Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

6 марта Петр опять в своей любимой стихии – в Вуличе, в артиллерийской лаборатории: «Был десятник в Уличе, смотрел лабораториум, где огнестрельные всякие вещи и наряжают бомбы»[117]117
  Походный журнал 1698 г. С. 7.


[Закрыть].

День 7 марта был вновь посвящен корреспонденции. Петр писал Лефорту и Головину в Амстердам[118]118
  П. и Б. Т. I. С. 717–718.


[Закрыть] и стольнику В.Д. Корчмину, сержанту Преображенского полка, в Берлин, где этот сержант обучался артиллерии вместе с другими русскими бомбардирами. Из ответа Корчмина, помеченного Берлином от 29 марта, видно содержание письма к нему Петра. Петр поручал ему разведать о жалованье, какое платят в Бранденбурге всем военным чинам, и Корчмин, получив надлежащие сведения, прислал царю с ответом от 29 марта особую роспись такого жалованья[119]119
  Там же. С. 716–717.


[Закрыть] Царь осведомлялся далее о ходе обучения бомбардиров, на что Корчмин доносил, что по 20 марта, когда им получено царское письмо, они, бомбардиры, «выучили фейверк и всю алтилерию; а что в алтилерии какие есть науки, – пишет он далее, – и то известно милости твоей, а ныне учим тригинометрию». Корчмин отзывался в ответе о «мастере», учителе бомбардиров, немецком поручике, что он «человек добрый», знает много и показывает хорошо, но требует платы по 100 талеров с человека, а без платы бросил было и учить; поэтому Корчмин просил Петра о высылке этих денег, прибавляя, что бесполезно просить о плате за них курфюрста: все равно не заплатит. Наконец, царь приказывал в своем письме «отписать, как Степан (Буженинов), не учась грамоте, гиометрию выучил». «И я про то не ведаю, – отвечал Корчмин, – как впредь выучит: Бог и слепцы просвещает»[120]120
  Там же. С. 715.


[Закрыть].

Получен был ряд писем из Москвы: от князя Ф.Ю. Ромодановского, Л.К. Нарышкина, А.С. Шеина, А.М. Головина, Г.И. Головкина и из Амстердама от посольства. Все письма от москвичей были ответами на письма к ним Петра от 31 декабря[121]121
  Там же. № 215 от 31 декабря 1697 г. к Ромодановскому. Остальные письма этого дня не сохранились.


[Закрыть] и датированы 4 февраля. Посмотрим, какие новости приносили они Петру.

Ромодановский[122]122
  П. и Б. Т. I. С. 676.


[Закрыть] возражает против сделанных ему царем упреков за неразумие его вопроса о табачной продаже, разрешенной иноземцу Ван-дер-Брахту, с которым он тогда к Петру обращался, и, в свою очередь, уличает Петра за допущенную им в его письме ошибку, не без язвительности объясняя ее «великим запалением», в котором, должно быть, Петр находился, когда писал письмо: «А что ты, господине, пишеш ко мне в своем писме про иноземца, о котором я к тебе писал, о табачной продаже в неразумия нам ставиш, и то напрасно: я к тебе писал, зная, и не в великую докуку тебе; толко иноземец мне говорил, чтоб отписать, а мы так делаем, как указ записан у нас. Ты же пишеш в своем писме, что Орленку и иноземцу торговать по два года, и то впрямь нам удивителное дело: знать, за великим запалением не прямо к нам пишеш, а у нас указ записан, толко обеим – Орленку и иноземцу – по одному году велено торговать, а другой год на государя, и ноне торгует Орленок для уставки первой год, и пошлины он же збирает на государя; а как год пройдет, тогда из наддачи станем отдавать». Настоящее письмо Ромодановского выясняет нам, что вопрос о дальнейшей торговле табаком иноземца фан-дер-Брахта после истечения предоставленного ему срока, заданный в письме Ромодановского к Петру от 26 ноября 1697 г., был им сделан по просьбе самого иноземца, который, видимо, не прочь был продолжать льготную торговлю и после срока 1 декабря 1697 г. Указ хорошо известен Ромодановскому, и он действительно в письме от 26 ноября привел совершенно правильную цитату из февральского указа о табачной торговле[123]123
  П. С. З. № 1570, 1697 г. 1 февраля.


[Закрыть], касающуюся фан-дер-Брахта, где говорилось, что торговать ему велено «с двести пятого году по двести шестой год декабря по первое число» (1 декабря 1697 г.)[124]124
  П. и Б. Т. I. С. 675.


[Закрыть]. Петр, раздосадованный этим вопросом князя, раз уже был дан указ, и упрекая его за это, сам, однако, ошибался в подробностях указа, приводя их на память и говоря о двух годах, на которые будто бы была предоставлена табачная торговля иноземцу, и в этом случае Ромодановский в своем возражении царю был прав. Впрочем, спор с Ромодановским утратил уже для Петра свой существенный интерес: когда письмо его было получено, был уже решен вопрос о сдаче табачной торговли в России Кармартену. После подписи князя, состоявшей из трех бука К. [P]. Р., в письме прибавлена приписка, сделанная не без ассоциации с содержанием письма:

«последней пьяный Фетка Чемоданов, воспоминая вас за пипкою (трубкой табаку), челом бьет». Читая эти последние строки, Петр мог припомнить знакомое ему лицо думного дворянина Ф.И. Чемоданова с пипкою табаку в зубах. В чине стольника Ф.И. Чемоданова в 1676 г. мы видим в свите, сопровождающей царя Федора в его подмосковные походы, а затем в 1688–1689 гг. он в таких же походах сопровождает царя Петра[125]125
  Дворцовые разряды. Т. IV. С. 17, 22, 420, 428, 443.


[Закрыть]. 25 марта 1690 г. он был пожалован в чин думного дворянина[126]126
  Там же. Т. IV. С. 543.


[Закрыть]. Он происходил из семьи, давно уже соприкоснувшейся с Западной Европой, был сыном стольника И.И. Чемоданова, ездившего в 1656–1657 гг. посланником в Венецию. От этого посольства остался интересный «Статейный список» с описанием путешествия посольства по Атлантическому океану, Средиземному морю, по северным итальянским городам до Венеции и из Венеции через Германию и Голландию[127]127
  Пам. дипл. сношений, Х, 931—1151, 1151–1176.


[Закрыть]. Думный дворянин Ф.И. Чемоданов, очевидно, принадлежал к «компании» Петра; потому и позволял себе писать к нему так фамильярно.

Письмо Л.К. Нарышкина заключало в себе известие, что только что привезены шведские пушки: описание их, «каковы они мерою и ядром», Нарышкин отправил Великому посольству. От гетмана ничего нового нет; к нему посылается со словесным наказом Иван Тараканов[128]128
  П. и Б. Т. I. С. 677.


[Закрыть].

А.С. Шеин в своем письме уведомлял, что посланные ему царем азовские и другие чертежи, о доставке которых Петр высказывал в письме от 31 декабря беспокойство, им получены, о чем он писал царю от 28 января и тогда же переслал царю записку инженера Руэля о глубине Дона и Азовского моря. Теперь и он, Шеин, по последнему письму царя убедился, что гавани удобнее быть на реке Миусе «для пресных вод и лесов и прочих угодей». Сооружение города Павловска «идет к совершенству, гавань там строить еще не начали, инженер хочет начать нынешним летом; от него получена записка о глубине воды, проект устройства гавани и смета, сколько для этого строенья потребуется людей и всяких припасов. Извлечение из этой записки Петру посылается, и он из него усмотрит, какой труд выполнен. Царь предоставил дело о постройке гавани на реке Миусе на усмотрение его, Шеина; но он, заявляя, что сердечно рад избрать наилучшее и угодное Петру место, все же просит Петра не оставить его и «подать в сем деле науку, как поступать лучше». Как только приедет Руэль и привезет подтверждающие сведения о глубине гавани и моря и о прочих «угодьях», он, Шеин, пошлет в те места инженера барона (Лаваля) для лучшего удостоверения, где следует быть гавани: «Где удобней-шеи найдем, тут будем нынешнее лето работать, и дай Боже, без великих трудов сие дело совершить». Из Азова никаких чрезвычайных известий не пишут, татарских набегов к нему нет. Только иноземцы, работающие у инженера, очень на него жалуются, да воеводы азовские пишут, что он в городских укреплениях ни одного места не оставил без переделок: «которое место переломает, а сделает так же, как было»[129]129
  П. и Б. Т. I. С. 677–678.


[Закрыть].

