Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 110

Те, кто жил на берегах Эшли и еще помнил Мексиканскую войну и то, как Орри Мэйн вернулся с нее, решили, что теперь все повторилось с его братом. Орри потерял на войне руку, Купер Мэйн – сына. Конечно, это было не одно и то же, но результат странным образом получился схожим. Каждый из братьев изменился, ушел в себя. А менее милосердные сплетники поговаривали даже о серьезном расстройстве психики.

Купер больше не оскорблял случайных гостей Монт-Роял, вынуждая их слушать его радикальные высказывания. Предполагалось, что его взгляды не изменились, хотя никто не был в этом уверен. В своих разговорах с посторонними он ограничивался общими фразами и любезностями. И хотя огромная армия Шермана продвигалась к Атланте, Купер отказывался обсуждать войну.

Но она не отпускала его мысли. Так было и в один жаркий июньский вечер, когда Купер уединился после ужина в библиотеке.

Он любил эту комнату, любил терпкий запах прекрасных кожаных переплетов и даже витающую в воздухе затхлость, неизбежную для этих заболоченных мест. В углу все так же стояла вешалка со старым армейским мундиром Орри. Фреска над камином с реалистичным изображением римских развалин, которую он всегда с интересом изучал, сидя у отца на колене, ничуть не потускнела.

Хотя оранжевый закат еще окрашивал стену напротив полузакрытого ставнями окна, Купер зажег лампу, сел в кресло и положил на колени доску для письма. Металлическое перо скрипело так громко, что Купер не слышал, как открылась дверь. Вошла Юдифь, держа в руках газету:

– Ты должен взглянуть на этот номер «Меркури», дорогой. Здесь напечатано сообщение из-за границы, оно пришло позавчера через Уилмингтон.

– Вот как?

Купер поднял глаза от меморандума, который начал набрасывать, чтобы отправить его в легислатуру штата. Он категорически возражал против новых жертв и настаивал на немедленном начале мирных переговоров.

Тон Купера ясно говорил о том, что он не слишком хочет прерывать работу и читать какие-то заморские сообщения, поэтому Юдифь добавила:

– Это касается «Алабамы». Неделю назад, в воскресенье, она шла по заливу из Англии, и корабль федералов, какой-то «Кирсардж», потопил ее.

– А команда? – мгновенно спросил Купер.

– Если верить написанному, многие спаслись. Капитан «Кирсарджа» подобрал семьдесят человек, и какая-то британская яхта, выходившая из Шербурской гавани, спасла еще около тридцати офицеров и матросов.

– О Сэмсе что-нибудь есть?

– Он среди тех, кто оказался на борту «Дирхаунда», яхты.

– Хорошо. Люди важнее корабля.

Он произнес это с таким чувством, что Юдифь, не сдержавшись, быстро подошла к его креслу и обняла его. «Меркури» упала на смятые листы писчей бумаги, разбросанные по полу.

– Купер, я так тебя люблю… – Она обхватила его за плечи. – Вокруг царит полный упадок. Монт-Роял никогда не выглядел хуже. Еды не хватает. Все боятся тех людей, что засели в болотах. Но несмотря на все это, я бесконечно рада, что мы с тобой здесь. И мне кажется, Мари-Луиза тоже счастлива.

– Да, и я тоже.

– Надеюсь, ты не сердишься, что я тебе помешала? Я подумала, что тебе следует узнать о корабле.

Купер погладил руку жены, глядя мимо римских развалин в собственное прошлое.

– Это было замечательное судно, очень красивое. Но служило дурным хозяевам.

Внезапно поднявшись на ноги, он крепко обнял и пылко поцеловал жену. Его объятия застали Юдифь врасплох, как и его улыбка.

– А теперь, Юдифь, если ты действительно меня любишь, позволь мне вернуться к работе. Я должен закончить этот меморандум, хотя наши доблестные законодатели наверняка изорвут его в клочья, да еще потопчутся сверху. Для тех, кто ни разу не слышал залпов орудий, это поистине геройский поступок.

– Боюсь, что ты прав. Но горжусь тем, что ты не оставляешь попыток.

– Я понял, что в этом мире нет предопределенных результатов. В счет идут только попытки достичь их.

