Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Глава 87

Август принес в Ричмонд невыносимую жару и духоту, когда пыльная листва и неподвижный воздух ждали спасительной грозы, которая грохотала северо-западнее Потомака, но, похоже, не собиралась двигаться дальше, а еще растущее уныние, последовавшее за двумя новостями: контроль над Миссисипи был потерян, а Геттисберг оказался вовсе не ложным триумфом северян, как поначалу пыталось изобразить верховное командование. Другим тревожным сигналом стала нелегальная валюта. Еще недавно, до разгрома в Пенсильвании, зеленый доллар янки, который ходил в обращении уже тысячами, стоил два доллара Конфедерации. Теперь цена возросла до четырех.

Виксберг наводнили тысячи новых пленных, которых размещали в уже и без того переполненных лагерях и на складах, отданных под тюрьмы. После Геттисберга битком набитые госпитали были вынуждены принимать тысячи новых раненых. Хантуна все это задевало лишь косвенно, когда он заполнял бумаги на службе, которая его больше не интересовала. Получив от Меммингера скучное задание, он готовил списки практически бесчисленных контор, причастных к печати и распространению запрещенных мелких купюр.

У Конфедерации не было денег, чтобы чеканить свои серебряные монеты, поэтому министерство финансов дало штатам, крупным городам и даже отдельным железнодорожным компаниям право выпускать собственные бумажные деньги номиналом от пяти до пятидесяти центов для размена. Но идею подхватили сотни других предпринимателей, и теперь Конфедерацию захлестнул поток мелких купюр, которые плодились быстрее, чем библейская саранча.

Хантун составлял список за списком – лавки бакалейщиков и зеленщиков, частные пансионы, мелкие железнодорожные компании. Этим утром он переписывал имена, предоставленные информаторами министерства финансов во Флориде и в Миссисипи. Изнемогая от постылой работы, он сидел, склонившись над столом, и пот с его лба падал на исписанные листы, словно слезы.

Его больше не волновало то, чем занимается это правительство. Другое дело идея создания новой Конфедерации – она завораживала его по-настоящему. Ночи напролет он лежал без сна, думая о ней, а днем, сидя за рабочим столом, продолжал мечтать, пока не получил нагоняй от начальства. Наконец однажды в жаркий полдень он, к изумлению коллег, внезапно схватил шляпу и выбежал из конторы с безумным выражением на лице.

Он уже осторожно навел справки в салунах. Большинство владельцев баров были хорошо знакомы с Пауэллом, и вскоре Хантун знал его адрес. Эштон он об этом спрашивать не хотел, боясь убедиться в ее осведомленности.

У него появились кое-какие дополнительные вопросы к Пауэллу. Ему были нужны подробности, и в то же время он опасался вызвать раздражение. Вот почему Хантун был вынужден ждать, но в тот знойный полдень его нетерпение достигло предела, выгнав его из конторы и заставив сесть в первый попавшийся экипаж.

– Чёрч-Хилл! – крикнул он кучеру и для верности даже постучал по крыше кареты палкой. – Угол Двадцать четвертой и Франклин.

Над кирпичной стеной неподвижно свисали пыльные листья. Чувствуя сильное волнение, Хантун поднялся по ступеням крыльца и постучал в дверь. Через минуту постучал еще раз. Наконец дверь открылась.

– Пауэлл, я решил…

– Какого черта вы здесь делаете? – спросил Пауэлл, резким движением затягивая пояс на изумрудном бархатном халате; треугольник голой кожи между лацканами блестел от пота.

Колокола на церкви Святого Иоанна отбили полчаса. Хантуна вдруг затошнило, ему показалось, что это похоронный звон по новым возможностям…

– Я не хотел помешать…

– Однако помешали. Я чрезвычайно занят.

Хантун испуганно моргнул:

– О, прошу, примите мои извинения. Я приехал только потому, что вы хотели знать мое решение. Я принял его сегодня утром. – Быстрый взгляд вдоль улицы; потом ему показалось, что за дверью в доме стоит еще кто-то.

– Отлично, сообщите его мне.

– Я… я хочу присоединиться к вам, если вы не передумали.

