Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

10 декабря состоялся четвертый съезд Возницына с турками, ознаменовавшийся, между прочим, активным выступлением английского посла. Турки и посредники дожидались Возницына в конференц-зале; когда он вошел, турки сказали, что желают слышать от него что-нибудь полезное. «И я им говорил: вижду, что господа союзных послы, товарищи мои, счастливей меня на сем случае обретаются: дела свои определили, а иные постановили, а я такого счастья не возмог получить. Однакож, хощу еще сим съездом дела свои подкрепить, авось либо что нечаемым случаем к належащему добру может приттить». Английский посол после этих слов выступил с упреком Возницыну: «И аглинской посол говорил, естли бы де и я так же поступал, такое ж бы счастье одержал. Я его спросил: в чем я не так поступил? Он сказал: противно постановлению их». Маврокордато поспешил прервать этот неприятный диалог. «Видя то, Маврокордат, прервав те речи, почал ко мне говорить, чтоб я с ними говорил о настоящем деле», и затем предложил вопрос, согласен ли государь быть с султаном в миру и на каких условиях. Возницын указал на статьи своего проекта, объявленные им через посредников. Но когда турки сослались на встреченные при переговорах по этим статьям трудности и, указав на желание султана мириться, предложили Возницыну найти какой-нибудь иной способ, то он со своей стороны предложил заключить на малые годы перемирие. Турки долго между собой советовались при молчании посредников, затем изъявили согласие, спросив: «…каким образом и на чем, и на сколько лет? Я, помолчав немного, – продолжает Возницын, – говорил им, чтоб тому перемирью быть на полтора или на два года… Турки сказали: зело добро, лутче на два года, потому что между собою имеем многую отдаленность и надобно к тому время довольное», затем выразили пожелание, чтобы царь для заключения вечного мира прислал в эти перемирные годы послов своих в Царьград. Возницын отказывался предрешать порядок заключения будущего мира, через посольство ли или через чье-нибудь посредство, ссылаясь на то, что не осведомлен о намерениях царя в этом отношении. Это вызвало вспышку со стороны английского посла. «Я им [туркам] говорил, – пишет Возницын, – о том мне невозможно сказать, потому что его царского величества намерения не могу знать, чрез послов ли своих или чрез какое посредство о миру радети изволит. Турки замолчали. Тогда злояростным устремлением, молчав и чернев, и краснев многой испустил свой яд аглинской посол и говорил: уж-де это и незнамо что, что и послов в Царьград не послать! Еще-де и то надобно приложить, что от сего числа в три месяца изволил бы его царское величество дать знать, желает ли быть в миру и на чем? И как пришлет послов своих, и чтоб те дела совершить чрез их же посредство. Да и то-де надобно ныне поставить, чтоб его царскому величеству вновь городов не делать и никаких крепостей не обновлять и не починивать».

Лорд Вильям Пэджет, человек сухой и довольно умеренный в словах, по отзыву Рудзини, sterile peraltro е misurato assai nelle parole, отличался большой опытностью в направлении дел и пользовался большим уважением со стороны турок[1338]1338
  Fontes Rerum Austriacarum, ХХVII, 375: «La maggior habilita ed il maggior credito nella direttione si possedeva da Guiglelmo Paget Ambasciatore d’Inghiterra. Grande era la со sideratione dei plenipotentiarii Ottomani verso di lui. Se ven la sua moltleta non sia di tincta data memoria di grand’impieghi: adognimodo in questo ha fatto, conosсere spirito eguale al negotio et in consiglio protondo et maturo».