Он снова склонился над своими записями. Оранжевый свет в библиотеке понемногу угасал. Юдифь тихонько вышла. День был тяжелым – с тех пор как они вернулись, она приняла на себя многие обязанности Мадлен, – да еще после обеда пришлось провести час с Клариссой. Хотя мать Купера держалась с неизменной любезностью, в ее памяти ничего не задерживалось. К ужину Юдифь очень устала. Но теперь, закрыв за собой дверь библиотеки, она ощущала себя легкой как перышко, летящее по ветру. И беззаботной. Как будто армия Шермана двигалась сейчас не по Джорджии, а по луне.

Впервые после Чарльстона Юдифь почувствовала уверенность. Ее горячо любимый супруг совершенно исцелился, став обновленным человеком.

Удар бархатной дубинкой нанес Бенджамин. Позже Орри осознал, что это был вполне логичный выбор, учитывая дипломатическую учтивость Бенджамина. Вызов пришел через несколько дней после приема в министерстве финансов.

– Прежде всего я должен уточнить, что говорю от имени президента, – начал Бенджамин, обращаясь к Орри, напряженно сидевшему у другого конца длинного стола. – Он надеялся встретиться с вами лично, однако груз обязанностей… – Сдержанный жест завершил его мысль. – Президент хотел выразить глубокую благодарность за вашу заботу о его благополучии… и особенно за предупреждение о возможном покушении на его жизнь. Не говоря уж о жизнях многих из нас, – добавил он со своей обычной тонкой улыбкой.

Орри почувствовал, как за воротник стекает пот. За закрытой дверью звучали сонные голоса служащих государственного департамента, растворяясь в летней жаре. Тогда-то на его голову и опустилась бархатная дубинка госсекретаря.

– Не подлежит сомнению, что этот «заговор», как и остальные, о которых мы слышим постоянно, существует лишь в фантазиях трактирных смельчаков. И тем не менее ваша преданность и усердие были отмечены и одобрены мистером Дэвисом. Он… Что-то не так?

Орри мог и не отвечать, его побледневшее лицо говорило само за себя. Итак, правительство по-прежнему не верит его рассказу. Значит, он должен предпринять шаги, о которых до сегодняшнего дня только раздумывал, – нанять на собственные деньги сыщика, который осуществит его план. И сделать это нужно как можно скорее.

– Нет, – заставил он себя сказать. – Продолжайте, пожалуйста.

– Я уже передал вам суть послания мистера Дэвиса. – Ухоженные руки легли одна на другую; глаза излучали искренность. – А теперь у меня есть парочка вопросов личного свойства. Вы довольны вашей службой в военном министерстве? – Поскольку Орри замялся, не совсем понимая цели вопроса, Бенджамин решил подбодрить его. – Прошу вас, будьте откровенны. Это останется между нами.

– Ну, тогда… ответ «нет». Думаю, мы оба знаем, каким, скорее всего, будет исход этой войны. – Орри подождал возражений, но их не последовало. – Мне противно сидеть здесь в последние месяцы, выписывая пропуска проституткам и наблюдая за бесчинствами сторонников жесткой дисциплины.

– Ах да, Уиндер… Так вы предпочли бы службу в действующей армии?

– Я думал об этом. Генерал-майор Пикетт предлагал мне должность в штабе его дивизии.

– Бедняга Пикетт… Никогда не видел человека, который бы так изменился из-за одного-единственного события… – На этот раз Бенджамин как будто говорил действительно искренне, но тут же вернулся к официальному тону. – Есть еще одна тема, – сказал он, слегка откашлявшись, – которую я, к сожалению, обязан с вами обсудить. Обвинение вашей сестры против вашей очаровательной супруги.

Эти слова вонзились в Орри как ледяной кинжал. Он ждал, что эта тема так или иначе всплывет, и, мучительно обдумывая, как лучше поступить, склонился к решению, которое причиняло ему боль, потому что шло вразрез с его совестью. Но безопасность Мадлен была важнее.

Он выпрямился, и теперь в его позе чувствовался вызов:

– Да? И в чем суть?

– Я спрошу прямо… Это правда?

– Нет.

Бенджамин не выказал ни облегчения, ни какой-либо другой реакции. Он продолжал всматриваться в Орри. «Неужели я настолько плохой лжец?» – подумал Орри.