Лицо Пауэлла смягчилось.

– Конечно нет. Это прекрасная новость.

– Мы можем поговорить о деталях, о том, где и когда…

– Не сейчас. Но я с вами свяжусь. – Видя разочарование на лице Хантуна, Пауэлл улыбнулся. – Очень скоро. С удовольствием поговорил бы с вами сегодня, но, к сожалению, у меня много неотложных дел, которые требуют моего внимания. Я очень рад, что вы с нами, Джеймс. Нам нужен храбрый и дальновидный человек в новом министерстве финансов. Обещаю, через день-другой вы получите от меня весточку. – И Пауэлл закрыл дверь.

Хантун остался на жаре, обливаясь по́том в плотном сюртуке, который обтягивал его полное тело. Он чувствовал себя как оплеванный. Конечно, он пришел без приглашения, а южане считают это неучтивостью. Он не имел права сердиться, но очень хотел бы понять, какие такие дела заставили Пауэлла облачиться в халат посреди дня. Подозрения его были настолько болезненными, что он не стал на них сосредоточиваться.

Однако уже очень скоро, бредя по улице в поисках экипажа, который отвез бы его обратно на площадь Капитолия, Хантун додумался до того, что превратил Пауэлла в пострадавшую сторону, а себя – в его обидчика. Этот удивительный переворот в его мозгу произошел лишь потому, что ему ужасно хотелось по-настоящему ощутить себя частью планов Ламара Пауэлла.

А еще больше ему хотелось поскорее рассказать жене о своем храбром решении.

– Чуть не попались. – Уже в холле Пауэлл сбросил тяжелый бархатный халат и, держа одним пальцем за петельку, перекинул его через плечо.

За многие годы сегодня он был ближе всего к тому, чтобы обманутый муж застал его со своей женой, и собственные ощущения ему очень и очень не понравились. Когда Хантун спустился с крыльца и поплелся по дорожке от дома, Эштон, совершенно нагая, отняла руку ото рта и наконец разразилась громким смехом, который с трудом сдерживала, прячась за дверью во время их разговора.

– Ты нас едва не выдала!

– Но… я должна была услышать, Ламар! – Теперь Эштон хохотала так, что на глазах выступили слезы. – Это было… так изысканно: мой муж по одну сторону двери… а мой возлюбленный – по другую… – Эштон держалась за бока; ее грудь тряслась от смеха.

– Я не слышал, как ты подкралась, когда открывал дверь. А потом увидел тебя рядом – и меня чуть удар не хватил! – Он взял Эштон левой рукой за подбородок и повернул лицом к себе – быстро и грубо. – Больше никогда так не поступай!

Смех утих.

– Нет-нет… прости… не буду. Но я так обрадовалась, когда он ответил согласием! Он несколько дней об этом думал, а мне ни слова не говорил. Но я видела, что у него на уме. – Она вывернулась из руки Пауэлла. – Ты ведь доволен, да? Теперь, когда он согласился, мы можем за ним присматривать.

– Но мы ведь не хотим, чтобы он передумал? Так что ты должна развеять любые сомнения, какие у него остались. Заставь его гордиться своим решением, вознагради его за это. – Он снова сжал подбородок Эштон; дрогнувшие уголки ее губ дали ему знать, что ей больно. – Ты поняла, моя дорогая?

– Да. Да. Я сделаю все, что ты скажешь.

– Как всегда. – Он отпустил ее, и на подбородке остались бледные следы от его пальцев. – Вот за это я тебя и люблю. – И Пауэлл с отеческой улыбкой чмокнул ее в щеку.

В тот вечер, отпустив слуг и закрыв двери столовой, Хантун откашлялся, словно собирался сказать что-то важное. Кроме легкой царапины на обоях, в комнате не осталось следов визита Купера. Стол обрел новые ножки; в починенной горке красовался новый веджвудский сервиз.

