачка средств из деревни в город не уменьшилась, а возросла. Заготовительные цены сохранялись на довоенном уровне, хотя реальная покупательная стоимость денег заметно уменьшилась. Колхозы сдавали свою продукцию по ценам, которые были значительно ниже, чем фактическая себестоимость продуктов. В 1953 году за центнер зерна в счет обязательных поставок колхозы получали 90 копеек (в новом масштабе цен). Это в 4 – 5 раз ниже себестоимости зерна. За центнер свеклы колхозы получали 1 рубль, т. е. в 2 раза меньше ее себестоимости. Заготовительные цены на картофель не оправдывали даже транспортировку картофеля на заготовительные пункты. Мясо сдавалось по символическим ценам, составлявшим лишь несколько процентов от его продажной цены, которая также не была высока. В то же время оптовые и розничные цены на промышленные товары возросли в несколько раз. Для обеспечения денежной выручки, достаточной для покупки автомобиля «ЗИС-5», колхозы Украины продавали в 1940 году 99 тонн пшеницы, в 1948 году – 124 тонны, а в 1949 году – 238 тонн[781]781
  Коммунист. 1968, № 4. С. 68.


[Закрыть]. Планы заготовок чаще всего превышали реальные возможности колхозов, и за ними накапливались огромные недоимки. Фактически заготовки превратились в продовольственную разверстку. Из деревни выкачивалась не часть накоплений, как это было в 20-х и даже в 30-х годах, а все накопления и даже часть необходимых для простого воспроизводства продуктов. И если хозяйство колхозов при такой порочной практике все же не разрушалось, а во многих областях даже медленно продвигалось вперед, то это происходило потому, что десятки миллионов колхозников работали фактически бесплатно, работали не за деньги или продукты, а за «палочки» в трудовой книжке. Что касается средств для жизни, то их получали не за счет труда в колхозе, а за счет труда в личном подсобном хозяйстве, которое также облагалось налогами и обязательными поставками, но все же в меньших размерах, чем общественное хозяйство. Во многих случаях именно стремление сохранить свое личное хозяйство вынуждало колхозников работать на общественном поле, так как право на личное хозяйство имели только колхозники. Неоплаченный труд на колхозном поле превращался в плату за право крестьян пользоваться своим личным клочком земли, без которого колхозная семья просто не могла прожить. Естественно, что вместо развития коллективистских и социалистических отношений в деревне сохранялись и закреплялись частнособственнические тенденции. Законным был вопрос и о том, можно ли считать социалистическим хозяйством такой колхоз, в котором колхозники почти ничего не получали за свой труд на колхозных полях и фермах и могли существовать только на доходы отличного хозяйства.

Однако именно в послевоенные годы налоги на личное хозяйство все время увеличивались. Колхозная семья должна была вносить налог или сдавать продукты за каждую голову скота, за каждое плодовое дерево. У крестьян исчезали стимулы к развитию не только общественного, но и личного хозяйства. Некоторые крестьянские семьи отказывались поэтому от личного скота и вырубали деревья в своих садах. Нужда или даже настоящая нищета стала постоянным спутником огромного числа колхозных семей. При этом бросить деревню и переехать в город колхозникам мешала паспортная система: колхозники не имели паспортов и не могли без разрешения сельсовета покидать родные деревни. Кроме того, в деревне стали сворачиваться и запрещаться традиционные крестьянские промыслы, что ухудшало и без того тяжелейшее положение крестьян, особенно в нечерноземной зоне. По свидетельству Ю. Черниченко, к ликвидации многих сельских промыслов приложил руку и А. Я. Вышинский. Он обнаружил однажды колхоз, добывавший уголь в старой, заброшенной шахте, и доложил об этом Сталину. И вот еще в октябре 1938 года было принято постановление Совнаркома «О незаконной организации при колхозах промышленных предприятий, не связанных с сельскохозяйственным производством». В этом постановлении подсобная деятельность колхозов была объявлена незаконной и поставлена под прокурорский надзор. Развитие многих крайне важных и традиционных для деревни промыслов было объявлено антигосударственной практикой. Местным прокурорам предлагалось расследовать подобного рода факты и привлекать виновных к ответственности. Вскоре появилась и специальная инструкция Наркомзема и Наркомфина о передаче государственным органам тех колхозных предприятий, которые «не связаны с сельским хозяйством, продукция которых идет в продажу на сторону»[782]782
  Новый мир. 1966, №3. С. 154 – 155.


[Закрыть].

Знал ли Сталин о крайне бедственном положении деревни и крестьян, которых он обещал еще в середине 30-х годов сделать «зажиточными»? По свидетельству Н. С. Хрущева и некоторых других приближенных Сталина, он судил о положении в деревне по кинофильмам – таким, как фильм «Кубанские казаки», или по книгам вроде «Кавалера Золотой Звезды» С. П. Бабаевского.

Министр финансов времен Сталина А. Г. Зверев приводит в своих воспоминаниях эпизод о том, как Сталин предложил однажды еще больше увеличить налоги в деревне. Он был уверен, что сельские жители обладают полным достатком. Зверев возражал Сталину, и тот обвинил своего министра финансов в недостаточной информированности относительно материального положения деревни. Зверев писал: «Как-то он (Сталин) полушутя-полусерьезно сказал мне:

– Достаточно колхознику курицу продать, чтобы утешить Министерство финансов.

– К сожалению, товарищ Сталин, это далеко не так – некоторым колхозникам, чтобы уплатить налог, не хватило бы и коровы»[783]783
  Зверев А. Записки министра. М., 1973. С. 244.


[Закрыть].

Мы видим, таким образом, что сельское хозяйство в годы Сталина держалось главным образом на внеэкономическом принуждении, что противоречило всем принципам социалистического хозяйства и разрушало союз между рабочим классом и крестьянством. К тому же продолжавшаяся перекачка средств из деревни в город, давая не так уж много развитию промышленности, давно уже перестала покрывать те огромные убытки, которые несло все наше народное хозяйство от замедления темпов развития сельского хозяйства, от недостатка продовольствия в стране и сырья для легкой промышленности. Создался порочный круг, который стал к началу 50-х годов главным тормозом в развитии всей экономики Советского Союза.

Но Сталин не видел развивающегося кризиса. Его неосведомленность положением дел достигла такой степени, что почти каждое вмешательство Сталина в хозяйственное строительство приводило к серьезным ошибкам и потерям.

«Великие» стройки, «сталинский план» преобразования природы, строительство высотных зданий в Москве, начало строительства Туркменского канала или железной дороги Салехард-Игарка, десятков помпезных павильонов на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке – вот немногие примеры ошибочных решений Сталина. Все эти грандиозные сооружения, которые мыслились как памятники сталинской эпохи, не отвечали ни потребностям, ни возможностям, ни действительным нуждам страны. С другой стороны, в городах почти не велось жилищного строительства, хотя городское население заметно увеличилось. Принуждение применялось в широких масштабах и в отношении рабочих и служащих, которым запрещалось переходить с одного предприятия на другое, а за каждую провинность, за опоздание назначались несоразмерно строгие наказания. Роль профсоюзов была ослаблена, никакого самоуправления на предприятиях не существовало.