Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

XLV. Путь от Томашова до Москвы

Король назначил сопровождать царя через свои владения саксонского генерала Карловича и познанского подчашего Булгаковского, которые ехали с ним до Москвы. Расставшись с Августом, царь из Томашова направился в Замостье, куда прибыл в тот же день, 4 августа, перед вечером и остановился у известной уже нам княгини-вдовы Замойской, добродетели которой патер Вота сравнил с добродетелями римской матроны и у которой незадолго перед тем гостил, как припомним, король. В честь царя гостеприимной хозяйкой был подан ужин, отличавшийся большим оживлением, судя по замечанию «Юрнала»: «Перед вечером приехали в город Замосья (Zamosçe) и стали у господыни и кушали, и веселились довольно и ночевали»[623]623
  Походный журнал 1698 г. С. 33–34.


[Закрыть]. На другой день, 5 августа, княгиня угощала царя обедом, который, если, может быть, и не был столь многолюдным и шумным, как обед, данный ею в честь короля, то все же, вероятно, являл и русским гостям великолепие и роскошь польских вельмож. За этим обедом видел царя и беседовал с ним остановившийся тогда случайно проездом во Львов у княгини Замойской апостолический нунций в Польше архиепископ Риминийский монсеньор Давиа, который решил воспользоваться этой встречей, чтобы выхлопотать у царя разрешение на проезд через Московское государство католическим миссионерам, направлявшимся в Китай, в чем и успел, получив согласие на свою просьбу. В депеше в Рим кардиналу Спаде от 9/19 августа он так описывает эту встречу и разговор с царем: «Прибыв в среду (3/13 августа) поздно вечером в крепость Замостье, я принужден дурной погодой не менее, чем продолжительностью пути, остановиться на два дня и был приглашен вдовой-княгиней этого места на обед в пятницу. В четверг вечером, как я узнал, внезапно прибыл царь Московский, который, проведя четыре дня с его величеством королем Польским, возвращался более кратким путем в свои государства.

По прибытии этого государя я попытался отказаться от принятого уже приглашения княгини Замойской, чтобы не соперничать с министрами государя, который, в особенности будучи польщен вниманием, оказанным ему королем как в Вене, так и в Польше, считает себя первым монархом мира и не имеет должного уважения к авторитету Святого престола. Но так как княгиня не желала позволить мне взять назад мое слово, а царь обещал обращаться со мной с таким уважением (как он сказал), какое имеют все католики латиняне к их главе и какое он сам выказывал к святейшеству нашего господина, я решил ухватиться за случай, посланный мне, казалось, от Бога, чтобы выхлопотать некоторые преимущества миссионерам, которые, отправляясь на Восток, нашли бы через Московию гораздо более краткий путь, чем путь, каким они ездят через Турцию и через океан. Итак, около полудня я отправился во дворец княгини и получил доступ в присутствие царя, не будучи нисколько задержан во внешних покоях и сделав ему стоя комплимент по-латыни, который был переведен некиим Лефортом, его первым послом, я воспользовался удобством стола, чтобы лучше удостовериться в успехе моей просьбы о милости, которой я искал. Места были распределены так, что я занимал первое место по царе, за мной его первый посол Лефорт, затем второй и другие московские князья с постоянным резидентом при этом дворе и еще разные поляки. Я стал сообразно с обстоятельствами представлять Лефорту о желании, какое я имел, просить царя о позволении свободного проезда через его государства всем миссионерам, которые, будучи отправлены из Рима в пределы Персии и Китая, проезжали бы в Москву с паспортом польского короля и со свидетельствами апостолического нунция, находящегося при этом дворе. Лефорт, женевец и ревностный кальвинист, учинил мне затруднение, прикрытое покровом политических соображений, говоря, что его величество, его покровитель, никогда не позволит французам какого бы то ни было состояния въезжать в Московию и еще того гораздо менее даст позволение иезуитам и что, находясь вне своих государств, он не может принять какого-либо достойного решения по такому важному делу. Я предусматривал малую помощь, на которую я мог рассчитывать со стороны кальвиниста в делах, касающихся нашей святой религии, хотя и предложенных возможно лучшим способом, оборвал всякий разговор об этом предмете и беседовал с ним о безразличных вещах. Когда затем стол был окончен, я отвлек княгиню в сторону, излагая ей мое желание и прося ее помочь мне передать мои настояния второму послу, московиту по рождению и русскому схизматику по религии. Он в высшей степени был доволен, что я ему сообщил о подобном желании, и посоветовал мне представить вместе с княгиней ходатайство царю, обещая помочь моим желаниям с величайшим усердием. И когда поэтому царю было сделано представление, он пожелал выслушать своих соотечественников, и, так как они все были согласны, будучи предупреждены в мою пользу вторым послом, он объявил, несмотря на все препятствия со стороны Лефорта, что не только разрешает персидским и китайским миссионерам свободный проезд, но и велит провозить их на казенный счет и кормить их от одной границы до другой в своих обширнейших государствах, только бы они не были французской нации и являлись бы в те страны с паспортами от Польши, которые удостоверяли бы о распоряжениях Рима. Сколько я ни старался устранить эту оговорку об исключении французов, невозможно было этого добиться, и я думаю, что подобное видоизменение сделано как уступка до некоторой степени тому жару, с которым Лефорт противился моим просьбам. Поэтому, благодаря царя за его заявление, я просил его дать мне какое-либо письменное свидетельство, чтобы с течением времени его позволение не было взято под сомнение. Он мне ответил, что его слово значит больше, чем десять тысяч записок, что, несмотря, однако, на то, тотчас по прибытии в Москву он прикажет изготовить императорскую грамоту и переслать мне сюда, для чего он пожелал записать мое имя; я на это не мог ему возражать, чтобы не дать ему подозрения, что я не доверяю его верности или его могуществу»[624]624
  Theiner. Monuments Historiques, 379–380; Шмурло. Сборник. № 660.


