Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 53

– Принимайте полк, полковник Бент.

Снова и снова он слышал этот приказ у себя в голове. Слышал, несмотря на грохот пушек в холодном воздухе воскресного дня; несмотря на выстрелы ружей и пушек, которые спешно выкатывали, чтобы защитить позиции; несмотря на крики боли и страха необученных парней из Огайо, с которыми он должен был держать оборону; несмотря на весь адский шум этого безумного апрельского утра.

«Принимайте полк, полковник Бент», – сверля его взглядом, сказал командир дивизии в штабе, расположенном рядом с маленькой церковью Шайло, через час после того, как они услышали первые далекие выстрелы, и после того, как вернулись патрули с подтверждением самых страшных предположений. Армия Альберта Сидни Джонстона действительно подошла с юго-запада, застав их врасплох.

Бент знал, что оказался в этом аду только благодаря неприязни командира дивизии. Генерал мог бы отправить сюда другого офицера, чином помладше, когда пришло донесение о гибели командира полка огайских новобранцев и его адъютанта. Но вместо этого он выбрал штабного полковника, с которым был предельно холоден с самой первой встречи.

Был ли на свете еще хоть один офицер, кому бы так не повезло с командиром? Бездарь, профан, солдафон до мозга костей, а прошлой осенью с ним вообще нервный припадок случился от страха перед Альбертом Сидни Джонстоном. Бент ни минуты не сомневался, что Уильям Текумсе Шерман просто сумасшедший. К тому же мстительный.

– Принимайте полк, полковник Бент. – После этого Шерман сказал нечто такое, что заставило Бента возненавидеть его так, как он мог ненавидеть только двух людей на земле – Орри Мэйна и Джорджа Хазарда. – И чтобы я не слышал, что вы там прячетесь за деревом и мечтаете об отпуске. Учтите, мне все известно и о вас, и о ваших вашингтонских связях.

Эти связи спасли его. По крайней мере, он так думал до сегодняшней субботы. В тот день, когда они вместе с Элмсдейлом сели на поезд, идущий на запад, он успел написать вежливое извинительное письмо адвокату Диллсу с последней мольбой о помощи. И когда прибыл в Кентукки, получил новое назначение, согласно которому ему надлежало с передовой отправиться на штабную службу к Андерсону.

Но потом, как это сплошь и рядом происходит в армии, командование неожиданно сменилось. Андерсон уехал, и на его место пришел Шерман, чей брат был влиятельным сенатором от Огайо. Может, этот безумец действительно что-то пронюхал или просто невзлюбил его, но Бент точно знал: Шерман только ждал удобного случая, чтобы расправиться с ним.

Всмотревшись сквозь дым, Бент понял, что худшие его опасения оправдались, – противник действительно готовился к новому наступлению. Грязный сброд в поношенных серых мундирах и неизменных шляпах «Харди» двигался в сторону пологого холма, на котором, прячась за деревьями и зарослями высокой травы, их ждал вверенный ему полк, состоящий из зеленых юнцов. Во время утреннего обстрела они даже застали федералов врасплох, потому что генерал Грант пренебрег созданием оборонительных укреплений, чем вызвал большое недовольство Халлека, придававшего огромное значение тщательной подготовке к бою.

Наконец Бент со страхом увидел, что атака начинается.

– Держите позиции, ребята! – крикнул он, заставив себя выйти из-за толстого дуба и поднести к глазам полевой бинокль, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось съежиться за деревом и закрыть голову руками.

Первая шеренга серых мундиров открыла огонь. Бент сморщился и снова прыгнул под защиту дерева. Серая толпа начала издавать дикие крики, которые уже стали отличительной особенностью всех атак конфедератов, хотя никто не мог бы сказать, когда это началось и почему. Бенту эти звуки напоминали вой бешеных псов. Вокруг засвистели пули. Слева от Бента стоявший на коленях солдат внезапно встал, будто его подхватили под мышки. Срезанная как бритвой часть его левой щеки улетела ему за спину, а в следующую секунду он повалился на спину, сраженный второй пулей, попавшей ему в голову.

