Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 57

Девятое сентября. Жаркий свет позднего лета заливал всю равнину. Зелень уже начинала желтеть, сохнуть, увядать. Наступило время сбора урожая.

Кавалерия растянулась почти на двадцать миль. За ней двигались пехотные корпуса генерала Ли, готовые, по слухам, в любой момент ударить по Пенсильвании. Вдали, за смутно видневшимися холмами, из Вашингтона подходила армия Макклеллана, подкрепленная новыми силами. Пусть, как всегда, медленно, но все-таки подходила. Вдоль Потомака шпионили переодетые крестьянами лазутчики с вражеской стороны, наблюдая за движением войск через Уайтс-Форд.

Хэмптон разбил лагерь у Хайатстауна, в нескольких милях южнее Урбаны. Чарльз уложил все, кроме самого необходимого, в походный сундук, где лежали его первая сабля и золингенский клинок. Из сундука он достал свой серый капитанский мундир. Было совершенно очевидно, что вторжение повлечет за собой тяжелые бои, и Чарльзу совсем не хотелось, чтобы свои приняли его за врага. Когда сундук ставили на одну из багажных повозок, он смотрел на него так, словно видел в последний раз.

Сильно поношенный мундир, купленный когда-то новеньким в Колумбии, он привязал сзади к седлу. Это седло было придумано по прусскому образцу, человеком, который теперь так истово стремился уничтожить их. Все-таки странная это была война.

И голодная к тому же. Эб Вулнер ныл полвечера:

– Никто не хочет нас кормить. Одно зеленое зерно – что для двуногих, что для четвероногих. А не назвать ли нам эту войну «Кампанией зеленой кукурузы»? А, Чарли? Как тебе?

Чарльз промолчал, он сосредоточенно проверял порох и пули, надеясь хоть немного поспать после этого. Оружие могло им понадобиться, и уже очень скоро.

Десятое сентября. Чарльз и еще восемь разведчиков выехали после наступления темноты. Вскоре они наткнулись на конный патруль федералов и даже атаковали их на размокшей дороге, но на этот раз не услышали, как бывало раньше, испуганных криков: «Черные всадники! Черные всадники!»

Вместо этого раздались ответные выстрелы. Один из разведчиков упал, сраженный пулей, а невезучий Доан потерял еще одного коня. В результате им пришлось отступить, увозя двоих раненых. Чарльз вез Доана, и горячий ветер бил ему в лицо, когда Бедовый несся галопом в бледном свете луны. Неужели они натолкнулись на людей Плезантона, думал Чарльз. Эти парни стреляли лучше и скакали быстрее, чем все те янки, которых он видел до сих пор. Быть может, торговцы обувью и заводские работяги тоже научились ездить верхом? Быть может, им вскоре придется всерьез опасаться кавалерии Севера?

В тот же вечер в Урбану, в здание одной из школ, привезли раненых из бригады Хэмптона, и как раз тогда, когда там шел очередной бал, устроенный неуемным Стюартом, которому, очевидно, не казалось, что таких балов было уже чересчур много. Вид окровавленных мужчин отчасти подпортил праздник. Почти все девушки засобирались домой, и лишь немногие остались, чтобы помочь. И все же, несмотря на эту безусловную храбрость, даже их хорошенькие глазки округлились от ужаса, когда во двор школы въехали грязные, оборванные, пропахшие по́том мужчины довольно дикого вида и объявили, что к ним приближается огромная армия.

Их было почти девяносто тысяч, но об этом Боб Ли пока не знал. И, как ни странно, эта новая армия Макклеллана двигалась вовсе не с обычной для генерала медлительностью. Не то чтобы она неслась во весь опор, но и не ползла. Но Старина Боб и этого не знал.

Двенадцатое сентября. На западе генерал Ли пошел на опасный шаг и разделил свою армию – об этом Чарльз знал наверняка, об остальном мог лишь догадываться. Старина Боб хотел сохранить в безопасности путь снабжения армии до самого Винчестера, перед тем как пойти на Хейгерстаун или даже, чем черт не шутит, на Филадельфию. Это означало, что он решил взять гарнизон северян в Харперс-Ферри. Это означало, что силы конфедератов теперь были раздроблены. Приказ был отдан еще девятого, но Чарльз узнал о нем только сейчас.

