Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

LX. Отъезд Возницына с конгресса. Возницын в Вене

На другой день по подписании союзниками договоров, 17 января, Возницын посылал доктора Посникова и подьячего Михаила Родостамова к цесарским и турецким послам и к посредникам с поздравлением и с подарками; послы «тое его присылку восприяли любительно и дохтура, и подьячего подчивали и дарили». Не без язвительного пренебрежения замечает он под тем же днем, что польский посол рано утром «сам друг уехал на почте, не сказався никому». Вскоре по возвращении с конгресса в Варшаву пан Станислав Малаховский заболел и умер. «Воевода Познанский в 24 день марта в Варшаве огневицею умре», – замечает наш «Статейный список»; причем и в этом случае Возницын не мог удержаться, чтобы не кольнуть даже уже умершего врага: «…говорят, с печали, что договор его не зело за благо почтен»[1365]1365
  Пам. дипл. сношений, IX, 477, 607.


[Закрыть].

18 января Возницын делал прощальные визиты, был у цесарских послов, затем у посредников, первых поздравил с заключением мира, вторым, хотя он их и не признавал, приносил благодарность за труды. Парадный характер носил визит его к туркам, с обычной изобразительностью описанный им в недельной записке. «Турки, зная к себе приезд мой, ожидали меня. Тогда я приехал к ним к дву коретах; так же и верхи было человек с 50; стояли к светлицам их янычане улицею человек с 200, подпершись пищальми; у светлиц стояли турки офицеры, кругом многое число турок и греков. И как я приехал к рундуку, и тут меня из кореты турки приняли под руки, а рейз-эфенди и Маврокордат встретили у кореты; и один посол пошел предо мною, а другой назади и говорили, что у них так ведется и того почитания выше нет. Потом пришли в светлицы и показали мне место на правой стороне сесть, положа вместо стула подушку большую, а сами на левой стороне противо меня сели на земли и говорили сладкие любительные речи, все о согласии дружбы и любви. А потом подали инбирь в патоке, которого по ложечке мы вкусили, а потом кафе, потом по чубуку мне и рейз-эфенди табаку, потом щербету по чашке; потом курили и говорили, что приготовлен у них аргамак, которым хотят челом ударить мне, чтоб я у них тот подарок принял любительно и изволил бы от них на нем поехать. И я им благодарствовал и говорил, чтоб они, если изволят, прислали с своим конюшим. Потом говорили, чтоб я лучшим людем велел войтить в светлицу, а они велят своим войтить же, чтоб видели все их любовь и приятное прощение. И тогда вступили с обоих сторон немалое число людей. И рейзэфенди, приступя ко мне и я к нему, обнимались и друг друга в плеча лобызали; так же и с Маврокордатом; и проводили меня даже до кореты. И как пришли к рундуку, и тут стоял аргамак сер с седлом бархатным, луки шитые и с чепраком тканым, у седла привязан троком тесак, муштук и паперсть[1366]1366
  Пам. дипл. сношений, IX, 479, ошибочно напечатано: «напереть».


[Закрыть] серебряные золоченые. И рейз-эфенди с великим прошением говорил мне, что во образ великие дружбы тем аргамаком они мне челом бьют, и чтоб на том их аргамаке хотя едину сажень поехал. Тогда я отговариваясь, видя прилежное прошение, учинил по их желанию, на том аргамаке простясь поехал и, – отъехав за их стан, сел в корету»[1367]1367
  Там же, 478–480, 487.


[Закрыть].

