Текст книги "В каждом доме война"

Их привезли всё туда же. На аэродроме немцы сосредоточили дополнительную эскадрилью, так как несли ощутимые потери на южном фронте, русские к тому же перешли к активным действиям по всему фронту, ощутимо потеснив вражеские дивизии. Немецкое командование долго не верило в провал своего плана, что русские на голову разобьют их под Сталинградом и вот-вот пойдут в наступление. И когда оно началось, стали бросать в бой всё новые дивизии и новые эскадрильи, нанося ответный удар…

Девушки и парни были разделены в хуторе Татарка. Ребят погнали на станцию и далее, там было собрано много наших людей, работавших на немцев. Девушки работали на аэродроме под присмотром полицаев, которые порой обращались с ними довольно грубо. Немцы уже утратили былую уверенность, не стали ни с кем церемониться, всякого подозрительного выводили и расстреливали за хутором. Девушки боялись их гнева, остерегались даже смотреть на них. И работали больше по принуждению, чем по желанию, стараясь не привлекать к себе внимание. Самолёты часто куда-то взлетали и назад не все возвращались. Каждый день, когда девушек пригоняли на аэродром, их подвергали обыскам, причём немцы уже не доверяли даже самым преданным из полицаев, проверяли сами. Были здесь и всё те же братья Свербилины…

И на этот раз Нина и Анфиса жили вместе у той же хозяйки Фелицы, у которой полицаи отобрали все её драгоценности и сбережения, о чём она плакалась перед девчатами. Причём немцы угнали всех её овец, корову; кур оставили только несколько, словом разорили полностью. И от горя настолько ссутулилась, что уже еле таскала ноги, а они опять навязали ей квартиранток и велели кормить их, не то упрячут за колючую проволоку.

На этот раз братья Свербилины не приставали к наложницам, не уводили никого в своё логово, видно, им было уже не до этого. Победа наших под Сталинградом сбила с них спесь и службу уже несли не с прежним рвением, как раньше, поняли, что немцы теряют силы, а Красная армия крепнет и было отчего задуматься, а что, если погонят врага и куда тогда им, полицаям, деваться, так как скоро разобрались – немцам не нужны они и никогда своими не считали, относясь к ним с высокомерным презрением. Они не собирались делаться германскими подданными, они мечтали о свержении советов и установлении демократического строя. Их устремления были близки к осуществлению, но после сокрушительного разгрома братья серьёзно задумались о своём будущем. Им ничего другого не оставалось, как бежать вместе с немцами. Для этой цели они и запасались драгоценностями, чтобы у них был там свой капитал. Получалось, с самого начала они не верили в их победу. Немцы смеялись над сталинским указом, запрещавшем отступать, стоять насмерть. Ещё недавно они верили в силу своего оружия, но вот у советов появилась новая многозарядная установка погрозней их самолётов, танков, пушек. Она и была пущена в дело под Сталинградом, решив исход грандиозного сражения, о чём немцы старались умалчивать. И самоуверенность с них слетела, как пена, они почувствовали уже перелом в войне, что дальше Сталинграда им не продвинуться. Ещё с середины осени увязли в обороне и о наступлении пока не думали. Им бросили подкрепление, как охапку дров в костёр и всё без толку. Надеясь, что ставка решит за них, но…

Девушки приходили домой, кое-как ужинали и ложились спать. Хозяйка выставляла им картошку в мундирах, солёности, четвертушку хлеба.

– И кто за вас платить будет, и что же они делают со мной, ободрали как овцу и всё им мало, – сетовала Фелицата.

– Да мы-то при чём? – удивилась Анфиса. – Вы им и говорите, мы к вам сами не шли.

– Это я знаю без вас, да где же справедливость? Шрамов напоставили, изверги, и всё им мало. Разбойники! А теперь им жарко, получили своё на Волге-Матушке – отыграются им наши слёзки. Ой, дожить бы до победы, сама бы их в землю закопала и с дорогой сравняла. И вам лихо, что делают – она качала тяжко головой, вытаскивая из души всю боль и жалость.