Он встречался с Ли в Техасе, ужинал с ним, много разговаривал, но там не было сражений – просто обычная служба и редкие стычки с индейцами. Кроме того, Ли надолго уходил из действующей армии, поэтому Чарльзу, как и многим, приходилось заново знакомиться с ним только по слухам.

Все говорили о генерале как об исключительно учтивом и выдержанном человеке, никто никогда не слышал из его уст ни одного ругательства и не мог бы обвинить его в неблаговидных поступках. Но звуки пушек всегда будоражили его кровь, и в войне он готов был делать самые отчаянные ставки, как какой-нибудь раззадорившийся игрок с миссисипского парохода. Чарльз с Эбом решили, что так произошло и на этот раз. Видимо, он посчитал, что может разделить армию, а потом снова соединить ее, сэкономив таким образом драгоценное время, хотя даже сама эта идея наверняка бы вызвала приступ бешенства у составителей учебников по стратегии. Главный расчет Ли сделал на чрезмерную осторожность и медлительность своего противника, полагая, что и на этот раз Макклеллан не пойдет на внезапное нападение. К тому же генерал обратился с пламенной речью к жителям Мэриленда, призвав их поддержать своих освободителей. К сожалению, его слова остались без ответа.

Утром двенадцатого числа Стюарт выступил из Фредерика на запад, следом за Ли. Чарльз и Эб вместе с бригадой Хэмптона держались в арьергарде, высматривая появление синих мундиров, которые, как ни странно, показались уже очень скоро. Северяне двигались с невероятной скоростью. Что излечило Малыша Мака от его вечной заторможенности? Чашка чая сорта «Оскорбленное самолюбие», выпитая после фиаско на полуострове? Или обещание доктора Линкольна дать ему дозу Эликсира Отставки?

Ни средств, ни времени для ответа на этот вопрос сейчас не было. И пока они пересекали Катоктинский хребет, Чарльз, изнемогая от усталости, думал о том, что все это продлится еще много дней, а то и недель.

Ощущение угрозы и близости сил противника возрастало, как температура. Что-то было не так, но что?

Освободителей почему-то встречали без особой радости. Рядом с Буркиттсвиллем, когда преследующие их в клубах пыли всадники в синем были уже ясно различимы, Чарльз на скаку заметил девчушку со светлыми косичками, она сидела на изгороди вокруг поля и размахивала маленьким звездно-полосатым флажком. Однако это было единственным проявлением патриотизма, которое он смог увидеть. Доан, забравший лошадь одного из убитых, закричал на девочку, веля ей уйти подальше, потому что синепузые уже одолевали ближайший холм. Но малышка продолжала махать своим крошечным флажком.

Сын Хэмптона Престон поддержал честь своего отца в небольшой стремительной схватке. Чарльз метким выстрелом вышиб из седла одного янки, он первый раз выстрелил почти в упор в человека и почувствовал, как живот свело судорогой, однако уже в следующую секунду ему пришлось увернуться от сабли другого северянина, когда она скользнула вдоль его левой щеки. К счастью, им все-таки удалось уйти.

Тринадцатое сентября. Солдаты Дядюшки Роберта[28]28
  Одно из прозвищ Роберта Ли.


[Закрыть] быстро двигались по живописному перевалу северного отрога хребта Блу-Ридж, который местные называли Южными горами. Теперь армия была действительно разделена: Джексон пошел кружной дорогой через Потомак, его босые демоны без устали шагали вперед, чтобы обойти Харперс-Ферри с юго-запада, в то время как дивизия Маклоуза должна была захватить Мэрилендские высоты, а дивизия Уолкера – Лаудонские. Таким образом, предполагалось, что все силы сойдутся в месте слияния Потомака и еще одной реки со сладкозвучным, воспетым в стихах названием Шенандоа.

Разведчики Чарльза вступили в короткую перестрелку с какими-то пехотинцами, которых они приняли за ополченцев из Огайо, хотя, конечно, не могли знать этого наверняка, потому что мчались во весь опор, были голодными и сонными, а им еще приходилось стрелять на полном скаку и смотреть в оба. Жара и усталость все больше нарастали.

