Текст книги "Гойда"
Автор книги: Джек Гельб
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 32 (всего у книги 68 страниц)
– От уж не свезло, не свезло, – усмехнулся Малюта.
– И не говори… – Афанасий прикрыл глаза рукой да потёр переносицу. – Басман-отец как?
– Злющий как чёрт, – молвил Малюта. – Уж право, что бы ни имел я против Федьки, а вот Алёшку жаль.
Афанасий пожал плечами.
– Разнежил Басман сынка, – произнёс князь. – То-то Федька не слушался ни одного приказа, всё по-своему учинил. Надобно было сызмальства строить сыночка своего, нынче бы всем мороки меньше сделалось. Неужто, коли и впрямь окочурится…
Вяземский сглотнул, потирая горло своё.
– Ты, Афонь, не горюй да не печалься, – Малюта хлопнул по плечу князя. – Слово даю – ежели и буду сечь главушку твою – клянусь, Афонь – с одного удару – и не почуешь ничего.
Вяземский усмехнулся, мотнув головою. Смех его всё прирастал в весёлости своей, перейдя и вовсе в громкий раскат.
– Что там случилось на самом деле?
– Пёс знает. Но теперь моя судьба зависит от Фёдора.
– Не повезло.
– Не говори.
* * *
Иоанн не мог сомкнуть глаз и уж тем паче не мог находиться подле Фёдора. Владыка занял свои покои, пребывая в мучительном терзании. На столе остывала трапеза, принесённая около часу назад, но государь не мог нынче взять в рот ни куска. Он молча сидел, глядя в пустоту пред собой, чувствуя, как его израненное сердце вновь разрывается на части.
Перед царём лежали венец его, и посох, и одеяние самодержца. С насмешливым презрением владыка взирал на знаки власти своей, чувствуя в них не боле ценности, нежели в цветном стекле, коим торгуют черномазые торговцы, втюхивая бесполезные безделушки на площади. Холодный глубокий взгляд Иоанна медленно плавал по премного желанному венцу русского царя. Он покоился поодаль, не в силах даровать никакого утешения правителю.
Иоанн прикрыл тяжёлые веки – приступ подкрадывался к нему ледяным холодом по спине. Усталость вдавливала владыку в его кресло, не давая подняться, и сон вот-вот должен был даровать покой, пущай короткий и поверхностный. Насилу владыка отверз свои очи и вновь предстал пред собственным бессилием. Подле него сидела его возлюбленная жена Анастасия, нянча на руках их сына.
– Едва убаюкала, – молвила она тихим шёпотом, прислонив палец к губам, призывая супруга к молчанию.
Иоанн откинул голову вверх, закрыв глаза.
– Отчего нынче явилась? – тихо спросил царь.
– И в скорби, и в радости… нынче твоё сердце в страшной скорби, – молвила Анастасия.
– В скорби? – усмехнулся Иоанн и, набравшись духу, открыл глаза. – Отчего ты до сих пор не назовёшь своих губителей?
– Оттого, что гибель их не принесёт тебе мира, – ответила царица.
В тот миг раздался стук в дверь. Анастасия точно испугалась, что то разбудит младенца-царевича, принялась качать на руках своё дитя.
– Пущай, – молвил царь, махнув на дверь.
На пороге раскланялась молодая крестьянка.
– Великий государь, позвольте служить… – запыхавшись, молвила девчушка.
Иоанн коротко кивнул, указывая на серебряный поднос на столе.
– Кто ещё в покоях, помимо нас с тобою? – спросил владыка.
Крестьянская девица замерла в ступоре да принялась оглядываться. Владыка мог дотронуться до супруги рукой, но не делал того, ибо ведал, что с того пресветлый дух непременно испарится. Девчушка же, верно, не могла ничего уразуметь. Заметив смятение на лице крестьянской, Иоанн махнул рукой на дверь.
– Прочь, – тихо вздохнул он, и девица, раскланявшись, спешно унесла еду.
Владыка вновь остался наедине с царицей. Иоанн не мог глядеть на молодую жену свою, на малолетнего младенца неразумного. Он отвёл взгляд, упёршись рукой в свой кулак. В груди стенала страшная рана, изрываясь глухим рыданием, кое Иоанн сдержал в горле.
– Отчего всё так?.. – прошептал царь, стиснув зубы. – Отчего они погубили тебя? Отчего погубили нашего сына? Что нынче должно с меня, дабы не сгубили его?..
