Текст книги "Любовь и война. Великая сага. Книга 2"

Он наблюдал, как собеседник поглощает шампанское; впереди их ждали трудные переговоры. За едой они держались безопасных тем: говорили о том, как долго еще продлится война, заменят ли Макклеллана, и если да, то кем. На последний вопрос Стэнли уже знал ответ – да, Бернсайдом, – но изобразил неведение.

Батлер спросил, как Стэнли доехал.

– О, просто чудесно! Морской воздух полезен для здоровья.

Правда, Стэнли не слишком много дышал этим воздухом. Почти все время он лежал в своей каюте, поднимаясь лишь для того, чтобы его вырвало в ведро. Однако было важно, чтобы деловые партнеры считали его компетентным во всем, – в этом заключался еще один из маленьких уроков Изабель.

– Что ж, сэр… – Гость Стэнли откинулся на спинку стула. – Благодарю вас за прекрасный обед. Но поскольку ваш визит весьма короток, наверное, стоит уже перейти к делу.

– С радостью, полковник. Для начала я, вероятно, должен сказать, что являюсь владельцем фабрики «Обувь Лэшбрука» в Линне, в Массачусетсе.

– Армейская обувь, – кивнул полковник Эндрю Батлер.

Стэнли почувствовал, как его пробрала дрожь, – этот человек знал о нем все. Он поднял салфетку, чтобы промокнуть пот, выступивший над верхней губой, и наклонился немного вперед, в тень подвешенной рядом корзины с папоротником.

– Здесь довольно много народа. Может, нам лучше…

– Нет, это место идеально подходит. – Батлер поднес спичку к большой гаванской сигаре. – Подобные… э-э… договоренности заключаются за половиной столов в этом ресторане. Хотя ни одна не сравнится по масштабу с вашим предложением. Прошу вас, продолжайте.

Стэнли взял себя в руки и решительно выпалил:

– Насколько я понимаю, здесь тоже крайне необходима обувь!

– Крайне, – пробормотал Батлер, выпуская дым.

– А на Севере отчаянно необходим хлопок.

– Его можно купить. Только нужно знать правильные источники и способы доставки его в город и порт. – Батлер улыбнулся. – Вы наверняка понимаете, что с каждой сделки я получаю комиссионные как от покупателя, так и от продавца?

– Да-да… это не имеет значения, если вы можете мне помочь доставить обувь в Конф… тем, кто в ней нуждается, и в то же время получить хлопок в достаточном количестве, чтобы его перепродажа стоила сопряженного с этим делом риска. Ведь есть законы, по которым запрещено помогать противнику и торговать с ним.

– Вот как? Я был слишком занят, чтобы узнать о них. – Полковник искренне засмеялся, Стэнли тоже, решив, что так надо.

Наконец они вышли на улицу и направились в сторону набережной, продолжая обсуждать детали договора. В мягком солнечном свете начала зимы Стэнли вдруг почувствовал себя удивительно хорошо; он даже поверить не мог, что в каких-то далеких краях, которых он никогда не увидит, люди живут в страхе и грязи и отдают свои жизни за пустые лозунги.

Закурив третью сигару, Эндрю Батлер заговорил о своем брате:

– Его прозвали Зверем за то, что он пригрозил обращаться с местными женщинами как со шлюхами, если они будут пренебрежительно отзываться о наших парнях, а еще Ложечником – потому что он якобы грабит частные дома. Первым прозвищем он даже гордится, но, поверьте мне, Стэнли, если бы Бен захотел что-то украсть, он бы не разменивался на такую малость, как столовое серебро. В конце концов, за его плечами сенат штата Массачусетс, к тому же он юрист.

Стэнли мог бы упомянуть о некоторых вещах, которые он слышал о генерале, – например, о том, что он разбогател за время недолгого пребывания в Новом Орлеане, хотя никто не мог сказать, как именно. Источники же растущего состояния Эндрю Батлера, напротив, были прекрасно известны.