Это был тот самый «день сигар», который изменил все. Но Чарльз узнал об этом только позже.

Три сигары, найденные каким-то везунчиком-янки недалеко от Фредерика, где раньше стояли лагерем части Дэниела Харви Хилла. Правда, намного интереснее самих сигар оказалась бумага, в которую они были завернуты: изящно переписанная и, несомненно, подлинная копия приказа номер сто девяносто один. Кто забыл сей сверток, так и осталось тайной. А вот кто прочитал содержащийся в нем документ, очень скоро стало ясно. Это был не кто иной, как Макклеллан, и теперь он знал, что Ли разделил свою армию. Вдохновленный этими сведениями, Малыш Мак ринулся вперед как ураган, и весь находчивый план Бобби Ли начал стремительно рушиться.

Четырнадцатое сентября. Утром Чарльз за сорок пять минут четыре раза расстрелял всю обойму своего револьвера в битве у Крамптонского ущелья, самого южного из трех перевалов, которые конфедераты пытались удержать. Когда патроны для кольта закончились, он, всерьез опасаясь за Бедового, достал дробовик, хотя заряды к нему тоже были на исходе.

Стюарт приказал Хэмптону немедленно отходить на помощь Маклоузу, чтобы потянуть драгоценное время, пока Ли снова не соединит расколотые части армии, потому что иначе Малыш Мак мог почти без усилий перебить их. У тех, кто оставался, была одна задача: окопаться и держать перевалы.

Однако перевалы постепенно сдавались; снаряды летели один за другим, выбивая дыры в склонах гор и в рядах серых мундиров. Ли удалось выиграть только один день.

Всадники галопом неслись в сторону Харперс-Ферри. Никто не знал, что будет дальше. Чарльза мучили дурные предчувствия. Неужели они потеряли свое преимущество? Пока они скакали в ночи, он время от времени закрывал глаза минут на десять, чтобы хоть немного поспать; Бедовому он доверял полностью, и конь нес его, не сбиваясь с шага.

Вскоре после рассвета, в бледно-сером тумане такого же цвета, как конфедератский мундир, четверым разведчикам пришлось развернуться и обменяться выстрелами с конными патрулями северян; их темно-синяя форма казалась черной в мглистой полутьме. Это были янки, которые прорвались через Крамптонское ущелье и теперь преследовали отряд Чарльза, пытаясь зажать его между огнем своих ружей и гарнизоном в Харперс-Ферри. Стало ясно, что перевалы удержать не удалось. Как и недолгое преимущество. Сможет ли теперь Ли спасти хоть что-нибудь, включая свою армию?

Пятнадцатое сентября. Харперс-Ферри никакой опасности больше не представлял. Когда разведчики въехали в гарнизон, их встретили веселые песни, всеобщая радость и ликование. Старина Джек принял полную и безоговорочную капитуляцию.

Победители громили двери складов и амбаров. Нашли тринадцать тысяч винтовок и федеральный фураж для голодных лошадей. Всего после взятия гарнизона было захвачено в плен одиннадцать тысяч человек, конфисковано две сотни вполне крепких повозок, семьдесят с лишним пушек и огромное число боеприпасов, часть из которых годилась и для кольта Чарльза.

В конце дня, когда появился Джексон, произошел один любопытный эпизод. Он был в своем самом грязном и самом изношенном мундире и в старой шерстяной шляпе. Не улыбался. Когда он проезжал мимо солдат, он был похож на неотесанного вонючего пресвитерианского дьячка с безумными глазами из какой-нибудь глухомани на западе Виргинии. Солдаты тут же начали подбрасывать вверх фуражки и шляпы и громко приветствовать своего командира. Но самое удивительное, что пленные янки тоже его приветствовали! Раскрасневшись, они громко кричали не хуже любого южанина. Сидя верхом на Бедовом, Чарльз, уставший до изнеможения, только покачал головой, когда какой-то парень из наспех сооруженной кутузки для пленных радостно заорал:

– Удачи тебе, Джек! Ты парень что надо! Будь ты на нашей стороне, мы бы твоих ребят быстро одолели!

