Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699."

Мы и должны будем теперь сосредоточить свое внимание на этой деятельности. Рассказ о Карловицком конгрессе можно было бы построить более разносторонне, если бы было возможно его основать на всех тех источниках, в которых можно найти об этом событии сведения, если бы можно было изучить, например, относящуюся до него переписку послов всех принимавших участие на конгрессе держав, т. е. Австрии, Венеции, Польши, Турции, и выступавших с посредничеством Англии и Голландии. В архивах этих стран, несомненно, хранятся донесения послов, бывших на конгрессе, как, по крайней мере, и черновики тех инструкций, которые посылались каждым из правительств своим уполномоченным. Этот круг источников мог бы быть еще расширен, потому что, по всей вероятности, в архивах государств, прямо не принимавших участия в конгрессе, например Франции, хранятся касающиеся его сообщения. Такое изучение событий на конгрессе было бы широким и разносторонним, разносторонним вполне или более или менее в зависимости от того, все ли источники или только большая или меньшая их часть была бы привлечена к изучению. Мы же принуждены отказаться от освещения событий с разных сторон: турецкой, австрийской, польской, венецианской и т. д. и остаться при одной только русской. Мы должны будем взглянуть на конгресс только через призму сообщений Возницына. Нельзя отрицать, что такое изображение будет несколько преломленным; но, давая такое одностороннее и преломленное изображение, мы можем утешаться тем, что оно является наиболее подходящим для биографии Петра. Нам не только важно изложить события на конгрессе так, как они действительно происходили, но и так, как они проникали в сознание Петра в изображении Возницына. Последний вел с Москвой обширную переписку. Еженедельно он составлял подробную записку о ходе дел, своего рода журнал, в который по дням заносил все свои действия за неделю: свидания и разговоры с разными лицами, визиты к министрам и послам, приемы их в русском посольстве, взаимные пересылки через секретарей, путешествие на конгресс и с конгресса, переговоры на конгрессе и т. д.

Такой журнал Возницын отправлял с еженедельной почтой в Москву для доклада царю, и по этим донесениям Петр мог следить за ежедневным ходом дел в русском посольстве в Вене и затем на конгрессе. К еженедельному журналу прилагались копии с получавшихся посольством документов в переводе на русский язык, как и копии от Возницына другим послам. Те и другие материалы – еженедельные записки и копии с документов – служили основой для составления впоследствии подробного, также по дням расположенного отчета о посольстве, так называемого «Статейного списка», составляя его главную часть и подвергаясь только незначительной обработке, заключавшейся, главным образом, в переложении прямой речи еженедельной записки в косвенную и в опущении иногда тех или других, незначительных, впрочем, подробностей.