[Закрыть]. Очевидно, он возмутился излишней придирчивостью и щепетильностью московского посла, не желавшего идти на уступки даже и в деталях. Его слова о трехмесячном сроке, в который царь должен был объявить свою волю, заключали в себе нечто ультимативное, а последние слова о запрещении строить и ремонтировать крепости были явно к невыгоде русской стороны, заинтересованной в укреплении Азова, которое тогда как раз производилось. Эти слова показались Возницыну «наглостью», и он выступил с энергичным протестом. «Тогда я, – пишет он, – видя его наглость и делу поруху, говорил галанскому послу, что он видит, что товарыщ его дела наши вместо посредства и сходства портит и чтоб он от того унял. А ему сказал, что ему так говорить и дела терзать непристойно». Однако слова Пэджета не остались без воздействия на турок: «Турские послы паче всего ухватились за обновление и за строение крепостей, чтоб тому не быть и конечно б о том в договоре написать и о посылке в Царьград послов. Я о том отговаривался всякими мерами, что без воли государя своего поступить на то не могу; а аглинской посол, мне уж не говоря, их наговаривал, пригибаясь к ним, шептал». По поддержанным Пэджетом двум вопросам: а) о присылке русских послов в Константинополь для заключения мира и б) о нестроении крепостей, завязались дальнейшие споры на этом съезде. «Потом турки, умолчав, спросили: что еще? Я сказал: естли на том моем предложении восхощете быть, то у меня с вами мир. Они говорили, что о нестроении крепостей и о посылке послов надобно окончательно написать. Я им то ж сказал; что невозможно мне того учинить. Потом молчали. Аглинской сказал: надобно, то ваше постановление, в чем есть согласие, записать. Я ему сказал, что он слышал, что мы говорили, и секретарь его записывал. Он стоял крепко: надобно самое то дело записать, в чем согласимся. И было того с полчаса, и уже турки почали говорить, чтоб я тем поспешил: мы-де лишнего писать не велим. И так Маврокордат сказывал, а секретарь аглинской писал; аглинской в то писмо многие непотребные слова влагал, Маврокордат не приимал. И написав, отдали дохтуру Петру Посникову; дохтур, прочет, сказал: лишнего ничего нет. А о нестроении крепостей и о посылке послов говорили, что без того нельзя быть. Аглинской говорил, чтоб с того писма писать ему договорные писма. Я ему сказал, чтоб он лишнего не трудился, и так жаль трудов его, а приговорили написать договорные писма и переслаться и на мере поставить чрез секретарев своих. И с тем розъехались».

Возницын 12 декабря написал проект перемирного трактата и отправил к туркам; в этом проекте двух спорных пунктов не было. Ознакомившись с проектом, турки заметили, что надобно написать о посылке в Царьград послов и о нестроении городов. Возницын остался непреклонен и здесь опять выиграл дело. После нескольких пересылок Маврокордато уступил: пункты эти в окончательный текст перемирного трактата включены не были[1339]1339
  Пам. дипл. сношений, IX, 361–365, 373–378. Текст нового перемирного проекта, с. 370–371; здесь вместо пункта о посылке послов встречаем слова: «чрез какой ни есть лутчей изыскав способ». О нестроении городов совсем не упомянуто. Так же в тексте турецкой стороны (с. 382–386).


[Закрыть].

LVIII. Заключение перемирия 14 января 1699 г

Между тем наступали праздники Рождества Христова, сначала по новому, затем по старому стилю. 14/24 декабря, как повествует «Статейный список», присылал из Петер-Вардейна комендант к стоявшим при Карловице послам, в том числе и к Возницыну, «с поздравлением праздником Рождества Христова, которой по их вере праздновать будут утре, то есть декабря в 15 день. И против того 15 числа в ночи в Петр-Варадыне из пушек стреляли». А в самый день Рождества по новому стилю Возницын посылал от себя с поздравлением к цесарским, венецианскому и польскому послам и к петервардейнскому коменданту. «И те все благодарствовали, – отмечает «Статейный список», – и обещались впредь взаимно в день Рождества Христова по старому календарю поздравить». 23 декабря старого стиля – неясно, почему именно в этот день, – прислал поздравить Возницына польский посол. Остальные, конечно, совсем забыли бы о данном ими обещании, если бы Возницын сам им oб этом не напомнил в довольно оригинальной форме. При наступлении Рождества по старому стилю, в сочельник 24 декабря, он счел нужным послать ко всем послам, и даже к турецким, с поздравлением. «И те послы взаимно его великого и полномочного посла тем праздником поздравляли ж».

