Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Внезапно кружка, блеснув на солнце, полетела обратно.

– Еще раз спасибо, парень.

Джордж поймал кружку, набрал воды, выпил.

Враг поднялся на ноги и аккуратно вытер губы одним пальцем.

– Ты откуда? – спросил он.

Тоже поднимаясь, Джордж снова повесил кружку на пояс.

– Из Пенсильвании.

– Жаль… Я-то надеялся – вдруг из Индианы.

В его голосе слышался какой-то акцент, хотя и трудноопределимый и не обязательно южный.

– А почему?

– У меня брат там живет. Переехал из Шарлотсвилла на маленькую ферму рядом с Индианополисом восемь лет назад. Он записался в пехоту, добровольцем. Не знаю, в какой полк. Подумал, вдруг ты с ним знаком. Хьюго Хоффман, с двумя «ф».

– Боюсь, я его не знаю. Армия Союза довольно большая.

– Да уж, побольше нашей, – ответил Хоффман, не ответив на улыбку Джорджа.

– Наверное, тяжело, когда родной брат на другой стороне. Но я знаю, это дело обычное. И кузены сражаются друг против друга… и друзья. Мой самый лучший друг – полковник в вашей армии.

– Как его зовут?

– Ну, ты вряд ли его знаешь. Он в Ричмонде, служит в вашем военном министерстве.

– Как зовут?

Вот ведь какой упорный, подумал Джордж.

– Мэйн, как Мэйн-стрит. Орри Мэйн.

– Его я как раз знаю. То есть слышал о нем. – (От изумления Джордж даже не знал, что сказать.) – Имя редкое, вот и запомнил. В штабе генерала Пикетта был полковник Орри Мэйн прошлой осенью.

– Был?.. – с трудом выговорил Джордж.

– Его застрелил один раненый, которому он хотел помочь. Какой-то кавалерист ваш. – В голосе Хоффмана слышалось негодование, зеленые глаза смотрели уже не так дружелюбно. – Об этом случае очень много говорили, ну как о доказательстве жестокости грантовских солдат.

– Ты сказал «застрелил»… Ты ведь не имел в виду, что он…

– Убит? Конечно убит. Разве иначе стали бы раздувать эту историю? Ладно, приятель, вода была вкусная, да и поболтали тоже неплохо. Извини, что именно от меня ты узнал о своем друге. Ладно, мне пора. Думаю, вся эта канитель скоро закончится. Надеюсь, доживу до этого дня. Тебе желаю того же. Мне жаль твоего друга. – Он коснулся почерневшей от грязи фуражки. – Бывай.

Джордж тоже попрощался, но так тихо, что южанин, скорее всего, и не расслышал его сквозь шум воды. Он медленно повернулся к железной дороге; слепящее солнце ударило в глаза. Палка, думал он. Дорогой мой Палка.

Почти не видя, куда идет, он потащился на звук кувалд, дважды споткнулся по дороге. Когда впереди показался мост, он снова свернул к деревьям и, спрятавшись за стволами, дал волю слезам, вспоминая своего друга.

Работу на мосту закончили до полудня. В офицерской столовой, куда Джордж зашел на воскресный обед, он сел в стороне от всех, даже не представившись остальным офицерам, как делал обычно. Столовая находилась в одном из нескольких укрытий, мимо которых он прошел, собираясь поесть и уже понимая, что есть ему совсем не хочется. Чем выше поднималась температура, тем более отвратительную вонь испускали редуты и примыкающие к ним траншеи, набитые скучающими людьми. Он чувствовал этот запах, глядя в свою тарелку. Это был смрад гибели. Потери, которую он еще не принял и в которую даже не поверил.

Услышав тихую музыку со стороны осадных рубежей, он отрешенно поднял голову. К флейте вскоре присоединился корнет, а потом некий импровизированный барабан, – скорее всего, кто-то просто колотил палкой по большой оловянной банке. Невидимые музыканты играли мелодию «Земли Дикси».

– Опять они за свое, – проворчал какой-то капитан соседям по столу.

– Эй, вы! – закричали из окопов. – А ну глушите свою музыку! Езжайте домой и лупите там своих ниггеров, если они у вас еще остались!