В большинстве же случаев текст записки вносился в «Статейный список» в косвенной речи целиком, причем в «Статейном списке» получалось повторение: сначала еженедельная записка включалась в текст списка, переложенная в косвенную речь, а затем она же помещалась вторично целиком в прямой речи при перечислении содержания отправлявшейся в Москву еженедельной почты. Сверх такого еженедельного донесения Возницын отправлял с каждой почтой ряд писем к нескольким лицам: прежде всего, к самому Петру[1228]1228
  К Петру Возницын писал: 30 июля – Пам. дипл. сношений, IX, 40–41, 13 августа – Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 66, л. 30; 27 августа – там же, л. 40 об. – 41 и Пам. дипл. сношений, IX, 119; 20 сентября – Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 66, л. 80; 27 сентябpя – там же, л. 81 об. – 84; Пам. дипл. сношений, IX, 136–138 и П. и Б. Т. I. С. 744–745; 8 октября – Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 66, л. 86–88 и Пам. дипл. сношений, IX, 145–148; 15 октября – Дела турецкие 1698 г., № 1, л. 1–3 и Пам. дипл. сношений, IX, 163; 22 октября – Дела турецкие 1698 г., № 1, л. 23 и Пам. дипл. сношений, IX. 187–201 и П. и Б. Т. I. С. 745; 29 октября – Дела турецкие 1698 г., № l, л. 22, Пам. дипл. сношений, IX, 236–237 и П. и Б. Т. I. С. 746–747; 5 ноябpя – Пам. дипл. сношений, IX. 247–249; Устрялов. История… Т. III. С. 480; 18 ноября – Дела турецкие 1698 г., № 1, л. 23, Пам. дипл. сношений, IX, 275–276 и П. и Б. Т. I. С. 745–746. Устрялов. История… Т. III. С. 481; 9 декабря – Дела турецкие 1698 г., № 4, л. 49. Пам. дипл. сношений, IX, 355; 23 декабря – Дела австрийские 1698 г., № 66, л. 97–99 и Пам. дипл. сношений, IX, 394–397. Устрялов. История… Т. III. С. 482 (ошибочно отнесено к 23 ноября); 13 января 1699 г. – Пам. дипл. сношений, IX, 454; 20 января – Дела австрийские, 1699 г., № 3, л. 5 и Пам. дипл. сношений, IX, 482–483; 18 февраля – Пам. дипл. сношений, IX, 529–533 и Устрялов. История… Т. III. С. 489–493; 4 марта – Дела австрийские 1699 г., № 3, л. 18 и Пам. дипл. сношений, IX, 548; 16 марта – Дела австрийские 1699 г., № 3, л. 39 и Пам. дипл. сношений, IX, 577–578.


[Закрыть], затем к Л.К. Нарышкину, Ф.А. Головину, Г.И. Головкину, Т.Н. Стрешневу, Е.И. Украинцеву и А.Д. Меншикову, причем обыкновенно в этих письмах, заводя речь о ходе дел в Вене или на конгрессе («о здешнем поведении»), ссылался на посланную записку и гораздо реже, главным образом в письмах к царю, считал нужным распространяться подробнее о ходе дел и излагал свои мысли и соображения сверх еженедельной записки. Все эти сообщения, попадая в Москву, читались Петром или людьми ближайшего к нему круга и, несомненно, бывали нередко предметом обсуждения в этом ближайшем кругу, и с этой стороны имеют особый биографический интерес, хорошо показывая, в курсе каких вопросов работала мысль Петра за описываемое время. Но помимо этого соображения, все эти материалы, в достаточной полноте сохранившиеся[1229]1229
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские и отчасти турецкие за 1698 и 1699 гг. Еженедельные записки и письма Возницына сохранились здесь – частью в беловых подлинниках, частью в собственноручных черновых его набросках, частью в копиях, занесенных в тетради исходящих бумаг посольства. К сожалению, не сохранилось писем к Возницыну из Москвы ни от царя, ни от других его корреспондентов.


[Закрыть], могут служить надежным источником для истории конгресса, будучи, конечно, сопоставляемы с соответствующими западноевропейскими и турецкими источниками. К сожалению, такое сопоставление и проверку можно сделать только в очень слабой степени, так как почти все западноевропейские источники, за немногими исключениями, остаются неизданными.

L. Переговоры Возницына с цесарскими министрами

Итак, шаг за шагом будем следить за деятельностью П.Б. Возницына, начав это с самого того дня, со дня отъезда Петра с Лефортом и Головиным из Вены (19 июля 1698 г.), когда, получив назначение доканчивать посольство в Вене и вести на будущем конгрессе переговоры с турками, он тем же указом, в котором содержалось это его назначение, был пожалован во вновь изобретенный и небывалый до той поры в Московском государстве чин «думного советника», которым он должен был теперь именоваться вместо прежнего носимого им чина думного дьяка[1230]1230
  Пам. дипл. сношений, IX, 1 («Статейный список» посольства П.Б. Возницына): «Июля в 19 день великий государь… при дворе цесарского величества в великих и полномочных послех указал остаться третьему великому и полномочному послу, думному дьяку и наместнику Волховскому Прокофию Богдановичу Возницыну и пожаловал в. государь его из думных дьяков в думные советники».


