Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

По принятому этикету послам следовало сесть за стол в той же парадной одежде, в которой они представлялись цесарю, но, задыхаясь в своих шубах от нестерпимого жара, они, с согласия барона Кёнигсакера, переоделись в другое платье и явились к обеду в более легких кафтанах. За главным столом первые места заняли послы; справа их сели один за другим барон Кёнигсакер, брат и сын Головина, племянник Лефорта; слева – камер-советники Лёвенштёк и Барати и цесарский переводчик; далее с той и другой стороны – знатные дворяне. За вторым столом была посольская свита с комиссаром продовольствия Гассом.

После первого блюда барон Кёнигсакер начал угощать послов винами; они желали прежде отведать их. Барон приказал подать Лефорту на двух подносах шесть сортов; он попробовал каждого сорта, нашел все вина равно вкусными и на французском языке просил позволения дать отведать их своему доброму другу, стоявшему за его стулом: то был сам царь: «…und in französischer Sprach ihme zu erlauben gebetten, dass er alle diese Wein seinem guten freund der hinter ihm stunde (welcher der Czar ware), auch zu kosten geben mögte, so er auch gethan»[574]574
  Ceremonial-Protocolle.


[Закрыть]. Вслед за тем комиссар велел поднести послам заздравный кубок, наполненный мозельвейном; все гости встали и пили здоровье императора, провозглашая его (и передавая кубок) один другому по очереди: Лефорт – Головину, Головин – камер-советнику Лёвенштёку, Лёвенштёк – Возницыну и так далее, пока не обошел кубок всего стола. Во все это время гости стояли, что продолжалось не менее четверти часа. Пред обедом условились было, чтобы Лефорт провозгласил таким же образом здоровье императрицы и потом римского короля, барон же Кёнигсакер здоровье царицы московской; но ни то ни другое пито не было, потому ли, что, как догадывались при венском дворе, обряд был слишком продолжителен и послы уже ничего больше есть не могли[575]575
  Там же.


[Закрыть], или, как замечает Устрялов, «вероятнее, потому, что царь уже сомневался, не была ли Евдокия в заговоре с Софьей». «Того ж дни, – читаем в «Статейном списке» после описания аудиенции, – великим полномочным послом был цесарского величества стол на посолском дворе, где они стояли; а присланы к тому столу подчивати великих и полномочных послов пристав их чашник Кёнигсакер да барон Па-ратина. И во время стола пристав и барон пили прежде чаши про многолетное здоровье великого государя, и благоверные государыни царицы, и благоверного государя царевича, и благородных царевен; а потом великие и полномочные послы пили чаши про здоровье цесарского величества, и цесаревы, и цесаревичей, и цесаревен. А по совершении стола великие и полномочные послы на милости цесарского величества били челом, и пристава и барона отпустили»[576]576
  Устрялов. История… Т. III. С. 146–150 – по «Ceremonial-Protocolle»; Пам. дипл. сношений, VIII, 1404–1414.


[Закрыть].

Свидетельство «Статейного списка» о тостах расходится, как видим, с показанием «Ceremonial-Protocolle», который прямо отмечает, что за здоровье царицы за столом не пили, и старается объяснить такое отступление от условленного ранее церемониала. В «Статейный список», следовательно, занесено не описание факта, как он в действительности был, а только изложение церемониала, каким этот церемониал должен был быть по воззрениям московского посольства и какой должен был служить прецедентом для подобных же случаев на будущее время.

XLII. Отъезд Петра из Вены

От младших чинов посольства содержание полученных из Москвы 15 июля известий и решение об отъезде в Москву держались в тайне; ничего не знал о них, по крайней мере, племянник первого посла – секретарь посольства Петр Лефорт. 19 июля поутру он уселся писать письмо к отцу в Женеву и собирался рассказать в нем о событиях последних дней; вдруг он должен был письмо прервать, сделав на нем отметку: «Вторник (19/29 июля), 10 часов утра. Его царское величество отдал мне сегодня утром приказание приготовиться в полдень ехать в Москву по почте. Письма, полученные нами вчера (?), не позволяют нам оставаться здесь долее. Г. генерал, его царское величество и я выезжаем отсюда в 1 час пополудни, оставив здесь все наши дела»[577]577
  Posselt. Lefort, II, 497–498.


[Закрыть].

В эти последние дни своего пребывания в Вене Петр отдает целый ряд распоряжений перед отъездом. Первый и второй послы должны были ехать с ним в Москву; третий оставлялся в Вене, получив полномочия продолжать переговоры с цесарским двором и затем быть представителем России на предстоящем конгрессе с турками. При этом П.Б. Возницын был возведен из думных дьяков в не существовавшее до тех пор в Московском государстве звание думного советника. Этот более пышный титул давался Возницыну для поднятия его значения при предстоящих переговорах с цесарскими министрами, с которыми он, нося этот титул, мог держать себя более на равной ноге[578]578
  Пам. дипл. сношений, IX, 1–2: «А при дворе цесарского величества в великих и полномочных послех указал остаться третьему великому и полномочному послу думному дьяку и наместнику Болховскому Прокофью Богдановичу Возницыну и пожаловал великий государь его из думных дьяков в думные советники и указал его в своих, великого государя, грамотах и во всяких делех писать думным советником и быть ему при дворе цесарского величества великим и полномочным послом, и свои, великого государя, дела делать одному то ж, что было делать всем трем великим и полномочным послом, и по объявлении в ответех его, великого государя, дел цесарского величества ближним людем и по совершении, буде дойдет до турского дела, указал ему быть в великих же и полномочных послех на съездех с турскими послы. И сей свой, великого государя, указ записать в записную книгу статейного списка». С этим нововведением сопоставим сохранившийся в бумагах посольства документ, обозначенный в описи так: «Ответ на немецком языке на требование, какие высокие чины и достоинства при римском императорском дворе, какое их правление и доходы имеют» (Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 64). При этом документе нет перевода на русский язык, так что можно думать, что им едва ли пользовались. Но все же самое его появление в бумагах посольства свидетельствует об интересе, проявленном Петром или послами к высшему управлению империи.


[Закрыть].

Возницын получил от царя приказание отписать в Венецию к доктору П.В. Посникову, чтобы тот позаботился о выехавших с ним в Венецию волонтерах, войдя для этого в сношения с венецианским сенатом. «Благодетель мой, Петр Васильевич, здравствуй! – обращался к нему Возницын в письме и, сообщая об отъезде государя и первых двух послов, передавал царское распоряжение. – А к тебе приказал отписать, чтоб ты устроил о тех людех, которые с тобой поехали, пристойное место, где кому учиться прежней своей науке удобнее, дабы им совершенным в своем художестве быть, а хотя б поговорил о повольности и о всякой к ним склонности у сенату». Далее Возницын передает в письме распоряжения государя, чтобы волонтеру Анисиму Моляру и повару Осипу Зюзину возвратиться из Венеции, о чем к ним, впрочем, писано и самим государем. Для облегчения сношений волонтеров с итальянцами Петр распорядился послать в Венецию бывалого там дворянина Григория Островского, которому вручены были также и деньги для них – 100 золотых, причем им велено отписать, чтобы жили «не проторно», а как деньги израсходуют, писали бы к нему, Возницыну. К нему же волонтеры должны будут отписать и об окончании ими наук и о получении свидетельств. В заключительных строках письма Возницын передавал Посникову предписание царя, которым доктору повелевалось добыть ряд сведений – «проведать накрепко и взять на писме или записать подлинно самому» – по интересовавшим царя вопросам, выяснить которые он сам намеревался в Венеции: «…на кораблях турских и венецийских, и на каторгах, и на бригантинах, поскольку на котором судне пушек бывает и людей, и о всем состоянии того морского каравана»[579]579
  Пам. дипл. сношений, IX, 10–11 (письмо П.Б. Возницына к П.В. Посникову от 22 июля, отправленное с Г. Островским).


[Закрыть]. Как не узнать Петра в этих распоряжениях, передаваемых через Возницына? Он объят тревогой по поводу московских происшествий, и эта тревога вызвала у него быстрое решение, опрокинувшее все прежние его планы. Однако поднявшийся в душе при получении московских известий вихрь чувств не заглушил его любознательности, и его с прежней силой продолжают занимать вопросы о том, сколько пушек носят венецианские и турецкие суда разных типов, какова бывает численность их экипажа и т. п. Его мысль хладнокровно, отчетливо и ясно продолжает работать, доходя до самых мелких деталей занимавших его в то время предметов, до обозначения того, кому из отправленных в Венецию волонтеров там оставаться и кому из них вернуться и как соблюдать там бережливость в расходах. Царь сам пишет письмо к своему повару с приказом вернуться из Венеции. Здесь все та же присущая Петру черта характера: доводить свои распоряжения до последних мелочей и деталей и самому отдавать их непосредственно, – черта, не покидающая его, несмотря ни на какое душевное волнение, которым он охвачен.

Посольство занято было распределением подарков высшим чинам цесарского двора и лицам, состоявшим при послах; записи об этих подарках соболями и материями занесены в «Расходную книгу» под 19 июля. Собольи меха сороками и парами получили: канцлер граф Кинский – сорок в 180 рублей и пару в 40 рублей; вице-канцлер, состоявший лично при Петре, граф Чернини – сорок в 280 рублей, пять пар в разную цену, изорбаф серебряный и шесть косяков камки. Венскому коменданту графу Штарембергу, который еще 26 июня прислал в подарок Петру неаполитанскую лошадь[580]580
  Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 92 об.: «Июня в 26 д… к великим послом прислал граф Экстр Редрих фон-Штаренберх неополитанскую лошад, а сказал, что он тою лошадью бьет челом великому государю. И конюшему ево дано 25 золотых, да конюху, которой тое лошед привел, 6 золотых. Итого 31 золотой».


[Закрыть], пожаловано было пять пар соболей. Получили далее подарки состоявший при послах барон Кёнигсакер, приезжавший к посольству в Прагу для переговоров барон Барати, комиссар, приносивший посольству деньги на содержание (Гасс), как и сам цесарский подскарбий (министр финансов), отпускавший эти деньги, граф Кёнигсек, дом которого посольство занимало, и его управляющий («прикащик двора»), цесарские переводчики, капитан, командовавший караулом, стоявшим на часах при посольском дворе, поручик цесарской артиллерии, который, вероятно, показывал Петру, везде особенно интересовавшемуся этим родом оружия, венский арсенал[581]581
  Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 60–65.


[Закрыть].

Перед отъездом в тот же день, 19 июля, Петр должен был принять еще ответный визит римского короля. Король Иосиф подъехал к посольскому дому так же инкогнито, как и император, – с задней стороны через пивоварню графа Кёнигсека. Царь принял его в той же комнате, где принимал и Леопольда; свидание продолжалось не более пяти минут, и затем Иосиф возвратился в Фавориту. Почтовые лошади были уже готовы; почтарь подрядился довезти царя и его свиту от Вены до Ольмюца за 46 золотых 20 алтын[582]582
  Там же, л. 100.


[Закрыть]. В половине четвертого пополудни[583]583
  Походный журнал 1698 г. С. 28.


[Закрыть] в пяти колясках Петр со свитой выехал из Вены к неописанному изумлению венского двора[584]584
  Устрялов. История… Т. III. С. 150 – по «Ceremonial-Protocolle».


[Закрыть]; его сопровождали Лефорт и Головин, четверо волонтеров, в числе которых Александр Меншиков, дворяне Петр Лефорт, Адам Вейде, Нефед Срезнев, переводчик Петр Шафиров, лекарь Алферий Пендерс и трое посольских служителей. «И того ж числа по обеде, – читаем в «Статейном списке», – первой и второй великие и полномочные послы из Вены на почте поехали к Москве, а с ними валентеров начальной (царь), да знатных особ четыре человека, да из дворян Петр Лефорт, Адам Вейд, Нефед Срезнев, переводчик Петр Шафиров, лекарь Алферей Пендерс, да людей посольских три человека; а достальным дворяном и людем своим со всею посольскою рухлядью приказали ехать по себе с дворянином с Ульяном Синявиным. А при третьем великом и полномочном после указал великий государь остаться его государевым людем, кто ему надобен»[585]585
  Пам. дипл. сношений, IX 6.


[Закрыть].

«С прошлой почтой я писал вашему преосвященству, – доносил в Рим апостолический нунций в Вене Санта-Кроче, – что царь московский был готов отправиться в Венецию, а теперь должен известить вас о перемене его намерения и о состоявшемся в прошлый четверг[586]586
  19/29 июля приходилось на вторник.


[Закрыть] (?) его отъезде в Москву. Причина этого внезапного изменения заключается в полученной из Москвы депеше с известием, что во время его продолжительного отсутствия из владений произошли возмущения, и цесарский переводчик московского языка сказал мне, что он слышал от одного из послов, что возмущение произошло от могущественнейшего духовенства вследствие молвы, будто генерал Шереметев уже присоединился к римской церкви и что царь склонен сделать то же самое. Потому он счел благоразумным тотчас же уехать, надеясь укротить всякое волнение своим появлением в Москве. Царь сделал это с таким неудовольствием, что я не могу выразить этого достаточно, так как он в высшей степени желал видеть Венецию. Здешнему послу светлейшей республики он велел сказать, что чувствительнейше благодарит ее светлость за сделанные приготовления; что он отправляется в Москву, чтобы устроить текущие дела, но что немного времени пройдет от прибытия его в Москву до возвращения в эти страны, что он твердо решил видеть Италию и в особенности Венецию. Но каждый видит, – прибавляет от себя нунций, – как трудно осуществить на деле это его желание, тем более теперь, когда его отсутствие вызвало упомянутый мятеж»[587]587
  Шмурло. Сборник. № 637.


[Закрыть].

Венецианский посол был, конечно, разочарован отменой поездки царя и не переставал некоторое время надеяться, что она только отложена и все еще, может быть, состоится. Мы его оставили 15/25 июля в тот момент, когда он спешил отправить письмо дожу с известием, что царь в тот же день выезжает в Венецию. Однако Петр 15-го не выехал. «Как вчерашний день, так и сегодня предполагалось, – пишет Рудзини на другой день, 16 июля, – что с часу на час должен последовать отъезд царя, к осуществлению которого были уже сделаны все последние распоряжения; но я уведомился, что до этой минуты еще продолжается его пребывание, и так как до меня дошел слух о некоторых причинах дальнейшего промедления, то я обратился за более точными сведениями к графу Чернини. Он из самого дома царя присылает мне прилагаемую записку, в которой ваши превосходительства увидят, что причина приостановки (путешествия) приписывается прибытию из Москвы писем и известий, которые неизвестно каковы; приостановка может продлиться еще несколько дней и может оказать влияние на изменение пути, заменив путешествие в Италию возвращением в свое государство. Однако пока до меня не дойдет прямо какого-либо известия, следует полагать, что мысль о поездке в Венецию не оставлена, но на некоторое время отложена…» Граф Чернини, записку которого посол приложил к своему письму, сообщал ему следующее: «В ответ на записку вашего превосходительства уведомляю вас, что царь еще не уехал и не поедет ранее трех или четырех дней. Причина точно мне неизвестна, но так как эта перемена произошла после получения вчерашних писем, то я делаю вывод, что перемена вытекает из какого-то известия, полученного из Москвы. Поедет ли царь затем в Венецию или в Москву, еще не решено, но по признакам, которые я замечаю, мне кажется, что путешествие в Венецию на этот раз не состоится. Если буду иметь боле подробные известия, не оставлю сообщить о них вашему превосходительству»[588]588
  Шмурло. Сборник. № 624.


[Закрыть]. Наконец выяснилось, что царь в Венецию не поедет, и со следующей почтой от 23 июля/2 августа Рудзини сообщал своему правительству, что к нему являлся присланный по приказанию царя третьим московским послом дворянин уведомить о царском отъезде в Москву. Царь, говорил дворянин, уехал с большим сожалением, так как он рассчитывал в Венеции в широкой степени удовлетворить свою любознательность, и эта его любознательность так велика, что он думает возвратиться сюда в другой раз с той же целью, как только исчезнут те причины, которые теперь требуют его присутствия без промедления. Его величество испытывает чувство большого удовольствия как по поводу готовности и дружбы, которые посол выказал от имени светлейшей республики, так и по поводу его старания пойти навстречу желаниям царя. На вопрос Рудзини о причинах внезапной перемены решения дворянин сказал, что получены были известия, что в Москве распространился слух о смерти царя в чужих краях и о том, что многие казаки стали отказывать в повиновении своим генералам[589]589
  Там же. № 636.


[Закрыть]. Чувства симпатии и благодарности со стороны Петра к венецианскому послу, а в его лице также и к светлейшей республике выразились, между прочим, в пожалованных ему подарках: ему было пожаловано сорок соболей в 180 рублей и пара в 40 рублей – по размерам такая же награда, которой удостоился канцлер граф Кинский[590]590
  Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 63.


[Закрыть].

Итак, украшенные цветами и столь обильно уставленные великолепными блюдами столы в дворянских усадьбах по дороге в Венецию напрасно прождали своих гостей. 30 июля/9 августа стало в Венеции окончательно известно, что царь уехал в Московию и были отданы распоряжения об отмене всех приготовлений к его приему. «Эти господа, – писал от 30 июля/9 августа в Рим апостолический нунций в Венеции Кузано, – поражены удивлением, получив это известие, и приказали прекратить все приготовления, которые до нынешнего дня продолжались в ожидании царя. Я могу сказать вашему преосвященству, что произведены до настоящего часа значительные расходы как на приспособления в тех местах, через которые он должен был проехать, где держались наготове лошади, экипажи, помещения и другое, так и на значительные приготовления, которые делались. Так, между прочим, арсенал был приведен в самый прекрасный вид, какого только можно было желать, с значительными издержками на многочисленные всякого рода произведенные там работы с увеличением числа рабочих». В Венецию уже успели проникнуть, как узнаем из того же донесения Кузано, частные письма из Москвы от 17/27 июня, в которых сообщались верные известия о причинах отмены поездки: дела в Москве идут не очень хорошо, вновь поднялись стрельцы, из которых четыре тысячи идут к столице, но, впрочем, против них выслано несколько тысяч пеших и конных солдат в надежде, что они приведут их в повиновение. «И отсюда, как догадываются, произошло сначала замедление, а потом решение об отъезде царя, чтобы восстановить порядок в своих владениях». Венецианские власти были сильно раздосадованы неудачей, расстроившимся визитом царя, который был им лестен. «Нельзя представить себе, – заканчивает свое донесение Кузано, – чувства здешних господ вследствие происшедшей перемены, не только из-за брошенных расходов, но и потому, что уже распространилась молва о таком визите, который показывал уважение царя к светлейшей республике»[591]591
  Theiner. Monuments Historiques, 377–378; Шмурло. Сборник. № 649.


[Закрыть].

XLIII. Путь через Моравию и Польшу

Обещав Ромодановскому явиться в Москву так скоро, как там и не думают, Петр начал путь из Вены с чрезвычайной быстротой, можно сказать, мчался, побуждаемый стремлением быть скорей дома. Выехав в половине четвертого пополудни 19 июля и направившись из Вены по дороге на город Брюни, он к утру 20 июля сделал уже 56 верст, а в следующие два дня проезжал за сутки с утра 20 июля до утра 21-го – 18 миль, или 126 верст, а за сутки с утра 21 июля до утра 22-го – 16 миль, или 112 верст, делая остановки только для смены лошадей и для еды, не останавливаясь для ночлега, ночуя в экипаже. «Юрнал» отмечает, по обыкновению, города и деревни, через которые шла дорога. Проследим эти отметки. 19 июля к вечеру миновали деревню Волкерсдорф (Wolkersdorf) в 28 верстах от Вены, где переменили лошадей; проехали затем ночью деревни, обозначенные в «Юрнале» именами Налдершторф и Кецыхшторф. Утром 20 июля проезжали через городок Никольсбург (Nicolsburg), принадлежавший князю Дитрихштейну[592]592
  Корб. Дневник путешествия в Московию, изд. Суворина. С. 6.


[Закрыть], далее, миновав деревню Пурлиц (Pohorlitz), прибыли в столицу Моравии Брюнн, расположенный в красивой равнине у подножия горы Шпильберг с цитаделью на ней. Здесь, по отметке «Юрнала», останавливались, вероятно, на самое короткое время, для обеда – «кушали». Помчавшись далее и сделав от Брюнна 28 верст, перед вечером достигли городка Вишау. «Ров кругом его обнесен частоколом, а само местечко стенами; за городом имеется монастырь отцов капуцинов. В числе прочих зданий приличной архитектуры заслуживают осмотра замок и приходская церковь со своей часовней. Городок подчинен духовной и светской юрисдикции Ольмютцского епископата» – так описал городок Вишау в своем дневнике Корб, секретарь отправлявшегося в 1698 г. в Москву цесарского посольства Гвариента, проезжавший через Вишау 6/16 января того года[593]593
  Там же. С. 7.


[Закрыть]. В ночь на 21 июля проехали через города Просниц (Prossnitz) и Ольмютц (в «Юр-нале» – Аалминь?). Ольмютц – второй по значению город Моравии, одна из важнейших австрийских крепостей, в Тридцатилетнюю войну попадавшая в шведские руки, и, вероятно, крепость, происходи путешествие при нормальных условиях, привлекла бы к себе внимание царя; но теперь Петру было не до осмотров даже и того, что его всего более интересовало. Не останавливаясь в Ольмютце и несясь далее, он утром 21 июля миновал город Штернберг (Sternberg), откуда путешественники вступили в область Судетских гор. «Отсель, – отмечает «Юр-нал», – были великие горы каменные и дорога худа». Несмотря на подъем, на то, что дорога пошла горным кряжем и была худа, скорость поездки именно за этот день, 21 июля, как мы уже видели, достигла максимальных пределов – 126 верст. Остановка для обеда была сделана в городе Гофф в горах: «Здесь кушали… и отсель были такие ж горы мили с две». Следующими пунктами на пути 21 июля были Троппау (в «Юрнале» – Трупан), вечером город Ратибор (Ratibor) на реке Одере, не оправившийся от постигшего его пожара, судя по отметке «Юр-нала»: «весь выгорел». В ночь на 22 июля проехали деревню Радиуч (Rauden?). Поутру 22 июля были в городке Глейвиц (Gleiwitz); вечером прибыли в Тарновиц (Tarnowitz). Темп скачки, продолжавшейся 60 часов, уменьшился. За этот день, 22 июля, с утра было сделано всего 6 миль – 42 версты, и здесь, в Тарновице, впервые после трех суток езды царь со спутниками расположился на ночлег[594]594
  Походный журнал 1698 г. С. 28–29.


[Закрыть]. Воспользовавшись остановкой в Тарно-вице, Петр Лефорт отправил отсюда к родным в Женеву письмо, в котором извиняется, что за скоростью пути может написать всего несколько строк с сообщением о добром здоровье всех едущих и с выражением сожаления, что так скоро пришлось покинуть Вену[595]595
  Posselt. Lefort, II, 504–505.


[Закрыть].

Между тем оказалось, что быстрота решения Петра отказаться от поездки в Венецию и поспешность, с которой он летел домой, были совершенно напрасными. Как раз 22 июля в Вену пришли из Москвы письма с успокоительными известиями о том, что стрелецкий мятеж подавлен и часть виновных бунтовщиков предана казни, а другие после следствия посажены под караул. «Июля в 22 день, – читаем в «Статейном списке» Возницына, – пришла почта, отпущенная с Москвы июня 24-го числа, на которой присланы писма, что бунтовщики стрельцы пойманы и казнены, а иные по розыском посажены за караул»[596]596
  Пам. дипл. сношений, IX, 8.


[Закрыть]. Возницын тотчас же отправил эти письма вдогонку за Петром с состоявшими при нем толмачами Франциском и Станиславом Войцеховскими. Отнесись Петр к первоначальному известию о бунте более хладнокровно, пережди он в Вене еще 2–3 дня, он получил бы там эти успокоительные известия и мог бы спокойно выполнять намеченный план путешествия и отправляться в Венецию, дав инструкции в Москву, как поступать со стрельцами.

Отдых в Тарновице продолжался довольно долго: оттуда выехали только в полдень 23 июля; и благодаря такой задержке до утра следующего дня было сделано только 9½ мили – 66–67 верст. 23 июля проехали пограничную с Польшей деревню Лоски и вступили на польскую территорию. К ночи прибыли в городок Зволкус (Olkusz), и, несмотря на быстроту езды, царь все же успел осведомиться, что в этом городе «серебро делают и олово», как об этом отмечено в «Юрнале». Перед утром миновали деревню Ирмоновиц и к утру подъехали к Кракову. Не имея намерения останавливаться в Кракове и не желая привлекать к себе внимания, Петр по своему обыкновению проехал через город глухими окраинными улицами, так что не мог заметить многочисленных красивых зданий, которыми отличается эта древняя польская столица; остановку для обеда он сделал, уже проехав город, в корчме, расположенной в расстоянии полмили от Кракова[597]597
  Походный журнал 1698 г. С. 29–30.


[Закрыть]. Здесь-то, по-видимому, нагнали его посланные Возницыным курьеры-толмачи братья Войцеховские – с московской почтой, как можно судить по свидетельству о событиях этого времени более поздней записки, составленной впоследствии при непосредственном участии и под редакцией самого царя, где говорится, что почта эта была получена на пути, «недалеко проехав Краков»[598]598
  Щербатов. Журнал, или Поденная Записка блаженные и вечнодостойные памяти государя императора Петра Великого с 1698 г. даже до заключения Нейштатского мира. СПб., 1770. Т. I. С. 1.


[Закрыть]. У Петра при чтении этих благоприятных известий из Москвы о том, что стрелецкий бунт подавлен, что боярин Шеин и генерал Гордон, не допустя мятежные полки к Москве, разбили их под Воскресенским монастырем, перехватали бунтовщиков, посадили под караул и начали производить следствие, мелькала, по-видимому, мысль о возможности вернуться и продолжать прерванное путешествие в Италию и затем даже проехать во Францию. На такое заключение уполномочивают его собственные слова в только что упомянутой записке: «…чего для (т. е. ввиду усмирения стрельцов) возможно б было ехать в Италию и Францию», однако взяло верх другое соображение: опасение, как бы в его отсутствие не произошло каких-либо новых замешательств со стороны стрелецкого войска; «…однакож в рассуждении то имел, – говорит Петр в записке, – что прочие стрельцы, хотя сему бунту и неточны, однакож сумнение на них надлежало иметь; ибо оная пехота устроена была образом янычар турецких (которые, правда, и воздали по-янычарски) и всегда были заодно… того ради опасаясь, дабы от прочих в небытии его государевом паки какова замешания не было, неотменно продолжал путь свой в Россию»[599]599
  Щербатов. Журнал, или Поденная записка. Т. I. С. 1–2.


[Закрыть].

Не вызвав у Петра перемены решения, полученные успокоительные вести изменили темп дальнейшего путешествия. Царь стал продолжать его по Галиции с обычной средней скоростью своих заграничных поездок; иные дни двигался и гораздо медленнее, останавливался на ночлеги, принимал приглашения польских магнатов. Первая такая остановка после Кракова была сделана в Величке, куда приехали в полдень 24 июля и где оставались до утра следующего дня. В городе, должно быть при въезде, привлекла внимание путешественников католическая религиозная процессия: «В полдни приехали в город Величку, в котором видели: кругом церкви ходили со крестами». Вечером осмотрена была достопримечательность Велички: ее знаменитые соляные копи, представляющие собой целую систему, целый лабиринт галерей и пещер, выломанных в соли, целый подземный город на глубине 280 метров. «Здесь великие заводы соляные, – читаем далее в «Юрнале». – Ввечеру ходили в тое яму, из которых соль вынимают: зело глубоко, хода в них 333 ступени, а ступень четверть аршина; внизу три церкви». Петр так увлекся осмотром подземного города, что остался в нем ночевать. «И здесь ночевали», – добавляет «Юр-нал», заканчивая описание посещения знаменитых копей[600]600
  Походный журнал 1698 г. С. 30.


[Закрыть].

Из Велички царь двинулся утром 25 июля «после кушанья». Переезд этого дня был очень незначительный – всего верст 20. За 2 версты до городка Бохнии, другого центра соляной добычи, расположен был лагерем отряд войска польского короля; здесь и была сделана остановка в том же дворе, где стоял командующий отрядом генерал, в сопровождении которого Петр посетил лагерь. «И не доехав до города Бахни за две версты, – читаем в «Юрнале», – где застали войско короля польского, и стали на дворе с генералом вместе, и отсель ездили верхами в обоз, ночевали здесь[601]601
  Походный журнал 1698 г. С. 30.


[Закрыть].

Из Бохнии выехали 26 июля, в 11 часов утра, в сопровождении данной из лагеря роты рейтар. Переезд был также незначителен, сделано было всего 2 мили – 14 верст – до деревни, обозначенной в «Юрнале» названием Мошкекс, где останавливались, чтобы закупить лошадей для дальнейшей дороги, и переночевали[602]602
  26 июля помечено получение письма от А.М. Головина с вопросами об изготовлении солдатских лядунок и с подробными соображениями о выгодных и невыгодных сторонах разных образцов этого предмета (П. и Б. Т. I. С. 684–685). Где оно было получено – неизвестно. Письмо показывает, в какие мелкие детали Петр входил в деле солдатского снаряжения, притом с одинаковым вниманием, где бы ни находился.


[Закрыть]. 27 июля из деревни Мошкекс двинулись в путь ранним утром, переправлялись на пароме через реку Дунаец, правый приток Вислы, и в полдень приехали в город Тарнов, где обедали и стояли до четырех часов пополудни, сделав еще от Тарнова 3 мили, заночевали в деревне Гравине. Всего в этот день проехали 7 миль – 49 верст. При поездке на своих несменяемых на станциях лошадях приходилось делать продолжительные остановки для отдыха лошадям. Выехали из Гравина утром 28 июля. Под деревней Дембица (Debiça), в виду замка князей Радзивилл, переправились на пароме через реку Висло-ку и к полудню достигли города Сендзишова (S dziszow), где обед и отдых продолжались до трех часов пополудни. Отправившись из Сендзишова в 3 часа пополудни, к вечеру прибыли в городок Ржешов (Rzeszow), где стояли до полуночи; за этот день было сделано также 49 верст; в полночь двинулись далее без ночлега. Утром 29 июля миновали городок Ланцут (Lancut, по «Юрналу» – Ланцух) с замком графов Потоцких и к 10 часам утра прибыли в городок Пржеворск (Przeworsk) с замком князей Любомирских: здесь была остановка для обеда. К двум часам пополудни достигли города Ярослава на реке Сане и остановились на ночлег под городом. Утром 30-го, двинувшись в дальнейший путь и отъехав от Ярослава с полмили, переправлялись на пароме через реку Сан. Остановка для обеда была в деревне Любацове; следующую остановку на полчаса сделали в городе Любице (Lubica); ночевать остановились в деревне Потылич (Potyliez). За 31 июля было сделано 9 миль – 63 версты. Выехав из деревни Потылич 31 июля, в 10 часов утра, и сделав 4 мили, царь прибыл в маленький городок Раву Русскую, где произошла у него встреча с союзным польским королем Августом II, который направлялся с саксонскими войсками во Львов, чтобы оттуда двинуться далее, на границу Польши против татар[603]603
  Походный журнал 1698 г. С. 30–32; Шмурло. Сборник, примечание к № 652.


[Закрыть], производивших вторжения даже в пределы Червонной Руси.

Находившийся при короле духовник его иезуит Карл Маврикий Вота в своем донесении в Рим кардиналу Спаде описывает подробно торжественную встречу и прием короля в Замостье владетельницей этого места вдовствующей княгиней Замойской и данные ею в честь короля обед и бал в ее замке, а затем сообщает и о встрече государей в Раве. «Его величество, – пишет он, – будучи приглашен владетельницей Замостья, прибывшей днем раньше, посетил ее в ее городке Шебречине, прибыл на следующий день, 7-го текущего месяца (28 июля), в сказанный городок и замок Замостье. Отряд конной гвардии этой госпожи со многими кавалерами и знатными ее двора и всеми начальниками города при оружии выехали встретить короля и приветствовать его за пол-лье оттуда. Вся артиллерия и все мушкетеры гарнизона стреляли при въезде его величества. Сама владетельница встретила короля у дверей церкви, где митрофорный декан со всем клиром приветствовал длинной речью короля, который пожелал, чтобы я ответил от его имени, что я и сделал. После мессы и молебна его величество вошел в замок при возобновившейся пальбе изо всех пушек и при трубах. Был королевский обед, и его величество сидел один под балдахином на возвышении в три ступени. Служила ему, подавая чашу, сказанная владетельница, которая все время отказывалась сидеть с королем, но желала стоять на ногах и служить его величеству со своими фрейлинами. За другими столами сидели в той же самой комнате и чисто по-королевски угощались герцог Саксонский, епископ di Giavarino (?), герцог Вюртембергский и все мы прочие. Эта госпожа время от времени подходила от трона предложить бокал сказанным князьям и всем до последнего из их свиты, бывшим в огромнейшем числе. Изобилие блюд и самых изысканных вин было невероятное. Во всех комнатах этого большого дворца кушали и пили при звуках музыкальных инструментов и артиллерии, и господа саксонцы узнaют, каково великолепие польских господ, хотя бы и приватных. После обеда его величество сделал прогулку пешком по всему валу, посетил арсенал и осмотрел каждую пушку, которые здесь в большом числе.

Ужин был столь же блестящ и в таком же виде. Бал продолжался всю ночь. Все войско расположено было много дней во владениях этой госпожи, и о людях и о лошадях хорошо позаботились. На следующий день войско прибыло в Томашово, другой город этой госпожи, которая действительно показала свое собственное великолепие, соединенное со скромным и важным благодушием, достойным античной римской матроны. В субботу 9-го текущего месяца (т. е. августа, 30 июля ст. ст.), – читаем далее в письме Воты, – его величество прибыл в Раву, и тотчас же явился сюда посланный дворянин с известием о предстоящем в тот же день прибытии московского царя, выехавшего несколько дней тому назад из Кракова и сопровождаемого полковником с сотней королевских драгун, данных ему генералом Бозе… При таком неожиданном известии – предполагалось по соглашению с московским резидентом, что царь проедет через Варшаву – король приказал все устроить для приема царского величества, насколько дозволяли свойство места и внезапность. Но напрасно его величество ожидал всю ночь. Царь прибыл только на следующее утро 31 июля/10 августа в час обеда. Без встречи и без формальных церемоний, по его желанию, он был отведен в свое помещение, и спустя короткое время король сделал ему визит»[604]604
  Шмурло. Сборник. № 652.


[Закрыть].