Неровный строй конфедератов поднимался все выше по склону; вторая шеренга выстрелила, когда идущие в первой быстро опустились на колени, чтобы перезарядить винтовки. После этого обе шеренги снова бросились вперед, со штыками наперевес. Офицеры кричали так же громко, как рядовые.

Они были уже в пятидесяти ярдах: Бент теперь ясно различал пятна грязи на их серых мундирах, всклокоченные бороды, выпученные глаза и разинутые рты. От разрывавшихся снарядов в голубое небо взметались комья земли и осколки, густой дым поднимался к верхушкам деревьев. И вдруг посреди всего этого ада Бент услышал еще более громкий крик:

– О нет! Боже мой… нет…

Первые из нападавших добежали до его солдат, которые до сегодняшнего утра ни разу не участвовали в настоящем сражении. Они неловко отбивались от разящих штыков. Бент увидел, как один штык вонзился в синий мундир и вышел с другой стороны, красный от крови. Крик повторился:

– О Боже, нет!..

Бент в панике отшвырнул бинокль и саблю. Сотни солдат уже бежали между деревьями в сторону городка Питтсбург-Лэндинг на берегу Теннесси. Полки армии США отступали один за другим. И тогда он сказал себе, что должен спастись во что бы то ни стало, пусть даже всех его солдат перебьют, их жизни все равно ничего не стоят.

Бежавшие впереди уже хорошо протоптали тропу, и ему было намного легче, пока он не наткнулся на неожиданное препятствие. Впереди медленно ковылял щуплый солдатик, сильно прихрамывая и прижимая к себе ярко-голубой барабан. Бент схватил барабанщика за костлявое плечо и резко оттолкнул в сторону, успев заметить его взгляд – испуганный и презрительный одновременно. Потеряв равновесие, юноша упал на землю рядом с тропой. Бент промчался мимо.

Его паника еще больше усилилась, когда он нырнул в гущу деревьев и метнулся через какой-то ручей. Рядом послышался свист снаряда. Он прыгнул к ближайшему дереву, обхватил его руками, зажмурился и прижался лицом к стволу. За мгновение до того, как грянул взрыв, он вдруг осознал, кто кричал: «О Боже, нет!» – перед тем, как его полк дрогнул и побежал.

Это кричал он сам.

Очнулся он под дождем. Сначала ему показалось, что он уже умер. Потом из темноты послышались крики, стоны, внезапные вопли. Громко сопя, он начал судорожно ощупывать себя – от лодыжек до самого горла, но ран не нашел. Да, он был мокрым, замерзшим, все тело нестерпимо ломило. Но он был живым. Живым! Боже милостивый… Он пережил этот день.

Над верхушками деревьев сверкнула молния. А когда вслед за ней ударил гром, он пополз. Ударился головой о ствол, обогнул его, потом пробрался сквозь какой-то колючий кустарник. Земля стала уходить немного вниз. Ему показалось, что где-то впереди вода. Он пополз быстрее.

Снова полыхнула молния, и снова сквозь раскаты грома он услышал унылый хор раненых. Сколько же их было? Тысячи? Кто выиграл сражение? Этого он не знал и не хотел знать.

Его руки погрузились в ил. Он прополз еще немного вперед и окунул их в воду. Во рту пересохло. Он зачерпнул воду ладонями, выпил, рыгнул, едва сдержав рвоту. Почему у воды такой странный вкус?

В ярком свете молнии он вдруг увидел подпрыгивающие на воде тела и красную жижу, стекавшую с его рук. Желудок судорожно сжался; он согнулся пополам, но ничего так и не вышло. «Я в Мексике, – с ужасом думал он. – Это Мексика».

Он с трудом встал, перебрался через ручей, замирая от отвращения каждый раз, когда трупы мягко ударялись о его ноги. Выйдя на твердую землю, он снова побежал между деревьями, споткнулся о камень, охнув, упал, уцепившись вытянутой рукой за что-то твердое, что смягчило падение. На ощупь это было похоже на штык от винтовки. Убрав намокшие волосы со лба, он встал на колени и еще подумал: хорошо хоть на острие не напоролся.

