Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 80

В тот же вечер, беспрерывно чихая, Купер стоял по колено в реке Джеймс.

Он был простужен. Но это не имело значения. Как не имели значения усталость и мрачное настроение его помощников.

– Еще раз, – сказал он. – Вставляйте запал.

– Мистер Мэйн, уже почти стемнело, – возразил старательный, но совершенно бездарный парень по имени Люциус Чикеринг.

Девятнадцатилетний Чикеринг, аристократ из Чарльстона, был зачислен в Военно-морскую академию Конфедерации, которая располагала только старым колесным пароходом «Патрик Генри», стоявшим на речном причале. Чикеринг быстро провалился по основам астрономии, навигации и мореходной практике и был отчислен, как ни сожалел о том лейтенант Паркер. От полного позора юношу спасло только влияние отца, выхлопотавшего ему место в военно-морском министерстве, которое никто не воспринимал всерьез и которое вечно нуждалось в деньгах. Куперу нравился Чикеринг, но он знал, что парень стесняется своей работы.

У Люциуса Чикеринга был огромный нос, верхние зубы выдавались над нижней губой, а веснушек было больше, чем он того заслуживал. Однако его уродство странным образом располагало к нему людей.

Он был абсолютно прав, когда говорил, что уже поздно. Темно-красный закат мрачно отражался в реке. На фоне высоких багровых облаков парили птицы, а баржа ниже по течению превратилась в темное пятно, в котором светился один-единственный фонарь.

– Время еще есть, – сказал Купер, отвечая своему помощнику. – А если вы слишком ленивы, я сам все подготовлю.

Купер не ел с самого рассвета. Весь день они работали здесь, в миле от границы города, мучаясь с этими плавучими торпедами, но ни разу так и не добились успеха, и Купер знал почему. Сама идея изначально была ошибочной.

Деревянный корпус торпеды был разработан в военно-морском министерстве и содержал в себе металлический контейнер с порохом, имеющий специальное отверстие в куполообразной крышке, в которое вставлялся запал ударного типа. От резкого удара запал взрывался, посылая огонь в основной заряд. И корпус, и пороховой контейнер были выкрашены в бурый цвет, чтобы больше походить на плавающие в море обломки дерева. Проблема состояла в том, что движением плавника по реке, а значит, и в бухте нельзя было управлять. Эксперименты показали, что торпеда часто двигалась к своей испытательной цели не тем концом; целью же служили три бочки, заякоренные посередине реки, где с обеих сторон было оставлено достаточно места для прохода барж и небольших паровых шлюпов.

На самом деле далеко не все плавучие торпеды вообще достигали цели. По подсчетам Купера, удачными были всего пять запусков из двадцати, но все эти пять мин так и не взорвались, потому что запал оказывался на противоположной от бочек стороне.

Когда Купер, не дожидаясь помощи, сам начал готовить новое испытание, Чикеринг не выдержал:

– Мистер Мэйн, я заявляю протест! Вы весь день заставляли нас работать, как негров на плантации, а теперь хотите, чтобы мы продолжали, хотя уже совсем темно и ничего не видно.

– Да, хочу, – ответил Купер. – Идет война, мистер Чикеринг. Если вас не устраивает время или условия вашего труда, можете отказаться от своей должности и вернуться обратно в Чарльстон.

Люциус Чикеринг сверкнул на начальника сердитым взглядом. Купер Мэйн раздражал и пугал его. Этот человек, будучи уроженцем пальмового штата, вел себя почти как настоящий янки. Он невозмутимо шагал по грязи и воде, почти насквозь мокрый, словно внешний вид ничего для него не значил. Пока остальные стояли в стороне, Купер аккуратно ввинтил запал в крышку контейнера и снова запустил торпеду по цели, глядя, как она кружится по воде. Пять минут спустя вспышка огня дала знать, что она взорвалась у дальнего берега, промахнувшись мимо цели примерно на двадцать футов.

– Садитесь в лодку и привезите бочки, – сказал Купер одному из помощников. – А вы, – повернулся он к другому, – грузите инструменты в фургон.

Помощник с глухим бормотанием поднял с земли длинную поперечную пилу, издавшую жалобный звук.