Нина смотрела на Анфису, как на будущую невестку. Но теперь она в разлуке с Денисом. Он мечтал уйти на фронт, и вот опять угодил к немцам, чего так не хотел, но мать удерживала его. Нина об этом рассказывала Анфисе, которая всё это знала и от него, и от брата, как они порывались на фронт, но сами робели, так как боялись попасть в плен при переходе линии фронта. Этот страх ребят и удерживал, поскольку после их точно бы погнали в Германию, а тут можно ещё отвертеться. Если бы они знали, что тогда немцы ехали по их души, то убежали бы в Терновку или даже в самую глушь. Но они полагали, что немцы опять пожаловали за продовольствием.

Анфисе немного было неудобно перед Ниной, видевшей в альбоме Дениса обнажённую девушку, коей была она, хотя то был всего лишь набросок. Она чувствовала, как это по-своему волновало её и, видимо, хотела понять, что побудило брата, не дружившего до неё с девушками, рисовать обнажённых девиц, что так не похоже на Дениса. И вдруг такая открытость души, его сокровенное вылилось в непристойные рисунки после встречи с Анфисой. Денис, конечно, перед сестрой застеснялся, но объяснил, что это вполне нормальное явление для художника. Нина стала по-новому смотреть на Анфису ещё после того раза, как полицай Кеша уходил с ней. Но разве тогда она могла осудить Анфису только за одно то, что она сама вызвалась идти с ним, а ведь Кеша мог насильно увести её, Нину. И она боялась, что на этот раз он всерьёз покусится на её честь, тогда ему было без разницы, с кем переспать. К тому же Анфиса выглядела взрослей, чем она, что и сыграло свою роль. Ведь при первом взгляде Нина выглядела ребёнком.

Но вот прошло две недели, как они вновь работали у немцев, и полицаи их не брали для своих забав. Фелицата рассказывала о них всякие небылицы, но не говорила, как ходила в комендатуру жаловаться на произвол полицаев. Но её там выслушивали и требовали всё сообщать о подпольщиках, чем они занимаются, к кому приходят. Но всего этого она не знала и в глаза подпольщиков не видела. Она испугалась, что её саму примут за их связную и не выпустят из комендатуры. Конечно, Фелица им пообещала и тут же об этом пожалела. Кеша в тот раз, когда вскрыл полы в горнице и нашёл большую пачку денег, говорил, будто она готовилась к встрече с подпольщиками, и они сдадут её в гестапо, если будет и впредь молчать о своём кладе. Но этого она меньше боялась, чем раскалённой кочерги и выдала им свой клад, после чего разрыдалась, поскольку так жалко было расставаться с драгоценностями и деньгами, и потом болела неделю, не вставала с постели, и почти не ела, забыв про всё на свете. Слёз у неё уже не было, выплакала, и даже жить расхотелось. Полицаи с тех пор к ней дорогу надолго забыли, она и самогон перестала гнать, чтобы их не зрить у себя. Хотя сама приохотилась к нему не на шутку за прошлую зиму. И отвыкнуть уже не могла. Это заметили и квартирантки – из неё не выветривался запах, а сама жаловалась на давление, голову…

Так наступил Новый год. Зима выдалась ничуть не холодней прошлогодней, часто наступали оттепели, в декабре, январе, но и тут же ударили морозы, повалил снег. На аэродроме нарастали ледяные шишки, вот их и сбивали девушки, счищали взлётно-посадочную полосу от снега и куги. А он снова шёл, и всё повторялось заново. До самого февраля, до самого освобождения…

В то утро они встали от сильных взрывов, пушечного гула, а где, кто стрелял, кого взрывали, не разберёшь. На улице узнали, что ночью немцы снялись и ушли. И немцев нигде не было. Сколько было ликования, удивления, восторга, что немцев выбили из города. По мосту двигались наши войска. Шла пехота гуськом. Небо было плотно затянуто облаками, дул ветер, на улице где снег, где лёд. Войска в городе почти не останавливались – двигались дальше в западном направлении.