Соглашением Возницына с турками на четвертом съезде о перемирии и уступкой со стороны Маврокордато по спорным пунктам о будущем посольстве и о нестроении крепостей дело между Россией и Турцией по существу было кончено; оставалось исполнить некоторые детали и прежде всего изготовить самые экземпляры договорного текста – «договорные письма». На это и ушла после четвертого съезда вся остальная часть старого декабря. Послы сначала пересылали друг другу черновые экземпляры трактата, чтобы установить одинаковый текст. Московский посол проявил при этом по обыкновению большую щепетильность, чем турки. Так, получив от Маврокордато латинский черновик текста турецкой стороны и одобряя его, он все-таки выразил желание, чтобы если не в турецком, то, по крайней мере, в латинском тексте турецкой стороны даты были поставлены от Рождества Христова, а не по турецкому летосчислению: «изобразить лето от Рождества Христова, а не турского счету лета». Маврокордато сразу же одобрил черновой латинский текст русской стороны. Затем происходило изготовление и пересылка беловых. Изготовив два беловых экземпляра: один – на турецком, другой – на латинском языке, и запечатав их в белый атласный мешочек, турки (21 декабря) отослали их к посредникам, которые передали их Возницыну, который «мешечек взяв… и роспечатав, и турское и латинское письмо выняв, велел перевесть и справить с прежним письмом (черновиком), каково прислано было от Маврокордато декабря в 18 день». Так как для перевода турецкого текста при его проверке своих филологических сил оказалось недостаточно, то Возницыну пришлось пригласить цесарского переводчика Ивана Адама Лаховича, который переводил с турецкого языка на латинский. Затем происходила сверка этого перевода с латинским текстом, присланным от Маврокордато, и, наконец, с латинского текста уже наши переводчики Петр Вульф и Иван Зекан переводили на русский язык. Тексты оказались согласными, «явилась только в речениях некиих измена, а в деле сходно». 23 декабря экземпляры русской стороны переписывались набело: русский текст – подьячим М. Родостамовым, латинский – переводчиком Иваном Зеканом, русский текст – «на четырех листах на доброй бумаге по обрезу золотом, по тетратному, и сшито шелком красным, и концы того сшивочного шелку для печати приведены к окончанию того письма, да с него ж список латинским письмом на такой же бумаге на дву листах». Эти беловые экземпляры были отосланы к туркам 24 декабря «в камчатном красном мешечке за печатью» вместе с турецкими беловыми экземплярами[1340]1340
  Пам. дипл. сношений, IX, 372, 390–394, 400, 403, 404.


[Закрыть]. Как видно из приведенных дат, у Возницына изготовление экземпляров договора приурочивалось к русскому Рождеству. Старое Рождество, 25 декабря 1698 г., и было взято сроком, начиная от которого перемирие заключалось на два года, по 25 декабря 1700 г. Итак, к Рождеству все было готово к подписанию, однако пришлось с подписанием несколько помедлить.

«С турскими, государь, послы на малое перемирие на два года я, раб твой, договорился, – писал Возницын Петру 23 декабря, – и договорные письма на мере постановили; и турские послы, написав по турску и по латине, отослали к посредникам, а посредники прислали ко мне, чтоб я их высмотря, паки прислал к ним, и свои, против того написав, прислал же; а подписать и размениться теми письмами на съезжем месте при посредниках, по обсылке с турки. И с тех писем, с своего список, а с турского перевод на сей почте отпустил к тебе, государю». Возницын просит далее прощения, если в чем действовал не так. Расстроить общий мир было совсем невозможно; согласиться на мир нельзя за великими трудностями, оставить царя одного в войне не смел. «Помилуй, милостивый государь, если что не против твоего намерения учинено: ей, учинил то по самой крайней нужде. А чтоб до миру всех не допустить, и того ни которыми делы учинить нельзя было, или б учинить мир вообще с другими: и к тому поступить за великими трудностьми не возможно было; оставить тебя, государя, одного в войне: и того учинить не смел же. Взял по твоему государеву указу и по письму малое перемирие, в котором ограждено и написано без всякой тягости. И те, при которых турки стояли, трудности, а именно: о нестроении вновь и о непочинке городов и о посылке в Царьград послов и о посредниках, – насилу отговорил; тут же и хан Крымской не забыт. Однакоже учинено то все в надежду твоей милости, размышляя то, что по сему постановлению как мир, так и война в твоей, государеве, воле». С подписанием договора он подождет, пока окончат остальные, чтобы не было упреков о несдержании союза. «Подписывать того договору еще погожу, покамест цесарцы и поляк подпишут, потому что я не токмо на словах, и на письмах просил их, чтоб они тебя, государя, по союзному обязательству не оставляли и договоров своих без удовольствования твоего с турки не совершали; но они не токмо словами, и листами своими в том отказали: и от того иному впредь отговориться будет нельзе, и несдержание союза никоторыми делы отрещи ему невозможно будет». Ему, Возницыну, никто из союзных не может сказать также и того, что он взял такой мир, какого хотел наравне с ними. «А чтоб кто сказал, что и я равно с ним мир, каков хотел, таков постановил, невозможно того никому говорить. Я учинил только армистицыум или на время унятие оружия, и то по самой нужде, видя, что ты, государь, от турков к миру не удовольствован, а они все удовольствованы и тебя оставили. А прежде я их в тот армистицыум звал и советовал, чтоб учинили то ныне, а не мир, которые немцы словами, а поляк и письмом в том мне отказали». Что немцы оказались нетверды в союзных обязательствах, неудивительно – у них с нами союз кратковременный; удивительнее было поведение поляка. С Польшей у России союз постоянный; однако польский посол, пренебрегая этим союзом, поспешил окончить свои дела и помирился. Зато Возницын дает полный простор едкой критике условий, на которых поляк помирился с турками, помирился, можно сказать, ни на чем. «Нe дивно, государь, на немец, потому что они кратким союзом обязаны, дивно на поляка, что он смел то учинить, и всего будучи на дву съездех дело свое окончал; а на чем, то еще паче дивняе, оставя с тобою, государем, вечный союз и натрутя[1341]1341
  Т. е. сделав тщетным?