– Джеймс, в чем дело? – спросила Эштон, чувствуя, что улыбается не слишком искренне. – Ты как будто взволнован…

– И не без основания. Недавно я беседовал наедине с мистером Ламаром Пауэллом… – Он отодвинул в сторону супницу с дымящимся рыбным супом и вскочил. – О, просто не могу утерпеть… – Хантун быстро прошел к тому краю стола, где сидела Эштон. – Он посвятил меня в свой потрясающий план, дорогая, сделал мне предложение, и я принял его, потому что это мой патриотический долг, мое моральное право, а еще потому, что, как мне кажется, оно сулит нам немалую выгоду.

– Милый, – промурлыкала Эштон, стараясь поубедительнее изобразить правильную смесь удивления и сдержанности, – ему что, нужны деньги на новый корабль?

– О Боже, нет! Ничего такого примитивного! Я тебе все расскажу, но ты должна подготовиться. Постарайся быть непредвзятой, думать… ну, дерзко, что ли. Нешаблонно. Милая… мистер Пауэлл и другие люди, с которыми я пока не знаком, хотят создать… – Хантун схватил жену за руку и наклонился ближе к ней, – новый конфедеративный штат!

– Что?

– Прошу, только не повышай голос. Ты прекрасно меня расслышала. Новую Конфедерацию. Позволь рассказать о ней.

Внутренне хихикая, Эштон нахмурилась, когда Хантун подтащил из угла кресло и сел рядом с ней. Он гладил ее по руке, объяснял, убеждал, откровенничал, а Эштон хлопала ресницами, усердно изображала изумление, прижимала ладонь к груди, а в нужные моменты судорожно вздыхала. По ее собственной оценке, все это от начала до конца напоминало отличный спектакль, а когда он наконец произнес слово «убийство», она сыграла просто гениально, стремительно поднеся ладонь к открытому рту.

Хантуну понадобилось полчаса, чтобы все изложить. Рыбный суп превратился в желе к тому времени, когда он спросил:

– А теперь скажи мне – я действовал правильно? Я ничего от тебя не скрыл, даже свое сильное желание присоединиться к команде Пауэлла. Я хочу быть его новым министром финансов и верю, что это возможно. Юго-запад далеко от нашего родного штата, но подумай о вознаграждении, когда мы создадим новое правительство. Мы завоюем внимание и уважение всего мира!

– Я тоже об этом подумала. Милый, это потрясающая идея… просто грандиозная…

– Но ты на меня не сердишься?

– Джеймс… Джеймс! – Эштон принялась покрывать скромными поцелуями его дряблое лицо. – Конечно нет! Я потрясена твоей дальновидностью, горжусь твоей храбростью и просто счастлива, что ты проявил такой ум и инициативу! Я всегда знала, что в тебе есть эти качества, как знала и то, что ты попусту тратишь время на своей работе. Я безумно рада, что ты не растерял там своих амбиций.

– Главная причина моих амбиций – это ты, Эштон. Я хочу, чтобы ты стала одной из самых влиятельных женщин в новой Конфедерации.

– О милый… – Собравшись с духом, Эштон обхватила ладонями лицо мужа и крепко его поцеловала.

Хантун испустил стон, когда она уронила руку на его правое бедро.

– Я так горжусь тобой, милый!

Кто-то осторожно постучал в дверь – из кухни интересовались, почему так долго не требуют перемены блюд. Эштон поправила платье, заглянула в телячьи глаза Хантуна – она знала, что именно ей неизбежно придется выдержать этой ночью, – и крикнула:

– Входи, Делия!

Хантун вернулся на свое место. Но едва они доели безвкусный сорбет в маленьких креманках, как он уже снова был рядом с женой, дергал ее за платье и умолял поскорее подняться в спальню. Эштон сделала вид, что горит таким же желанием, и кротко подала ему руку, чтобы он вел ее.

Раздевшись, Эштон принялась колдовать над его телом, пока не добилась просто небывалой эрекции, – что ж, по крайней мере, это было что-то новенькое, и ей не терпелось поскорее рассказать об этом Ламару.

Севернее Ричмонда находился один постоялый двор, «Желтая таверна», чьи выцветшие стены и дали название деревушке. Примерно в полумиле от нее, на краю пустынного проселка, ведущего на запад от Телеграфной дороги, начиналась большая роща, смутно освещенная луной, подернутой жарким маревом. Но под деревьями, где разговаривали два человека, было так темно, что они не видели даже друг друга.