– Не сгубят, – тихо произнесла Анастасия.
– Я не готов его отпустить, – хрипло прошептал Иоанн. – Не сейчас.
– Он сам не уйдёт, покуда на то не будет твоей воли, – молвила царица, подавшись вперёд к супругу.
Иоанн хотел отстраниться, но было поздно – белая рука коснулась лица владыки, и дух рассеялся в ночном воздухе. В груди царя не утихали тревоги, но множились, пылали, лишали всякого рассудка и сил.
– Государь? – смиренно справился рында, заглядывая в покои Иоанна.
Царь едва повёл головой. Рында, верно, смутился, завидев, что нынче в опочивальне боле и нет никого, помимо великого князя.
– Вы нынче с кем-то речь вели? – спросил мужчина.
Иоанн коротко кивнул, проведя рукой по лицу.
– С супругою, – тихо ответил царь.
Рынду те слова привели лишь в большее замешательство, и он вернулся к своей службе, ибо точно ведал, что царицы Марии нынче нет не то что в поместье, а вовсе в Новгороде.
* * *
– Лови, лови! – раздался крик нянек.
Голос у крепостных мамок уж устал да запыхался в хлопотах с чадом непоседливым. Звонкий детский смех раздавался по всему терему. Едва успевали за дитяткой нянюшки.
– Фрось, хватай! – вновь раздалось в коридоре. – Боярин прибудет, всех нас выпорет!
Забавлялось чадо, бегая прочь от тёток, уж сильно нерасторопных, чтобы изловить непоседу, ряженного в маменькин расшитый платок да бусы с бубенцами. Премного шуму поднялось во всём доме, готовясь к возвращению хозяина.
– Едет Алексей Данилыч! – раздался крик со двора.
– Ох несдобровать нам, ох несдобровать! – причитала крестьянка, выбившись из сил в погоне за малолетним барским сыном.
Сам же Феденька, озорной и непоседливый, уж было выбежал через окно, спрыгнул, кубарем покатился, чуть подмарав платок, в который завернулся, да побежал на крыльцо.
– Тятька приехал! – радостно крикнул мальчик, видя, как могучая фигура отца спешивается у ворот.
– Отойди, зашибёт! – предостерегали конюшие наперебой, силясь совладать с лихим конём боярина.
– От ты глянь, какой уже здоровый стал! – Алексей Басманов всплеснул руками.
Боярин присел на колено да взял сынишку на руки, отряхнув ото всякого сору.
– Няньки где? – спросил Алексей, потрепав сына по голове.
Не успел того домолвить Басман, как на крыльцо уж высыпались крепостные да принялись бить поклоны.
– Не поспели, не поспели, – тихо усмехнулся Федя, переводя дыхание.
– А пошто же супруга моя не вышла встречать? – спросил Алексей, хмуро оглядывая вышедших на крыльцо.
С тем же воевода снимал побрякушки, которыми увесил себя маленький Федя, да на лету отдавал крестьянским. Мальчик недовольно нахмурился.
– Светлане Александровне сделалось дурно уж три дня как – мучится бессонницей, и всё в полусне да полуяви, – донесли с поклоном.
Алексей хмуро вздохнул, заходя в дом.
– Так подите и разбудите! Так ли христианская супруга мужа с ратного поля принимать должна?! – громыхнул Алексей с таким гневом, что Федя аж вздрогнул.
* * *
– Басманов! – доложил суровый воевода.
В разбитую в поле палату вошёл Фёдор, холодно глядев на соратников своих с пущим презрением, нежели на врагов своих. Высокомерное выражение придавало его совсем юному лику стати.
– Иван Степаныч, – коротко молвил Басманов, отдавая поклон, который никак не искупал того высокомерия, с коим держался Фёдор.
Тем паче что юноша виду был, точно не ведает, с чем его вызвали, отчего один из воевод нынче сидит согнувшись да придерживаясь за правый бок, а из-под рубахи его выступает чёрное пятно. Иван Степаныч Согорский хмуро глядел на юношу, прежде чем наконец начать.
– Твоего прибытия ещё и недели не исполнилось, – произнёс воевода.
– Вы очень славно считаете для ратного мужа, – ответил Фёдор с улыбкой.
Раненый усмехнулся, мотая головою, а Согорский же испытал много больше злости.