Солнце уже зашло, на небе зажглись звезды, и в теплой виргинской ночи слышалось пение лягушек. Купер сначала ворчал и ругался, потом снова чихнул и наконец сказал, обращаясь к Чикерингу:

– Надо сказать Мэллори, что конструкция неправильная, как и те, что были до этого.

– Сэр, при всем уважении… – Спустив пар, Чикеринг уже немного успокоился. – Зачем мы вообще продолжаем эти бессмысленные испытания? Ведь над нами уже все смеются.

– Ну и радуйтесь, Люциус. Насмешки никогда не ранят вас так, как пули.

Чикеринг покраснел, думая, будто Купер намекает на то, что он избежал службы на передовой, но промолчал. Авторитет Мэйна не подлежал сомнению, да и с Мэллори они были близки, как две горошины в одном стручке. И все же многие уже поговаривали, что этот человек неуравновешен. Это было как-то связано с гибелью его сына во время плавания из Нассау в Уилмингтон.

А Купер меж тем, как занудный школьный учитель, уныло продолжал:

– Все эти странные приспособления мы испытываем только по одной причине: мы слабее своего врага. Как часто повторяет министр, мы не превосходим его ни численно, ни оружием, значит надо превосходить умом. А это означает постоянные опыты, и не важно, насколько нелепыми они могут показаться великосветским дамам и джентльменам, с которыми вы общаетесь здесь, в Ричмонде. Дело в том, что Мэллори хочет победить, а не просто договориться об окончании войны. Я тоже хочу победить. Я хочу бить этих проклятых янки на Атлантике и на реках, раз уж мы не можем делать это на суше. А теперь возьмите эту ручную пилу и отнесите ее в фургон.

Он быстро спустился к воде, чтобы помочь человеку, который тащил веревку с привязанными к ней бочками. Вдвоем они выволокли мишени на берег, а потом потащили перевернутую лодку к фургону. С рубашки Купера, и без того мокрой, текла вода, он снова громко чихнул три раза подряд, прежде чем они погрузили лодку и сами забрались в фургон, чтобы наконец отправиться по домам – четверо усталых мужчин в сгущающемся сумраке.

Купер уже сожалел о своих резких словах. Поддаваться чужому влиянию свойственно юности. Вполне понятно, почему Чикеринг был недоволен министерством, постоянно слыша о дурном руководстве, излишних тратах и внимании к идеям, рожденным, как казалось, полными идиотами. И все же этот юноша, как и многие другие, просто не понимал, что нужно просеять гору пустой руды, прежде чем в ней блеснет крупица золота – та самая идея или конструкция, которая все изменит.

Купер просеивал руду с яростной энергией. Мэллори был доволен его работой в Англии и во всем ему доверял. По мнению министра, война на реках была проиграна. Теперь их задачей было спасти ситуацию на Атлантическом побережье. Быстроходные крейсеры Конфедерации, включая тот, который Купер лично помог спустить на воду, захватили или уничтожили огромное количество торговых кораблей северян. Как и было задумано, стоимость страховок возросла почти до немыслимых высот, и в результате несколько сот грузовых кораблей были переведены на имена подставных владельцев в Британии. И все же этот успех не помог Конфедерации достичь главной цели, а именно существенного снижения размера и эффективности блокадной эскадры.

Скорее наоборот: «анаконда» генерала Скотта только еще сильнее сжимала свои кольца. Одной из точек наиболее сильного давления был Чарльстон, на который в апреле совершили нападение мониторы Союза, устроив массированный обстрел. Батареи береговой обороны и в бухте отразили атаку, но все в министерстве ожидали новых обстрелов. И не только потому, что Чарльстон был жизненно важным портом, но и потому, что отсюда началась война и враг больше всего хотел захватить и разрушить именно этот город.

Купер сомневался, что смог бы выжить, если бы не работа. Более того, он верил в свое дело; в этом, как и во многом другом, они с Мэллори были похожи. Оба изначально испытывали отвращение к самой идеи сецессии; в начале войны многие повторяли слова Мэллори о том, что сецессия – это просто другое название революции. Но теперь они, словно коршуны, готовы были яростно преследовать врага.