Фелицата в этот день расщедрилась, выставила последнюю заначку – самогон, закуску и с девушками выпила за нашу победу. А потом плакала, что ничего у неё не осталось. А изверги-полицаи ушли с немцами. Так говорили ей хуторские бабы.

Девчата собирались домой без ничего, так как враги их увозили, в чём они были. У полицаев тогда отпрашивались домой за вещами, не могут же они быть в одном и том же. Но не отпустили, зато велели хозяйке добыть им бельё и всё необходимое. А теперь они не знали, что им с чужими вещицами делать. Фелицата махнула рукой, дескать, берите себе, вы вполне заслужили. Девушки попрощались с хозяйкой, поблагодарили. Фелица всплакнула, что опять остаётся одна, обещала вспоминать о них. И проводила за хутор. Нина и Анфиса по дороге встретили Стешу, Дору, Глашу и больше никого: говорили, что остальные ушли раньше. Им всем ещё не верилось, что они свободны, что немцы навсегда изгнаны, что идут домой, а в спину игриво подталкивал их ветер, да так живо, с таким участием, с такой радостью, будто и природа радовалась освобождению родной земли от лютого врага…

Часть пятая

В конце ноября 1942 года в Новочеркасск на самолёте прибыл генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, которого из сухопутных войск назначили командовать ударными группами армий «Дон» и «Юг». Перед Манштейном была поставлена боевая задача освобождения армии фельдмаршала Паулюса, попавшего 23 ноября в окружение под Сталинградом. В Новочеркасске для этого был создан командный пункт группы армии «Дон» на углу Платовского проспекта, в построенном перед войной здании под техникум.

В дни оккупации фронт удалился от города на двести-триста километров. Некоторым частям Красной армии на отдельных участках удавалось прорываться немцам в тыл, и тут их встречала конница Павлова. Именно Походному Атаману однажды поручалось обеспечить безопасность при сопровождении в Новочеркасск фельдмаршала Манштейна, самолёт которого приземлился на Хотунской аэродром, с которого немцы совершали вылеты в район Сталинграда.

Однако проводить Манштейна в расположение штаба Павлову было не позволено, что говорило не только о том, что фельдмаршал прибыл с секретной миссией, но и о недоверии немцев казачьему атаману, который отличался особой дерзостью не подчиняться немецкому командованию. И вообще, в родном городе казаки атамана не чувствовали себя полными хозяевами; им было только поручено выявлять и уничтожать партизан и подпольщиков. Манштейн разработал операцию «Зимняя гроза», чтобы создать перевес в технике и живой силе на Восточном фронте против Красной армии, окружившей его близкого друга генерал-полковника Паулюса, которого фюрер для поднятия духа немецких солдат повысил в звании до фельдмаршала. Сам Эрих получил это звание после успешной операции по взятию Крыма. Немецкий полководец возглавил оперативную группу «Холлидт» – это третья румынская армия, группировка под названием «Гот»: её разделил на две, в которые входили четвёртая румынская армия и четвёртая немецкая танковая армия. Одну направил в район Котельниково, вторую перебросил под Тормосино, к ним навстречу из окружённой группировки Паулюса под Сталинградом должны были ударить войска шестой армии и часть четвёртой танковой, чтобы прорвать сомкнувшееся кольцо Красной армии.

Вражеским группировкам противостояли наши – вторая гвардейская и пятьдесят первая армии. И по команде – «Удар грома» – в первых числах декабря 1942 года Манштейн повёл войска в наступление. С четвёртого декабря двадцать дней продолжались упорные бои на Котельниковском и Тормосинском направлениях. И только с 24 декабря 1942 года на этих участках фронта Красная армия перешла в наступление. К концу декабря в сильнейших танковых сражениях враг был отброшен и с боями отступал через Калмыцкие степи и Придонье на запад и юго-запад…

О том, что в Новочеркасске обосновался Манштейн, нашим стало известно слишком поздно, поскольку подпольщики так и не смогли установить его точное местонахождение. И донесение партизанскому штабу несколько запоздало, роль которого в подготовке отражения врага при попытке освободить из «котла» трёхсот тридцатитысячную шестую вражескую армию, ещё до конца не установлена историками… Тем не менее вражеская перегруппировка войск не осталась не замеченной нашей армейской разведкой и было предпринято всё, чтобы гитлеровский замысел по вызволению 6-ой армии Паулюса из котла провалился.

