Текст книги "К суду истории. О Сталине и сталинизме"

В наше время невозможно управлять страной без большого числа государственных служащих, а также работников партийного, военного, хозяйственного и других аппаратов. Марксизм считает, что буржуазное общество с неизбежностью порождает бюрократизм, т. е. такой режим, когда управление осуществляется посредством оторванных от масс привилегированных лиц. Однако оторванное от народа бюрократическое чиновничество находится здесь в очень сильной зависимости от буржуазии, чьи интересы оно должно защищать. Правящий класс капиталистов через многие каналы осуществляет не всегда гласный, но достаточно полный и прочный контроль за деятельностью государственных чиновников и партийных функционеров. К тому же высшие слои бюрократии в капиталистических странах примыкают к буржуазному классу и не могут стать поэтому какой-либо самостоятельной социальной силой. К этому надо добавить, что в многопартийном западном обществе периодические выборы правительства и президентов не являются простой формальностью.

Как это ни могло показаться на первый взгляд странным, именно в социалистическом обществе бюрократическое чиновничество оказалось потенциально большей опасностью с точки зрения превращения этого слоя в неподконтрольную обществу самостоятельную силу.

Сломав в ходе революционных преобразований прежнюю государственную машину, рабочий класс должен создать собственное государство, пролетарский характер которого определяется в первую очередь персональным составом высших органов этого государства и правящей пролетарской партии. Однако в условиях однопартийной диктатуры существует опасность, что многие из людей, призванных осуществлять власть от имени народа, встанут на путь злоупотреблений и используют доверенную им власть во зло народу. В отдельных случаях, как это и было в годы Сталина, на путь злоупотреблений могут встать люди, облеченные всей полнотой государственной власти. В этом случае для народных масс наступают трудные времена, ибо им нелегко найти защиту от произвола своих же собственных руководителей. Таким образом, важнейшей задачей пролетарской революции должно было стать не только ниспровержение буржуазного государства и создание нового пролетарского государства, но и установление эффективного контроля рабочих и крестьян за деятельностью их представителей в государственном и партийном аппарате.

Проблема контроля и в теории, и на практике вставала и перед революционерами прежних времен. Еще М. Робеспьер говорил: «Если существует представительный корпус, наивысшая власть, учрежденная народом, то наблюдать за всеми общественными должностными лицами и беспрестанно обуздывать их надлежит именно ей. Но кто же обуздает ее самое?»[675]675
  Робеспьер М. Революционная законность и правосудие. М., 1959. С. 209.


[Закрыть]

На свой естественный вопрос Робеспьер давал не слишком вразумительный ответ: по его мнению, представительный корпус может обуздать только его собственная добродетель.

Более глубоко эту же проблему представляли себе бабувисты. В одном из документов их «Повстанческого комитета» можно прочесть: «Если в государстве создается класс, который один только будет сведущ в принципах социального искусства, в законах и управлении, то этот класс скоро найдет в своем умственном превосходстве и особенно в неосведомленности своих соотечественников секрет того, как создать для себя отличия и привилегии… Прикрашивая свои дерзкие начинания предлогом общественного блага, этот класс все еще будет говорить о свободе и равенстве своим малопроницательным согражданам, уже подверженным еще более жестокому порабощению, так что это порабощение будет казаться им законным и добровольным»[676]676
  Буонаротти Ф. Заговор во имя равенства. М. – Л., 1948. Т. 1. С. 316 – 317.


[Закрыть].

Предвидя такую возможность, бабувисты разрабатывали всякого рода проекты – корпораций блюстителей народной воли, народных собраний, посвященных критике должностных лиц, раздробления законодательных органов и т. п.

Проблема народного контроля вставала и перед марксистами. Во «Введении» к работе К. Маркса «Гражданская война во Франции» Ф. Энгельс указывал: «…Рабочий класс, придя к господству, не может дальше хозяйничать со старой государственной машиной; …рабочий класс, дабы не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны, устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него машину угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных депутатов и чиновников»[677]677
  Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 22. С. 199.


[Закрыть].