– Вы ведь осознаете, что я был вынужден задать этот вопрос от имени правительства, – продолжил Бенджамин. – Кабинет министров – на самом деле правильнее было бы сказать: бо́льшая часть Конфедерации – испытывает серьезный раскол по вопросу призыва в армию чернокожих. Даже сама мысль об этом заставляет наших наиболее влиятельных людей терять дар речи. Так что вы должны понимать всю возможную степень смятения и дестабилизации, если вдруг обнаружится, что жена высокопоставленного чиновника военного министерства…

– Черт побери, Джуда, – не выдержал Орри, – что такого дестабилизирующего в Мадлен? Какое смятение может вызвать ее жизнь?

Бенджамин встретил нападение не моргнув глазом:

– Я, безусловно, могу понять ее чувства. Но последствия этого обвинения выходят далеко за рамки частной жизни. Если это правда, это может подорвать доверие ко всему правительству. Видите ли, мистер Дэвис отказывается даже рассматривать вопрос о призыве небелых…

– Я знаю позицию мистера Дэвиса, – громко произнес Орри и встал; сонные голоса за дверью разом смолкли. – Но при всем моем уважении, мы говорим не о взглядах президента. Мы говорим об обвинении. Моя сестра сделала свое заявление по одной-единственной причине. Она уже очень давно питает ко мне вражду.

– Почему? – спросил Бенджамин тоном прокурора.

– Не вижу причин вдаваться в подробности. Это семейное дело.

– Но вы утверждаете, что так называемая вражда и стала причиной поступка миссис Хантун? Единственным мотивом?

– Верно. Могу я теперь уйти?

– Орри, успокойтесь. Лучше услышать неприятную весть от друга. А я вам друг, пожалуйста, поверьте в это. – Ухоженная рука протянулась вперед. – Сядьте.

– Я постою, спасибо.

Бенджамин вздохнул. Несколько секунд прошли в молчании.

– Чтобы свести к минимуму возможные осложнения, президент просит, чтобы миссис Мэйн покинула Ричмонд как можно скорее.

Орри сжал спинку стула для посетителей так, что побелели пальцы:

– Чтобы двери администрации не измазали дегтем, так? Вы не поверили тому, что я сказал…

– Конечно же поверил. Но я официальное лицо, и мой долг – исполнять желания президента, не задаваясь вопросами.

– Значит, вы просто сохраняете свою должность и наслаждаетесь своими шерри и анчоусами, пока Конфедерация летит в тартарары?

Оливковые щеки госсекретаря побледнели. Голос Бенджамина упал, теперь он звучал еще более угрожающе, возможно из-за блуждавшей на его губах ледяной улыбки.

– Я сделаю вид, что не слышал ничего подобного. Президент ожидает исполнения его просьбы в разумные…

– Его приказа, вы хотели сказать?

– Это приказ, любезно высказанный в виде просьбы.

– Я так и думал. Всего доброго.

– Дорогой Орри, вы не должны возлагать лично на меня ответственность за…

Но дверь громко хлопнула до того, как он закончил фразу.

К полудню бешеная ярость Орри слегка поутихла. Он снова смог сосредоточиться, заняться обычными делами и более или менее связно отвечать на вопросы коллег. Проходя мимо его стола по пути на обед, Седдон отвел взгляд. «Знает о требовании Дэвиса, – подумал Орри. – Наверное, знал еще до того, как Джуда сказал мне об этом». В ту же секунду он твердо решил согласиться на предложение Пикетта.

Насчет реакции Мадлен Орри не сомневался. Если они будут обсуждать его решение, он должен держаться осторожно – говорить о текущих обстоятельствах, стараться успокоить ее тревоги. В любом случае сейчас для него важнее всего был не перевод, а другое: Орри собирался во что бы то ни стало доказать Джуде, Седдону, самому президенту реальность заговора.

Орри посмотрел на стол в углу, за которым сидел молодой штатский Джошуа Пилбим, страдающий косолапостью. В прошлом году холостяк Пилбим уже выполнял некоторые сомнительные задания министерства. Орри подошел к нему, любезно поздоровался и предложил поговорить вечером. В неслужебное время.