После окружения и разгрома шестой армии генерал-фельдмаршала Паулюса под Сталинградом, 2-я гвардейская армия сломила мощное сопротивление немцев и прорвалась к Ростову на расстояние в 40 км. Командующий войсками южного фронта генерал-полковник А. И. Ерёменко 14 января 1943 года отдал приказ 2-й гвардейской армии сформировать танковую группировку «Дон» под командованием генерал-лейтенанта П.А.Ротмистрова. А самой выступить по направлению Новочеркасск-Шахты—Ростов – Батайск, чтобы не дать немецким войскам свободно отступать со всего Северного Кавказа. Танковой группе «Дон» Ротмистрова и 13-му гвардейскому корпусу надлежало от станицы Багаевской и хутора Весёлого освободить Батайск и Ростов. А 1-му гвардейскому корпусу и 300-ой стрелковой дивизии под командованием полковника И.М.Афонина было поручено выбить немцев из Новочеркасска.

«Ставка приказывает обходить Новочеркасск с севера и юга, – телеграфировал заместитель начальника генерального штаба Антонов командующему южным фронтом генералу Р.Я.Малиновскому, – исключить ведение боёв в городе, основные усилия только на Ростов». Родион Яковлевич телеграфировал командованию 2-й гвардейской армии Миссану и Чинчибадзе: «Новочеркасск обходить, в город не лезть». А командиру 201-й авиационной дивизии полковнику П. О. Кузнецову Малиновский ещё категоричней: «Центральную часть Новочеркасска бомбить запрещаю».

Почему же Верховное главнокомандование так заботилось о Новочеркасске, а Ростов чуть ли не брать штурмом? Дело даже не только в том, что бывшая столица Войска Донского представляла собой культурно-исторический центр. Объяснение тут находилось простое: советскому главнокомандованию из разведданных было известно, что при наступлении на Новочеркасск немцы наносили бомбовые удары только по тем магистралям, по которым отступали сильно потрёпанные части Красной армии. Так их наставлял генерал Краснов, чтобы не настраивать против себя казаков и чтобы они благожелательно их, немцев, встречали. И потому, как бы в ответ противнику, советское командование придерживалось той же тактики точечных ударов. Хотя было и то соображение, если бы город разбомбили в пух и прах, тогда бы местное население этот акт приняло, как месть за то, что казачество встречало немцев с хлебом и солью. Между тем Ростов, как областной центр, при первом захвате ещё в конце ноября 1941 года сильно пострадал от вражеских артобстрелов и бомбёжек. Да и во время оккупации наша авиация нет-нет да и совершала налёты на стратегически важные объекты противника…

Однако зимой 1943 года нашему первоначальному плану наступления не суждено было сбыться, так как ситуация на фронте резко обострилась.

Перед наступлением наших войск немецкий генерал Мют пригласил на военный совет С.В.Павлова и Т.К.Хоруженко, на котором им было приказано выдвинуться на оборонительный рубеж станции Каменоломни и хутора Арпачин. И такая антибольшевистская сила противостояла 2-й гвардейской армии, которая предполагала начать наступление на Ростов, как вдруг была отдана команда – идти на Новочеркасск.

