Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

XXXV. Прецеденты и образцы городской реформы

Итак, предыдущими исследованиями установлено, что городская реформа 1699 г. тесно связана с мероприятиями относительно города, которые мы наблюдаем во второй половине XVII в., в царствования Алексея и Федора, и является их непосредственным продолжением и завершением. Как на общую и широкую причину этого усиленного внимания к городу можно указать на влияние господствовавших в ту эпоху в Европе и проникавших в Московское государство меркантилистических взглядов, по которым торговля рассматривалась как главный источник народного богатства, и отсюда заботы о процветании городов как центров торговли, созидателей и распространителей народного богатства. С другой стороны, внимание к городу возбуждалось теми особенностями русского государственного хозяйства, какие в нем тогда обозначались и стали заметны. В 80-х гг. XVII в., как сказано было выше, была предпринята консолидация многих старинных, иногда совершенно архаических, чрезвычайно разнообразных и мелких податей, замененных теперь единой большой прямой податью стрелецкой, наложенной, главным образом, на городское население. В то же время в бюджете конца XVII в. продолжают сохранять господствующее значение косвенные сборы: таможенные и питейные, составлявшие почти половину (45 %) всего государственного дохода. Таможенные сборы, этот налог на внутреннюю торговлю, взимались в городских таможнях с привозимых в город и продаваемых товаров, и, следовательно, местом их получения был город, где производилась торговля. Город же, где также находился главный кружечный двор, снабжавший питьями местное городское население непосредственно, а уездное население через свои филиалы по селам, был средоточием извлечения значительного питейного дохода. Наконец, городское население в лице выбиравшихся из посадских людей таможенных и кабацких голов и целовальников вело администрацию этих таможенных и питейных сборов. Таким образом, город в конце XVII в. был плательщиком наиболее крупной прямой подати и сборщиком важнейших косвенных доходов. Вследствие этого понятен интерес в правительственных сферах к благосостоянию города и находят себе объяснение заботы о подъеме этого благосостояния и мысли о реформах, направленных к устранению мешавших процветанию города недостатков.

Одной из причин тяжелого и безотрадного положения города, точнее говоря, посада, в XVII в. было дурное управление. Управление это, как известно, слагалось тогда из трех ступеней учреждений, из которых низшая по своему происхождению была земской, выборной, а две высшие – бюрократическими, приказными. Прежде всего торгово-промышленное население, группировавшееся в посадский мир, продолжало сохранять свою выборную администрацию в лице земского старосты с целовальниками. Над этим органом посадского самоуправления XVII в. поставил начальника, назначаемого правительством, – воеводу. В свою очередь, воевода подчинен был центральному органу – приказу, в котором был ведом город. На всех этих ступенях управление было дурно. Органы посадского самоуправления были подавлены двумя высившимися над ними бюрократическими этажами, и земский староста, лишившись всякой самостоятельности, сделался жалким орудием воеводского произвола. Избранник посадского мира состоял не более как на посылках у воеводы. Нет нужды много распространяться о воеводском управлении: до такой степени его общий характер и его злоупотребления, особенной тяжестью ложившиеся именно на город, общеизвестны. Воеводская власть была больным местом московской администрации, воскресив в XVII в. худшие традиции кормлений XIV–XV вв. Наконец, и высшее центральное управление сложилось крайне невыгодно для городов. Оно было слишком дробно. Бoльшая часть городов была иногда довольно случайно расписана между разными большими и малыми ведавшими их приказами, причем города, лежавшие в разных областях государства, были иногда подведомственны одному приказу, а города, находившиеся в одной области, ведались разными приказами. Отсюда происходили два главных недостатка. Во-первых, мелкие приказы, управлявшие городами, не всегда обладали достаточным авторитетом, чтобы оказать городам содействие в их интересах и защиту от притеснений местной администрации, тем более что воеводские места покупались в тех же приказах за крупные взятки. Во-вторых, вследствие отсутствия единства в управлении городами трудно было проводить какие-либо общие меры в интересах торгово-промышленного населения и вести единую торгово-промышленную политику.