По дороге от турок он заехал к Рудзини, с которым, видимо, они вместе отвели душу, изливая досаду на цесарцев. Рудзини негодовал, что цесарцы, имея такой союз, не захотели подождать нескольких дней и после стольких трудов оставили их одних в войне, говорил, «что сей мир мочно назвать блазнию, а не прямым делом, и не угаснет сне непостоянство в тысячу лет; многие кроники о сем написаны будут». Московский посол отозвался, что цесарцы действительно сурово поступили, и указывал на то, что он не подписывал перемирия до последней возможности, ожидая венецианцев. Рудзини благодарствовал и говорил, что он, Возницын, «яко человек в делех знатной, может о их таком поведении потужить». Это дало повод Возницыну еще лишний раз повторить свои обычные жалобы на цесарцев, как они, вступив в союз с великим государем, начали тайные пересылки с турками, как великий государь, не зная этого и надеясь на союз, затратил многие миллионы на воинское приготовление, как цесарцы, не дождавшись двух лет до срока союза, начали переговоры о мире, без совета с союзниками приняли основание «uti possidetis». Рассказав о положении своих дел и на вопрос Возницына, выгоден ли будет мир для Венеции на условиях, принятых в прелиминарном договоре, венецианец заметил, что республика примет их только по самой великой нужде. При прощании на объявление Возницына о своем отъезде в Вену 20-го Рудзини выразил сожаление по поводу разлуки: «…зело сетует так милых друзей отличиться, a прощаться будет сам к нему»[1368]1368
  Пам. дипл. сношений, IX, 480–481.


[Закрыть].

В последние дни перед отъездом следовало принять ответные прощальные визиты. 19-го был с таким визитом Рудзини; на 20-е возвестили свой приезд турки, но в ночь на 20 января Возницын настолько серьезно заболел, что не мог даже подписать бумаг, отправлявшихся с отходившей в тот день почтой, и был принужден обратиться к цесарцам с просьбой прислать ему своего доктора. Пришлось отложить прием турок и просить их, «чтоб они не погневились, того дня не изволили к нему ездить, потому что он за болезнею своею принять и почтить их по достоинству никоторыми делы не может». Турки отвечали с большой любезностью: они хотели отъехать в Белград в субботу 21 января, «а ныне-де, слыша о болезни его, зело печалуют и будут ожидать здравия его; а не быв у него и не дождав надлежащей чести, хотя десять дней не отъедут»[1369]1369
  Там же, 481–482, 488–489.


[Закрыть]. Может быть, в утешение больному турки прислали ему подарки: пять верблюдов да пять мулов… да двух человек турок, «которым за верблюдами ходить»[1370]1370
  Там же, 509.


[Закрыть]. Визит турок состоялся, наконец, 23 января и описан Возницыным так же колоритно, как и все его встречи с турками: «Генваря в 23 день были у великого и полномочного посла турские послы рейз-эфенди и Александр Маврокордат. Приезжали великим многолюдством и приехав говорили многие ласковые слова, что то они учинили, почитая честь великого государя, его царского величества, и подвизая обоих великих государей к крепчайшей дружбе и любви. И великой и полномочной посол отвещал им благодарственно и тому ж склонное, а потом великой и полномочной посол велел принесть стол, накрыт ковром золотным, на нем на двадцати и болши блюдах серебряных сахаров розных нарядных и леденцов и конфектов. И турские послы, то видя, зело дивились. Потом великой посол потчивал росолисом и кафою и подал по чюбуку табаку; а в тое пору трубили на серебреных трубах и играли на разных инструментах государевы трубачи и музыканты в особом покое. Тогда рейз-эфенди говорил, что он от рождения такой музыки не слыхал и просил великого посла, чтоб он тем музыкантом велел вотти перед него и играть, чтоб он их видел. И великой и полномочной посол музыкантом, трем человеком трубачам, немцам, велел войти и играть одному на басу, а двум на скрыпицых, что слыша рейз-эфенди зело утешился и нот их и скрыпиц смотрил, а в тое пору пил табак. В тое ж пору агов и иных дворян их подчивали росолисом и кафою и с стола многие блюды с сахаром им подали, иные ели, а иные за пазухи клали. А в иных хоромех и на дворе всем их людям давали пить водку, ренское, которые были зело жадны, пили много, а иные просили есть и ели. А потом подали щербет, и рейз-эфенди и Маврокордат, приняв чашу, пили про здоровье великого государя, его царского величества, а великой и полномочной посол взаимно пил про здоровье государя, их султанова величества. И рейз-эфенди говорил великому послу, чтоб он на него не погневился, что он у него так засиделся, – то он чинит, яко у любезного своего друга, – и чтоб он еще велел поиграть музыкантом своим. И по довольном времени при отъезде своем турские послы говорили великому послу чрез дохтура Посникова секретно, чтоб он восхотел писать к великому государю, дабы его царское величество во знак с его салтановым величеством дружбы, изволил не замотчав прислать в Царьград о принятии сего перемирья его салтанову величеству свою, царского величества, грамоту чрез нарочного гонца, что-де увидя его султаново величество обрадуется и паче склонен будет к постоянной дружбе и любви. И великой и полномочной посол на то отвещал, что по прошению их о том его царскому величеству донесет. И встав обнимались и целовались, и простясь поехали в колымаге своей к Петр-Варадынскому генералу и коменданту. А как турские послы у великого посла были, и в тое пору приехало цесарских и венецианских графов и дворян, и братьев, и племянников немалое число, и все стояли и тон церемонии смотрили, толко один с ними сидел генерал и комендант Петр-Варадынской»[1371]1371
  Пам. дипл. сношений, IX, 510–512.


[Закрыть].

Устраивая перемирие с Турцией, Возницын, как прозорливый дипломат, не упускал случая принимать меры и на случай войны, если бы такая война в будущем все же произошла. Эту цель имели в виду его тайные сношения, в которые он при отъезде своем с конгресса вступил с иерусалимским патриархом. Еще ранее через Маврокордато он послал патриарху на сто рублей соболей; теперь он отправил в Иерусалим чернеца Григория, опытного в тайных сношениях, через которого шли пересылки с Маврокордато. Чернец должен был отвезти патриарху открытое поздравительное письмо, «поздравительный лист», а вместе с тем передать тайное шифрованное письмо с рядом вопросов о положении дел в Оттоманской империи. Так, Возницын, извещая патриарха о предъявленном турками требовании относительно уступки им приднепровских городков, просил патриарха дать совет: что лучше, в миру ль с ними быть или в войне, и разведать, на чем они с нами помирятся, если заключать с ними мир; не станут ли просить тех городков или иного чего? Если же быть с ними в войне, можем ли мы с ними одни воевать, помогут ли и пристанут ли к нам (это, должно быть, был главный вопрос) греки, волохи, мултяне (бессарабцы), сербы, болгары и иные православные народы и можно ли на них надеяться? Смогут ли наши войска, зашедшие в турецкие края, пропитаться там и быть снабжены конскими кормами без недостатка? Не окажут ли помощи туркам европейские державы и не вступятся ли за турок: цесарь, желая приобрести Сербию, Польша, желая получить Валахию, Франция и Венеция, чтобы не допустить насилия над Турцией? Патриарх должен был также сообщить, «какое поведение или впредь радение или к войне приготовление турки иметь будут?», какие будут у них сношения с цесарцами, поляками и венетами в то время, когда в Константинополь приедут их послы? Если нам лучше с турками мириться, пусть патриарх посоветует, где и как с ними вести переговоры, посылать ли послов в Царьград или действовать через посредство волошского господаря, или крымского хана, или через иного кого, или же просить о назначении съезда или комиссии?[1372]1372
  Пам. дипл. сношений, IX, 516–518.


[Закрыть]

Приняв прощальные визиты посредников, Возницын двинулся в путь из Петервардейна в Вену 24 января. Средства сообщения: телеги и волы под посольский обоз были доставлены цесарцами, но за постоялые дворы в Петервардейне пришлось платить самим, причем жители заломили непомерную сумму – пятьсот ефимков. Возницын жаловался цесарцам, и те посылали к петервардейнскому комиссариусу, чтоб жители поступили с послом «человеколюб-но». «И те жители, – продолжает «Статейный список», – мало что от своего запросу отступили и не так силою, как многою докукою того вымогали». Наряду с корыстолюбием жителей список отмечает предупредительность и любезность петервардейнского коменданта: «Петр-Варадынской генерал и комендант к великому послу во все бытие его великое почитание чинил и при отъезде его из Петр-Варадына провожал за город в немалых людех». Посол ехал в карете, дворяне, подьячие и иные чины – верхами. При выезде производилась артиллерийская стрельба с крепости, с шанцев и с кораблей.

Путь в Вену был совершен на лошадях. Первый ночлег был в Благовещенском Крушедольском монастыре, в трех милях от Петервардейна, где хранятся «мощи святых деспотов сербских» и где путешественники были встречены игуменом и пятьюдесятью человеками братии. На следующий день миновали Опов монастырь, где «лежат мощи святого великомученика Федора Тирона», и ночевали в третьем монастыре», Св. Михаила. Дорога лежала далее на городки Эссег и Могач. Эссег расположен на реке Драве, переправа через которую заняла целый день 30 января. Ехали пустынными, малонаселенными местами, и хотя посольскому обозу дан был конвой из 11 конных рейтар и 13 пеших солдат, однако Возницына не покидала мысль о возможности разбойничьего нападения, в особенности когда в городке Могаче получено было известие о том, что такому нападению подвергся по дороге с конгресса близ Пеш-та граф Марсилий, что он «от воровских людей в ночи разбит и сам пострелен в ногу и от той раны лежит в Будине, а каморной его служитель и повар и четыре человека, которые с ним ехали, убиты до смерти». Свое впечатление от путешествия по этим пустынным местам Возницын довольно живо передает в письме к Ф.А. Головину: «А я oт сих дел едва жив; изломали тягостно и в Вену привезен болен. Ехал степью с великою бедою и страхом три недели, терпели великую нужду. Предо мною едучего от нас в Вену графа Maрсилия в степи воры разбили, прострелили дважды и в дву местех порубили и трех его человек до смерти убили. Я же помощию Божиею доехал от таковых безбедно, однакож на всякое время от них были опасны»[1373]1373
  Пам. дипл. сношений, IX, 518–524. Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1699 г., № 3, л. 9 об. – 10.


[Закрыть]. В Вену приехали 11 февраля. С Веной во все время пребывания на конгрессе у Возницына не прерывались сношения. Оставленный там на занимаемом посольством дворе подьячий Михайло Волков писал ему в Карловиц раза два в неделю, а иногда и чаще, сообщая ему о происшествиях на посольском дворе, о придворных венских новостях, о разных ходивших по городу слухах, о событиях в других европейских государствах, о которых ему случалось узнавать. Волков передавал письма Возницына на рижскую почту в Москву и на польскую почту в Варшаву и получал с этих почт пакеты на имя Возницына, которые и пересылал затем в Карловиц. Всю осень 1698 г. непрерывной вереницею тянулись через Вену русские гардемарины, возвращавшиеся домой из Венеции, где они изучали навигацкую науку. О встречах и разговорах с ними Волков обстоятельно доносил своему патрону. Постоянно он покупал для него и пересылал ему на конгресс венские газеты, «печатные вестовые куранты», чтобы держать его в курсе европейских событий. За время с 30 сентября 1698 г. по 28 января 1699 г. Волковым было отправлено Возницыну 33 письма. Все они сохранились и могут служить прекрасным материалом для изображения того, как в конце XVII столетия русский человек из средних общественных слоев реагировал на западноевропейскую обстановку, в которой он очутился[1374]1374
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 69.


[Закрыть].

В Вене Возницын нашел два письма Петра из Москвы: одно от 1-го, другое от 6 января, в которых царь уполномочивал его в крайнем случае пойти на уступки в переговорах с турками относительно днепровских городков, соглашаясь на их срытие; но, как мы видели, это полномочие оказалось слишком запоздалым: перемирие уже было подписано. В цесарскую столицу Возницын попал как раз во время брачных торжеств по случаю свадьбы старшего сына императора эрцгерцога Иосифа, недавно получившего титул венгерского короля, с принцессой Ганноверской. С описания церемоний ее торжественного въезда в Вену 14 февраля ему пришлось начать запись своего пребывания в Вене в «Статейном списке»[1375]1375
  Пам. дипл. сношений, IX, 524–526.


[Закрыть]. Беспрерывными торжествами несколько замедлились дела. «В Вене не мог до сего числа ничего о себе учинить, – писал он в Москву от 25 февраля, – за торжеством брака короля венгерского. Непрестанные были веселия и огненные и иные потехи; так же немало помешала и Масленица, которую не меньше нашего празднуют. И заговели они во вторник на первой неделе, т. е. февраля в 21 день»[1376]1376
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1699 г., № 3, л. 15 – письма к Л.К. Нарышкину, Ф.А. Головину, Т.Н. Стрешневу, Г.И. Головкину, Е.И. Украинцеву.


[Закрыть]. Из огненных потех в «Статейном списке» описана большая иллюминация 19 февраля: «…за городом устроены многие врата с преградами, в них же горели литеры, учиненные с поздравлением цесарского и королевского, и королевы его имян»[1377]1377
  Пам. дипл. сношений, IX, 533.


[Закрыть].

Возницын пробыл в Вене несколько более месяца: с 11 февраля по 16 марта, делая визиты цесарским министрам и иностранным дипломатам и принимая их у себя. Из этих его сношений с придворным, правительственным и дипломатическим миром заслуживает особенно быть отмеченным двукратное его свидание с французским посланником маркизом де Вилларом. Toтчас же по приезде в Вену Возницын, по принятому обычаю, посылал с уведомлением о своем прибытии к цесарским министрам и иностранным послам, в том числе и к французскому посланнику. Последний воспользовался этим случаем, чтобы сделать 25 февраля визит московскому послу. Произошел интересный разговор. Де Виллар начал с благодарности за честь, «которую он ему тою обсылкою (т. е. уведомлением о приезде) показал». Возницын ответил любезностью, сказав, что «учинил то свое снисхождение», зная о дружбе их государей и слыша о его бытности здесь. Маркиз сказал далее, что король, «слыша о… благом состоянии и о воинской охоте (царя) и о всяком премудром поведении, по премногу радуется… понеже… царского величества славные дела и воинская дельность во всей Европе и Азии почитаема есть». Возницын отвечал комплиментом по адресу Людовика XIV: «Царское величество не меньше того… слыша благие его (короля) как воинские, так и политические поведения, по премногу утешается и желает с ним совершенную приязнь и дружбу иметь», оба пришли далее к единодушному заключению, что «было б то на свете славно», если бы оба их государя были в единодушном согласии. Маркиз восхвалил далее отвагу царя, не побоявшегося взять с турками только армистицыум, когда другие заключили мир, и уверил посла, что турки никого на свете так не боятся, как царя, и «к миру с ним всегда готовы для того, что они свою погибель давно себе признавают». Переходя затем от общих вопросов к личным обстоятельствам, Возницын, осведомленный о затруднительном положении маркиза при цесарском дворе, «что ему у цесарского двора неласковое состояние поводится, спросил, какова его тут при дворе его цесарского величества бытность? Он сказал мрачно, что его цесарского величества милостию довольствен, токмо нечто у него зашло с князем Лихтенштемским и тому, чает он, оборонь или удовольствование получить. Великой же и полномочной посол его спросил: много ль он здесь побудет? Он сказал: некоторые месяцы. И по тех розговорах поехал». Держал себя, по замечанию Возницына, так ласково и скромно («низко»), «как больше того невозможно и едва дал себя провожать»[1378]1378
  Пам. дипл. сношений, IX, 536–538.


[Закрыть]. Столкновение с князем Лихтенштейном, воспоминание о котором вызвало тень на лице француза, по сообщению Возницына, заключалось в следующем: «Вышереченной князь Лихтенштейн – дворецкой арцуха аустрийского, сына второго цесарского; и ссора у них учинилась от такого случая: арцух имел у себя танец приватной; тот посол (де Виллар) пришел тут же и вшел в пола-ты, где арцух. Увидел его, тот князь дворецкой сказал ему: а ты что тут? ведаешь сам, что ты арцуху не отдал визыты, а топере непристойно пришел. Посол сказал: ведает ли о сем арцух? Он сказал: ведает. Посол: а отец его? Он сказал: ведает. Он (посол), тo слыша, почел королю своему и себе за бесчестье, пошел вон; и того часу с тем к королю послал курьера нарочно. Мнится мне, – заключает Возницын, – ищут к недружбе причины и то, что по договором доселе не отдали цесарю города Брисака, не без вымыслу творится»[1379]1379
  Там же, 549.


[Закрыть]. Маркиз де Виллар, будущий маршал Франции, замечательный полководец, стяжавший славу в Войне за испанское наследство, выступая на дипломатическом поприще в Вене в 1699 г., носил звание только «аблегата», а не посла. «Сей маркиз – человек честной (знатный), – замечает Возницын, – а что в чину облегата и то от того, что цесарь ко французу никогда никого в чину посла не посылает, токмо облегата»[1380]1380
  Там же.


[Закрыть].

Состязание в любезности и комплиментах между московским дьяком и французским маркизом продолжалось и при ответном визите Возницына де Виллару 2 марта. Версальское изящество речей маркиза своеобразно преломлялось в приказном языке нашего «Статейного списка», в котором этот разговор изложен в следующем виде: «Ездил великой посол убрався со всеми государевыми людьми в трех коретах. Принял честно и встретил у кореты. И вшед в полаты и седчи по местом, говорили то ж, что и преж сего». «Облегат» опять крепко подтверждал, что король усердно желает быть в дружбе с царем. «А потом дошло до перемирья, которое учинено меж царским величеством и султаном турским. И облегат говорил: знатно-де царское величество намерен с турком войну весть? И великой и полномочной посол ему отвещал: естли в миру не удовольствуют, знатно, что без того не будет». На Возницына, очевидно, заразительно действовал салонный тон беседы, и он к только что оказанным своим словам, шутя, прибавил: «…издеваясь молвил, чтоб они (французы) пожаловали, изволили помогать». Королю это легко сделать и с выгодой можно, послав России помощь по «Междуземному морю» – «…и было б то на свете славно и дивно, и чает он… что тот бусурманин от таких великих монархов в малое б время пропал». Но турки, воевавшие с цесарем, были тогда друзьями французов, и маркиз ответил, что король их тому друг, кто с ним живет дружно, «а турки-де им никакого зла не творят, и такого к ним неприятства казать не надобно». Возницын воззвал к христианским чувствам: король – государь военный и сильный, пристойно было бы ему «…для чести Божией» обратить свое оружие на «врагов креста Христова», из чего была бы не только слава, но и душе польза. На что посланник отвечал, что «вера – дело стороннее; королю его, хотя кто и христианин да делает зло, того он вменяет горше бусурмана и почитает за врага себе и с таким управляется – а вера на своей стороне». Не встретив в собеседнике сочувствия своим агрессивным настроениям против турок, Возницын перевел разговор совсем на другую и далекую от «врагов креста Христова» и христианских чувств сторону и спросил француза: «для чего корабли их к пристани его царского величества государств у города Архангельского не бывают? а естли б были, могли себе прибыль многую сыскать, потому что мочно дешевою ценою купить хлеба, сала, мяс, юфти (кожи), поташу, смольчуги. И облегат сказал, что за войною, которую имели с агличаны и галанцы. А ныне, слыша о дешевизне хлеба, будет писать о том… к королю своему. И великой и полномочной посол паки спросил: Где ныне королевское величество и в каком состоянии пребывает и что ему от роду лет? И облегат сказал, что королевское величество пребывание свое имеет во здравии в Париже, и ныне ему пошел на шестьдесят первой год. И великой и полномочной посол еще вопросил о Гишпанском королевстве, что ныне есть? И облегат сказал; ничего-де ныне о том нет, потому что которого называли наследником, курфистра Баварского сына, тот умер, а король гишпанской здоров». Далее маркиз объяснил Возницыну родственные связи французского дома с испанским, по которым Людовик XIV требовал испанского наследства для своего потомства, прибавив, что ближе короля и сына его и внучат наследников нет, и ссылался на закон Карла V, «цесаря гишпанского», о переходе наследства по женской линии, если не будет мужской. Затем «спрашивал о его царского величества летех. И великой и полномочной посол сказал, что по милости Божией двадцать осмой год имеет и воин непобедимый и искусный. И облегат говорил: и они-де о том слышат и признавают, что Московское государство никогда в такой славе и силе, как ныне есть, не было». После этих слов маркиз пригласил Возницына перейти в другую комнату, «просил великого посла в особую палату, казал персоны королевскую, сына его – дельфина (sic) и детей его, брата королевского Деконтия и несколько побочных королевских сыновей и дочерей». Посмотревши портреты королевского семейства, Возницын откланялся маркизу, который проводил его «со всякою честию» до кареты[1381]1381
  Пам. дипл. сношений, IX, 540–543, 549.


[Закрыть].

В те времена наряду с явной официальной дипломатией существовала еще тайная, через которую государи вели свою политику параллельно с международными отношениями правительств и секретно от последних. Система такой тайной дипломатии была особенно принята у французских королей, и еще раньше, чем обмениваться визитами с официальным французским посланником, Возницын принял тайного французского агента. «Здесь, в Вене февраля в 17 день, – доносил Возницын, – явился мне прежде бывший француз, говорил с ним пространно». Слова «прежде бывший» следует, как это выяснится ниже, понимать в таком смысле, что он был в русском посольстве раньше, еще при самом Петре. Возницын высказал ему пожелание, чтобы от короля было сделано предложение царю посетить Францию. Предложение можно сделать хотя бы не непосредственно, а, например, в форме письма кого-либо из министров к нему, агенту, а он уже мог бы предъявить письмо Возницыну. Агент сказал, что король желал видеть царя в своем государстве, и этот вопрос, принимать ли и призывать ли его, обсуждался в королевском совете, причем все были согласны и только один голос был против. Он, агент, получил приказ ехать вслед за царем на почтовых в Венецию, там проведать о намерениях царя, и, если бы царь пожелал быть во Франции, тотчас же об этом донести; тогда бы король прислал для него корабли в Ливорно[1382]1382
  Так, вероятно, надо читать вместо написанного в записке Возницына и «Статейном списке»: «Лизбону».


[Закрыть] или в Пизу под видом купеческих. Но так как царь уехал из Вены в Москву, то дело это пресеклось. Если же царь хотел бы теперь приехать во Францию через Италию или по Балтийскому морю в Дюнкирхен, то король, думает он, «по тому ж своему намерению учинит». Возницын заметил, что если у короля есть желание принять государя, то можно бы в соответствующей форме об этом отозваться и тем царское величество обнадежить, причем далее добавил, что «царское величество… имеет такую склонность, чтоб ему видеть чужеземские государства, а наипаче слыша о его королевского величества добронравных поведениях и о воинских и политических поступках»; но отсутствие приглашения может служить затруднением. Агент говорил, что король их «во всяких делех искусно поступает и прежде времени и не осведомись подлинно, явно не вступает, а чает-де о том же и Кро (т. е. поступивший на русскую службу герцог де Кроа) его царскому величеству доносил же». Если бы царь был в Италии, «чаял бы, чтоб могло то быть, а чтоб-де к Москве, и о том не знает, потому что король его все дела свои с высоким осмотрением управляет». Агент заявил далее, что король намеревался послать купцов своих в Китай и просить царя о пропуске; однако это причинило бы досаду англичанам и голландцам, да в ту пору заболел испанский король, и это намерение было оставлено. Возницын уверил его в согласии царя на такой пропуск и затем спросил: «…о том о всем помянутом здешнему их послу господину маркизу ведомо ль?» Агент сказал: «…отнюдь нет, потому что у них при дворе тот только ведает, кому какое дело вручат». На прощание московский посол сказал агенту, чтоб он еще с ним повидался, – что, однако, не состоялось, – и в заключение, пишет Возницын, «я ж его спросил, где он доселе был и со мною не видался? Он сказал: в розных местех, ездил для учения немецкого языка»[1383]1383
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1699 г., № 2, л. 29–31. Пам. дипл. сношений, IX, 527–529.


[Закрыть].

Хотя агент и уверял, что официальному французскому представителю маркизу де Виллару о его переговорах было неизвестно, однако на самом деле посланник был о них осведомлен. В передней маркиза во время визита к нему Возницына 2 марта дворяне маркиза спрашивали русского переводчика Петра Вульфа: «…давно ль был у вас наш француз? Он сказал: который? Они: тот, что видел царское величество здесь, в Вене. Он сказал: я его не знаю. Они говорили: что от нас таишь? Мы ведаем, что он к послу вашему ходит и от нашего то не тайно»[1384]1384
  Пам. дипл. сношений, IX, 549.


[Закрыть].

В тот же самый день, 2 марта, когда Возницын вел такие любезные разговоры с французским посланником де Вилларом, в совершенно иных тонах ему пришлось иметь объяснения с голландским посланником Гоппе. Дело заключалось в том, что Гоппе не отвечал на визит, сделанный ему Возницыным еще до отъезда на конгресс. Возницын, не снисходя до непосредственных переговоров, приказал переводчику Петру Вульфу вызвать от своего имени секретаря голландского посольства, и, когда тот явился, Вульф «выговорил» ему, что «великой и полномочной посол ему, посланнику, по обычаю политики европской визиту наперед сего отдал, а он, посланник, до поезду его, великого посла, в Сирмию и ныне по приезде его в Вену, той визиты ему не заплатил», – этим он презрел ту честь, которая оказана была ему такого великого монарха послом. Между тем не только послы, но и все министры цесарские отвечали ему визитами. Голландский посланник, выслушав доклад своего секретаря, вновь прислал его, «отговариваясь болезнию и будто приезду его в Вену не ведал». Вульф сказал секретарю, что «за тем выговором, та его визита великому послу более не нужна», – т. е. что московский посол, сделав выговор голландцу за его неучтивость, считал его визит более ненужным и честь московского государя этим выговором восстановленной. При этом Вульф заметил, что «то их посланник учинил, не зная гражданства и, знатно, от необыкновения в таких случаях»; великий посол будет о таком его «неисправленьи и бесчестьи» писать к царю. В ответ на эти замечания Гоппе просил прислать к нему кого-либо из русских, кого пристойно. «И великой и полномочной посол велел сказать, что посылать не для чего». Тогда Гоппе вновь прислал своего секретаря сказать, «что посланник-де их той визиты, когда уже ему, великому послу, не надобно, отдавати не хощет; а что-де ему говорено, что он не гражданин и обычаев не знает, и он-де гражданин, и обычай знает лутче, нежели он, великой посол». Возницын приказал разговаривавшему с секретарем Вульфу сказать ему, что он, Вульф, «по совету с иными дворяны и с писари» передать этих слов великому послу не смеет, «чтоб из того не уросло что к бoльшей ссоре»[1385]1385
  Пам. дипл. сношений, IX, 543–545.


[Закрыть].

Вскоре же по приезде Возницына в Вену скончался глава цесарского дипломатического ведомства канцлер чешский граф Кинский. 18 февраля «присылала к великому и полномочному послу канцлера ческого графа Кинского жена с объявлением, что мужа ее не стало, а обыкновенно-де у них о том изъявлять добрым друзьям. И великой и полномочной посол, споболезнуя о том и за присылку благодарствуя, присланного отпустил»[1386]1386
  Там же, 529.


[Закрыть]. За смертью канцлера Возницын должен был обращаться по делам к вице-канцлеру графу Кауницу и 24 февраля имел с ним «приватную конференцию» по некоторым интересовавшим тогда московское правительство вопросам. Вопросы эти касались трех предметов: титула московского государя, некоторых подробностей при церемонии приема московских дипломатов при цесарском дворе и, в-третьих, положения православных сербов в пределах Габсбургской монархии. Относительно титула Возницын домогался его пополнения сверх заключавшихся в нем и употреблявшихся австрийским двором именований, еще именованием «величества – маестатис», словами «Божиею милостью» и эпитетом «великий государь».