Утром 7-го февраля 1943 года командующий 2-ой гвардейской армией генерал-майор Я.Г.Крейзер отдал приказ сломить оборонительные рубежи противника на Новочеркасском направлении. В тот же день 387-я и 33-я гвардейские стрелковые дивизии освободили от гитлеровцев станицу Старочеркасскую и двинулись к станице Аксайской, хутору Александровка. А дивизии 13-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора П.Г.Чанчибадзе выгнали немцев из станицы Ольгинской, переправились через Дон и вышли к реке Аксай. В ходе боёв 8—11-го февраля одновременно на Аксайском и Новочеркасском направлениях оборона фашистов не была прорвана, так как оккупанты хорошо укрепили её казачьими частями Абвера…

Если Новочеркасск немцы брали, как считают некоторые историки, без особо упорного сопротивления наших ополченцев и воинских частей, то при освобождении города враг отчаянно сопротивлялся, дополнительно сосредоточив в казачьей столице 79-ю, 111-ю, 384-ю пехотные дивизии, в том числе 16-ю механизированную и 15-ю авиаполевую дивизию и несколько воинских частей, в которые, между прочим, входили 1-й Донской казачий полк из девяти сотен Походного Атамана С. В. Павлова, боевой казачий отряд Абвергруппы-201, германский отряд Абвер-202 в составе 620-ти солдат, офицеров, которыми командовал гаутман Вальтер, комендантский немецкий отряд в 380 штыков во главе с обер-лейтенантом Штекендорфом, и корпус полковника Т.К.Хоруженко, казаки которого насчитывали около одной тысячи человек с пушками, бронетранспортёрами, танкетками…

Чтобы наступавшие наши части не прошли, немцы взорвали на реках Тузлов и Аксай лёд, а на берегу, со стороны города, из железнодорожных платформ и вагонов создали пулемётные гнёзда. Наступление на город велось с севера, северо-востока и юго-востока по разработанному плану в штабе 2-й гвардейской армии под командованием генерала С.С.Бирюзова. Согласно утверждённой операции советские войска стянули части и соединения на линии от хутора Большой Мишкин до хутора Персиановского. А 300-я стрелковая дивизия заняла позиции недалеко от Донского сельхозинститута, находившегося в том же хуторе Персиановском. 49-я стрелковая дивизия генерал-майора Д.П.Подшивалова устремилась к хутору Янов, Паровозостроительному заводу и к Соцгороду. 3-я стрелковая дивизия генерал-майора К.А.Цаликова двинулась на Хотунок. А на пригородную станицу Кривянскую, ведя бои, продвигалась 98-я стрелковая дивизия и 8 февраля 1943 года после начала общего наступления на этом участке фронта отдельные полки этой дивизии захватили станицу Кривянскую, из которой Новочеркасск был виден как на ладони, он возвышался громадным холмом. 12 февраля наши войска освободили станицу Красюковскую, Донской институт, выбив с боями немцев, вошли в промышленную зону города.

Со стороны Цикуновки и кирпичных заводов наступали части 33-й гвардейской дивизии генерал-майора А.И.Утвенко и одновременно с ними подошли к городу подразделения 2-го и 3-го механизированных корпусов. Кольцо наших войск вокруг Новочеркасска неотвратимо сжималось.

Однако в городе всё ещё находились крупные силы противника, которые без больших потерь невозможно было выбить, тогда решено было нанести удар «Катюшами». 19-й гвардейский полк занял боевые позиции. Но к делу они так и не приступили, поскольку 12 февраля части 5-й гвардейской армии освободили город Шахты, что уже подавно облегчало взятие Новочеркасска, а немецкие части, почувствовав опасность, стали уходить из города в сторону станицы Грушевской. Хотя отдельные боевые расчёты тем не менее вместе с казаками продолжали вести яростный огонь из пушек по наступавшим советским войскам.