Потребность в едином центральном учреждении, которое бы взяло в свои руки все городское торгово-промышленное население, заботилось о нем, поддерживало его и защищало, живо стала чувствоваться уже в середине XVII в. Известно, как А.Л. Ор-дин-Нащокин в составленном им в 1667 г. «Новоторговом уставе» высказывал пожелание, чтобы для избежания многих волокит, которым подвергается купечество «во многих приказах», был учрежден один «пристойный приказ», который, будучи поручен влиятельному человеку, «государеву боярину», ведал бы всех торговых людей, служил бы им обороной при заграничных торговых сношениях и защитой внутри государства от притеснений воеводской власти. Таким образом, жизнь выдвигала на очередь в городском управлении две главные задачи: на областной его ступени – если не полное уничтожение воеводской власти над посадом, то, по крайней мере, ограничение ее сферы до такого предела, в котором она могла бы оставаться безвредной; в центре – учреждение единого органа, который ведал бы все торгово-промышленное население страны. Эти реформы, вызывавшиеся общими потребностями государственного хозяйства, сделались неотложными вопросами государственной жизни к концу царствования Алексея. Правительство царя Федора принялось за их решение и в некоторой мере его подвинуло. В областной администрации круг деятельности воевод был теперь значительно сужен. Финансовое управление посадом стало выходить из ведения воеводы. Прямую подать – стрелецкую – велено было собирать органам земского самоуправления – земским старостам; воеводы от этого дела отстранялись[1046]1046
  Mилюков. Государственное хозяйство России. С. 90.


[Закрыть]. Такое же устранение воевод можно заметить и в сфере косвенных сборов; эти сборы возлагались на выборных таможенных и кабацких голов, надзор за которыми поручался земским старостам[1047]1047
  Чичерин. Областные учреждения. С. 234.


[Закрыть]. Таким образом, с изъятием из воеводской компетенции финансового управления в кругу этой компетенции оставалась только судебная власть над посадом. В центральной администрации мы наблюдаем также попытки упрощения и сосредоточения учреждений, ведавших сборы с посадов. Вводя для посадов единую прямую подать, стрелецкую, правительство царя Федора делает попытку объединить сбор ее в едином приказе – Стрелецком – и устранить от этого сбора различные приказы, ведавшие городами. Попытка эта, правда, на первый раз не совсем удается, и приказы эти, одно время устраненные от взимания прямых сборов в пользу Стрелецкого приказа, затем опять возвращают эти сборы в свои руки[1048]1048
  Милюков. Ук. соч. С. 87–89.


[Закрыть]. С другой стороны, центральным приказом, объединяющим таможенную и кабацкую администрацию и сосредоточивающим в своих руках таможенные и питейные сборы, становится приказ Большой казны. Так выдвигаются два центральных финансовых приказа, делящие между собой финансовое управление городами: один для прямых, другой для косвенных сборов; и так как косвенные сборы играли тогда главную роль в государственном хозяйстве, то естественно, что приказ, который им заведовал, – Большая казна – получает из этих двух преобладающее значение. Правительство царя Федора идет, как видим, по пути, намеченному государственными людьми эпохи царя Алексея, и старается осуществлять их желания, принимая меры к объединению центрального управления торгово-промышленным населением, а на местах освобождая это население по финансовым делам от ведомства воеводы, за которым остается только судебная власть над ним. Петру оставалось довести это дело до конца: создать окончательно единый «пристойный» приказ, о котором мечтал Ордин-Нащокин и который объединил бы в своих руках центральное управление торгово-промышленным населением, и окончательно изъять торгово-промышленное население из ведения воевод, освободив его от воеводской юрисдикции. Это он и сделал реформой 1699 г.

Сама действительность конца 90-х годов подводила его к этому шагу. После завоевания Азова стало на очередь сооружение большого черноморского флота. Это сооружение как повинность постройки кораблей кумпанствами было возложено на крупное землевладение и на торгово-промышленное население. Упавшая на торгово-промышленных людей повинность постройки 12 кораблей их общими средствами даже без деления их на кумпанства[1049]1049
  См. выше, гл. XXIV.


[Закрыть], как подразделялись землевладельцы, несомненно должна была содействовать их объединению, создавая для всех них общие интересы и заботы и ставя их под единое общее руководство и управление. Всем этим делом стали заправлять выборные московские гости, организовавшиеся в виде особого учреждения под названием «Корабельная палата»[1050]1050
  См. там же.