[Закрыть] тем и вечный мир, помирился ни на чем: турки посулили отдать ему Каменец пустой; а о пушках, которых, сам сказывает, больше тысячи есть медных, понеже турки изо всех взятых на Украйне, на Подоле, на Волыни городов свозили в Каменец, договорился успокоить в Цареграде будущим послом», т. е., получив пустой Каменец, вопрос о ценном имуществе – тысяче свезенных туда отовсюду медных пушек – согласился уладить впоследствии через особое посольство в Царьград. «Он же за тот Каменец уступил им в Волоской земле всех городов, которые они держали: Сороку, Сочаву, Шанец и иных – всего 6. И как то у них постановлено – Каменцу отдача, а о пушках договор, не могу доведаться; только знаю то, что турки посему с пушками не отдадут». Провели и обманули поляка немцы, которым важно и выгодно было заключить мир; они ничего не потеряли, сделав туркам уступку за счет союзников. «Проводили его и обманули немцы для того, что им нужен и надобен и пожиточен мир; и помирились они без всякого себе отягчения и без уступки всего, а заткнули туркам горло другими своими союзники, потому что, по тяжестному с поляки обязанию и по вечному с ними союзу невозможно было им поляков с турки не замирить.

Было их жалованье и ко мне, однакож, мне кажется, Бог меня от них доселе свободил». В конце письма Возницын касается отношений между цесарцами и венецианцами. «А с венеты у немец я чаял крайней дружбы, ажно у них есть тайная антипатия: немцы не хотят того слышать, чтоб венет брал силу, потому что и так у них завладели многими городы и месты. Не меньше, государь, и венет иных пластает, хотя сказывал, что у него близок мир, a повидимому не само хорош. Турки с ним без уступки дву знатных городов, Ревеза и Лапанто, не хотят мириться. Только сколько ему ни держаться, отдавать будет, потому хотя морем и малый страх им (т. е. хотя венецианцы на море не боятся турок), а сухим путем никоторыми делы стоять им противно турок не-мочно. А те городы в Морее знатные и впредь бы к промыслу зело потребные, что изволишь посмотрить на карте». Выиграли от заключения мира только одни немцы, и Возницын указывает причины, объясняющие, почему они имели такой успех. «По правде, государь, немцы знают, как свои дела весть и сей мир сильною рукою и в потребное себе время сделали: перво, при союзных, неприятелю страшны; другое, в их руках и в их стране то дело; третье, сами они и им же в помочь союзники их посредники; четвертое, что турки зело сходны в нынешнее время к миру, и потому как бы не так могло дело их в совершенство приити». Немцы сумели воспользоваться подходящим моментом и благоприятными обстоятельствами и обстановкой для переговоров: склонностью турок к миру, присутствием союзников, сочувствием посредников, взяли инициативу переговоров, которые ведут в своей же стране. Однако переговоры замедлились из-за венецианцев. «Ныне, государь, стоим за венетом; только, чаю, не много ждать его станут. Я, сие покорно донесши, паки твоей, государевой, милости молю: помилуй грешного убогого своего сироту; а лучше я сделать сего дела не умел, и в том во всем как тебе, великому государю, Господь Бог по сердцу положит»[1342]1342
  Устрялов. История… Т. III. С. 482–484; Пам. дипл. сношений, IX, с. 394–398.