Как не хотели отсупать из родных мест казаки, обстановка складывалась настолько угрожающая, что поневоле они со своими пожитками, семьями уходили вместе с немцами в направлении Донбасса. Этой же участи, как не сражался отважно, подвергся и полк Походного Атамана С.В Павлова, который до последнего намеревался отчаянно прорваться в тыл нашим и там поднять восстание. Но этому плану, который разрабатывался тремя атаманами в хуторе Татарка, не суждено было осуществиться, так как другие казачьи отряды, образовавшиеся самостоятельно, во главе со станичным атаманом Грековым из станицы Грушевской, увели с собой домашний скот, и Павлову ничего не оставалось, как приказать эвакуировать Провальский конный завод со всеми четырьмя тысячами донских рысаков. Вместе с немцами, по воспоминаниям генерала П.Н.Краснова, уходили казаки, с семьями, десятками тысяч с Дона, Кубани, Терека…

Необходимо сказать о роли Походного Атамана Павлова в обороне Новочеркасска. Сергей Васильевич хорошо понимал, что немцы терпят поражение за поражением, а вверенные ему казацкие сотни не в силах сдержать натиск советских войск. Своими соображениями из своих он мог поделиться только с Тимофеем Константиновичем Хоруженко. Они условились встретиться в посёлке Новом, откуда немцы уже ушли. Павлов и Хоруженко приехали туда разными путями со своими ординарцами под предлогами ознакомиться с оборонительными рубежами, которые здесь возводило до захвата города немцами городское ополчение. Они попросились в крайную хату, их впустила молодая женщина, которая укладывала спать ребёнка.

– Ты одна живёшь? – спросил Павлов, потолок в хате был низок, и атаману приходилось слегка пригинаться.

– Моя мать… в колхозе, а сестра у немцев…

– В Германии, што ли? – спросил высокий человек. – Как тебя зовут.

– Соня, – сказала она, – а мой муж погиб на фронте, – прибавила она.

– Насколько я знаю, в вашем хуторе живут беженцы от сталинской коллективизации. Так почему же твой муж воевал на стороне Сталина? – спросил Павлов.

– Как призвали, так он и пошёл воевать… – не понимая вопроса, ответила сбивчиво молодая женщина, так как думала, что это свои переоделись в немецкую форму для своего дела.

– Немцы вас притесняли, мародёрствовали? – снова спросил Павлов.

– А всё было: молоко брали, яйца, кур рубили, а у кого и поросёнка и корову…

– Понятно, главное – не обижали! – насмешливо сказал Хоруженко.

– А это разве не обида? – протянула удивлённо Соня.

– Вот что, ты пока принеси закусить, а выпивка у нас есть, а потом погуляй, мы тут посоветуемся, – сказал Павлов. И Соня пошла исполнить просьбу.

– Слыхал, люди запуганы и немцами, и советами, – продолжал Сергей Васильевич. – Удастся ли нам собрать дивизию? Нет, не удастся. Придётся своими силами прорываться в тыл. Я думаю, при прорыве красных, нам не зайти им в тыл.

– Надо было это сделать раньше. Но как вырваться из-под немецкого контроля? – Хоруженко отчаянно качнул головой.

– На крайний случай перестрелять их… – но в этот момент в хату вошла женщина с ситом, в котором были яйца и сказала гостям, что хочет сделать яишницу, что больше нечего подать из варённого или жаренного на стол.

– Ты нам помидор или огурцов солёных, хлеба немного принеси, – сказал Тимофей Константинович.

– О, а я и забыла! Пойду в погреб спущусь, – и Соня опять ушла.

– Ну и так, что мы тут имеем? Краснопузые полезут, это ясно, отсупать с немцами я бы не хотел. Лучше погибнуть в ратном бою, чем потом быть убитыми то ли большевиками, то ли фашистами, – продолжал Павлов. – Они будут наступать со стороны Кривянки и Маныча…

– А могут и от города Шахты, или Каменоломень ударить. Генерал Мют именно так и думает. Он мне сказал, чтобы я уходил под Каменоломни или хутор Арпачин. Так что нам с тобой необходимо вместе держаться. Откуда у них такая сила взялась? Манштейн провалил операцию не из-за того, что неумелый полководец, это дело Жукова…

Соня принесла всё, что они просили, тем не менее она приготовила яичницу. И скоро подала гостям, которые уже выпили по одной из высокой плоской бутылки. Ей тоже предлагали, но она отказалась. Соня, боясь их стеснять, велела дочери Тае одеться, а сама одела, обула сына Егорку и пошла на улицу.