Весь остаток дня, продолжая подписывать пропуска и просматривать хвастливые доклады генерала Уиндера, Орри не переставал думать о распоряжении президента и о том, как ему поступить. Первым, что потребовала его оскорбленная честь, было желание отказаться выполнять этот возмутительный приказ.

С другой стороны, если предположить, что Мадлен действительно останется в Ричмонде, она может стать изгоем. К тому же, если учесть, что Грант продолжал наседать на Питерсберг, Ричмонд больше не был безопасным местом. Орри совсем не хотелось, чтобы его жена оказалась в городе в тот момент, когда он будет сдан, а признаки скорой капитуляции слишком бросались в глаза.

Значит, как ни противно ему было признавать это, он понимал – Мадлен будет лучше вдали от Ричмонда.

Но тогда сразу возникал другой вопрос: куда ей поехать? Наиболее логичный ответ показался ему не самым лучшим и не самым простым. Взвесив все за и против, он к концу дня придумал некий план, который, как казалось, представлял меньше риска.

После работы они с Джошуа Пилбимом вышли вместе. За тихим столиком бара отеля «Спотсвуд» Орри сразу приступил к делу:

– У меня есть подозрение, что моя сестра, миссис Джеймс Хантун, может в скором времени совершить предательство, и я бы хотел нанять вас, чтобы вы следили за ее домом на Грейс-стрит по вечерам и последовали за ней, если она куда-нибудь отправится. Я хочу знать, где она бывает и с кем встречается. Вы можете докладывать мне каждое утро. Понимаю, так вам придется работать не только днем на службе, но и бо́льшую часть вечера, но вы молоды и крепки… – (уткнув взгляд в пивную пену в своей кружке, Пилбим пошаркал под столом ногой взад и вперед), – а за хорошую работу и, разумеется, полную секретность я буду вам платить из собственного кармана. И платить хорошо. Десять долларов за вечер.

Пилбим отхлебнул немного пива.

– Спасибо за предложение, полковник. Но я должен отказаться.

– Боже мой, почему? Вы раньше никогда не отказывались от подобных заданий.

– Нет, дело не в самой работе.

– Тогда в чем?

– Я и так получаю жалованье в долларах Конфедерации – просто деваться некуда, – но мы ведь оба прекрасно знаем, чего они теперь стоят, как бы правительство ни уверяло нас, что мы еще можем выиграть войну. Я не стану делать частную работу за эти деньги.

Орри облегченно выдохнул:

– Я достану для вас доллары Соединенных Штатов… а вы начнете слежку завтра вечером.

– Договорились, – кивнул Пилбим.

Они пожали друг другу руки.

На ужин Мадлен разделила между ними небольшую рыбку, на гарнир подала две крошечные вареные репки. Ничего другого купить не удалось, пояснила она.

За едой Орри рассказал, что продолжает искать в документах министерства любые упоминания об офицере по фамилии Беллингхэм, но пока поиск результатов не дал.

– Ты не представляешь, как я зол, – сказал он. – Что угодно бы отдал, чтобы узнать, кто это такой, и добраться до него.

После ужина Мадлен предложила мужу почитать вслух стихи, но он покачал головой:

– Нам нужно поговорить.

– О, как зловеще прозвучало… И о чем?

– О том, что тебе необходимо уехать из Ричмонда, пока это еще возможно.

По лицу Мадлен пробежала тень.

– Это последствия того приема?

– Нет, что ты, об этом ничего, кроме парочки подлых шуточек, которые я случайно услышал, – горячо заверил он ее, все сильнее запутываясь в сетях лжи. – Причин для твоего отъезда две. Первая – город вот-вот будет сдан. Если не летом, то осенью или зимой точно. Это неизбежно, а я не хочу, чтобы ты была здесь, когда это произойдет. Я покинул Мехико перед тем, как наша армия вошла в столицу, но позже Джордж описывал мне, что там происходило. Как бы ни старались командиры, как бы строго они ни предупреждали своих солдат, все равно на какое-то время воцарился хаос. Солдаты грабили дома. Убивали мужчин. Что до женщин… ну, ты понимаешь. Я не хочу, чтобы ты столкнулась с чем-то подобным.