[Закрыть]. Как человек практический, Прокофий Богданович стал затем хлопотать, чтобы это внезапное и притом произведенное за границей пожалование было оформлено и закреплено соответствующими записями в Москве, и писал об этом в Москву А.Д. Меншикову и Ф.А. Головину, присоединяя эту просьбу к просьбе о назначении его начальником Аптекарского приказа, которого он почему-то добивался. «Еще прошу малости, – писал он Меншикову, – напомни великому государю, избрав благополучное время, о аптеке и о перемене чину моего, чтоб его, великого государя, указ в Розряде записать». Инициатором пожалования был, по-видимому, Ф.Л. Головин, как об этом можно заключить из писем к нему Возницына: «И аще возможно, чтоб об аптеке и об отмене (т. е. перемене) чинишка моего великого государя указ записан был. Тобою получил, у тебя и о совершенстве (т. е. о завершении, о доведении дела до конца) милости прошу. А будет ты не пожалуешь и не совершишь, и то будет впредь не только в пользу, паче в смех и ругание»[1231]1231
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 66, л. 49 об., 52 об. – 53.


[Закрыть]. Очевидно, Возницын опасался, как бы пожалование его новоизобретенным чином, если оно не будет закреплено обычным порядком, не обратилось в смех.

Просьба относительно назначения его в Аптекарский приказ была Головиным исполнена. «А что по милости твоей, – писал ему Прокофий Богданович 18 ноября, – имянишко мое велено писать в Аптекарском приказе, и я за то твое, государя моего, жалованье особно челом бью и должником твоим быти обещеваюсь»[1232]1232
  Там же. Дела турецкие, 1698 г., № 1, л. 28–29.


[Закрыть]. Еще за границей Возницын начал подготовляться к новому делу – к управлению Аптекарским приказом – и, находясь на конгрессе, поручал остававшемуся в Вене подьячему Михаилу Волкову достать ему сведения по целому ряду вопросов, касавшихся устройства придворной и частных аптек и положения медицинского персонала в Цесарской земле, разузнать и описать: «…какая при дворе цесарская аптека и на какие деньги лекарства покупают и продают ли из нее, и что дохтуров, и аптекарев и лекарев и на каком они жалованье, и с каким обстоянием та аптека. Иные розные аптеки кто и как держат, и с какою вольностью; также дохтуры и аптекари в каком поведении живут, и есть ли им какое жалованье из тех аптек и с дохтуров и лекарев какой побор в казну есть ли»[1233]1233
  Пам. дипл. сношений, IX, 378–379.


[Закрыть]. Вероятно, услуга за услугу, Возницын, пересылая Головину добытую им в Вене по поручению царя записку о дворянских титулах, «за что здесь у цесаря графы, бароны, воины, шляхта те чести свои восприемлют», предлагал ему похлопотать о графском титуле для него самого: «Аще изволишь графом быть, я потом приложу здесь радение, только даром не сделать, надобно заплатать»[1234]1234
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1698 г., № 66, л. 33 об., л. 34.


[Закрыть].

Через неделю по внезапном и поспешном отъезде Петра с двумя первыми великими послами, выехавшими налегке с самой небольшой свитой, состав остающегося посольства был значительно сокращен. Во главе с дворянином Ульяном Синявиным Возницын отослал в Москву до 100 человек из этого состава; в том числе отправлены были 6 дворян: Семен Бестужев, Глеб Радищев, Богдан Пристав, Вилим Турлавиль, Герасим Конинг, Алексей Ленин, двое докторов: Иван Термант, Христофор Беккер, 2 лекаря: Иван Левкин и Алексей Любимов, 2 подьячих, 2 толмача, 4 находившихся в составе посольской свиты карла, далее пажи, трубачи, рейтары, солдаты, гайдуки, конюхи, повара, слуги и «лекаи» (лакеи), в том числе «арап Ротжер», дворянские люди, а также 33 лошади[1235]1235
  Пам. дипл. сношений, IX, 21–22. В списке отправляемых показан священник Иоанн Поборский и его человек Грицка. Но из дальнейшего текста «Статейного списка» видно, что священник Иоанн остался при посольстве. В числе отправляемых гайдуков назван Гордей Маковецкий, но он перед отъездом бежал и скрывался в Вене, намереваясь перейти в католичество; он был разыскан Возницыным и посажен в одну из венских тюрем, где и содержался некоторое время.