– Должен сказать вам ради нашего общего блага, – тихо сказал один из них, – что вы часто бываете излишне откровенны. Говорят, даже этот противный Лафайет Бейкер уже прослышал о нас.

– Что ж, пусть так. Люди из моего штата не делают тайны из своих убеждений. Губернатор Браун не молчит, и я тоже.

– Но вы привлекаете к себе внимание. А следовательно, можете привлечь внимание и ко всем нам.

– О, сейчас так много сплетен о заговорах, что еще одна едва ли заслужит доверие. Кроме того, я не вижу другого способа набрать мужественных и храбрых людей. Мне остается только забрасывать наживку и ждать. С вами же это сработало?

– Да, верно, – последовал неохотный ответ.

– Нам что, грозит опасность прямо сейчас?

– Не думаю. Дэвис услышал какой-то разговор и отправил генералу письмо с требованием разобраться. Я вызвался заняться этим добровольно, прикрывшись патриотическими фразами о ненависти к предателям и прочей чепухе.

– Очень мудро. И как вы сможете помешать расследованию?

– Затянуть его, – уточнил второй собеседник. – У нас теперь не так много времени, как раньше.

– Мы будем действовать быстрее. Уже через несколько месяцев Джефф Дэвис будет мертв.

– Но если нет, то мертвы будем все мы.

– Мы будем наслаждаться солнцем и воздухом свободы на юго-западе. А пока я очень благодарен вам за предостережение.

– Понимаю, что путь сюда не близкий, но это самое безопасное место, какое я смог найти. Я подумал, что вы захотите знать о расследовании.

– Именно так. Весьма признателен. Я с вами свяжусь.

Они пожали друг другу руки, попрощались и развернули лошадей в противоположные стороны. Бледный свет луны упал на лицо Ламара Пауэлла, когда он выехал с одного края рощи, и лицо агента военной полиции Исраэля Куинси, который выехал с другой.

Глава 88

«ЛИББИ И СЫН»

Судовой поставщик и бакалейщик

Когда Билли под дулом мушкета вылезал из повозки, он сразу увидел эту вывеску, которая говорила о том, что когда-то в этом строении был склад, а не тюрьма. Из той же повозки и еще двух, ехавших следом, вышло около тридцати офицеров. Как и остальные, Билли был измучен, голоден и испуган.

По дороге к тюрьме Либби повозки долго ехали мимо зданий разного назначения и пустых участков земли. Когда они уже подъезжали, первым, что увидел Билли, были караульные в форме, расставленные вокруг кирпичного здания через равные промежутки.

В утреннем свете тюрьма выглядела суровой и неприглядной. Повозки остановились с той стороны, где здание имело четыре этажа. На другом конце, в верхней части наклонной улицы, этажей было три. Говорили, что здесь над одной из дверей нацарапана надпись, известная всей армии Севера: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

– Стройся! В колонну по одному! – крикнул скучающий сержант, подталкивая одних кулаком, а других – дулом мушкета.

Большинство пленных принимали свое положение с тихой решимостью. Пока они ехали в Ричмонд в грязном завшивленном вагоне, кто-то даже пытался бодро шутить. Но когда поезд добрался до вражеской столицы, шутки прекратились. Все держались спокойно, и только у одного тучного капитана артиллерии, который был на пару лет старше Билли, он заметил слезы на глазах, когда они выстраивались в колонну.

– Смотрите туда! – крикнул офицер, показывая на баржу, отходившую от причала недалеко от тюрьмы.

Вся палуба была заполнена людьми в грязных синих мундирах. На шесте над рубкой болтался кусок белой ткани. Баржа разворачивалась вниз по течению.

– Корабль-парламентер, – сообщил офицер, проследив за взглядом пленных. – Везет груз из таких же парней вот из этого домика. Для обмена. Только не все переживут дорогу. А теперь – вперед!

Когда они заходили в дверь, Билли попытался найти на стенах знаменитую надпись, но не увидел ее. Впрочем, в тюрьме Либби было несколько входов. Они начали подниматься по скрипучим ступеням. Несколько человек сразу закашлялись из-за жуткой вони – пахло рыбой, табаком и чем-то едким.