[Закрыть]. В польском обществе ходили тогда слухи о некоторых подробностях этого свидания царя с монсеньором Давиа. Царь будто бы выразил желание получить в подарок изумрудный крест, который Давиа носил на шее на золотой цепочке, и поэтому нунций снял его с себя и возложил на шею царю. Царь был очень доволен, постоянно посматривал на крест и целовал его, выражая в такой форме радость по поводу подарка, и ответил со своей стороны, подарив нунцию большой восточный топаз, считающийся редкостью. Это известие, полученное по вестям из Львова, сообщал в Рим чрезвычайный апостолический нунций в Польше Паулуччи[625]625
  Шмурло. Сборник. № 673.


[Закрыть]. Такое же известие с некоторыми незначительными вариантами находим в письмах упоминавшегося уже выше канцлера и епископа Вармийского Андрея-Хризостома Залусского. Петр, приняв от нунция в подарок крест с цепочкой, подарил ему кусок смарагда громадной величины, но необделанный[626]626
  Zaluski. Epistolae Historico-familiares, II, 602: «Transeundo per Zamoscium invenit ibi casa Leopolim euntem Nuntium Davia, cum quo satis confidenter egit, bibitque. In affectus contestationem crucem cum catena ab eo dono accepit et illi frustum grandioris Magnitudinis smaragdi dedit, posset esse ingentis prettii, si fuisset purgatum».


[Закрыть]. Но Паулуччи сообщал известие не со слов Давиа и не по его письму, а по вестям и слухам и передавал его не в депеше или в письме за своей подписью, а в foglio d’avvisi, т. е. хронике разных известий, еженедельно сообщавшихся в Рим. Тот же источник, т. е. молва и слухи, лежит в основе сообщения Залусского. Сам Давиа о таком обмене подарками не говорит ни слова, а надо думать, что он не упустил бы случая упомянуть об этих знаках благосклонности Петра, если бы они действительно были оказаны. С другой стороны, рассказ о подарке Петром необделанного драгоценного камня слишком уже часто повторяется, чтобы ему каждый раз верить. Такой камень он дарит и курфюрсту Бранденбургскому, и английскому королю.

Замок гостеприимной княгини Замойской Петр покинул 5 августа перед вечером в сопровождении шумной и веселой свиты княгининых гостей, провожавших его на расстоянии версты. «Здесь (в Замостье) кушали, – читаем в «Юрнале». – Пред вечером отсель поехали и, отъехав с версту, с провожатыми простясь и веселясь, поехали в ночь». Рано утром 6 августа, без остановки для ночлега, прибыли в местечко Выславице, где останавливались на три часа. Дальнейший путь лежал на город Холм, когда-то, во времена Даниила Галицкого, славный, а в казацкие войны в середине XVII в. совершенно разоренный и не успевший сколько-нибудь значительно оправиться за полстолетия ко времени проезда Петра. Миновав Холм, царь к вечеру прибыл в корчму Ловче, где была сделана остановка на час. Отсюда двинулись в ночь; дорога, по замечанию «Юрнала», пошла отсюда «великим лесом», столь густым и обширным еще и до наших дней в этой части мазовецкого Полесья. Ночлег после переезда за сутки 80 верст был в деревне Осове (Orzechov)[627]627
  Походный журнал 1698 г. С. 34.


[Закрыть]. Петр двигался с такой быстротой, что посланный вслед за ним нунцием Давиа иезуит Запольский с тем, чтобы взять все-таки от царя письменное удостоверение о позволении католикам-миссионерам проезжать через Московское государство, не мог уже догнать его[628]628
  Шмурло. Сборник. № 660 (С. 523), № 665.


[Закрыть].

Двинувшись утром 7 августа из деревни Осовы и отъехав 14 верст, прибыли в городок Влодаву (Wlodawa) на реке Западный Буг, где стояли часа три под сильным дождем. Когда Петр со спутниками, пустившись в дальнейший путь, отъехали от Влодавы с полмили (3¹/₂ версты), его встретил и пригласил к себе в свой замок, мимо которого проходила дорога, брестский подкоморный Людвиг Леонард Пац, сын витебского воеводы. Царь принял приглашение и заехал к нему с обоими послами, отпустив свиту с колясками вперед до местечка Славатице (Slawatyce), в трех милях от замка Паца. Только к вечеру он в карете Паца приехал в Славатице и, соединившись со свитой, продолжал путь до местечка Коденя (Koden), где расположился на ночлег. Из Коденя выехали 8 августа рано утром. В 9 часов утра прибыли в Тересполь под Брест-Литовском, где кушали, а затем царь с обоими послами, опять отпустив свиту вперед, принял приглашение супруги коронного гетмана графа Синявского, предложившей ему обед[629]629
  Туманский. Собрание разных записок. Т. III. С. 98.


[Закрыть]. Здесь, в замке графини Синявской, произошел эпизод, о котором рассказывает в своей депеше в Рим от 30 августа/9 сентября из Львова апостолический нунций в Польше Давиа. Среди гостей графини находился русский униатский митрополит Киевский Залевский, который, сочтя нужным обратиться к царю с приветственной речью, неосторожно выразился о православных, назвав их схизматиками. Петр вспылил и просил хозяйку дома немедленно удалить прелата, предупредив ее, что в противном случае он не отвечает за свои руки. «Я не желал бы, – пишет нунций, – чтобы чрезмерное рвение монсиньора Залевского, русского униатского митрополита, заглушило в самом начале семена доброго понимания, которое я старался внушить московскому царю, когда мне пришлось встретить его и обедать с ним в Замостье. Писали из Бреста Литовского, что, когда туда прибыл этот государь, названный митрополит отправился к нему, застал его за столом и, примешав в свою приветственную речь разные декламации против заблуждения схизмы, вызвал негодование царя, который ему ответил, что он не терпит подобных выходок от себе равных и если он уважает добрых католиков, то ненавидит нескромных, как он, и что подобных ему он в Московии бил кнутом или вешал, когда они осмеливались говорить ему грубости, которые он произнес. Не довольствуясь таким суровым ответом, царь попросил несколько спустя хозяйку, виленскую кастеляншу, удалить митрополита из дома, почему прелат должен был уйти, чтобы избежать бóльших неприятностей, так как царь открыто заявил, что он не будет в состоянии удерживать свои руки, если перед ним будет появляться субъект, от которого он почитает себя оскорбленным. Это столкновение, которое, без сомнения, будет раздуваться Лефортом, открытым врагом католиков, внушает мне опасение, что изменится доброе расположение, оставленное мной в этом государе…»[630]630
  Шмурло. Сборник. № 677. Есть другой, совершенно противоположный рассказ о встрече Петра с униатским митрополитом Залевским в Бресте, находящийся в «Сводной галицко-русской летописи с 1600 по 1700 г.» и вышедший, по-видимому, из униатских кругов. По этому рассказу, Петр останавливался в Бресте у виленского кастеляна Иосифа Слуцкого. Присутствовавший здесь митрополит приветствовал государя «славной» речью, в которой «восхвалял святую унию», которую «по велению Господа и врата адовы не одолеют», говорил об успехах унии, «об обрядах, которые отнюдь не нарушаются, но продолжают пребывать в своей силе сообразно с обычаем восточной церкви об основании по разным частям государства новых монастырей, о благочестии самих украшенных пурпуром господ латинского обряда и рыцарского звания». Царь будто бы «с благодарностью принял оказанную ему почесть, просил пастырского благословения по обычаю своего народа и, когда узнал, кто тот, с кем он имеет дело (cuyus personam deferret), сказал, что не следует насильно приманивать последователей к унии и создавать церкви особого права» (non debet violenter ad unionem sui sectatores pellicere et ecclesias sui juris facera), а затем сказал: «О, если бы подобно сообщенному вами и наше царство пришло в зависимость от св. апостольского престола и от викариев Христа, чтобы, наконец, по устранении кажущегося противоречия, восток с западом сросся в одно тело, было бы единое стадо и единый пастырь; мы же, насколько хватит сил, не покинем этого намерения и труда, и желаем от тебя, иерарх (praesul), чтобы ты по изволению нашему доставил работников, пригодных для этой должности, которых взыскать милостями будет нашим делом. По окончании завтрака господин митрополит поцеловал руку императора, дал ему благословение и, пожелав здоровья, возвратился к кафедре». Рассказ этот представляется нам совершенно неправдоподобным. Он имеет тенденцию восхвалить унию и показать ее успехи. Петр никогда не выказывал униатам расположения; враждебность его к ним особенно проявилась в столкновении с ними в 1705 г. (Петрушевич. Сводная галицко-русская летопись с 1600 по 1700 г.: Литературный сборник, издаваемый галицко-русской матицей в 1872 и 1873 гг. Львов, 1874. С. 265–266. Книги этой в Москве нет, цитирую по: Шмурло. Сборник, примечание к № 677 (с. 701–702)).