[Закрыть]. Все торгово-промышленные люди, объединенные под руководством Корабельной палаты, независимо от приказов, по которым разбивалось в центре управление городами, разве это не близко уже к объединенному торгово-промышленному населению, изъятому из ведомства дробивших его ранее приказов и поставленному под управление Бурмистерской палаты, каким оно выходило из реформы 1699 г.? Эта же тяжелая корабельная повинность могла дать и вообще толчок к принятию мер, направленных к подъему благосостояния городов в интересах казны. Таково было положение дела к тому моменту, когда Петр уезжал за границу. С собой он увозил туда повышенный интерес к устройству города; это устройство было для него вопросом, который невольно должен был направлять его внимание на устройство города в чужих краях.

Городские управления западноевропейских городов, начиная с Риги, затем в Митаве, в немецких и голландских городах, особенно в Амстердаме, не могли при таком повышенном интересе ускользнуть от его взгляда. От него не могли укрыться черты той самостоятельности, которой пользовались западноевропейские города, эти автономные ратуши и магистраты с выборными – важными и почтенными бургомистрами. Типом такого городского сановника-бургомистра мог быть для него столь сблизившийся с ним в Голландии амстердамский бургомистр Николай Витзен, который мог посвятить царя в некоторые подробности устройства городского управления в Амстердаме. Можно думать, что в тогдашнем московском обществе были люди, склонные приписывать введение городских учреждений 1699 г. именно голландскому влиянию. Не случайно Желябужский в своих «Записках», рассказывая о выборе в Москве бурмистров, называет Московскую бурмистерскую палату «статами»[1051]1051
  Желябужский. Записки. С. 137: «…чтоб они (посадские люди) выбрали промежь себя во всех слободах бурмистров, а над бурмистрами б были статы».


[Закрыть], употребляя, может быть, и довольно путано и некстати, термин, применявшийся тогда к обозначению голландского государственного устройства. Что мысль Петра во время заграничной поездки или вскоре по возвращении из-за границы была занята вопросом о городском устройстве, видно из поручения, данного русскому уполномоченному на Карловицком конгрессе П.Б. Возницыну, добыть в Вене сведения о Магдебургском праве и об устройстве городского управления в Вене. Об этом поручении, как и о ходе его исполнения, мы узнаем из любопытной переписки П.Б. Возницына, находившегося в Карловице, с подьячим Михайлой Волковым, оставленным им в Вене при посольском доме. Так, в письме от 16 декабря, изложенном в виде шести статей, в которых предписывалось Волкову добыть через переводчика Стиллу роспись всем военным и гражданским чинам, разузнать о церемониях при приеме испанских и французских послов, об устройстве в цесарских землях придворной и других аптек и о положении медицинского персонала, в статье шестой читаем: «Списать право магдебурское, которым судятся и весь порядок свой управляют мещаня и которым венские мещаня управляются; хотя те артикулы и купить, буде печатные есть, а будет нет, велеть написать. И о том поговорить Стилле, чтоб он то все до моего приезду учинил, а ему за то заплачено будет»[1052]1052
  Пам. дипл. сношений. Т. IX. С. 378–379.


[Закрыть]. Устройством аптек и положением медицинского персонала Возницын мог интересоваться лично, потому что осенью 1693 г. был назначен заведующим Аптекарским приказом; сведения же о военных и гражданских чинах, о дипломатических церемониях и о городском управлении добывал, конечно, по поручению Петра. Возможно, что сам Петр непосредственно дал ему такое поручение еще за границей или уже из Москвы в одном из писем к нему. Возможно, что желание иметь Магдебургское право и сведения о венском городском устройстве было передано П.Б. Возницыну его братом Артемием Возницыным, дьяком Разряда того приказа, в котором, как скоро увидим, сосредоточивалось все дело о проведении городской реформы, причем именно Артемий скреплял бумаги по этому делу и стоял, следовательно, к нему особенно близко[1053]1053
  Из писем Волкова к Возницыну виден ход исполнения его приказа. «Приняв препочтенное и премилостивое твое, государя моего, писание, – пишет он ему из Вены 24 декабря, – присланное в шести статьях дел здешних состоящее, сюда сего числа дошедшее, препокорственно рабски тебе, государю моему, челом бью и всеусердно то к твоему, государя моего, приезду учинить рад и тщание о том полагати буду дненощное. И Стилля те статьи чел и исполнить то он обещался». 28 декабря он пишет: «По присланным от тебя, государя, статьям Стилле непрестанно говорю о исполнении, и он трудится, только права магдебургского сыскать здесь не может, а иные статьи делает с прилежанием». Наконец, Магдебургское право было найдено, и, отвечая на письмо Возницына, в котором тот сверх прежних шести статей дал ему седьмое поручение – разведать еще о военных аптеках в войсках (служилых), Волков 31 декабря ему пишет: «Приняв препочтенное и премилостивое твое, государя моего, писание к хуждшему и недостойному рабу, декабря от 23 писанное, а в 29 день здесь отданное, премного за оное тебе, государю моему милостивому, рабски лице-земно челом бью и по тому твоему повелению в прибавку к прежним шести статьям седьмую о служилых аптеках Стилле я присообщил, и у него, государь, Стилли о тех делех те статьи делаются. В пополнение ведомостей служивого чина есть промышлено печатное описание, а о аптеках письменное уведомление, и право магдебургское купить нашел, книга великая и по всем статьям в готовости к твоему, государя моего, приезду у него будет, толко ту готовость тебе, государю, он, Стилля, хочет сам подать для своей выслуги на немецком языке, а мне с немецкого языка на словенский в переводе отманивается, а сказывает, что перевесть и подлинно растолмачить не умеет, да и диокцыонария (sic!) де словенского у него нет (и то подлинно так), да и дел-де тех много, хотя все за ними сидеть, не перевесть ему будет и в полгода. И я, государь, видя его трусость, учинил ему и подарочек, чтоб он, конечно, о том с прилежанием промышлял. А и напред, государь, того за вести от меня он почтен же. И он ныне в том вящи радение полагает». В письме 11 января сообщалось: «Стил-лю ж, государь, в приказанных делех я понуждаю, и он помалу исправляет. И по се число уже сказывает исправил по статьям о служилых людях и о аптеках всех и к ним принадлежащим. И право мещан венских печатное достал, да и магдебурское надеется промыслить. Только остались у него в трудном промыслу чины владения здешнего и описание приемов посольских, которые дела ведает вышний дворецкой Гарах, и без его ведомости того учинить никто не смеет, а он-де ему еще яко новому не приобчился. Однакож, как возможно то исполнить к приезду вашей вельможности, трудится» (Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 69, л. 65, 70, 71–72, 83, 86).


[Закрыть]. Материалы, добытые Возницыным, о приготовлении которых шла речь в его переписке с Волковым в течение декабря 1698 и января 1699 гг., не поспели в Москву в срок, опоздали к изданию указов о городской реформе 30 января и не могли оказать на эти указы никакого влияния. Самое большее, что они могли быть приняты во внимание впоследствии, при проведении дальнейших стадий реформы. Но все же эти старания достать за границей образцы городского устройства свидетельствуют о том интересе, который проявлялся тогда к вопросу о городском устройстве и к его заграничным образцам.

XXXVI. Указы 30 января 1699 г. Степень участия Петра в их составлении

Начальным моментом реформы следует считать указы 30 января 1699 г. Процесс ее генезиса, предшествовавший этим указам, остается для нас скрытым. Стоит прежде всего обратить внимание на одно, по-видимому, случайное обстоятельство в издании этих указов: они появились в понедельник 30 января, ровно через неделю после указа о гербовом сборе, изданного, как мы знаем, в понедельник же 23 января. Отсюда возникает предположение, не был ли этот день недели в то время назначен для докладов и законодательства по финансовым делам. Необычайна и самая внешняя форма этих законодательных актов, указа о гербовой бумаге, с одной стороны, и указов о городской реформе – с другой. Все эти указы, написанные, как вообще писались именные указы, были закреплены не одним, как это было обыкновенно, а несколькими думными дьяками, а именно: указ о гербовой бумаге семью[1054]1054
  Желябужский. Записки. С. 136.


[Закрыть], а из указов 30 января первый о выборе московских бурмистров – пятью: Никитой Зотовым, Емельяном Украинцевым, Протасьем Никифоровым, Автономом Ивановым, Гаврилой Деревниным, а второй о выборе бурмистров по городам – семью, еще, кроме только что перечисленных, Любимом Домниным и Андреем Виниусом[1055]1055
  Арх. Мин. юст. Белгородск. ст., № 1732, л. 1–7 и 17–20. Указы с подлинными подписями (ср. л. 296). Ср. Дворцовые разряды. Т. IV. С. 482: указ 7 сентября 1689 г. о писании в указах имен двух царей без имени царевны Софьи скрепили пять думных дьяков: Е. Украинцев, Н. Зотов, А. Иванов, Я. Кириллов, Г. Деревнин.


[Закрыть]. Такое новшество не следует ли рассматривать как переходный момент в развитии внешней формы законодательных актов? Раньше царь собственноручно не подписывал указов; именные, т. е. лично им издаваемые, указы, будучи с его слов записаны, скреплялись подписью думного дьяка; впоследствии Петр такие именные указы, от него лично исходившие, станет подписывать своим именем, подобно тому как это делали западноевропейские государи. Вот почему и можно предполагать, что подпись именного указа несколькими думными дьяками была переходной стадией в развитии формы законодательного акта от скрепления одним думным дьяком к собственноручной подписи высочайшего имени.

В самых кратких словах попытаемся передать содержание этих двух указов 30 января. Начнем с указа о выборе бурмистров в Москве[1056]1056
  П. С. З. № 1674.


[Закрыть]. Он обращен к корпорациям Московского посада как высшим – гостям и гостиной сотне, – так и низшим – дворцовым и черным сотням и слободам: «Великий государь указал гостям и гостиные сотни и Кадашевы, и Казенные, и Бронные и дворцовых и конюшенных и иных всех черных сотен и слобод всем посадским и купецким и промышленным людям сказать свой, великого государя, указ». Далее следуют мотивы указа: они, посадские люди, ведомы судом и сборами в разных приказах, и великому государю известно учинилось, что им в их торгах и промыслах от многих приказных волокит чинятся большие убытки и разоренье, так что иные из них от торгов своих и промыслов отбыли и оскудали, и от этого казенным и окладным доходам учинилась недоимка, а неокладным сборам большие недоборы. Поэтому, милосердуя о них, – и далее излагаются цели указа и его основная идея – для того, чтобы им, посадским людям, не было в разных приказах волокиты и убытков и разорения и чтобы великого государя казне – прямым податям – не было недоимки, а косвенным сборам не только не было недобору, но и было бы пополнение, великий государь указал: впредь судом и сборами их, московских посадских людей, в тех приказах, где они были ведомы, не ведать, а ведать – здесь законодатель оставляет узкий круг московского посада и начинает говорить о всем торгово-промышленном населении государства – а ведать всего Московского государства посадских людей бурмистрам.