– Понимающая баба, – нарушил тишину Хоруженко, и, подумав, заговорил: – Сергей Васильевич, давай начистоту: что уж там, на реванш не оправдались наши надежды. Краснов у нас так и не появился, старый генерал впал в маразм, когда поверил в мощь немцев. Ни Мюту, ни Манштейну, ни самому Гитлеру мы были не нужны, но они нас использовали, чтобы мы возглавили сопротивление казаков большевикам исключительно в их интересах. В своём городе мы были их подданными. А казаки пошли за нами только те, кто не смог простить большевикам гибель своих родных. Большинство же осталось лояльными и к нам, и к красным…

– У нас, как я уже не раз говорил, не хватает кадровых офицеров. А Духопельников и Сюсюкин заботятся только о своих шкурах. Этих негодяев я отослал к Адмиралову. И что ты думаешь, что они выделывали в Ростове? А всё то же, что и у нас, шлялись по шашлычным, ресторанам, напивались, попадали в полицию и Адмиралову приходилось этих супчиков вытаскивать. Но с них что с гуся вода. Доходили слухи, будто они встречались с коммунистами-подпольщиками. Так что первые драпанут. А надо было бы их шлёпнуть, они разрабатывали якобы боевые операции, но скоро выяснилось – только на бумаге для отчетности, что не зря получали деньги, и потому они и есть одна из причин наших неудач. Тимофей Константинович, помните я вам советовал отдать их во власть Абвера, а вы отмахнулись. А теперь уже поздно. О Доманове тоже слушки доходили – прислуживает немцам и он такой, увы, был не один…

– Бросьте, Сергей Васильевич, искать врагов, вы просто мнительны. Причин наших неудач много, не те стали казаки, выродился дух за годы советской власти. Эти Троцкие и Свердловы расказачили и уничтожили лучший наш цвет! Так что нам остаётся подчиниться фортуне и не сворачивать с избранного пути! Казаки это хорошо понимают, немало станичников готовятся к отступлению и есть подозрение, нас хотят предать. Об этом мне говорили станичный атаман Греков и другие атаманы, – он секунду подумал и прибавил: – Да, за двадцать лет жизни в неволе, традиции, дух казацкий выродились. Не те мы стали, лихости нет! А всё потому, что кое у кого шкурнические интересы превалируют над судьбами Дона…

– А я о чём тебе твержу? В наш стан чекисты забрасывали лазутчиков, которые сеяли панику, настраивали казаков против меня? Этих – Сюсюкина и Духопельникова? Ты думал и думаешь, что я мнителен, а я тоже упорно не хотел верить, что к нам подослали замаскированных врагов. Но факты их фальшивой деятельности говорили совсем другое. Я думал, что они просто морально и нравственно разложились оттого, что в их распоряжении была казна. Мы собирали деньги для борьбы. А эти негодяи спускали их в ресторанах и на продажных женщин. И не только они нам вредили… Например, мне не нравился учитель Данилов, которому было поручено руководить восстановлением мельницы. Но я про него забыл, да и всё время не вылазил с передовой. Под Таганрогом, как тебе известно, я пытался соединиться с Кононовым, разведка немцев меня от него оттеснила и пригрозила обвинить в попытке объединения наших сил с целью повернуть войска против Абвера. А ведь он лучше всех из нас знал моральный дух красноармейцев и как среди них развернуть агитацию. Ты знаешь, что ему удалось собрать шесть эскадронов, которые объединились в полк. А что нам помешало?

– Ты не забывай, Кононов казак и сумел перейти на сторону немцев со своим полком, правда, когда попал, говорят, в плен где-то в Белоруссии. А потом уж вербовал по приказу немцев военнопленных… – полковник пережевал огурец и продолжал: – Кстати, когда ты ушёл после переговоров с немцами, генерал Мют придержал меня и этак сурово заявил, что их командованию самостоятельность наша не нужна. Он намекнул, чтобы я за тобой присматривал, и чтобы мы вместе не валяли дурака… Так что Абвер держит ухо востро! Может, нам пора возвращаться?