Когда наступила ночь, Чарльз сел у стены арсенала, привязав поводья к руке, и сразу провалился в сон. Но через полчаса его разбудил Эб:

– Похоже, скоро нам предстоит отбыть куда-то на север. Джек приказал подготовить пайки на два дня.

Вместе с темнотой пришла тишина – та особенная тишина нескольких часов перед предстоящим сражением. В ожидании приказа Чарльз бродил по гарнизону, глядя по сторонам. Несколько парней – совсем молодых, лет семнадцати-восемнадцати, – варили мясо, болтали и шутили, весело подталкивая друг друга в дыму костра. Они явно еще никогда не были в настоящем бою и не знали, что такое смерть. Те, кто уже понюхал пороху, вели себя иначе. Кто-то дремал, как только подворачивалась возможность. Кто-то писал письма. Благочестивые христиане молились, читали маленькие Евангелия, готовясь к возможному путешествию к звездам, в их желанный рай.

Около одиннадцати начали выдавать боеприпасы; отложили допоздна, чтобы как можно дольше сохранить порох сухим. По пятьдесят зарядов пороха и пуль на человека, сказал кто-то Чарльзу, хотя так ли это было на самом деле, он не знал. Уже вскоре барабаны заиграли сбор, но Чарльз все продолжал бродить взад-вперед; теперь уже Эб дремал, привязав к запястьям поводья двух лошадей.

Возле огромных костров, разожженных у реки, командиры полков, по обычаю, обратились к ветеранам и к зеленым новичкам:

– Помните, солдаты: лучше ранить, чем убивать, потому что для того, чтобы отнести раненого в тыл, врагам потребуется время, и, кроме того, для этого нужно двое, что нам только на руку…

Чарльз шагал в темноте, прислушиваясь.

– …а когда мы окажемся на поле боя, мы одержим решительную победу и победим этих наемников, желающих отобрать вашу свободу, вашу собственность и вашу честь. Ни на мгновение не забывайте, что взгляды и надежды восьми миллионов человек устремлены к вам. Покажите себя достойными вашего народа и ваших предков. Ради ваших жен, ваших матерей, сестер и возлюбленных, ради всех женщин Юга, которые ждут от вас защиты. И с такой вдохновляющей верой в ваших командиров и в Бога вы победите. Вы не можете проиграть.

А Чарльз все бродил в темноте. И ждал.

Шестнадцатое сентября. В час ночи барабаны пробили выступление.

Уже вскоре Чарльз и все остальные сидели в седлах. Бригадный генерал Хэмптон выглядел свежим и решительным, когда разворачивал своих людей за главной колонной. Как ему удается сохранять такую стать в его-то возрасте? – думал Чарльз, придерживая Бедового, который нетерпеливо бил копытами. «Вот бы и мне так…»

– Куда едем, Чарли?

– Тащимся за Стариной Джеком. Снова прикрываем его задницу.

– Это я знаю. Он-то куда направляется?

– Фрэнк Хэмптон сказал: в Шарпсберг. Маленький городок в пятнадцати или в шестнадцати милях отсюда. Наверное, когда Джексон взял гарнизон, Ли решил окопаться и принять бой.

– Ну, это нам всем предстоит: принять бой или в землю лечь, так я понимаю.

Чарльз согласно кивнул.

– Пешая кавалерия выглядит усталой.

– Пешей кавалерии уже досталось.

Шарпсберг оказался маленькой зеленой деревушкой на берегу Потомака, в приятной местности, окруженной невысокими холмами. Штаб-квартира Ли находилась тут же недалеко, в Оук-Гроув, к юго-западу от городка. Его линия обороны, почти в три мили длиной и довольно слабая, тянулась на север от центра Шарпсберга примерно в сторону Хейгерстауна. Кавалерия Стюарта встала на левом фланге, на высотах Никодемус-Хилл, ближе к излучине реки. Дивизии Джона Худа и Харви Хилла расположились на востоке, за кукурузным полем, растянувшимся на сорок акров вдоль реки Энтитем-Крик, которая, как стрела, хотя и не слишком ровная, направлялась с юга на север. С востока мог появиться Малыш Мак с его семьюдесятью пятью тысячами. Конечно, кто-нибудь из них по пути наверняка отстал, но у Макклеллана были на руках все козыри, он мог делать самые высокие ставки и все равно сорвать банк.