Указ переходит, далее, к более детальной разработке этой мысли об изъятии посадского населения из ведомства многих приказов и о его самоуправлении через выборных бурмистров, намечая организацию этой выборной коллегии бурмистров, их обязанности, их финансовую и судебную компетенцию и ответственность за них их избирателей, причем видны двойственный характер и двойственное значение московских бурмистров: они выбираются из членов московского посада и ведают московский посад, но они же имеют значение центрального всероссийского органа по управлению городами. Бурмистры выбираются ежегодно и на годовой срок из всех московских корпораций: гостей, гостиной сотни и изо всех сотен и слобод, по скольку человек похотят. Выбирать следует людей добрых и правдивых; одному из этих выборных бурмистров быть у них «в первых, сидеть по месяцу президентом». На обязанности бурмистров возлагается принимать меры, «смотреть и беречь накрепко», чтобы окладные (прямые) сборы собирались без доимки, а таможенные, кабацкие и иные сборы (косвенные) с пополнениями, привлекая к платежу казенных сборов приезжих в Москву торговых людей, а также занимающихся торгами и промыслами московских беломестцев. Для осуществления этого дела бурмистры должны взять из всех приказов ведомости о сборах, и в частности ведомости о московских корпорациях и о поступающих с них платежах. Московские бурмистры принимают окладные подати и неокладные сборы со всех посадов, хранят собранные деньги и выдают их в расход по ассигновкам – «по его, великого государя, указу», отдавая оставшиеся за расходами суммы в приказ Большой казны. Всем приходам и расходам они ведут отчетность, которую должны ежегодно в сентябре по миновании срока своей должности представлять также в Большую казну. Таким образом, ведомство московских бурмистров получало значение центральной всероссийской кассы, куда должны были притекать окладные и неокладные, прямые и косвенные сборы со всех городов государства и откуда должны были идти по ассигновкам свыше ресурсы на разные государственные надобности. Ответственность за исправную деятельность бурмистров по финансовому управлению возлагается на их избирателей: «А буде они, бурмистры, в котором году каких его, великого государя, доходов по окладам не выберут или каких сборов чего не доберут, и то все взять на тех людях на всех, которые их, бурмистров, выберут, вдвое для того, что они, бурмистры, тое доимку учинили за их выбором».

В таких общих чертах намечена в указе деятельность московских бурмистров по финансовому управлению. Другой обязанностью бурмистров должен быть безволокитный и беспристрастный суд над посадскими людьми по всяким их судебным делам: «челобитчиковым», т. е. по частным искам, «расправным», по которым привлекало к ответу государство, и «купецким», так называемым коммерческим процессам. Для отправления правосудия предписывалось выдать им из Разряда Уложенную книгу и списки с новоуказанных статей. Виновных, которые бы «довелись до правежу и наказанья и казни», бурмистры должны подвергать соответствующему наказанию безволокитно и без каких-либо своих прихотей.

Перейдем к другому указу 30 января, касающемуся местных органов. Он также начинается обращением к заинтересованному в реформе населению: «Великий государь указал: во всех городех посадским и всяких чинов купецким и его, великого государя, волостей, сел и деревень промышленным и уездным людям сказать свой, великого государя, указ». В городах, как видим, различены посадские люди от «всяких чинов купецких людей». Посадские люди – это особое потомственное торгово-промышленное сословие; «всяких чинов купецкие люди» – это люди всяких иных сословий, например, крестьяне, служилые люди, занимающиеся торгами или промыслами в городе, явление тогда весьма частое. Не особенно точным кажется сопоставление терминов «великого государя волостей и сел и деревень промышленным и уездным людям». В каком смысле промышленные люди (по признаку занятия) противополагаются уездным людям (по признаку места жительства)? Нельзя ли сопоставление этих терминов понимать так: его, великого государя, волостей, сел и деревень жителям, как имеющим торги и промыслы, так и простым крестьянам? По крайней мере, такое толкование этому месту указа дала действительная жизнь при его применении на практике. Все население черных и дворцовых волостей, сел и деревень, а не одни только торгово-промышленные люди, живущие в этих волостях, селах и деревнях, выбирало бурмистров.

Мотивом реформы законодатель выставляет те притеснения, которые торгово-промышленное население городов и население черных и дворцовых волостей терпит от воеводской администрации – многие воеводские и приказных людей обиды, налоги, поборы и взятки. Приказными людьми в этом случае назывались местные администраторы более низкого ранга, чем воеводы, бывавшие в очень малых городах, в черных и дворцовых волостях, и назначавшиеся из низших слоев служилых людей или же подьячих.

Отличительными особенностями местной реформы сравнительно с центральной, о которой говорил предыдущий указ, были две черты: ее факультативность и ее условность. Реформа центральная – обязательна; реформа местная предоставляется на усмотрение самого местного торгово-промышленного населения. Если это население пожелает, буде посадские и уездные торгово-промышленные люди «похотят» по всем делам финансовым и судебным быть изъятыми из воеводского управления и управляться по этим делам своими выборными в земских избах, то им предоставляется выбирать для этой цели из своей среды людей «добрых и правдивых». Другая отличительная особенность местной реформы – условность – заключалась в том, что право избавиться от воеводской власти и управляться своими выборными в земской избе предоставлялось в случае желания городов не безусловно, не даром. За «милость и призрение великого государя», что они, торгово-промышленные посадские и уездные люди, будут от воевод и приказных людей в обидах, налогах, поборах и взятках свободны, они должны брать на себя обязанность платить окладные (прямые) налоги в двойном против прежнего размере, привозя их сами, без посредства воевод, в Москву, где будут их принимать московские бурмистры. Выше было уже говорено, что обеими этими своими чертами, факультативностью и условностью, реформа 1699 г., вводившая самоуправление торгово-промышленных людей, очень напоминает земскую реформу середины XVI в., которая предоставляла также уездам, городам и волостям право самоуправления под условием повышенных платежей в казну. Итак, если посадские и уездные торгово-промышленные люди «похотят» по финансовым и судебным делам управляться своими выборными и платить окладные доходы вдвое, то пусть выбирают для этого управления из своей среды кого и сколько человек пожелают, двух, трех или больше. Избранных с «выбором за руками», т. е. с избирательным протоколом, скрепленным подписями выборщиков, надлежит присылать в Москву в приказы, где который город ведом. В Москве выборным людям по принятии у них протоколов будут даны грамоты «с прочетом», т. е. грамоты, удостоверяющие их полномочия, которые они должны будут представить для прочтения местной воеводской администрации. Когда будут являться в Москву в соответствующие приказы эти выборные, то о ходе выборов составлять доклад государю, в который вносить также сведения об окладных доходах, что прежде платили и что впредь платить доведется; этот пункт свидетельствует о том усиленном интересе, который выказывал к реформе сам Петр. В конце указа находим предписания, имеющие значение технических подробностей относительно его обнародования: из Разряда, откуда выходит указ, сообщить его грамотами воеводам городов, ведомых в Разряде, и памятями в другие приказы, в которых ведомы остальные города, для посылки таких же грамот воеводам.

Таково в общих чертах содержание обоих законодательных актов 30 января. Уже при первом чтении их видно, что это не какие-либо развитые и детально разработанные уставные положения; это не более как наброски, лишь в самых общих, и довольно неопределенных линиях наметившие неясные и колеблющиеся контуры будущих учреждений. Изъятие торгово-промышленных людей в городах и черносошного крестьянства в деревнях из ведомства воеводской власти, объединение ведомства их вместо многих приказов под ведомством московских бурмистров; в городах и государевых волостях, которые пожелают под условием двойного платежа прямых налогов, самоуправление торгово-промышленных людей и крестьян в виде выборных, которые, заседая в земской избе, заменяют для посадского и волостного населения власть воеводы, ведают их по тем финансовым и судебным делам, по которым прежде их ведал воевода; в Москве – коллегия бурмистров, избранная корпорациями московского посада, ведающая посадское население Москвы как местный орган и в то же время имеющая значение центрального Объединяющего органа для всего торгово-промышленного населения государства, заменяющего собой многие прежние приказы, – таковы приблизительные очертания новых учреждений. Но в указах 30 января, при всем их многословии, пожалуй, все же гораздо меньше сказанного, чем недоговоренного, больше неясного, чем отчетливого и определенного. В них много недомолвок и немало противоречий. В Москве избираются бурмистры, но то учреждение, которое они составляют, не получило еще в указе никакого названия; можно думать, что эта группа бурмистров еще и не мыслилась законодателем в момент издания указа как некоторая коллегия, как оформленное учреждение. Точно так же выборные в городах не обозначены пока никаким специальным названием, – просто именуются мирскими выборными людьми; они стали называться бурмистрами уже потом. Срок службы московских бурмистров указан годовой; срок службы местных выборных не обозначен. Не указан срок вступления новых учреждений в действие. Речь в первом указе идет о московских посадских людях; но затем законодатель заговаривает об отношении московских бурмистров к торгово-промышленным людям всего государства. Неясно обозначение сельского населения, втягиваемого в реформу: «его великого государя волости, села и деревни» – какие волости, села и деревни называются здесь «его великого государя», черные, т. е. государственные, или также и дворцовые? Отношение местных органов самоуправления – земских изб – к центральному не развито и остается в значительной мере неясным и неопределенным. Введение новых местных органов самоуправления факультативно, предоставлено на волю населения городов и некоторых разрядов сельского населения; но не устанавливается, как быть с теми городами, которые не пожелают освобождаться от власти воевод, а предпочли бы оставаться по-прежнему под воеводским управлением, кому в этих случаях будут подчиняться воеводы: московским ли бурмистрам или по-прежнему приказам, ведающим города, нарушая, таким образом, идею объединения торгово-промышленного населения в ведомстве одного центрального органа. Возможно, что законодатель, проводя факультативность реформы, в то же время не представлял себе случаев отказа от нее на практике. Неясно далее и самое подчинение московским бурмистрам земских изб тех городов, которые пожелали бы ввести реформу. У московских бурмистров – центральная касса, куда местные мирские выборные люди свозят ежегодно местные сборы; но в какой степени местные выборные подчинены московским бурмистрам и ответственны перед ними, не установлено.