– А я не буду их слушаться! Нам терять уже нечего, давай объединимся, если не дадут – ударим по немцам?! – серьёзно предложил Павлов. – Гляди, народ всколыхнётся, перебъём окукупантов и сделаем бросок в тыл. Теперь нам одно пропадать… Кстати, румынам немцы уже надоели, они у них на положении прислуги. И думаю, легко пойдут за нами…

– Это тебе так кажется, немцы красных недооценили, а теперь будут думать, что якобы мы кусаем локти и хотим к ним перебежать. Плохо они знают нас, хотя ещё недавно, вспомни, пытались привязать происхождение казаков к истории готских племён… И генерала Власова к нам сватали, а он изначальный большевик и любимец Сталина для меня предатель. Поэтому нам с ним было не попути…

Хоруженко кивнул, он это знал из газет и считал бесполезным продолжать разговор, после которого стало ещё тягостней на душе. Поздно спохватилсь. В тот день они сошлись только на том, что будут отступать вместе и надо настроить станичников к дальнему походу. А чтобы объединить все казацкие силы, на это не согласился предусмотрительный Хоруженко, который считал, что немцы могут их разоблачить и отдадут в руки Абвера.

– А ещё казаками называемся, – подосадовал Павлов. – Ну что же, поступай как знаешь, а я не отступлюсь, – в сердцах сказал Походный Атаман. Сергей Васильевич был главой казачьего стана, но природное благородство не позволяло ему быть жёстким, властным до тиранства. Он не мог приказать подчиниться, хотя храбрость его всем была известна и надеялся только на провидение. И напрасно! Хоруженко был приближен к Абверу и это обстоятельство не позволяло ему быть в близких отношениях с Павловым. Выходило, он носил титул Походного Атамана чисто символически? Но понимал ли это сам Сергей Васильевич, коли у него по существу не было единомышленников? Возможно и понимал, поэтому и решился на отчаянный разговор с Хоруженко, который лишь сочувствовал Павлову, но стать его соратником остерегался. К тому же, чтобы состоялось их сближение и эта встреча, Павлов долго думал, а вдруг получится того уговорить. Но его надежды, увы, не оправдались. Казаки теперь не рискуют своими головами, как это было в старину, стали осторожными. Значит, каждому своя рубашка ближе к телу. Вот и в город они вернулись со своими адъютантами разными дорогами, когда уже каждый предчувствовал для себя не лучший исход…

Так оно, собственно, в дальнейшем и случилось, вскоре начались ожесточённые бои. Новочеркасский район был полностью освобождён ночью 13 февраля 1943 года и ещё весь день продолжались перестрелки в разных концах района и далеко от него. Немцы поспешно бросали орудия и отступали к станице Грушевской, сотни жителей которой по приказу атаманов заранее приготовили к походу на запад домашний скарб, скот, всякую другую живность, предвидя, что большое число казаков намерено уйти с немцами.

Советская пропаганда, как и предполагали атаманы Павлов и Хоруженко, распустила слух, что казаки хотят выступить против немцев, которые клюнули на ложную информацию и арестовали почти всю казачью верхушку, кого с самого начала зачислили в неблагонадёжные. Среди них оказались П.Ф.Письменсков, А. И. Кундрюцков, С. П. Павлов, Т.К.Хоруженко. А вот роль Т. И. Доманова (которого даже не арестовали), в этом деле указывает на то, что он действительно был озабочен не столько успехом казаков на фронте против большевиков, а личной карьерой, так как ничего не сделал, чтобы объяснить немцам о верности казаков до конца делу борьбы против режима большевиков. Наоборот, Доманов, боясь попасть под подозрение, как участник заговора против немцев, подтверждал, на что могут быть способны казаки, если интересы родной земли для них окажутся превыше всего…