[Закрыть]. При после остались священник Иоанн, церковник, трое дворян, именно: 2 родственника посла, Андрей и Иван Возницыны, и недавно приехавший из Москвы с подарками для цесарского двора дворянин Владимир Борзов, далее 2 переводчика: Петр Вульф и принятый на службу в Вене студент из славян Иван Зекан, 5 подьячих: Волков, Родостамов, Ларионов, Ченцов и Буслаев, собольщик из московских посадских людей при меховой казне, сторож, конюший, погребничий, 2 пажа, 3 трубача, 4 гайдука, 5 человек слуг посольских, 5 поваров, 12 конюхов, «челяди дворянской и подьяческой и иных чинов 15 человек», всего 62 человека[1236]1236
  Арх. Мин. ин. дел. Дела австрийские 1699 г., № 4, в конце.


[Закрыть].

Приступая к отправлению своих посольских обязанностей, Возницын обратился к цесарскому правительству с просьбой о назначении ему «ответа», т. е. конференции с цесарскими министрами. Просьба была встречена благосклонно, но удовлетворена не без некоторого обычного предварительного препирательства о церемониале. Возницын требовал прежде всего, чтобы цесарскому правительству было объявлено о его новом чине «думного советника»; затем, чтоб перед «ответом» ему дана была аудиенция у цесаря; чтобы за ним прислана была цесарская карета, а за его свитой несколько сенаторских карет; чтобы конференция происходила в цесарском дворце, а не в «канцелярии», т. е. не в Министерстве иностранных дел, и чтобы при приезде его, посла, была оказана подобающая встреча. По двум из этих пунктов произошел спор. Относительно аудиенции австрийцы возражали, говоря, что такой аудиенции по ритуалу цесарского двора перед переговорами не бывает, что «цесарского величества очей перед ответом некоторые послы не видают», а по вопросу о месте переговоров ссылались на то, что в прежнее время переговоры происходили в канцелярии, как это было с посольством боярина И.В. Бутурлина в 1679 г., но затем по этому вопросу уступили, когда Возницын привел другой, более поздний, прецедент – посольство боярина Б.П. Шереметева в 1686 г. По пункту же о предварительном приеме цесаря остались непреклонны, с чем и Возницын более не спорил.

Конференция состоялась 30 июля. В ней приняли участие канцлер граф Кинский, подканцлер граф Кауниц, президент гофкригсрата, знаменитый защитник Вены во время осады граф Штаремберг и канцлер австрийский Буцелини. Возницын ехал в цесарской карете, помещаясь в ней с цесарским переводчиком Адамом Стиллой, в предшествии слуг, пажей и трубачей. Перед ним ехали в каретах его дворяне, переводчики и подьячие; за ним везли пустую посольскую карету, окруженную гайдуками. Свита вылезла из карет на большом дворе дворца и по малому двору шла пешкам, посол же въехал в карете на малый двор и здесь у крыльца был встречен секретарем конференции и другими чинами, в предшествии которых шел лестницей в сени. «А как великой и полномочной посол пришел среди сеней и тогда вышли из дверей ответной палаты сенатори и с великим послом кланялись и почли его первым в ответную палату входом, а сами шли позади. А вошед в ответную палату по взаимном привитании, указали ему по правую сторону стола кресла бархатные, и великой и полномочной посол с правую сторону за столом от входу сел, а сенатори сидели в левую сторону». На стол была поставлена большая серебряная чернильница, привезенная с собой послом, а в ней «была положена полномочная его царского величества грамота и письма, к разговорам належащие»[1237]1237
  Пам. дипл. сношений, IX, 41–43.