Белая вспышка опять на мгновение озарила все вокруг. Штык торчал из горла другого мальчишки-барабанщика, пришпилив того к земле. Бент дико закричал и продолжал кричать, пока не лишился сил.

Потом он снова двинулся дальше. Каждое новое потрясение постепенно приводило к обратному эффекту, и к нему стала возвращаться ясность мысли. Он не хотел этого. Лучше уж было совсем отупеть, чтобы ничего не понимать. Но делать нечего – теперь ему придется возвращаться в реальность и думать, что будет дальше.

С одной стороны, он повел себя точно так же, как все солдаты его полка, – в панике бежал с поля боя. Но его вина как командира была намного весомее. Хуже того – он побежал в числе первых. Солдаты наверняка не станут молчать, и клеймо позора погубит его. Этого никак нельзя допустить.

Пыхтя и отфыркиваясь, он побежал назад и даже намочил штаны от напряжения, но, не обращая на это внимания, продолжал судорожно шарить в кустах. Сначала он наткнулся не на того и сунул руки в развороченную грудь какого-то южанина, пронзительно завизжав. Потом, успокоившись, продолжил свои поиски и наконец нашел маленького барабанщика.

Не могу, думал он, глядя на пронзенное горло, освещенное сполохами молний.

«Но это единственный выход».

Обливаясь по́том и тяжело дыша, он ухватился за винтовку и осторожно потянул, поворачивая ее из стороны в сторону, пока не выдернул из тела мальчика. После этого он прислонился спиной к дереву, покрепче уперся ногами в землю и собрался с духом.

Потом снова отвернулся, закрыл глаза, нащупал острие штыка и приставил его к левому бедру.

И толкнул.

Обе стороны объявили о победе у Питтсбург-Лэндинга. Однако на второй день Грант пошел в контрнаступление, и в конце концов армия Конфедерации была вынуждена отступить к Коринфу, а один из ее выдающихся героев, Альберт Сидни Джонстон, погиб в бою. Эти факты говорили больше, чем любые заявления.

В госпитале Бент узнал, что поведение его полка не было исключением. Бежали тысячи. Раздробленные части разных подразделений попадались вдоль всего берега Теннесси; все воскресенье они прятались, прислушиваясь к грохоту битвы, а в понедельник Союз уже праздновал победу.

Однако все это отнюдь не означало, что гроза над головой Бента миновала. Уже скоро в отношении его поведения как командира полка началось служебное расследование. Ему пришлось так часто повторять свою легенду, что с каждым разом он врал все более и более вдохновенно:

– Да, я действительно бежал, сэр. Чтобы остановить своих людей. Чтобы прекратить беспорядочное бегство с поля боя.

На вопрос о месте, где его нашли без сознания, а это был маленький приток Совиного ручья, примерно в миле от позиций его полка, он ответил:

– Бунтовщик, с которым я схватился, тот самый, что ранил меня, напал на меня недалеко от нашей первоначальной позиции. Я бился с ним лицом к лицу, а не бежал, это доказывает моя рана. А о том, что было после, я помню плохо. Помню только, как он ударил меня штыком, как я сбил его с ног и как потом пытался остановить солдат.

Следствие продолжалось, пока не дошло до самого Шермана, которому Бент тоже заявил:

– Я бежал, чтобы остановить солдат. Остановить панику.

– По заявлению некоторых свидетелей, – холодно произнес генерал, – вы были среди тех, кто бросился бежать первым.

– Это не было бегством, сэр. Я хотел остановить других. И даже если вы поставите меня перед трибуналом, я повторю то же самое. Как повторю это любому из свидетелей обвинения. Пусть они скажут это мне в лицо. Вы дали мне полк, состоящий из необстрелянных юнцов. Разумеется, они побежали, как и многие. Я только хотел их остановить. Не допустить паники.

– Довольно! Я сыт по горло вашими объяснениями! – воскликнул Шерман и, отвернувшись в сторону, сплюнул на землю рядом с походным столом. – И я больше не желаю, чтобы вы оставались под моим командованием.

– Значит ли это, что вы намерены…

– Вы узнаете, что это значит, когда я решу, что вам следует знать. Свободны!