Много занимался вопросами народного контроля и В. И. Ленин – эта проблема встала перед большевиками сразу же после Октябрьской революции. Уже в конце октября 1917 года для налаживания государственного контроля была создана специальная коллегия из лиц, избранных ВЦИК. В мае 1918 года Центральная Контрольная Коллегия была преобразована в Народный комиссариат государственного контроля. Одновременно в стране возникали многочисленные организации рабочей и рабоче-крестьянской инспекции. В 1920 году было решено объединить органы государственного контроля и рабоче-крестьянской инспекции в единый орган – Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, руководителем которого был назначен И. Сталин. В связи с образованием нового наркомата Ленин был настроен очень оптимистически. Он заявлял: «Рабочие и крестьянские массы, которые должны создать все наше государство, теперь должны создать государственный контроль. Вы получите этот аппарат посредством рабочих и крестьянских масс»[678]678
  Ленин В.И. ПСС. Т 40. С. 200 – 201.


[Закрыть]. Но уже через год Ленин говорил без особого оптимизма: «Этот орган создан около года тому назад, но пока мало себя проявил как школа для подготовки к управлению государством»[679]679
  Там же. Т. 42. С. 49.


[Закрыть]. В феврале 1922 года Ленин писал: «От Рабкрина смешно ждать большего, чем исполнения простых поручений»[680]680
  Там же. Т. 44. С. 369.


[Закрыть].

В конце 1922 года Ленин высказывался о работе РКИ еще более резко: «Будем говорить прямо, Наркомат рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения Рабкрина, нет, и при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать»[681]681
  Там же. Т. 45. С. 392 – 393.


[Закрыть].

Одновременно с органами государственного контроля начали создаваться и органы партийного контроля. В 1920 году IX Конференция РКП(б) приняла решение создать Центральную Контрольную Комиссию (ЦКК). В одном из постановлений X съезда РКП(б) говорилось: «В целях укрепления единства и авторитета партии создаются контрольные комиссии, в задачу которых входит борьба со вкрадывающимися в партию бюрократизмом, карьеризмом, злоупотреблениями членов партии своим партийным и советским положением, с нарушением товарищеских отношений внутри партии, с распространением неосновательных и непроверенных, позорящих партию или отдельных членов ее слухов и инсинуаций и других подобных сведений, нарушающих единство и авторитет партии»[682]682
  КПСС в резолюциях. М., 1953. 4.1. С. 533.


[Закрыть].

В 1922 году Ленин сделал попытку разработать новую систему контроля. Он предложил, во-первых, объединить партийный и государственный контроль, расширить состав ЦКК, пополнив его 75 – 100 членами из лучших рабочих и крестьян и уравняв их в правах с членами ЦК РКП (б). Часть членов ЦКК Ленин предложил включить в состав коллегии РКИ и одновременно сократить аппарат Рабкрина до 300 – 400 человек, увеличив заработную плату оставшимся членам наркомата. Ленин, в частности, писал: «Наш ЦК сложился в группу строго централизованную и высокоавторитетную, но работа этой группы не поставлена в условия, соответствующие ее авторитету. Этому должна помочь предлагаемая мною реформа, и члены ЦКК, обязанные присутствовать в известном числе на каждом заседании Политбюро, должны составить сплоченную группу, которая «невзирая на лица» должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности»[683]683
  Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 387.


[Закрыть].

Конечно, никакая система контроля не могла быть действенной без активной поддержки ЦК ВКП(б), Политбюро и Секретариата, которые оставались высшими органами партии в период между съездами. К тому же Ленин явно преувеличивал способности и возможности рядовых рабочих и крестьян, даже и наделенных большими правами, контролировать деятельность известных и авторитетных политиков. Оказавшись во главе ЦК после смерти Ленина, Сталин не продолжил работу по совершенствованию органов партийно-государственного контроля. Уже во второй половине 20-х годов Сталин заметно ограничил права ЦКК-РКИ. Эти органы проверяли в первую очередь деятельность нижестоящих организаций, боролись с оппозицией, но не вмешивались в деятельность Политбюро и Секретариата ЦК ВКП(б).

Накануне открытия XVII съезда ВКП(б) были опубликованы тезисы доклада Л. Кагановича, в которых ставился вопрос о ликвидации ЦКК-НК РКИ и замене ее Комиссией Партийного Контроля (КПК) и Комиссией Советского Контроля (КСК).