Иерархическое отношение между новыми органами местного самоуправления и московскими бурмистрами в финансовом управлении еще кое-как намечено и выражается, по крайней мере, в самом привозе местных сумм в центральную кассу. Иерархии судебной законодатель совсем не коснулся. Суд над провинциальными посадскими людьми производится в местных земских избах; суд над московскими посадскими людьми производят московские бурмистры. Но становится ли центральный орган – московские бурмистры – высшей судебной инстанцией по отношению к местным земским избам и идет ли к ним перенос судебных дел из местных земских изб, не сказано, а если не к ним, то куда же такой перенос дел должен направляться? Нет ни слова о том, сохраняются ли в посадах прежние органы самоуправления: посадские сходы и земские старосты, и если сохраняются, то каково должно быть их взаимоотношение с новыми. Не сказано также ничего о прежних «верных» органах, заведовавших сборами, таможенных и кабацких головах, остаются ли они, и если да, то в какие отношения становятся к выборным людям, заседающим в земских избах; этот вопрос будет решаться впоследствии. Словом, видно, что законодатель стремился в указах 30 января набросать лишь основные идеи реформы и мало интересовался второстепенными подробностями, вопросы о которых должны были неизбежно возникать с первых же шагов при осуществлении реформы; но вопросы эти, видимо, не приходили на мысль законодателю в момент составления закона.

Не сохранилось документальных данных, которые позволяли бы получить представление о том, как вырабатывался текст указов 30 января. Текст этот в столбце Разрядного приказа, в котором сосредоточено производство по введению городской реформы, находится в беловом виде, в окончательной редакции. Черновиков и каких-либо первоначальных редакций там нет, так что городская реформа 1699 г., общая связь которой с мероприятиями второй половины XVII в., относящимися до города, для нас является столь ясной и несомненной, в стадии своей ближайшей непосредственной подготовки остается для нас пока закрытой. Неизвестно, кто являлся ближайшим советником или советниками Петра в этом деле. Можно ставить вопрос о том, насколько инициатива этого дела принадлежала ему самому, насколько в ней участвовали окружавшие его лица. Из того, что учреждением, откуда вышли указы 30 января и которому поручено было осуществление этих указов в действительности, был Разряд, можно предполагать активную роль в подготовке реформы управлявшего тогда Разрядом боярина Т.Н. Стрешнева или кого-либо из его ближайших подчиненных. Равным образом неизвестно документально, как протекала эта подготовка указов, как и кем обсуждались и решались возникавшие при обсуждении вопросы, привлекались ли к обсуждению в Разряде высшие представители и привычные руководители торгово-промышленного населения – гости. Здесь все в области предположений. Как составлялся самый текст указов? Нельзя вовсе думать, что текст этот был написан или продиктован самим Петром, как это бывало впоследствии со многими другими указами: не его слог, не его манера, нет этих составляющих непременную принадлежность собственных его указов мотивировок, начинающихся любимой его частицей «понеже», нет его оригинальных выражений, с которыми мы сталкиваемся, например, уже в его записке о кораблестроении, слишком много подробностей и мелочей, которые едва ли могли входить в его сознание. Нельзя также думать, что текст указов выработан или, по крайней мере, подготовлен какой-либо специально для этого сформированной комиссией гостей.