[Закрыть].

Разговоры открыл граф Кинский, сказав несколько официальных слов о том, как и почему московским послам назначена конференция. В ответ Возницын выразил цесарю от имени царского величества благодарность за назначение конференции, за то, что цесарь «изволил назначить и высадить с ним на розговор честных особ и знатных сенаторей», видя которых он, посол, «радуется». Далее он сделал оговорку относительно того, что вместо трех послов, только что бывших в Вене, он появляется теперь один, что, однако, не уменьшает силы и значения его посольства: «Перво то доносит, что он недавно имел дву господ товарищей, которых ныне нет, и то их небытие ничего к повреждению не имеет быть, и такову ж силу и мочь о всем по указу его царского величества имеет, как все три», в удостоверение чего он предъявил свою полномочную грамоту. Затем перешли к переговорам по существу. Возницын произнес обширную речь, в которой, обозрев дружественные и союзные отношения между царем и императором и упомянув о союзном договоре 8 февраля 1697 г., начал с воинственных заявлений, что царь по этому союзному обязательству «для имени Божия и во общую пользу всего христианства» и в частности ради выгод своих союзников намерен вести войну против «басурман» всеми своими силами не только сухим путем, но и морем. Для этой войны предприняты всякие приготовления и указано вновь учинить, т. е. заново построить, морской караван, который будет состоять из 70 кораблей и многого числа фуркатов и бригантин и иных мелких судов и для которого «приговорены», т. е. наняты в Англии и Голландии к адмиралу Ф.Я. Лефорту вице-адмирал, шаутбейнахт (контр-адмирал), капитаны, комендоры, поручики, шкиперы, штурманы, боцманы, матросы и иные «к тому надлежащие» люди. «И тот караван и воинское большое генеральное приготовление на турков и на татар при Божией помощи намерено поход свой воспринять в предбудущем лете, т. е. в 1699-м». Однако, несмотря на такую готовность царского величества воевать, несмотря на то, что он никакого «склонения» к миру не имеет, он, однако, не желает разрывать с союзниками, желает действовать с ними заодно и, если уже у них решено вести мирные переговоры, то пошлет своих уполномоченных на конгресс. Только при этом необходимо предварительное соглашение между союзниками относительно условий будущего мира и тех требований, которые будут предъявлены туркам. Эти требования должны быть предъявлены туркам сообща. Этот пункт о необходимости предварительного соглашения между союзниками перед конгрессом стал на конференции основным спорным вопросом, вокруг которого вертелись дальнейшие переговоры Возницына с австрийцами, а затем впоследствии и с представителями других союзных держав. Возницын в подтверждение своих притязаний ссылался на союзный договор 8 февраля 1697 г., до истечения срока которого оставалось еще полтора года наступательной войны с турками и в котором есть статья, обязывавшая союзников не заключать с турками мира иначе, как сообща; доказывал, что без такого предварительного соглашения союзники будут идти на конгрессе вразброд и «говорить разные речи», заявлял, наконец, что без предварительного соглашения ему и ехать на конгресс невозможно. Цесарцы высказали другую точку зрения. Всех союзников объединяет одно общее основание («uti possidetis»), гарантирующее каждому приобретенные им в последнюю войну владения. Исходя из этого основания, каждый ведет затем с турками на конгрессе отдельные переговоры и может домогаться от них, чего кто себе в прибавку желает сверх того, чтo обеспечено за ним основанием «uti possidetis»: «Мочно всякому на комиссии (конгрессе), – как записаны эти речи австрийских министров в «Статейном списке», – у турков просить и требовать и желания свои прикладывать, потому что тем словом «как владеете» самые врата к миру отворены и основание положено». С принципом «uti possidetis» в основе можно предъявлять туркам запросы сверх нормы; но об этих запросах предварительно договариваться нечего, каждый пусть предъявляет их сам: «Всегда-де запросы свои всякий объявляет тому, у кого что взять желает». Цесарь, со своей стороны, никакого запроса делать туркам не собирается; поэтому он не может интересоваться запросами других союзников и входить с ними в какое-либо предварительное соглашение и предоставляет им полную свободу договариваться с турками самостоятельно. Притом при венском дворе вообще еще не установлено, каких именно территорий будет требовать цесарь. Его войска еще действуют на венгерской границе; если им будет удача, то соответственно этому и требования будут обширнее. Да и вести переговоры о предварительном соглашении в Вене не с кем, так как уполномоченных на это представителей союзных держав еще нет. Если Возницын не поедет на конгресс – упустит удобное время для заключения мира. Кроме этих дипломатических соображений в пользу ведения на конгрессе переговоров с турками отдельно каждым на общем только основании, австрийцы приводили также недавний исторический пример: окончание войны коалиции с Людовиком XIV, когда члены коалиции заключали мирные договоры с французским королем порознь, сперва испанский король, потом Англия и Голландские Штаты и, наконец, цесарь. Возницын, однако, с таким историческим аргументом не согласился, заявляя, что то было «в воле его цесарского величества» приступить к миру на принятом основании после союзников, а «царскому величеству то не в пример», и продолжал настаивать на своем, что по союзному договору надлежит «того неприятеля обще воевать, а к неудовольствованному царского величества от турков миру не приступать и одной царского величества страны не оставливать», на съезд же ехать, «постановив» предварительное соглашение. Интересы были различны. Австрийцы не думали ни о каких запросах, потому что основание «uti possidetis» отдавало в их руки огромные завоеванные ими территории, сверх которых они пока не желали ничего приобретать. Петр, кроме Азова и днепровских крепостей, которые он держал в руках, желал еще приобретения Керчи, которой рассчитывал овладеть в 1699 г., поэтому основание «uti possidetis» его не удовлетворяло. Но австрийцам замедлять заключение мира поддержкой запросов союзников, против которых турки стали бы возражать и упираться, было невыгодно, так как они не желали более воевать. Обе стороны на конференции остались при своем: Возницын при мысли о необходимости предварительного общего соглашения, австрийцы при мысли о сепаратных переговорах на общем основании.

«И, встав из-за стола, прощались, витались и проводили министры из ответные палаты в сени, а встречники провожали посла до кореты»[1238]1238
  Пам. дипл. сношений, IX, 43–57.


[Закрыть].

Отголоски этих речей Возницына о необходимости предварительного соглашения союзников звучали и в тех его беседах, которые он вел через несколько дней, сделав приватные визиты: 9 августа канцлеру графу Кинскому, а 10-го – подканцлеру графу Кауницу. Заметим, что самые эти приватные посещения министра иностранных дел и его товарища, предпринимаемые послом, были необычны московскому посольскому обиходу и были нововведением. Итак, во время визита к канцлеру после заявления Возницына о том, что цесарю неугодно устроить здесь, в Вене, предварительное соглашение послов и ответа канцлера, что «союзных государей послом соглашатися здесь невозможно, а всяк свое будет стеречь на съезде», речь перешла к этому «съезду», т. е. конгрессу. Упомянув о времени конгресса, назначенного на 15 сентября, Возницын осведомился у канцлера о том, кто назначен на конгресс в качестве цесарских уполномоченных. Оказалось, что назначение пока еще не состоялось, как объяснил ему на другой день Кауниц: «Еще никто не обран и трудятся о том всеми силами, смотрят чина их и достоинства и постоянства, кого б с такое великое дело стало, мужа честна; но овни отговариваются старостью и иными причинами, токмо охотника никого на сие дело нет». Было обещано немедленно же, как только будут назначены уполномоченные со стороны цесаря, сообщить послу их имена и дано заверение, что цесарские уполномоченные на конгрессе будут оказывать ему, послу, всякую поддержку. Возницын стал просить, далее, о «вспоможении», т. е. о средствах на дорогу на конгресс и об охране в пути, на что получил успокоительный ответ. Разговор перешел затем к замеченному в русском посольстве недостатку в кредитивной грамоте, данной великим визирем турецким уполномоченным, копия с которой была австрийским правительством доставлена Возницыну и в которой при упоминании о союзных не было специально упомянуто «о стороне царского величества». Канцлер успокоил посла словами, что в грамоте «обще помянуты союзные, а не имянно» каждый из союзников, и обещал постараться, чтобы турки сделали по желанию посла. Конфиденциально собеседники обменялись мнениями о том, как держать себя на конгрессе с поляками. Великий посол говорил Кинскому: «Надеяся-де я на твое приятство и доношу секретно, что с поляки делать и как с ними поступать?»