[Закрыть]

Расставшись с графиней Синявской, Петр проехал через город Брест, «который, – замечает «Юрнал», – столица литовская; под ним две реки: Бук да Мухавиц; чрез мосты ехали». Часть ночи провели в пути, часть – в корчме «Степанка», где расположились на ночлег. Дорога пошла далее в продолжение десяти дней по территории великого княжества Литовского, по обширным и пустынным лесистым его пространствам, через редкие и плохо обстроенные города с костелами и кляшторами (монастырями) униатов-базилиан и разных католических монашеских орденов: доминиканцев, августинцев, бернардинов и др., с мещанскими, в значительной доле еврейскими, дворами. Остановки делались в пути в невзрачных, вероятно по большей части еврейских, корчмах. 9 августа, выехав утром из корчмы «Степанка» и сделав 2½мили (17½ версты), остановились на полчаса в корчме «Киватице» (Kiwatyce). Продолжая путь, миновали деревню Жабин (Жабинку?) и в 5 часов пополудни прибыли в местечко Пружаны на реке Мухе, некогда удел князей Кобринских, а затем принадлежавшее королеве Боне. Здесь остановились на ночлег, сделав за день 7 миль (49 верст). 10 августа выехали из Пружан в 9 часов утра; обедали в местечке Селец и двинулись в путь в полдень[631]631
  В «Юрнале» под этим числом читаем: «отсель (т. е. из Пружан) поехали за 3 часа до полудня; приехали в место Селенц». Это местечко Селец, а не Залесье, как замечает Устрялов (История… Т. III. С. 616). См. карту Главного штаба, кв. 15. Далее текст непонятен: «Отсель поехали и отъехали 4 мили. Здесь (где?) кушали; поехали в полдни; после полудня 3 часа приехали в корчму Лососину» (Походный журнал 1698 г. С. 36). Думаем, что исправить текст следует, выбросив совершенно лишние слова, набранные курсивом. Тогда указание «здесь кушали» будет относиться к местечку Селец. Так читал это место «Юрнала» Гюйсен: «10. В девятом часу поехали и, отъехав 4 мили, прибыли в место Селец, а после кушанья отъехали еще 4 мили до корчмы Лососин» (Ту-манский. Т. III. С. 99). От Пружан до местечка Селец по прежней дороге как раз около четырех миль.


[Закрыть]. В 3 часа пополудни сделана была остановка в корчме «Лососина», продолжавшаяся до 6-го часа вечера. Тронувшись далее, ночью проехали городок Ружаны, принадлежавший Сапегам, с их дворцом, разоренным как раз в 1698 г. во время волнения в Литве по поводу оппозиции, оказанной этой фамилией новому королю. Ночлег был в корчме «Хмельница»[632]632
  Корчмы «Лососина» и «Хмельница» указаны на 10-верстной карте, кв. 15: «Лососина» – 5°27′ западной долготы (от Пулкова) и 52°54′ северной широты; «Хмельница» – 5°10′ западной долготы и 52°54′ северной широты.


[Закрыть]. 11 августа утром проехали расстояние в 3 мили (21 версту) от корчмы «Хмельница» до города Слонима, куда прибыли в полдень, где обедали и простояли до трех часов дня, быть может, осведомившись, что этот город со времени короля Владислава IV служил обыкновенно местом для собрания генеральных сеймов великого княжества Литовского. В 3 часа дня, пустившись из Слонима в дальнейший путь, сделали 5 миль (35 верст) до местечка Полонки, где ночевали, всего за день проехав 8 миль (56 верст). День 12 августа прошел подобно предыдущим. Также утром было сделано 3 мили (21 верста) от Полонки до местечка Столовичи[633]633
  П о л о н к и и С т о л о в и ч и – б. Минской губернии по большой дороге из Слонима в Минск.


[Закрыть], где отдыхали три часа; двинувшись дальше и сделав еще две мили, к 2½ часа пополудни прибыли в корчму «Вольна» и здесь стояли с час. Вечером опять проехали расстояние в 3 мили (21 верста) и ночевали в городе Мир, принадлежавшем князьям Радзивиллам, у которых здесь был замок. За день 12 августа, также как и за предыдущий день, было сделано 8 миль (56 верст). 13 августа утром, отъехав от города Мира с полмили, переправлялись через реку Неман, и к девяти часам утра прибыли в корчму Засулье[634]634
  Б. Минской губернии 3°30′ западной долготы и 53°42′ северной широты.


[Закрыть], здесь кушали и стояли до полудня. Двинувшись отсюда в полдень, к шести часам вечера прибыли в корчму Вазен, отъехав 4 мили (28 верст) от Засулья; здесь остановка длилась часа 3. Выехав отсюда около девяти часов вечера, к полуночи прибыли в город Минск и здесь заночевали. В этот день сделан был большой путь в 13½ мили (94 версты). Зато в Минске 14 августа отдыхали, простояв до полудня. Описание Минска в 1698 г., следовательно, в том виде, в каком его мог видеть и Петр, находим в дневнике Корба, проезжавшего через этот город 11/21 марта. «Случившийся здесь, – пишет Корб, – за три года до нашего приезда пожар привел прежде очень богатый и славный город в состояние столь плачевной бедности, что процветавшая раньше торговля теперь почти совершенно прекратилась. Из многочисленных прежде купцов осталось двое, да и они с трудом добывают только необходимые средства для собственного существования. В хоре францисканцев слышалось всего два голоса, откуда можно заключить об их бедности и малочисленности… Мы слышали, что здешний коллегиум (иезуитов) довольно беден, не имея достаточных фундушей; в нем имеется всего 12 членов ордена. Та же скудость замечается у базилианцев, бернардинцев и босых…»[635]635
  Корб. Дневник, изд. Сувориным. С. 27.


[Закрыть] 14 августа отправились из Минска в полдень, останавливались в корчме Городища, а затем, сделав еще переезд до местечка Смолевичи, остановились там на ночлег[636]636
  В Походном журнале (с. 37) неясно: «В 14 день. В полдни отсель поехали; приехали в корчму Городище; стояли 2 часа, отъехали пол-4 мили и ночевали». Выходит, что, простояв в Городище 2 часа и затем отъехав еще 3¹/₂ мили, ночевали, но не указано где. Это указание находим в гюйсеновской редакции «Юрнала», которую ввиду ее полноты и принимаем: «14. Отъехав (от Минска) 4 мили, прибыли в корчму Городище, а в ночи 3¹/₂ мили в место Смолевичь, где и ночевали» (Туманский. Т. III. С. 100). Городище и Смолевичи по большой дороге из Минска в Борисов.


[Закрыть].

За 15 августа в «Юрнале» обозначены отъезд с места ночлега, т. е., следовательно, из Смолевичей, в 10 часов утра, прибытие в Жодин (Задин) и двухчасовая остановка там, вечером прибытие в местечко Неманицу, где стояли до полуночи; в полночь двинулись в путь и сделали 2 мили (14 верст) без ночлега. К девяти часам утра 16 августа прибыли в местечко Бобр, где простояли 3 часа. К вечеру приехали в город Друцк, некогда стольный город друцкий князей, которому Корб, проезжавший через него 17/27 марта того же года, посвятил в дневнике следующие строки: «В городе Друцке мы остановились на ночлег. Говорят, что в прошлом столетии этот город имел семь миль в окружности и славился двумя сотнями знаменитых храмов, но во время ожесточенной войны московитов против поляков подвергся такому опустошению, что к нему можно применить то, о чем плачет поэт на развалинах Трои: где стоял Пергам, теперь там волнуются колосья (ubi steterent Pergama, nunc fluctuant aristae)[637]637
  Корб. Дневник. С. 29. «Diarium itineris», изд. 1698 г. С. 27.


[Закрыть]. Неизвестно откуда почерпнутые Корбом известия о 7 милях окружности и 200 церквах, без сомнения, сильно преувеличены; но очевидно, что убогим своим состоянием разоренный город произвел на него впечатление пустыни. Петр остановился ночевать в Друцке, сделав за 16 августа очень большой переезд в 14 миль (98 верст)[638]638
  Походный журнал 1698 г. С. 37.


[Закрыть].

17 августа из Друцка выехали в 9 часов утра и к вечеру подъехали к населенному евреями городу Шклову, на правом берегу Днепра, с укрепленным замком графов Ходкевичей. Перед городом, имевшим тогда значение крепости, путешественников почему-то задержали на час, не впуская в город. О Шклове также находим заметку у Корба: «Это пограничная крепость Литвы, находящаяся под начальством господина Синявского, отец которого командовал во время освобождения Вены от турецкой осады правым крылом поляков. Кроме монастыря, которым распоряжались владеющие им доминиканцы, имеется здесь и приходская церковь»[639]639
  Корб. Дневник. С. 29.


[Закрыть]. Проехав через город и переправившись на пароме через Днепр, Петр расположился на отдых в корчме за рекой, и отдых продолжался до полуночи, а с полуночи «паки в путь пошли»[640]640
  Заключительные слова «Юрнала» за 17 августа неясны: «Переехали на пароме реку Днепр и стали в корчме за рекою и ночевали; стояли до полудня, а с полудня поехали» (Походный журнал 1698 г. С. 38). Слова, набранные курсивом, нельзя отнести к следующему дню, 18 августа, потому что в полдень 18 августа путешественники были уже в Горках, от Шклова более чем в шести милях, следовательно, не могли выехать из корчмы на Днепре в полдень, а должны были, чтобы быть в полдень 18-го в Горках, покинуть корчму значительно ранее. Сомнение разрешается редакцией «Юрнала» барона Гюйсена, где читаем: «…и ночевали за рекой в корчме; отколе с полуночи паки в путь пошли». Итак, в корчме спали только до полуночи, а в полночь двинулись в дальнейший путь и к полудню, конечно, могли быть в Горках (Туманский. Т. III. С. 100). Расстояние от Друцка до Шклова, сделанное за 17 августа, не указано в «Юрнале» в милях; оно во всяком случае более пяти миль, разделяющих эти города по прямой линии.


[Закрыть]. 18 августа с трудом переправились через реку Гмын. «Переезжали реку Гмын, – записано в «Юрнале», – зело трудно и коляску таскали собою». К полудню прибыли в городок Горки, принадлежавший в XVII в. Сапегам, «очень длинный и густо населенный евреями», по замечанию Корба. После двухчасовой остановки здесь двинулись далее в путь в 2 часа пополудни, «переехали, – как замечает «Юрнал», – реку Быструю вплавь», т. е. вброд, и к полуночи достигли пограничного города Кадина на реке Городне[641]641
  Теперь село Кадино. Не к этому ли городку следует относить попавшие не на место и потому непонятные слова «Юрнала» за 18 августа: «под селом город», т. е. при селе укрепление. Этот пограничный город упоминается в дневнике Корба под названием «Radzin. civitas polona finitima» (Korb. Diarium, 29). Ср. записки Лизека (Lyseck. Relatio etc., изд. 1676 г.) Река Городня (по «Юр-налу» – Огородня), приток реки Вихры, впадающей в Сож справа, тогда была пограничной между Московским государством и Польшей.


[Закрыть], где и заночевали; за этот день сделали более 10 миль.

19 августа в 10½ часа утра, выехав из города Кадина к реке Городне, путешественники очутились на границе между Польшей и Московским государством, и возвращение в родные края после почти полуторагодового отсутствия было отпраздновано веселой попойкой по обе стороны границы: «И выехав из города к реке Огородне на рубеж, и на рубеже польском веселились, також и на московском». Переправившись затем через реку Молохову[642]642
  М о л о х о в а – приток реки Вихры.


[Закрыть], сделали двухчасовую остановку в дворцовом селе Досугове. К шести часам вечера, проехав за день 7 миль, прибыли в село Григоров-ка, откуда после четырехчасовой остановки двинулись без ночлега и продолжали путь всю ночь. Утром 20 августа, не доехав за милю до Смоленска, стояли в поле часа четыре. В 9 часов утра приехали в Смоленск[643]643
  Походный журнал 1698 г. С. 38–39.


[Закрыть]. Царя встречали в Смоленске бывший там в то время воеводой боярин П.С. Салтыков и митрополит Смоленский Симеон. О воеводе П.С. Салтыкове Корб при проезде через Смоленск 10 апреля того же года отзывался как об очень любезном человеке: он радушно и предупредительно принимал и угощал в своем доме посла Гвариента, оказывал ему изысканное внимание, предоставлял ему первое место, поднес ему чайный прибор китайского фарфора и подарил лучшего чаю, на что Гвариент ответил со своей стороны также подарками: «Подарил супруге воеводы очень красивую икону Зентской Пресвятой Девы, весьма художественно отделанную, а восьмилетнему сыну его – редкостнейшие конфекты»[644]644
  Корб. Дневник. С. 36.


[Закрыть]. Жена воеводы, судя по тому же дневнику Корба, держала себя с открытой светскостью, вовсе не напоминавшей московский терем. Когда Гвариент отказывался первый отправиться к воеводе по его зову, ожидая от воеводы визита, жена воеводы поручила полковнику, вновь посланному звать Гвариента, передать ему, что она желает видеть господина посла в своем доме и надеется, что он не откажет сделать женщине честь, которую колеблется оказать мужчине. С этой семьей и пришлось Петру соприкоснуться в Смоленске.

Царь пробыл в Смоленске два дня: 20 и 21 августа. Есть известие, что в день прибытия он обошел по городской стене всю крепость[645]645
  Журнал Гюйсена (Туманский. Т. III. С. 101): «…прибыли в город, в котором угодно было государю гулять по крепости, в которой стены в 5 аршин ширины».


[Закрыть]. Что замечательные по прочности смоленские стены, построенные при царях Феодоре Ивановиче и Борисе (1596–1600), с их 9 воротами и 29 красивыми башнями, с каменными зубцами и бойницами, произвели впечатление на царя, их обозревавшего, можно судить по занесенной под 20 августа заметке «Юрнала»: «До полудня за 3 часа приехали в город Смоленск. В Смоленску каменного города меж стен входа пол-5 аршина (4¹/₂ аршина)»[646]646
  Походный журнал 1698 г. С. 39.


[Закрыть]. Обратила на себя, следовательно, внимание толщина смоленских стен, по которым можно было ходить, как по широкой галерее. 21 августа Петр, по местному преданию, посетил смоленского митрополита Симеона, старца весьма преклонных лет, столетнего, по известию Корба. В тот же день вечером перед отъездом из Смоленска царь побывал в «большом» монастыре, – по местному преданию, в Вознесенском, где обучалась грамоте его мать царица Наталья Кирилловна[647]647
  Туманский. Собрание разных записок. Т. III С. 101; Никитин. История города Смоленска. С. 222–223.


[Закрыть]. Ночью из монастыря он двинулся в путь.

Видимо, нетерпение, с которым Петр стремился в Москву, усиливалось по мере того, как путь подходил к концу, и более чем четырехсотверстное расстояние от Смоленска до столицы он, выехав из Смоленска в ночь с 21 на 22 августа, сделал в трое с лишком суток, нигде не останавливаясь для ночлега.

22 августа ранним утром приехали к переправе через реку Хмость, верстах в 25 от Смоленска, и стояли у переправы с час времени в ожидании проводников: «Пред утром приехали к реке Мост (Хмость) и тут стояли на Мосту (т. е. на Хмости?) с час за проводниками». Следующая остановка в этот день для перемены лошадей была сделана в селе Пневе, в 40 верстах от Смоленска. В то же утро, 22 августа, переправлялись через реку Водву, в полдень на паромах переезжали Днепр верстах в пятидесяти от Смоленска и, переправившись, сделали на левом его берегу двухчасовую остановку, во время которой обедали, быть может, на том же самом холме, на котором делало привал посольство Гвариента также после переправы здесь через Днепр на пароме[648]648
  Корб. Дневник. С. 38.


[Закрыть]. «Путь от Смоленска до Москвы, – читаем в записках Лизека, секретаря цесарского посольства, бывшего в Москве в 1676 г., – сколько опасен от медведей, столько и скучен по причине непрерывных лесов. Единственная между этими городами дорога идет по полосе вырубленного леса шириной около 30 футов с бревенчатой по болотам настилкой»[649]649
  Lyseck. Relatio etc., изд. 1676 г. С. 29.


[Закрыть].

Ту же преобладающую картину неширокой лесной просеки, устланной бревнами по болотистым местам, являла собой, конечно, дорога между Смоленском и Москвой и через 22 года после Лизека, при проезде по ней Петра. О больших лесах, через которые пролегала дорога к Москве после переправы через Днепр, пишет и Корб. «Мы проезжали лес, – читаем в его «Дневнике», – простирающийся на шесть миль; наш аптекарь очень его расхваливал, потому что нашел в нем пахучую смолку. Среди этого леса мы провели ночь[650]650
  Корб. Дневник. С. 38.


[Закрыть].

Лесные полосы прерывались пересекавшими путь реками, и за тот же день, 22 августа, после переправы через Хмость, Водву и Днепр в «Юрнале» еще отмечены переправа вброд через реку Стромицу, «на которой коляски вплавь плыли, а барошен (багаж) на себе несли», и через Скожу. К ночи прибыли в Дорогобуж. «Здесь кушав, – продолжает «Юрнал», – поехали; в ночь отъехали 40 верст; лошадей переменили. Переехали реку Ведгу, реку Весму, реку Сукреля, реку Костря». 23 августа, не доезжая семи верст до Вязьмы, сделана была двухчасовая остановка в поле. Переправившись через реку Вязьму, в 3¹/₂ часа пополудни прибыли в город Вязьму; миновав его и отъехав от него с версту, «стояли за подводами», т. е. ожидали собираемых лошадей. В Москве о времени приезда царя точно не было известно, и никаких распоряжений о заготовке подвод из столицы не было; об этом путешественникам надо было заботиться самим. С остановки под Вязьмой «перед вечером поехали и, отъехав 7 верст, стали на дороге и, кушав, поехали в ночь». 24 августа в полдень, после переезда в 65 верст, была остановка на поле для обеда. За 40 верст от Можайска переезжали верховье Москвы-реки, вечером прибыли в Можайск, сделав за сутки от Вязьмы до Можайска более 100 верст. В Можайске переменили лошадей; ночью поехали дальше. Утром 25-го, сделав 60 верст от Можайска, прибыли в село Никольское-Вязёмы, в 45 верстах от Москвы на большой Смоленской дороге, последний «остановошной» ям по этой дороге перед Москвой, служивший не раз остановкой направлявшимся в Москву польским послам. Некогда село Вязёмы принадлежало Борису Годунову, выстроившему здесь церковь со звонницей; затем при царях новой династии было дворцовым селом и в 1694 г. пожаловано князю Б.А. Голицыну[651]651
  Шереметев П. Вязёмы.


[Закрыть]. Петр стоял здесь 3 часа и обедал. Следующая остановка, на полчаса, была сделана в селе Филях Л.К. Нарышкина, так часто посещавшемся Петром в молодые годы. Ко времени вечерен Петр был уже в Москве. «Заезжали в село Фили, – читаем в «Юрнале», – и были здесь с полчаса; и после того поехали и приехали к Москве в вечерни»[652]652
  Походный журнал 1698 г. С. 39–41.


[Закрыть]. Далекий путь был закончен. После полуторагодового отсутствия Петр был опять в Москве.