Шагая по набережной, напротив которой стоял на якоре колесный пароход, белый в солнечном свете, как свадебный торт, Батлер продолжал:

– Люди в этом городе заблуждаются, проклиная моего брата. Он куда более справедливый и умелый управленец, чем они готовы признать. Он очистил город от грязи, отчего сразу снизилась заболеваемость желтой лихорадкой, привез еду и одежду, когда они были так необходимы, заново открыл порт для торговли. Но вы только и слышите со всех сторон: «Будь проклят этот Зверь!» или «Будь проклят этот Ложечник!». К счастью, в нашем маленьком коммерческом предприятии мы с вами будем иметь дело с джентльменами, которые личную прибыль ставят выше публичных завываний.

– Вы имеете в виду хлопковых плантаторов?

– Да. Их желание быть практичными было подкреплено опытом тех немногих, кто поначалу отказал мне в сотрудничестве… и в хлопке. Те джентльмены вдруг обнаружили, что все их рабы разом исчезли. Но когда впоследствии они хорошенько подумали и дали согласие… э-э… поделиться своим урожаем, рабы, конечно, тут же вернулись, чтобы заняться тяжелым трудом.

«Под угрозой штыков, которые держали в руках солдаты Соединенных Штатов», – подумал Стэнли. Скандальные истории такого рода добрались до Вашингтона, но он не стал об этом упоминать.

– Даже в военное время, – заключил Батлер, – практичность – куда более мудрый курс, чем патриотизм.

– Да, безусловно, – согласился Стэнли.

Шампанское, яркий солнечный свет и успешные переговоры породили в нем чувство собственной ценности, столь редко посещающее его в жизни. Изабель непременно будет гордиться им сегодня. Он лично гордился.

С приближением ноября большинство офицеров Армии Залива уже знали, что к концу года у них будет новый командующий. Недовольство стилем управления Батлера стало слишком сильным, обвинения в воровстве и спекуляции – доказательными. А приход нового командующего обычно приводил к реорганизации и многочисленным переводам. Елкана Бент понял, что должен немедленно завладеть портретом или может быть поздно.

Он наблюдал за входом в заведение мадам Конти три наугад выбранных вечера. Наблюдение доказало, что слухи были верны: бордель действительно пользовался равной популярностью как среди офицеров, так и среди рядовых, хотя устав не разрешал им посещать одни и те же места, тем более такие. Однако оба правила нарушались множеством мужчин, которые входили в бордель украдкой, а выходили с шумом – пьяные до неприличия. За полчаса Бент видел две драки, что еще больше взбодрило его.

Сидя в одном белье в своей неопрятной снятой комнате рядом с хлопковой биржей, Бент разрабатывал план действий с помощью своего лучшего компаньона – полной бутылки виски. Он выпивал до кварты в день, и это была жуткая дрянь, лишь немногим лучше, чем в лавке маркитанта. Но Бенту это было необходимо, чтобы прояснить ум и справиться с тяжестью неудач.

Женщина, управлявшая борделем, ни за что не продаст ему тот портрет, а заниматься грабежом среди ночи Бент не хотел – он слишком хорошо помнил чернокожего помощника мадам Конти. Он должен украсть картину во время, говоря военным языком, отвлекающего маневра. А учитывая переменчивость настроения постоянных клиентов борделя, устроить это будет совсем несложно.

Гордясь своим планом, Бент допил бутылку и упал в кровать, сонно бормоча себе, что надо непременно взять с собой нож.

На следующий вечер, в субботу, надев парадный мундир, он поднялся по красивой кованой лестнице, по которой уже однажды поднимался. В гостиной сидела большая шумная толпа солдат, но он никого не узнал. Уже удача.

Он заказал бурбон старому негру, стоявшему за стойкой небольшого бара, и, не спеша потягивая напиток, прислушивался к разговорам. Когда мужчины не хвастались перед шлюхами, они бормотали что-то о родном доме или ругали Юг.

Идеально.

Он заказал вторую порцию. И вдруг затылком почувствовал, что за ним кто-то наблюдает.