– А вторая причина? – спросила Мадлен, сидя очень прямо.

– Та, о которой я уже говорил. Меня тошнит от нашего министерства. Я собираюсь просить о переводе в штаб Джорджа Пикетта.

– Орри… нет!

– Постой, – торопливо добавил он, – еще рано волноваться. Я же сказал – собираюсь. Никаких шагов я пока не предпринимал.

– Но зачем рисковать жизнью ради недостижимой цели?

– Дело не в цели. Пикетт – мой друг, я сыт по горло бумажной работой, а на передовой очень нужны офицеры. Нет причин для тревоги, я же пока только думаю.

– Давай надеяться, что на этом все и закончится. Но даже в этом случае ты меня ссылаешь. Что ж, спасибо тебе большое, но я не такая трусиха, как ты думаешь.

– Подожди, я вовсе не…

– Именно так ты и думаешь. В общем, я остаюсь.

– Я настаиваю на твоем отъезде.

– Настаивай сколько угодно – я никуда не поеду. – Мадлен стремительно встала. – А теперь прости меня, мне нужно снова штопать твои носки. Новых нигде не купить. – И она пулей вылетела из комнаты.

Весь вечер, сколько бы раз Орри ни пытался вернуться к этому разговору, Мадлен отказывалась его слушать. В постель они легли, почти не разговаривая друг с другом. Но около трех ночи Мадлен прижалась к спине мужа и легонько потрясла его, чтобы разбудить:

– Милый? Я чувствую себя ужасно. Я вела себя как настоящая гарпия. Ты простишь меня? Я на себя злюсь, не на тебя. Ведь я опозорила тебя и…

Еще сонный, Орри повернулся к ней, коснулся ее щеки и прошептал:

– Не говори так. Слышишь? Никогда. Пока я жив, ты со мной. Я люблю тебя такой, какая ты есть… люблю все в тебе. Просто я хочу, чтобы ты была в безопасности.

– Мне хочется того же для тебя. Сама мысль, что ты можешь отправиться к Джорджу Пикетту, пугает меня. На осадных рубежах очень опасно.

– Я же говорил, я пока только думаю об этом. Есть дела поважнее.

Мадлен протяжно вздохнула:

– Ты хочешь, чтобы я вернулась домой, в Монт-Роял?

– Это было бы идеально, но, к сожалению, трудновыполнимо и к тому же слишком рискованно. В любом месте южнее Ричмонда ты столкнешься с армией Союза: она стоит от Сити-Пойнта до самой долины Шенандоа. Все дороги и железнодорожные ветки под постоянным прицелом. Возможно, ты и проскользнула бы, но, мне кажется, есть более безопасный вариант. На первый взгляд может так не показаться, но я много размышлял и решил, что этот план вполне осуществим. Я хочу, чтобы ты отправилась в противоположную сторону. В Лихай-Стейшн.

Орри мог с равным успехом сказать: в Константинополь или Занзибар.

– Орри, наш дом в Южной Каролине!

– Нет, погоди… Бретт теперь в Бельведере. Она будет рада принять тебя, к тому же я не верю, что это надолго. Даже года не пройдет, если я правильно понимаю.

– Но мне придется проезжать через расположение противника…

– Местность к северу от Ричмонда сейчас ничья. Грант отвел к Питерсбергу почти всю свою армию. Наши разведчики сообщают, что существенных сил вокруг Фредериксберга, например, нет. Время от времени там проходят какие-нибудь кавалерийские или пехотные части, но это и все. А дальше добраться до Вашингтона будет нетрудно. Просто говори, что сочувствуешь Югу, и они примут тебя за женщину дурной репутации, которая решила…

– Какую женщину? – Мадлен села, стараясь сдержать смех.

– Ну, в общем, ты справишься. Самое страшное, что может случиться, – это несколько грубых слов и короткое задержание. На час-другой. Могут даже похлопать по груди, которую я так люблю, проверить, настоящая ли она.

– Настоящая ли?.. Да о чем ты говоришь? Ты с ума сошел!

– Нет. Женщины, которые… э-э… которым не так повезло, как тебе, прибегают к помощи специальных металлических каркасов, ну, ты понимаешь…

– И с каких пор ты стал таким знатоком фальшивых бюстов?

– С тех пор, как те, кто ими пользуется, стали заполнять пустые пространства контрабандными лекарствами и бумажными деньгами. Нет металла – нет обыска.

Орри чувствовал себя как актер, играющий дурацкую роль только потому, что она была нужна в пьесе. Но он согласился бы сделать все, чтобы Мадлен не узнала о распоряжении президента, чтобы женщина, которую он так любил, не стыдилась чего-то, над чем была не властна. Текла в ней черная кровь или нет, но Мадлен была во сто крат благороднее, утонченнее и порядочнее, чем тысяча таких, как Эштон… или Дэвис.

– Но лучше всего будет, – продолжил он, – если Августа Барклай еще не уехала со своей фермы. Тогда тебе не придется добираться до Вашингтона в одиночку. Я попрошу одного из свободных негров Августы проводить тебя до позиций северян. Она ведь обещала нам помочь, если понадобится, помнишь?

– И когда ты собираешься с ней повидаться?

– В эти выходные.

– Полковник Конфедерации не может просто так отправиться во Фредериксберг. А вдруг ты столкнешься с какими-то частями янки?

– Поверь мне, я не намерен всем объявлять, что я полковник. Перестань беспокоиться.

– Легко сказать…

Орри знал один старый, убедительный и чрезвычайно приятный способ прекратить такие разговоры и унять тревоги. Он начал целовать жену, потом они занялись любовью и после, утомленные, заснули.

Он сменил мундир на черный костюм из тонкого сукна. Надел широкополую темную шляпу, купленную с рук, и сунул в карман Библию Мадлен. В другом кармане лежал собственноручно выписанный пропуск на имя преподобного О. О. Манчестера.

Кляче, которую он нанял для этого путешествия, было по меньшей мере лет двадцать. Безбожно распухшие суставы говорили о том, что у нее костный шпат или еще какая-нибудь хворь, и Орри очень надеялся, что лошаденка сумеет одолеть сорок с лишним миль до Фредериксберга.

Он читал донесения о том, что город пострадал, но реальность оказалась намного страшнее. Уже в предместьях он повсюду видел сожженные повозки и гниющие тела на загубленных полях. В лесу он заметил небольшую группу мужчин, сидящих у дымного костра. Видимо, это были дезертиры. Сам Фредериксберг выглядел заброшенным; половина домов стояли пустыми, витрины лавок и магазинов были заколочены. Некоторые из зданий превратились в развалины под артиллерийским огнем. Остались лишь фундаменты, а все остальное рассыпалось по изрытым ямами улицам вместе с ветками деревьев, осколками стекол и обломками мебели.

Держа Библию под мышкой – так, чтобы ее было видно, Орри спросил какого-то старика, как добраться до фермы Барклай. Через час он уже был на месте, с изумлением глядя на то, что видел. Чарльз подробно описывал ему ферму и говорил, что ее легко узнать по большому амбару и растущим возле дома большим красным дубам. Но все это исчезло: амбар снесли, от дубов остались только пни.

Бос и Вашингтон узнали Орри и радостно приветствовали его, когда он спрыгивал с седла. Негры пытались вспахать затоптанное поле. Бос впрягся в плуг вместо лошади, а Вашингтон держал за ручки. Все это еще больше подтверждало то, насколько сильно разорена ферма.

Августу Орри нашел в кухне, она вяло взбивала масло. Ее простое платье, полинявшее от бесконечных стирок, сильно натягивалось в талии; она была полнее, чем он запомнил. Лицо Августы показалось ему измученным, особенно глаза.

– Полгорода сбежало, когда подошли янки, – сказала она, опомнившись от удивления. – А многие из тех, кто остался, приняли к себе раненых врагов. Я тоже. У меня тут сначала был один капитан, вежливый такой мужчина из Мэна, весь перевязанный, но бодрый. Он не позволил мне менять ему повязки. Пришлось попросить Боса. Но оказалось, что он вовсе не ранен. Понятия не имею, где он раздобыл бинты, только обмотался ими с ног до головы и сбежал, чтобы не воевать. Я его выгнала и взяла двоих настоящих раненых. Из Нью-Йорка. Ирландцы. Очень милые, вежливые, никогда раньше не воевали. Один прожил здесь восемь дней и ушел. Второй умер на моей кровати. – Августа снова принялась колотить масло. – Сама не знаю, почему мы здесь остаемся, – со вздохом продолжила она. – Упрямство, наверное. К тому же, если я уеду, Чарльз не будет знать, где меня найти. А вы… вы его видели? – Голос Августы слегка дрогнул, выдавая ее чувства.

– Один раз, до того как началась весенняя кампания.

Сидя за столом с чашкой безвкусного фальшивого кофе, Орри рассказал о побеге Билли из тюрьмы.

– Да, удивительная история… – сказала Августа, когда он закончил. – Но Чарльз и должен был так поступить. Старина Чарльз… – (Странное выражение озадачило Орри.) – Понятно, почему у него не было времени заехать сюда. А после побега он вам писал?

– Ни разу. Но я уверен, с ним все в порядке. Я постоянно внимательно просматриваю списки пострадавших. Его имени там не было. – Конечно, он не стал добавлять, что многие из погибших и пропавших без вести в сводки потерь не попадали.

Августа немного повеселела:

– Даже передать не могу, как я изумилась, увидев вас на заднем крыльце! Преподобный Манчестер! Вы прекрасно подходите для этой роли.

– Только этот преподобный защищен от мирских передряг – и от янки тоже. – Орри показал ей спрятанный в сапоге нож. – А еще у меня в седельной сумке армейский кольт. Но позвольте наконец объяснить, почему я здесь, Августа. Мне нужна ваша помощь, вернее, одного из ваших людей. Я хочу, чтобы он проводил Мадлен до Вашингтона.

– До Вашингтона? – устало удивилась она. – Вы забыли, на какой мы стороне?

– Не забыл, но мне надо как можно скорее вывезти ее из Ричмонда, а поскольку Грант прочно окопался вокруг Питерсберга, я решил, что будет легче и безопаснее, если она поедет в дом моего друга Джорджа в Пенсильванию, где теперь живет моя сестра – та, что вышла замуж за Билли Хазарда. Это лучше, чем Южная Каролина.

Орри более подробно объяснил ей свой план. Августа с готовностью согласилась помочь, даже настояла на том, чтобы Бос сразу отправился с Орри в Ричмонд и помог Мадлен с вещами. После того как Орри съел кусок черствого хлеба с домашним сыром – захватчики любезно позволили Августе оставить одну молочную корову, – он сказал Босу:

– Ты поезжай первым, а я пойду пешком, потом поменяемся. Эта кляча нас двоих не выдержит.

Стояла жара. Обмахиваясь шляпой, Орри пожал руку Августе.

– Я привезу Мадлен, как только смогу выправить документы для безопасного путешествия, – сказал он. – Это может занять пару недель.

Но это заняло меньше одной недели, потому что давление сверху не прекращалось. Хотя министерство было завалено работой – из Джорджии поступали плохие новости; Шерман подходил к Мариетте и в любой час мог начать штурм укреплений Джо Джонстона на горе Кеннесо, – Бенджамин настаивал, чтобы Орри отложил в сторону все дела и занимался только отъездом своей жены. Седдон сказал, что лично отдал такое распоряжение.

В конце июня Мэйны и Бос поехали на ферму Барклай. К тому времени фронтовые сводки стали еще тревожнее. Измученный Дэвис сообщил газетчикам, что послал Джо Джонстону все силы, какие только сумел найти. Теперь за все, что бы ни происходило у порога Атланты, отвечал генерал. В то же самое время президент пытался убедить журналистов и публику, что, поскольку Грант так и не одолел Ли и не захватил Ричмонд, ситуация в Виргинии улучшается.

Никто ему не поверил.

Преподобный Манчестер снова отправился во Фредериксберг со Священным Писанием, ножом и армейским кольтом калибра ноль тридцать шесть. Старая коляска, в которой они ехали, обошлась Орри в кругленькую сумму. За то, чтобы сменить сломанную ось, колесный мастер содрал с него в пять раз больше, чем это стоило до войны.

В среду, в предпоследний день месяца, Орри и Мадлен попрощались на крыльце дома Августы. Хмурая погода вполне соответствовала такому грустному моменту. На северо-западе клубились жемчужные облака, спеша по необычно бледному небу. Поднялся ветер, и первые капли дождя уже упали на землю. Орри торопился сказать все, что было необходимо.