– Что за черт, чем это воняет?

– Смола горит, – последовал насмешливый ответ. – От вас, янки, такой гнилью несет, что приходится регулярно тут все окуривать.

Шагая следом за остальными, Билли пытался думать о жене, вспоминал, что у него достаточно причин, чтобы цепляться за надежду. Наконец они зашли в огромную комнату без мебели, с высокими узкими окнами, скудно пропускавшими дневной свет. Здесь какой-то рядовой допросил каждого пленного, записывая в тетрадь имя, звание и часть. После этого он передал их капралу, который стоял у окна в расслабленной позе, заложив руки за спину. Взглянув на него, Билли почему-то вздрогнул.

– Стройся… по восемь человек в ряд, начиная отсюда!

Капрал был цветущим розовощеким парнем со светлыми локонами и сверкающими, как октябрьское небо, глазами. Когда пленные выстроились в шеренги – Билли оказался во второй, – капрал встал перед ними:

– Джентльмены, я – капрал Клайд Весси, мне поручено приветствовать вас в тюрьме Либби, о гостеприимстве которой вы, без сомнения, наслышаны. Сейчас вы разденетесь догола, чтобы мы с рядовым Мёрчем смогли проверить вашу одежду и забрать деньги, а также все недозволенные предметы, которые могут оказаться у вас при себе.

Снятые рубашки и брюки падали на пол; грязные руки расстегивали пуговицы пропотевшего исподнего. Никто не возмущался – еще в поезде охранники предупредили всех об обыске и о том, что оставят им или нет деньги и личные вещи, часто зависит от настроения тех, кто его проводит. Выражение глаз капрала Весси и его тон надежд не вселяли.

– Открой рот! – рявкнул Весси майору в переднем ряду.

Тот не пошевелился. Тогда капрал с силой ударил его по лицу тыльной стороной ладони. Толстый капитан артиллерии, стоявший через два человека, вскрикнул от испуга.

– Открой! – повторил Весси.

Разъяренный майор подчинился. Весси бесцеремонно запустил пальцы ему в рот и вытащил маленький, покрытый слюной бумажный рулончик, который был спрятан за щекой. Капрал развернул десятидолларовую банкноту, вытер ее об рубашку, спрятал в карман и пошел дальше вдоль шеренги.

Дойдя до артиллериста, Весси усмехнулся, безошибочно почуяв слабость. После обычной проверки рта и подмышек он отступил на шаг назад:

– Повернитесь и раздвиньте ягодицы.

– Ч-что? Послушайте… Это же неприлично и не…

– Вы не можете знать о том, – перебил его капрал со сладкой улыбочкой, – что прилично, а что неприлично в тюрьме Либби. Это решает только начальник тюрьмы – лейтенант Тёрнер, которому мы имеем честь служить. – Он вскинул руку, схватил капитана за ухо и резко повернул его; артиллерист завизжал, как девчонка. – Повернитесь, возьмитесь руками за свой зад и раздвиньте ягодицы, как было приказано, – продолжая улыбаться, сказал Весси.

Несколько человек обменялись возмущенными взглядами; Билли был одним из них. Красный как рак, артиллерист повернулся лицом к стоящим во втором ряду и положил руки на ягодицы. Билли вспомнил, что рассказывали о начальнике здешней тюрьмы, – он был сторонником строгой дисциплины, учился в Академии, но ушел оттуда по собственной воле в первый год учебы перед самым падением форта Самтер.

Весси заставил капитана стоять в позорной позе пятнадцать секунд… двадцать… тридцать… Бедняга уже начал дрожать от напряжения. Тюремщик протянул руку и ударил его сбоку по лицу. Капитан упал вперед. Мужчины из второго ряда поддержали его. И тогда он заплакал. Билли сдвинулся на полшага вперед.

– Я бы на вашем месте не вмешивался, – тут же сказал ему Весси. – Позже это вам дорого обойдется.

Билли помедлил, но все же вернулся на свое место. Обыск продолжился. Когда капрал двинулся вдоль второго ряда, у Билли пересохло во рту. Когда подошла его очередь, Весси наклонился и обшарил одежду, сваленную у его босых ног.