[Закрыть].

«Стоять за венетом» пришлось целых три недели. Рудзини был одним из тех, которые торопили Возницына с окончанием дела; теперь он сам оказался причиной задержки, когда у других, в том числе и у русских, дела были кончены. Польский посол сговорился с турками скорее всех; с двух съездов согласился на условия, с точки зрения Возницына, крайне невыгодные. У цесарцев после многих конференций договор был также готов. У венецианцев встретились непреодолимые затруднения. Как припомним, главные приобретения Венеции были в Морее и Далмации – они и должны были остаться за нею на основании «фундамента» «uti possidetis». Но уступка венецианцам этих завоеваний влекла за собой в обоих случаях осложнения. Уступка Мореи вызывала вопрос о Коринфском, или, как он тогда назывался, Лепантском, заливе. Его южный (Морейский) берег отходил к Венеции, его северный (Ахейский) – оставался за Турцией. Между тем на северном берегу венецианцы владели крепостью Лепанто и небольшим замком Румелин[1343]1343
  Der siegreich geendigte Rцmisch-Kдyserliche Pohlnische, Muscowitsche und Wenetianische XV jдhrige Tьrcken-Krieg etc., B. II, S. 36: «Am Eingang (des Golfo de Lepanto) lieget zur rechten Hand, auf dem Moreischen Lande ein Castel nach Morea oder Patrasso beygenandt und gegenьber auff dem Achaischen Land ein anders Romelia genant».


[Закрыть], расположенным при самом входе в Коринфский залив и совершенно запиравшим этот вход, в случае войны, для турецкого судоходства. Поэтому турки требовали очищения венецианцами Лепанто и срытия Румелина. Спорным пунктом была также крепость Превеза с гаванью на Акарнанском берегу[1344]1344
  Ibid., S. 46: «Auff dem festen Lande Acarnaniae beym Einfluss des Golfo Larta lieget die Vestung und Haven Prevesa».


[Закрыть]. Осложнение в Далмации заключалось в том, что турки, уступая ее венецианцам, требовали оставления себе некоторой территории для сообщения с оставшимся под их властью приморским городом Рагузой, и эта полоса, пролегая через середину Далмации, разделяла ее поперек на две, лишенные между собой сообщения, части: «просят у них (венециан) второй части Далмации, – как, сетуя, говорил Рудзини Возницыну, – а первую и третью оставляют им… из самой той Далмации вынимают против Рагузы середку… И естли им то уступить, уж сухим путем из первой в третью ездить им будет невозможно, уж объезжать морем»[1345]1345
  Пам. дипл. сношений, IX, 449.


[Закрыть]. Рудзини, не имея полномочий на такие уступки, не мог согласиться, отправил курьера в Венецию и ждал его возвращения, прося московского посла не оканчивать своего дела до возвращения курьера и жалуясь, что соглашение Возницына с турками поднимает их высокомерие и делает их неуступчивыми к венецианцам[1346]1346
  Там же, 371–372, 13 декабря; 387–388, 19 декабря.


[Закрыть]. Возницын был прав, когда писал Петру, что у немцев с венетами тайная антипатия: медлительность Рудзини возбуждала большую досаду и негодование у цесарцев. 22 декабря граф Эттинген, посетив Возницына и разговорившись о делах, сказал, между прочим, что слышал о соглашении московского посла на перемирие с турками, и выразил свое одобрение: «И тот способ учинен зело добр». На заявления Возницына, что дело еще не кончено, потому что возникают трудности с турками, да вот еще и венет уговаривает не кончать дела, не дождавшись его, граф Эттинген по поводу венета посоветовал: «…чтоб он, московский посол, знал себя и своего разума держался, а таких бы (как венет) не слушал: не суть то друзи его царского величества, которые сие советуют»[1347]1347
  Пам. дипл. сношений, IX, 404–407.


[Закрыть]. В другой раз, 28 декабря, оба цесарца – граф Эттинген и граф Шлык, – приехав к Возницыну, говорили: «…ныне-де у всех союзных с турки есть сходство (соглашение), только-де стало за венетом, понеже с обеих сторон учинилась великая трудность и един другому отнюдь уступити не хочет… и Бог ведает, как то будет, понеже-де что уже турки последнее слово сказали, что болши с ним не хотят говорить и хотели, все дела брося, порвать и отъехать, а он-де и тогда ни малой уступки не учинил». Едва уж только они и посредники упросили отложить до 31 декабря. Вчера венецианский посол был у них, однако «по многом их увещании отнюдь никакого сходства не показует, и один-де, то видя, не знают, что делать… а им-де для венецийских прихотей впредь войну весть и такое христианское кровопролитие воздвигнуть кажется непристойно». Цесарцы просили Возницына, ссылаясь на дружбу его с венетом, повидаться с ним и повлиять на него в смысле склонения его к уступкам. Московский посол, благодаря за оказываемое ему доверие, счел, однако, уместным возвысить голос за союзника, указывал цесарцам на необходимость сообща поддержать Венецию. Турки, видя у других союзников склонность к миру, «напали неправедно и злобно на общего их союзника», которого они, союзники, по договорным обязательствам, a еще больше по обещанию государей своих не только не должны принуждать к убыточным для него уступкам, а, наоборот, должны защищать и «все стать при его пользе». С турками же надо держаться более твердого тона, отнюдь не просить их о мире, а принуждать их к миру: «Цесарские послы говорили: правда-де, что должно было так, только-де не обинуяся они сказывают, что им далее войны вести нечем, и ныне-де они принимают великие убытки, держат войска на зимовьях и платят им безпотребно; лучше бы де те денги в огонь были брошены, нежели в недельную потребу издержаны: не всяк-де так готов к войне, как его царское величество». Это был комплимент по адресу России. Свидание цесарцы закончили другим комплиментом: сказав при прощании, что едут по тому же венецианскому делу в Петервардейн к польскому послу, заявили, что заехали к нему, Возницыну, «прежде поляка и то… учинили, почитая честь великого государя»[1348]1348
  Пам. дипл. сношений, IX, 392–393.


[Закрыть].

Исполняя просьбу цесарцев, Возницын на другой день посетил Рудзини, но говорил ему как раз самое противоположное тому, о чем цесарцы просили, внушал ему, «чтоб он в делах своих был не страшлив и в поступках не скор, а что цесарцы принуждают его и страшают турских послов отъездом и то они делают для своей пользы»[1349]1349
  Там же, 407–408, 29 декабря.


[Закрыть]. Австрийцы сердились на Рудзини, говорили Возницыну, что «тот венет надут некаким злым духом и то делает нарочно, развращая мир», обвиняли его в том, что он так поступает по интригам французов, во что бы то ни стало желающих помешать миру цесаря с турками; однако они все же выхлопотали ради него новую отсрочку для подписания мира – до 16 января[1350]1350
  Там же, 409, 416.


[Закрыть]. Этот срок был уже крайним. Когда 8 января Возницын сделал им визит, они ему сказали, что дело остановилось «за упрямством венетовым». Возницын ответил, что «упрямства его нет: что может, то уступает, а чего не мочно, как того уступить? И цесарцы сказали: как хочет. И великой посол отвещал: союзник их, не надобно его покидать! И цесарские послы сказали: буде он (Возницын) изволит, то б ему добро чинил и его ждал; а они для него в войне быти не хотят. Не силою на сей съезд принужден. И уж де они так об нем труждаются, слово б в слово так, кто б каменья носил, такие ж бы труды полагал; ни день, ни ночь покою им нет в его деле, и больше того не могут, и не треснуть им стать, подпишут свой договор в 16 день января, и чтоб и он свой договор изволил кончать». Передавая венецианцу об этом разговоре, Возницын наставительно и не без горечи ему заметил: «…какое желание у царского величества продолжать войну! или, по крайней мере, додержать союз до его срока, но они, союзники, желание это презрели, союз не додержали, основание («uti possidetis») без совету подписали и к миру принудили. Что ж Бог делает? Та болезнь обратилась (на него же), как ныне он сам видит»[1351]1351
  Там же, 448–449, 449–451, 9 января.


[Закрыть].

Между тем Маврокордато и посредники торопили московского посла с подписанием перемирия. 1 января Возницын, на год опережая указ Петра о праздновании январского Нового года, посылал к союзникам со странным поздравлением по случаю Нового года, который союзники, жившие по григорианскому календарю, отпраздновали уже десять дней тому назад. Еще страннее было то, что с тем же поздравлением он послал доктора Посникова и к туркам. Впрочем, кроме поздравления, Посников должен был дать туркам заверение, чтобы они в его «приятстве» и постоянстве не сомневались; что он твердо стоит на тех условиях, о которых согласились, и не подписывает договора только потому, что не хочет подписывать раньше других союзников «для некоторых междосоюзных своих впредь околичностей». Турки ответили, что в его постоянстве не сомневаются, как ему покажется лучше, так бы он и поступал, захочет других ждать, будь по его воле, захочет подписать и разменяться договорами – готовы хоть завтра. Однако 9 января Маврокордато прислал к Возницыну своего попа, который сказал, что турецкие послы послали уже в Белград за подводами, хотят вскоре ехать и собираются. На другой день, 10-го, прислал английский посол сказать Возницыну, что договор его с турками лежит у них, посредников, «многое время и едва ли уж не вышел из силы, а турки-де варвары, мало что им не покажется, то все бросят», чтобы он поспешил подписать договор и разменяться. 12 и 13 января Маврокордато в разговорах с посылавшимся к нему опять доктором Посниковым напоминал о скорейшем подписании, уверяя, что австрийцы дали письменное обязательство подписать свой договор в понедельник 16/26 января и что венета ждать не будут, 12-го от Маврокордато Посников зашел к рейзэфенди и в знак дружбы поднес ему от Возницына пару пистолетов «турского железа, цволы – работы изрядной, куплены в Вене, которые принял благодарно и дивился такому художеству и спрашивал: не французской ли то работы?» Посников, прихвастнувши, сказал – московской. Рейз-эфенди говорил: «…давно ли на Москве так почали делать? Он сказал: лет десять или меньше, научились от немец. Он сказал, что он таких пистолей не видал; мнит, что сие железа для работы вяше золота»[1352]1352
  Пам. дипл. сношений, IX, 417, 451–453, 458.


[Закрыть]. «Здешнее дело, – писал Возницын царю 13 января, уведомляя его о получении его письма от 2 декабря, очевидно, не дававшего Возницыну никаких новых дальнейших указаний, – приходят к окончанию. Цесарцы, как ему сами сказывали, взяли перемирье на двадцать на пять лет, поляк помирился вечным миром, я взял перемирье на два года, венет остался – нечто что на нынешних днях между собою сделают». Рассматривая заключение перемирия как дело уже конченное и дипломатические услуги Посникова более ненужными, Возницын в этом письме передает Петру просьбу доктора отпустить его в Амстердам для научных занятий: «…говорил мне дохтур Петр Посников, чтоб я челобитье его к тебе, великому государю, донес – нужда-де ему быть в Амстрадаме для исправления к художеству его некаких инструментов и чтоб его из Вены туда отпустить и дать ему жалованье»[1353]1353
  Пам. дипл. сношений, IX, 454.