В ответ раздались насмешливые крики и боевой клич конфедератов, который в этот день звучал скорее весело, чем грозно. Джордж закрыл лицо ладонями, а потом быстро уронил руки на колени, сообразив, что другие могут увидеть. Так и оказалось. Многие за столом повернулись в его сторону, но он не стал ни на кого смотреть. Он был слишком несчастлив.

– А вот и они! – воскликнул кто-то. – Ну, сейчас дадут жару…

Снаружи началась какая-то суматоха. Несколько офицеров торопливо закончили обед, схватили свои шляпы и выбежали из укрытия. Веселая мелодия «Дикси» продолжала звучать над редутами союзных войск.

Внезапно другой оркестр, побольше, раздобывший Бог знает откуда колокольчики, заиграл «Тело Джона Брауна». Ответный ход приняли радостными возгласами и аплодисментами.

Все больше и больше офицеров уходило, по одному или группами, пока Джордж не остался один за перепачканным столом. Он устало взял свою фуражку и тоже вышел из укрытия. Оба оркестра играли в полную мощь, стараясь заглушить противника. Джордж с изумлением увидел, что на брустверах сидят солдаты в одних рубашках, без мундиров и оружия. Другие высовывались из окопов, наслаждаясь солнышком, пуская дым из кукурузных трубок или просто обмениваясь незлобными колкостями с другой стороной.

Джордж медленно пошел к смердящим траншеям. Посмотрев вдаль, через полоску обожженной, истоптанной земли, он увидел игрушечные фигурки в светло-сером и «сером сукне» над укреплениями конфедератов, которые находились теперь совсем близко от них.

Вскоре музыкальная схватка превратилась просто в шум, одна мелодия заглушала другую.

– Тише, тише! – вдруг зашикали все вокруг.

– Слушайте! – сказал кто-то.

Оба оркестра умолкли.

Снова прикрыв ладонью глаза от солнца, Джордж попытался рассмотреть источник прекрасных пронзительных звуков корнета. И наконец увидел на той стороне маленькую смутную фигурку – музыкант был то ли очень небольшого роста, то ли еще совсем мальчик. Он стоял на полуразрушенном редуте; его рваная рубашка развевалась на ветру, корнет в руке вспыхивал на солнце, как падающая звезда.

Джордж узнал мелодию еще до того, как услышал голоса вражеских солдат, которые вылезли из окопов и окружили корнетиста. Эту песню часто играли и пели по обе стороны фронта. Рядом с Джорджем какой-то некрасивый старший сержант подхватил:

 
Сколько б я ни скитался в далеких краях,
Сколько б чудных дворцов ни встречал на пути,
А все ж скромный наш дом на родимых полях
Мне милей всех красот чужедальней земли.
 

К нему присоединился чей-то баритон, потом еще тенор добавил благозвучности, и уже вскоре голоса солдат Союза и Конфедерации слились в единый могучий хор:

 
Небесами хранимый, мой дом дорогой
Защищает меня от напасти любой,
В целом свете огромном, куда ни пойти,
Мне другого такого нигде не найти.
 

Заклятые враги – янки и южане – открыто стояли или сидели на виду у тех, кто в другое время и в другом месте уже сделал бы все, чтобы убить их. Кто-то из северян помахал солдатам на другой стороне, и в ответ там тоже взметнулись в воздух несколько рук. Но в основном люди просто пели – сурово, очень серьезно и громко, как поют в церкви. Джордж вдруг заметил, что многие плачут, произнося незатейливые сентиментальные слова песни. Он насчитал не меньше десятка тех, кто утирал слезы, повторяя строки припева:

 
Дом, дом, Милый, милый дом,
Нет места на свете прекрасней, чем дом.
 

Наконец голоса смолкли, и в тишине прозвучала последняя нота корнета. Джордж надел фуражку, снова возвращаясь в реальность. Песня напомнила ему о Бельведере. Мадлен – ведь она сейчас там, и едва ли она уже знает о смерти мужа.