– Что это? – явно довольный, спросил капрал, доставая тетрадь.

– Мой дневник, – ответил Билли. – Личный.

Весси выпрямился и медленно помахал тетрадью перед его носом:

– В Либби нет ничего личного, пока мы так не решим. Это книга. Регулярное посещение церкви научило меня не доверять книгам, особенно романам, и всем, кто их читает. Это мой долг христианина – не просто содержать вас в плену, но и направлять вас на истинный путь. «Я соберу вас у язычников» – так сказал пророк Иезекииль[52]52
  Книга пророка Иезекииля, 36: 24.


[Закрыть]. А вы, янки, как раз они и есть – язычники. И вот прекрасный пример. Так что дальше пойдете без ваших безбожных книг.

«Да он сумасшедший», – со страхом подумал Билли.

– Мёрч! Держи!

Капрал бросил тетрадь второму солдату, а после того, как тот поймал ее и сунул в карман, одарил Билли мимолетной улыбкой и подошел к следующему.

Обыск продолжался. У Билли начали болеть ноги. Наконец Весси закончил и вернулся на свое место перед первой шеренгой, снова сложив руки за спиной. «Наконец-то мы сможем уйти отсюда и сесть», – подумал Билли.

– А теперь, джентльмены, я считаю своим долгом и честью дать вам небольшое нравственное наставление, – проговорил Весси, расставляя ноги пошире для большей устойчивости.

Один из пленных офицеров выругался. Капрал сверкнул на него злобным взглядом. Артиллерист продолжал тихо всхлипывать.

– Наставление касается вашего положения в этой тюрьме. Как я уже сказал человеку, который прятал тетрадь, мы считаем вас не просто врагами – мы считаем вас язычниками. Вы… – Внезапно он шагнул вперед, схватил артиллериста за волосы и резко дернул. – Слушать, когда я говорю!

Рыхлая белая грудь капитана задрожала, когда он попытался сдержать рыдания. Громко дыша открытым ртом, Весси отступил назад; его гладкое розовое лицо застыло от ярости.

– Запомните все. Вы больше не офицеры. Вы больше не джентльмены. Ваше положение здесь – это положение ниггеров. Нет, пожалуй, чересчур щедро. Вы ниже ниггеров, и вы быстро научитесь это понимать, потому что отныне каждый ваш вздох и каждая минута вашей жизни, даже во сне, будет в моей власти. А теперь… – последовала долгая пауза, протяжный вздох и, наконец, улыбка! – покажите, как вы поняли то, что я сказал. Опуститесь на колени.

– Какого черта… – не выдержал Билли.

– Ах ты, гребаная южная обезьяна – выкрикнул кто-то за его спиной.

– Мёрч? – Весси махнул рукой.

Рядовой ударил пленного прикладом по затылку. Офицер пошатнулся. Второй удар сбил его с ног. Весси опять улыбнулся.

– Я сказал: на колени, – тихо проговорил он. – Черномазые язычники. На колени!

Артиллерийский капитан, задыхаясь, упал на колени первым. Кто-то обругал его. Весси ринулся к третьему ряду и ударил того, кто не сдержал язык, потом схватил его за плечо и с силой пригнул к полу. Пленные обменивались встревоженными взглядами; никто из этих измученных людей не хотел связываться с сумасшедшим. Медленно, один за другим, они начали вставать на колени. Не подчинилось только трое офицеров. Весси внимательно оглядел всю троицу и шагнул к тому, кто стоял ближе, – к Билли.

– На колени! – снова мурлыкнул он, широко улыбнулся и уставился на Билли блестящими октябрьскими глазами.

– Я требую, – с бешено колотящимся сердцем ответил Билли, – чтобы с пленными обращались в соответствии с правилами ведения войны. Вашему начальнику они наверняка известны, а вот вам – нет.

Он увидел, как к его лицу устремилась рука, и попытался отклониться, но от усталости двигался слишком медленно. Пощечина оказалась гораздо сильнее, чем он ожидал. Он покачнулся, едва не упав.

– Я ведь уже объяснял вам, – сказал капрал. – Здесь нет других правил, кроме моих собственных. На колени! – Он впился ухоженными ногтями в голое плечо Билли.

– Боже… – выдохнул Билли, и на его глазах выступили слезы.

Ногти Весси проткнули его кожу насквозь, а когда он нажал еще сильнее, выступила кровь.

– Теперь ты еще и богохульствуешь! На колени!

Как ни хотел Билли устоять, он почувствовал, что ноги его подводят. В голове застучало, как в неисправном механизме. Он стиснул зубы, сопротивляясь давлению руки капрала.

Неожиданно Весси толкнул его, и, потеряв равновесие, Билли упал вперед, ударившись коленями об пол; ладони скользнули по доскам, и длинная заноза вонзилась в правую руку. Он поднял голову и увидел, что капрал отвернулся.

– Мёрч?

– Да, сэр?

– Как его зовут?

– Хазард. Уильям Хазард. Инженер.

– Спасибо. Хочу запомнить, – прошипел Весси сквозь сжатые добела губы.

Потом перевел взгляд на двух других непокорных офицеров, после чего сначала один, а следом второй опустились на колени.

– Хорошо, – кивнул Весси.

Билли с трудом сел на корточки. По рукам текла кровь из ран, оставленных ногтями капрала. Он увидел, как воспаленные глаза снова остановились на нем, словно запоминая.

К пяти часам ветер усилился и с почерневшего неба грянул обложной дождь, неистовый ливень; гром грохотал, как массированный орудийный обстрел. Орри как раз шел через ротонду Капитолия, когда разразилась гроза, и в здании стало совсем темно, потому что газовые лампы еще не зажгли. В полутьме он натолкнулся на какого-то офицера и в изумлении отступил на шаг назад:

– Джордж? Я не знал, что ты в Ричмонде.

– Да, – ответил его старый друг Пикетт каким-то странным, отстраненным тоном. – Длинные волосы Пикетта были растрепаны, под глазами залегли тени. – На какое-то время, – добавил он. – По служебным делам… Рад вас видеть. Надо как-нибудь встретиться.

Последние слова он произнес уже через плечо, быстро уходя в темноту. От сильных раскатов грома мраморный пол вибрировал.

«Он меня не узнал, – подумал Орри. – Что это с ним?»

На самом деле он знал причину. Об этом уже говорили все. После настоящей бойни на Кладбищенском холме, куда он повел свою дивизию, прежде веселый и беспечный Пикетт превратился в сломленного, испуганного человека. Орри неподвижно стоял в центре ротонды, думая об этом. Все здание содрогалось, как будто сама природа хотела разорвать его на части.

В тот же день в Вашингтоне Джордж получил замусоленный конверт, отправленный с помощью трехцентовой марки, наклеенной в Лихай-Стейшн. Но откуда он пришел туда, было неясно. Странно. Джордж разрезал конверт, развернул письмо, взглянул на подпись – и охнул.

Орри не просто был теперь в Ричмонде – он был там вместе с Мадлен; они наконец-то поженились. Джордж в изумлении качал головой, читая письмо, явно отправленное в Пенсильванию каким-то нелегальным путем. Судьба удивительным образом вела двух друзей сходными тропами. Как и Джордж, Орри с трудом выносил бо́льшую часть своих обязанностей в военном министерстве.

Несмотря на общий невеселый тон послания, оно вызвало у Джорджа улыбку, пока он читал его. Сначала один, потом – вслух для Констанции, потом снова несколько раз наедине с собой, пока наконец бережно не отложил письмо к самым памятным вещам.

Никто из сидевших в баре отеля не смеялся; слышались только негромкие разговоры. Да и с чего было веселиться? Даже погода этому не способствовала. Жара отступила, но ее сменила гроза такой силы, что казалось, она могла сровнять с землей весь Ричмонд.

Стараясь не обращать внимания на недовольное бормотание вокруг, Ламар Пауэлл составлял набросок письма своему мастеру на мексиканский рудник. Устроившись за столиком в дальнем углу, подальше от посторонних глаз, он уведомлял мастера о том, что в ближайшие двенадцать месяцев приедет сам, чтобы возглавить работы.

После того как он наконец был доволен результатом, Пауэлл принялся размышлять о том, как отправить письмо за пределы Конфедерации. Он не доверял нелегальным почтовым курьерам, действовавшим между Ричмондом и Вашингтоном; многие из них были обычными мошенниками и часто просто топили пачки писем в ближайшем болоте или ручье и исчезали со своими жалкими барышами. И все же это был самый быстрый и самый прямой способ переправлять корреспонденцию через расположение противника. Возможно, для надежности ему следовало нанять курьера, а копию послать обходным путем. На Бермуды, через Уилмингтон. Так он сможет…

С запозданием на долю секунды Пауэлл услышал скрип мокрых ботинок. Он быстро сложил исписанный лист бумаги и посмотрел на человека, чья тень упала на столик. Перед ним стоял очень толстый, высокий мужчина в несвежем костюме, который своими непомерными размерами больше напоминал палатку. У него были темные волосы, хитрые глаза и лицо заговорщика.

– Я имею честь говорить с мистером Ламаром Пауэллом? – Толстяк облизнул губы.

Пауэлл пожалел, что не взял свой четырехзарядный «шарпс». Что, если эта гора жира – один из тех шпионов Уиндера, которые выискивают недовольных политикой президента?

– Что вам нужно? – не слишком вежливо спросил он.

Слегка смущенный резкостью, незнакомец неловко откашлялся.

– Мне вас указали как мистера Пауэлла. Я ищу вас уже несколько дней. Меня интересуют… э-э… кое-какие ваши планы. Могу я сесть и объяснить?.. О, прошу прощения… я капитан Беллингхэм.

В тот же вечер Бент праздновал победу, напившись до бесчувствия в своем пансионе. Мистер Ламар Пауэлл оказался ушлым типом. Он ни словом не подтвердил своего участия в каком-либо заговоре против правительства и ничем не намекнул, что такой заговор вообще существует. Но его глаза, жесты и недомолвки не оставили Бенту никаких сомнений. Пауэлл, безусловно, был замешан, а значит, нуждался в надежных людях, коим точно мог стать человек, который родился в Мэриленде, сочувствовал Югу, служил у генерала Лонгстрита и недавно получил ранение.

Однако одной этой лжи было недостаточно. Чтобы Пауэлл ему поверил, от него требовалось со всей искренностью выдать за свои некие весомые убеждения. Это было рискованно, но необходимо. Он сказал, как ему больно видеть то, что происходит на Юге, когда война, по сути, проиграна, а великие идеи испоганены Королем Джеффом Первым. Что мечтает увидеть свержение диктатора – если не голосованием, то любыми другими средствами.

Пауэлл выслушал его, а потом пошел на небольшую уступку. Весьма уклончиво он сказал, что обдумает слова капитана еще раз и, возможно, свяжется с ним по указанному адресу, если, конечно, для этого будут веские причины. Он не утверждал, что это случится обязательно, однако его поведение говорило именно об этом.

Далее Пауэлл потребовал объяснить, где и от кого капитан услышал о нем. Бент отказался отвечать. Такое неповиновение было рискованным, и все же он не мог допустить, чтобы Пауэлл посчитал его слабым. Подобная уступчивость могла помешать ему попасть в ближний круг этого человека. Поэтому Бент упорно настаивал на том, что не может раскрывать своих источников.

Оставив Пауэлла в баре отеля, Бент напился в своем пансионе и приготовился ждать. Неделю, месяц – сколько понадобится. А пока у него был еще один маленький план, раз уж он оказался в одном городе с Орри Мэйном. Мэйн об этом ничего не знал, так что у него было преимущество.

На следующий день, в половине седьмого, Эштон вышла из дома на Грейс-стрит. Вечер был прохладным, с северо-запада продолжали наползать отвратительные черные тучи. Дурная погода установилась надолго, но после невыносимой жары дышать стало легче.

Натягивая перчатки, Эштон быстро спустилась по ступеням высокого парадного крыльца. Она думала только о предстоящей встрече с Пауэллом, поэтому не заметила человека, скрытого тенью одной из больших кирпичных колонн у основания крыльца, и вздрогнула, когда он резко шагнул ей наперерез: