Текст книги "Pro человека человечеству. Том I"

3. Становление

В четырнадцатилетнем возрасте всей семьёй переехали на ПМЖ (постоянное место жительства) в родную республику – на окраину районного центра, в город Беслан, где и поныне проживаю. Один год восьмого класса общеобразовательной средней школы №1 проучился настолько качественно, что как будто и не имел серьёзных проблем с посещаемостью прежних классов в Нальчике. Сверстников, как и прочих посторонних людей вообще, видел, по большому счёту, только в школе и на пути между ней и квартирой проживания. Разность менталитетов (моего и социального окружения), пробудила во мне невероятный интерес к освоению предметов школьного образования (особливо, точных наук), как в оправдание своего «отшельничества». По окончании восьмого класса, в 1976 году, решил продолжить обучение в строительном техникуме (СКСТ) столицы республики. Здесь мой менталитет, наконец, обнаружил множество себе подобных. Вследствие чего «улица» вновь прекратила моё «отшельничество», и понеслось-поехало – новые коммуникации, новые «подвиги» и много чего прочего.

4 мая 1979 года, по достижению 18 лет, вскоре за мелкий грабёж (б/у часов отечественного производства) московским районным судом был приговорён к трём годам заключения. Отбывать наказание пришлось в Коми АССР, в ИК-29 пос. Нижний Доманик – в исправительной колонии общего режима для содержания лиц, впервые осужденных к лишению свободы. Прибыл этапом в эту «зону» ночью и зимой. Меня сразу от всех отделили: всех, как заведено, – в карантин, а меня – в холодный карцер без окон. Замечу, что по прибытию в колонию меня отделили от всех, со мной прибывших более 20 человек, не по национальному признаку – ибо в этапе был и чеченец… По утру меня освободили и сопроводили к баракам колонии, где меня уже встречали кавказцы и славяне, чтобы предложить жить как они, «смотрящие за зоной» – которых вообще на всю зону было человек, так, 40—50… или же «как все» – «мужиками», «опущенными» и «петухами», которых было около 2,5 тысяч душ. Понятное дело, выбрал первое – благо удостоился чести предложения. Причём меня предупредили, чтобы даже и не рассчитывал освободиться досрочно, если я средь достойных. Это был веский аргумент для однозначности выбора. Но всё же от искушения уберёгся и предпочёл чем «говном по жизни» быстро освободиться, отбыть свой срок полностью, но зато без потери чести и уважения к себе.

Уже вскоре стал осознавать, что оказался не на обычной зоне, а на некотором экспериментальном полигоне КГБ СССР. За зоной, согласно «Воровскому постановлению», смотрел авторитет «Имач» из Буйнакска (Дагестан). Я же был его в том числе и «секретарём» и соседом по койке в одном отряде (бараке). Но был недолго и нечасто – ибо в зоне, всего времени, пробыл 4 месяца. Тогда как всё остальное время – в карцерах (откуда и освобождался на свободу по отбытию срока наказания), да большей частью в тюрьме внутри этой зоны, которая идентифицировалась «ПКТ» (палаты камерного типа), а по иному «БУР» (барак усиленного типа). Спецслужбы страны регулярно провоцировали в колонии массовые беспорядки и бунты, а отвечать за их организацию призваны были «пацаны» (достойные) из числа арестантов. Так вот посреди ночи, бывало, будили меня и сопровождали в карцер на 15 суток (а то и 30 кряду), а потом заключали в БУР (ПКТ) на 3 или 6 месяцев. Под конец общего срока заключения даже «стращали» по судебным продлением срока и отбыванием его уже в зоне особого режима («полосатиком») – обвинениями в лагерном терроризме и организации массовых беспорядков в местах заключения.

То есть весь срок мне пришлось бороться со своими страхами, которых нельзя никому проявить и некому о них «в жилетку поплакаться». Но в колонии было для меня и бесконечно много познавательного. В БУРе, например, меня, девственника, научили мастурбировать – по принципу «кто не дрочит – тот ебётся» (а не ебёт), и быть крайне неприхотливым и сдержанным к пище (к еде). А в редкие промежутки времени пребывания в самой колонии (по освобождению из БУРов) меня первое время удивляло, когда ранним предрассветным утром прогуливаясь по зоне, встречал «охотников» за трупами тех, кто не выдержал условий заключения и повесился. Дело в том, что осужденные в этой колонии, кроме всего прочего, и голодали – а посему часто питались трупами более слабых духом арестантов. Мясо с трупов жарили или варили в воде в металлических вёдрах на огне, разведённом между бараками – на виду у «бочкарей» (солдат ВВ ВС СССР). Сходишь так в «нужник» (уличный сортир), в котором четыре отверстия в полу для оправки в них, а в одном из тех отверстий видишь останки трупа человека, которого крысы доедают – которых и самих затем арестанты ели, если изощрялись словить. Но человек такое существо, что ко всему относительно скоро привыкает – если всерьёз нацелен выжить и сохранить психическое здоровье… которое, при утрате, уже не восстановить, как и утраченную жизнь.

Воистину прав был Заратустра, утверждая о том, что «то, что неспособно нас убить – непременно делает сильнее». В полном варианте рукописи, которую ныне «конспектирую», подробности моего становления. Для сокращения объёма «Pro», в целях большой вероятности «Его» издания, счёл возможным и их опустить. Тем не менее, вкратце стоит проинформировать, что и во времена моего становления, по дни нашего настоящего, мистике в моей жизни места было и есть предостаточно. «Эффект бабочки» – термин в естественных науках, обозначающий свойство некоторых хаотичных систем: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия где-нибудь в другом месте и в другое время. Так вот мышление и плоды созидания более активных индивидов среды человеческой оказывают на жизнь и перспективы всего человечества и более соразмерное влияние. А оттого всеми тяготами и страданиями в жизни своей такие индивиды преображают жизнь всего и вся во Вселенной, в независимости от желаний того менее осознанных и слабых духом сущностей Создателя.

Чего более всего страшится человек в современном тоталитарном обществе – порой пуще физической смерти, неизлечимого заболевания, инвалидности и тюремного заключения, – так это попасть в «психушку», вследствие чего стать изгоем этого общества, а то и всего человечества. Так вот и этот путь мной сознательно пройден, после заинтересованного ознакомления по учебникам с положениями психологии и психиатрии. Всего трижды принудительно (и вообще) изолировался от общества в данного рода заведения. В первый раз в 1986 году – за попытку открыто пройти в посольство США, загодя согласованной с его работниками. Вследствие этого в стране впервые появилась разоблачительная публикация в СМИ (в газете «Комсомольская Правда») о беззакониях в отечественной психиатрии – на примере беззакония в 14 отделении столичной Психиатрической больницы им. Гиляровского, в котором (отделении) и подвергся «экзекуции» со стороны психиатров за действо, легитимность исполнения коего Конституцией страны мне словесно гарантировалась.

По выходу из данной психушки, заведующий отделением меня предупредила, что в целях моей безопасности мне не стоит больше наведываться в столицу страны, как и по месту проживания отныне необходимо избегать публичных мероприятий и скопления народа, поры «перестроечной» действительности страны. Не прислушался и оказался, после года тюремного (подследственного) заключения, на год на принудительном лечении теперь уже в республиканской, РСО-Алания, психушке. Меня задержали при «досмотровом контроле» на авиарейс из Владикавказа в Москву, обнаружив «при мне» гашиш. Причём, сперва его обнаружили в папиросе, вложенной в початую пачку сигарет «Темп», якобы выуженной из кармана моего пиджака. Но в другом кармане моего пиджака была початая пачка сигарет «Bond Street», початый блок которых затем для досмотрщиков выявился и в ручной моей клади. А потому меня сопроводили в уединённую досмотровую и без присутствия понятых предъявили, что нашли при мне ещё «камешек» гашиша. Следствие проходило со множеством нарушений УПК страны. Тем не менее вина моя не была доказана – вследствие чего меня принудили съездить на судебно-медицинскую экспертизу в столицу страны, в институт им. Сербского, после чего, по возвращению, и заперли в республиканскую психушку на принудительное лечение.

Надо заметить, что в первые же сутки моего нахождения в республиканском СИЗО (следственном изоляторе), меня до «полусмерти» избили надзиратели, под руководством «прежнего» сотрудника КГБ (чем он сам по нетрезвости бравировал, считая, что тем самым, статусом, приоритетней прочих), и проволоча моё окровавленное тело по тюремным коридорам, закинули в одиночный карцер, где я вскоре и очнулся, в первый раз побывав и вернувшись с того света. После этого мне удалось через следователя пожаловаться в прокуратуру на избиение и прекратить их в данном СИЗО вообще. По переезду из тюрьмы в дурдом меня опять избили, но уже санитары психушки – на что в стране и по сей день жаловаться некуда, разве что заведующему отделением, офицеру КГБ, который и заказал избиение. В этой психушке меня и парализовывали, применением врачами недозволенных в лечении препаратов, а также оными усердно расщепляли клетки моего головного мозга, прежде прификсировав к кровати-шконке «на вязки». Только лишь усилиями моей младшей сестры Эммы* и её приятелей, имевших связи с сотрудниками спецслужб страны, мне через год и удалось «соскочить» с этой «прожарки»…

*`Emma (осет.) – С Ним (с нею, с этим) … `Em`Ma – С ним (с этим, с нею) Ещё… `E`Ma – И Это (сомнительное) Ещё (в придачу).

…Да и что такого, казалось бы, я сделал, чтобы меня убить в психушке? Но спецслужбам страны видней. В третий раз (и, надеюсь, в последний) я оказался в тисках психиатрии после того, как не ответил на предложение спецслужб дать мне всё, чего не пожелал бы, в обмен на пожизненную преданность им. По сути получалось, что я проигнорировал их предложение. Но просто так взять, да заточить в психушку относительно успешного по жизни и занятого на двух работах человека (в том числе президента информационно-коммерческого кооператива «Флагман»), которого все знают крайне адекватным, непрофессионально. А потому мне предъявили обвинение в групповом разбойном нападении, повлёкшем смерть потерпевшего. Три года был под следствием в СИЗО Нальчика – из них большей частью в «пресс-хате» (пыточной камере). За это время дважды вновь побывал в институте им. Сербского. Затем три года провёл в спец. психушках строгого (тюремного) типа надзора: месяц – в городе Черняховск, а остальное время – в городе Орёл.

В психушке первого города меня тщетно пытались заразить туберкулёзом, чтобы обосновать моё этапирование в психушку второго. Дело в том, что по «недалёкости» сознания и ума, и ввиду психической неполноценности, заведующая отделением в психушке Черняховска в ознакомительной приватной со мной беседе проговорилась о том, что на меня к ней поступило дело, о котором прежде не слышал и которое является основным для моей изоляции от общества. Согласно содержимому этого дела, я предстал перед ней не банальным уголовником, а социально опасным элементом, с её слов являющимся угрозой самому существованию всего русского этноса… В унисон слов не в меру (на моё «счастье») разговорившейся заведующей отделением, быстро проанализировал, насколько много спецслужбам страны известно о моих разработках совершеннейшего орудия тотального сокращения численности человечества – один из разработчиков которого оказался на вечной койке пожизненной психушки в пос. Чермен (РСО-Алания), тогда как судьбой прочих тогда слегка озаботился, ибо им меньше известно. Подробности в полном варианте «Pro». В данном же потом проинформирую о ещё несравненно более бесконечно всемогущей технологии, благодаря которой всякий избранный, которых вскоре на планете станет многие тысячи, сможет реально (по настоящему) физически преображать всю Вселенную (Создателя) на свой индивидуальный вкус, с санкций на то от самого «Абсолюта».

Инстинктом самосохранения почувствовав угрозу жизни, с серьёзным видом поправил визави, что речь по существу вопроса вовсе не о «русских», а о тотальном сокращении численности «китайцев» до 50—60 миллионов душ, в масштабах всей планеты. Зав. отделением, у которой и с юмором не лады, округлила глаза, слегка открыла рот и по меньшей мере с полминуты в таком состоянии оцепенения – которому я театральной паузой актёрского мастерства в беседе не мешал продолжаться, – тщетно пыталась вспомнить, что ей из дела недопонято или недопрочитано о «китайцах» и были ли «те» вообще в деле поминаемы. После этого она резко встрепенулась и целую минуту сумасшедше хохотала, едва не упав со стула. Понятно, что что-то мне неведомое сперва ей в своих мыслительных метаниях приделось смешным. Но потом ей было уже далеко как не смешно, ибо смех прекратить ей – оказалось делом не тривиальным. На шум в её кабинете относительно оперативно явились готовые меня скрутить в «бараний рог» санитары. Зав. отделением, не в силах остановить свой нездоровый смех, жестами рук, как будто отгоняя только ей видимых мух, «проинформировала» сотрудников, что всё под контролем и указала увести меня туда (в палату камерного типа), откуда прежде, по её требованию, к ней на аудиенцию и доставили.

МЦ как то сказала: «Слушай и помни: всякий, кто смеётся над бедой другого, дурак или негодяй; чаще всего – и то и другое». А потому над бедой зав. отделением не смеюсь. Тем паче, что на личном опыте информирован, что в беседе со мной у зав. отделением случился «приступ смеха». Со мной такое произошло во время учёбы в СКСТ. С кафедры уроков обществоведения регулярно, как «любимчик» преподавателя (позже побывавшего министром культуры РЮО, а ныне работника Осетинской церкви Владикавказа), вслух читал всей группе труды классиков марксизма-ленинизма и руководителей страны. Так читая в тот раз «Целину» Л. И. Брежнева, запнулся на словах, сообщающих об успехах борьбы в стране с наркоманией. Надо признать, что на перемене перед уроком с приятелями слегка «пыхнул» гашиша. Тогда это было просто и обыденно. На переменах в тёплое время года курящие (и не очень) выходили во внутренний двор техникума, где можно было, особо не церемонясь, примкнуть к кучке-другой даже незнакомых курящих, которые кроме сигарет курили и гашиш (а некоторые «некурящие» гашиш только и курили, если курили вообще). Так вот за компанию тогда с согруппниками сделал всего лишь четыре «ленивые» (не озабоченные ловлей кайфа) затяжки – которых в этот раз оказалось достаточно, чтобы «выловить ступор» на прочтении термина «наркомания».

Мне нет бы, чтобы пропустить вообще это слово, как, впрочем, и само предложение с ним, а то и весь абзац – всё равно бы «прокатило», ибо типа «чтец-профессионал», чуть ли не оратор Спиноза. Но во мне не ко времени и не к месту пробудился принцип – должен прочесть, как надо, и всё тут. Пока напрасно силился это сделать, обратил внимание, что строки на читаемом листе книги уже зелёные. А это непорядок – ведь прежде и всегда они «чёрным по белому». Вот вернув положенный чёрный цвет буквам, «моча в голову ударила» окрасить их вновь волей своего сознания в зелёный, а потом в красный, синий… в любой, а потом опять в чёрный. Что за диво и что это за сигналы с потусторонней действительности? Так в размышлениях об этом на прочтении слова «наркомания» я окончательно и запнулся, не в силах продолжать чтение вообще. Это привлекло внимание весельчака и провокатора веселья остальных в группе («Ци́ня», от фамилии Циноев). Он стал строить рожи как мне, так и всем в группе, и хихикать. И в тот момент меня пробрал безудержный смех, который не мог прекратить даже тогда, когда спрятал голову под стол кафедры и обоими руками с силой стал сжимать (по вертикали) свои челюсти. Преподаватель попросил удалиться из аудитории провокатора моего смеха. А затем, по моей «просьбе» – больше понятной по моим жестам, – разрешил покинуть класс и мне. Выйдя в коридор, слышал, как учитель объяснял согруппникам, что со мной случился «приступ смеха», и попросил другого студента продолжить прерванное чтение. Я же уже в коридоре дав понять провокатору, что изобью его, если он сейчас же не спрячется от меня, упёрся обоими руками в стену и долго ещё не мог насмеяться. Но всё же через несколько минут полностью пришёл в себя, и этого со мной больше никогда в жизни не происходило.

Понятно, что для зав. отделением психушки Черняховска я и стал провокатором её «приступа смеха». Как понятным стало и то, что после этого и непроизвольного информирования ею меня о том, за что именно (по сути) у меня в очередной раз отняли и теперь уже 7 лет жизни, меня в этом учреждении долго держать не станут, найдя причины для этапирования в аналогичное следующее. В 4-местную палату ко мне и ещё двум, со мной в эту психушку прибывшими, на носилках принесли (вероятно из городской больницы для туберкулёзных) разлагающегося от ТБЦ молодого парня, который уже даже не мог внятно изъясняться. Палату объявили карантинной, а через месяц нас троих этапом отправили в психушку Орла, где было отделение для туберкулёзников. Причём, того парня, которым меня и двоих попутчиков заражали, с нами не отправили – вероятно вернули «допомирать» на место, откуда прежде в психушку Черняховска доставили. Таким посредством вскоре и оказался в психушке Орла, в которой весь медперсонал и относительно здравых «больных» проинформировали, что в данном учреждении нахожусь по той причине, что пойман на крыше столичной высотки, при попытке совершения теракта… и что следствием установлено, что вынашивал планы очередным терактом подрыв столичного Кремля на Красной площади. И всё это – на фоне шедшей тогда Первой русско-чеченской войны.

В этой психушке меня периодически изолировали от компании остальных «пациентов» в карцера для буйно помешанных, где меня пытали и многократно тщетно пытались убить. Там имел счастье наблюдения, как моя душа от очередного болевого шока покинула моё физическое тело, прекратив мои физические боли от заживо сгорания на невидимом физическому зрению огне. Жесть!.. В последний раз меня умертвили и очнулся на носилках перед дверями морга психушки, в котором прежде побывали некоторые из тех, кто активней прочих «пациентов» помогал мне пережить чинимое психиатрами в моём отношении. Вероятно, тогда поставил рекорд нахождения души на том свете (которой, душе, затем предстояло в прежнее физическое тело вернуться, а не в очередное новое) – ибо подсоединённые к моему телу датчики просигналили, что биение моего сердца ни разу не качнуло стрелку приборов в течении более получаса, «однозначно» информируя истязателей о моей 100-процентной физической смерти. Тогда я и повидался с прежде умершей бабушкой Дарьей и ознакомился со многим прочим познавательным, ибо относительно краткосрочно побывал в «Абсолюте» (в «Раю»).

Подробности всех этих и прочих событий моей биографии – в полной версии рукописи «Pro». Сейчас же уместно заметить, что в том мире действительной реальности Создателя увеличение и уменьшение масштабности объектов происходит ровно также, как и в цифровой технике (например, на картах Google и в программах просмотра (и масштабирования) цифровых фотоизображений). Лишь много лет позже, купив компьютер, этому слегка удивился – подтвердив себе, что не всё так просто во Вселенной, но тем не менее всё объяснимо языком (феней) компьютерщиков. Также многим «кошатникам» будет интересно, что с того мира лишь на мой лёгкий и ненавязчивый мыслительный импульс… кот в моём доме в Беслане отозвался относительно охотней, чем прежде на голосовые, когда был с ним физически рядом. Он попросту просигналил, что в курсе и этого, что со мной происходит и где я тогда оказался, и чтобы его понапрасну не отвлекал от размышлений. Мои же родные – которых всех тоже видел с того света в их каждодневной житейской суете, – «ни ухом ни рылом», ибо они не коты и кошки. На что замечу, что все животные и насекомые, и даже сущности мира неорганики, в той или иной степени ко дням нашей современности лучше сохранили в себе дар потустороннего видения, чем непосвящённые из мира людей.

Был в те времена в психушке Орла заместитель главного врача учреждения, который много десятков «пациентов» за годы своей профессиональной занятости банально умертвил лишь за то, что те не скрывали свою веру в Бога. После же всего того, что со мной произошло в этой психушке и чему он был одним из очевидцев – как исполнитель указаний сотрудников спецслужб страны, – он сам крестился, стал инициатором крещения многих прежде не веровавших в Бога «пациентов», в открывшейся (его стараниями) в этой психушке православной церкви. И этого мало. По всяким мало-мальским православным праздникам он организовывал от этой церкви «Крестные ходы» (шествия), которые – по периметру запретной зоны, мимо сторожевых бочек автоматчиков и пулемётчиков, – с большим крестом в руках на перевес, сам же и возглавлял. Видел его прежде более здравым. Но по принятию христианства он сам не раз стал становиться пациентом областной психушки. Прежде всегда, когда он изредка меня навещал в сопровождении врачей отделения, в дверях стоял кто-либо из прилично одетых в гражданское, поверх небрежно облачённый в белый халат. В психушке лишь только я, он, главный врач и заведующая отделением знали, что это сотрудники спецслужб страны.

От чего же, поинтересуетесь вы, такое внимание к моей персоне? Всё просто – как «божий день». Ещё до попадания в психушки Черняховска и Орла я проявился в незаурядных организаторских, ораторских и прочего характера способностях. Но этого мало. Ибо также проявился в том, что мой мозг безошибочно может относительно быстро просчитать то, что для того же непосильно всем суперкомпьютерам человечества (каждый из которых стоит десятки миллионов долларов США) – объединённым для расчётов в единую сеть. Так после окончания первого срока заключения и получения диплома техникума, по направлению Совмина республики год проучась в Ростовском инженерно-строительном институте (РИСИ), «спалился» в нём на том, что решаю задачи высшей математики способами, прежде науке неведомыми. Впрочем, сознаться, я их и не решал – ибо прогуливал уроки математики и до того о тройных логарифмах, математических суммах и прочей «фене» математиков ведал весьма приблизительно, – они по моему запросу сами решались в моём мозгу. Интересно и то, что решение в мозгу (с графиками координат и прочим) появлялось в виде медленно движущейся «бегущей строки», символы которой, опять же, мог окрашивать в любые цвета, как в ранее приведённом случае проявления во мне «приступа смеха».

И этого мало. Ибо я после решения задачи мог объяснить технологию её решения даже самым «тупым» из студентов, что ни одному математику человечества непосильно. После этих «трюков» (в том числе по предмету начертательной геометрии, вычислительной техники, истории КПСС и прочим) двоих студентов из моей группы, членов КПСС, завербовал КГБ для более тщательного контроля за мной. Моим информатором об этом стал тот из моих приятелей, который из-за того, что пока не партийный, сам не смог завербоваться – лишь рекомендовав спецслужбам страны для вербовки как раз тех самых двух, уже партийных согруппников. Эти вербованные о друг друге (по этой «работе») не знали и действовали исключительно автономно, чтобы доносить и на друг друга. Тогда как я об обоих знал и по исключению меня из института проинформировал о них всех согруппников. Впрочем, осуждать их было некому – все им в этом только позавидовали и по настоящему зауважали, ибо прежде в них ничего такого и наскрести невозможно было, за что бы их можно было хоть «вяло» уважать.

И этого мало? Тогда скажу, что после последнего воскрешения в психушке Орла мне позволили в палате иметь персональный телевизор, свежую прессу и прочее, а «пациенты», находившиеся со мной в самой большой палате отделения (человек так на 10—12) резко шли на реабилитацию (на поправку), не нуждаясь в прежнего характера интенсивной терапии психотропными препаратами. А ведь психические заболевания ни одному психиатру для излечения непосильны. Впрочем, сознаться, я тоже не парился излечением кого-либо и даже ни с кем из «пациентов» особо не общался – ибо мне ведомо было ещё до первого попадания в психушку, что душевные заболевания не менее заразны, чем туберкулёз, чума и прочие. Попросту те сами излечивались от одного моего круглосуточного присутствия с ними в одном замкнутом помещении. И это потому, что моя энергетика была сильней всех, вместе взятых, энергетик «сопалатников» (сокамерников), и она денно и нощно автоматически контролировала степень колебаний качества моей психической полноценности (адекватности). А потому, слогом Заратустры, «слушайте меня даже своими глазами, ибо голос мой – лекарственное средство для слепорождённых».

Выше упомянутое заключение было крайним в моей жизни. После трёх лет тюрьмы + трёх лет спец. психушек, меня перевезли на год опять в республиканскую психушку – откуда летом 1998 года чудом (содействием опять же моей семьи) освободился 4 июля, в День Независимости США и накануне августовского кризиса того года. После этого освобождения младшая сестра окончательно решилась покинуть страну, что вскоре и реализовала. В 2000 году, когда у отца уже были билеты на руках для индивидуального перелёта к младшей сестре в Барселону, его умертвили спецслужбы страны. За несколько месяцев до этого, аналогичного характера изготовления яд применили и ко мне. Случилось это в святилище Уастырджи в Беслане, где отец местного «мафиози», «который» пожизненно подвязался быть на «службе» у спецслужб страны, отмечал некое событие и куда он, виновник ритуального торжества, меня нижайше умолял приехать… Прежде, как условие моего согласия, успешно обговорил, что выпью только первые три тоста молитвы. Но в процессе застолья тот, с чьего посредства позже будет отравлен мой отец, адресовал мне в нарушение застольного ритуала «почётный бокал». Зная, что безопасно для опьянения могу выпить хоть несколько ещё таких, согласился… и через минут так 10 мне постепенно (поступательно) стало настолько плохо, что понял, что умираю.

Почувствовав, что вскоре умру, решил встретить смерть там, где останусь недоступным для людских глаз – в одиночестве, для предсмертной молитвы. Для реализации задуманного отпросился из-за стола и, крепясь силами (слегка «штормило»), прошествовал в уличный сортир на окраине пределов святилища. Там, в чётком осознании таяния моих физических сил, в предсмертном монологе в адрес Уастырджи и в ожидании прокрутки мне скоростной киноленты со всеми значимыми вехами моей жизни в данном воплощении (положительными и отрицательными), меня «пробило на смех». Нет, это не было «приступом смеха». Ибо мне реально стало смешно от самой мысли, что сейчас уже вскоре с Уастырджи и Богом по настоящему свижусь и обоим это может оказаться весьма как не в тему… Ну да – после этого стал осознавать, что физические силы медленно, но поступательно вновь возвращаются ко мне, как к банальному «мешку с говном», то бишь «человеку». А раз умереть и в этот раз не получилось и не нацелен был «прописаться» в этом «сортире-молельне» – решил использовать данное замкнутое укрытие по прямому назначению и скорей вернуться к прежде на время покинутому застолью. Посидев над толчком и относительно понапрасну слегка потужившись, решил, что «пора бы и честь знать». Оправившись от отравления и слегка от прочего в своём организме, вернулся ко столу как ни в чём не бывало и обратил внимание, как увидевшие меня отравитель и его заказчики сильно удивились – «праздник» для них не состоялся, как впрочем и для меня самого тоже.

После этого спецслужбы в очередной раз сделали мне заманчивое материальное и для увеличения статуса предложение для сотрудничества – опять же не уточняя круг моих полномочий и обязательств. Сказано было лишь то, что «работа не пыльная», но «до гробовой доски». Тогда прежняя (до свидания с Za) рукопись «Pro» была в завершающей фазе. Я не принял предложение. И в день, когда поставил последнюю точку в том варианте повествования, сердце моего отца прекратило биться. На его могиле и совершил ритуал предков, на крови поклявшись, что не сверну с выбранного пути – который и сократил годы как его жизни, так и годы жизней многих прочих, так или иначе содействовавших мне на моём пути познаний. Вот и остановите меня теперь – коль «соскучились» по неразрешимым проблемам как в отношении себя, так и своих ближайших родственников и, возможно, ещё не произведённого на «свет божий» потомства. «Рекомендую» в следующий раз исполнителям сотрудников спецслужб страны, «прости Господи», отделить мою голову от шеи (чему они относительно хорошо обучены), чтобы впредь, убивая меня, «гусей не смешить». Но нет, они пошли другим путём, несущим, на их взгляд, меньше трагедий (по «принципу бумеранга») их и их родственников физическим жизням. Они, как прежде и предупреждали, перекрыли мне все возможности легитимного заработка средств к существованию, обреча меня жить на нищенскую пенсию по «инвалидности».

Но всяк «не сломляем», кто в теме, что «могло быть и хуже». Ибо, как знаем, «богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает». На долгие годы обречённый жить опять в относительном «отшельничестве», мне многого, так сказать, и «не надо». Ни разу в жизни добровольно и по необходимости не приняв психотропных препаратов, вынужден пожизненно находиться на психиатрическом учёте, как «социально опасный элемент», с двумя по диагонали красными полосами на личном деле – как двумя сплошными полосами трассы, которые водителям запрещено пересекать. Но кто из нас насколько опасней – судите сами. Так несколько лет назад, воспользовавшись «безвозмездным» субсидированием безработных граждан со стороны Службы занятости населения страны (на сумму в 60 тысяч рублей, для организации предпринимательства), приобрёл за 65 тысяч рублей в Москве автомобиль (добавив свои средства, сэкономленные с пенсий по инвалидности) – для предоставления согражданам и прочим, согласно Договора, транспортных услуг. В Москве же очередные наймиты спецслужб меня на этот автомобиль (с оставшимися в наличие деньгами) ограбили, предложив посодействовать в организации теракта – в оплату производства которого авансом предложили внедорожник Range Rover (ценою в 5 млн. руб.), и часть той суммы (в любой валюте), которую сам сочту заказчикам теракта необходимым (уместным) озвучить. Причём, как «посредники» заметили, «работа не пыльная», мне по уму посильная. Всего-то мол и надо, что проконтролировать «бородатых чурок», чтобы они «дров не наломали» при перемещениях в столице и в процессе подготовки теракта. И мол во всём этом мне оперативно будет со стороны спецслужб и правоохранительных органов страны предоставлено всестороннее содействие.