Сама мысль о том, что именно ему придется сообщить жене друга ужасную новость, удручала его, но скрывать правду было бы слишком жестоко. В Пенсильванию ей из Ричмонда никто писать не станет, и даже если бы Мадлен жила на Юге, надеяться на почту тоже не стоило – насколько он знал, она работала из рук вон плохо. Да и лучше будет, если она узнает об этом от близкого человека.

Разыскивая своих – они обедали с одним из негритянских подразделений, – он решил, что должен написать немедленно. Письмо нужно адресовать Констанции, с ее мягкостью и тактом, она сможет подготовить Мадлен и Бретт к печальному известию.

Весело переговариваясь, союзные солдаты продолжали наслаждаться солнечным теплым деньком, не прячась в укрытия. И вдруг прогремел выстрел.

– Эй, вы, там! – закричал кто-то. – Какого черта вы творите?

Все с завидной скоростью запрыгнули в окопы. Антракт закончился, и концерт возобновился музыкой ружейных выстрелов.

Глава 122

В темном вашингтонском небе грохотала февральская гроза. Молнии бросали зловещий свет на крупный бриллиантовый кулон, висевший между маленькими грудями Джинни Кэнери. Обнаженная, она лежала на влажной от пота постели и со счастливой улыбкой играла со своей новой драгоценностью.

Стэнли завязал пояс темно-синего бархатного халата и вылил в стакан оставшийся в графине виски. Потом, хлопая по полу мягкими шлепанцами, направился в кладовую пятикомнатной квартиры, в которой он поселил свою любовницу. Вернулся он с новой бутылкой солодового виски.

Бриллиант, лежавший на ладони мисс Кэнери, сверкнул в очередной вспышке молнии.

– Ты сегодня много пьешь, дорогой, – сказала она.

– Смазка для мозгов, – ответил Стэнли.

А еще защита от постоянного страха перед тем, что все это – его малышка-танцовщица, шесть миллионов прибыли от линнской фабрики, влияние в республиканских кругах – может быть в одночасье у него отобрано как у недостойного. Стэнли жадно осушил третий стакан.

Мисс Кэнери хватало ума, чтобы не слишком критиковать источник своих доходов и безопасности. Она оставила тему пьянства и перешла к уже привычным и порядком надоевшим ему жалобам:

– Мне так хочется, чтобы ты позволил мне пойти с тобой на инаугурацию мистера Линкольна!

– Я уже говорил тебе: это невозможно.

Ради этого события Изабель прервала свое добровольное изгнание в Ньюпорте и вернулась в Вашингтон. Она потратила немало денег, чтобы превратить «Зеленую сказку» в круглогодичную резиденцию, и поселилась там, не спросив согласия других членов семьи. Усадьба принадлежала трем братьям, однако Изабель проигнорировала этот факт, когда перебралась туда прошлой осенью, сразу после того, как пристроила своих неуправляемых сыновей в небольшой пансион в Массачусетсе. Пансион брал огромные деньги с тех, кто хотел сплавить своих отпрысков с глаз долой. Подражая отцу, ни один из близнецов не пожелал надевать военную форму, и закрытое учебное заведение стало единственной надеждой для их родителей.

Стэнли и мисс Кэнери уже несколько раз поссорились из-за инаугурации, назначенной на первую субботу марта. Чтобы компенсировать свой отказ взять ее с собой, Стэнли подарил девушке этот кулон. Разумеется, он был поддельным, но девушка не заметила разницы и в знак благодарности час назад позволила ему некие вольности в постели, даже при упоминании о которых Изабель упала бы в обморок.

Теперь девушка решила снова вернуться к той же теме.

– Мне так хочется поближе увидеть президента! – хныкала она. – Я же никогда его не видела!

– Поверь, ты ничего не потеряла.

– Ты ведь часто с ним говоришь, да? – (Стэнли кивнул и глотнул еще виски; ему нравилось, когда притуплялись чувства и все немного расплывалось перед глазами, поэтому он поддерживал это состояние все время, пока не спал.) – А правда, что он никогда не моется?

– Это явное преувеличение.

Мисс Кэнери почесалась:

– Но, говорят, женщины его избегают, потому что от него пахнет.