Он обернулся. Так и есть – через толпу к нему пробиралась крупная солидная женщина. Ей было далеко за шестьдесят; как и в прошлый раз, пышные седые волосы были уложены в идеальную прическу. Просторное платье из изумрудного шелка украшала вышивка с изображением восточных фигур на фоне мостов и пагод.

– Добрый вечер, полковник. Я так и подумала, что вы один из старых посетителей.

– У вас отличная память, мадам Конти. – Он улыбнулся неискренней улыбкой, вдруг начав потеть.

– Я вспомнила только ваше лицо, но не имя.

Она благоразумно не стала заговаривать об их ссоре из-за цены неких особых услуг, предоставленных ему взятой в прошлый раз шлюхой.

– Бент.

Вообще-то, в первый раз он назвался Бентоном, желая скрыть свое настоящее имя, потому что тогда еще верил, что может сделать карьеру в армии. В то время ему только предстояло узнать, что генералы никогда не ценят талант, их интересует только влиятельность.

«А у тебя ее больше нет, – думал он. – И ты знаешь, кто в этом виноват – твой отец, предавший тебя своей смертью. И еще Мэйны, Хазарды, генерал Билли Шерман и множество неведомых врагов, которые нашептывали, строили козни и…»

– Полковник? Вам нездоровится?

Надувшиеся вены на его лбу разгладились. Дыхание стало ровнее.

– Просто небольшое головокружение. Ничего страшного.

Мадам Конти расслабилась, заговорила мягко:

– Полковник Бент… Конечно.

Бент не заметил вспышки сомнения в ее глазах. Он проглотил виски и прислушался к шуму в гостиной. Отлично.

– Помнится, у вас здесь работал один чернокожий, – сказал он. – Такой здоровенный детина. – «Готовый убить, если велят». – А сегодня я его что-то не вижу. Он еще здесь?

– Нет, – ответила она с горечью. – Помп решил записаться в вашу армию. Он ведь теперь свободный, а переубедить его я не смогла. Ладно, перейдем к делу, полковник. Чем мы можем заинтересовать вас сегодня? Вы же знаете, у нас широкий выбор.

Ему хотелось одного из ее юных мальчиков, но при таком скоплении военных вокруг он не решился об этом сказать.

– Думаю, белая девушка. Знаете, такая… в теле.

– Пойдемте, познакомлю вас с Мартой. Она немка, хотя учится говорить по-английски. Хочу предупредить: младший брат Марты служит в Луизианском полку. Я советую Марте и другим нашим девушкам держаться подальше от политики… – (наглая ложь – мадам не раз открыто ругала Батлера), – но все равно будет лучше для вас, если вы не станете напрямую упоминать о войне.

– Конечно-конечно… – От волнения он ответил слишком быстро.

Сработает ли его план? Как бы то ни было, он должен сделать это. Сейчас или никогда.

Притворство мадам Конти только укрепило Бента в его решении. Он заказал большую бутылку французского шампанского, чтобы смелость не покинула его, и поплелся знакомиться со шлюхой.

– Чудесно, милый, – сказала Марта двадцать минут спустя. – Просто чудесно.

У нее был отвратительный тягучий акцент и ярко-синие глаза, которые она все это время не сводила с потолка. Пухленькая и слегка порозовевшая от их краткого соития, девушка лежала спокойно, поправляя свои пушистые волосы и заправляя их за уши.

Повернувшись к ней спиной, Бент стал натягивать брюки. Сейчас, сказал он себе. Сейчас. Взяв бутылку, он разом допил остатки шампанского.

Шлюха встала и потянулась к своему голубому шелковому кимоно. Страсть мадам Конти к азиатчине проявляла себя во всем.

– Пора рассчитаться, милый. Парень внизу, в баре, примет у тебя де…

Бент резко развернулся. Девушка видела, как он замахнулся, но от изумления не успела даже взвизгнуть. Бент сильно ударил ее. Ее голова откинулась назад. Она упала на кровать, закричав от злости и боли.

Отвернувшись, чтобы скрыть свои следующие действия, Бент вонзил ногти в свою левую щеку, расцарапав ее до крови. А потом схватил свой китель и выскочил за дверь.

Шлюха бросилась за ним, колотя его кулаками по спине и выкрикивая немецкие ругательства. Бент пару раз пнул ее ногой, достаточно сильно, чтобы она отстала, и бегом помчался по тускло освещенному коридору. Одна за другой открывались двери, показывались чьи-то лица. Что за шум?..

Бент вспомнил, что забыл в комнате шлюхи саблю. Да и черт с ней! Можно купить новую. Главное – картина…

Пошатываясь, он спустился по лестнице; с подбородка капала кровь.

– Эта девка напала на меня! – закричал он. – Чертова бунтовщица!

Он выскочил в гостиную, где уже начинался шум; солдаты обменивались гневными взглядами и громко возмущались.

– Вы только посмотрите, что она сделала со мной! – Бент ткнул пальцем в расцарапанную щеку. – Заявила, что генерал Батлер – шелудивый бродячий пес, плюнула на мой мундир… а потом сделала вот это! Да я ни пенни не заплачу в этом гнезде предателей!

– И правильно, полковник, – заявил какой-то чернобородый капитан.

Несколько мужчин вскочили. Марта вихрем спустилась с лестницы, яростно ругаясь по-немецки и тем самым как бы подтверждая слова Бента. Сквозь густой дым он увидел, как рука бармена нырнула под стойку. Мадам Конти выбежала из двери позади Бента – там был ее кабинет, в точности как он помнил.

– Прошу всех потише, пожалуйста! Я не позволю такого…

– Вот что мы делаем с теми, кто оскорбляет армию Соединенных Штатов! – Бент схватил ближайший стул и ударил им по мраморной стойке бара, расколотив его в щепки.

– Прекратите, прекратите немедленно! – закричала мадам Конти, в ее голосе слышалось отчаяние.

Несколько девушек завизжали; другие присели, прячась под столами.

Бармен выхватил водяной пистолет, заряженный перцем. Два сержанта бросились на него, один выхватил пистолет и бросил его в плевательницу, а второй ухватил бармена за шею и с силой прижал его лицом к мрамору. Бент услышал, как треснул сломанный нос.

Он схватил второй стул и метнул его в сторону. Стул попал в зеркало в резной раме, на пол посыпался дождь из осколков.

Солдаты, половина из которых была основательно пьяна, включились в игру, как расшалившиеся мальчишки. Через комнату летели небольшие столики, трещали разбитые стулья. Мадам Конти безуспешно попыталась остановить руки, громившие ее гостиную, но быстро сдалась и отошла в сторону. Какой-то офицер схватил ее, перекинул через плечо и куда-то понес.

Задыхаясь от возбуждения и страха, Бент бросился в кабинет мадам. На стенах, оклеенных красными обоями, висело множество картин, включая полотно знаменитого Бингема. Портрет квартеронки был на прежнем месте – среди других полотен, развешенных за письменным столом мадам. Бент достал складной нож и начал вырезать холст из рамы. Через полторы минуты он почти закончил…

– Что вы делаете?!

Еще один взмах ножа, рывок – и картина оказалась в его руках. Бент начал сворачивать ее в трубку.

– Вы ее испортили! – закричала мадам Конти, бросаясь к нему.

Бент бросил холст, сжал кулак и ударил женщину в висок. Она упала бы, но успела ухватиться за край стола. Ее великолепная прическа рассыпалась; глаза с ненавистью смотрели на него сквозь седые пряди.

– В прошлый раз вы были не Бентом, вы назвались…

Он ударил ее еще раз. Она отлетела на четыре фута назад и растянулась на спине, скуля от боли, пока он сворачивал холст и выбегал из комнаты.

Промчавшись через гостиную, Бент выскочил на крыльцо и быстро спустился по железной лестнице, предоставив армейским товарищам заканчивать начатое им дело. Судя по ликующим крикам и треску стекол, которые он слышал за спиной, пока убегал в темноту, развлечение пришлось им по душе.

Они отлично повеселились в тот вечер.

Глава 60

В середине ноября Бернсайд привел Потомакскую армию к Раппаханноку. Инженеры разместились в большом лагере возле Фалмута и ждали. Билли редко приходилось слышать такое количество жалоб.

– Мы так долго здесь торчим, что за это время они уж точно успеют хорошо подготовиться.

– Плохая там земля, у Фредериксберга. И что нам придется там делать? Тащиться вверх по склонам, как «красные мундиры» у Брид-Хилла, чтобы нас точно так же сбросили вниз?

– Этот генерал просто дерьмо, ни на что не годится, разве что усы свои расчесывать. Похоже, в этой стране вообще нет офицера, который привел бы армию к победе.

Несмотря на призывы Лайджа Фармера верить и не обращать внимания на ворчунов, Билли уже начинал верить как раз этим ворчунам. А после того как по лагерю поползли слухи о том, что Бернсайд спрашивает совета по стратегии у своего личного повара, надежды на нового командующего и вовсе развеялись.

Сырая гнетущая погода только усиливала его тревогу, да и к тому же вскоре подкосила его физически. И вот девятого декабря Билли начал сильно чихать, потом добавились тошнота и головная боль, и уже на следующий вечер, когда понтонный обоз тронулся к предварительно разведанному полю за рекой, он почувствовал, что весь горит. Но промолчал.

Они двигались так тихо, как только могли. Висевший над землей туман еще больше приглушал звуки. В три часа утра регулярный батальон с помощью Пятнадцатого и Пятидесятого Нью-Йоркских добровольческих инженерных батальонов начал выгружать лодки, пока погонщики, тихо ругаясь, успокаивали лошадей, чтобы убавить шума.

Все понимали, что означают светлые пятна в тумане, – на другом берегу, среди деревьев и высоких домов, горели сторожевые костры конфедератов.

– Тише! – повторял Билли почти каждую минуту.

Таща лодки через вспаханное поле, солдаты то и дело роняли их, натыкались друг на друга, что едва не заканчивалось дракой. Все думали только о том, что затевать кампанию в такое время года было непростительной глупостью.

Лихорадка путала мысли Билли и мешала видеть отчетливо. Но он держался, тихо отдавал приказы, указывал направление, сам заменял чересчур уставших, когда те спотыкались и падали. Заморосил дождь. Билли чувствовал, как ломит все тело.

Во время перерыва в работе он обхватил себя руками в тщетной попытке согреться. Вдруг кто-то положил ладонь ему на плечо.

– Здесь еще полно работы, – сказал Лайдж, – а вам срочно нужно к врачу.

Билли резко отдернул плечо.

– Я в порядке, – буркнул он, дрожа от озноба.

Лайдж ничего не ответил, но Билли все равно знал, что он обиделся. Он начал было извиняться, но Лайдж развернулся и пошел к остальным.

Билли охватил стыд, а потом он вдруг ощутил совершенно неожиданную неприязнь к другу. Да как вообще Лайдж может верить во всю эту ерунду в Писании? Если сострадательный Бог существует, почему Он допускает эту чудовищную войну?

Они продолжали работать, непрерывно наблюдая за сторожевыми кострами на другом берегу реки. Из-за дождя костры время от времени начинали сильно дымить, но бунтовщики поддерживали огонь сухими дровами. Один из костров, прямо напротив возводимого моста, привлекал особое внимание, потому что солдата возле него видно было почти отчетливо. Обросший густой бородой, очень подвижный, он постоянно вышагивал взад-вперед, как будто в нем кипела вся энергия мира. Уже почти светало, когда доставили первые лодки. Одну уронили, и она шлепнулась на отмель с грохотом выстрела. Билли услышал, как кто-то воскликнул:

– Ну всё!

А потом он увидел, как дозорный бунтовщиков выхватил из костра ветку и взмахнул ею над головой, рассыпав арку искр.

– Поднажмите, ребята! – рявкнул Лайдж, перекрикивая дозорного. – Теперь можно не осторожничать!

Они бросились вперед, волоча балки, доски и поручни, и тут на противоположном берегу раздался выстрел маленькой сигнальной пушки. За кострами показались бегущие фигуры. Из-за спин инженеров уже бежали полусонные снайперы, на бегу поднимая оружие. Наверху на обрыве артиллеристы выкатывали пушки, но Билли почему-то показалось, что от них особой защиты не будет.

Пять понтонных уже стояли на якорях, на двух из них успели сделать настил из досок, когда вражеские стрелки открыли огонь. Отряд лейтенанта Кросса, лицо которого отливало нездоровой желтизной в предрассветном сумраке, сел в лодки, чтобы ударить по вражескому берегу, куда он вполне мог и не добраться.

Билли работал у края моста, доходящего уже до середины реки, помогал укреплять каждую лодку парой балок, чтобы потом добавлять ее к общей конструкции. Когда раздались выстрелы, одна пуля шлепнулась в воду справа от него, еще одна попала в верхнюю кромку понтонной лодки, около которой он стоял на коленях.

– Эх, ружье бы мне сейчас, – сказал кто-то.

Солдаты начали сколачивать настил. Вдруг один из них пошатнулся, шагнул в сторону и упал в Раппаханнок.

На мгновение все оцепенели. Потом к раненому потянулись несколько рук, чтобы вытащить его. Билли в жизни не чувствовал такой ледяной воды. На мост вбежал Лайдж:

– Мужайтесь, ребята! Наши души вверены Богу. Он один наша помощь и наша защита.

Таща вместе с другими раненого, с которого дождем лилась смешанная с кровью вода, Билли не выдержал:

– Да замолчите вы, Лайдж! Божья защита не очень-то помогла этому человеку, да и нам всем вряд ли поможет, так что хватит тут проповедовать, ладно?

Седобородый солдат весь как будто съежился. Гнев, на секунду вспыхнувший в его глазах, тут же сменился печалью. Билли хотелось откусить себе язык. Все смотрели на него, но он видел только одного человека. Подбежав к Лайджу по скользким доскам моста, он схватил его за руку:

– Послушайте, я не хотел… Мне ужасно жаль, если я сказал что-то такое…

– Ложись! – закричал вдруг Лайдж.

С противоположного берега грянул мощный пушечный залп. Лайдж толкнул Билли вниз и упал на него сверху.

Голова Билли ударилась о мост. Он попытался встать, но чудовищная слабость словно налила его тело свинцом. Болезнь, усталость, отчаяние не давали ему пошевелиться, и, стыдясь самого себя, Билли провалился в утешительную черноту.

Позже в тот же день – одиннадцатого декабря, в пятницу, – он лежал в полевом госпитале в Фалмуте. Уже будучи здесь, он узнал, что его товарищи работали все утро под непрерывным огнем и к полудню закончили два из пяти необходимых мостов через Раппаханнок.

Еще слишком слабый, чтобы вернуться в строй, субботу он провел в госпитале, прислушиваясь к канонаде. В воскресенье пришел Лайдж. Пройдя через ряды тесно составленных коек, он нашел своего молодого друга, сел на ящик рядом с шестом, на котором висел фонарь, и спросил, как Билли себя чувствует.

– Мне очень стыдно, Лайдж. Стыдно за то, что я сказал и как я это сказал.

– Что ж, сэр, – чуть официально ответил тот, – признаюсь, на какое-то время я принял это близко к сердцу.

– Но все равно спасли меня от ранения.

– Никто из нас не совершенен, а Господь всегда учил прощению. Вы были нездоровы, все устали, а положение стало смертельно опасным. Разве можно винить человека за неосторожное слово в таких обстоятельствах? – Его библейское лицо смягчилось. – Уверен, вы хотите знать новости. Но боюсь, дурные предчувствия, высказанные вами и еще многими, полностью сбылись. Даже моя вера слегка пошатнулась после вчерашних событий.

И, сидя среди походных коек с больными, ранеными и умирающими, Лайдж рассказал своему молодому другу, как федералы перешли реку и что было потом.