И Кинский говорил: «Бог весть, как; а чаять-де поступать с ними, как с протчими, то есть с венеты, а войска их едва надежны ль», и затем, вернувшись к тому же предмету второй раз, прибавил Возницыну: «А о поляке-де сам да рассудишь». Ответ Кинского был, как видим, уклончивый; он не пожелал высказаться откровенно. Польский посланник в Вене ксендз Гамалинский, за несколько дней перед тем посетив Возницына, жаловался на самое пренебрежительное отношение в Вене к полякам. На заявление его, Гамалинского, цесарцам, чтобы они короля и Речь Посполитую одних в войне не оставляли, но приобщили бы их к заключаемому миру, цесарцы дали ответ, полный упреков: «будто они, поляки, учиня союз, ничего не делали, только французские факции строили (т. е. допускали французские интриги при избрании короля) и сеймы разрывали и продолжали и вместо бусурман сами себя воевали и дрались и ныне дерутся». И если бы они, поляки, «за такими причинами» совсем пропали, то неужели и им, цесарцам, «для них пропадать же?» Поляки были особенно недовольны основанием «uti possidetis», потому что, как мы видели выше, ничего не приобрели в войне, к чему стремились: ни Каменца, ни Молдавии. Поэтому Гамалинскому и приходилось выслушивать при цесарском дворе такие укоризны: почему они во время войны у турок ничего не отбирали и не воевали и никакой себе пользы не получили? Не умея ничего приобрести себе, они не оказывали никакой помощи и союзникам, «а всяк-де из союзных что имеет и то имеет добыто своею кровью и многотрудными подвиги, а не их польской помощью и войсками». Наоборот, неудачи союзников вызывали в Польше радость: да они «вместо союзного вспоможения, когда… где бусурману удача бывает, то себе в радость, а тем (союзным) в поругание ставят и смеются». В особенности же враждебное отношение поляков к союзникам обнаружилось на последних королевских выборах, когда они намеревались избрать в короли кандидата, угодного туркам (принца де Конти), «да и нынешнее-де их польское противное союзу поведение или собирание (обирание) короля всяк видел, что кого турок желал, того они хотели за короля иметь», и только противодействие союзных держав предотвратило эту опасность. Передавая Возницыну эти укоризны австрийцев, Гама-линский говорил ему, что «тот цесарских министров ответ зело ему не полезен»[1239]1239
  Пам. дипл. сношений, IX, 58–60.


[Закрыть].