– Некоторые женщины избегают его потому, что иногда он рассказывает неприличные анекдоты. Западное чувство юмора. Фермерское, – с отвращением произнес Стэнли, пожимая плечами. – Но главная причина, разумеется, его жена. Мэри Линкольн ужасно ревнива и приходит в бешенство, если ее муж проводит больше пяти секунд наедине с другой женщиной.

– Ты же не имеешь в виду, что «наедине» – это как у нас с тобой? – хихикнула мисс Кэнери.

До чего же глупа, подумал Стэнли. Фамилия явно ей подходит.

– Нет, дорогая. – Он сбросил халат и начал одеваться. – Я имел в виду разговоры с женщинами на президентских приемах. Встречи в обществе.

– Ой, знаешь, что я вспомнила? Вчера вечером в театре кто-то говорил, что какие-то актеры собираются то ли похитить, то ли убить президента, точно не поняла. Они будто бы сочувствуют Югу, только вот имен я не разобрала.

Застегивая рубашку, Стэнли негромко рыгнул.

– Милая, по городу ходит столько подобных историй, что, если бы я получал хотя бы пенни за каждую, мы бы уже очень скоро набрали достаточно денег, чтобы отправиться в Египет.

Мисс Кэнери села в кровати, фальшивый бриллиант болтался на ее груди.

– Ты хочешь свозить меня в Египет?

Стэнли быстро вскинул руку:

– Это всего лишь пример.

Бедная малышка иной раз не на шутку испытывала его терпение, но он всегда ее прощал, стоило ей продемонстрировать свое искусство в постели.

– Тебе пора идти, милый?

– Да, пора. В половине десятого я жду гостя.

– Кстати, об ожидании… Деньги на аренду за этот месяц так и не поступили.

– Нет? Я своему бухгалтеру шею намылю. Ты получишь их завтра же.

В знак признательности мисс Кэнери подарила ему долгий страстный поцелуй. Потом, после еще одной основательной порции виски, Стэнли надел пальто и выскользнул за дверь, живо вспоминая, как Джинни стоит коленями на постели, прикрывая одной рукой кулон на груди, а другой нежно помахивая ему вслед.

Ожидавшая его карета поехала по мокрым от дождя улицам к большому дому на Ай-стрит. С тех пор как уехала Изабель, он проводил там мало времени. Иногда, чувствуя себя одиноким в пустых комнатах, Стэнли даже скучал по близнецам. Впрочем, он никогда не позволял таким глупым сентиментальным мыслям завладеть им надолго.

Слуги уже зажгли газовые лампы и подали закуски. Но гость явился только в четверть одиннадцатого.

Бен Уэйд сбросил влажный плащ. Лакей поднял его с пола. Стэнли резко махнул рукой, и лакей вышел, закрыв за собой дверь.

Уэйд подошел к камину, чтобы согреться.

– Извините, что я так запоздал. Ждал, пока вернется «Ривер куин». – Он потер ладони, явно довольный. – Мистер Сьюард и наш любимый вождь наконец-то встретились с уполномоченными конфедератов у Хэмптон-роудс. Однако мне сказали, что перемирия пока не будет.

– То есть застряли на прежнем месте?

Уэйд кивнул.

– Вопрос все тот же: одна страна или две. Президент продолжает настаивать на безусловном принятии второго варианта. Дэвис продолжает отказываться. А это значит, что у вас будет еще несколько месяцев на то, чтобы отправлять обувь в армию, – закончил он с хитроватой улыбкой, потом отошел от камина и положил себе на тарелку ломтик индюшачьей грудки с серебряного блюда. – Но у меня есть еще одна новость.

– Надеюсь, это то, что я жажду услышать.

– Не совсем. Я не смог добиться вашего назначения главой бюро по делам беженцев и освобожденных негров.

– Хотите сказать, конгресс отказался его создавать?

– О нет. Оно появится уже в этом месяце. В крайнем случае в следующем.

Создание такого бюро обсуждалось весь последний год, когда стало понятно, что Конфедерация в конце концов падет. Оно должно было заниматься всеми делами (в том числе распределением земли и переселением), касающимися миллионов чернокожих Юга, которые после войны в одночасье станут свободными. Должность главы бюро давала гигантскую власть, однако, если Стэнли правильно расценил поведение Уэйда – а сенатор явно больше интересовался едой, чем разговором, – возможность получить ее была безвозвратно упущена.

А для Стэнли это было примерно то же, что и президентская инаугурация для мисс Кэнери.

– Бен, я вложил в вашу партию чертову уйму денег. Только прошлой осенью на подкуп чиновников ушли тысячи, а теперь вы вдруг заявляете, что ничего не получится? Мне кажется, мои вложения дают мне по крайней мере право выслушать объяснения. Почему я не могу получить эту работу?

– Они… э-э… – Уэйд как загипнотизированный смотрел на кусок индюшки на своей вилке.

– Ответьте прямо, Бен.

Уэйд опустил вилку на тарелку и посмотрел на Стэнли так, что тот вздрогнул:

– Хорошо. Они хотят назначить человека с более обширным опытом управления. Рассматриваются кандидатуры нескольких генералов. Первый в списке – Оливер Ховард.

Стэнли понял, что на самом деле хотел сказать ему сенатор. Радикальные политики, решавшие в эти дни самые важные вопросы, – люди, которые в частных разговорах кичились тем, что им больше незачем прибегать к убийству, чтобы лишить президента власти, потому что он ее и так не имел, – сочли его недостойным.

Конечно, слово «они» здесь не слишком подходило, и оба хорошо это понимали. Уэйд входил в избранный круг, и он тоже выступил против. И не важно, сколько чернил требовалось, чтобы заполнять колонки прибыли от фабрики Лэшбрука, не важно, с каким неистовством он пытался забыться с разными танцовщицами варьете или сколько виски поглощал, – все это не помогало ему убежать от правды. А правда эта причиняла боль. Стэнли налил себе еще порцию лекарства.

– Генерал Джейк Кокс тоже в списке, – сказал Уэйд, – и помоги Бог бунтовщикам, если он получит это место. Вы ведь слышали, что они с Сэмом Стаутом предлагают?

– Не думаю, – неживым голосом откликнулся Стэнли.

Пытаясь немного развеселить его после перенесенного разочарования, Уэйд продолжил:

– Они хотят превратить Южную Каролину в нечто вроде американской Либерии. В этом новом княжестве, или как там его еще назовут, будут жить и править одни черномазые – ну, разумеется, те, которых мы убедим туда переехать. Мне кажется, в этом что-то есть, – закончил он, хихикнув, на что Стэнли никак не отреагировал.

Тогда Уэйд решил действовать более прямолинейно и, подойдя к своему богатому знакомому, по-товарищески обнял его за плечи:

– Послушайте, Стэнли… Я ведь никогда не обещал, что добьюсь для вас этой должности. Но если вы захотите, я наверняка смогу сделать так, что вас назначат одним из главных заместителей. В любом случае настоящая власть перейдет к тем, кто займется составлением основополагающих документов, а также будет управлять бюро на повседневном уровне. А какой-нибудь христианский размазня вроде Ховарда останется главой только на бумаге. Вот почему я за то, чтобы он получил этот пост. Когда это произойдет, именно те, кто сейчас скрывается за кулисами, и начнут дергать за веревочки цветных марионеток, заставляя их плясать под дудку республиканцев в день выборов. У нас будет целое государство в государстве, послушное нашей воле, и уже через год мы из незначительной превратимся в единственную правящую партию… если дадим ниггерам право голоса, но сохраним над ними контроль.

Блеск глаз Уэйда, сдержанный жар его слов успокоили и убедили Стэнли. Он даже повеселел.

– Ладно, Бен. Я приму должность, которую мне предложат в бюро. Только самую высокую.

– Отлично… великолепно! – Уэйд хотел еще раз хлопнуть его по плечу, но Стэнли уже направился к буфету с напитками. – Вы простите меня по старой дружбе, если я скажу… – Уэйд слегка откашлялся. – В последнее время вы что-то слишком много пьете. Честно говоря, об этом уже начинают судачить.

Стэнли вернул на место пробку графина, повернулся и поднял наполненный до краев бокал.

– Я знаю, – сказал он, глядя на Уэйда поверх мерцающего круга виски. – Но если у человека есть деньги и он их правильно вкладывает, никто не станет прислушиваться к такой болтовне. Никто не захочет рисковать его щедростью. Разве не так, Бен?

Оказавшись в затруднительном положении, Уэйд был вынужден отступить.

– И в самом деле! – засмеялся он и поднял свой пустой бокал в приветственном жесте.

Каффи все больше набирал силу, как и его шайка. Теперь в ней было пятьдесят два человека, и почти треть из них – дезертиры. Они занимали два акра густого леса на относительно сухом участке земли на краю болотистого берега Эшли. Оружие они забирали у убитых на дороге белых, а еду и выпивку воровали в домах, на небольших фермах и рисовых плантациях округа.

Трижды Каффи лично возглавлял набеги на птичники в Монт-Роял. Саму плантацию он приберегал для особого дня, которого очень ждал, и регулярно посылал одного из своих белых парней в Чарльстон, чтобы разведать обстановку.

За последний год Каффи открыл в себе некую инстинктивную способность руководить людьми, независимо от цвета их кожи. Он был уверен в себе, хитер и неумолим благодаря долгим годам рабства. Еще он испытывал особое удовольствие, объедаясь тем, что украл у местных белых, поэтому сильно полнел, и ему приходилось постоянно добывать себе новую одежду. Живот у него стал огромным, лицо – круглым как луна.

В короткие холодные дни начала февраля Каффи с растущим нетерпением всматривался в небо. Он знал, что генерал Шерман, чьей репутацией и тактикой он восхищался, уже прошел через Бофорт и Покаталиго и теперь движется на север, предположительно в Колумбию[63]63
  Столица Южной Каролины.


[Закрыть]. Значит, уже скоро, рассудил Каффи, генералу, стоявшему в Чарльстоне, придется перебросить большинство своих людей для обороны столицы, и тогда вся территория вокруг Эшли останется беззащитной, к его, Каффи, большой радости.

Как-то вечером, на второй неделе месяца, Каффи сидел у костра и жарил насаженного на прут голубя, вспоминая бледные, избитые ноги женщины, с которой он развлекался час назад. Его банда взяла к себе двух белых проституток, которым было уже по сорок, и двух мулаток помоложе, чтобы удовлетворять мужские нужды. Каффи как раз ощупывал себя, переживая, не подхватил ли он от шлюхи каких-нибудь паразитов, когда в темноте, за дубами, в дальнем конце их лагеря, послышались крики.

Бросив на землю недожаренную птицу, Каффи вскочил:

– Эй, что там за шум?

– Пленного захватили! – крикнул в ответ светлобородый дезертир из Джорджии в сером кителе. – Поймали на дороге! – Этот парень обладал природной страстью к убийству и был одним из лучших его бойцов.

Положив ладони на живот, Каффи смотрел, как джорджиец и двое негров волокут из тени деревьев насмерть перепуганного лысого коротышку.

– Тащи его сюда, Весельчак! – властно приказал он.

Пленник в замызганной одежде то и дело спотыкался, и что-то в его фигуре неожиданно показалось Каффи смутно знакомым. Парень, которого он назвал Весельчаком, ткнул коротышку штыком от винтовки. Каффи разинул рот от изумления:

– Черт побери… мистер Джонс?

– Это… Нет, неужели!.. – воскликнул Салем Джонс, не веря в такое везение. – Каффи? Каффи! – От восторга он едва не пускал слюни.

У другого костра с полдюжины негров запели боевую песню армии Шермана, припев которой повторялся от самой Саванны:

 
Привет, Колумбия, счастливая земля,
Пусть буду проклят я, коль не сожгу тебя!
 

– Да, сэр, это я, – ответил Каффи с ухмылкой, которая должна была успокоить пленника, а потом вдруг резко выбросил вперед руку и с яростью вцепился в правое ухо Джонса. – Я – тот самый чернокожий мальчик, которого вы вечно поносили последними словами, били и заставляли работать до полусмерти. Теперь я тут главный. Главный над всеми этими людьми. И я хочу, чтобы вы проявили ко мне уважение.

