Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

Граф Марсилий старался примирить послов. В тот же день, 21 октября, посетив Возницына, он говорил «о польском после… а он, Марсилий, тщание свое показует в примирении с ним, великим послом, польского посла. И великой посол за то благодарствовал»[1280]1280
  Там же, 187.


[Закрыть]. На следующий день Марсилий вновь заходил и приносил лист за подписью цесарских послов, «в котором писано о местех посольских, где они стоят, якобы ко оправданию польскому послу, что не на удобном месте стал и будто нет ни первого, ни последнего места, и чтоб он, великой и полномочной посол, тот лист подписал же. И великой и полномочной посол того листа не подписал, что в том листу он… именован ниже польского посла, да и подписывать ему того листа не довелось, довольно и того, что они, цесарские послы, его подписали»[1281]1281
  Пам. дипл. сношений, IX, 202.


[Закрыть]. Цесарцы, очевидно, хотели подписанием этого листа прекратить окончательно споры из-за мест. Только к самому концу октября польский посол несколько успокоился и 27-го сделал со своей стороны шаг к примирению. К шатру Возницына приходил в этот день дворянин польского посла Коронский и разговаривал с посольскими людьми: «Зело-де польской посол печалится, что его некоторые люди царского величества с послом ссорили и хочет как-[нибудь] с ним, великим послом, помириться. И посольские люди сказали, что у него, великого и полномочного посла, с их польским послом ссоры никакой нет и видеться он… и в приятстве быть с ним, польским послом, хочет»[1282]1282
  Там же, 213–214.


[Закрыть].

Малаховский сваливал всю вину раздора на своих дворян, которые приставлены к нему от Речи Посполитой и враждебны королю, потому и ссорили его с московским послом. А теперь он, как он извещал Возницына 28 октября, подлинно доведался про их ложь и просит у московского посла совета и помощи. Дело шло об отдаче полякам города Каменца, и потому Малаховский мог считать не лишней поддержку Возницына[1283]1283
  Там же, 233–235.


[Закрыть]. Ссора была окончена. Но все же и долго спустя в письмах Малаховского к Возницыну звучали упоминания о полученной обиде. 6 декабря, например, он пишет Возницыну ответную, вполне дружественную по содержанию ноту; но начать эту ноту он все же считает нужным оговоркой, в переводе с латинского языка, на котором была написана нота, гласящей так: «Аще преяростнейшею обидою… не точию против правам и законам… но и противу всякие правды от вашего изящества зде уязвлен есмь» и т. д.[1284]1284
  Там же, 344; Zafuski. Epistolae Historico-fatmiliares, III.


[Закрыть]

LIV. Тайные сношения Возницына с турками

Выше приходилось говорить, в каком пессимистическом настроении по отношению к союзникам ехал Возницын из Вены на конгресс после того, как все его старания устроить предварительное соглашение союзников о тех требованиях, какие должны быть предъявлены туркам, потерпели неудачу, натолкнувшись на упорное нежелание австрийцев вести переговоры сообща. Отчаявшись в своих попытках и махнув рукой на возможность действовать сообща, Возницын убедился в необходимости вести дело отдельно и, не дожидаясь объявления общего распорядка переговоров, который должен был быть установлен посредниками, поспешил вступить до своей официальной очереди в отдельные и притом тайные сношения со вторым турецким послом Маврокордато, с которым был лично знаком по посольству своему в Константинополе в 1681 г. «Другой посол турской, – писал он Петру 22 октября, – гречанин Александр Маврокордат, переводчик и секретарь, по турску тержиман-баши, знаем мне гораздо. Как я был в Цареграде – тогда при визире в том же чину был, и чрез него все дела делались и всех государств делаются. Того ради видя я, что немцы всякие пересылки чрез посредников о своих делех чинят, а нам едва что сказывают, от чего мы здесь и слепы, и глухи, и ничего в действо произвести не можем, сыскав я чернца грека за свидетельством сербского патриарха, верна, переодев его в мирское платье, послал его из Петр-Варадына в Белград с приятственным к нему письмецом, доктором по-гречески написанным, напоминая прежнюю дружбу и знакомство и что желаю о некоторых делех сношение с ним иметь»[1285]1285
  Пам. дипл. сношений, IX, 188.


[Закрыть].

Всю вторую половину XVII в. в Турции при великих визирях, происходивших один за другим из одной и той же фамилии Кеприли, можно сказать, при династии визирей Кеприли, состояли последовательно помощниками для дипломатических сношений с европейскими странами в качестве не то переводчиков (они носили название «великие драгоманы»), не то государственных секретарей два выдающихся грека. При визире Магомете Кеприли I и при сменившем его сыне Ахмете Кеприли II такую должность великого драгомана занимал Панайотаки Никизиос до 1673 г., а с этого года до 1709 г. при визирях Кара-Мустафе, зяте первого Кеприли, при Мустафе-заде Кеприли III и при Гусейне Кеприли IV великим драгоманом был Александр Маврокордато. Отец его, хиосский грек, переселившись с острова Хиос в Константинополь, открыл здесь торговлю шелком, вступил в выгодный брак с дочерью разбогатевшего придворного мясника и поставщика скота для сераля грека Скарлата, обладавшего огромным состоянием и настолько влиятельного благодаря этому состоянию при Порте, что из-за его расположения соперничали целые провинции – Молдавия и Валахия. От этого брака в 1637 г. родился Александр Маврокордато, охотно впоследствии присоединявший к своему фамильному прозвищу имя Скарлата. Он получил блестящее по тому времени образование, ради которого был отправлен отцом в Италию. Здесь, в Риме, в униатской греческой коллегии Св. Афанасия он изучил европейские языки, затем слушал медицину в Падуе, а в Болонском университете приобрел ученую степень доктора философии и медицины. Вернувшись в Константинополь, он занял место профессора риторики в греческой школе в Фанаре и вместе с тем занимался врачебной практикой. Он выступал и как писатель, и его перу принадлежит несколько трудов по весьма различным областям. Еще в Италии он издал трактат о кровообращении, законы которого были тогда открыты Гарвеем, – «Pneumaticum Instrumentum sive de usu pulmonum et respiratione ex sanguinis circulatione. Bononiae, 1664, in 12°».

Трактат этот продолжал наблюдения, сделанные Гарвеем, видимо, имел большой успех, дважды переиздавался – во Франкфурте в 1665 г. и в Лейпциге в 1682 г. – и был переведен на немецкий, французский и испанский языки. Маврокордато писал также по богословию – «О божественной сущности и о трех ее особенностях», по философии – «О возникновении и разрушении», далее по риторике, по истории евреев и римлян, по гражданскому праву, издал собрание своих мыслей – «Размышления», вел дневник. Расставшись в 1673 г. с профессурой и врачебной практикой и заняв место великого драгомана, он посвятил себя государственной деятельности на дипломатическом поприще. В течение этой длинной 36-летней политической карьеры ему пришлось немало перенести, видеть светлые и черные дни, испытать возвышения и падения. Когда после неудачи с венской осадой 1683 г. пал и подвергся казни стоявший до тех пор наверху могущества и богатства великий визирь Кара-Мустафа, с ним вместе пал и Маврокордато. Его обвиняли тогда в том, что он дал совет предпринять осаду Вены, и приговорили к смерти, которой он избежал только тем, что за свое избавление отдал все свое большое состояние. Когда обстановка изменилась, он опять занял прежнее место, вернув себе прежний почет и влияние. В 1688 и в 1694 гг. его посылали в Вену для вступления в переговоры о прекращении войны. Во время первого его венского посольства пал визирь, который ему покровительствовал, один из тех ничтожных визирей, которые занимали этот пост в 6-летний промежуток (1683–1689 гг.) между правлениями Кара-Мустафы и Кеприли III. Должен был опять разделить судьбу визиря и драгоман. Но Маврокордато удалось так искусно устроить свои дела в Вене, что его задержали там как бы в качестве военнопленного, до смерти нового, враждебного ему визиря, и он вернулся в Константинополь на прежнее место драгомана, когда визирем был сделан расположенный к нему Мустафа-заде Кеприли III. На Карловицкий конгресс он являлся умудренным опытом 60-летним стариком, искусным дипломатом. По словам Рудзини, это был человек, полный ума, таланта, рассуждения, просвещенный и опытный в делах, которые он вел. Он явился на конгресс, говорит Рудзини, с намерением возвыситься и с большими надеждами, рассчитывая получить княжество Молдавию или Валахию[1286]1286
  Fontes Rerum Anstriacarum, XXVII, 376.


[Закрыть]. Получить, однако, то или другое княжество ему не довелось; это удалось только после его смерти его сыну Николаю, сделавшемуся молдавским, а потом валахским господарем. За свою деятельность на конгрессе Маврокордато получил от султана звание «ведающего тайны» – нечто вроде тайного советника, а от цесаря за услуги, оказанные Австрии, титул имперского графа. После конгресса он достиг высшей степени могущества, когда во главе фактического правительства Турции стал триумвират из великого визиря Гусейна Кеприли IV, Рами-паши, бывшего первого посла на конгрессе, и Маврокордато. С этим старым и опытным дипломатом Возницын и вступил и тайные сношения.

Этим тайным переговорам оказал содействие проживавший тогда как раз в Карловице сербский патриарх Арсений Немоевич, с которым Возницын вступил, очевидно, в сношения, о которых он, впрочем, не упоминает в «Статейном списке». Раздобыв от патриарха некоего надежного чернеца Григория и переодев его в светское платье, Возницын еще из Петервардейна 10 октября отправил его к Маврокордато в Белград, где стояли тогда турецкие послы, с письмом, написанным доктором Посниковым по-гречески, в котором московский посол напоминал Маврокордато о прежнем знакомстве и дружбе и выражал желание вступить с ним в предварительные тайные сепаратные переговоры. Письмо это стоит привести, как образец дипломатического стиля, употреблявшегося в сношениях с турецкими послами и как памятник того русского языка, на который переводились в ту эпоху греческие тексты: «Изящнейший, словеснейший, благороднейший великий логофет, мой господине и древний друже и после полномочный! Рядуюсь аз по премногу, что по повелению многолетнего моего государя, случися мне не с иным с кем, только с изяществом вашим, другом моим драгим, соглагольствовать о делах двух великих государей наших.

В истинне есть надежен и известен на благоприятствие вашего изящества. Умоляю ваше изящество, поклонитись от мене первому послу рейз-эфенди и желаю быти в приятельстве и с ним. Еще желаю, прежде неже съездемся на разговоры публичные, имети бы нам некоторое сношение о некоторых делах чрез верных людей, о чем да восприимет прилежание и попечение ваше изящество, якоже знает, и да даст ответ с сим листоносцем. Прокопий Богданович Возницын»[1287]1287
  Пам. дипл. сношений, IX, 149–150.


[Закрыть]. Об этой посылке он сообщал Петру в письме от 15 октября, в котором уведомлял царя о получении его собственноручного письма из Москвы от 31 августа: «Милостивое твое, государя моего, писание августа в 31 день власною вашею монаршескою рукою писанное и за печатью ко мне недостойному дошло и из него о настоящем деле о всем выразумел, о чем всячески pадети, сколько Господь Бог поможет, буду. И уже ко оным отозвался, чтоб нам пpиятственно поступать и чрез верных имели б сношение. Ожидаю отповеди». Из приведенного места видно, что в письме Петра от 31 августа содержались какие-то повеления относительно мирных переговоров с турками, может быть, даже приказание вступить с ними в сепаратные сношения, о чем дают повод думать последние две фразы. В письме заключалось также какое-то «заклинание», чтобы Возницын в точности исполнил то, что ему было предписано. «А что, государь, – продолжает он в письме, – заклинание мне написано, и я со страхом прошу всемилостивого Бога и всячески усердствую, сколько силы моей и умишка есть, чтоб ваше, государево, дело было таково, каково ваше, государское, желание и указ есть, и ни о чем о ином помышления моего нет, токмо непрестанно о том». Петр, видимо, сообщал также Возницыну о своем путешествии до Москвы и о том, что ему в Москве много дела с мятежными стрельцами и отпуск велик, т. е. много приходится писать бумаг и писем.

«А что по своей, государеве, милости, – отвечает Возницын, – изволил написать о пути своем и где и сколько дней мешкаю… и я, раб твой, по премногу тому удивился, как скоро переехал, а паче радуюся еже во здравии. А что, государь, работы много и отпуск велик, и то того требует. Лучше то злонравие да испразднится вечно»[1288]1288
  Арх. Мин. ин. дел. Дела турецкие 1698 г. № 1, л. 1–2.


[Закрыть].

Маврокордато долго не отвечал. Не получая ответа, Возницын повторил попытку, послав 15 октября уже из Карловица с тем же чернецом Григорием второе письмо с просьбой ответить. Ответом было согласие вступить в тайные сношения. «Светлейший, изящнейший господине, – писал Маврокордато, – великий после, мне же любезнейший! Ваше изяществие целую во Христе, Царе и Господе Бозе нашем, его же умоляю соблюсти и сохранити е здравое и благоденственное. Сего дне возприях вкупе два ваша честная послания, овое убо повторенное, овое же днешнее, прославих бога нашего о здравии вашем, и яко благоволил сподобити нас обновити мне миром между державнейших наших государей, паки вкупе с вашим изяществием, любезным моим другом и искренним братом. Поздравление ваше отдал товарыщу моему реиз-эфенди, мужу яснейшему и искуснейшему, иже и сам слыша доброту вашу, много поздравляет вас и почитает вашу любовь. О делех же, о которых изволишь напоминать, поговорить нам обще, преже общего съезда и розговора со всякою радостию, со всяческим дерзновением изволь мне их написать: таинства ваша сохраню и ответ вам дам о всех. Ваше изяществие знает мене и от иного времени, и любовь между нами есть теплая, токмо да изволит, лета ваша да будут всемнога и благополучна. Вашего изящества Александр Маврокордат Скарлата. 1698 октября в 15 день»[1289]1289
  Пам. дипл. сношений, IX, 165–166.


[Закрыть]. Получив это письмо, Возницын на следующий день, 16 октября, вновь писал Маврокордато с просьбой прислать доверенного человека, через которого можно бы вести тайные сношения. Маврокордато предложил взять в качестве доверенного лица от того же сербского патриарха какого-либо иеромонаха или «благоразумного» епископа, а в конце своего письма остановил внимание Возницына на докторе Посникове, искусство которого в составлении греческих писем, видимо, понравилось Маврокордато: «Писаря твоего вижду много искусна, да приидет он сам. Дружбу имеем. Что дивно есть: иные с агличаны и голландцы каждодневно поздравляются и мы православные и друзии чего ради?», т. е. иные союзники пересылаются с английскими и голландским посредниками с поздравлениями, чего ради и нам православным не пересылаться с теми же целями[1290]1290
  Пам. дипл. сношений, IX, 166–167, 16 и 18 октября.


[Закрыть]. Предложение это Возницыным было принято, и 20 октября Посников был отправлен к Маврокордато. Произошла, таким образом, встреча двух докторов медицины и философии, бывших студентов Падуанского университета. Через Посникова Возницын высказал Маврокордато свой безнадежно пессимистический взгляд на исход конгресса: «Сия комиссия… чаять… благополучного окончания не восприимет» из-за тех великих трудностей, с которыми она начинается, при том себялюбивом соревновании, с которым вступают в нее участники. Ввиду этого и он, Возницын, принужден принять такой же эгоистический образ действий: «Должен всякой своей пользы смотреть, хотя то иным будет с убытком». Оправдываясь тем, что немцы и поляки ссорили Москву с Турцией и «солгали», т. е. нарушили свои обещания, он предлагает туркам не заключать пока теперь с ним вечного мира, который встретил бы много препятствий, а ограничиться краткосрочным перемирием и уже затем во время этого перемирия через посредство ли крымского хана или через особое посольство договориться о мире. Но пусть турки в течение этих перемирных лет с Москвой продолжают воевать с немцами, поляками и венетами и ищут у них своей пользы войной, когда они будут ослаблены выходом Москвы из союза. Мало того, царь даже будет содействовать туркам, будет мыслить, как ему отомстить немцам за их ложь. Если в эти перемирные лета не удастся заключить вечного мира с Москвой, тогда турки могут помириться с немцами, поляками и венетами. Возницын раскрывал, далее, и причины, по которым немцы склонны к миру, а посредники за них ходатайствуют: во-первых, полное истощение, во-вторых, предвидение скорой европейской войны за испанское наследство:

«Первое, скудость во всем и изнемогли и одолжали и чтоб отдохнуть и завоеванные городы укрепить; второе, естли гишпан умрет, как уже при дверех (т. е. ожидается), то тотчас француз войну за то королевство с цесарем взочнет». Посредники же выступают вовсе не в интересах турок, а в своих собственных, «чтоб француза не допустить до гишпанского королевства, понеже он, то приобрев, всех их задавит». Следует заметить, что, делая эти тайные предложения Маврокордато, Возницын ежедневно находился в общении с союзными послами, ссылался с ними через дворян, делал им визиты, обедал у графа Эттингена и графа Шлыка и принимал их у себя, свидетельствуя им самое доброжелательное расположение. Маврокордато не поддался увещаниям (хитрость московского посла была, по замечанию Соловьева[1291]1291
  Соловьев. История России с древнейших времен, XIV, 1228.


[Закрыть], слишком простовата) и дал Посникову полный достоинства ответ. На перемирие он выразил согласие, а на предложение «с другими не мириться» сказал, что «того им никоторыми меры учинить нелзе, понеже Порта Оттоманская слово свое держит». Притом же турки не только дали слово, а и подписали письменное соглашение об основании переговоров – «uti possidetis»[1292]1292
  Пам. дипл. сношений, IX, 180–182.


[Закрыть]. После побед цесарцев турки были более всего заинтересованы заключением мира с императором и пожертвовать этим миром в расчете на перемирие с Москвой, конечно, не могли.

На следующий день, 17 октября, после предварительного сообщения через того же чернеца Григория, Посников опять отправился к Маврокордато. По поручению Возницына он должен был начать разговор с замечания по поводу отказа турецких послов разорвать переговоры с немцами: «Когда они слова своего немцам отставить не хотят, и то им не в прибыль. Однакож буди по их воле». Затем доктор перешел к конкретным предложениям: перемирие на год или на полтора на основании «uti possidetis»; во время перемирия прилежно стараться через посольские переговоры добиться заключения мира; дать и соблюдать в это же время взаимное обязательство не нападать друг на друга: в пределы Московского государства не будет ни воинских походов, ни набегов и иного какого-либо зла ни от турецких войск, ни от крымских, очаковских и белгородских татар; такое же обязательство будет дано и с московской стороны. В те же перемирные лета должна открыться с обеих сторон как сухим путем, так и морем вольная и безопасная торговля с платежом обычных пошлин. Все эти перечисленные пункты надо утвердить договором. Возницын выдвигает новое предложение; он уже не настаивает на продолжении войны с немцами, а предлагает заключить сепаратный договор с Москвой; достигнув этого, Москва уже не будет помогать союзникам, и они, узнав об отпадении, будут более податливы на турецкие требования. Договор надо заключить скорее, без содействия союзников, чтобы немцы не приписывали себе заслугу примирения Московского государства с Турцией «и чтоб и вы, и мы не слепые были, чтоб от них всего желать». В заключение Посников обещал Маврокордато награду от царя за его радение и службу. Маврокордато подтвердил согласие на перемирие, но выразил пожелание, во-первых, чтобы перемирие было заключено на более продолжительный срок и, во-вторых, чтобы уже теперь в перемирном договоре были выяснены и улажены «со всяким определением» спорные вопросы без откладывания их впредь. Впрочем, заявлял Маврокордато, об этих обстоятельствах, или «окрестностях» (circumstantia), желательно переговорить на съезде с самим послом. Посников убеждал Маврокордато, что туркам выгоднее поскорее заключить договор с Возницыным, отделить его этим от союзников и затем твердо стоять на своих требованиях к союзникам, лишенным московской поддержки. «И дохтур ему говорил, что то им же в пользе, что прежде учинить со мною договор и, надеясь на то, мочно им в своих прибылях стоять надежно». Но Маврокордато по-прежнему оставался непреклонен и на эти убеждения «отвечал по обычаю турецкому, что сила оттоманская доселе еще не ослабела и страху ни от кого не имеет, а просящим мира не отрицает и слово свое постоянно и твердо держит».

Помимо словесных убеждений, Возницын сделал попытку повлиять на Маврокордато иным способом, однако также неудачно. «Как в другие (т. е. в другой раз) дохтур ездил, я с ним посылал к нему (Маврокордато) две пары соболей во сто шестьдесят рублев и сулил ему в подарок несколько сороков соболей – не принял и во всем отрицался»[1293]1293
  Пам. дипл. сношений, IX, 184–186, 193.


[Закрыть].

Доктор после этих двух встреч имел с Маврокордато еще два свидания: 26 октября и 4 ноября[1294]1294
  Он был послан еще и 5 ноября, но турок «на стану не застал, поехали к посредникам на съезд с цесарцы» (Пам. дипл. сношений, IX, 248).


[Закрыть]. Речь шла все о том же, но дело не подвигалось вперед. Посников говорил о краткосрочном перемирии, которое будет к пользе туркам, так как один из союзников выйдет, таким образом, из строя, и предлагал все затруднительные вопросы отложить до переговоров о мире. Перемирие должно быть только «преддверием» к миру. Мирные переговоры – дело затяжное; если турки будут вести переговоры о мире «вообще со всеми», возникнет много трудностей: поляки не станут мириться без Каменца, как мы без Керчи. Наоборот, с выходом из строя русских, в случае заключения с ними перемирия, остальные союзники будут податливее. Но Маврокордато продолжал настаивать на длительном перемирии, служащем заменой мира, с тем чтобы все затруднительные обстоятельства – «окружности» – уладить теперь же, 4 ноября Посников был представлен и первому турецкому послу рейз-эфенди Рами-Магомету и был принят очень любезно; оба посла «посадили его и говорили многие любительные речи, к нему приятственные». По отзыву Рудзини, Рами-Магомет был человек, «украшенный благоразумием, сведениями и высшею преданностью турецкому духу и обычаям, проницательный, осторожный, с приятными манерами, когда не было вспышки надменности и жестокости, неотделимых от варварского темперамента»[1295]1295
  Fontes Rerum Austriacarum, XXVII, 376.


[Закрыть]. Но, говоря любительные и приятственные речи в разговоре с Посниковым, оба посла стояли неуклонно на своем: надежное перемирие, основание «uti possidetis», но с улажением некоторых «окружностей» в виде очищения или даже срытия некоторых захваченных русскими крепостей. Взаимная любезность была проявлена и в обмене подарками: Маврокордато прислал к Возницыну своего представителя с жалобой на наступивший холод. «С тем же попом[1296]1296
  Священник, бывший при Маврокордато, которым он пользовался для пересылок с Возницыным.


[Закрыть], – пишет Возницын Петру, – приказал ко мне, что студено (холодно). Я тотчас отослал к нему кафтан свой лисицы черно-бурые под сукном малиновым с нашивкою турскою и с пугвицы обнизными; принял любительно; а соболей шубы не послал для того, ведаю, что не примет. Они так же прислали ко мне табаку, кафе, чубуки, бумагу добрую и приказывают непрестанно, любо что мне у них понадобятся, о том им сказал. Я к нему сего дни послал с ченцом (чернецом) вин разных, икры паюсной, спинок осетрьих и белужьих, несколько теш белужьих. Ездят от меня к ним и от них ко мне, объезжая станы, степью, никем не видимы»[1297]1297
  Пам. дипл. сношений, IX, 247–249 от 5 ноября.


[Закрыть].

Но любезности любезностями, а Возницын все же не имел успеха в тех тайных сношениях с турками, которые он начал. Ему не удалось уговорить турок прервать переговоры с союзниками и продолжать с ними войну. Эта попытка была уже слишком наивна. Турки, как раз наоборот, все свои расчеты строили на том, чтобы заключить мир прежде всего с самым страшным своим врагом – цесарцами, а затем, заручившись миром с ними, предъявлять к остальным более твердые и повышенные требования. Не удалась поэтому же и другая попытка – достигнуть с турками отдельного частного соглашения до открытия официальных конференций при участии посредников. Турки на перемирие соглашались, но не хотели и слышать о непосредственных переговорах без посредников. «По-видимому, перемирья не бегают (т. е. не избегают), – писал Возницын Петру от 29 октября, – только не спешат и посредников тем, чтоб без их ведома учинить, оскорбить и озлобить не хотят»[1298]1298
  Пам. дипл. сношений, IX, 237.


[Закрыть]. Не достигнув сепаратного соглашения с турками, он принужден был вести свои дела только на официальных съездах, когда до него дошла очередь и в присутствии посредников. Об этой очереди цесарцы уведомили его через секретаря, возвестившего, что переговоры будут происходить при участии посредников в таком порядке: первые два дня отдаются цесарцам, за ними следует польский посол, затем венет и, наконец, наступает очередь московского посла.

Возницын, разумеется, заявил самый горячий протест против такого распорядка, при котором он оказывался на четвертом месте, как равно и против участия посредников. «И великой и полномочной посол говорил: для чего так, что перво (т. е. прежде) его, великого и полномочного посла, ехать полскому и венецийскому и говорить чрез посредников, а не с самими турки?» В ответ он получил заявление, что очередь переговоров установлена в соответствии с очередью вступления каждого союзника в союз: кто сперва с цесарем в союз вошел, тот первый о своих делах и говорить будет. Участия же посредников требуют турки, не желающие вести переговоров непосредственно. Возницын возражал, выдвигая против установленной очереди и против принципа последовательности вступления в союз другой принцип – сравнительное достоинство государей, а против участия посредников заявлял, что он не может признавать их за посредников, не имея на то специального указа своего государя, а признает их только за друзей и приятелей и порученных ему государем дел никому без такого специального указа передать не смеет и потому «тех обоих статей (т. е. об очереди и о посредниках) он, великой и полномочной посол, не приемлет»[1299]1299
  Там же, 235–236.


[Закрыть]. Эту точку зрения на посредников Возницын проводил и ранее в личных разговорах с цесарцами и в обмене по этому предмету письменными нотами 18 и 19 октября, заявив тогда, что он совершенно не осведомлен: «Каким они желанием или хотением на сей съезд прибыли, понеже, как в постановлении [союзных] договоров, так ни во ином каком междособном [т. е. между союзниками] сношении о оных воспомяновения не показуется»[1300]1300
  Пам. дипл. сношений, IX, 170–174.


[Закрыть]. Однако эти его возражения никакого успеха не имели, и ему пришлось подчиниться установленному распорядку.

Свое недовольство по поводу необходимости вести переговоры с турками не иначе, как через посредников, и того последнего места в установленной очереди переговоров, которое ему было отведено, Возницын выражал в беседах с цесарцами во время визитов к ним 1 и 6 ноября, срывая свою досаду именно на них как на виновниках его неудач и упрекая их также и в том, что они в его дела вмешиваются, а о ходе своих дел ему не сообщают. Эти заявления он делал, если только «Статейный список» верно передает тон его речей, в очень резкой форме. «Ноября в 1 день был великой и полномочной посол у цесарских послов и говорил им, вычитая их многие неправды, и что они ныне, призвав его, великого и полномочного посла, на комисию, велят невольно говорить о делех с турки чрез посредников, и еще при наших предложениях и разговорах сами быть хотят, а нас к своим не допускают. Так же и в приезде к съезжему месту постановили его бытие послежде всех, чего он, великой и полномочной посол, отнюдь учинить не может и хочет сам с турки о врученных ему делех говорить, а не чрез иного кого, понеже он цело (т. е. всецело) тех за посредников признавати не может». Посетив цесарцев 6 ноября, он опять говорил с ними о делах, «вычитая им с их, цесарской, стороны к стороне великого государя… несклонность и неприятство и что они токмо свои дела с турки трактуют, и, что чинят, того ему, послу, никогда не дадут знать и с турки видетись не велят; а ежели бы он виделся сам с турки, то б мог чаять уже и свои дела давно зачать и делать без посредников. Выводя им о всем пространно и притом совершенно домогался, дабы ему поволено было с турки видетись и назначен бы был день, хотя по совершении их собственных с цесарской стороны дел». Австрийцы отделывались неизменно теми же ответами: вести дело через посредников желают сами турки, весь распорядок переговоров устанавливается посредниками, очередь переговоров соответствует последовательности вступления в союз, они, цесарцы, как равно и посредники, царской стороне всякого добра желают и т. д.[1301]1301
  Там же, 244, 251–252.


[Закрыть] Того же раздражения и досады на цесарцев и на посредников полны письма Возницына к Петру за это время – 22 и 29 октября и 5 ноября. «Доношу тебе, государь, – пишет он в первом из них, – что турки, как я вижу, во всем на посредников положились и надежду свою на них имеют и чрез них дело свое делают и с великим почитанием и бережением и на своих проторях их имеют, так же и цесарцы. А наше дело зело трудно, потому что во всем неволя – перво чрез цесарцев, а потом чрез посредников. И за таким поведением как что выторгуешь? нечто сила Божия иным каким поведением поспешит. И потому приятство их и дела сего поведение видимо суть. Еще турки, приезжая в мой стан, спрашивают, кто тут стоит? Скажут – московской посол. Они отвещевают, – тот, что не хочет мириться? Мои говорят: кто вам сказывал? Они отвещевают: нам немцы сказывали. Мои говорят: лгут немцы; буде хотите пить и есть, подите в шатры! Они отвещевают: когда не хотите мириться, есть и пить у вас не хотим; а иные едят и пьют»[1302]1302
  Пам. дипл. сношений, IX, 196–197.


[Закрыть]. Так австрийцы старались рассорить турок с русскими. Вместо того чтобы действовать сообща и одновременно помирить всех с неприятелем, чтo ставило бы неприятеля в невыгодное положение, они намереваются разделить союзников и через посредников сначала мирить с турками одного, потом другого, чтo усилило бы положение турок. «Это закон не Моисеев и не Божий!»[1303]1303
  Там же, 239.


[Закрыть] Они, цесарцы, обнадежили поляков в уступке им турками Каменца; поэтому польский посол, держась за них, выказывал такое худое отношение к нему, Возницыну, и враждовал с ним[1304]1304
  Там же, 240.


[Закрыть]. С ним, Возницыным, они не откровенны и дают ему, когда он о чем их спросит, лживые объяснения. «Сами ездят к посредникам, а посредники к ним, а чрез пересылки что час (частые) сношения, имеют, а о чем спросишь – все неправду сказывают: уже явных причин пять или шесть неправедных их мочно пред ними поставить. Я по отпуске сей почты (29 октября) буду у них сам и о всем им стану говорить, чтоб они в своей неправде убоялись Бога и устыдились всего света», – это он и сделал во время своих визитов к цесарцам 1 и 6 ноября. «Изволишь, государь, из сего выразуметь, какое нам от них приятство творится!»[1305]1305
  Там же, 243–244.


[Закрыть] Трудно вести свои дела, образно жалуется он далее, «оставшись у цесарцев на хвосте»[1306]1306
  Там же, 248.


[Закрыть].

Внешняя обстановка, в которой пришлось работать конгрессу, могла только усиливать мрачное настроение и пессимистический ход мыслей у Возницына. «Посылал я в Белград чернца, – пишет он 29 октября, – для покупки нужнейшего мне и велел ему там послушать, чтo говорят. Приехав сказал, что там уже за совершенной мир почитают (т. е. уже считают, что мир заключен) и всеконечно турки окончения мира желают. Хлеб там и здесь зело дорог, фунт покупают в десять алтын, также и всякая живность и дрова, потому что от самого Будина и до моря степь голая, та ж, которую Днестр, Днепр, Дон, Волга объемлет. Цесарцы и венеты в станех своих построили себе светлицы и конюшни, и поварни деланные привезли из Вены; а я стою в полатках, которые купил в Вене; терпим великую нужу и стужу, а болши в сене, и овсе, и дровах; посылаю купить верст за двадцать и за тридцать, да и там добывают – что было, то все выкупили». На беду еще наступила плохая погода, дождь, ветры и даже бури. «Здесь стоит стужа великая, – пишет он 5 ноября, – и дожди и грязь большая; в прошедших днях были ветры и бури великие, которыми не единократно наметы наши и полатки посорвало и деревье переломало и многие передрало; а потом пришел снег и стужа, а дров взять негде и обогреться нечем. Чтo видя и не стерпя той нужи польской посол уехал в Петр-Варадын и чтo было у него в стану построено из бударных досок, и то все разломал и увез с собою, и живет там, и ныне стан его пуст – толко мы стоим трое; однако ж, цесарцем и венету полезнее моего поставили светлицы и иные многие покои деревянные перевезены к ним из Вены водою. Только я до совершения дела, при помощи Божией, с своего стану никуда не пойду и дела своего смотрити буду»[1307]1307
  Пам. дипл. сношений, IX, 241–242, 250.


[Закрыть].