– Верно, за то время ты не успел научиться порядку, Басманов, – молвил воевода.
Фёдор развёл руками.
– А ты испросил, с чем Гаврилко ко мне полез? – спросил Фёдор, вскинув бровь.
– Закрой пасть, Басманов! – повелел Согорский. – Гляжу, дерзости в тебе с лихвой хватает на позор что себе, что отцу – ещё детям твоим останется! Вывести его к лагерю да высечь, чтобы и другим неповадно было междоусобицу разводить!
Фёдор стиснул зубы, когда его под руки вывели прочь. Ратный народ, уж мающийся в ожидании, токмо и ждал, чем же дело разрешится. Руки Басманова вскинули над головою, привязав к столбу, да высекли на глазах у воевод да их оружейников. Били не в полную силу, боле для порядку, да тонкая кожа порой и расходилась под конским кнутом.
– И чтобы впредь не было распрей! – провозгласил Согорский, подходя к столбу.
Его люди уж ослабили путы на руках Фёдора.
– Я это припомню, Согорский, – молвил юноша, глядя исподлобья на воеводу.
– Надеюсь, на то и уповаю, – ответил Иван Степаныч, кинув Басманову под ноги его рубаху.
* * *
Сам Фёдор не ведал, взаправду ли то али снится – рассудок, казалось, изменял ему. Он лежал на каменном полу, закрыв глаза. Дверь отворилась, и послышались шаги – то точно был Луговский и, верно, кто из его приспешников. Об том ясно было Фёдору, даже покуда он не открывал глаз.
– Дышит хоть, Боря? – вполголоса спросил Михаил, притом на латинской речи, не на русской.
Верно, слуга его кивнул али иным жестом дал ответ. Послышался глубокий вздох Михаила.
– Толку от него нам не будет, кроме как выкупа, – молвил Луговский, всё продолжая нерусскую речь. – Времени у нас в обрез, луна уж всё убывает.
– Проще уж убить его, – ответил Борис.
– Я пока не решился. На смертном одре каков он – вот что надобно выведать, – произнёс Михаил.
Тяжёлые шаги мерно удалились, а за ними громыхнула тяжёлая дверь, и на том силы Фёдора иссякли, и он поддался сладостному забвению.
* * *
Алексей Басманов сидел подле сына своего. Старый воевода беспомощно созерцал короткие лихорадочные приступы, пронизывающие его чадо насквозь. Фёдор стенал, не приходя в сознание. Агаша не знала ни покоя, ни усталости. Вновь и вновь она вызывала рвоту у Фёдора, и тот исторгался желчью с тёмной кровью. То приводило в ужас не токмо крестьянских девок, но и самого Алексея – будучи человеком ратным да свирепым на поле брани, он нынче ужасался.
Едва ли Басмана-отца мог устрашить сам вид крови, но собственная беспомощность оковывала его неподъёмными цепями. Алексей смотрел, как сын его борется со страшным недугом и как холодное дыхание смерти уж окрестило юношу. Басман-отец уж было сложил руки в замке перед собою и всей душой пытался отыскать молитву в своём раненом сердце, но не находил. Усмехнувшись какой-то нелепой глупости этой затеи, Алексей опустил руки. Они повисли, безжизненно и безвольно.
Агаша же не сдавалась. Прикрикивая на девочек, что были поистине в ужасе от сего, знахарка не давала спуску крестьянским. Фёдора поили отварами, притом он не был в сознании. Агаша осторожно держала плошку, следя, как бы что не пошло не в то горло. Девки помладше занимались и другим ущербом, нанесённым юноше. Тяжёлые ушибы, но паче прочего – секущие следы от хлыста, а зачастую вокруг кровавой полосы выходили тёмно-лиловые синяки.
– Вытащим Федьку, как же ж не вытащить? – приговаривала она, выжимая полотенца, которыми обтирали пылающий лоб юноши.
Алексей кивал её словам и всем сердцем воспылал верою в то, притом идя наперекор всякому разуму. Штаден изредка проведывал Басманова, но не решался подойти, ибо не знал пока слов, с какими подступиться. Для себя немец уж порешил, что всё кончено. С тоской и страшною тревогой глядел он за стараниями Агаши, но про себя всё думал, что тщетны все потуги.
Иоанн не покидал своих покоев, не принимал никого. Крестьянские шептались, что владыка не может ни есть, ни пить и что как ни зайдут, всё стоит великий государь на коленях пред святыми образами, так и не отходит.
Стояла глубокая ночь. Алексей сидел в полудрёме, изредка покачивая головою, ежели сон делался более глубоким. Басман тяжело вздохнул, очнувшись от очередного погружения, и огляделся по уже осточертевшей комнате. Вдруг раздался резкий хриплый вздох. Алексей вмиг оживился и припал к кровати, окликнув Глашу. Всё походило, что грядёт новый приступ лихорадочного волнения. Басман навис над сыном, готовясь держать его тело, дабы юноша не повредился.
Сквозь тихий стон Басман будто бы смог различать не слова, но потуги юноши, силившегося молвить речь. Алексей припал ближе, как вдруг ощутил, как слабая хватка сына пытается удержать его за затылок. Отец затаил дыхание, взяв руку Фёдора.
– В былое, отец Тихон… – едва-едва слышно молвил юный Басманов, напрягая до страшной боли измученное огнём горло.
– Что?.. – спросил Алексей.
– Могила Тихона, при монастыре, схрон, там схрон выродка… – пробормотал Фёдор.
Басман-отец поднёс к губам юноши плошку с водой, но тот воротил голову, сколь много бы усилий то ни занимало.
– Спеши, – успел молвить Фёдор, прежде чем на порог залетела Агаша при прочих девках.
– Ась?! Живой! – провозгласила знахарка. – Давайте, Фёдор Алексеич, всё славно, всё славно! Господи милосердный, не остави нас, Спаситель! Боже милосердный, вы… Алексей Данилыч, кудой-то собрались?!
– Не видела меня нынче! – лишь рыкнул Басман-отец, прежде чем бросился прочь.
Фёдор, верно, хотел было улыбнуться – уж уста его малость озарились тихой радостью, как лицо тут же свело болью. Он простонал, но боле взгляд его не падал в приступ беспамятного безумства.
* * *
Мрачные пологие холмы безмолвно взирали на бесчинства, что делались на кладбище. Могила отца Тихона, убиенного ещё с десяток лет назад – а многие поговаривали, что и много ране, – и впрямь была разрыта.
Гроб казался бездонным – не было там святых мощей, а заместо них – вырыт ход, прямо в землю. Вырыто добротно, со знанием дела – сырая земля не портила стен и ступени были выбиты из камня с должной крутизной. Широта лаза позволяла одному здоровому мужику, да притом гружённому сверху разным добром, пройти вольготно. Тем и был занят некто, укутанный в холстину, промазанную пожелтевшим китовьим жиром. Мужик было сдержал крик в горле, когда едва поднял взгляд, выходя из тёмного лазу, да увидел у горла своего клинок.
– Ты не отвлекайся – делай что делал, – молвил Басманов, приставляя шашку к шее мужика. – Вона сколько у вас всякого! Да прямо тут, наземь кидай.
Мужик покорно исполнил повеление, а за его спиной замерли и прочие люди Луговского.
– Вытаскивайте всё на свет божий, на суд царский. Ежели покладисты будете да смиренны, авось и замолвлю за вас словечко, – повелел Басманов.
Ничего не оставалось мужикам, как подчиниться, ибо окружены они были. Услышав обрывистые слова сына, Алексей немедля взял людей своих, коим бы доверил жизнь свою, и помчался к монастырю. Лишь уже в дороге припомнил Басманов былые годы, и память оживала по мере того, как из-за горизонта поднимались тёмные развалины монастыря.
«А Федька-то как измудрился припомнить?» – дивился Алексей.
К заре работа была окончена. Басманов прохаживался меж мешков с товарами, что Луговский припрятал для торговли на западе. Уж часу не прошло с того времени, как Алексей сидел, лишённый всякой жизни в своём сердце и разуме, а нынче в нём поднималась такая сила, каковая уж едва была присуща роду человеческому. Алчностью и гордостью горели глаза Басмана, покуда он разглядывал княжеские венцы, шубы да скипетры, приоткрывая мешки, обитые изнутри грубой кожей для пущей сохранности. Мужиков луговских загнали обратно, в тайный лаз. Ратные люди на басманской службе принесли немало камней тяжёлых с развалин монастыря да и замуровали могилу отца Тихона.
– Пущай государь и рассудит, – довольно молвил Алексей, помогая грузить сокровища по телегам.