Пока Джексон расставлял свои силы, чтобы укрепить северный край обороны, Чарльз был занят тем, что то и дело доставлял приказы Стюарту или на другие аванпосты вдоль Энтитем-Крик, выше и ниже того места, где реку пересекала дорога на Бунсборо. В осеннее небо на востоке вздымалась пыль. Аванпосты отступили, когда батареи Ханта открыли огонь, им ответила артиллерия Пендлтона и Стюарта, с его более высоких позиций. В наступавших сумерках вспыхивало красное зарево.

Возвращаясь в штаб, Чарльз увидел, как несколько пикетов исчезли среди высоких стеблей кукурузного поля. Когда он через час встретился с Эбом, тот с усмешкой сказал:

– Говорят, дозорные там так близко друг к другу, что, когда с одной стороны кто-то пускает ветры, на другой сразу чувствуют.

Время от времени начиналась перестрелка, которую Чарльз только слышал, и почти до темноты продолжалась несмолкающая канонада. К ночи армия Ли залегла на холмах вдоль Шарпсберга; Макклеллан встал за рекой и еще Бог знает где – некоторые участки леса слева от их линии обороны днем показались Чарльзу особенно подозрительными. Густой темный лес отлично подходил для того, чтобы скрыть тайные приготовления к внезапной атаке.

Наконец все затихло, лишь изредка слышались чьи-то крики или клацанье мушкета. После полуночи заморосил дождь.

А утром начался ад.

Семнадцатое сентября. Синие волны показались рано, катясь из того самого подозрительного леса, который так не понравился Чарльзу. Винтовки поблескивали в белесом тумане, на ветру плескались развернутые знамена. Первой шла двойная шеренга стрелков, за ней – главные силы. Они не переставая стреляли, потом перезаряжали и снова стреляли. И подходили все ближе.

– Джо Хукер! – закричал какой-то солдат-южанин.

Джо Хукер, красавец и смелый, отчаянный командир, лично вел в атаку на левый фланг конфедератов два корпуса армии северян. Чарльза отправили со срочным донесением для орудийного расчета в Никодемус-Хилле, через позиции Худа, которые находились к западу от дороги, в небольшой роще вокруг здания из белого кирпича, принадлежащего баптистской церкви. Солдаты Союза, появившиеся из леса, открыли огонь по Худу, их тут же поддержала невидимая артиллерия из того же леса, орудия палили без остановки, и янки, ломившимся сквозь кукурузу, приходилось пригибать голову, чтобы не попасть под обстрел.

Атака началась в шесть, а к девяти обе стороны уже несколько раз теснили друг друга, и огромное кукурузное поле то и дело переходило из рук в руки. В дыму и грохоте боя знамя конфедератов с крестом святого Андрея то пропадало, то поднималось снова. Сражение было столь масштабным и перевес сторон столь стремительно менялся, что Чарльз никак не мог охватить всю картину в целом.

Возвращаясь от Никодемус-Хилла, пригнувшись и держа в руке револьвер, Чарльз угодил под начавшуюся атаку федералов на Джексона, дивизии которого держали левый фланг обороны среди деревьев на каменистых холмах. Какой-то полковник, уже потерявший нескольких офицеров, под дулом пистолета приказал Чарльзу спешиться и прокричал:

– Держать высоту любой ценой!

Поэтому следующие пятнадцать невероятных минут Чарльз сражался вместе с двумя взводами пешей кавалерии, стреляя в северян, которые бежали через дорогу; их штыки сверкали на солнце, растопившем утренний туман, и яркий, радостный свет заливал лица солдат.

