Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

LVI. Третья конференция

«Московит имел две конференции, – доносил венецианскому правительству Рудзини, – и после первой был внезапно у меня[1316]1316
  Он был у Рудзини 10 ноября (Пам. дипл. сношений, IX, 261).


[Закрыть], чтобы сообщить мне о происшедшем на ней. Он согласился на посредничество, приняв во внимание прием, оказанный царю в Голландии и в Англии, и признал за основание «uti possidetis», хотя и присоединил просьбу о крепости Керчь, чтобы воспрепятствовать набегам татар, на что встретил отрицательный ответ… Ему была предъявлена просьба о том ежегодном взносе, который, говорят, Московия платила татарам, и это он отклонял с должным презрением»[1317]1317
  Шмурло. Сборник документов, депеша 15, 25 ноября.


[Закрыть]. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, на которой оно остановилось, и как-нибудь поколебать турок, Возницын сделал попытку прибегнуть к содействию цесарцев и посредников, которых он посетил и с которыми беседовал в следующие после второго съезда дни, 13 и 14 ноября. Попытка эта кончилась неудачей. Цесарцы в ответ на его жалобы по поводу листа Кинского и на его просьбу поддержать его и заявить туркам, что если они не оставят вопроса о днепровских городках, то и они, цесарцы, мириться с ними не будут, – просьбу более чем наивную, – рассердились и «сердитуя говорили, чтоб он им таких слов не говорил. Естли-де не хочет мириться, кто его насилу заставливает? А в их миру для чего он указывает?»[1318]1318
  Пам. дипл. сношений, IX, 266–267.


[Закрыть]

Не более успеха имел и разговор с посредниками. Возницын старался воздействовать на них двумя приемами. Во-первых, убеждением; говорил с ними часа с три, жаловался на лист Кинского, изложил пространно, по каким просьбам государь вошел в союз, и какая от того произошла союзникам польза, и как турки стали податливее к миру; во-вторых, жаловался на то, что основание мира («uti possidetis») цесарцы установили без предварительного совета с государем, и в заключение объявил последним («остатным») словом, что, хотя бы все союзные его оставили, он все же на уступку в вопросе о городках не согласится. Посредники задали вопрос: согласится ли он на очищение городков, хотя бы даже и не всех, если за русскими будет оставлен Азов, на что Возницын решительно ответил, что не согласится «свалить ни единого камня». Посредники стали интересоваться подробностями об Азове и днепровских городках. Возницын говорил, что Азов – «город великой и укреплен многими крепостьми и людьми», а относительно городков разъяснил, что они имеют значение преграды от татарских набегов на московское, цесарское и польское государства, что они – «предстение всем християнским государям… от татар. И посредники сказали: слышали-де и они, что визирь говорил: напрасно-де у нас Азов пропал, надобно-де было ему самому (визирю) тогда быть там». Затем спрашивали о перемирии: какого желает? Посол ответил, что он пожелал перемирия, видя многие трудности к заключению мира, пускай ныне будет малое перемирие, а мир впредь не уйдет. Посредники заметили: то дело не наше, мы полномочные послы и взялись за мир, а кто не хочет – «мы тому не винны», т. е. не наша вина. В заключение разговора они, отделываясь общими фразами, обещали радеть, «как бы к доброму окончанию всех привесть», о его желаниях, направленных к дружбе, передать туркам, какой последует ответ, ему сообщить. «И потом встали», – заканчивает Возницын описание этого разговора. Здесь он пустил в ход второй прием своего воздействия. «Я им, оговорясь, искусно донес: вижу, что они труждаются для общего добра всему христианству… и я не для дела, но для любви их к себе и для нынешнего зимнего времени челом бью им по шубе соболье, а что к ним доселе того не учинил и того я учинити не дерзнул, не смея без совету их». Прием, однако, не достиг цели; посредники затруднились принять подарок до выяснения результатов дела. «И посредники благодарствовали и говорили, чтоб я им того учинити поумедлил, покаместа дела наши лицо свое покажут и к лутчему поведению если придут. Тогда я сказал: буди по их воле, а они б имели меня за своего должника. И с тем поехал»[1319]1319
  Пам. дипл. сношений, IX, 272–274, 289–290.


[Закрыть].