* * *
– Не вели казнить, но слово молвить, государь! – раздалось в коридоре.
Иоанн едва повёл головой, а руки его пуще прежнего вцепились в чётки. Стоял царь и впрямь, как и сказывали, на коленях пред святым образом Богородицы со Спасителем на руках.
– Так молви, – тихо повелел Иоанн.
– Очнулся Фёдор Алексеич! – доложил холоп.
Царь коротко кивнул да жестом велел идти прочь. Крестьянин, верно, смущён был, да всяко не дурил – и пошёл себе с миром подобру-поздорову. Нынче немало было дел, как братия в поместье явилась, едва хватало рук. Иоанн глубоко вздохнул, осеняя себя крестным знамением.
«Неужто Ты и впрямь не отвернулся от меня, Отче? Даю Тебе обет священный – изучусь я у Тебя, Безмерно Благой и Всепрощающий, изучусь у Тебя милосердию, изучусь у Тебя кротости и смирению».
Горячие слёзы выступили на глазах Иоанна. То было сродни божественному откровению, и такого чистого и преисполненного порыва давно уж не ведал царь. Настолько давно, уж отчаялся ждать сего.
* * *
Фёдор всё глядел перед собой, точно сквозь сон. Мысли юноши путались, всё мешалось в полной неразберихе. Больше всего нынче юношу тревожили те слова, что он молвил своему отцу – то было сон или явь? Тем паче что юный Басманов сам не мог точно уразуметь, насколько верна его догадка о схроне товара Луговского, и вся голова была лишь тем и занята.
Подле Фёдора хлопотали две крепостные, обтирая его лоб и тело настойкой – жар ослабел, но не сошёл полностью. Вдруг по спине прошёлся не то чтобы холод, но тот порыв заставил юношу обернуться. Лёгкий вздох сорвался с его губ, когда Фёдор увидел на пороге своей опочивальни высокую мрачную тень. Басманов улыбнулся, сколь бы ни было это нынче сделать больно. Царь медленно переступил порог, и девицы тотчас же испуганно принялись раскланиваться.
– Подите погуляйте, – тихо молвил Фёдор, тяжело вздохнув, садясь в кровати.
Крепостные тут же повиновались, оставив государя наедине с опричником. Какое-то время Иоанн оставался недвижим, глядя на юношу. Едва владыка находил в себе силы взглянуть на Фёдора. Царь плавно опустился на кровать. Взяв юношу за руку, Иоанн не мог скрыть всех мрачных чувств, что поднимались в его душе, покуда он глядел на следы пыток. Мертвенная холодность отступила, но синяки да кровавые потёки сделались хуже. Царь закрыл глаза. Страшные образы удушьем подступали к горлу.
– Я не предал тебя, – прошептал Фёдор.
Было слышно, с каким трудом нынче Басманову даётся каждое слово. Иоанн пресёк стенания, которыми он был готов разразиться при одном только виде измученного тела Фёдора. Заместо того владыка коротко кивнул.
– Я знаю, Федь, – тихо ответил Иоанн.
Его голос точно был сорван.
– И никогда не предам, – молвил Фёдор.
Руки Иоанна дрогнули. Стоило царю едва отверзнуть свои очи, он замер, собираясь с духом. Наконец владыка медленно поднял запястья юноши к себе. Следы верёвки, что впилась в кожу, розовели тёмными шрамами, окаймлёнными множеством синяков вокруг. Иоанн сглотнул, не в силах молвить ни слова. Царь прикрыл лицо рукой и отвёл взгляд, чувствуя, как силы подводят его.
– Он пожалеет об этом, – прошептал Иоанн, и слышно было, как он задыхается в отчаянной ярости.
– Ещё боле он пожалеет о том, что не убил меня наверняка. – Как бы ни был нынче слаб и измучен всякого рода болью Фёдор, присущая ему одному лукавая усмешка вернулась на его уста.
Иоанн же поглядел на Басманова, и настрой их явно разнился. Царь пребывал в смятении, в то время как Фёдор заверял владыку своего улыбкою, что нет нынче повода для тревог.
– Ждите на заре, – молвил Фёдор. – Мой батюшка принесёт вам добрую весть.