Чарльз стоял бок о бок с суровыми ребятами Джексона; стрелял, перезаряжал и снова стрелял, что-то кричал, подбадривая людей, которые героическими усилиями старались отразить атаку, стоившую северянам почти пяти тысяч человек за какие-то полчаса. Когда же пешая кавалерия с ликующими криками помчалась к кукурузному полю, Чарльз, решив, что свой долг перед неизвестным полковником он выполнил, отошел назад, отвязал Бедового и продолжил свой путь, все еще не в силах унять дрожь.

Когда он выехал за здание церкви, перед ним вдруг возникла окровавленная фигура в синем и направила штык на Бедового. Чарльз выстрелил и случайно попал в голову, хотя целил ниже. Он увидел, как безбородое лицо солдата, совсем еще мальчишки, превратилось в кровавое месиво, как отлетел в сторону глаз, когда юноша падал. Как в оцепенении, он все смотрел на это жуткое зрелище, чувствуя, что с ним самим происходит что-то ужасное.

Кругом взрывались снаряды, сотрясая землю. Очнувшись, Чарльз встряхнулся, как мокрый пес, и поехал дальше, боясь, что Бедовому не пережить это утро.

Около одиннадцати центр сражения переместился к нижней дороге на востоке и чуть южнее от кукурузного поля, которое Чарльз пересек примерно в это время. За последние три часа здесь прошло не меньше дюжины атак – то в одну, то в другую сторону, и ни одного целого стебля уже не осталось. Еще вчера гордо возвышавшиеся над землей, они просто исчезли – сломанные, растоптанные, раздавленные живыми или мертвыми.

Чарльзу казалось, что он смотрит в какой-то дьявольский калейдоскоп, где каждая новая кровопролитная сцена сменяет другую, не менее ужасную. Чувствуя, что вот-вот сорвется, он уже с трудом владел собой, все крепче сжимая поводья. И когда инстинкт заставлял его пригибаться при очередной вспышке в небе, он представлял себе одно лицо и повторял одно имя, находя в этом спасение.

В какой-то момент ему захотелось спрыгнуть с коня и спрятаться. Но миг слабости прошел, и он продолжал скакать к дороге, где солдаты и офицеры Джексона теперь пытались спасти не просто армию, но, возможно, и всю Конфедерацию.

Чарльз пришпорил Бедового. Он чувствовал себя так, будто был совершенно один посреди огромного бушующего моря. Никакая цель не могла спасти его жизнь, никакой лозунг – лишь обрывки воспоминаний.

Имя.

Лицо.

Ее лицо.

Возле нижней дороги он оказался среди обезумевших от страха солдат, явно новичков, которые впервые попали в настоящий бой и лицом к лицу столкнулись со смертью. Чарльз увидел, как один из них отшвырнул в сторону свою фляжку, другой судорожно пытался втиснуть в магазин винтовки патроны, не замечая, что они падают мимо, третий, стиснув кулаки, кричал, как брошенный ребенок. Прилетевший с неба осколок разорвавшегося снаряда ровно, как по линейке, отрезал его левую ногу и оборвал крик. Кровь закапала на землю, как шедший недавно дождик.

– Ну же, вставай, черт тебя подери!

Чарльз увидел, как какой-то рыжебородый лейтенант с красным лицом яростно пинал лежавшую на земле лошадь.

Его подчиненные, скорчившись, сидели возле трехдюймовой пушки Блейкли, провалившейся в колею. Лейтенант все пинал лошадь. Чарльз пригнул голову, услышав свист очередного снаряда, потом спрыгнул с седла и, найдя большой камень, привязал к нему поводья.

– Отойди! – крикнул он, подбежав к впавшему в истерику лейтенанту и оттолкнув его обеими руками. – Эта лошадь ничего тащить не сможет. У нее нога сломана.

– Но… но… эту пушку надо отвезти на дорогу… У меня приказ. – Лейтенант уже плакал.

– Отойди-ка в сторонку. А вы, – Чарльз махнул рукой солдатам, – обрежьте постромки. Мы вытащим ее на руках. Каждый будет толкать одно колесо. И кто-нибудь пусть присмотрит за моей лошадью.