Еще один рывок за ухо, и Джонс, завывая, упал на колени. Пение прекратилось. Джонс потер распухшее красное ухо; на мочке выступила кровь. Каффи захихикал, поднял с земли прут с голубем и с некоторым трудом, потому что мешал живот, уселся на корточки перед огнем.

– И что вы тут делаете, в Южной Каролине-то, а, мистер Джонс? Я думал, вы давно уже к янки удрали.

– Он и от них тоже удрал, – усмехнулся Весельчак; глаза его подозрительно блеснули. – Я знаю, что это за клеймо, – добавил он, коснувшись концом штыка темно-красной буквы «Д» на правой щеке Джеймса. – Дезертир.

– Я слышал… что в здешних болотах… есть какая-то банда вроде вашей, – заговорил Джонс, задыхаясь на каждом слове, – искал ее, но даже подумать не мог, что ты у них главный.

– Да уж, сэр. – Каффи снова ухмыльнулся. – Такого вы точно не ожидали. – Он повернул птицу над огнем. – Ну что ж, мистер Джонс, вам повезло – вы попали куда надо. Мы тут живем не тужим, катаемся как сыр в масле. Скажу вам еще кое-что – вдруг интересно будет? Как только генерал Харди уйдет из Чарльстона, мы собираемся устроить настоящую потеху по всему берегу. – Он сверкнул зубами в ухмылке. – И обязательно навестим одну плантацию. Монт-Роял называется. Помните это место, а? Помнишь, ты, сукин сын?

Он внезапно взмахнул прутом и дымящимся, горячим голубем ткнул Джонса в шею. Джонс заорал и упал вбок. Каффи довольно засмеялся и снова сунул птицу в огонь. Он явно веселился.

– Я припас Монт-Роял на тот славный денек, когда можно будет заглянуть туда, не боясь солдат. Ну ничего, ждать уже недолго осталось. Скоро повеселимся. Мистер Купер сейчас там, и жена его, и малышка. И эта черная шлюшка Джейн тоже. Всех своих бродяг туда поведу, пусть развлекутся на славу. А пока… – Каффи провел языком по гнилому переднему зубу, – пока позабавимся с вами, мистер Джонс. Верно я говорю, Весельчак?

Джорджиец снова хихикнул:

– Еще как верно, босс.

Внезапно Джонс бросился к ногам Каффи и вцепился в них. Только его умоляющий вопль помешал Весельчаку воткнуть штык ему в спину.

– Прошу, не убивайте меня! Возьмите меня к себе!

– Чего-чего? Что ты там бормочешь? – Каффи лениво поднялся на ноги, волоча Джонса за собой.

– Я их всех ненавижу, Каффи! Всю их семью, как и ты! Ненавижу Купера Мэйна лютой ненавистью. Его брат опозорил меня, лишил всего. Послушай, я знаю, что плохо с тобой обращался. Видит Бог, как я жалею об этом! Но теперь все изменилось. Теперь все будет совсем не так…

– Да уж конечно изменилось, – согласился Каффи. – Белым господам больше не командовать здесь, теперь наш черед.

– Возьми меня к себе! – умолял Джонс. – Я отлично стреляю. Клянусь, я буду послушным! Пожалуйста… позволь…

Каффи посмотрел на человека, стоявшего перед ним на коленях, потом усмехнулся с ленивой издевкой и взглянул на Весельчака. Тот в ответ приложил три пальца к мокрым губам и пожал плечами, глупо хихикая. По лагерю с визгливым хохотом пробежала одна из шлюх-мулаток. За ней гнались двое мужчин; у одного были расстегнуты штаны. В болоте закаркала ворона.

– Ну… – Каффи сделал долгую паузу, терзая своего пленника, – я, вообще-то, мог бы. Только уж вам придется как следует попросить меня, мистер Джонс. Очень и очень сильно попросить, чтобы я согласился.

Но он уже знал, что согласится. Участие бывшего управляющего в их предстоящем набеге на Монт-Роял было слишком заманчивым, чтобы от него отказаться.