Но, высказывая горькие упреки поляку, граф Кинский не пожелал быть столь же откровенным относительно польских дел с Возницыным и в разговоре с ним осторожно обходил этот вопрос. Переговорив затем об аудиенции у цесаря, которой Возницын просил для представления ему своей новой верительной грамоты, о взаимной пересылке с Кинским по делам через надежных секретарей и переводчиков, о новом помещении для русского посольства в Вене вместо загородного двора, хозяин которого граф Кёнигсек торопил посольство с выездом, Возницын заканчивал свою беседу с канцлером обычным для русского посла XVII в. припевом о некоторых нарушениях церемониала, умалявших его честь: к нему не было назначено от венского двора особого пристава, как полагалось бы, а сопровождал его на конференцию с министрами только цесарский переводчик Адам Стилла, и в письменном ответе, данном ему после конференции, его не именовали даже «великим» послом. Канцлер на первое ответил, что и прежде сего тот же Стилла бывал «в таких же оказиях», о чем свидетельствуют бумаги канцелярии, а на реплику посла, что можно бы «старые обыкности бездельные отставить» и избрать лучшее, канцлер заметил, что они о том посоветуются и «посмотря древних записок», изберут лучшее. Что же до титула посла, неназывания его «великим», то Кинский сказал, что на латинском языке слова «великий посол» передаются одним словом. «И был, – продолжает «Статейный список», – с переводчиком у них с Петром Вульфом спор; переводчик говорил, что пишут «магнус облегатис», т. е. «великой посол», а Кинский говорил, выводя: «одним словом бывает». Возницын прекратил спор, соглашаясь, чтобы его титул писали, как пишут титулы других послов: «И великой посол пресек ему речь, говорил, что о сем вельми не спорит и сгожается с ним и да будет то слово по его воле и как пишет иных великих послов имена, так и его да будет писано впредь», и затем просил Кинского извинить за то, что занял у него продолжительное время: «чтоб он не погневался, что его так долго забавил», на что тот сказал, что «вельми ему он рад и приезд его почитает себе в любовь». В заключение канцлер спросил посла, имеет ли он известия о царском величестве, где он обретается. Возницын ответил, что не знает, известий из Польши еще не имел, и просил Кинского, если он что о том знает, сообщить «по своему приятству, а он его, господина, почитает себе за доброго благодетеля и яко отца». На этот комплимент канцлер вставши ответил поклоном и выражением благодарности и сообщил, что из Польши получены известия, что король отправился из Варшавы навстречу царю, но состоялось ли уже между ними свидание, о том пока неизвестно, а какие известия будут, сообщит. Поднявшись и прощаясь, Возницын почему-то счел нужным предупредить канцлера, что намеревается сделать ответный визит польскому посланнику ксендзу Гамалинскому и чтобы цесарские министры «в том бы на него… не имели за зле; а поляки-де Москвы не обманут и как они поступают, о том всему свету явно». Канцлер успокоил его словами, «что они в том никакого подозрения не имеют, кто б кому ни ездил, и польские-де поступки и посылки, и походы они знают же»[1240]1240
  Пам. дипл. сношений, IX, 76–82.


[Закрыть].

Во многом тождественны с указанными выше были предметы разговора посла с подканцлером Кауницем также в приватной беседе, имевшей место на следующий день, 10 августа. Сверх этих предметов Возницын заявил, что царь относительно своих дел на конгрессе больше возлагает надежд на дружбу цесаря, чем на деятельность его, посла, и просил об оказании себе всякой поддержки при предстоящих переговорах с турками. В дальнейшем разговоре посол выразил тревогу по поводу слуха о заключенном будто бы цесарцами перемирии с турками, на что Кауниц, успокаивая его, ответил, что желание такое с турецкой стороны действительно было, но что в том им отказано, и, очевидно, послу сообщена была неправда. На просьбы Возницына о подводах для поездки на конгресс и о «наметах» (шатрах) для тамошнего пребывания Кауниц ответил, что это дело не его, а Кинского, но что конгресс будет в городе Петервардейне, так что наметы не понадобятся. Не понадобятся и лошади, так как путешествие в Петервардейн будет совершаться водой[1241]1241
  Там же, 82–86.


[Закрыть].