Под градом пуль, летевших густо, как пчелиный рой, под взрывами снарядов и визгом шрапнели они вытащили из колеи небольшое полевое орудие и, ругаясь, как портовые грузчики, обливаясь по́том, толкали его ярд за ярдом, пока не встретили какого-то майора, который радостно приветствовал их, взмахнув саблей:

– Отлично, ребята! Катите ее вот сюда.

– Это все капитан, – сказал один из артиллеристов, толкая колесо. – Наш лейтенант сплоховал. Перепугался так, что чуть в штаны не наделал.

– Как ваше имя, капитан? – спросил майор.

– Чарльз Мэйн, сэр. Разведчик из бригады Хэмптона.

– Я подам рапорт об этом случае, если кто-нибудь из нас переживет сегодняшний день.

Чарльз повернулся и, согнувшись пополам, снова побежал под огнем туда, где оставил Бедового с одним из солдат. Бородатый лейтенант сидел на земле рядом с охромевшей лошадью. Чарльз пустил пулю в голову животному, чтобы прекратить его мучения. Лейтенант уставился на него мокрыми глазами, словно просил о такой же милости.

– Вперед, Бедовый! – хрипло прошептал Чарльз, вскочив в седло. – Нам надо срочно вернуться в штаб.

Путь оказался нелегким. Артиллерия федералов палила из-за стены дыма, клубившегося на высотах над рекой. Чарльз не видел того, кто выстрелил в него. Просто что-то ударило в грудь, и он дернулся вправо, едва не вылетев из седла.

Недоуменно посмотрев вниз, он увидел на рубашке, слева от пуговицы, круглую дырочку. Расстегнув ворот, он достал кожаный мешочек, висевший у него на груди. В нем тоже была дырка, но не сквозная. Пуля наверняка была бы смертельной, но его спасла книга.

Вскоре он оказался в гуще бригады Андерсона, которая была срочно переброшена к нижней дороге, чтобы удержать позиции. Солдаты двигались медленно, как и Чарльз, пробираясь через встречный поток людей. На самом деле причиной происходящих в нем перемен был вовсе не вид смерти, с которой он сталкивался и раньше, а совершенно ошеломляющее ее количество. Дорога была усеяна трупами, которые лежали в несколько слоев. Один мертвец, в заляпанном сером мундире, был без головы, над обрубком шеи уже кружили зеленые мухи. Трупы висели на изгородях ферм. Тела бывших врагов сплетались в нелепых объятиях.

По Хейгерстаунской дороге приближался артиллерийский расчет, стремясь к неведомой цели, когда Чарльз ехал по нижнему краю поля, где тела в сером и синем лежали так густо, что земли не было видно. Копыта Бедового скользили, когда он ставил ноги между мертвецами; безжизненные головы склонялись под странными углами, мокрые руки зажимали смертельные раны, открытые рты молили о помощи, воде, просили Бога прекратить боль.

Чарльз попытался пересечь дорогу перед артиллеристами, но не успел и взял в сторону. Он только услышал, как просвистел снаряд, и увидел, как лошадей разорвало в клочья.

Его окружили облака дыма. Бедовый попятился, встал на дыбы и заржал – в первый раз за все утро. Осколки костей, клочья плоти, кровь и кишки убитых лошадей дождем обрушились на Чарльза, словно в страшном пятнадцатисекундном крещении. Он издал яростный вопль и, увидев рядом раненого безоружного янки, который поднялся на ноги в ярде от него, хотел выстрелить, но вместо этого вдруг наклонился вправо, и его вырвало.

Что было дальше, он не помнил. Помнил только, как снова ехал к северной окраине Шарпсберга. Внезапно справа в покрасневшей траве он заметил лежащего человека, который показался ему знакомым. Солдат лежал ничком, уткнувшись лицом в перевернутую широкополую шляпу.

Чувствуя, как его бьет дрожь, Чарльз спрыгнул с коня.

– Доан?

Разведчик не шелохнулся. По обе стороны дороги лежали тела; лошади Доана нигде не было видно.

– Доан? – На этот раз Чарльз окликнул товарища тихо, словно уже сознавал, что увидит, когда перевернет его.

Все оказалось даже хуже, чем он ожидал. Пуля прострелила левую щеку Доана навылет, и крови пролилось очень много. Когда Чарльз приподнял его голову, она капала с его лица, вытекая из глаз, носа и рта. Его шляпа была полна крови, и Доан просто захлебнулся в ней.

Восемнадцатое сентября. Ночью армия Боба Ли вернулась через Потомак в Виргинию.

Двадцать три тысячи пали в сражении, которое продолжалось до темноты семнадцатого, докатившись до восточного берега Энтитем-Крика. Малыш Мак, не будучи дальновидным полководцем, начав наступление, явно не знал, чем может закончиться этот день. Атаки северян были разрозненными, яростными, но внешне никак не связанными между собой. Поэтому Ли, не сумев перехватить инициативу, был вынужден постоянно бросать своих людей от одной опасной позиции к другой, вынуждая их то и дело пересекать открытое поле под огнем противника. В сущности, он просто проводил череду поспешных и не слишком хорошо организованных спасательных операций, а не наступление, основанное на общем стратегическом расчете. Эти отчаянные усилия обошлись невероятно дорого, даже прямая лобовая атака на позиции федералов вряд ли могла бы стать такой же кровавой.

Бывали моменты, когда казалось, что все кончено. Около полудня янки подошли к Шарпсбергу совсем близко, то есть находились всего в полумиле от того, чтобы развернуться и отрезать Ли путь к отступлению. Но были и моменты, которыми стоило гордиться: например, когда Эмброуз Хилл, который еще находился со своей знаменитой легкой кавалерией в Харперс-Ферри после сдачи крепости, вдруг выяснил, что должен как можно скорее оказаться там, где парни с обеих сторон усеяли кровавым урожаем кукурузное поле, и прошел семнадцать миль ускоренным маршем всего за семь часов.

Политики, которые никогда не вели солдат в бой и даже не нюхали пороху, начали обвинять генералов в том, что они ослабили усилия к концу дня и не закрепили свой успех в течение ночи. Но так могли говорить только те, кто был не способен понять или даже представить то чудовищное напряжение, которое испытывают люди в бою. Это была не только смертельная схватка, но и чертовски тяжелая работа. И все ее участники просто выдохлись, они мучились от голода, жажды и готовы были упасть на любом не занятом трупами клочке земли, чтобы хоть немного отдохнуть.

Вот почему день сражения закончился полным истощением обеих сторон, а впереди их ждала еще страшная ночь, полная криков и стонов и поисков выживших. По всему огромному полю и в лесу среди деревьев мелькали огоньки свечей, словно последние летние светлячки. Пока продолжались поиски, караульные не стреляли.

В ту ночь Чарльз видел санитарные повозки, которые везли свой стонущий от боли груз. Видел наскоро сооруженные палатки, где хирурги, засучив рукава, работали пилами, сотнями ампутируя раздробленные руки и ноги. Видел, как раздуваются трупы, наполняясь газами смерти. А ближе к рассвету он увидел, как одно такое тело взорвалось.

На следующий день, восемнадцатого, наступило время оценок.

Макклеллан занял оборонительную позицию, в противном случае он мог бы уничтожить Конфедерацию навсегда. Оказавшись перед реальной возможностью разбить армию Ли, он просто остановил наступление. Ли не был побежден, но и не победил. Он лишь переводил линию обороны с одного места на другое, отразив между рассветом и закатом пять мощных атак: три в западном лесу и на кукурузном поле, одну на нижней дороге и еще одну – на центральном мосту через Энтитем-Крик.

Получив подкрепление ранним утром восемнадцатого, Макклеллан решил остаться на месте. Высшее командование конфедератов предпочло отступить. Теперь Чарльз помнил события вчерашнего дня лишь обрывочно. Он не мог бы вспомнить ни всех тех мест, куда его посылали с донесениями, ни того, скольких человек он убил. Поле боя перемещалось так часто и так стремительно, что несколько раз он просто не мог понять, где находится и куда должен двигаться. Чарльз знал, что ему никогда не забыть своего непрерывного страха за Бедового и того ощущения, что этот сентябрьский день никогда не кончится, что солнце просто приколотили к небу и оно никогда не опустится, чтобы прекратить наконец эту бойню.