* * *
Светало. Верно, впервой при дневном свете разрывалась могила отца Тихона. Мужики втроём-вчетвером брались за огромные камни, коими накануне замуровали проход. Отворив, невольников вывели к холму. На старых воротах уже свисала петля да покачивалась на раннем прохладном ветру.
У самих ворот стоял прекрасный вороной конь Гром, на котором восседал сам владыка. Царь взирал на встревоженные лица, наблюдал, как искажаются они при виде петли, точно воочию узрев конечность своих жизней. Подле государя на лошадях восседали опричники его из ближней братии. Алексей прильнул спиною к воротам да скрестил руки на груди, всё выжидая, как царь молвит свою волю.
– Бог послал мне великую милость, – сказал царь, положив руку на сердце. – И дал я слово милость проявлять к рабам своим. Ваша измена прощена. Нынче готов я внимать вам – уши и очи мои открыты. Ежели нет у вас никаких слов ко мне – так воротят же слуги мои вас в Новгород Великий.
Люди Луговского тупили взоры, точно повинно свесили головы. Руки их уж были связаны за спиною. Басман всё стоял, почёсывая бороду да ожидая исхода царского суда.
– Молвите же мне о тяжкой службе своей, – продолжил Иоанн. – Неча утаивать тягот своих – всяко нынче прибавятся, коли не образумитесь.
– Молю о милости, государь! – сорвался один из мужиков, вскинув лик свой, преисполненный ужасом. – Не ведали мы, государь, не могли ведать, что слугу своего послали! Думали, кто из новгородских кровь пьёт!
Иоанн стиснул поводья в кулаке, но взгляд оставался недвижным.
– Кто был с тобою? – спросил владыка, и его взгляд пронзил всю череду изменников пред ним.
Ещё двое было вздрогнули, когда прозвучала отчаянная мольба. Иоанну уж не нужен был ответ.
– Этих троих – в Кремль. Прочих – в Новогород, – повелел Иоанн, разворачивая своего коня.
* * *
Фёдор сидел за столом по правую руку от государя. Преображение юноши сразу же бросалось в глаза – его плечи боле не были безвольно опущены, лицо постепенно утрачивало следы болезни. На подбородке да щеках уж проступила неровная щетина – всё было не до бритья. Губы степенно наливались былою краской. Глаза поблёскивали, выдавая перенесённый недуг, но было ясно – беда миновала. Юноша сидел вполоборота, откинувшись назад.
Владыка был облачён в величественное своё одеяние, ибо предстояло ему вершить суд над ближними своими. В ожидании Иоанн постукивал пальцами по столу да украдкою поглядывал на Фёдора. Младший Басманов замечал эти взгляды и время от времени коротко улыбался царю. Изнурённость лишила лицо юноши того коварного лукавства, коим он был одарён от природы, и нынче в каждой улыбке было что-то хрупкое и ранимое, что задевало Иоанна много сильнее, нежели сам владыка думал себе.
Алексей вовсе не глядел в сторону царя да сына своего. Его мысли были заняты другим, что было видно по насупленным густым бровям. Воевода неспешно прохаживался по палате, уперев руки в боки, изредка поглядывая на дверь. Все трое – государь да оба Басманова – ждали, когда им приведут Вяземского.
Наконец в коридоре послышались шаги. Князь не дал рындам вести его точно преступника. С порога Вяземский отдал поклон государю. Алексей молча взялся за спинку кресла да выволок его к князю и кивком повелел занять место. Афанасий хмуро вздохнул, предвкушая мрачный для себя расклад дела.
– Афонь, – молвил Иоанн, указав плавным жестом на Фёдора.
Вяземский сжал кулаки, поглядев на царя да на Басмановых – отца и сына. Князь опустил голову, и с его уст сорвался тяжёлый вздох. Собравшись с силами, Афанасий поднял свой взор на Фёдора.
– Молю вас о прощении, Фёдор Алексеич, – произнёс Вяземский.
Всем было понятно как ясный день – те слова дались князю с трудом. Юный Басманов вскинул брови.
– И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, – ответил Фёдор. – Да право, за что же, Афанасий Иванович?
Вяземский смутился пуще прежнего. Иоанн поглядывал за сим, положив голову на руку свою.
– Мудрый государь? – обратился Фёдор. – Неужто Афанасий Иванович в чём провинился? Ибо предо мною у него никакой вины нет. Право, то я должен прощения молить, ибо предался сумасбродству, супротив его воли и вашей, добрый государь.
Иоанн сел ровно в кресле своём, слушая речь Фёдора.
– Стало быть, зря я вспылил на него? – спросил царь, косо поглядев на руку Афанасия.
Кисть была туго затянута повязкой. Раздался тихий свист Фёдора – юноша, верно, впервой заметил то.
– Боже правый… – тихо произнёс юноша.
Вяземский же молчал – уж своё всё молвил, что ведал.
– В чём же вина его? – спросил юный Басманов, обернувшись к царю. – Ежели и есть вина, то лишь моя, мудрый государь.
Царь постучал пальцами по столу, слушая речь Фёдора.
– А ведаешь ли, что молвил мне князь? – спросил Иоанн.
Юноша вскинул бровь да едва качнул головою.
– Будто бы ты без его ведома да сам и нарвался в плен к Луговскому, – молвил Басман-отец, проходя мимо Вяземского.
Фёдор глубоко вздохнул, разведя руками.
– Молюсь и уповаю на милость вашу, на доброту вашу, великий царь, – ответил юный Басманов. – Правду молвит вам Афанасий. Не повинен он в том, что сделалось со мною – супротив же, будь во мне та смиренность, что наполняет меня ныне, – кто ведает, как бы всё устроилось.
Вяземский ушам своим не верил, слушая, как Фёдор вступается за него.
«Эко чем же опоил его Михалыч?» – подумалось Афанасию.
Меж тем владыка глубоко вздохнул, закинув голову вверх.
– Стало быть, нет среди братьев моих возлюбленных ни измены, ни разладу? – произнёс Иоанн, и великий покой отдавался в его глубоком выдохе.
Фёдор мотнул головой да пожал плечами.
– Афанасий Иваныч был мне просто заместо отца родного. Не ревнуйте, батюшка, – с улыбкой молвил юноша.
Басман-отец усмехнулся. Воевода подошёл к князю да хлопнул дружески по плечу. Сам Афанасий всё пребывал в смятении. Всяко же нельзя было и скрыть той радости, которая наполнила душу Вяземского, когда царь отпустил всех жестом.
* * *
Крестьянка отворила дверь ногою, ибо руки её были заняты кадкой с горячею водой. С поклоном она поставила её на пол.
– Изволите чего? – спросила она, вытирая лоб рукой, а то и вовсе прятала взгляд, преисполнившись девичьей стыдливости.
– Ступай себе, – молвил Фёдор, лёжа в длинной кадке с водой, что принесли в его покои.
Немец сидел на низком табурете подле головы Басманова. Генрих так же отрицательно мотнул головой, и девчушка тотчас же покинула их. Фёдор глубоко вздохнул, вновь откинув голову назад и прикрыв глаза. Немец осторожно обхватил лицо друга рукой и принялся брить его. Генрих тихо мычал себе под нос мелодию, которой Фёдор не знал, – стало быть, то нерусская была.
Обрив правую щёку, немец ополоснул лицо Фёдора тёплой водой. Сам того не ожидая, Басманов резко подался вперёд, едва-едва не напоровшись на лезвие в руке Штадена. Немец бросил бритву на пол и резко заломил Фёдора, придавив ему шею, зажав в локте. В обуявшем приступе Басманов точно пытался вырваться из хватки немца, но тот сцепился намертво.
– Федь, Федь! – крикнул Штаден прямо на ухо Басманова. – Федь, глянь, где ты?!
Юноша не оставил попыток вырваться, и немец тряхнул Фёдора, не отпуская его из своей хватки.
– Эй! – вновь воззвал Генрих. – Федя!
Штаден придавил шею Басманова, чувствуя, как юноша бьётся головой, силясь вырваться. Наконец то короткое мгновение безумия стало стихать. Немец то понял по дрожи, которую ощутил.
– Тише, тише… – молвил Генрих, чуть ослабив хватку.
Фёдор уткнулся лицом в локоть немца, переводя сбившееся дыхание. Плечи юноши лихорадочно вздымались, но вскоре Басманов отпрянул от своего друга. Шмыгнув носом, он отвёл взгляд да прикрыл рукой лицо.
– Нынче всё позади, Федь, – молвил Генрих, положив руку на плечо друга.
– Ежели молвишь кому – прибью, – отозвался Фёдор, вскинув голову вверх.
Зрачки юноши сузились, будто бы смотрел он на ясный свет. Взгляд его отзывался жуткой тревогой, истинным ужасом. Он поднёс кулак к губам, сдерживая внутри злостный рык, который всё же вырвался, пущай сквозь стиснутые зубы.
– То пройдёт, – молвил Штаден, поднимая бритву с пола.
– Откуда знаешь? – спросил Фёдор, глядя в пустоту пред собой.
– Меня в тюрьме как токмо не отделывали, – молвил Генрих, промывая бритву водою. – Потом всюду бесновался от любого шуму. Но свыкся.
– Посадили тебя с чем? – спросил Фёдор, обернувшись через плечо.
– Да пустяк – в семинарии повздорил с другим учеником, – пожав плечами, ответил Генрих.
– По коему же поводу? – молвил Басманов.
– Поводу уж не припомню, да припомню, что вогнал ему шило в руку, да насквозь, – просто ответил Генрих.
Немец жестом просил Фёдора податься назад, дабы продолжить бритьё. Басманов глубоко вздохнул да исполнил то.
* * *
Фёдор возвращался в свои покои. Осторожная поступь его предупреждала резкую боль али судорогу, которой могли разразиться его ноги. Всяко же в Басманове была поразительная воля к исцелению. То стремление могло затмить всякую боль, всякий недуг. Юноша уж свыкся с тем, как глубокий вздох отдавался огнём где-то под сердцем, свыкся и с тем, как вывихнутая рука могла от любого шевеления отозваться накатом боли. Спина пошла на лад – синяки постепенно сходили – покой, пущай и обеспеченный отравою, – всяко дал закрыться шрамам. Всяко юноша мог сам ходить – пущай и держался он ближе к стене али иной опоре.
Царь строго-настрого запретил пускать Басманова к конюшням. Фёдору польстило то, и сам он не был настолько сумасброден, чтобы пускаться вскачь в таком состоянии. Наконец он был гладко выбрит, вымытые волосы касались плеч, да по ним стекали капли. Заметил Фёдор ещё из коридора, что дверь в его опочивальню открыта. Не успел он подойти к ней, как завидел, как из покоев выходит Вяземский.
– Афанасий Иваныч! – улыбнулся Фёдор, ступая к нему. – Как ваша рука?
– Славно, славно, – усмехнулся Афанасий, пропуская Басманова в его покои. – Вот, к тебе наведаться решил.
– Вот же любо, с чем же? – спросил Басманов, рухнув на кровать.
Дело не в том было, что Фёдор сильно уж утомился. Всяко ему было спокойнее вести толки, тем паче с Вяземским, ежели мог дотянуться до оружия. У Басманова под подушкою извечно было припрятано чего, ежели кто нагрянет. По виду князя юноша и не думал и впрямь браться за кинжал, но всяко так много спокойнее.
– Гляжу, тебе много лучше, – молвил Вяземский.
Фёдор указал ему на кресло близ своей кровати, но Афанасий отмахнулся.
– Не, я на миг зашёл. Право, Федь, не было на то приказу царского – просто явился молвить тебе, что уж подивил ты меня, – произнёс Вяземский.
Басманов пожал плечами.
– Уж не думал я, что вступишься за меня пред государем, – продолжил князь. – Не ты – так не избежать мне опалы.
– Да на кой мне чёрт твоя опала? – усмехнулся Фёдор. – Отныне ты в долгу у меня.
Вяземский глубоко вздохнул.
– Это ещё с какого чёрту? – спросил князь, скрестив руки на груди. – Ты ж всю только правду и сказал!
– А мог бы и не говорить, – произнёс Басманов, пожав плечами. – То-то мой батюшка да государь всё бы верно истолковали али как?
– Полно, Басманов! – отрезал Афанасий. – Вот алчный же ты подонок, ишь! Долг у меня перед ним! Чем же ты обделён, что в должниках меня видеть хочешь?
– Уж не серчайте, Афанасий Иванович, – молвил Фёдор, потянувшись. – Но я малость утомился, и пытки, коими я подвергся, будучи, к слову, под вашим покровительством…
– Полно! – вновь рявкнул князь, закипая уж от злости. – Ты сам повинен в том, уж мне не ври, Басманов!
– Пущай и так, – молвил Фёдор. – Ты ступай, Афонь, да поразмысли на досуге – нужна ли тебе вражда со мною. Да хорошенько поразмысли.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.