Министр никому не давал сидеть сложа руки. Проекты рождались один за другим. Новые броненосцы, подводные лодки, плавучие мины всевозможных конструкций… Купер работал с каким-то неистовством, потому что ненавидел врагов всей душой. Но одного из них он ненавидел больше всего, хотя не признался бы в этом никому, даже Орри. Он хотел подготовить достойную схватку. И достойное наказание.

Проблемы министерства только помогали ему. Помогали не сойти с ума. Каждый день он работал до изнеможения, чтобы только не думать о сыне, не вспоминать его мертвое тело на залитых светом луны волнах. Не слышать его криков о помощи, не видеть его сожженного паром лица.

Пока фургон с грохотом катил к освещенным фонарями холмам, он думал, который теперь может быть час. Наверняка будет уже довольно поздно, когда он вернется домой, и Юдифь снова рассердится. Что ж, ну и пусть.

В городе Чикеринг первым выскочил из фургона. Наверное, опаздывал на свидание с какой-нибудь красоткой, решил Купер. Насморк стал еще сильнее, к тому же заболело горло.

– Будьте в конторе к семи, – сказал он помощнику. – Я хочу получить полный письменный отчет до начала рабочего дня.

– Да, сэр, – ответил Чикеринг, и Купер услышал, как он что-то пробормотал себе под нос, исчезая в темноте.

Возница высадил его напротив ремесленного училища на Девятой улице, угрюмо пожелав спокойной ночи. Куперу было плевать на его недовольство, этот олух уж точно не понимал ни отчаянного положения Конфедерации, ни проблем министерства, которые Мэллори изложил в двух словах: «Всегда мало». Всегда мало времени. Всегда мало денег. Всегда мало взаимодействия. Они работали на свой страх и риск, полагаясь только на себя. Это, конечно, вызывало некоторую гордость, но создавало чудовищные трудности.

Купер предположил, что Мэллори все еще у себя в кабинете на втором этаже, и так оно и оказалось. Все остальные уже ушли, кроме одного из трех помощников министра, щеголеватого мистера Тидболла, который как раз запирал свой письменный стол, когда вошел Купер.

– Добрый вечер, – сказал Тидболл, дергая все ящики стола по очереди, после чего передвинул на край стопку бумаг.

Тидболл был редкостным бездельником без всякого воображения, зато с прекрасными организаторскими способностями. Он служил дополнением к двум другим членам триумвирата – коммодору Форресту, старому шумному моряку дальнего плавания, который отлично понимал флотский народ, и Куперу, в чьи задачи входило претворять неисчерпаемые идеи Мэллори в жизнь. Эти двое всегда предпочитали говорить: «Давайте попробуем» вместо: «Это невозможно».

– Он вас ждет, – уходя, сообщил Тидболл, кивнув на дверь внутреннего кабинета.

Когда Купер вошел, министр сидел за столом, изучая какие-то чертежи при свете лампы с абажуром из зеленого стекла. Фитиль то и дело мигал, пахло горящим маслом. Газовые лампы на стенах были погашены, скрывая в тени захламленный кабинет.

– Привет, Купер! – бросил Мэллори.

Пухлый коротышка под пятьдесят, министр родился в Тринидаде, но вырос в Ки-Уэсте; мать его была ирландкой, отец – янки из Коннектикута. У него были вздернутый нос, круглые щеки и яркие голубые глаза, в которых часто загорались живые искорки при появлении очередной гениальной идеи. Куперу он напоминал английского деревенского сквайра.

– Чем порадуете?

Купер чихнул.

– Ничем. Сама конструкция вполне приемлемая. Проблема именно в том, что мы заметили, еще когда изучали чертежи. Торпеда в деревянном корпусе предсказуемо будет делать только одно: дрейфовать. Если не научиться ею управлять, она с равной вероятностью может пробить дыру и в корабле янки, и в форте Самтер. Ей все равно. Скорее всего, она будет просто плавать по Чарльстонской бухте неделями или месяцами, представляя собой потенциальную угрозу. Я все это изложу в рапорте.

– Советуете забыть об этом?

Купер заметил, что министр сегодня выглядит особенно уставшим.

– Безусловно.

– Ну что ж, по крайней мере, с этим теперь ясно. Благодарю, что все-таки провели испытания.

– Генерал Рейнс доказал ценность таких взрывных устройств в наземных операциях, – сказал Купер, садясь на жесткий стул. – Янки могут называть их бесчеловечными, но они работают. И будут работать для нас, если мы найдем правильный способ доставлять их к цели и заставлять взрываться.

– Все верно. Но мы чудовищно мало продвинулись вперед с этим делом.

– Стивен, министерство и так перегружено, Возможно, нам нужна отдельная группа для дальнейших разработок и проведения регулярных испытаний новых образцов.

– Торпедное бюро?

Купер кивнул.

– Капитан Маури был бы идеальной кандидатурой, чтобы возглавить его.

– Блестящая мысль. Думаю, я смогу найти деньги… Вы ужасно выглядите, – добавил Мэллори, когда Купер снова чихнул.

– Обычная простуда.

Мэллори недоверчиво посмотрел на него. На лбу Купера блестели капельки пота.

– Отправляйтесь-ка вы домой, поужинайте и выпейте чего-нибудь горячего. Кстати, об ужине: Анджела по-прежнему мечтает видеть вас с Юдифью у нас. Когда вы наконец к нам придете?

– Мы уже отклонили три приглашения от моего брата, – сказал Купер, ссутулившись на стуле. – Так что сначала я должен выполнить эту обязанность.

– Ценю, ценю. Но вам следует больше думать о себе. Вы не можете работать без отдыха.

– Почему не могу? Мне нужно кое за что рассчитаться.

Мэллори откашлялся.

– Ладно, пусть так. Я хотел еще кое-что вам показать, но это подождет до утра.

Купер разогнул длинное тело и встал:

– Сейчас будет в самый раз.

Он обошел письменный стол и всмотрелся в овал мягкого света. На чертеже было изображено необычное судно с обозначенной длиной в сорок футов. В боковой проекции Куперу оно напомнило обыкновенный паровой котел, но в плане было видно, что корма и нос сужаются к концам, придавая корпусу форму сигары. У судна имелось два невысоких люка, также отмеченные на чертеже.

– Что это – очередная подводная лодка?

– Да, – кивнул Мэллори, показывая на декоративную ленту с надписью «Х. Л. Ханли» в правом нижнем углу. – Так она называется. В сопроводительном письме говорится, что автором, а также спонсором проекта является мистер Ханли, состоятельный торговец сахаром. Первую субмарину его конструкции начинали строить в Новом Орлеане, но она была добровольно потоплена в бухте Мобил, когда пришли федералы. Теперь вот эти джентльмены хотят завершить работу. – Он постучал пальцем по строчке на чертеже с надписью: «Макклинток и Уотсон, морские инженеры». – Они называют ее «рыба-лодка», – продолжал министр. – Считается, что она будет водонепроницаемой и сможет подныривать под вражеские корабли… – он жестом показал, как это будет происходить, – и тащить за собой мину. Минный заряд сработает, когда лодка окажется уже в безопасности по другую сторону от корабля.

– Вот оно что, – выдохнул Купер, – этим она отличается от «Давида».

Министерство уже работало над созданием миноносцев для операций в заливе и на побережье. У маленького минного катера, о котором упомянул Купер, капсула с взрывным зарядом насаживалась на длинный шест, прикрепленный к носовой оконечности судна.

– Да, и еще способом атаки. Она специально сконструирована так, что может нападать под водой.

Хотя конструкция «Давида» и позволяла ему находиться на воде в полупогруженном положении, его шестовые мины таранили корабли противника только на поверхности.

Конечно, идея подводных кораблей была не нова. Еще в самом начале Войны за независимость одна такая лодка была придумана и построена школьным учителем из Коннектикута. Но очень немногие правительственные чиновники, и уж точно не президент, верили, что их можно использовать в настоящее время. Единственными защитниками этой идеи были Мэллори и горстка его неисправимых мечтателей. Брюнель бы его понял, подумал Купер. Он бы всех нас понял.

– Полагаю, только испытания могут показать, какой из проектов лучше, – сказал он.

– Совершенно верно. Мы должны поспособствовать завершению строительства этого судна. Я намерен написать джентльменам в Мобиле теплое ободряющее письмо, а копии всей переписки переправить генералу Борегару в Чарльстон. А теперь все-таки ступайте домой и отдохните.

– Но мне бы хотелось немного разобраться в…

– Утром. Идите домой! И будьте осторожны – наверняка вы уже читали в газетах об убийствах и грабежах, которые участились на улицах в последнее время.

Купер невесело кивнул. Времена действительно были мрачные. Люди пребывали в отчаянии. Он пожелал Мэллори доброй ночи и пошел к Мэйн-стрит, где ему повезло нанять экипаж возле одной из гостиниц. Они поехали в Чёрч-Хилл, где семья снимала маленький домик за цену, втрое превышающую мирные.

Когда Купер вошел, Юдифь опустила на колени книгу, которую читала, и посмотрела на него.

– Выглядишь неважно, – сочувственно и в то же время раздраженно сказала она.

– Мы весь день мокли в реке, и всё напрасно.

– Мина?..

– Никуда не годится. Есть что-нибудь поесть?

– Телячьи потроха. Не поверишь, сколько они стоили! Только, боюсь, уже все остыло. Я ждала тебя гораздо раньше.

– Бога ради, Юдифь… ты же знаешь, сколько у меня работы.

– Даже когда ты строил «Звезду Каролины», ты не задерживался так поздно. По крайней мере, не каждый день. И когда возвращался домой, всегда улыбался, говорил что-нибудь приятное…

– Сейчас недостаточно приятное время для приятных слов, – ответил Купер неожиданно холодно и отстраненно, промокнув текущий нос мокрым рукавом. – Как говорит Стивен, нет ничего смешного в том, что судьба Конфедерации в руках людей с раздутым тщеславием вместо мозгов.

– Стивен… – Юдифь захлопнула книгу, сжав ее так, что побелели пальцы. – Только это я и слышу от тебя постоянно: Стивен, Стивен, если ты не проклинаешь свою сестру.

– А где Мари-Луиза?

– Где ей быть в такой час? В постели. Купер…

– Я не хочу ссориться. – Он отвернулся.

– Но с тобой что-то происходит. У тебя словно не осталось никаких чувств ко мне, к дочери… к чему-либо, кроме твоего проклятого министерства.

Купер оперся рукой о косяк двери гостиной и снова чихнул, слегка наклонив голову. Когда он снова посмотрел на жену, его взгляд испугал Юдифь.

– Да, со мной кое-что произошло, – тихо заговорил Купер. – Мой сын погиб. Погиб из-за этой войны, из-за жадности моей сестры и из-за того, что ты отказалась остаться в Нассау. Так что будь добра, оставь меня в покое, чтобы я мог поесть.

В кухне он немного поел, сидя у холодной плиты, потом отставил тарелку и пошел в спальню. Там он зажег газ, закрыл дверь, разделся и лег в постель, укрывшись двумя одеялами, но так и не смог согреться.

Вскоре пришла Юдифь. Погасив лампу, она легла рядом с мужем. Купер лежал лицом к стене. Она старалась не касаться его. Ему показалось, что он слышал ее плач, но он не повернулся. Уже засыпая, он видел перед собой чертежи «рыбы-лодки».

Раз в неделю Мадлен повторяла свое приглашение на ужин. И к концу мая Юдифи наконец удалось убедить Купера один вечер провести вне стен военно-морского министерства. В четыре часа назначенного дня он прислал домой записку с сообщением, что задержится, и приехал на Маршалл-стрит только в половине девятого.

В просторных комнатах верхнего этажа братья обнялись.

– Как дела, Купер? – От Орри пахло виски; бледное, небритое лицо брата встревожило его.

– Очень много дел в министерстве.

Юдифь нахмурилась.

– Чем вы там сейчас занимаетесь? – спросила Мадлен, ведя их к столу с зажженными свечами.

Она хотела поскорее подать ужин, пока он не был окончательно погублен.

– Наша работа – уничтожать янки.

Орри засмеялся, но тут же понял, что Купер говорит серьезно. Юдифь смотрела в пол, но было видно, как она страдает. Мадлен вопросительно взглянула на мужа, словно спрашивая: «Он что, пьян?»

– Можно я тебе помогу? – пробормотала Юдифь и под этим предлогом торопливо ушла следом за хозяйкой на кухню.

– Ты можешь себе представить зеленый горошек за три с половиной доллара за пек?[41]41
  Мера объема, равная примерно 8,8 литра.


[Закрыть] – сказала Мадлен, поднимая крышку с дымящейся кастрюли.

Ее наигранная веселость быстро угасла. Юдифь оглянулась на дверь кухни и сказала:

– Я должна извиниться за Купера. Он не в себе.

Мадлен опустила крышку и посмотрела на невестку:

– Юдифь, он ведет себя так, словно вот-вот взорвется. На него просто жалко смотреть. Что с ним?

– Он слишком много работает – как в то время, когда всем уже было ясно, что «Звезда Каролины» не будет построена, а он все не хотел верить.

– Ты уверена, что дело только в работе?

Юдифь избегала ее взгляда.

– Нет. Но я не должна ничего говорить. Я обещала ему. Он сам расскажет, когда будет готов.

Вскоре все четверо сидели за накрытым столом. На ужин был зеленый горошек, ломтики жареного картофеля и жилистое седло барашка, которое Мадлен купила на одном из маленьких фермерских рынков на окраине города.

– Орри нальет кларета или воды, если захотите, – сказала Мадлен. – Я отказываюсь подавать ту жуткую смесь из земляных орехов, которую здесь выдают за кофе.

– Теперь вообще продают очень много странного, – поддержала ее Юдифь. – Взять хотя бы чернила из сока ягод лаконоса…

Она умолкла, видя, как Купер протянул брату свой бокал. Орри налил в него кларета до половины, но Купер не отвел руку; слегка кашлянув, Орри наполнил бокал до краев.

– Кое-кто… – Купер выпил разом половину вина, пролив несколько капель на уже и без того грязную рубашку, – кое-кто в этом городе пьет настоящий кофе и пишет настоящими чернилами. Кое-кто может платить за такие вещи. – Он уставился на брата. – Например, наша сестра.

– Неужели это правда? – спросила Мадлен с напускной беспечностью.

Купер посмотрел на нее с мрачным видом. В комнате повисло неприятное напряжение.

– Да, Эштон действительно живет в прекрасном доме, – сказал Орри, – и, когда я вижу ее на улице, она всегда шикарно одета – туалеты из парижского модного дома Уорса или что-то подобное. Ума не приложу, как ей это удается на жалованье Хантуна. Большинство правительственных служащих получают сущие крохи.

Купер судорожно вздохнул. Юдифь сжала руки под столом. Сквозь открытые окна донесся крик продавца воды, потом скрип колес его повозки.

– А я тебе скажу, откуда у них такая роскошь, Орри. Они спекулируют.

Мадлен застыла от изумления. Орри отложил вилку.

– Это серьезное обвинение, – сказал он.

– Я плыл на ее корабле, черт побери!

– Милый, – начала Юдифь, – может, нам лучше…

– Пора им узнать!

– О каком корабле ты говоришь? – спросил Орри. – О том, что ходил через блокаду? На котором вы…

– Да, я говорю об «Уотер Уитч». Эштон и ее муж были его совладельцами и имели солидную долю в прибыли. Именно владельцы велели шкиперу прорываться любой ценой и при любых условиях. Так он и сделал, и я потерял сына.

Он резко отбросил упавшие на лоб волосы, и в потрясенной тишине Мадлен вдруг заметила, что Купер начал седеть.

– Бога ради, Орри, налей наконец мне вина!

Откровенно расстроенный, Орри снова наполнил бокал Купера.

– А кто еще знает об Эштон и Джеймсе? – спросил он.

– Думаю, другие владельцы. Но я никогда не слышал их имен. Единственным человеком, который, похоже, знал всех, был шкипер Баллантайн, но он утонул, как и…

Лицо Купера исказилось. Воспоминания были слишком тяжелыми, чтобы говорить о них вслух. Он допил вино, уставился на огонек стоявшей рядом свечи и вдруг пробормотал, с силой поставив бокал на стол, отчего хрупкая ножка сломалась.

– Я бы убил ее.

Все посмотрели на него.

– Извините, – буркнул Купер и вскочил, отталкивая стул.

Стул с грохотом упал. Купер взмахнул рукой, чтобы не налететь на стену, и вышел в гостиную пошатываясь. Он сумел добраться до кушетки, рухнул на нее и сразу же отключился.

За окнами послышался стук дождя. От внезапного порыва ветра замигали свечи. Юдифь снова извинилась за поведение Купера, но потрясенный Орри сразу уверил ее, что извиняться не за что.

– Хочется верить, что последние слова он произнес не всерьез, – добавил он.

– Конечно нет. Смерть Джуды стала ужасным ударом для нас обоих, но Купера она совершенно изменила, и я даже не знаю, оправится ли он.

Орри вздохнул:

– Он всю жизнь мечтал, что мир изменится к лучшему. Такие идеалисты, как он, страдают тяжелее других. Надеюсь, он не совершит безрассудных поступков, Юдифь. Эштон уже потерпела неудачу в том, к чему она так стремилась, – высшее общество Ричмонда не приняло ее. Думаю, что и наказание за спекуляцию ее тоже настигнет. Если же Купер попытается судить ее сам… – он оглянулся через плечо, посмотрев на жалкую фигуру брата, лежащего на кушетке, – он сделает хуже только себе.

Ветер подул снова, взметнув гардины в гостиной и растрепав седеющие волосы Купера.

– Я пытаюсь объяснить ему это, – сказала Юдифь, – но все напрасно. Он много пьет, как вы уже заметили. Иногда мне страшно, что в таком состоянии он может натворить больших бед.

От этих слов, произнесенных тихим голосом, Орри вдруг почувствовал леденящий ужас. Все трое еще долго сидели молча, прислушиваясь к стуку дождя по крыше.

Свежие номера «Ричмонд инкуайрер» доставляли в Уиндер-билдинг каждую неделю. В одном выпуске, который Джордж прочитал со смешанным чувством любопытства и грусти, было напечатано несколько пространных статей, описывающих похороны Джексона. На внутренней странице приводился список высокопоставленных офицеров, участвовавших в процессии. Среди прочих Джордж увидел и имя своего лучшего друга.

– Смотри-ка – полковник Орри Мэйн, – сказал он Констанции в тот вечер, показывая ей газету. – Он в списке военного министерства.

– Значит, он сейчас в Ричмонде?

– Думаю, да. И чем бы он ни занимался, уверен, это важнее, чем мои разговоры с разными чудиками и чтение мелких букв в контрактах.

– Ты постоянно терзаешься чувством вины, – с ноткой сожаления сказала Констанция.

Он сложил газету.

– Да. Каждый день.

Гомер вошел в столовую и остановился рядом с буфетом, в котором Эштон хранила чудесный голубой веджвудский фарфор. Сервиз привезли на «Уотер Уитч» из Британии во время предпоследнего рейса.

– Мистер Мэйн? – Хантун в изумлении приподнял очки. – Который? Орри?

Как обычно, ответ старого негра был обращен не к нему, а к Эштон:

– Нет, другой.

– Купер? Надо же, Джеймс, я и не подозревала, что он в Ричмонде!

С северо-запада прогремел гром, и по лестнице пробежали струйки голубоватого света. Стоял сырой и теплый июнь; город полнился тревожными слухами о вторжении северян.

– Здесь он, очень даже здесь! – раздался низкий голос из тени за дверью столовой.

В проеме показалась пугающая фигура – да, это был Купер, только постаревший с тех пор, как Эштон видела его последний раз. Просто ужасно постаревший и седой. Щеки его покрывала восковая бледность, а комната сразу наполнилась запахом виски, заглушив аромат цветов, стоявших на столе.

– Он здесь и сгорает от нетерпения увидеть, как его дорогая сестрица и ее супруг наслаждаются новообретенным богатством.

– Купер, милый… – заговорила Эштон, почуяв опасность и пытаясь ее отогнать приторной улыбкой.

Купер не дал ей продолжить:

– Отличный у вас дом! И обстановка прекрасная. Наверное, жалованье в министерстве финансов намного выше, чем в военно-морском. Наверное, оно просто огромное.

Трясясь от страха, Хантун вцепился в подлокотники кресла. Купер резким жестом протянул руку к открытым полкам буфета, и Эштон невольно сжала кулаки, когда он схватил одну из изысканных голубых тарелок.

– Надо же, какая красота! Уж точно ты не здесь их купила. Что, привезли на контрабандном судне? Вместо ружей и патронов для армии?

Купер с силой швырнул тарелку об пол. Осколки белой греческой фигуры, рельефно изображенной в центре тарелки, отскочили в стороны, и один из них отлетел Хантуну в руку. Он что-то возмущенно пробормотал, но никто его не услышал.

Эштон наконец опомнилась:

– Дорогой брат, я в полном недоумении и относительно цели твоего визита, и твоего безобразного поведения. Более того, хотя твой противный характер ничуть не изменился, мне все же странно слышать от тебя подобную патриотическую дребедень. Раньше ты презирал Джеймса, когда он выступал в поддержку сецессии и прав штатов. А теперь стоишь здесь и говоришь как самый ярый сторонник мистера Дэвиса.

Она заставила себя улыбнуться, надеясь спрятать страх. Этого человека она не знала. Он вел себя как безумец, и невозможно было угадать, что он задумал. Краем глаза она заметила, что Гомер подошел к Куперу сзади и встал справа. Хорошо.

Поставив локти на стол, она опустила подбородок на сложенные ладони; улыбка стала насмешливой.

– И когда же ты успел превратиться в такого патриота, могу я поинтересоваться?

– Вскоре после того, как утонул мой сын, – сказал Купер, заглушая шум грозы за окном.

Самообладание Эштон дало трещину.

– Джуда… утонул? – с изумлением воскликнула она. – О Купер, как это…

– Мы были на борту «Уотер Уитч». Рядом с Уилмингтоном. Вышла луна, и блокадная эскадра нас заметила. Я умолял капитана Баллантайна не рисковать и повернуть обратно, но он стоял на своем. Владельцы судна дали ему четкие указания: максимум риска за максимальное вознаграждение.

Руки Эштон упали на стол. Ей вдруг показалось, что в комнате стало очень холодно.

– Остальное тебе известно, Эштон. Мой сын был принесен в жертву твоей…

– Останови его, Гомер! – завизжала Эштон, когда Купер сдвинулся с места.

Хантун начал подниматься из кресла. Купер ударил его сбоку по голове, сбив очки.

Гомер обхватил Купера сзади и закричал, зовя на помощь. Купер локтем двинул его в живот, вырвался из рук негра и заорал сквозь раскаты грома:

– Твоей жажде наживы! Это все твоя проклятая жадность! – Он схватился за буфет и потянул его на себя.

Изящные голубые тарелки, чашки, блюдца и миски заскользили. Эштон снова завизжала, когда драгоценный веджвудский сервиз посыпался на пол и во все стороны полетели греческие головы, руки, ноги… За окном сверкала молния. Буфет упал на обеденный стол, но оказался слишком тяжелым, и ножки с той стороны, где сидел Хантун, подломились. Он громко завопил, когда на него обрушился битый фарфор, подсвечники и ваза с цветами.

Он судорожно отодвигал стул, пока вода из вазы заливала его жилет и брюки. Тем временем подоспели еще двое слуг, и вместе с Гомером они втроем наконец выволокли Купера, который не прекращал кричать и ругаться, из комнаты, дотащили до двери и вытолкали под дождь.

Эштон услышала, как хлопнула дверь, и сказала первое, что пришло в голову:

– А вдруг он начнет всем рассказывать?

– Ну и что? – огрызнулся Хантун, стряхивая цветки с мокрых штанов. – Мы никаких законов не нарушали и к тому же больше этим не занимаемся.