Электронная библиотека » Михаил Богословский » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 25 ноября 2022, 17:40


Автор книги: Михаил Богословский


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 66 страниц)

Шрифт:
- 100% +
V. Петр в Дептфорде

9 февраля, как отмечено в «Юрнале», «после полудня в третьем часу, совсем перебравшись, переехали в Детфорт». Таким образом, Петр прожил в Лондоне почти месяц. Переселиться в Дептфорд побуждало желание быть поближе к корабельным верфям, а может быть, также желание укрыться от надоедавшей толпы любопытных; небольшой городок с королевскими верфями обещал удобные условия для занятий. Не без труда английское правительство подыскало там подходящее ко вкусам московского царя помещение. Был нанят дом, принадлежавший писателю, одному из членов-основателей Королевского общества – Джону Эвелину (Evelyn), специалисту по вопросам садоводства и лесоводства и автору «Дневника», в котором нашли себе отражение события той эпохи. Дом Эвелина, носивший название Says-Court, «издавна бывший, – по словам Маколея, – центром литераторов, просвещенных людей и ученых»[58]58
  Маколей. Полное собрание сочинений. Т. XIII. С. 67.


[Закрыть]
, был достаточно поместителен, отлично меблирован и окружен обширным садом и, что главное, примыкал к находящимся на Темзе докам. Перед приездом Петра его арендовал у хозяина некто адмирал Бенбоу, который, несмотря на предложенные ему выгодные условия, неохотно согласился отказаться от аренды и переехал в гостиницу. Владение приспособили для царя, пробив в стене дома, или в стене, которой был обнесен сад, особую дверь, так что Петр мог беспрепятственно ходить к докам, наблюдать постройку кораблей и разговаривать с корабельными рабочими, показывавшими ему чертежи, по каким строились суда[59]59
  «Il alla loger dans la maison de M. Evelin, fort agreablement située; il y avoit une porte de derri`ere par o`u l’on pouvoit entrer dans le Chantier du Roy, qui lui facilitoit le moyen de s’entretenir aves les ouvriers anglois, qui lui faisoient voir leur plans et les proportions, qu’il falloit observer dans les vaisseaux, ce qui le satisfit extrémement» (Abregé de l’Histoire du Czar Peter Alexiewitz etc. Paris, 1717. С. 34). Фирсов Н. Английские сведения о пребывании Петра Великого в Лондоне. С. 76.


[Закрыть]
. В изучении этих чертежей и пропорций, принятых в Англии при постройке кораблей, по-видимому, и заключался, главным образом, теоретический курс кораблестроения, пройденный Петром в Дептфорде. Теоретические сведения он тут же мог проверять на практике по строившимся кораблям. Есть известия, что ему давал указания по интересовавшим его вопросам инспектор флота сэр Антон Дин. Но собственноручно на дептфордских верфях царь уже не работал.

Сохранилось письмо слуги Эвелина, остававшегося в доме во время пребывания там Петра, к хозяину, описывающее образ жизни царя в Дептфорде. «Дом полон народа, ужасно грязного (right nasty), – пишет слуга. – Царь спит рядом с вашей библиотекой, а обедает в гостиной, что за кабинетом. Ест он в 10 часов утра и в 6 часов вечера. Иногда бывает дома целый день. Часто ходит на верфь или плавает по реке в разных костюмах. Сегодня ждут короля. Лучшая гостиная достаточно чиста для его приема. Король платит за все»[60]60
  Фирсов Н. Английские сведения о пребывании Петра Великого в Лондоне. С. 76; Шубинский. Исторические очерки и рассказы. С. 7.


[Закрыть]
. Любимым развлечением Петра во время житья в Дептфорде были прогулки на парусной яхте или на гребном судне по Темзе. В свободные часы он посещал кабачок на улице Great Tower Street, где отдыхал с собеседниками за трубкой табаку и за стаканом пива или коньяка. Есть местное предание, что хозяин кабачка написал портрет московского царя и выставил его, конечно по отъезде Петра, над дверью своего заведения как вывеску, которая и провисела там до 1808 г. В этом году она была куплена неким Вакселем, вероятно, собирателем редкостей, и заменена копией, занимавшей место оригинала до перестройки дома. После перестройки портрет царя над дверями уже не появлялся, но кабачок продолжал носить название «Czars of Moscow Tavern»[61]61
  Там же. С. 76.


[Закрыть]
.

Устроившись в Дептфорде, Петр пишет Виниусу от 11 февраля: «Писма твои по двум почтам и протчих, писанные мне, дошли, за которые благодарствую. Пожалуй, поклонись всем, писавшим ко мне по достоинству и сану их; а которые о делех писаны, и на те ответствование послано. Piter. Из Детфорда февраля в 11 день»[62]62
  П. и Б. Т. I. № 227.


[Закрыть]
. В тот же день он писал в Амстердам Ф.Ф. Плещееву, Ф.А. Головину, князю А.М. Черкасскому и, может быть, другим оставленным в Амстердаме лицам. Письма эти не сохранились. Из ответного письма Плещеева видно, что царь прислал друзьям в Амстердам какой-то «инструмент образцовой», из-за которого они много ссорились, и Плещеев предупреждает Петра, что если не будет прислан «подлинный инструмент», то и из-за присланного будет «поединок немалый». Из того же ответа Плещеева видно, что Петр в своем письме давал ему какой-то загадочный совет «соловьем не петь». «И я, – отвечает Плещеев, – благодаря Бога, чаю, бес того пробуду, потому что мала ахоты имею»; на что здесь намек, неясно. Неясно также, на что намекал царь в письме в Амстердам к начальнику отряда волонтеров князю А.М. Черкасскому, когда вел речь об устройстве последним какого-то Охотного ряда и о продаже каких-то чижей. «Да изволил ты писать, – отвечает Черкасский, – что я завел ахотной рят и чтоп за бесценак чижей не продавать, и тебе, государь, тому тавару цена извесна, потому что ты сам тот [то]вар преже сего изволил продавать; а и я по той же цене тот товар продал, по которой ты изволил продавать»[63]63
  П. и Б. Т. I. С. 695–696.


[Закрыть]
.

12 февраля отмечена в «Юрнале» прогулка на яхтах вниз по Темзе за Вулич: «ходили на двух яхтах за Улич». Теперь Вулич – юго-восточное предместье Лондона, а тогда еще особый городок. В этот день, 12 февраля, пришли письма из Амстердама от Лефорта и Возницына с приложением полученной посольством 7 февраля ответной грамоты от города Данцига на царскую грамоту, посланную в Данциг 1 ноября[64]64
  Там же. № 185; ср. Пам. дипл. сношений, VIII, 1093–1096 и 1167–1169.


[Закрыть]
. Три письма Лефорта от 1 и 3 февраля, написанные по обыкновению на русском языке латинскими буквами, полны излияниями чувств. Он жалуется, что долго не приходит английская почта, просит писать побольше; слышать о Петре для него радость, быть с ним в разлуке – кручина: «без тебя потирял того, которой я на земля люблю. Кали ты, сердц мое, видал, как он тебе любит, ты не покидал мене здеся…» и т. п. Он готов приехать в Англию; зовет Петра побывать в Женеве, там их ждут: «а если ты изволись пошлать про мене, готовой буду. Али изволись сюды скора быть, поедум озер Женева смантрить: нам дазидают и поспеом у Вена напереду Вашу пошлов»[65]65
  Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. № 23, 24, 25. Эти номера почему-то не напечатаны в «Письмах и бумагах».


[Закрыть]
. «Господин коммандер! – писал Лефорт 8 февраля. – Письма твоe дастал, которои ты изволил писать первой февраля. Славе Бог, сто ты здоровой. Пужалесте, пиши, кали вы станите сюда быть. Здеся доку-чена жить без твоя милость. Из города Данциха писали граммат, катора изволись цитать, с Москва саводня поста не бевала; если она будет, с письме стану твоя милось поселать. Пужалест, не забувать купить араби и красны ленты, а секу добро али лакримакристи: воистине, доброй питья здесь нету. Прости, надёже моё! Дай Бог тебе здоровой на многи леты. Твоё верной слуга Лефорт г. ад. Амст. день 8 февр. 1698»[66]66
  Устрялов. История… Т. IV. Ч. I. № 26; П. и Б. Т. I. С. 691.


[Закрыть]
.

Возницын после нелишенных особого дьяческого красноречия вступительных строк с выражением благодарности за то, что не забыт Петром в его переписке, радости, вызываемой известиями о здоровье царя, и желания вскоре видеть его самого лично, также сообщает содержание ответной грамоты города Данцига, говорит о допущенных в ней ошибках в именовании царя, но зато указывает на ту радость, которую доставила данцигцам царская грамота, и на ту честь, какую данцигцы видят для себя в ее получении. «Посторонних, государь, вестей, – читаем в его письме, – у нас мало что есть; толко гданчане прислали соответствующий свой лист, с которого перевод на сей почте к тебе, государю, отпустили. Правда, первое достойни вины, еже не умели и не знали, како превысочайшее имя и честь по достоинству написать; другое же, в какую они присланную к ним грамоту получили радость и честь и в каковой силе и мочи по ней обязуются поступать и ее хранити хотят, то вашему, государя моего, премудрому рассуждению предаю. Однако ж и я, убогий, дондеже жив, пою Богу моему, каковыми праведными его судбами и монаршеским премудрым смотрением вся строитца, о чем много глаголати несмь достоин. При сем доброго и долголетнего здравия и всех благ от Господа Бога тебе, государю моему милостивому, усердно желая, весма недостойный и в последних нижайший раб и сирота Пронка Возницын премного, премного челом бью»[67]67
  П. и Б. Т. I. С. 691–692.


[Закрыть]
.

Среди писем от послов, полученных Петром 12 февраля, не было или до нас не сохранилось письма от Ф.А. Головина. Обширное и обстоятельное донесение от него о занимавших посольство делах было получено в Дептфорде позже, 14 февраля. Головин сообщал, что с бомбардиром, которого царь прислал из Англии для приема его в русскую службу, заключен договор с условием давать ему жалованье по 10 рублей в месяц, как и прочим бомбардирам, которые наняты были в Амстердаме. Речь идет, по всей вероятности, о том бомбардире Даниле Грундале, который, по свидетельству посольской «Расходной книги», «из аглинской земли приехал», был принят на русскую службу и с 12 февраля стал получать кормовые деньги[68]68
  Арх. Мин. ин. дел. Кн. австр. дв., № 47, л. 255 об.: «Февраля в 12 д. дано кормовых денег новопринятому бомбандиру Данилу Грундалю, которой из аглинской земли приехал с вышеписанного числа вперед на 10 дней февраля по 22-ое число для общей с преждепринятыми бомбандиры дачи по 6 алт. на день. Итого 3 еф. 10 алт.». Там же, л. 261 об., л. 262: «Дано великого государя жалованья бомбандиру, которой приехал из Англии, Данилу Грундалю на месяц впред в зачот в годовое жалованье 20 ефимков, а даны ему те денги по челобитью ево для поездки ево в Ротердам для некоторой справы».


[Закрыть]
. Для справки, очевидно, Головин приводит, что бомбардиру, нанятому в Кенигсберге, положено давать по 15 рублей в месяц, а когда он прибудет в Москву, то по 25 рублей, наравне с бомбардирами, присланными от курфюрста Бранденбургского. Двум капитанам, командорам и прочим нанятым чинам кормовые деньги начнут выдаваться с 1 марта по н. ст.

Вновь Головин просит распоряжения Петра относительно принятия на русскую службу Крюйса, дело, которое Головина очень интересовало и все еще не получило окончательного разрешения.

10 февраля была получена в Амстердаме московская почта, письма, адресованные Петру, пересылаются ему в Англию. В числе этих писем на одном, именно на письме Л.К. Нарышкина, не было обозначено адресата, и Головин, не зная, кому оно предназначено, распечатал его, в чем и просит извинения: «Февраля в 10 день получили, государь, мы с Москвы почту. И которые надлежат до твоей, государя, милости писма, послал с сим моим писмом в Лондон, из них же одно не было подписано, Лва Кириловича, что истинно, государь, не ведая, роспечатал, и Богу свидетелствующу, что ево не чел; но когда сначала увидел, в тот час запечатал моим перстнем, в чем у тебя, милостивого государя, прощения прошу за свидетелством Божиим, что кроме хитрости учинил». Пересылается также к Петру письмо от А.П. Протасьева, воронежского адмиралтейца, адресованное на имя Головина. Идет далее ряд известий о денежных делах: есть несколько переводных писем, но не все еще из Москвы получены; подробная им ведомость будет прислана государю впредь. Состоявший при посольстве голландский коммерсант Захарий Дикс предлагал купить хранившийся в Москве запас «чехов» – цехинов. По этому делу Головин снесся с управляющим приказом Большой казны боярином князем П.И. Прозоровским, который писал, что если их отдать по 10 рублей за пуд, то «хотя их сплавить, отделить серебро и переделать в деньги», то будет убытка более 2000 рублей, на что Головин в свою очередь ответил ему, чтобы делал с цехинами, что казне прибыльнее, только бы они даром не лежали. Об этом деле Головин хотел бы доложить государю при личном свидании. На покупку оружия в Амстердаме требуется 20 000 рублей: из этой суммы придется уплатить 10 000 товаром, именно поташом, а остальные 10 000 деньгами, и когда все векселя придут, с этим можно будет управиться. При каких-то покупках, каких именно, неясно из письма, обещал содействие амстердамский купец Тессинг; ему делается об этом частое напоминание, и важно было бы, чтобы он не обманул. Помощь его была бы очень существенной. «О котором деле к тебе, государю, доносил я в Амстрадаме, что Тесинк предлагал, и я о том ево зело часто напоминаю; обещается делать с клятвою. Жаль, мой милостивой государь, чтобы не солгал, а то б помочь нам была в купле не мала». Со своим письмом Головин посылал царю очередные дипломатические бумаги: краткую выписку-экстракт из «польских писем», т. е. из донесений русского резидента в Варшаве и, может быть, каких-либо других документов, касавшихся хода дел в Польше, сопровождая эти выписки замечанием: «изволишь уведомиться, кажется, за помощию Божиею идет счастливо, и кординал уже склонился (т. е. на сторону Августа). Дай, дай боже во всем намеренном конец благополучен».

Пересылается Петру также полученная накануне послами из Москвы из Посольского приказа шифрованная бумага: «Некакая, государь, прислана выписка о Волошанине цыфирью, которую переписав (дешифрировав), послал к милости твоей, государя. Изволишь, государь, мне дать ведать, что мне о том отписать к Москве; а послал ее в своих писмах господин Лефорт». «Статейный список» посольства вскрывает нам до некоторой степени содержание этого загадочного документа. «Февраля в 10 день, – читаем там, – подана великим и полномочным послом в Амстрадаме с Москвы почта, а в ней из Посолского приказу присланы распросные речи некоего волошанина Михайла, которой объявил в Седмиградцкой земле в городе Деве (?) сокровище стародавнее». К письму Головина после его подписи «нижайший твой, государя моего, раб Фетка» приложил руку также и Возницын: «тебе, государю моему милостивому, последней и весьма недостойный раб и сирота Пронка премного челом бью[69]69
  П. и Б. Т. I. С. 689–690 от 11 февраля; Пам. дипл. сношений, VIII, 1170. Адрес: «десятнику». Помета о времени получения письма: «февраля в 14 день».


[Закрыть]
.

VI. Петр и епископ Бёрнет

Прожив несколько более трех месяцев в Англии, Петр не мог, конечно, отчетливо и ясно заметить и усвоить все особенности столь своеобразной английской жизни. Великая хартия вольностей, петиция о праве, Habeas Corpus, билль о правах, на которых покоится английское государственное устройство; запутанные отношения между королем и парламентом и в парламенте между двумя палатами, сложное устройство английских судов и оригинальность судебного процесса – все это не могло, конечно, Петру стать известным. Такие стороны английской жизни не поддавались наблюдению неподготовленного глаза; да «московский дикарь» и не мог питать к ним особого интереса. Не входя, впрочем, в поле его сознания в целом в законченных формах или в виде систем, эти явления все же должны были неизбежно попадать туда в виде обрывков, оторванных частей, отдельных эпизодов хотя бы из бесед с теми англичанами, с которыми Петру пришлось соприкасаться. У него, например, едва ли создалось законченное и систематическое представление о значении аристократии в современном ему английском обществе; но все же такая ее особенность, как крупное, поддерживаемое майоратом землевладение, могла и не ускользнуть от него и до некоторой степени подготовить его сознание к реформе, которую он будет проводить впоследствии и цель которой будет путем закона о единонаследии, изданного в 1714 г., создать и в России крупную землевладельческую аристократию.

Итак, многое в английской жизни осталось для Петра незаметным. Но одна ее сторона не могла укрыться от его внимания, до такой степени она била тогда в глаза. Притом же эта сторона нашла себе в Петре более подготовленного воспитанием наблюдателя и могла вызвать в нем значительный интерес. Это – отличавшая английское государство XVII в. церковность. Нигде, может быть, церковная реформация не отразилась так глубоко на государстве, нигде религиозное исповедание не сплеталось так тесно с государственными отношениями, как в Англии. Англиканская церковь признала супрематию королевской власти; догматы веры устанавливались парламентом. Революция середины XVII в. развернулась в своем последовательном ходе в борьбу не только политических, но и религиозных течений. Аристократическое епископальное англиканство было вытеснено из Долгого парламента более демократическими пресвитерианами, сторонниками соборного, синодального управления церковью и более простых форм богослужения. Но в свою очередь, с пресвитерианами вступили в борьбу еще более демократически настроенные индепенденты, враги всякой церковной иерархии и всяких внешних форм в богослужении. Индепендентство также не осталось единым и раскололось на умеренное и крайнее направления. Церковные вопросы волновали общество наряду с государственными; но и обсуждение политических вопросов было проникнуто церковностью или, по крайней мере, носило на себе ее следы. Во время Великой революции парламентские речи, обращения военачальников к солдатам, памфлеты и публицистические статьи были уснащены и пересыпаны текстами из Ветхого Завета. И впоследствии, во время Реставрации и второй революции, связь церкви с государством выступала еще очень выпукло: не прекратилась еще борьба и не замолкли еще оживленные споры между отдельными исповеданиями. Католики не допускались к общественным должностям.

Чтобы поступить на государственную службу, надо было дать присягу, отвергающую пресуществление. Продолжались споры о епископальном и синодальном устройстве церкви, о писаных и импровизированных молитвах, о белых и черных облачениях, о погружении или обливании при крещении, о принятии причастия стоя или сидя, о чтении и пении при церковных службах и т. п. В самой англиканской церкви обозначились две спорившие партии: высокоцерковников, строго охранявших устройство, полученное англиканской церковью во время реформации, и низкоцерковников, снисходительнее относившихся к протестантам, несогласным с этим устройством, к так называемым нонконформистам. Вильгельму III приходилось много заниматься церковными делами в Англии. Сам он, воспитанный в пресвитерианской религии, сочувствовал партии низкоцерковников. Он стремился, говоря словами Маколея, «произвести в законах о церкви три великие реформы. Первой его целью было доставить диссидентам возможность свободно и безопасно отправлять свое богослужение. Второй его целью было произвести в англиканском богослужении и церковном устройстве перемены, которые бы, не оскорбляя людей, приверженных к этому богослужению и устройству, примирили умеренных нонконформистов. В-третьих, он хотел доставить протестантам без различия сект доступ к гражданским должностям. Все три цели были хороши; но только первая из трех была в то время достижима. Для второй он жил слишком поздно. Для третьей слишком рано»[70]70
  Маколей. Полное собрание сочинений. Т. IX. С. 71.


[Закрыть]
.

Итак, церковные дела в английской жизни XVII в. имели такое важное значение, так выступали на первый план, что не могли не бросаться в глаза даже иностранцу, в особенности если он притом был заинтересован этой стороной жизни. Чужие исповедания вообще интересовали Петра; различие вер было темой, которую он охотно поддерживал в разговоре, и в таких разговорах он занимал твердую позицию как знаток своего православного обряда и большой начетчик в Священном Писании. На амстердамского бургомистра Витзена, с которым Петр часто видался и много беседовал во время своего пребывания в Голландии, он производил впечатление человека очень сведущего в делах веры и усердного к ней. «Его величество, – писал Витзен Лейбницу, – очень усерден к вере христианской, очень сведущ в церковных делах и начитан в Священном Писании, которое он знает в совершенстве. Я имел честь говорить с ним об этом предмете»[71]71
  Герье. Сборник писем и мемориалов Лейбница, № 32.


[Закрыть]
. Знание обряда и церковных книг он приобрел, конечно, не путем каких-либо богословских изучений, а благодаря практике, присутствуя постоянно при богослужении в детстве и юности. И в зрелые годы, ведя очень подвижный образ жизни, он все же не пропускает церковной службы, когда это возможно. Притом годы его юности совпали как раз с полосой оживления религиозных вопросов и споров в Москве. Таков был известный спор о времени «пресуществления Св. Даров» в «таинстве евхаристии», в котором принимали участие Сильвестр Медведев и братья Лихуды; появилась так называемая «хлебопоклонная» ересь; не отзвучали еще голоса раскольников, и можно думать, что это религиозное оживление все же хотя бы до некоторой степени задевало и Петра, так как и до него, несомненно, должны были долетать отголоски церковных споров. Вместе с тем он проявляет также интерес и к чужому богослужению, и еще в Москве, до выезда за границу, он сделал неслыханный для московского государя шаг, посетив католическую службу. Путешествуя за границей по Германии и Голландии, он заглядывал в иностранные церкви. Поэтому естественно видеть у него тот же интерес и в Англии, в особенности когда церковность в этой стране была таким заметным явлением.

С другой стороны, и в англиканской церкви, может быть, уже в то время появляется стремление познакомиться ближе с восточным православием. Возможно, что этими именно побуждениями был вызван визит к Петру английских епископов, отмеченный в «Юрнале» под 15 февраля: «были у нас аглинские епископы и, быв с полчаса, поехали». Епископы должны были найти в московском царе готового вести с ними речь собеседника; поэтому, конечно, они и были приняты. Среди посетивших Петра английских иерархов был и знаменитый епископ Солсберийский Бёрнет, принимавший такое видное участие в церковных и государственных делах в царствование Вильгельма III, сановник церкви, принадлежавший к направлению низкоцерковников и потому непопулярный в кругах строгого англиканского духовенства. «Что бы ни думали о мнениях Бёрнета, – говорит о нем Маколей, – относительно гражданского и церковного управления или о характере и уме, выказанных им в защите этих мнений, крайняя неприязнь партий не осмеливалась отрицать, что рвение, деятельность и бескорыстие этого пастыря были достойны самых чистых веков церкви. Его ведению подлежали Вильтшир и Беркшир. Эти графства он разделил на округи, которые посещал прилежно. Каждое лето он около двух месяцев объезжал церкви, проповедуя, катехизируя и конфирмуя. Когда он умер, в его епархии не было уголка, население которого семь или восемь раз не имело бы случая слушать его поучения и спросить его совета. Худшая погода, худшие дороги не препятствовали ему исполнять этот долг. Однажды во время водополья он подверг свою жизнь явной опасности, чтобы только не обмануть сельского прихода, ожидавшего речи епископа. Бедность низшего духовенства постоянно беспокоила его доброе и великодушное сердце. Он хлопотал неутомимо и, наконец, успел исходатайствовать низшему духовенству у короны назначение, известное под названием дара королевы Анны. Во время объездов своей епархии он особенно заботился о том, чтобы не обременять низшего духовенства. Вместо того чтобы требовать от них содержания, он сам их продовольствовал. Бёрнет всегда останавливался в городе с рынком, держал стол, скромным гостеприимством и великодушной щедростью старался примирить людей, предубежденных против его учения. Когда он назначал бедный приход, – а ему часто приходилось раздавать такие приходы, – то обыкновенно прибавлял к доходу из собственного кошелька двадцать фунтов в год.

Десять способных молодых людей, которым он назначил в содержание каждому по тридцати фунтов в год, изучали богословие под его собственным надзором в Солсберийской обители»[72]72
  Маколей. Полное собрание сочинений. Т. IX. С. 74–75.


[Закрыть]
.

Еще осенью 1697 г. Лейбниц в письме к епископу от 24 августа обратил внимание Бёрнета на московского царя, путешествующего по Европе. В письме Лейбниц высказывает мысль, что союз императора, царя и курфюрста Саксонского, избранного на польский престол, может оказаться гибельным для турок, и варварство может быть изгнано из Европы:

 
Et si fatavolunt Caesar, Czar, Saxogne juncti
Europa poterunt pellere Barbariem.
 

«По поводу московитов, – продолжает, приведя это двустишие, Лейбниц, – надо сообщить вам о Великом посольстве, при котором сам монарх находится инкогнито. Мы их видели, когда они проезжали по соседству. Хотя у этого государя и не наши манеры, но у него очень много ума. Он находится инкогнито при своем посольстве… Царь, говорящий немного по-голландски или по-немецки, сказал курфюрстинам, которые с ним ужинали в замке Коппенбрюгге, принадлежащем курфюрсту Ганноверскому, где угощали царя, что он намерен построить 75 военных кораблей, чтобы действовать с ними на Черном море. В настоящее время он думает только о войне с турками. Главное удовольствие его – морское дело, которое он изучил хорошо и хочет изучать в совершенстве, так как он имеет намерение овладеть Черным морем. Теперь он, вероятно, в Голландии, где намерен лично познакомиться со всем, что касается мореплавания. Полагают, что он проедет до Венеции, чтобы посмотреть там на галеры и на знаменитый арсенал. Впрочем, он желает остаться в совершенном инкогнито и требует, чтобы все притворялись, как будто не знают его. Только в присутствии курфюрстин он хотел быть тем, что он есть»[73]73
  Герье. Сборник писем и мемориалов Лейбница. № 17; Он же. Отношения Лейбница и т. д. С. 21–22.


[Закрыть]
.

Может быть, личные качества епископа Солсберийского содействовали возникновению той привязанности, которую стал испытывать к Бёрнету, познакомившись с ним, Петр. О сношениях царя с английскими иерархами и о знакомстве его с Бёрнетом доносил в Вену австрийский резидент Гофман: «Здешнее духовенство сочло себя обязанным поставить его (т. е. Петра) в известность и ознакомить со здешним богослужением и ритуалом и для этого отправило к нему знаменитого доктора Бёрнета, теперешнего епископа Солсберийского, предложило ему, не угодно ли ему будет посетить их богослужение, на что он охотно согласился, но поставил им на вид, что он никуда не может отправиться, чтобы не сбегался весь народ, что для него невыносимо. Он оказал особенное и с его стороны совершенно необычное уважение к епископам, так откровенно и благосклонно держал себя с ними, как ни с кем еще не делал, из чего заключают, что он должен иметь большое почтение к духовенству»[74]74
  Sadler. Peter der Grosse, 242.


[Закрыть]
.

Неизвестно точно, о чем шла беседа царя с епископами во время их визита 15 февраля. Гюйсеновская редакция «Юрнала» говорит, что «разговаривали о разных материях, а больше о греческой вере». О содержании этой и других подобных же бесед можно составить представление по несколько более позднему письму Бёрнета. 27 февраля Петр, вероятно отдавая визит, посетил примаса английской церкви архиепископа Кентерберийского Тенисона в его резиденции Ламбетском дворце: «После обеда ездил десятник к архиепископу Контебехскому (Кёнтерберийскому)», – читаем в «Юрнале» под этим днем[75]75
  Походный журнал 1698 г. С. 6.


[Закрыть]
. «Царь оказал честь здешнему духовенству, – сообщал Гофман в депеше в Вену от 1/11 марта. – Третьего дня, в воскресенье, он присутствовал инкогнито в капелле архиепископа Кёнтерберийского, а затем завтракал с означенным архиепископом stante pede (стоя)»[76]76
  Salder. Peter der Grosse, 242–243.


[Закрыть]
. Лондонское предание добавляет, что при этом визите на царя особенно сильное впечатление произвела громадная библиотека Ламбетского дворца, и он будто бы сказал, увидев ее, что никак не думал, чтобы на свете было столько печатных книг[77]77
  Маколей. Полное собрание сочинений. Т. XIII. С. 67.


[Закрыть]
.

О посещении Петром резиденции архиепископа упоминает и Бёрнет в письме от 9/19 марта к доктору Фаллю, начальнику певческой капеллы в Йорке, говоря в этом письме вкратце о содержании своих разговоров с царем. «Дорогой сэр! – пишет Бёрнет. – После вашего отъезда царь приезжал однажды в Лам-бет, видел таинство причащения и рукоположения и остался очень доволен. Я часто бываю с ним. В прошлый понедельник я провел у него четыре часа. Мы рассуждали о многих вещах;

он обладает такой степенью знания, какой я не ожидал видеть в нем. Он тщательно изучил Св. Писание. Из всего, что я говорил ему, он всего внимательнее слушал мои объяснения об авторитете христианских императоров в делах религии и о верховной власти наших королей. Я убедил его, что вопрос о происхождении Св. Духа есть тонкость, которая не должна была бы вносить раскола в церковь. Он допускает, что иконам не следует молиться, и стоит лишь за сохранение образа Христа, но этот образ должен служить лишь как воспоминание, а не как предмет поклонения. Я старался указать ему великие цели христианства в деле усовершенствования сердца человеческого и человеческой жизни, и он уверил меня, что намерен применить эти принципы к самому себе. Он начинает так сильно привязываться ко мне, что я едва могу от него оторваться… Царь или погибнет, или станет великим человеком»[78]78
  Письмо это хранится в Бодлеанской библиотеке (Шубинский. Очерки и рассказы. С. 16).


[Закрыть]
. Как известно, впоследствии в своих воспоминаниях Бёрнет дал довольно невыгодную характеристику Петра. «Я упомянул, – читаем мы в его «History of his own time» под 1699 г., – в рассказе о прошлом годе о прибытии царя из его страны; об этом я скажу теперь подробнее. Он приехал в ту зиму в Англию и пробыл у нас несколько месяцев. Я часто его посещал, и мне было поручено как королем, так, с другой стороны, архиепископом и епископами быть к его услугам и давать ему те объяснения относительно нашей религии и конституции, которых он пожелает. У меня были хорошие переводчики, так что я мог рассуждать с ним вполне свободно. Он – человек весьма горячего нрава, очень вспыльчивый и крайне жестокий в своей страстности; свою природную горячность он возбуждает еще тем, что пьет много водки, которую с большим прилежанием сам приготовляет; он подвержен конвульсивным движениям во всем теле, и его голова также поражена этим; у него нет недостатка в способностях, и он обладает даже более широкой мерой познаний, чем можно было бы ожидать по его воспитанию, которое было очень недостаточным; недостаток суждения с непостоянством нрава проявляются в нем слишком часто и слишком очевидно;

он имеет наклонность к механическим работам, и, кажется, природа скорее предназначила его быть корабельным плотником, чем великим государем. Это было его главным занятием и упражнением, пока он был здесь; он много работал собственными руками и заставлял всех окружавших его изготовлять модели кораблей. Он рассказывал мне, что он имеет намерение завести большой флот в Азове и с ним напасть на Турецкую империю; но он не казался способным провести такое большое предприятие, хотя с тех пор его образ действий в его войнах обнаружил в нем больший гений, чем казалось в то время. Он выражал желание уразуметь наше учение, но не казался расположенным исправить положение в Московии. Он действительно решил поощрять учение и дать внешний лоск своему народу, посылая некоторых из своих подданных в чужие страны и приглашая иностранцев приезжать и жить среди них. Он все еще опасался замыслов своей сестры. В его характере была смесь страсти и жестокости. Он решителен, но мало смыслит в военном деле и, кажется, вовсе не любознателен в этом отношении. Часто с ним видаясь и много с ним беседуя, я не мог не преклониться перед глубиной провидения Господа, что оно возложило на такого свирепого человека такую неограниченную власть на весьма большой частью мира.

Давид, созерцая великие дела, какие Господь сотворил на пользу человека, восклицает в размышлении: «Что есть человек, что ты помнишь его?..»[79]79
  Псал. VIII, 5.


[Закрыть]
Но здесь и там бывает случай опровержения этих слов, и человек кажется очень ничтожным в видах Господних, когда такое лицо, как царь, может держать у себя как бы под ногами такое множество народа, подвергая его своей ненасытной подозрительности и дикому нраву. Отсюда он отправился к венскому двору, где предполагал остаться некоторое время, но был вызван домой скорее, чем думал, по поводу открытия замыслов или по подозрению о замыслах его сестры. Иностранцы, которым он очень доверял, были так верны ему, что эти замыслы потерпели крушение раньше, чем он вернулся; но по этому случаю он дал волю своей ярости по отношению ко всем, кого подозревал: несколько сот их было повешено вокруг Москвы; говорили, что несколько голов он отрубил собственной рукой, и он так далек был от раскаяния или проявления какой-либо мягкости, что, казалось, даже услаждался этим. Как долго будет он бичом этой нации или своих соседей, один только Господь знает»[80]80
  Bishop Burnet’s. History of his own time, not. 1813, v. IV, 406–409.


[Закрыть]
.


  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации