Текст книги "Война моторов. Крылья советов"

Советская штурмовая авиация обладала гораздо большим «институциональным» опытом, накопленным в 1941–1943 годах, что могло способствовать использованию в тех или иных ситуациях наиболее эффективных тактических приёмов.

Так или иначе, всё равно возникает впечатление, что в 1944–1945 годах боевая живучесть не обладавших сколь-нибудь значительным бронированием «тайфунов» находилась примерно на том же уровне, что и соответствующий показатель советских «илов», которые к тому времени несли на себе свыше тонны брони. Живучесть тоже не отличавшихся особым бронированием американских «т-болтов» вообще оказалась выше почти в два раза. При этом как советские, так и союзные ударные машины выполняли весьма схожий круг задач и использовали в процессе столь же сравнимый набор средств: пушки, пулемёты, бомбы и неуправляемые ракеты. Правда, в арсенале советских штурмовиков вдобавок имелись бронепрожигающие и зажигательные бомбы, а американцы порой применяли наполненные напалмом контейнеры. Но сути дела это не меняло: все эти самолёты в принципе занимались одним и тем же, воюя против одного и того же противника. Сознательно не берусь сравнивать «чисто» боевую эффективность действий тогдашних товарищей по оружию – то, что касается абсолютных и средних (в ходе одного боевого вылета, на одного пилота и т. д.?) показателей количества уничтоженной боевой техники и живой силы противника; количества потраченных при этом боеприпасов (тоннаж бомб и ракет, количество пуль и снарядов?); решающей роли, сыгранной в ходе тех или иных операций общевойсковиков, и пр. Думаю, для этого потребовалось бы отдельное фундаментальное исследование: возможно, кто-то когда-нибудь за него и возьмётся. Можно, правда, предположить, что писать такую книгу будет чрезвычайно трудно, так как полагаться на заявки лётчиков при этом нельзя. Тем не менее, по итогам изучения довольно большого объёма фактического материала у меня сложилось ощущение, что эта «чисто» боевая эффективность могла находиться на примерно одинаковом уровне. Так, благодаря бронепрожигающим бомбам ПТАБ и 37-мм авиапушкам советские штурмовики (и истребители Як-9Т) могли быть более результативными при действиях против танков Вермахта. С другой стороны, ударные самолёты союзников были в состоянии нести гораздо бóльшую бомбовую нагрузку, бомбить с пикирования и, соответственно, достигать более высокой эффективности при налётах на более «мягкие» цели. Почти наверняка более высокой была индивидуальная лётная подготовка пилотов союзников: к тому времени типичный британский лётчик-истребитель до попадания на фронт успевал налетать 450 часов, а его американский товарищ по оружию – 600 часов («JG 26. Top guns of the Luftwaffe», с. 261). В то же время советская штурмовая авиация обладала гораздо большим «институциональным» опытом, накопленным в 1941–1943 годах, что могло способствовать использованию в тех или иных ситуациях наиболее эффективных тактических приёмов. Наконец, несколько заходов на цель с использованием различных видов вооружения, судя по всему, являлись в 1944–1945 годах для советских лётчиков-штурмовиков стандартным модус операнди – даже в ситуациях, когда эта цель имела усиленную зенитную защиту. Налёты ударных самолётов союзников, по-видимому, были в среднем менее продолжительными, чем в случае советских штурмовиков. И это тоже понятно: задерживаться в зоне сильного «флака» не позволяло относительно слабое бронирование «тайфунов» и «т-болтов». Вместе с тем, морально-психологический эффект применения советских штурмовиков и истребителей-бомбардировщиков союзников скорее всего оказался вполне сопоставимым: на завершающем этапе войны немцы до смерти боялись и тех и других. Чему, разумеется, в огромной степени способствовала постепенная потеря Люфтваффе воздушного превосходства над всеми театрами военных действий. Но этому – условно «психическому» – фактору автор посвятит отдельную главу.

Интересно сравнить и соответствующие показатели немецкой ударной авиации. Так, в 1942 году – когда Люфтваффе господствовали в небе над южным крылом Восточного фронта – живучесть бронированного штурмовика Hs-129B в II/Sch.G.1 составляла 156 б. в. на один сбитый самолёт (3128 вылетов; потеряны 20 самолётов). В случае истребителя-бомбардировщика Bf-109Е этот показатель находился на уровне 121 б. в. на каждую потерянную в бою машину (1938 вылетов; потеряны 16 «эмилей»). Больше всего удивляет живучесть, продемонстрированная самыми устаревшими самолётами группы – бипланами Hs-123. Так, в ходе 1532 боевых вылетов были потеряны только пять машин данного типа, что даёт 306 б. в. на каждый сбитый самолёт («Летающий танк Гитлера», с. 31). Как видим, даже довольно уязвимые истребители-бомбардировщики немцев (на «эмилях» Bf-109Е устанавливались моторы жидкостного охлаждения и почти отсутствовало бронирование) в среднем оказались лишь на 22 % менее живучими, чем «хеншели», которые защищали свыше тонны броневых листов. А боевая долговечность совсем, казалось бы, устаревшего Hs-123 вообще была почти в два раза выше, чем у германского «летающего танка». Надо сказать, что В. Перов и О. Растренин приводят несколько иную статистику. Так, по их данным, средний налёт на одну боевую машину Hs-123 из Sch.G.1 в мае – июне 1942 года составил около 78 самолёто-вылетов, что «почти в два раза превышало показатель для истребителя-бомбардировщика Bf-109Е-4/В (около 40 б. в. на машину) и примерно в 4 раза (приблизительно 20 б. в. на машину) – для бронированного Hs-129B» («Самолёты поля боя. Восточный фронт», АиК, № 1, 2003, с. 21). Если верить этой информации, то выходит, что в целом по Sch.G.1 показатель боевой живучести тяжелобронированного штурмовика Hs-129B в мае – июне 1942 г. оказался в разы ниже, чем у почти лишённых бронирования истребителей-бомбардировщиков и устаревших бипланов-пикировщиков!

Почему истребители-бомбардировщики (и, как мы могли убедиться, не только британские и американские), использовавшиеся в качестве самолётов «поля боя», имели боевую живучесть, которая по факту мало отличалась (или даже была выше) от соответствующих показателей тяжелобронированных штурмовиков СССР и Германии? Практически все авторы, пишущие на данную тему, приходят к одному и тому же выводу: броню истребителю-бомбардировщику заменяли, во-первых, его скорость и манёвренность в нижнем диапазоне высот, позволявшие быстро выйти из зоны поражения огня зенитных автоматов, а во-вторых, способность постоять за себя в бою с истребителями противника. Напрашивается и другой вывод – о том, что показатель манёвренности того или иного «самолёта поля боя» у земли мог быть даже более важным, чем его максимальная скорость: с моей точки зрения, только этим можно объяснить относительно высокий показатель «боевого долголетия» таких, казалось бы, окончательно устаревших бипланов, как германский Hs-123, итальянский C. R.42 «Фалько», а также советские И-15бис и И-153 «Чайка».

Почему боевая живучесть американских «тандерболтов», созданных гением бывшего российского подданного Александра Михайловича Картвели (Картвелишвили), оказалась почти в два раза выше, чем у «илов» и «тайфунов»?.. Прежде всего, напрашивается предположение о более высокой живучести мотора воздушного охлаждения – в данном случае 18-цилиндрового «Пратт энд Уитни» R-2800. Во-вторых, не будучи тяжелобронированным штурмовиком, пятитонный цельнометаллический «т-болт» Р-47D славился легендарной крепостью конструкции. Наконец, тактика боевого применения «молочных бутылок» могла отличаться от той, которую использовали советские «илы» и британские «тайфуны». Скажем, порядка 44 % боевых вылетов «тандерболтов» пришлись на бомбометание с пикирования («Air Power at the Battlefront. Allied Close Air Support in Europe 1943—45», с. 207). Они в гораздо меньшей степени, чем англичане и советские лётчики, применяли неуправляемые ракеты. Например, «тайфуны» 2-го Тактического командования за годы войны использовали 222 515 ракет. В то же время «тандерболты» 9-й Воздушной армии США израсходовали 13 959 ракет – то есть в 16 раз меньше (там же, с. 73). Иными словами, при выполнении как минимум части задач по непосредственной поддержке войск пилоты Р-47 могли в среднем находиться на несколько большем расстоянии от земли (и от своих целей), чем их товарищи по оружию, и, соответственно, подвергаться несколько меньшему риску быть сбитыми зенитками.

Истребитель Як-9ДД на испытаниях в НИИ ВВС (источник: http://waralbum.ru/30371/)

Теперь предлагаю вернуться в 1941 год и попробовать «представить непредставимое»: что, если бы штурмовика Ил-2 у ВВС РККА вовсе не было? Повлияло бы это на общий результат первых шести месяцев войны? Не думаю. Выше уже говорилось о том, что бóльшую часть задач по штурмовке «вытянули» на себе пилоты истребителей-бомбардировщиков, лёгких «бомберов» Су-2 и двухмоторных бомбардировщиков СБ и ДБ-3. Дело в том, что штурмовиков Ил-2 в первые шесть месяцев войны у Красной Армии было не так много и они просто не могли играть решающей роли. Имевшийся поначалу набор стрелкового вооружения штурмовиков (две пушки ШВАК и два пулемёта ШКАС) примерно соответствовал по мощности тому, что имели «пушечные» модели «ишаков» И-16 (например, тип 28). Вполне сопоставимыми были и возможности по штурмовке у современных истребителей МиГ-3 (пять точек) и ЛаГГ-3. Реактивные неуправляемые снаряды, как уже говорилось, могли нести практически все ударные самолёты СССР. При этом Су-2 мог «утащить» десять «эрэсов», ЛаГГ-3 – шесть, а Ил-2 – восемь. «Ишаки» И-16 брали по четыре неуправляемых реактивных снаряда, а бипланы И-153 и И-15бис – от четырёх до восьми. В то же время боевая живучесть «чаек» и И-15бис, составлявших основу штурмовых авиаполков начального периода войны, несмотря на их, казалось бы, «хлипкую» конструкцию, оказалась на вполне «приличном» уровне – в среднем 57 боевых вылетов на машину (1942 год). Для сравнения: тот же усреднённый показатель для Ил-2 за все годы войны составил 53,5 боевого вылета на один самолёт («Штурмовик Ил-2», с. 99). Добавим, что в 1941 году он составлял порядка 8,5 б. в. (по другим данным – 9,5), в 1942-м – 16, а в 1943-м – 26 б. в. на машину («Мы дрались на Ил-2», с. 269).

Смогла бы Красная Армия обойтись без Ил-2 и в 1942 году?.. Как кажется автору, ответ в данном случае вполне может быть утвердительным. Трудно представить, что исход сражений этого года войны столь сильно зависел от наличия или отсутствия в арсенале ВВС именно данного самолёта. Сомневаюсь, например, что результат Сталинградской битвы оказался бы иным, если бы основу ударной авиации СССР составляли к тому времени не Ил-2, а, скажем, ближние бомбардировщики Су-2 и/или низковысотные истребители-бомбардировщики МиГ-3-АМ-38. Уже летом 1942 года к запуску в серию был готов замечательный штурмовик Сухого – Су-6. В 1944 году на вооружение ВВС мог поступить ещё более грозный «летающий БМП» – двухмоторный Су-8. Не только ваш покорный слуга, но и практически все «профильные» эксперты считают, что два этих штурмовика могли «заткнуть за пояс» любой самолёт такого типа – включая Ил-2 и даже Ил-10. С осени 1942 года для роли ударного самолёта вполне подходил так и не пошедший в серию поликарповский истребитель И-185. Что касается возможного выполнения задач самолёта «поля боя», то по своим боевым возможностям И-185 являлся бы близким аналогом американского «тандерболта» Р-47 и немецкого FW-190. В качестве истребителей-бомбардировщиков могли использоваться (и использовались!) различные модификации истребителя Ла-5, а также «лагги», «яковлевы» (особенно Як-7 и Як-9), импортные «киттихоуки» и «аэрокобры».

Нельзя забывать и о том, что до появления кумулятивных бомб ПТАБ и модификации «ильюшина», оснащённой 37-мм пушками, противотанковые возможности «горбатого» были довольно скромными. Стандартный Ил-2 с двумя 23-мм пушками ВЯ мог быть более или менее эффективным лишь против лёгких танков, полностью снятых с вооружения Панцерваффе уже к началу 1943 года. А неуправляемые реактивные снаряды мог нести любой другой самолёт фронтовой авиации. К тому же уже в 1942 году был создан истребитель Як-9Т, оснащённый такой же 37-мм пушкой. Как отмечалось выше, одна «мотор-пушка» НС-37 на этой модели «Яка» могла иметь большую эффективность, чем две на Ил-2. Дело в том, что Як-9 обладал гораздо большей путевой устойчивостью, чем двухместный «ильюшин» до получения «крыла-стрелки». Вдобавок истребитель мог пикировать к цели под значительно бóльшими углами, чем штурмовик Ил-2, а это автоматически снижало возможность рикошетов и увеличивало шансы на пробитие брони танка. Пилотам «яков» было несколько легче вести прицельную стрельбу по цели из-за расположения ствола мотор-пушки внутри двигателя. Не страдал Як-9Т и от «раскачивания» при стрельбе из двух орудий, что значительно снижало шансы точных попаданий у Ил-2.

Прошу понять меня правильно. Автор очень хорошо относится к штурмовику Ильюшина. Ил-2 являлся во многом революционной машиной, чьё массовое применение в 1943–1945 годах сыграло огромную роль в ходе (и даже, возможно, исходе) войны. Не имеет ваш покорный слуга ничего против и самой концепции тяжелобронированного штурмовика. Своеобразное соревнование за звание самого эффективного летательного аппарата «поля боя» продолжается и по сей день. Несмотря на наступившую ещё в годы Второй Мировой «эру истребителя-бомбардировщика», у современных армий по-прежнему сохраняется острая нужда в тяжелобронированных вертолётах огневой поддержки и самолётах-штурмовиках. Американский «Тандерболт» II (А-10) и советский Су-25, остающиеся на вооружении многих армий по сей день, по-прежнему оказываются высоковостребованными в ситуациях, когда для правильного выбора и поражения цели к ней нужно приблизиться на расстояние менее километра. Высокоточное оружие и надёжная прямая связь с землёй пока так и не смогли до конца заменить глаза опытного лётчика, способного лично убедиться в том, что он стреляет по противнику, а не по своим войскам или – не дай бог! – мирным жителям.

Тем не менее, при объективном анализе самолётов, имевшихся в распоряжении ВВС Красной Армии на протяжении Великой Отечественной войны (как массово производившихся, так и оставшихся на этапе малых серий или прототипов), поневоле напрашивается следующий вывод: советские военные вполне могли обойтись и без штурмовика Ильюшина. Интересно отметить, что к такому же заключению автор пришёл и в отношении легендарного танка Т-34: соответствующие аргументы я изложил в книге «“Танковая дубина” Сталина». Данный вывод подкрепляется соответствующим опытом британских и американских военно-воздушных сил, а также тем фактом, что на завершающем этапе войны истребители-бомбардировщики стали основой штурмовых частей Люфтваффе. По сравнению с вооружёнными силами всех остальных стран советские военные находились в привилегированном положении, поскольку могли выбирать из намного большего количества перспективных ударных самолётов сразу в трёх категориях – истребителей-бомбардировщиков, пикировщиков и специализированных бронированных штурмовиков. Итоговый выбор в пользу Ил-2 и Пе-2 был более или менее делом случая: на их месте вполне могли оказаться и другие машины. То, что ради Ил-2 советским ВВС пришлось отказаться от МиГ-3 и Ту-2У, представляется мне не самым однозначным решением. С точки зрения автора, гораздо более приемлемым вариантом являлось бы сохранение производства и дальнейшее развитие истребителя Микояна и Гуревича (как высотной, так и низковысотной версий), массовое производство пикирующего бомбардировщика Туполева и параллельное производство штурмовика Ильюшина. Меня могут поправить: мол, «история не знает сослагательного наклонения». Не соглашусь: знает. То, что один выдающийся политический деятель когда-то эффектно озвучил эту веско звучащую, но далеко не очевидную «мудрость», совсем не означает, что ею надо руководствоваться и нам, грешным. Указанный политик порой не только произносил красиво звучавшие глупости – он их ещё и делал.

Главный поражающий фактор

Предлагаю вернуться к боевому эпизоду, связанному с так называемым карманом Ронси («Roncey Pocket») в Нормандии, описанному Й. Гудерсоном. Напомню, что тогда в ходе операции союзников под кодовым названием COBRA, проводившейся в конце июля 1944 года, шесть немецких дивизий были отрезаны от основных сил, а их колонны, застрявшие на узких дорогах, превратились в заманчивые цели для ударной авиации Великобритании и США. Одна из таких колонн попала в ловушку перед взорванным мостом в районе деревни Балейн (Baleine), не имея возможности свернуть куда-либо из-за условий местности: с одной стороны находился отвесный склон, с другой – густой лес. В течение двух дней колонну поочерёдно «долбили» английские «тайфуны» и американские «тандерболты», использовавшие ракеты, бомбы, пушки и пулемёты. Когда «осела пыль», разгромленную технику обследовала команда военных учёных из службы ORS (Operational Research Section), специально созданной для оценки эффективности действий авиации союзников. Это, к слову, был первый случай, когда ORS провела подобное расследование, что называется, «по горячим следам». Инспекторы обнаружили немало интересных фактов. Так, на месте учинённого разгрома был найден лишь один труп германского военнослужащего: впоследствии местные жители показали, что он стал жертвой снайпера. Это, как указывает Гудерсон, могло свидетельствовать о том, что немцы разбежались ещё до того, как «тайфуны» начали штурмовать колонну («Air Power at the Battlefront. Allied Close Air Support in Europe 1943—45», с. 110). Несмотря на то что огнём и бомбами авиации союзников были уничтожены лишь два танка (напомню: лётчики заявили о 17 уничтоженных и 27 повреждённых машинах), «сотрудники ORS обнаружили в районе Балейн целый ряд свидетельств того, что именно воздушная атака – пусть и опосредованным образом – привела к дезорганизации и покиданию немцами расположения колонны, и экипажи предпочли скорее бросить или взорвать свои танки, чем провоцировать союзников на дальнейшие налёты своими попытками спасти ещё остававшиеся боеспособными машины» (там же). Итак, при первом же появлении истребителей-бомбардировщиков союзников попавшие в тактическую ловушку немцы решили «не связываться», а разбежались по окрестным лесам, побросав или взорвав вверенную им боевую технику. После этого лётчики ударной авиации союзников спокойно – как на полигоне – расстреливали брошенные танки, грузовики и артиллерийские орудия «из всего, что было». При этом их никак не беспокоили зенитки и истребители немцев – последним не дали даже приблизиться к месту разгрома колонны. Несмотря на то что автомашины, оставленные на дороге, оказались почти буквально «перемолоты в фарш», вероятность поражения танков ракетами «тайфунов» составила скромные 2 % (99 вылетов на две уничтоженных машины). Выходит, что с чисто статистической точки зрения экипажи «пантер» и «четвёрок» вполне могли остаться целыми и невредимыми, даже не покидая своих обездвиженных машин. Но они об этом не знали, а потому предпочли податься в бега и «рассеялись». Данный эпизод оказался далеко не единственным случаем подобного рода.

Так, некоторое время спустя – 7 августа 1944 года – «тайфуны» застали на марше колонну из примерно 60 немецких танков, двигавшихся по узкой дороге в районе деревни Мортен (Mortain): немцы пытались нанести контрудар по прорвавшимся «клиньям» союзников силами 1-й и 2-й танковых дивизий СС и 2-й танковой дивизии Вермахта. В результате союзники оказались в непростом положении, а единственным имевшимся в их распоряжении средством устранения возникнувшей угрозы оказалась ударная авиация. И в этом случае германской мотомеханизированной колонне было некуда сворачивать: с обеих сторон узкого шоссе находились заборы, созданные французскими фермерами из густых кустов и деревьев. Вынырнувшие из тумана британские самолёты сначала сделали облёт колонны: лётчики хотели убедиться в её принадлежности. По свидетельствам пилотов, уже на этом этапе экипажи германских танков начали разбегаться в разные стороны, невзирая на то, что брошенные ими машины блокировали дорогу и не давали двигаться остальным (там же, с. 111). В течение дня «тайфуны» и вскоре присоединившиеся к ним американские «тандерболты» совершили 594 боевых вылета (три «тайфуна» были сбиты зенитным огнём). В общей сложности пилоты союзников заявили о 252 «полностью уничтоженных», «по-видимому, уничтоженных» и «повреждённых» танках. В действительности же на долю ударной авиации пришлись лишь девять танков: семь были уничтожены ракетами, ещё два – бомбами. Соответственно в данном случае вероятность поражения одного танка составила вполне достойные, но отнюдь не великолепные 1,5 %: для уничтожения одной бронированной машины пришлось посылать 66 ударных самолётов. Иными словами, даже в почти полигонных условиях (работа по неподвижным мишеням при незначительном противодействии противника) ракеты и бомбы союзных штурмовиков особой точности и, следовательно, смертоносности не продемонстрировали. Впрочем, сами немцы впоследствии утверждали, что упомянутый контрудар сорвали именно истребители-бомбардировщики союзников. Так, командир 2-й танковой дивизии Смило фон Лютвиц (Smilo von Luttwitz) впоследствии вспоминал: «Они (прим. автора: истребители-бомбардировщики) летали сотнями, пуская ракеты по скоплениям танков и автомашин. Мы ничего не могли с ними поделать и наступление было прекращено» (там же, с. 112). Этот «крик души» («Всех разбомбили! Всё пропало!!!») очень напоминает доклады советских танковых командиров, относящиеся к июню – июлю 1941 года. «Официальные истории немецких дивизий, сражавшихся под Мартеном, – пишет по этому поводу Гудерсон, – составленные уже после войны, подчёркивают, насколько решающим оказалось тогда вмешательство истребителей-бомбардировщиков, но остаются весьма туманными (“ambiguous”) в отношении (точных цифр) потерь, понесённых от действий авиации союзников. Так, история 2-й танковой дивизии утверждает, что “тайфуны” вели весьма точный огонь и умудрялись поражать даже самые тяжёлые машины, но общее количество потерянных таким образом танков не приводится. История 1-й танковой дивизии СС (Leibstandarte Adolf Hitler) столь же скупа на детали, когда речь идёт о танках, потерянных от воздействия авиации противника, но даёт понять, что это количество было высоким, и приводит свидетельство панцергренадёра, вспомнившего большое количество столбов чёрного дыма, указывавших на места расположения потерянных машин. Далее цитируются воспоминания офицера-панцергренадёра, который после описания того, как сбитый зенитками истребитель-бомбардировщик протаранил и уничтожил один из танков, добавил, что большая часть остальных танков и бронетранспортёров стали жертвами интенсивных, продолжавшихся по часу, атак с малых высот. Однако, – добавляет Гудерсон, – утверждения немецких источников о том, что тяжёлые танки и бронетранспортёры якобы стали жертвами воздушных налётов, являются не совсем корректными (“misleading”)… Главная причина, по которой к таким утверждениям надо относится с осторожностью, заключается в отсутствии объяснений по поводу того, куда делись якобы уничтоженные авиацией союзников танки к моменту появления на поле боя инспекторов ORS и чем объясняется весьма значительное количество танков, брошенных или взорванных своими экипажами. В какой-то степени факт «списания» немцами своих танков на воздушные атаки союзников можно объяснить сумятицей боя. Но оно также может означать их нежелание признать морально-психологический эффект указанных налётов, а также намерение приписать сорванные атаки своих танков, которые относились к категории “последней надежды”, не действиям наземных войск, а господствовавшей в воздухе авиации союзников» (там же, с. 113–115). Заметим, что Гудерсон поделикатничал и решил не упоминать ещё один фактор, повлиявший на послевоенное очковтирательство германских генералов, – то, что истребители-бомбардировщики союзников внушали в бравых эсэсовцев такой ужас, что уже одно их появление над полем боя часто приводило к немедленной и полной деморализации личного состава даже таких элитных соединений, как 1-я танковая дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» («элитнее» её, пожалуй, никого и не было). Причём, чем дальше продолжалось «вытеснение» немцев из Франции, тем бóльшие масштабы принимало указанное явление.

В ходе боёв в «котле» под Фалезом (Falaise) в августе 1944 года пилоты истребителей-бомбардировщиков союзников совершили 12 800 боевых вылетов, заявив о 391 уничтоженном или повреждённом немецком «панцере». После инспекции, проведённой придирчивыми занудами из ORS, выяснилось, что реальное число поражённых ими танков составило 33. Тем не менее, во многом именно лётчики ударной авиации союзников – пусть и опосредованным образом – вынудили немцев расстаться со своими танками, самоходками и грузовиками. Гудерсон пишет: «Факт остаётся фактом: из общего количества всей техники, потерянной немцами в “котле” под Фалезом, 60 % были взорваны экипажами или просто брошены» (там же, с. 117). Как минимум некоторые танки со следами повреждений от бомб и ракет почти наверняка были уже оставлены экипажами, когда до них добрались «тайфуны» и «тандерболты»: лётчики союзников продолжали стрелять по «панцерам», в которых давно никого не было. Подчеркнём, что речь о паническом бегстве не шла: большая часть живой силы германской группировки всё же смогла уйти через Рейн. Впоследствии эти же солдаты оказали упорнейшее сопротивление войскам союзников на западной границе Рейха, обороняя так называемую линию Зигфрида[9]9
   Также известна как Западный вал, или Западная стена (нем. Westwall), – система немецких долговременных укреплений, возведённых в 1936–1940 годах на западе Германии, в приграничной полосе от Клеве до Базеля – линия обороны на суше. Протяжённость около 630 км, средняя глубина 35—100 км. Состояла из полос обеспечения, главной и тыловой, имела около 16 тыс. фортификационных сооружений.


[Закрыть]. Важно отметить и то, что технику бросали не военнослужащие «недоделанных» пехотных дивизий Люфтваффе и не «народные ополченцы» из «фольксштурма», а солдаты самых что ни на есть отборных частей и соединений Вермахта и войск СС. Разумеется, далеко не все из указанных 60 % танков, бронетранспортёров и грузовиков были брошены, что называется, «с испугу». Почти наверняка немцам пришлось оставлять технику и потому, что иного выхода часто просто не было. Так, многие танки и бронетранспортёры в ходе длительных маршей ломались, у других заканчивалось горючее, третьи оказывались заблокированными на узких дорогах. Но и в этих случаях «первопричину» приключившихся с танкистами и панцергренадёрами неприятностей – сожжённые цистерны с горючим, расстрелянные автомашины с запчастями и замершие поперёк дороги танки – часто можно было отнести к результатам воздействия ударной авиации союзников. Как совершенно правильно резюмирует Гудерсон, «почти постоянные дневные воздушные налёты истребителей-бомбардировщиков на колонны отступающих войск в пределах относительно ограниченного района боевых действий вызывали высокую степень деморализации, а также задержки, которые препятствовали спасению танков и транспортных средств» (там же, с. 119).

Морально-психологический аспект применения ударной авиации вскоре привлёк пристальное внимание командования союзников и был тщательно изучен. Так, инспекторы ORS, специально допросившие сто немецких военнопленных, докладывали: «все, кто был атакован ракетами, признались в страхе (“dread”), который они испытывали по отношению к этому виду оружия» (там же, с. 180). Поскольку сами инспекторы союзников, допрашивавшие военнопленных, уже примерно представляли себе реальный уровень точности и, соответственно, эффективности неуправляемых ракет, то поначалу они были озадачены. Дополнительно исследовав вопрос, военные учёные пришли к следующему, довольно неожиданному выводу: «совершенно однозначно, что на немцев действует не чисто физический ущерб, а то, как происходят атаки (“nature of attacks”). Так, ни один из допрошенных не видел никаких разрушений или жертв, ставших следствием налётов, которые их так напугали. Существуют три возможные причины, способные объяснить страх, который внушают неуправляемые ракеты. Первая – это преувеличенные рассказы об эффекте применения ракет, которые широко распространены среди немецких военнослужащих. Вторая – это шум, который производит пикирующий “тайфун”. Третья – деморализующий вид приближающегося реактивного снаряда» (там же, с. 181). Другое исследование, проведённое сотрудниками ORS, подтвердило, что «в общем и целом, воздушные атаки оказывались гораздо более пугающими для немецких войск, чем артиллерийские налёты, и вызывали гораздо более глубокое чувство беспомощности» (там же, с. 193). Мало того, опытным путём (в ходе атак на одни и те же позиции немцев с использованием ударной авиации и без неё) союзники пришли к выводу о том, что, какой бы ни была «чисто» боевая эффективность воздушных ударов, уже само наличие в воздухе истребителей-бомбардировщиков приводило к резкому снижению интенсивности огня обороняющихся. Грубо говоря, один боевой вылет «тайфуна» или «тандерболта» на штурмовку оборонительных позиций немцев означал в среднем одну спасённую жизнь солдата-пехотинца (там же, с. 192). Честно говоря, подобная статистика заставляет совершенно по-иному подходить к вопросу об общей эффективности «авиации поля боя». Может, дело не только в количестве уничтоженной боевой техники и живой силы противника, а ещё и в числе спасённых жизней сухопутных товарищей по оружию?.. В свете сказанного становятся совершенно понятными обращения советских общевойсковых командиров к авиаторам, порой просивших, чтобы штурмовики «просто полётали» над позициями немцев во время атак пехоты и танков. Дело в том, что уже один вид ревущих моторами «железных густавов» заставлял немцев прятаться в укрытия и, соответственно, значительно снижал уровень огневого противодействия обороняющихся.

Истребитель Люфтваффе Fw.190A4/ R6, оборудованный пусковыми установками неуправляемых ракет Wf. Gr. 21 «Nebelwerfer» на аэродроме

(источник: http://waralbum.ru/299153/)

Читая об эффекте, который оказывали на боевой дух немцев английские и американские неуправляемые ракеты, нельзя не задаваться вопросом: неужели эффект от применения советских «эрэсов» мог быть иным? Не вдаваясь в подробности, можно, тем не менее, утверждать: никакой принципиальной разницы между неуправляемыми ракетами, производившимися в союзных странах, не было. При этом соответствующий опыт советских оружейников и лётчиков ударной авиации был несравненно бóльшим. Советские ВВС первыми в мире применили «эрэсы» в боевой обстановке против японских самолётов летом 1939 года на Халхин-Голе – тогда носителем ракет являлся истребитель И-16. В Зимней войне с Финляндией, начатой Сталиным в том же году, бомбардировщики СБ использовали ракеты уже против наземных целей («Вооружение советской авиации. 1941–1991», с. 436). Союзники – а также немцы и японцы – по сути скопировали то, что в Советском Союзе делали уже в конце 30-х. Британские «тайфуны» начали оснащать трёхдюймовыми (76-мм) ракетами в 1943 году («Air Power at the Battlefront. Allied Close Air Support in Europe 1943—45», с. 59). Американские «тандерболты» получили неуправляемые ракетные снаряды (HVAR: «High-Velocity Aircraft Rocket») в июле 1944 года (там же, с. 73). Люфтваффе использовали неуправляемые ракеты для борьбы с тяжёлыми бомбардировщиками союзников с 1943 года. Германские штурмовики FW-190 начали получать неуправляемые ракеты для борьбы с наземными целями осенью 1944 года («Fokke-WulfF W 190», Vol. 2, с. 361). При этом на создание германской ракеты кумулятивного действия Panzerblitz немцев «вдохновила» «сухопутная» 80-мм ракета WK, которую, в свою очередь, скопировали с неуправляемого реактивного снаряда, использовавшегося советскими «катюшами» (Кирилл Рябов, «Неуправляемые авиационные ракеты Германии»). Учитывая время появления на вооружении ударных самолётов ВВС РККА соответствующих образцов ракет и широкие масштабы их боевого применения, нельзя не задать себе и другой вопрос: а может, «страх Божий» по отношению к неуправляемым реактивным снарядам союзников, в котором немецкие военнопленные признавались в 1944 году, в них вселили уже в 1941–1943 годах– на Восточном фронте?..