Бент отдал честь и, прихрамывая, вышел из палатки. Страх его был так силен, что он даже забыл о своей ране. Что же задумал этот безумец?

На мысе к юго-востоку от Ричмонда Макклеллан столкнулся с Джо Джонстоном без особых результатов. В долине реки Шенандоа Джексон Каменная Стена одержал блистательную победу, поквитавшись тем самым за позор южан в Питтсбург-Лэндинге. Флотилия адмирала Фаррагута, умело маневрируя по Миссисипи мимо фортов конфедератов, прошла к Новому Орлеану, и двадцать пятого апреля практически беззащитный город был взят. А через неделю, то есть спустя почти месяц после той тяжелой встречи с Шерманом, Бент получил новое назначение.

– Штабным в Армию Залива?[21]21
  Армия США, сосредоточенная в штатах Союза, расположенных на побережье Мексиканского залива.


[Закрыть] – удивился Элмсдейл, когда Бент при случайной встрече сообщил ему новость. – Она же создана в основном для оккупации? Местечко безопасное, но карьеру там не сделаешь.

– Да куда мне с этим? – проворчал Бент, показывая на свою ногу.

Сквозь бинты просочилась кровь, испачкав ткань брюк.

Элмсдейл пожал ему руку и пожелал всего хорошего, однако Бент заметил в глазах полковника самодовольство. Элмсдейл получил ранение в плечо возле «Осиного гнезда» – так конфедераты прозвали позицию северян, с которой их приходилось «выкуривать» безжалостным артиллерийским огнем. И несмотря на то что в конце концов федералам пришлось сдаться, чтобы избежать еще бо́льших потерь, за эту героическую оборону Элмсдейл в числе прочих был даже отмечен в приказе командующего. Бент же снова был унижен, но винил в этом, разумеется, всех, кроме себя, – начиная от Шермана, этого безумного коротышки с жидкой бороденкой, до вдохновителя победы у Питтсбург-Лэндинга пьянчуги Гранта, с его дурацким прозвищем Безоговорочная Капитуляция.

Звезда Елканы Бента клонилась к закату, и он ничего не мог изменить.

Глава 54

– Подгоняйте повозки! – кричал Билли. – Нам нужны еще лодки!

Зайдя в илистую грязь почти до середины высоких сапог, Лайдж Фармер похлопал его по руке:

– Не так громко, мальчик мой! На том берегу могут быть неприятельские патрули.

– Едва ли они видят меня так же хорошо, как я вас. Кстати, какой ширины эта река?

– Командование не осчастливило нас такими данными. И карт тоже нет. Только приказ: навести переправу через Блэк-Крик.

– Ну и названьице[22]22
  В переводе с английского означает Черный ручей.


[Закрыть]. – На заросшем щетиной лице Билли сверкнула ухмылка.

Обоз с плоскими понтонными повозками для транспортировки лодок, телегами с бревнами, досками, канатами, инструментами, походной кузницей и прочим необходимым оснащением проделал весь этот нелегкий путь по раскисшим дорогам, скользким после ночного ливня. На какое-то время дождь утих, но теперь начинался снова, к тому же усилился ветер. Билли смотрел на незаконченный мост, освещенный тремя фонарями, качавшимися на шестах, воткнутых в ил. Конечно, они рисковали обнаружить свои позиции, но свет был необходим; река оказалась глубокой, а течение в высокой после дождя воде – быстрым.

Наплавной мост доходил уже до середины реки. Стянутые канатами и обрамленные двадцатисемифутовыми брусьями, лодки-понтоны были заякорены вверх по течению и закреплены береговыми оттяжками против течения. Теперь одна часть солдат перетаскивала настил и укладывала его на лодки, а другая – закрепляла боковые поручни там, где доски настила были уже установлены. Сама по себе тяжелая работа становилась еще тяжелее оттого, что вся конструкция раскачивалась под порывами ветра, который только усиливался.

На крик Билли никто не откликнулся, а в темноте он не мог разглядеть повозок.

– Наверное, завязли где-нибудь в грязи, – сказал Фармер. – Вам лучше пойти посмотреть, я один здесь управлюсь.