В своем докладе на XVII съезде Сталин заявил, что надобности в ЦК РКИ больше не существует, что партии нужна «такая организация, которая, не задаваясь универсальной целью инспектирования всех и вся, могла бы сосредоточить все свое внимание на работе по контролю, на работе по проверке исполнения решений центральных учреждений Советской власти»[684]684
  Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 373 – 374.


[Закрыть].

Таким образом, функции и права контрольных органов существенно сокращались. О таких задачах контрольных органов, как борьба с бюрократизмом, усовершенствование госаппарата, борьба за сохранение социалистической собственности и советской законности, не было и речи.

Известно, что Комиссия Советского Контроля, преобразованная вскоре в Наркомат госконтроля, была всего лишь заурядным контрольно-ревизионным органом, ее работники проводили различные ревизии и составляли докладные записки о замеченных нарушениях. Что касается Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП(б), то она занималась в основном рассмотрением персональных дел и апелляций коммунистов. Широкие массы и рядовые члены партии отстранялись от участия в контроле. Была постепенно свернута и вся созданная ранее система органов Рабоче-Крестьянской инспекции: группы и ячейки содействия РКИ, секции РКИ, бюро жалоб, «легкая кавалерия» и т. п. Все это открывало дорогу для усиления бюрократических и административных начал в управлении, ослабило борьбу с беззакониями и злоупотреблениями властью.

Несомненно, что создание эффективного контроля при централизованной однопартийной системе – это очень сложная проблема, весьма сходная с задачей о квадратуре круга. Лучшая система контроля – это свободная деятельность оппозиционных партий и независимой от государственных органов печати. Но и в условиях СССР можно было бы создать гораздо более эффективные системы народного контроля, чем те, которые существовали при Сталине. Между тем Сталин ликвидировал даже те «второсортные» системы контроля, которые были созданы при Ленине, и это обстоятельство облегчило для Сталина узурпацию власти в стране и партии.

Мы знаем, что во всяком революционном движении именно поддержка народных масс имеет в конечном счете решающее значение. Именно народ рано или поздно свергает всякого рода тиранов и деспотов. Однако в другое время эти же народные массы служат наиболее прочной опорой для деспотизма. «Каждый народ, – говорил Маркс, – достоин своих правителей». «Простые люди, – писал один из арабских мыслителей XIX века, – пища для деспота и его сила; он властвует над ними и с их помощью притесняет других. Он держит их в плену, а они прославляют его могущество, он грабит их, а они благословляют его за то, что он сохранил им жизнь. Он унижает их, а они превозносят его величие; он натравливает их друг на друга, а они гордятся его политикой… Словом, простой народ своими руками режет себя от страха, происходящего от невежества. Будет уничтожено невежество – исчезнет страх, положение изменится»[685]685
  Абд ар-Рахман аль Кавакаби. Природа деспотизма и гибель порабощения. М., 1964. С. 25 – 26.


[Закрыть].

В предыдущих разделах нашей книги мы уже говорили о том, что Сталину удалось обмануть народные массы и что в этом сказалась не только хитрость его как политического демагога, но и недостаточный исторический опыт народа, недостаток образования и культуры, слабость демократических традиций и т. д. Россия была подготовлена своим предшествующим развитием к революции, но она также была подготовлена и к такому развитию революции, которое вело к режиму тоталитарного и деспотического, казарменного социализма, т. е. к сталинизму.

Этот вопрос – о взаимосвязи и преемственности между Россией XIX и Россией XX веков, между Россией Николая I и Николая II и Советской Россией Ленина и Сталина, между самодержавием русских царей и самодержавием Сталина – до сих пор является предметом ожесточенных дискуссий между различными представителями эмигрантской мысли и западной советологии, между официальной советской историографией и националистическими течениями в современной советской литературе и публицистике. Не вдаваясь во все оттенки мнений, приведем лишь некоторые крайние высказывания. Так, например, редактор издаваемой в Париже газеты «Русская мысль» Ирина Иловайская не так давно писала: «Наша точка зрения, если отжать ее до самой сути, состоит в полном отвержении тождества русской и советской государственности. Отвергаем и опровергаем мы это тождество не наследственно и традиционно, а исходя из четкого понимания, что ни в каком плане и ни в какой области возникшая после революции коммунистическая машина не связывается с историческим прошлым России, не ложится в русло русской культурной и духовной традиции. Эта машина не является продолжением России даже в самых худших имперских и крепостнических проявлениях последней, как бы умело и успешно ни использовала она самые низкие человеческие черты, отчасти этими явлениями порожденные: сама их природа, качество зла различны… Русская история прервалась большевистским переворотом, когда она уже четко шла к либерализации и демократизации, к европейской уравновешенности и сверхъевропейской гуманности. Оттуда и должна она восстановиться… »[686]686
  Русская мысль. 1981, 17 сент.