[Закрыть]. С той же почтой, 13 января, Возницын писал Ф.А. Головину, что расстроить мир, убедить цесарцев оставаться в войне не было никакой возможности: «…ангел бы цесарцом вещал, дабы они с турки не мирились, но и того б, чаю, не послушали – нечто сам Всемогущий изволит от того их отлучить! И ныне стоят в прежнем деле за венетом; я молчу, а ломка велика. Венет, как угорелой, бросается ко всем к нам, просит помощи. Я говорю: как тебе мириться? чего войною не потеряли, то миром потерять хочешь? советую ему, чтоб взял на год армистицыум, буде ему так в войне остаться невозможно. Турки сверх морейских городов Превеза, Лепанда, Румелина ныне вновь еще втрое тягостный запрос ему учинили: Далмация вся за венеты; они, оставя им первую и третю часть, просят против Рогуз второй части, т. е. середки…» Цесарцы – главные союзники венециан, но всякий может видеть, какую правду к ним оказали; показали прямо «злость: соверша свои договоры, оставили его (венета) с таким на некоторые дни определением (т. е. до 16 января), чтоб он в те дни договор свой определил, а естли не придет, то они оставя, подпишут свои. Турки, то слыша, паче обнадежены тем стали. А по настоящему должно было туркам так говорить, что един без другого не помирится, а не на урочные дни оставлять. Я венету часто к словам говорю: они делали другим и союза не держали, и основание подписали, и к миру принудили и прошение к продолжению войны презрели. Бог обратил то все к ним еще в вящую тягость. Однакож, не помня того всего, я своего договору не подписываю, пока мочно, смотря своего дела и желания. А в другой разум: пускай то не токмо Речь Посполитая их (т. е. Венецианская республика), но всяк увидит правду и истину его царского величества» (т. е. лояльность царя в соблюдения союзных обязательств, как бы мы теперь выразились).

Сообщив дальше о своих разговорах с цесарцами и о пересылках с Маврокордато за последние дни, Возницын заканчивает письмо собственноручной припиской, показывающей, какой страх чувствовали перед Петром исполнители его повелений. «Милостивый государь, отец Петр Алексеевич! Помилуй, не оставь убогого раба своего во всякой своей милости; ей-ей больше мне того делать невозможно было, боюся всякого гнева. Только уж в сем упование мое Бог видит, сколько труд свой полагал. Пронка, раб твой, челом бью. Из Сирмской земли из предел Карловича. Генвар в 11 день 1699»[1354]1354
  Пам. дипл. сношений, IX, 460–462. Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1699 г., № 2, л. 17–18.


[Закрыть].

Убедившись в том, что цесарцы бесповоротно назначили подписание своего договора на 16 января и что турки собрались 18-го уезжать, Возницын решил и в этом случае опередить других, действуя здесь так же, как он поступал при расположении лагерей на Карловицком поле, и известил посредников, турок и союзников, что готов подписать свой договор в субботу, 14 января.

Итальянское известие говорит, что Возницын действовал так, опасаясь при подписании договора, если бы он подписывал его одновременно в один и тот же день с другими, встретиться с поляком и выступать при подписании после него. «Это он сделал прежде всех других из страха, как бы не остаться последним и потому, что он не хотел находиться вместе с поляком в таком деле, ни делать его после него»[1355]1355
  Шмуpло. Сборник. С. 707–708.


[Закрыть]. Так именно объяснял причины своего поступка и сам Возницын в недельной записке за 13–20 января. «По многим поведениям увидено, – пишет он там, – что у цесарцев и у прочих мирные с турки договоры к окончанию приходят и хотят подлинно подписаться в 16 день января. Мышленно, как бы лучше в том поступить. А то проведано, что цесарцы, подписав с турскими послы, будут есть у посредника, аглинского посла и на том же обеде будут турские, польский и венецийский поcлы. И первое, что будет ехать на съезд перед цесарцы; второе: там в заседании и в подписании договоров, так же и в столе – в местех и в здоровьях без пренья б не было и еще при таком случае до чего б дурного не пришло, постановил у себя, что подписать свой договор преж их в субботу, т. е. генваря в 14 день». Итак, соображения дипломатического местничества и опасения, как бы эти местнические расчеты с польским послом и при подписании договоров и на обеде в занятии мест и в порядке заздравных тостов не привели к конфликту, а конфликт к срыву дела, – повлияли на решение Возницына опередить союзников в подписании договора. Приводит он, впрочем, также и соображение другого порядка. Настроение у цесарцев и у поляка – радостное и ликующее, потому что они, покинув остальных союзников, заключили длительный мир, – не совпадало с настроением русских, ограничившихся лишь кратким перемирием. «Еще и для того на то поступлено, – пишет Возницын далее, – что цесарцы и поляк, оставя прочих, учинили довольный мир и будут тому радоваться и триумфовать, а мне на чужой свадьбе тут же плясать показалось непристойно».