Он положил свой старый мушкет на сгиб левого локтя. Обычно за охрану строительной площадки отвечали специально отобранные для этого пехотинцы. Но бойцы Инженерного батальона Потомакской армии всегда больше доверяли себе, чем зеленым новобранцам, поэтому редко выезжали без оружия. Револьвер Билли тоже лежал в кобуре, всегда наготове.

Грязный и замерзший, он поднялся вверх по отвесному берегу, пройдя мимо телеги с инструментами. Билли даже не был уверен, какое сегодня число – возможно, десятое апреля. По слухам, огромная армия, созданная генералом Макклелланом, которая вдвое превосходила по численности части Джо Джонстона и Джона Макгрудера, прозванного Принц Джон, вместе взятые, уже приближалась по воде к форту Монро, стоящему у нижней оконечности полуострова между реками Йорк и Джеймс. Погрузка на корабли началась семнадцатого марта, через шесть дней после того, как Малыш Мак был снят с поста главнокомандующего. Кто-то объяснял это понижение его отказом пойти на Манассас. Другие просто произносили имя Стэнтона; генералы теперь отчитывались перед ним.

Хотя под командованием Макклеллана теперь оставалась только Потомакская армия, он продолжал настаивать на ее усилении, постоянно требуя еще больше орудий и боеприпасов, а также предлагая присоединить к ней корпус Макдауэлла для обороны Вашингтона. Когда правительство отвергло бо́льшую часть его требований, Макклеллан решил осаждать Макгрудера, вместо того чтобы атаковать его, хотя против такого решения возражали многие, включая Лайджа Фармера.

– Да что это с ним? – недоумевал он. – Говорят, секретная служба его пинкертоновских осведомителей в армии бунтовщиков уже удвоилась, но ведь нас и так намного больше, чем конфедератов. Чего же он так боится?

– Потерять репутацию? Или следующих президентских выборов, может быть? – сказал Билли почти серьезно.

Осада Йорктауна началась четвертого апреля. В задачи Инженерного батальона входило строительство лежневок и наведение мостов для продвижения пехоты и артиллерии к позициям Макгрудера, растянувшимся почти на тридцать миль между Йорктауном и рекой Уорик. Разведчики докладывали о наличии у противника большого количества крупных орудий.

Полуостров был покрыт сетью не обозначенных на картах дорог и мелких речушек, а зарядившие дожди еще больше осложнили движение в этом лабиринте. Но инженеры были готовы к этому. Когда в ту зимнюю ночь Билли так спешно уехал из Вашингтона, батальон отправили на Потомак для проверки результатов семинедельной подготовки новобранцев. Испытание прошло успешно, понтонный мост был сооружен, чем новоиспеченные инженеры ужасно гордились. Сам Билли ничего подобного не испытывал. Ночевки в мокрых палатках и работа по восемнадцать-двадцать часов под непрерывным дождем выбили из него всю романтику, и он больше не чувствовал ничего, кроме смертельной усталости. Теперь он просто изо дня в день машинально заставлял себя и других делать свое дело, потому что так было надо.

Он дошел до повозок, застрявших в доброй полумиле от моста. Каждая повозка везла длинную деревянную лодку со всем оснащением: веслами, уключинами, якорями, баграми и канатами. Как они с Фармером и предполагали, все дело было в размокшей дороге – колеса первой повозки по ступицы увязли в грязи.

Изучив ситуацию при свете фонаря одного из погонщиков, Билли предложил выпрячь волов, отвести их вперед и, пропустив вожжи через хомуты, примотать их к толстой ветке дерева, другой конец закрепить на повозке и попытаться приподнять ее. После того как все было готово, погонщик ударил волов хлыстом, но они, вместо того чтобы потянуть вперед, повернули вправо.

Огромная ветка угрожающе треснула.

– Стой! Стой, не тяни! – закричал Билли, прыгнул к погонщику и оттолкнул его в сторону за несколько секунд до того, как ветка отломилась и рухнула на нос лодки, разбив его и раздробив переднюю ось повозки.

Злясь на себя, Билли выбрался из грязи. Сломанная повозка не давала проехать остальным, и объехать ее на такой дороге не представлялось возможным.

– Ладно, слушайте, я пришлю сюда людей, и мы просто перенесем лодки к воде. Мы и так уже опаздываем к сроку.

– А кто виноват? – крикнул кто-то из темноты.

Билли снова нахмурился.

– Тащить лодки? – послышался другой недовольный голос. – Да тут не меньше мили до последней повозки будет.

– Хоть пятьдесят миль – мне плевать! – рявкнул Билли и быстро зашагал назад, к Лайджу, полный отвращения к себе.

На недостроенном мосту отдыхали уставшие пехотинцы. Ничего нельзя было сделать, пока следующая лодка не будет спущена на воду и помещена на расстояние двадцати футов от последней, уже установленной.

– Мне нужны люди, чтобы перенести лодки, Лайдж. Я пытался вытащить застрявшую повозку, а вместо этого сломал ее. Теперь остальные не могут проехать.

– Понятно, – спокойно кивнул Фармер. – Только не вините во всем одного себя. Нет такого инженера, который хотя бы раз не ошибся в расчетах, к тому же условия у нас сейчас не самые подходящие для того, чтобы быстро соображать. Скажите спасибо, что потеряли только повозку и все целы.

Билли с благодарностью посмотрел на него и подумал, что очень хотел бы, когда придет время, с такой же мудростью и добротой давать советы своим детям.

Из леса с другого берега раздался выстрел. Один из солдат на мосту вскрикнул, схватился за ногу и упал бы в воду, если бы его не подхватили товарищи. Фармер, не медля ни секунду, схватил свой мушкет за ствол и прикладом сбил с шеста ближайший фонарь. Билли бросился к другому фонарю, а из темноты уже раздавались новые выстрелы, топот копыт и крики. Потушив все фонари, они вернулись на берег и открыли ответный огонь.

Минут через пятнадцать выстрелы со стороны южан прекратились. Еще через пятнадцать минут Билли и Лайдж снова зажгли фонари, и работа возобновилась.

К половине третьего они спустили на воду достаточно лодок и уложили достаточно настила, чтобы добраться до противоположного берега. Билли написал короткое донесение в штаб о готовности моста и отправил с посыльным. Лайдж приказал всем отдыхать. Солдаты улеглись под открытым небом, подыскав мало-мальски надежное укрытие для себя и пороха.

Билли привалился к дереву и укрыл ноги мокрым одеялом. В голове бродили тревожные мысли. Сквозь ветки все равно просачивалась вода; он чихнул уже в четвертый раз.

– Лайдж? – позвал он. – Вы слышали о потерях у Питтсбург-Лэндинга, когда мы выезжали?

– Слышал, – откликнулся капитан с другой стороны дерева. – Каждая из армий заявила о гибели четверти личного состава.

– Поверить не могу. Это уже совсем другая война.

– Да, и она надолго.

– Чем же все кончится?

– Вероятно, торжеством справедливости.

Вот только доживем ли мы, чтобы это увидеть, подумал Билли, закрывая глаза. От холода у него стучали зубы, дрожь пробирала все тело, но он все же как-то умудрился заснуть, сидя под дождем.

Утром они закрепили последние канаты на мосту, прочесали лес, убедившись, что южан там нет, и стали ждать. Скоро должно было прийти новое задание.

– Мы уже несколько недель скачем бок о бок, но я до сих пор почти ничего о вас не знаю, – сказал Чарльз Эбнеру Вулнеру, когда они остановились на ночлег недалеко от Йорктауна.

– Да и знать-то особо нечего, Чарли. Читаю с трудом, пишу еще хуже, а считать совсем не умею. Не женат. То есть был когда-то. Но она умерла. И ребенок тоже. – (Чарльза поразило, как спокойно и просто он это сказал, без всякой рисовки и жалости к себе.) – Работал на одной ферме у границы с Северной Каролиной, – продолжал разведчик. – Маленькая такая ферма. Недалеко от тех мест, где мой дед сражался с «красными мундирами». Рядом с Кингс-Маунтин.

– А что вы думаете об этой войне?

Эб ответил не сразу.

– Могу задеть ваши чувства, если скажу.

– Почему? – засмеялся Чарльз.

– Потому что мне не нравятся плантаторы-богачи вроде вас и ваша безбожная жизнь на побережье. Это вы втянули нас во всю эту заваруху. Конечно, есть среди вас и неплохие люди, но мало.

– А у вас есть рабы, Эб?

– Нет, сэр. Никогда не было, и никогда не купил бы. Не скажу, что мне так уж нравятся негры, но если вы спросите меня, отвечу: никакого человека нельзя держать в цепях против его воли. Да, я слышал, что какой-то там судья сказал, будто Дред Скотт и остальные черные вроде как не граждане и вообще не люди, поэтому прав никаких не имеют, но я знаю среди негров очень хороших людей, поэтому не возьмусь судить обо всей этой шумихе вокруг ниггеров огульно. Зато я точно знаю, какие люди мне нравятся. Такие, как вы, как майор Батлер… или как Хэмптон – он ведь не считал меня настоящим джентльменом, когда брал в свой легион, но вслух ничего такого не сказал. Вел себя так, словно и правда очень рад, что я буду служить у него разведчиком. И я всегда буду ставить его выше, чем этого хлыща Джеба Стюарта.

– Я тоже. Мы с Красавчиком вместе учились в Вест-Пойнте, правда сейчас я к нему отношусь уже по-другому. Насчет Хэмптона я с вами согласен. Да и насчет большинства плантаторов, вообще-то, тоже.

– Все-таки не зря вы мне понравились, Чарли, – улыбнулся Вулнер.

В своем дневнике Билли записал:

Наш генерал для меня – настоящая загадка. Он требует от нас установить осадную артиллерию, все семьдесят два орудия, чтобы бомбардировать позиции, которые, как многие полагают, можно было бы взять одной одновременной атакой. О том, как нам приходится выгружать эти пушки, можно написать отдельную страницу. Мы должны устанавливать аппарели, чтобы докатить каждую до места. Глядя на все это, любой обыватель решит, что осада продлится не меньше года.

Сразу появляются вопросы. Зачем все это? Почему целью был выбран Ричмонд, а не армия конфедератов, победа над которой все равно привела бы к сдаче их столицы. Однако подобные вопросы – на мой взгляд, совершенно естественные – почему-то не возникают у сверхпреданных офицеров, которыми окружил себя наш генерал.

А загадка он для меня вот почему. Несмотря на все его бездействие, его все равно любят. Люди, которых он сам лично превратил в мощнейшую в мире армию, прозябают в праздности, хотя по-прежнему радостно приветствуют его каждый раз, когда он проезжает мимо. Может, они радуются как раз потому, что он не посылает их на смерть?

Бретт, я становлюсь злым, язвительным. Впрочем, как и многие в этой армии. Некоторые льстецы называют генерала Маленьким Наполеоном. Только боюсь, что это не похвала.

Когда в начале мая конфедераты отступили от Йорктауна, Инженерный батальон был одним из первых, кто зашел на опустевшие укрепления. Билли сразу бросился к огневым позициям, но от того, что он увидел, ему оставалось только выругаться. Огромное черное полевое орудие, направленное в воздух, оказалось не чем иным, как крашеным стволом дерева с муляжом дула на конце. Всего на позициях южан они нашли пять таких подделок.

– Бутафорские орудия! – с отвращением воскликнул Билли.

Белая борода Лайджа Фармера, основательно отросшая, колыхнулась на майском ветерке.

– «Ты влек меня, и я увлечен, – сказал он, – Ты сильнее меня – и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мной»[23]23
  Книга пророка Иеремии, 20: 7.


[Закрыть]. Принц Джон – прекрасный артиллерист, – добавил он. – А еще любитель дешевых театральных эффектов. Жуткое сочетание. Интересно, это всё или они что-нибудь еще для нас приготовили?

Оказалось, приготовили. Словно желая усилить уже нанесенное оскорбление, какой-то дезертир рассказал, что Макгрудер водил своих солдат маршем по Йорктауну взад-вперед, чтобы убедить врага, что он держит оборону гораздо большими силами, чем те тринадцать тысяч душ, с которыми он теперь отступил. И пока Макгрудер удерживал противника своими дерзкими трюками, главная армия бунтовщиков отошла назад, к намного более надежным оборонительным позициям, втайне подготовленным в глубине полуострова.

Огромные орудия Макклеллана, на установку которых ушло три недели, теперь оказались бесполезными. Неторопливость Малыша Мака дала Джонстону второе преимущество – дополнительное время, чтобы привести подкрепление из западной части штата.

– Эта проклятая война может еще не скоро закончиться, – сказал Билли. – Может, у нас и больше заводов, зато у нашего противника, сдается мне, гораздо больше мозгов.

На это у Лайджа не нашлось подходящего ответа из Священного Писания.

В мае на берегу реки Пэманки Билли записал в дневнике:

Вчера вечером я видел такое, чего мне не забыть до самой смерти.

Вскоре после сигнала отбоя дела вынудили меня отправиться по дороге через невысокие окрестные холмы. Когда я поднялся наверх и оглянулся, перед моим взором вдруг неожиданно предстал весь наш огромный лагерь возле Камберленд-Лэндинга. Под угасающим небом горели сотни красных огней, похожих на огонь плавильных печей завода Хазардов. Онемев от изумления, я наконец понял, что имел в виду Лайдж, когда говорил, как обычно перефразируя Библию, что мы пришли сюда с «весьма, весьма великим полчищем»[24]24
  Книга пророка Иезекииля, 37: 10.


[Закрыть].

Я видел несметные ряды палаток, похожих на типи каких-нибудь кочевых племен. Чувствовал дым полевой кухни и запах конского навоза. Слышал музыку войны, и это не просто песни солдат или сигналы трубы, а ни на минуту не умолкающий гул, сотканный из топота копыт, всегда звучащего по-разному, криков дозорных, бряцания и щелканья оружия и голосов, конечно же, голосов, говорящих о доме, семьях, возлюбленных – на английском, гэльском, немецком, венгерском, шведском – таких разных человеческих языках. Два аэростата из нашего «воздухоплавательного корпуса», привязанные на ночь к деревьям, как какая-нибудь животина, парили в воздухе над святая святых – палатками тех, кто вел нас в этой войне. Яркости добавляли флаги – наши собственные, за честь которых мы сражались, и множество полковых знамен, чьи многоцветные копии гордые полковники дарили хорошеньким девушкам в бесчисленных городах и селах. Я смотрел на эти флаги и видел, как их краски сначала сливаются в алом сиянии заката, а потом угасают, становясь одинаково серыми во мраке ночи.

В этой войне очень много такого, чего мой ум просто не в силах понять… и много такого, что мне не нравится. И это касается не только постоянной угрозы жизни, без которой не обходится ни одна война. Но когда я стоял там, наверху, глядя, как майский ветер треплет флаги и белые полотнища пяти сотен повозок, выстроенных рядами, у меня появилось чувство нашей общей цели. Мы здесь для того, чтобы совершить нечто великое и благородное, что изменит эту страну, хотя у меня и не хватает мудрости предсказать, как именно. Захваченный этим чувством величия места и времени, я какое-то время стоял неподвижно, а потом пошел дальше. Вскоре я увидел какого-то штатского, он сидел на пеньке и завершал набросок, где был изображен учебный бой наших парней, отрабатывающих приемы штыковой атаки. Мужчина представился как мистер Гомер и сказал, что наблюдал недавно за такой схваткой и хотел бы включить этот эпизод в общую композицию, которую он делал по заказу «Харперс уикли», приславшего его сюда. Потом добавил несколько слов о красоте и величии этой вечерней картины, заметив, что она наводит его на мысль о детях Израилевых.

Но ведь мирные племена, о которых он говорил, просто брели по пустыне в поисках Земли обетованной, а наши несметные полки шли на Ричмонд и несли с собой огонь, смерть и разрушение. Именно такая правда скрывалась за красотой предзакатного пейзажа, но об этом я ничего не сказал мистеру Гомеру, когда мы вместе спускались с холма, ведя дружескую беседу.