[Закрыть].

Напротив, американский историк Ричард Пайпс в своей книге «Россия при старом режиме» пытается доказать не только полную аналогию, но и всестороннюю преемственность между Россией XIX и Россией XX веков. Он пишет: «Мой центральный тезис состоит в том… что Россия принадлежит к той категории государств, которые политическая и социологическая литература обычно определяет как "вотчинные". В таких государствах политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права собственности, и властитель (властители) являются одновременно и сувереном государства, и его собственником. Трудности, с которыми сопряжено поддержание режима такого типа перед лицом постоянно множащихся контактов и соперничества с Западом, имеющим иную систему правления, породили в России состояние перманентного внутреннего напряжения, которое не удалось преодолеть и по сей день».

Пайпс не отрицает, что в России после отмены крепостного права началось медленное движение в направлении либерализации, но оно почти прекратилось после убийства народниками Александра П. Пайпс утверждает: «В своем стремлении ответить на угрозу, которую представляли собой террористы, царское правительство явно перестаралось. Где открыто, где тайно, оно взялось за введение контрмер, которые в своей совокупности замечательно предвосхитили современное полицейское государство и даже содержали в себе ростки тоталитаризма. Между 1878 и 1881 гг. в России был заложен юридический и организационный фундамент бюрократическо-полицейского режима с тоталитарными обертонами, который пребывает в целости и сохранности до сего времени. Можно с уверенностью сказать, что корни современного тоталитаризма следует искать скорее здесь, чем в идеях Руссо, Гегеля или Маркса. Ибо, хотя идеи могут породить новые идеи, они приводят к организационным переменам лишь если попадут на почву, готовую их принять»[687]687
  Пайпс Р. Россия при старом режиме. Кембридж-Массачусетс, 1980. С. 400.


[Закрыть].

Мы убеждены, что истина лежит между этими крайними точками зрения. История не может прерваться в результате даже самой радикальной революции, и хотя сама природа социальной революции означает решительный разрыв с прежней структурой и порядками старого общества, сам характер революции и ее последствия связаны с характером и особенностями этого старого общества. В революции есть и отрицание прошлого, и сохранение преемственности, и потому ошибочно обращать внимание только на что-то одно, не видя другой стороны этой взаимосвязи прошлого и настоящего. Кроме того, как за 60 – 70 лет до революции Россия прошла через ряд различных эпох, так и за 60 – 70 лет после революции СССР прошел через ряд различных эпох, одной из которых была эпоха Сталина и сталинизма.

Прервалась не русская история, а история царской России, причем этот разрыв происходил не на пути к «европейской уравновешенности» и «сверхъевропейской гуманности», а на исходе безжалостной мировой и европейской войны, которая велась к тому же не за какие-то гуманистические идеалы, а за передел мира и за колонии. Сами большевики не хотели никакого тождества между русской и советской государственностью. Поэтому Ленин с такой болезненной нетерпимостью отмечал многочисленные факты, когда за фасадом советской государственности проступали черты прежней царской государственной машины. Но Сталина подобные факты раздражали уже гораздо меньше. Более того, он сознательно перенес в советскую действительность многие порядки, нравы и установления, характерные именно для российской самодержавной и бюрократической государственной машины. Но восстановить ее «в целостности и сохранности», как полагает Р. Пайпс, даже Сталин был не в состоянии.

Большевики неоднократно отмечали не только революционность русского рабочего класса, но и крайнюю отсталость основных масс трудящихся России. Именно поэтому, как не раз предупреждал Ленин, в России сравнительно легко было начать социалистическую революцию, но здесь будет гораздо труднее довести ее до конца, и не только в экономике, но и в сознании людей. Конечно, культура, которую народ мог бы получить в более развитом буржуазном обществе, была бы по преимуществу буржуазной, а не социалистической культурой. Некоторые из революционеров считали неграмотность народа поэтому не недостатком, а преимуществом для революционной пропаганды, ибо, не зная других идей, народ легче будет воспринимать социалистические идеи. Но это был очень сомнительный тезис. Действительно, даже в созданных после революции десятках тысяч кружков по ликвидации неграмотности крестьяне и рабочие нашей страны изучали не только русскую или украинскую азбуку, но и «Азбуку коммунизма». Они воспринимали идеологию марксизма и социализма, но в ее крайне упрощенном изложении, а это позволило позднее привить народным массам и весьма искаженное представление о социализме и марксизме.

Несомненно, что сталинская диктатура паразитировала на неизжитых недостатках народных масс. Сталин использовал не только революционный порыв, но и низкую культуру народных низов и молодежи. Он всегда упрощал свои лозунги, в том числе и лозунги о борьбе против «врагов народа». Как справедливо замечал М. Д. Байтальский, «недостаток образованности грозит самому существованию идейности. Он грозит обратить ее в фанатизм. Фанатизм – это преданность букве учения, а не идее. Он превращает научную теорию, если это фанатизм в науке, в окостенелую, как религия, догму. Фанатик слеп. Повышение идейно-теоретического уровня ему не поможет. В лучшем случае оно обогатит его цитатами. Существовала огромная школа, направленная на перевоспитание идейных коммунистов в фанатиков, школа полуобразования, талмудического начетничества, религиозного ханжества, школа догматизма и поклонения цитатам, школа превращения марксизма в учение корана, а идейности – в правоверность. Основоположником и первым законоучителем этого великого медресе был Сталин. Ему по заслугам можно присвоить звание великого коранизатора марксизма»[688]688
  Байтальский М. Д. Тетради для внуков: Рукопись. (Из архива автора.)


[Закрыть].

Вопрос о взаимоотношении культа Сталина и народных масс не сводится только к вопросу о степени образованности народа. Некоторые историки и публицисты пытались связать появление культа Сталина с особенностями русского крестьянства, с его царистскими иллюзиями и религиозностью. Так, например, Г. Померанц писал: «Века татарщины и крепостного права оставили достаточную традицию холуйства и хамства. Революция поколебала ее, но, с другой стороны, революция вывернула с насиженных мест массы крестьян, потерявших старые устои и не очень усвоивших новую идеологию. Эти массы вовсе не хотели углубления и упрочения свободы, да и не понимали, к чему она – свобода личности. Они хотели хозяина и порядка. Таков сталинский мандат № 2. Третий мандат – это мандат обезглавленной религии. Мужик верил в бога и в образах Спаса и Казанской божьей матери находил предмет любви и бескорыстного преклонения… Мужику объяснили, что бога нет, но это не упразднило религиозного чувства. И Сталин дал трудящимся бога, земного бога, о котором невозможно сказать, что его нет. Он был в Кремле, изредка появлялся на трибуне и помахивал рукой»[689]689
  См.: Померанц Г. Неопубликованное: Нравственный облик исторической личности. [Издание без выходных данных]. С. 218.


[Закрыть].

Это объяснение культа Сталина не кажется нам достаточно убедительным. Культ живого бога – Сталина – не заменял для русских крестьян традиционную религию, влияние которой в деревне ослабло, но продолжало оставаться сильным. К тому же культ Сталина шел в большей мере из города, а не из деревни. Этот культ возник как раз в самые трудные для деревни времена ссылок, принудительной коллективизации и голода. Вряд ли все это могло способствовать любви русского мужика к Сталину. Не слишком силен был этот культ и в массах городской мелкой буржуазии, где имелось много поводов для недовольства, усталости и апатии, а отнюдь не энтузиазма. Мы считаем, что культ Сталина был наиболее силен среди партийной прослойки рабочего класса, а также среди большей части молодой интеллигенции и особенно среди работников партийно-государственного аппарата, сложившегося после репрессий 1936 – 1938 гг.

Нельзя подходить упрощенно и к вопросу о низкой культуре и образованности народных масс. Конечно, невежество, грубость, дефицит моральных ценностей, недостаток цивилизации, обилие потенциально авторитарных типов личности – все это сыграло большую роль в становлении сталинской диктатуры. «Невежество, – писал молодой Маркс, – это демоническая сила, и мы опасаемся, что оно послужит причиной еще многих трагедий»[690]690
  Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 112.


[Закрыть]. «Мы уже знаем, – предупреждал Маркс в зрелые годы, – какую роль в революциях играет глупость и как негодяи умеют ее эксплуатировать»[691]691
  Там же. Т. 30. С. 226.


[Закрыть].

Однако в первую очередь в этой связи мы должны говорить не столько о невежестве и грубости самих народных масс, сколько о невежественном руководстве этими массами, о грубости и некультурности тех людей, которые оказались в годы культа у кормила власти в нашей стране.

Теория о том, что настоящий социализм невозможен без определенного уровня культуры и морали общества, не нова. Еще в XIX веке, возражая социалистам, английский философ Герберт Спенсер писал: «…Социалистические расчеты грешат тем, что исходят из ошибочного предположения, очень похожего на то, которое делает ошибочным и расчеты практического политика. Думают, что оффициализм (госаппарат) будет действовать именно так, как от него ожидают …а этого в действительности никогда не бывает. Коммунистический механизм… придется строить из материала, какой имеется налицо в свойствах человеческой породы, а недостатки этой последней породят в будущем те же бедствия, какие существуют и теперь. Властолюбие, эгоизм, несправедливость, недобросовестность, доводящие, часто сравнительно в очень короткий срок, до расстройства и разорения частные общества, – там, где последствия будут накопляться из поколения в поколение, – неминуемо породят бедствия, несравненно более крупные и менее исправимые, ибо обширная, сложная, обладающая всеми возможными средствами и пособиями правительственная организация, однажды развившись и укоренившись, должна стать неодолимою… Конечным результатом будет возрождение деспотизма. Дисциплинированная армия гражданских чиновников, подобно тому, как и армия, состоящая из военных, даст своему главе верховную власть – такую власть, которая часто поведет к узурпации, как это было в средневековой Европе, а еще больше в Японии… И мы имеем все основания предполагать, что те, кто достигнет власти в социалистической организации, не посовестятся добиваться своих эгоистических целей во что бы то ни стало, какими бы то ни было средствами… Случись при таких условиях что-нибудь вроде войны с соседним государством или какой-нибудь междоусобной смуты, потребующей вооруженной силы для ее подавления, и социалистическая администрация превратится разом в страшную тиранию, подобную той, которая существовала в древнем Перу, тиранию, под гнетом которой массы народа, находясь в руках чиновничьей иерархии, живя под недремлющим уличным и домашним надзором и работая для содержания правящих властей, будут сами получать едва одно только голое пропитание. И тогда в новой форме воскреснет та правительственная система совместного принудительного труда, исчезающую традицию которой представляет старый консерватизм – система, к которой новый консерватизм желает нынче нас возвратить… "Но мы будем настороже противу этого и примем меры, чтобы предотвратить такие бедствия", – скажут нам, без сомнения, энтузиасты… Нет, по-видимому, никакой надежды заставить людей убедиться в истине, кажется, однако же, довольно очевидной, что благоденствие общества и справедливость его учреждений зависит, в сущности, от характера его членов, и что ни в том, ни в другом отношении улучшение невозможно без улучшения характера людей, которое достигается путем мирных занятий, не стесняемых ничем, кроме потребностей благоустроенного общежития. Верование не одних социалистов, но так называемых либералов… состоит в том, что при надлежащем умении худо функционирующее человечество может быть вогнано в формы отлично функционирующих учреждений.

Но это не более как иллюзия! Природные недостатки граждан неминуемо проявятся в дурном действии всякой социальной конструкции… Нет такой политической алхимии, посредством которой можно было бы получить золотое поведение из свинцовых инстинктов»[692]692
  Спенсер Г. Личность и государство. СПб., 1908. С. 31 – 33.


[Закрыть].

Сходные со Спенсером взгляды развивал в свое время и Ф. Достоевский, который писал в 1877 году: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке, столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть тот, который говорит: "Мне отмщение и аз воздам"»[693]693
  См.: Достоевский Ф. Дневник писателя. 1877.


[Закрыть].

В этих рассуждениях есть какая-то доля истины, но в целом марксизм не без оснований отвергает подобную точку зрения, принятие которой позволяет выводить формы общественного устройства непосредственно из присущих населению данной страны в данный момент биологических и социальных инстинктов. Если мораль и «социальные инстинкты» населения влияют на общественное устройство, то и общественное устройство может оказать самое сильное влияние на эту мораль и «инстинкты».

Тема отсталости и недостатка культуры в России получает порой весьма странное истолкование, при котором Сталин получает от некоторых советологов полное отпущение грехов. Так, например, Теодор фон Лауэ убежден, что ни Россию, ни Октябрьскую и Февральскую революции в России вообще нельзя судить по «западным стандартам». По мнению Т. фон Лауэ, в 1917 году в России вышли на поверхность темные и реакционные массы, которые полностью разрушили создававшееся русскими царями и аристократией здание европеизированного государства. В начавшемся затем «кровавом кошмаре» создание нормального государства было вообще невозможно. Безграмотные, аполитичные и дикие русские массы могли подчиниться только жестокому диктатору и даже хотели иметь такого диктатора. Сталин понимал нужды разрушенной революцией страны, и поэтому он «был лучшим выходом для страны в имевшихся обстоятельствах». Человек, выдвинутый дикими и реакционными массами, «он соединил революционный идеализм с готовностью совершить преступление» и тем самым сумел обуздать массы, мобилизовать их на модернизацию России. Именно Сталин сумел преодолеть хаос, навести порядок и восстановить страну. Он подготовил страну к войне и выиграл ее. Никакими другими методами в дикой стране было бы невозможно добиться таких результатов[694]694
  См. журн.: Юнион советик. 1984, № 11. 4.2. С. 76 – 79. Теодор фон Лауэ – американский советолог, автор книги «Почему Ленин, почему Сталин?», изданной в конце 1960-х или начале 1970-х гг. Он продолжает считать народ СССР и ныне достаточно невежественным, таким же, как прежде. Для такого народа и при наличии внешней опасности репрессии по-прежнему необходимы. «КГБ и Политбюро лучше понимают свою страну, нежели Медведев и его друзья, которые надеются на постепенную либерализацию.» (Там же. С. 90 – 92.)


[Закрыть].

Известно, что и Ленин в свое время говорил о применении «варварских методов борьбы против варварства». Однако Т. фон Лауэ доводит эту мысль до абсурда, игнорируя при этом многочисленные факты порочности и разрушительности методов террора и насилия Сталина, которые отнюдь не были единственно возможными.

В начале XX века в связи с перемещением в Россию центра революционного движения среди социал-демократов вновь стал дебатироваться вопрос о взаимоотношениях социализма и культуры. При этом не только западные социал-демократы и русские меньшевики, но и некоторые из большевиков отрицали возможность социалистической революции в России, которая, по их мнению, еще «не созрела для социализма». Мы знаем, что большевики решительно отбросили эти сомнения, хотя и они не отрицали отсталости России. Ленин писал: «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы… Для создания социализма, говорите вы, требуется цивилизованность. Очень хорошо. Ну а почему мы не могли сначала создать такие предпосылки цивилизованности у себя, как изгнание помещиков и изгнание российских капиталистов, а потом уже начать движение к социализму? В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?»[695]695
  Ленин В. И. ПСС. Т. 45. С. 380 – 381.


[Закрыть]

В принципе это была правильная, но крайне трудновыполнимая установка. Исходя из нее, партия большевиков сразу же после Октября приняла решительные меры для продвижения вперед не только социальной, но и культурной революции. Однако сам Ленин не раз отмечал, насколько трудной оказалась в России задача продвижения элементов культуры и цивилизации не только в массы трудящихся, но и в аппарат рабоче-крестьянской власти и даже в аппарат партии. Говоря о построении в Советской России действительно цивилизованного социалистического государственного аппарата, Ленин указывал: «Какие элементы имеются у нас для создания этого аппарата?.. Только два. Во-первых, рабочие, увлеченные борьбой за социализм. Эти элементы недостаточно просвещены. Они хотели бы дать нам лучший аппарат. Но они не знают, как это сделать. Они не могут этого сделать. Они не выработали в себе до сих пор такого развития, той культуры, которая необходима для этого. А для этого необходима именно культура… Во-вторых, элементы знания, просвещения, обучения, которых у нас до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами»[696]696
  Там же. С. 390 – 391.


[Закрыть].