Под влиянием этих неудач московский посол в этот момент крайне мрачно смотрел на вещи: распад союза и продолжение отдельной войны Московского государства с Турцией представлялись ему неизбежными, и он давал Москве совет не ослаблять военных приготовлений. Отвечая 18 ноября на только что полученное письмо Петра от 30 сентября, в котором давались какие-то указания «о крымском деле», и обещая по этим указаниям поступать, он пишет далее, что с турецкой стороны «трудность неначаемая простерта, также… и с нашей к ним. Бог ведает, за тем за всем состоитца ли мир, а на краткое перемирье отнюдь позволити не хотят». Союзные послы говорят ему, что они свои дела кончают, будут его ждать; но, если он проявит упорство, они его оставят, «и, естли турки при том же намерении стоять станут, то едва с ними мир будет; того ради не надобно в военном приготовлении оплошки иметь, понеже неприятель сильно простиратися будет». Закончить же невыгодный мир с отдачей Азова, днепровских городков и с уплатой дани Крыму успеть всегда можно. В заключение письма Возницын, может быть, впервые открывал Петру широкие перспективы движения среди единоверных славянских народов на Балканском полуострове, воинственно настроенных и не желающих мира, – только бы русским дойти до Дуная. Так, кажется, надо понимать его заключительную фразу: «и естли б дойтить до Дуная, не токмо тысячи, но и тьмы нашего народа и языка, и веры, и все миру не желают». Предвидя возможность остаться после конгресса в войне с турками, он в особой коротенькой записке от того же 18 ноября к Ф.А. Головину проводит мысль о союзе с Бранденбургом и Данией, направленном против Швеции и Польши, которые станут нам опасны, если продолжится война с Турцией. «Если останемся с турки в войне, надобно опасаться поляков и шведов, которые всегда ищут на нас беды и смотрят времени. Того ради, дондеже время есть, с курфистром бранденбургским и с датским королем не взять ли какого союза?»[1320]1320
  Там же, 275–276, 292.


[Закрыть]

Не встретив поддержки ни у цесарцев, ни у посредников, Возницын вновь прибег к тому средству, с которого начал: к тайным сношениям с Маврокордато. 20 ноября он послал к нему доктора Посникова спросить его, «чтоб он по старому к нему (Возницыну) приятству сказал ему истину: желают ли они (турки) с его царским величеством быть в миру и на чем?» Маврокордато, поклявшись, отвечал, что султан более, чем с кем-либо другим, желает быть в мире с царем, уступает ему Азов и предоставит крымскому хану договариваться отдельно, но поднепровских городов уступить ни в каком случае не может. В ответ на посылку Посникова Маврокордато в тот же день прислал к Возницыну своего священника, который, повторив это заявление, еще прибавил, что «Маврокордат – в великом сетовании и печали и непрестанно плачет для того: естли с царским величеством миру не учинится, то турки велие гонение на святые церкви и на христиан, под властию их сущих, воздвигнут». Есть опасность, как бы они со злобы своей не убили патриархов и прочих духовных лиц, потому что они будут думать, что царь не заключил мира с султаном по соглашению с ними, православными; а турки всегда христиан подозревают и им не верят. Это заявление имело целью затронуть религиозное чувство Возницына и напугать его опасностью, грозящей христианам в Турции в случае неудачи переговоров[1321]1321
  Пам. дипл. сношений, IX, 293–294.


[Закрыть]. Оно, кажется, достигло цели.

Как бы то, впрочем, ни было, эти тайные сношения с Маврокордато повели к возобновлению и открытых переговоров. 21 ноября Возницын обратился с просьбой к посредникам об устройстве нового съезда с турками, с тем чтобы ему, приехав на съезд поранее, предварительно до прибытия турок еще раз переговорить с посредниками. Посредники назначили съезд на следующий же день, пригласив Возницына приехать в восьмом часу утра. Явившись в назначенное время и застав лорда Пэджета и Колерса в светлице, где обыкновенно происходили съезды, Возницын в течение более полутора часов говорил с ними «о настоящих делех и о поднепровских городах». Посредники увещевали его прийти к соглашению с турками, не пропуская времени; потом турки уже не будут так склонны к миру. Об этом они ему объявляют по совести христианской душой, потому что и они – христиане. После разговора о делах сидели, дожидаясь турецких послов, беседуя о пребывании московского царя в Англии и Голландии и «о иных разных вещах». Когда появились турецкие послы, после предварительных заявлений с той и с другой стороны о том, чтобы вести дело чистосердечно с намерением довести его до конца, Возницын, «оговорясь о поднепровских городах», вновь заявил, что его государь никоторыми мерами на очищение тех городов не согласен, потому что те города его государству и иным многим государствам «предстение (защита) от татар». «А то им самим ведомо, что татары – люди непостоянные и обыкли они жить воровством своим, и того ради те городы надобно держать, чтоб им не так свободно было, переправливаяся Днепр, приходить неначаянными своими изгоны к… украинным городам, к Киеву и к иным, также и на польское государство». Турецкие послы держатся так крепко за эти города не для своей пользы, а по наговору крымского хана, а крымский хан то хочет получить по своему злонравию из корыстных побуждений, чтобы обогащаться полоном. Турки в ответ говорили, что они сами знают, что зло и нарушение мира в татарах, но обещаются, заключив мир, сдерживать их, взять их в руки не по-прежнему и сделать их мирным и земледельческим народом: «отставя саблю, заставят их плуг тянуть». Далее они пояснили, что днепровские городки им нужны для непрерывности пути по владениям султана: через Волошскую землю и белгородских (между Бугом и Днестром) и очаковских татар за Днепр до Крыма и из Крыма до Анатолии. Путь по этим местам прежде шел все по владениям султана, теперь же, когда городки в низовьях Днепра оказались в руках Москвы, путь этот «теми городками прерван». Султаново величество хочет очищения этих городов не по иной какой причине, как только для непрерывности пути – «а уж-де пускай его царское величество владеет Азовом. Хотя то место великое и славное, однако, они ныне того запросу отступают». Таким образом, официально с турецкой стороны было заявлено об отказе от Азова. Возницын по вопросу о татарских набегах возражал, что унятие татар – в воле султана; добро, что они такое унятие обещают, но пусть изволят попомнить прежний мирный договор, заключенный с ним же, Возницыным, чему свидетель и сам Маврокордато; там не только словами, но и грамотой султановой утверждено было обязательство об унятии татар, однако они «в загоны ходят, и села и деревни разоряют и людей в полон емлют», во многих случаях даже без ведома хана. Государь писал об этом во многих грамотах султану и управы на них просил, однако никакого удовлетворения не получил. По вопросу о непрерывности пути Возницын уверял, что по заключении мира послам, купцам и прочим проезжающим людям, имеющим проезжие грамоты, проезд дан будет вольный и безопасный со всяким вспоможением. В ответ на отказ турок от Азова Возницын заявил об отказе «для его салтанова величества любви» от Керчи, которую царь просил для покрытия убытков, причиненных татарами. Турки заявление Возницына об отказе встретили с иронией: что он уступает то, чего у него в руках нет?

и что им то от него за подарок? надобно уступить им то, чего они просят, т. е. днепровские городки. Царю в тех городках что за интерес? Живут там казаки, вольница, и городок малый, и такого честного миpa из-за такой безделицы упускать ненадобно, и, конечно, «надобно их испразднить и в первом состоянии (им) быть». На вопрос Возницына, чтo они подразумевают под «первым состоянием», чтобы они объяснили ему «светло» (ясно), турки сказали, что султаново величество будет держать городок и посадит в нем самых добрых и миролюбивых людей. Возницын возразил, что там не один городок, а четыре, на что турки заметили, что эти городки так малы, что они считают их за один – «то все малое почитают они за одно». «И говоря о том много, – продолжает «Статейный список», – великой и полномочной посол сказал, что никоторыми меры уступки тем городом не будет, и хотя ему с ними год говорить, то тож будет, и они б изволили помыслить и ему совершенное свое намерение объявить. И турские послы говорили: что-де делать? они не знают, как больше того и склоннее к миру приступить», и тоже, в свою очередь, «последним словом подтвердили, что без отдачи тех городков они мириться не будут, и, говоря о том много, розъехались»[1322]1322
  Пам. дипл. сношений, IX, 295–299, 300–306.


[Закрыть].

LVII. Свидание Возницына с Маврокордато. Четвертая конференция

Донося в Москву Л.К. Нарышкину в недельной записке от 25 ноября о третьем съезде с турками и о разговоре после съезда с цесарскими и с венецианским послами, побуждавшими его не медлить заключением мира и предупреждавшими, что, если он склонности к миру не покажет, они не станут его дожидаться и заключат свои договоры, – донося обо всем этом и вновь описывая тяжелые внешние условия, в которых протекал конгресс, Возницын начинает жаловаться на недостаточность данных ему инструкций. «Стоим в степи, – пишет он, – в людских и в конских кормех и в дровах скудость безмерная и купить не добывают; что и было и то… стравлено. А пришло время самое зимнее, и стужа и нужа большая и затем для одного такой крайней нужи одва терпеть будут, а наипаче турские послы», т. е. дожидаться его одного, если он замедлит миром, союзники и турки не будут. «И турки, будучие при них (т. е. турецких послах), иные разбежались, а янычар всех до одного отпустили, а иные беспрестанно просятся. И говорят простолюдины турки послом своим и во всем народе, и на съезжем месте, что я сам мириться не хочу и другим не велю. И просятся у послов своих, чтобы они их всех отпустили ко мне, а они будут мне бить челом со слезами, чтоб я помирился и немцом не запрещал и тем бы их отселе свободных учинил. Я мыслю чтоб вместо челобитья, пришед, не убили; караулу нет; живу на поле только человеках в десяти, а иных всех за стужею отпустил в Петр-Варадын». Все эти тяжелые окружающие условия, как равно и уговоры других союзников, откровенные их признания, что они ждать не будут, заключат мир, бросят Возницына одного и уедут, не колебали твердости связанного царским повелением московского посла. «Мне без указу государева, – пишет он, – на ту отдачу городов трудно поступить и невозможно, потому что сам мне изволил приказывать имянно, что мне турком ничего не уступать». Сверх этого устного повеления, данного еще в Вене и, может быть, кратко еще подтвержденного двумя письмами царя: от 31 августа и от 30 сентября, Возницын не имел никаких дальнейших инструкций, достаточно гибких и растяжимых, чтобы предусмотреть различные возможности в ходе переговоров: «А сверх того иными указами никакими я не определен, хотя я о том и не в одну пору писал». И вот ввиду отсутствия таких инструкций он приходит к мысли, если турки от своих требований не откажутся, просить у союзников и у турок отсрочки на десять недель, для того чтобы списаться с Москвой для получения оттуда указа[1323]1323
  Пам. дипл. сношений, IX, 300–308.


[Закрыть].

Плохо, однако, надеясь на получение отсрочки для переписки с Москвой, Возницын пришел к другой мысли: подписать трактат о перемирии, в котором спорная статья о границах, не получив окончательного утверждения, была бы отложена ad referendum, как говорят дипломаты, т. е. представлена на разрешение в Москву и затем впоследствии при ратификации договора подтверждена через особое посольство. В этом смысле он составил новый проект трактата с турками, текст которого по переводе его на латинский язык предложил для прочтения цесарским и венецианскому послам, а затем и посредникам. В этом проекте 25 ноября есть значительные отличия от рассмотренного нами выше проекта 23 октября[1324]1324
  Пам. дипл. сношений, IX, 204–208.


[Закрыть]. Первые две статьи старого проекта: о форме мирных отношений и об «основании», в новом проекте слиты в одну, где идет речь уже не о вечном мире, а только о срочном перемирии, причем срок его в проекте не указан и в тексте для написания числа лет, на которое перемирие будет заключено, оставлен пробел. Перемирие заключается на принятом основании «как кто владеет». Выкинута совсем третья статья прежнего проекта, где содержалось ранее требование Керчи, которую, как мы только что видели, Возницын «уступил» туркам на третьем съезде в ответ на уступку с их стороны Азова.

Вместо этой третьей статьи о Керчи введена новая третья статья о границах; она гласит следующее: «А что его салтанова величества полномочные послы говорили мне… о разводе земель и о постановлении границ, на что я, не имея его царского величества указу и полной на то мочи и не ведая подлинно тамошних мест и урочищ, принял то на доношение (ad referendum) к великому государю своему… по которому моему доношению его царское величество повелит послом своим, которые посланы будут к его салтанову величеству для принятия на сей договор подтверждающей его салтанова величества грамоты, о том говорить и пристойное постановление чинить». Когда Возницын сообщил этот свой проект цесарцам и Рудзини, им бросилось в глаза противоречие между третьей статьей и первой. В первой он принимал основание «uti possidetis», в третьей – отдалялся от него, отказываясь установить границы на конгрессе[1325]1325
  Шмуpло. Сборник документов, № 723.


[Закрыть]. Но быть может, эту статью надо рассматривать как попытку открыть выход из того положения, которое создалось упорством обеих сторон: турок, не хотевших мириться без разорения городков, и Возницына, не хотевшего на это разорение соглашаться. С его точки зрения вопрос о днепровских городках предопределен был принятым основанием «uti possidetis»; но в Москве могли, не жертвуя своим достоинством, в случае надобности подвести его под статью о границах и согласиться на очищение городков в виде исправления границ. Дальнейшие статьи об удержании крымского хана, очаковских и белгородских татар, черкесов и кубанцев от набегов, о размере пленных, о свободе взаимных торговых сношений, о пребывании гроба Господня в Иерусалиме под властью иерусалимского патриарха, о свободе вероисповедания православных во владениях султана, об обещании нерушимо сохранять договор – все эти статьи включены и в новый проект, но в более краткой и простой редакции сравнительно с прежней. В статью о ратификации внесено некоторое изменение, заключающееся в том, что посольства, отправленные с обеих сторон для принятия подтверждающих грамот, должны встретиться на дороге, русские остановиться в Азове, турецкие в Керчи и затем, списавшись между собой, продолжать дальнейший путь[1326]1326
  Пам. дипл. сношений, IX, 308–314.


[Закрыть]. Одновременно с новым проектом договора Возницын составил чертеж днепровских городков, который и был им отправлен к посредникам вместе с проектом договора.

Посредники пригласили его на свидание с ними 30 ноября в тот же конференц-дом, где были и съезды с турками, в ту же светлицу. «И как я к ним вошел, – рассказывает он в посланной в Москву Л.К. Нарышкину недельной записке за 25 ноября – 2 декабря, – и на стольце лежала у них карта черноморская и спрашивали меня по ней о всех местах, оговорясь, чтобы я не имел себе то за истязание (допрос), токмо они хотят ведать для лутчего согласия. Тогда я, зная ту карту, сказывал им о всем подлинно, и что так, и что не так. Они мне говорили и твердили все о поднепрских городах, что путь прегражден турком и татаром. Я им на то отвещевал: несть преграждения, что и сего лета турской паша в 20 000 переправился из Очакова до Крыму. Они сказали, что то силою учинено. Я отвещевал: егда мир будет, тогда спокойно безо всякого опасения переезжати имеют. Говоря о том много, часа с два, сказали мне, что и турские послы тотчас будут». Возницын возразил, сказав, что он прежде желает знать ответ турок на его новый проект, а не получив этого ответа, разговаривать ему с турками не о чем. Посредники объявили ему, что проект ими туркам был послан и турки сами будут с ним говорить, и долго уговаривали его не отказываться от этого разговора, убеждая его, «толкуя фундамент, что он таков быти подобает, с каким он разумом постановлен и как его прияли прочие государи». А тем временем посылали за турецкими послами. «И по некоем времени сказали мне, что турской посол рейз-эфенди остался на стану, а другой – Маврокордат приехал и стоит в сенях, и чтоб я учинил граждански, восхотел с ним видеться. Тогда я сказал им: буду по их воле. Они дали знать тому Маврокордату, которой тотчас вшед, поздравя, сел на своем месте. Тогда я с ним стерся (sic!) разным согласительством[1327]1327
  В изложении «Статейного списка»: «говорил разным соглаголствованием».


[Закрыть], иные трудности отставя, все о поднепровских городах; уже приводил меня к тому, дабы тое трудность, описав имянно, отложить до посольства, которое имело быть к салтану для подтвержденных грамот. И я ему отвещал: лутче нам все разрешить ныне, нежели что злое отставлять впредь; и в том ему отказал впрямь, что царское величество, государь мой, об отдаче тех городов как ныне не намерен, так и впредь не мыслит. Посредники глубоко молчали, также и Маврокордат, оцепенев, сидел, яко изумленный. Потом вопросил меня: что будет далей? Я ему сказал: естли не помиримся – война. Он мне отвещал: не надобно того, надобно мыслить способу или такой точки, которая б была знаком к миру. Я ему сказал, что я того желаю и ничего у них не прошу, а мирюся на том, кто чем владеет». Маврокордато отвечал «пространно», заявив, что им без тех городков быть отнюдь невозможно, и предложил, оставив этот вопрос, перейти к разговору о краткосрочном перемирии, о том, чтобы заключить «малое перемирие», или армистицыум, т. е. унятие на некоторое время оружия. Тогда Возницын, ранее сам предлагавший такой исход, стал возражать, что ему это сделать будет убыточно: он заключит «мирок», т. е. короткое перемирие, а другие, воспользовавшись этим, заключат «целый мир». «А как я такого миру не сделаю, то и другие не помирятся». На это Маврокордат, рассмеявшись, сказал, что он не как посол, «токмо как единой мне древней друг и искренней брат и приятель христианскою душою объявляет, чтоб я не блазнился и в союзных своих, что они не оставят, надежды не имел; уже они дела свои все окончали и дали мне только время на некоторые дни и оставят нас». Возницын протестовал против такого заявления, говоря: «невозможно им того учинить и не надеюсь того от них». Но Маврокордато вторично, уверяя московского посла в своей дружбе, сообщил ему по секрету, что союзники говорили туркам, что оставят его, и приводили ту причину, что московиты постановленный от цесаря и от посредников фундамент не так приемлют, как они. Возницын, прося Маврокордато не гневаться на него, заявил, что великий государь крайне желает быть с султаном в мире, но что если за какими трудностями мир не состоится и союзные нас покинут, то государь не испытает никакого страха и может вести войну один. «И Маврокордат говорил, – продолжает далее в своем отчете об этом разговоре Возницын, – что они то сами знают, что государь великой и сильной и наперед сего одни мы с ними в войне пребывали. И потом все молчали. Он вопросил меня: не изволю ли я, дабы приехал рейз-эфенди? Я сказал: то не в моей воле, в воле его и господ посредников, – только я то объявляю, что я не токмо города уступить, и единого камня свалить не могу; и естли воля на предложенные мои статьи, что по них учинить мир, я желаю видеть господина рейз-эфенди и с ними хотя сего дни дело свое совершить. Он сказал мне: никако же без уступки городов. Я ему отвещал, чтоб о сем болши не изволил говорить, понеже учинен праведной ответ. Потом паки молчали. Он еще вопросил меня: что еще дале будет? Я ему от-вещал: естли с вашей стороны та трудность отложена не может быти, пожалуй прости, болши мне того нечего делать. И встал. Он паки просил меня, чтоб я посидел еще, и почал говорить многую гисторию, выводя древнюю дружбу, и что ныне Порта Оттоманская желает быти лутче иных с его царским величеством в дружбе и в миру, и чтоб я хотя уже совершенного миру или на довольные лета перемирья и не учиню, то б учинил с ними армистицыум. Я отвещал: лутче нам друг друга знать дружбу или недружбу ныне, нежели впредь отлагать. Посредники сидя только головами кивали, а ничего не говорили. Потом встали. И Маврокордат говорил, что он со мною не прощается, также и рейзэфенди приказал ему, что он, не видевшись со мною, не розъедется, и еще надобно сыскивать всякого способу, как бы обновить между обоими великими государи дружбу, и еще желают со мною видетись не единократно. Я ему отвещал на то, что я от приятства их не отступаю и желаю всегда по их воле пребывать и видаться с ними и говорить и о согласии радеть со усердием хощу. И так, простясь, розъехались»[1328]1328
  Пам. дипл. сношений, IX, 322–327.


[Закрыть].

Услыхав в этом разговоре 30 ноября от Маврокордато весть о том, что союзники дела свои окончили и готовы подписать договоры, покидая русских, Возницын для проверки этого сообщения на другой день имел беседу с венецианским послом, причем начал с того, что выдал сообщенное ему Маврокордато по секрету известие о намерении союзников покинуть русских. Рудзини, по словам Возницына, в ответ процедил сквозь зубы, что, может быть, турки это слышали от кого-нибудь другого, а он своего намерения никому не объявлял. «Он мне отвещал на то скрозь зубов, – пишет Возницын, – что нечто турки от иных слышали, а не от него, а он-де намерения своего еще никому в том не объявлял. И я его спросил, без церемонии, чтоб он мне истину сказал: если турки удовольствуют их, а нас нет, они, оставя нас, помирятся ль с ними? Он, прижав перст ко устам, помолчав, отвещал мне: приятственной случай и дружба велика его царского величества с Речью Посполитою их (т. е. с Венецианской республикой) понудила его правду мне сказать, естли другие к миру приступят, и им остаться нельзя и одним им пребыть в войне невозможно. Я ему молвил: не одним, с нами! Он молчал и против того ничего не молвил». Многозначительно умалчивая о продолжении войны турками в союзе только с одной Москвой, Рудзини на прощание в заключение разговора посоветовал Возницыну остерегаться цесарцев и поляка, уже кончающих свои дела с турками – «близко конца их дело»[1329]1329
  Пам. дипл. сношений, IX, 327–328.


[Закрыть]. Из пересылки с поляком действительно выяснилось, что он, уладив спорные вопросы, достиг соглашения с турками: турки уступили Каменец и отказались от требования дани крымскому хану, а вопрос о находившейся в Каменце артиллерии решено было отложить до будущего посольства[1330]1330
  Там же, 328–329, 331–333.


[Закрыть]. «Цесарские послы молчат, – пишет Возницын далее в той же недельной записке, – только слышу, что уже свои договоры на турское письмо толмачат», т. е. договор составили и переводят его на турецкий язык. Когда Возницын попытался напомнить им через доктора Посникова о союзных обязательствах, они резко заявили, что очень удивляются, что у цесаря с царем остается лишь один год до срока союза, а он, московский посол, заставляет их воевать еще пятьдесят лет, а им далее войны вести нельзя, потому что вели войну шестнадцать лет с великими расходами[1331]1331
  Там же, 330.


[Закрыть]. Положение Возницына достигло крайней степени трудности. Турки по вопросу о днепровских городках оставались непреклонны. Союзники, войдя в тайное соглашение с турками и даже побуждая турок продолжать с ними войну, – теперь собирались покинуть его, кончали свои дела и заявляли, что далее вести войны не будут и предоставят русским вести ее одним. Но связанный приказом Петра Возницын оставался непреклонен, и сильнее прежнего, когда переговоры уперлись в тупик, он чувствовал отсутствие инструкций, которые помогли бы ему найти выход из положения, и всю ту ответственность, которая на нем тяготела, если бы Россия осталась одна в войне с Турцией. Отсюда его жалобы на неприсылку инструкций из Москвы и даже на неполучение ответов на письма. «Прошу милости, – пишет он Л.К. Нарышкину в той же недельной записке, – изволишь о сем о всем донести великого государя и его, государев, указ исходатайствовать, а именно о тех поднепрских городах и границах от Азова и от Очакова, и о даче хану казны, и о всем состоянии того с турки и татары миру. Я с своей великой трудности и печали дерзаю донести: во истину, государь, надобно было и преже сего и без моего доношения о всех сих настоящих трудностях помыслив и рассудя накрепко, ему, великому государю, донести, и меня не единократно разными способами или статьями удовольствовать; а то не токмо каким указом или на что рассуждением определен, но и на мои писма ни на которое ответу нет. Сами изволте милостиво рассудить, что я труждаюся не в своем токмо, в общем его, государеве, деле, и одною бедною головою как могу делать? Помириться с уступкою тех городов – беда, а остаться в войне одним – и то, кажется, не прибыль. А то уже видимо, что все оставляют! Однакож я без указу тех городов уступить не смею: нечто только положить на волю Божию. Буде не дадут на описку (т. е. на сношение с Москвой) и ждать совершенно не похотят, помышлю о учинении не малое перемирье, буде к тому турки покажут пристойную склонность»[1332]1332
  Пам. дипл. сношений, IX, 329–330.


[Закрыть].

Итак, единственным выходом из затруднения Возницыну казалось заключение краткосрочного перемирия. Как показывал ему только что приведенный разговор с Маврокордато, и турки начали склоняться к той же мысли о кратком перемирии. Эта уступка турок и была положительным результатом свидания и беседы с Маврокордато 30 ноября. Таким образом, в самый критический момент переговоров, когда обе стороны, казалось, безнадежно уперлись на своих позициях, твердость и непреклонность Возницына преодолели упорство турок. Ему удалось пробить в их упорстве как бы брешь, которую надо было теперь расширять и добиться окончательно их согласия на перемирие. 3 декабря был послан к Маврокордато Посников спросить, есть ли у них, турок, какая склонность к миру. Маврокордато ответил, что он христианин и единоверный и говорит истинно, что турки без отдачи днепровских городков мира не заключат; но что он для «унятия крови христианской» и для облегчения участи пленных уговорил рейс-ефенди на малое перемирие, о чем прежде тот не хотел и слышать. Пусть только Возницын поспешит с заключением такого перемирия. Цесарский и польский договоры уже готовы; с цесарцами дело остановилось только за возвращением из Вены графа Марсилия, посланного туда уже две недели тому назад за подтвержденной грамотой от цесаря[1333]1333
  Пам. дипл. сношений, IX, 333–334.


[Закрыть].

Итак, турки соглашались на малое перемирие, и Возницыну оставалось только ухватиться за это согласие, что он и сделал. Рассылая союзникам ноты с безнадежной просьбой отложить дело на десять недель, пока он снесется с Москвой, вызвавшие немедленно же, хотя и прикрытые комплиментами, но категорически отрицательные ответы с указаниями на вред, который причинит всему христианству такая проволочка[1334]1334
  Там же, 334–349, 373: «И против того моего листа цесарские и венецианской посол отписали толко конплемент, а дела и отповеди ничего не писали, а полской написал:…ждать десяти недель и своего договору унимать не хощет».


[Закрыть], он 7 декабря вновь отправил Посникова к Маврокордато условиться предварительно о малом перемирии: «…каким они образом на то малое перемирье позволяют и на многие ль годы?», и с просьбой о новом съезде. Маврокордато ответил на эти вопросы письмом, в котором предлагал перемирие на два года со взаимным обязательством унять татар, с одной стороны, и царских подданных – с другой, от всяких нападений. Пути к соглашению были намечены[1335]1335
  Там же, 349–354; ответ Возницына, с. 360–361.


[Закрыть]. «Всемилостивый государь мой, – писал Возницын Петру 9 декабря, – Бог преблагий здравие твое, государя милостивого, да укрепит во многие лета. О здешнем, государь, поведении известно тебе, государю, буди из записки моей, посланной на сей и на прошлых по вся недели почтах. Турки всеконечно от поднепрских городов не отступают, также и без дачи хану казны не помирятся. На союзных не изволь надежды иметь, все согласились, только стало затем: послали цесарцы по подтвержденную цесарскую грамоту; скоро привезут, тотчас подписався, розменясь договорными письмами, розъедутся. Я помня твой государев указ, чтоб по последней мере от других не остаться, только на том основании, како кто владеет и к тому миру притти не возмог. Однако ж, другой твой указ о малом перемирье, хотя и наперед сего о том промысл был, однако, турки тогда не восхотели. Потому еще труждаюсь, чтобы учинить на год или на полтора или на два, боясь того, чтоб одним в войне не остаться, потому что уже союзные все оставили, в которое б время мочно о миру радение иметь или, то брося, аще есть надежда и войну весть, осмотриться в том накрепко[1336]1336
  Т. е. с тем, чтобы в течение перемирия или постараться заключить мир, или приготовиться основательно к войне.


[Закрыть]. Однако ж, еще подлинника нет. Что впредь будет, покорно извещу. Только чаю того. Помилуй, аще что не так. А чтоб у всех миру не было и до того не допустить, немочно того было сделать. Работал тебе, государю, и работаю, свидетель тому мой Господь Бог. За сим тебе, государю милостивому, премного челом бью. Пронка Возницын»[1337]1337
  Арх. Мин. ин. дел. Дела турецкие 1698 г., № 1, л. 49.


[Закрыть].