А.М. Головин благодарит царя за письмо. «Пожалуй, отпиши мне, – пишет он далее, – где ваша милость пребывает и как ваше намерение к возвращению к нам. А у нас пива настают мартовские изрядные, чаю, хотя град Амстрадам и преславущий, там таких пив нет. В доме твоем, милостию Божиею, здорово. Денги за пистолеты Адолфову сыну Исаку против писма твоего сто шездесят восмь рублев заплачены. Пожалуй, не покинь братей моих двух Иванов, в чем я во всем надежен на милость твою. Да у тебя ж прошу: пожалуй, промысли мне табаку: а у нас здесь хорошова нет, и промыслить негде. В полках у нас, при помощи божии, здорово. Толко из новоприборных многие за пиянство, и за зернь, и за воровство отставлены; а иные без вести пропадают, и я на те места пишу из заротных; и как те заротные уберутся по местам, и в те поры которых городов на те упалые места писать? Украинцев писать ли? Автамон Головин. Писано из Преображенского, февраля в 4 день»[130]130
  Там же. С. 678–679.


[Закрыть].

Г.И. Головкину Петр писал от 31 декабря 1697 г., что «намерен быть в землю, окруженную морем, то есть во Англию». «Дай Господи Боже, – замечает по этому поводу в своем письме Головкин, – чтоб то намерение ваше исправилось счасливо, а мне б на знак милости твоей и бытности во Британии получить лондонской работы зепные (карманные) часики». Далее – обычные для писем Головкина семейные подробности в шутливом тоне: «а Павлюк приболел и неоднова, и Лаврентей доктор смотрел и сказал, что на болезнь ево в оптеке лекарства нет, а называет ту болезнь ленью. Пожалуй, мой государь, поелику тебе возможно, пиши о своем здоровье. Ганка челом бью. Февраля в 3 день»[131]131
  П. и Б. Т. I. С. 679. Такие же семейные подробности и в следующем, более позднем его письме от 18 марта: «а мы с Павлюком живем да ретку в пост жуем; а ученье ево зело тупо с природы; учит вечерню, а сват начал учить псалтырь. Медветь и лисица пишут. Ганка челом бью» (П. и Б. Т. I. С. 679).


[Закрыть].

Из Амстердама писали Петру великие послы. Петр, передавая им главные условия договора с Кармартеном, приказывал, как припомним, изготовить и прислать текст договора согласно доставленному им образцу на трех языках. Послы в письмах от 1 марта обещали царю окончить эту работу к пятнице, 4 марта. Это и было исполнено. В письмах от 4 марта каждый из послов сообщает царю (между прочим) о посылке ему текстов договора о табаке, притом в двух редакциях на выбор. К этому известию Лефорт прибавлял, что получены письма из Москвы; там, слава Богу, все смирно. Известия из Польши не особенно хороши. Он, Лефорт, ожидает указа, когда подниматься из Амстердама в Вену: «Господин Коммандёр! Письме, которы ты изволил нам пошлать, милось твоя, пошелаю с почтою. Мы нарокум (нарочно) два прегатовил: каторой годной будет, изволись выбирать. Письме из Москва прешли: славе бог, все смирной. Я дазидаю указа твоя, которой време адсюды подниматьсь Вьену-город? Письме из Польски земли не самы добры: можной быть, не надолго. Пужалест, пиши про своя здорова; а воистене велика радусь у мене будет слушеть, сто вы веселите. Прости, надёже моё! Дай бог тебе здорова на многи леты. Ад мене солобит (челобитье) компанью ваша. Твое верной слуга Лефорт г. ад. Ам. 14 м. 1698»[132]132
  По новому стилю, по старому 4-го (Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 34; П. и Б. Т. I. С. 704–705.


[Закрыть].

Ф.А. Головин, уведомляя о посылке договора о табаке, шутливо называет его товаром, который и он, Головин, «не ненавидит», и просит оставить для него или, если он не будет вызван в Англию, прислать ему некоторую часть лучшего состава этого товару. У него легкая рука, и с его легкой руки умножится торговля: «рука лехка, лучше впредь умножить торговлю». Кроме уведомления о высылке договора, Головин в своем обширном письме касался и многих других предметов, как то: высылки денег обучающимся русским бомбардирам в Берлин, политических известий, найма в Голландии разных людей на русскую службу, покупки оружия, личных покупок Петра. Бомбардирам в Берлин деньги на жалованье и на инструменты посланы[133]133
  Один из этих бомбардиров, Данило Новицкий, приезжал за деньгами из Берлина в Амстердам в феврале 1698 г., и деньги были посланы с ним. Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 257 об.: «Февраля в 15 д. (1698 г.)… дано великого государя жалованья Данилу Новицкому на прошлой 205-й и на нынешней 206-й год годового по окладу ево сполна по 16 руб. на год. Итого ефимками 58 еф. 3 алт. 2 д.». Там же, л. 29 об. – 30: «Марта в 4 д. дано великого государя жалованья Степану Буженинову, Ивану Алексееву, Данилу Новицкому на 205-й и на 206-й годы по окладом по 16 руб. человеку на год, да Василью Корчмину, Ивану Овцыну против их ж обеих годов по 32 руб. человеку. Да им же всем вопче на покупку бамбардирских инструментов 25 золотых; да что они в Берлине заняли у торгового человека у Петра Якобсена на прокормление 200 ефимков, дано 91 зол. 26 алт. 4 д., считая золотой по 40 алтын. Итого им в даче 223 зол. 13 алт. 2 д. Золотыми им дано для того, что галанской монеты денги в Берлине не ходят. Взял те золотые Данило Новицкий, которой приезжал о том из Берлина бить челом». Там же, л. 268 об.: «Марта в 5 д. дано великого государя жалованья Данилу Новицкому на проезд до Берлина в дорогу 30 ефимков».


[Закрыть]; корм им там «выдают», о том он, Головин, имеет из Берлина подтверждение. В Новгород и в Москву, а также к шведскому канцлеру о заказе пушек в Швеции писано. Мельничные мастера наняты, и те, «о которых ты изволишь писать, что знает их Кропоткин (толмач при посольстве), живут в Сар-даме, изволишь ли их принять? А приговаривать их я ево, Кропоткина, пошлю нарочно в Сардам». Мельничных мастеров, также якорных, канатчиков и зейльмекеров (парусных мастеров) надобно отпустить в Нарву, пора им делать якоря и прочее. Не напишет ли Петр коротенькие письмеца к Льву Кирилловичу, к Тихону Никитичу, «к вослужителю нашему попу Александру» (адмиралтейцу А.П. Протасьеву) и к князю Б.А. Голицыну, чтобы они в тех делах, ради которых посылаются эти мастера, оказали «вспоможение» в своих ведомствах? Деньги, которые останутся у царя за покупкою свинца в Англии, Головин просит его перевести в Амстердам на уплату жалованья нанятым людям. Договор о покупке еще 10 000 ружей сверх купленных 15 000 не состоялся; о причинах будет доложено царю при личном свидании. Головин спрашивает далее, подтверждать ли прежние распоряжения о найме матросов в Нарве? От цесаря получена ответная грамота: будет поднесена царю по его возвращении из Англии. Цесарский посол удостоверял, что их войска с первых чисел апреля непременно пойдут под Белград, а будет их около ста тысяч. Много места в этом письме, как и в прежних письмах, Головин отводит переговорам, ведущимся с капитаном Крюйсом о найме его на русскую службу. Капитан склоняется к поступлению на нее «с желательным намерением». Головин объявил ему жалованья 1800 рублей в год с тем, чтобы сверх того он ничего не просил, разве чего-нибудь незначительного: «жалованья я ему тысячу всемьсот рублев на год объявил и говорил, чтобы иные окресности многие отставил, разве к тому что малое». Крюйс, выслушав эти предложения, сам будет писать к Петру с этой же почтой. Головин просит немедленно дать ответ и не гневаться, что так докучает с делом о Крюйсе, желая довести это дело «при помощи Божией и по воле государя» до доброго конца:

«а Крюйс, как я вижу, зело искусен и трудами нескучен человек». Ему очень хотелось бы получить чин вице-адмирала, и потому он не высказывает своего последнего решения. «И, естьли возможно, – просит Головин, – покажи с ним милость ради чаяния будущих строений». Петр уже приказывал Головину об отпуске Крюйса просить бургомистров и лиц, начальствующих в Адмиралтействе; сам же Крюйс говорил, что большую силу (в деле об его отпуске) имеет секретарь адмиралтейства Девильде. Пусть царь велит сыну Девильде отписать об этом к отцу: «он же (Крюйс) мне сказывал, что в том есть немалая сила секретаря Дивиллии. И естьли твоя, милостивого государя, в принятии ево воля будет, то повели отписать Дивиллину сыну к отцу своему волею твоею, естьли я о сем просить буду; а мню, что уже писать мастер»[134]134
  Пам. дипл. сношений, VIII, 1167: «Февраля в 6-й день великие и полномочные послы были в Амстердаме у амстердамского секретаря адмиралитецкого двора Девилда для смотрения разных старинных монет древних цесарей и королей». Вероятно, в связи с этой просьбой Головина «Девиллину сыну» была подарена царем в Англии шпага, взятая у сопровождавшего Головина в Англию дворянина Ульяна Синявина, который за нее был вознагражден 6 ефимками (Пам. дипл. сношений, IX, 1006).


[Закрыть]. Письмо Ф.А. Головина заканчивается известием о покупках редкостей, которые Петр желал приобрести в Амстердаме: крокодила и экземпляра рыб швертфиш. Головин «подсылал» покупать эти предметы и торговаться о них «торгового человека». Однако продавец не хочет взять за обе вещи меньше 125 рублей; есть много других экземпляров и дешевле, но меньших размеров. «И о том что изволишь? А еще всяко ево торговать буду, и о том к тебе, милостивому государю, отпишу впредь. При сем нижайший твой, государя моего, раб Фетка. Из Омстрадама, марта в 4 день». Подписав письмо, Головин сделал еще приписку латинскими буквами: «Posuolia nausia duoenoznaia na cerepahi i kambaly i tuu, i protzaia». И под этой припиской подписался своим прозвищем по всешутейшему собору: «Pop Feodor»[135]135
  П. и Б. Т. I. С. 705–707. Приписка: «посылаю на вся двоеножная на черепахи и камбалы, и… (?), и прочая».


[Закрыть].

П.Б. Возницын в своем письме также уведомлял Петра об отправке ему двух редакций текста договора о табаке на русском, латинском и немецком языках, причем давал объяснение относительно этих двух редакций. Одна из них – «попространнее», именно с всключением дополнительных слов, предусматривающих платеж пошлин с условленного количества табака как в случае пропажи части товара на море, так и в том случае, если бы не удалось распродать всего табака, слов, прибавленных Петром к первоначальному проекту англичан; о них Петр сообщал послам в своем письме, передававшем основные условия договора[136]136
  См. с. 325.


[Закрыть]. Другая, краткая редакция – совершенно без изменений сравнительно с образцовым текстом, полученным от царя. Пусть Петр выбирает, которая из них более подходит: «По указу, государь, твоему два договорные письма о привозе табаку, написав по русски, по латине и по немецки, к тебе, государю, отпустили. Одно попространнее и с теми подкреплениями, которые написаны сверх их предложения в твоем, государеве, писме, а именно о пропаже на море и о непродаже. А другое, кроме тех слов, против образцового писма ни мало ни в чем не отменяя, ниже что прибавляя или убавляя, опасая то, чтоб затем то великое и пожиточное дело какого препятия свободно было. Изволишь, государь, милостивой, оба приказать прочесть и, которое лутче ко укреплению того дела, повелишь отдать (т. е. англичанам)». Но следует также для прочности и с английской стороны взять письменный документ: «а добро б, чтоб и от них о том утвержение на писме же взять»[137]137
  Русский текст обеих редакций см.: Пам. дипл. сношений, VIII, 1185–1189.


[Закрыть]. К приведенным строкам о договоре Возницын добавил еще последнее известие из Польши: король старается примириться с архиепископом, но «доселе еще мятутся, а подлинного примирения еще междо собою не имеют»[138]138
  П. и Б. Т. I. С. 707–708.


[Закрыть].

IX. Свидание с родственниками Лефорта

От 8/18 марта австрийский резидент Гофман доносил в Вену, что епископ Солсберийский Бёрнет, несколько раз беседовавший с царем, уверял его, Гофмана, что царь из Англии отправится прямо к венскому двору, оттуда – в Венецию и затем к будущему октябрю опять в свои земли. «Здешний двор, – добавляет резидент, – кажется, утомлен его причудами». Причуды московского дикаря, как смотрели на Петра в Англии, были, конечно, тягостны и утомительны для чопорного английского двора, с которым царь не мог сблизиться также и вследствие своеобразного образа жизни, вкусов и обстановки, слишком неподходящих к привычкам и нравам английских высоких сфер. «Царь мало виделся здесь с королем, – писал из Лондона императору австрийский посланник граф Ауэрсперг вскоре после отъезда Петра из Англии от 22 апреля/2 мая, – так как он не изменил своего образа жизни. Он обедал в 11 часов утра, ужинал в 7 часов вечера и затем тотчас же ложился спать, а вставал в 4 часа утра, что для состоявших при нем англичан казалось очень стеснительным (artlich)[139]139
  Sadler. Peter der Grosse, 244.


[Закрыть]». Слишком уже непритязательная обстановка, отсутствие элементарных условий комфорта и даже прямо грязь, среди которой жил Петр со спутниками и на которую натолкнулся король при первом же своем визите к царю, разумеется, не могли располагать его повторять свои посещения. Из записи, занесенной в «Юрнале» под 9 марта, известно, что Петру показывали какую-то необыкновенную женщину-великана, у которой он, человек ростом без двух вершков в сажень, проходил под протянутую руку не нагибаясь: «Была у нас великая женщина после обеда, которая протянула руку, и, не наклоняясь, десятник под руку прошел»[140]140
  Походный журнал 1698 г. С. 7.


[Закрыть]. Но из-за внутренней грубости и наряду с движениями, свидетельствующими об уровне дикаря, в Петре просвечивают иные побуждения, и в «Юр-нале» под тем же числом, 9 марта, вслед за известием о визите высокой женщины записана и другая заметка: «ездил десятник верхами к астрономику», т. е. на астрономическую обсерваторию, находящуюся в лежащем рядом с Дептфордом, но ниже его, на том же правом берегу Темзы Гринвиче, где обсерватория существовала с 1674 г. Ее директором был тогда Фламстид (Flamsteed), известный в истории науки составлением звездных каталогов. Для наблюдений на обсерватории, если они были целью поездки, погода была неудачна: «перед вечером был снег и дождь», – как записано в «Юрнале». Ветер, град и дождь свирепствовали и в следующие дни, судя по отметкам «Юрнала» за 11 марта: «был град и дождь, великий ветр» и за 12 марта: «был дождь и великий ветр».

В начале марта выехали в Англию с целью представиться царю прибывшие в январе в Амстердам из Женевы родные Лефорта: один из его старших братьев, Яков Лефорт, и два племянника: старший сын Ами Лефорта Людовик и сын сестры Шуэ (Schouet). С ними отправился также находившийся уже при дяде на русской службе и исполнявший при посольстве обязанности секретаря Петр Лефорт, другой сын Ами. Вельможный московский родственник снабдил их письмами к царю от 7 и 8 марта. «Господин Коммандёр, – писал он в первом. – Давно письме ад твоя милость не бевали; а мы дазидаём безпрестань щаслива ветра из англески земли. Дай Бог нам весте добре! Брат моё с 3 племеники адсюды в англески земля пошли твоя милось покланитьсь, покажи им милось твоя, если мозно. Писме, каторы из резидент прешли, изволись их читать: не сами добры, если нужна будет писать, изволись приказать. Из Москва потста не бывала: как ана будет, тотчас стану милость твоя пошлать. Дай Бог вам веселить и к нам с велики радусь быть. Прости надёже моё. Дай Бог тебе здорова на многи леты. Ад мене, пужалест, солобит скажи ваше компань; а мы помалинька веселяом. Твоё верной слуга докамест стану жить Лефорт г. ад. Амстерд. 17 март 1698 г.»[141]141
  Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. Приложение № 35 (письмо датировано по новому стилю).


[Закрыть]. Второе письмо от 8/18 марта содержит исключительно просьбу о приеме родственников и имеет значение как бы рекомендательного: «Господин Коммандёр! Брат моё с племеники многи разы мене спрашали их адпустить в англески земли твое милось поклонитьсь. Пужалест, покази им милось своя. Ани не долго котят жить, если ты не изволись; нарокум суды прешли твоя милось кланитьсь; а ты, как ты изволись: если твое веление будет их дерзать (т. е. держать), да каво мест ты изволись быть, волено твоё. Прости, надёже моё. Твоё верной слуга безпрестань. Лефорт г. ад. Амст. 18 м. 1698»[142]142
  Там же. № 36. Почему-то обоих этих писем нет в «Письмах и бумагах».


[Закрыть]. Петр Лефорт, как сообщал в Женеву Яков, представился царю 16 марта, днем раньше остальных, и был принят очень милостиво. «Его величество, – пишет Яков, – увидев его издали, пошел к нему навстречу, чтобы его обнять, и несколько раз его поцеловал. Это было в присутствии г. Туртона (женевца, проживавшего в Амстердаме, друга Лефорта), который сопровождал Петра Лефорта и был очень изумлен происшедшим. При их возвращении (от царя) он возбудил наш смех, сказав: смотрите, вот – царский сынок! Невозможно было проявить большей радости при свидании, чем выказал его величество, обнимая г. Лефорта».

«На другой день три остальные женевца должны были поцеловать руку царя. Они были введены секретарем посольства (Петром Лефортом) в то время, когда его величество сидел, празднуя день рождения своего сына царевича, за столом, к которому он пригласил нескольких англичан. Царь тотчас поднялся из-за стола, чтобы принять приветствие и поцелуй руки от вошедших; затем он велел поставить новые приборы и оказал гостям честь кушать с ними. После обеденного стола он сел со всем обществом на яхту и сделал несколько плаваний по Темзе, причем много раз стрелял из пушек. Эта яхта особенно красива: ее подарил царю его британское величество». Рассказав о приеме, Яков Лефорт прибавлял в письме также описание наружности царя. «Вы знаете, – пишет он, – что государь очень высокого роста; но есть одно очень неприятное обстоятельство: у него конвульсии то в глазах, то в руках, то во всем теле. Он иногда так закатывает глаза, что видны только одни белки. Я не знаю, отчего это происходит: надо полагать, что это – недостаток воспитания. Затем у него судороги в ногах, так что он почти не может держаться на одном месте. Впрочем, он очень хорошо сложен, одет, как матрос, очень прост и ничего иного не желает, как только быть на воде»[143]143
  Posselt. Lefort, II, 476–477. Поссельт (примечание на с. 476) недоумевал, как объяснить ошибку в приводимом письме Якова Лефорта, когда он упоминает о праздновании дня рождения царевича. Очевидно, в письме спутан день рождения с днем именин – 17 марта. Таким образом, можно заключить, что и сам прием женевцев имел место 17 марта.


[Закрыть]. Франц Лефорт в письме от 23 марта очень благодарил Петра за прием, оказанный его родным. «Господин Коммандёр! – писал он. – Письма твоя милось ко мне пришла и видал велика милось, катора ты изволил брат моё и племиники показать: воистине не забуду да смерть своя такава милось и про многи дни. Дай Бог тебе здорова на многи леты! Весте не бевали с Москва: а с Варшаву, славе Богу, гаразда луче. Кароль в Данцих прешол с велики радусь. После завтра ад-пущу абозу нашу и люди к рубужи цесарской. Пужалест, ад мене солобит скажи ваша компань. Прости надёже моё. Дай Бог твоя милось видатсь с велики радусь. Твоё верной слуга Лефорт г. ад. Амст. 23 м. 1698»[144]144
  Издатели «Писем и бумаг Петра Великого» (т. I. С. 714–715) отнесли это письмо (там же. С. XXVII) к 13 марта по ст. ст. Но оно, в противоположность некоторым другим письмам Лефорта, помечено именно 23 марта по ст. ст. Лефорт датировал свои письма то тем, то другим стилем (см. Posselt. Lefort, II, 469, примечание). Из того, что письма с просьбами о приеме родственников помечены 17 и 18 марта по н. ст., т. е. 7 и 8 марта по ст. ст., следует заключить, что родственники выехали в Англию не ранее 8 марта. К 13 марта, т. е. за пять дней, не только они сами не могли обернуться из Дептфорда в Амстердам, но даже не могли еще прийти оттуда к Лефорту и известия о них. Притом в письме № 38 от 23 марта Лефорт говорит, что отпустит обоз посольства «после завтра», а обоз посольства был отпущен именно 25 марта по ст. ст. (см.: Пам. дипл. сношений, VIII, 1209–1215), так что письмо № 38 датировано 23 марта по ст. ст.


[Закрыть].