– …В Вашингтоне сразу же не пожалей денег и отправь телеграмму Бретт.

– Да, милый, мы уже говорили об этом. Несколько раз. Бос довезет меня до одного из мостов через Потомак… все будет в порядке. – Она коснулась щеки мужа. – Обязательно найди способ как-то сообщать мне о себе. Я буду волноваться. Хотя, слава Богу, ты больше не твердишь о той безумной идее отправиться в действующую армию.

– Потому что незачем. Мне туда уже не успеть. – Это был намеренный обман – он просто хотел, чтобы она не боялась, и надеялся, что Мадлен не распознает его лжи. – Как только смогу, сразу же отправлю тебе письмо с посыльным, – быстро добавил он.

Она порывисто шагнула ближе к нему; темные локоны выбились из-под маленькой, почему-то очень трогательной шляпки с черным пером, которое гнулось под ветром и, казалось, вот-вот сломается. Глаза Мадлен наполнились слезами.

– Ты хоть понимаешь, как я буду по тебе тосковать? Как я люблю тебя? Я же знаю, почему ты меня отсылаешь.

– Потому что намного разумнее сейчас держаться подальше от…

– Тысячи женщин остаются в Ричмонде, – перебила его Мадлен. – Причина вовсе не в этом… но я еще больше люблю тебя за то, что ты хотел представить все именно так. Ты берег мои чувства. – Вокруг них ветер гонял клубы пыли; небо внезапно озарила вспышка молнии. – Твои начальники поверили обвинениям Эштон. И не трудись отрицать – я все знаю. Служащий военного министерства женат на негритянке – какой позор. Поэтому от меня надо избавиться. Если бы не тоска по тебе, я бы сама не возражала против отъезда. Я никогда не была счастлива в этом кругу фанатиков. – Она пылко поцеловала его. – Я так люблю тебя за то, что ты пытался скрыть правду.

Небо уже покрылось тучами; вдали загрохотал гром. Орри, высокий и бледный, как пророк Иеремия, уставился на жену:

– Откуда ты узнала?

– От мистера Бенджамина, когда случайно встретилась с ним позавчера на Мэйн-стрит.

– Ах он, скользкий, бесчестный…

– Он ни слова не произнес, Орри!

– Тогда как…

– Он просто перешел на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться со мной. И тогда я все поняла.

Орри обнял жену, охваченный гневом и печалью:

– Боже, как же я ненавижу эту проклятую войну и то, что она с нами сделала!

– Тогда не позволяй ей сделать еще хуже. Отдать свою жизнь сейчас – значит растратить ее понапрасну.

– Я буду осторожен. И ты будь… обещаешь?

– Конечно. – Спокойная уверенность вернулась на лицо Мадлен, когда они стояли обнявшись на крыльце в сгущавшейся вокруг тьме. – Я точно знаю, что мы пройдем через все это и вместе вернемся в Монт-Роял даже скорее, чем оба думаем.

– Я тоже в это верю. – Орри посмотрел на оставшиеся от дубов пни, по которым уже колотили капли дождя. – Надо ехать.

– А я подожду, когда дождь немного утихнет.

– Да, это правильно…

Он подумал, что зря тратит время, произнося банальности, и снова обнял ее, прижавшись губами к ее губам долгим страстным поцелуем.

– Я люблю тебя, Аннабель Ли.

– Я люблю тебя, Орри. Мы все одолеем.

– Не сомневаюсь, – ответил он, в первый раз улыбнувшись.

Мадлен стояла на крыльце, пока старая коляска не исчезла за поворотом дороги.

На обратном пути Орри начал чихать, а к полудню следующего дня, когда он добрался до города, у него уже сильно кружилась голова. Без Мадлен в их комнатах на Маршалл-стрит было тоскливо, и Орри, переодеваясь в мундир, чтобы вернуться в министерство, поклялся проводить здесь как можно меньше времени. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он решил с головой погрузиться в работу, пока не будет решен вопрос о переводе. При желании он мог бы даже оставаться ночевать на одной из кушеток в канцелярии.