Текст книги "Гойда"

– Ну, будем надеяться, что Челядин уяснит теперича, – потянулся Басман-отец.

Малюта пожал плечами, разминая шею.

– А чёрт его знает, – ответил Григорий. – Земские – народ несмышлёный.

– На то мы и посланы, – усмехнулся Алексей, – вразумить нерадивых.

– А право – коли так не успокоются, знаю боле верный способ усмирить их, – молвил Малюта, подло ухмыляясь. – Тем паче что у Челядина и жена славная, и дочки загляденье.

– Дурак ты, Гриш, – мотнул головой Алексей. – От чего-чего, а открытой вражды с земскими нам токмо и не хватало!

– Можно подумать, до сих пор мы с ними в дёсна лобзались! – ухмыльнулся Малюта.

Афанасий оставался на берегу, сидя в тени грустной ивы. Фёдор и немец отплыли едва ли не до середины реки. Они вышли к мелководью, и верно, как уж было заведено, беседа свелась к дружеской схватке. Сцепившись врукопашную, они были равны. Каждый из них то отступал, то делал выпад, пытаясь забороть соперника.

– Готов на спор? – спросил Малюта, поглаживая бороду.

– От лукавого, – мотнул головой Алексей, продолжая поглядывать за схваткой.

Меж тем драка сместилась к коварной поросли камышей. Вдруг забава прервалась ругательством, сорвавшимся с уст Фёдора. Молодой Басманов резко метнулся в сторону, странно прихрамывая. Его встревоженный взгляд окинул прибрежную поросль, а в воде расходилось пятно крови. Генрих спешно помог другу выйти из воды, придерживая его за плечо. Левая нога Фёдора была залита кровью.

– Да какого же чёрта ты напарываешься вечно, я понять не могу?! – выпалил Вяземский, спешно снимая свой пояс.

Чуть ниже колена виднелся глубокий укус змеи. Генрих бросился к своему седлу, отстегнул кожаную флягу с водкой. Наспех промыв рану, немец дал Вяземскому остановить кровь. Подоспевшие на суматоху Алексей и Малюта молча глядели за сим, ведь, право, что ещё и поделать? Пару мгновений опричники безмолвно переглядывались меж собой. Вяземский с дозволения немца допил водку, глядя на огромное чёрное пятно крови, выступившее на ткани.

– А ежели ядовитая? – вдруг спросил Фёдор, усмехаясь.

И тут же ощутил слабый подзатыльник.

– Не ядовитая, – упрямо заявил Алексей.

– Но здоровая мразь, – хмуро молвил Генрих, за что тоже отхватил подзатыльник.

– Тьфу вам обоим на язык! – ругнулся Басман-отец. – И бегом по коням!

* * *

– Не ядовитая, – твёрдо молвила Алёна, мотая головой.

– Уверена? – спросил Алексей, сидя подле сына.

Девушка уверенно кивнула.

– Не то бы, – Алёна обратилась к Фёдору, – уже несладко бы вам пришлось, Фёдор Алексеич.

Тот облегчённо вздохнул, откидываясь назад.

– Славно, – вздохнул Алексей, похлопав сына по плечу.

Фёдор поднял взгляд на отца. Их глаза ненадолго встретились. Меж тем крестьянка собрала все лоскуты, испачканные в крови, и поспешила было наверх, как немец её перехватил, пущай и ненадолго.

Генрих приобнял Алёну за талию, привлекая к себе, поцеловал в висок. Коротко прошептал пару слов, верно, на прощание. Крестьянка согласно кивнула, и после того опричник отпустил её. Алёна спешно поднялась наверх. Она единожды обернулась, поглядывая – не ступает ли кто за нею? Заверившись, что нет нынче за ней преследования, девица направилась к неприметной двери, служившей подсобкой. Алёна отворила её и, едва переступив порог, тотчас же затворила за собою.

* * *

Солнце уже село, и за окном растекались мягкие сумерки. Фёдор поднял взгляд на дверь, заслышав громкий стук. Знакомых три мощных удара возвестили о том, кто стоит за дверью. Молодой Басманов отворил дверь и вовсе не обознался – на пороге стоял его отец. Фёдор коротко кивнул, впуская Алексея в опочивальню.

– Велеть чего подать? – вопрошал он, не спеша затворять за отцом.

– Неча, неча, – отозвался Алексей, тяжело вздыхая.

Фёдор кивнул, закрывая дверь. Басмановы сели друг напротив друга – Алексей в кресле, Фёдор – на сундуке, прислонившись спиной к стене. Несколько безмолвных мгновений будто бы слились с безмятежными сгущающимися сумерками.

– Как нога? – спросил Басман, притом спешно оглядывая комнату сына.

– Кажись, гад ползучий и впрямь был без яду, – произнёс Фёдор.

Старый воевода глубоко вздохнул, согласно кивая главою.

– Ты ж парень-то смышлёный. Как же так-то… – сокрушался Алексей, но на устах у него затеплилась мягкая улыбка.

Фёдор пожал плечами, отведя взгляд в сторону.

– Когда ж светлый ум от подлой гадюки уберечь мог? – произнёс Фёдор.

Алексей усмехнулся, оглядев сына.

– Полно, полно, – молвил Басман-отец, подымаясь с кресла.

Фёдор проводил отца до двери. Всё то многое, что желал молвить он, осталось невысказанным.

Глава 2

Ласковое солнце лилось на площадь. Нежное утро разливалось мягким золотом пред собором. На крыльцо храма вышла супружеская чета Челядиных вместе с тремя незамужними дочерями. Семейство осенило себя крестным знамением, прежде чем покинуть святую обитель. Иван Петрович обернулся через плечо, будто бы чувствовал на себе чей-то взгляд.

– Ступайте, – коротко молвил князь супруге.

С коротким кивком княгиня вместе с девушками ступали прочь, к ратным людям, что ждали княжеское семейство несколько поодаль. Судья привык за годы службы своей быть осторожным. Даже когда он завидел доброго друга, он не терял бдительности.

Беспокойный взор его единожды обратился к семье и лишь опосля на князя Ивана Андреевича Бельского. Земские славно знались меж собой, и семьи их были дружны. Судья поприветствовал Ивана коротким поклоном.

– Со светлым праздником тебя, княже, – молвил Иван Бельский, кланяясь в ответ.

Челядин принял с кивком это приветствие, положа руку на сердце.

– И тебя, Ваня, – молвил судья.

– Славный же день занимается, – произнёс Иван, глядя по сторонам.

Небесный золотой свет и впрямь благостно разливался в свежем воздухе.

– Уж не серчай, – вздохнул Челядин да кивнул на семейство своё, – нам бы домой поскорей воротиться. Коли просишь за кого – так проси.

– Лишь хотел отдать низкий поклон за ту ношу, что ты взял на плечи свои, – произнёс Бельский.

Челядин поднял голову к небу. Открытые небеса сияли.

– Видит Бог, у меня и выбора-то нету, – тяжело вздохнул земской судья.

– Коли чем смогу служить тебе, лишь дай мне знать, – произнёс Бельский. – Поодиночке не выстоять нам супротив них.

Судья тотчас же свёл брови, с опаской оглядевшись.

– Береги себя, Вань, – молвил Челядин напоследок да ушёл прочь.

* * *

Город Дмитров стоял несколько севернее столицы. Окружённый славными слободами, он утопал средь перелесков. Ежели продолжить путь на север, можно будет увидеть густые да болотистые дебри. Мелкие деревеньки пугливо скрывались средь этих лесов. Высокие сосны тянулись ввысь, и меж ними белели колокольни, да солнце игралось в золотых куполах. В самом Дмитрове недавно учинился новый порядок, ибо новый удельный князь стал владеть сим славным градом. То был не кто иной, как князь Владимир Старицкий, царский брат.

Владимир со своею женой и своенравной матерью прибыли в новые владения около месяца назад, и всё ещё чуждо им было здешнее хозяйство. В ранний добрый час порог княжеского терема преступил князь Иван Андреич Бельский. Дорога его, казалось, ничуть не утомила. Он успел перевести дыхание, покуда ожидал Владимира али кого из домашних.

Уже с утра в поместье кипела работа, и крестьяне вскоре послали за Старицким, известить о госте. Пришлый князь терпеливо прождал с десять минут, прежде чем всё было устроено.

– Прости, Вань! – молвил Владимир Старицкий, обнимая князя.

– Полно, полно, – отмахнулся Бельский.

– Нет, право! – замотал головой Владимир, положа руку на сердце. – Совсем уж замотались! Вещей своих не сыскать с переезду.

Они направились в светлую палату. Проходя по терему, Иван Бельский мельком заглядывал в покои. Тому не было никаких препятствий, иные двери были и вовсе настежь распахнуты. Всюду суетный спешный беспорядок давал о себе знать.

– Ну, всяко славны твои новые владения, – молвил Бельский, покуда хозяин дома вёл гостя ко столу.

– Да, славно, славно, – кивнул Владимир, поглядывая, куда запропастился здешний стольник.

Старицкий жестом подозвал какого-то мальчонку, что казал нос с кухни. Князь не ведал ещё имён новых своих слуг. Благо холоп быстро смекнул, что надобно услужить князю и гостю, что вскоре исполнилось.

– Как там столица? – вопрошал Владимир, наконец обратившись взором к Бельскому.

– Да как она может быть? – горько усмехнулся Иван. – Опричники бесчинствуют, жгут, грабят, поругают.

Владимир поджал губы, смутившись не столько ответа гостя, сколько собственного вопрошания.

– Скверно, – добавил Бельский с тяжёлым вздохом.

Повисла неловкая тишина.

– Как твои домашние приняли переезд? – молвил Бельский.

Владимир глубоко вздохнул. Его худые плечи точно изнемогали от незримой, но великой тяжести.

– Матушка негодует, – признался Владимир.

– Ну, право, есть с чего, – произнёс Бельский.

Старицкий слабо улыбнулся, мотая головой.

– А жена твоя? – спросил Иван, точно добавил так, к слову, чтобы беседа не угасла.

Владимир не приметил никакой перемены в голосе князя.

– Евдокия? – неволею Старицкий поглядел в окно. – Сердце моё болит за неё. Бог даст – свыкнется.

– Кому было бы по сердцу, ежели бы гнали из родного дому? – молвил Бельский, пожимая плечами.

– Всё ты верно говоришь, Вань, всё верно, – протянул Старицкий. – Нынче Евдокия на прогулке. Славно, что ты прибыл, Ваня, очень славно. Уж супруга моя как никто нынче доброго друга повидать хочет.

– Коли так, чего ж мы тут сидим? – оживился Иван и тут же сдержал свою прыть.

– От же тебя… – виновато усмехнулся Владимир. – Накануне делались тучи грозные и всё никак не разразились. А вот голова моя, поди, трещит по швам. Не видал сна уже толком, от вторую ночь. Только прикорнул, тут ты… Не подумай чего! Я рад тебе сердечно, но ежели кажется тебе, что измучен я чем – так и есть.

Покуда князь Старицкий уныло исповедовался в своих недугах и слабостях, Иван смиренно внимал, едва кивая головою.

– Что ж, – молвил наконец Бельский, – ежели оно так, так иди же, попробуй найти свой сон. Я сам с Евдокией свидеться уж сто лет как хочу, да всё служба.

– Ступай, ступай. Они, верно, пошли с подругами к пруду. Испроси кого, где её сыскать, – с облегчением вздохнул Владимир.

Иван откланялся да проводил хозяина до лестницы, но сам подниматься не стал. Он сдерживал шаг свой, чтобы не казать той спешки, коей был преисполнен. Выйдя на крыльцо, Бельский остался один на один с пустующими просторами. Вдали голубели зубья еловых лесов.

Пришлось убить немало времени на поиски. Прогулка занялась долгая – просторы, залитые солнцем, были незнакомы князю. Изловивший мальчонку крестьянского, Бельский сумел разыскать этот пруд, о коем ему поведал Владимир.

На тенистом пологом берегу на скамьях сидели девушки за рукоделием. Они скоро заметили князя. Девицы, одна за другой, отдали кроткие поклоны. Евдокия сразу отложила шитьё и, протёрши глаза, сослалась на уставший взор. С теми словами она оставила рукоделие и направилась пройтись с князем. Прочие девушки спокойно видели их, бредущих вдоль пруда. Вода рябела от порывов ветерка.

– Славный у вас нынче уезд, вольный да благой, – произнёс Иван, чтобы начать беседу.

Княгиня горько ухмыльнулась, отведя взор вдаль.

– Негоже тебе глумиться, друг мой, негоже, – вздохнула Евдокия. – Тебе ли не знать, как царь поступил? Нам нет никакой веры. Сызнова заменил всех слуг, да вместе с ними и весь уезд. Сердцу моему ненавистно всё здесь.

– Не впадай в уныние, – твёрдо произнёс Бельский. – Только не сейчас.

Женщина обернулась на князя, угадывая в его голосе что-то, что было боязно облечь словесно.

– Ваш брат поддался невесть каким грехам, и до чего это его довело? – вопрошал Бельский.

– Не надо об нём, – резко отсекла княгиня.

Взгляд её заметался, едва упомянут был сродник её.

– В чём толк нынче об Андрее? – молвила она. – Изменник он, и всё тем сказано.

Пущай княгиня скоро совладала с собою, да дрожь в её голосе не ускользнула от Ивана.

– Верно, верно… – протянул Бельский с глубоким вздохом. – Чай, ты никакой весточки от него не получала?

– Боже упаси! – тихим шёпотом ужаснулась княгиня, скоро осенив себя крестным знамением.

– Нынче скверна воцарилась во столице, – произнёс Иван, – кабы их подлые происки не извели тебя. Нет ж при тебе писем, чтобы была на них подпись Курбского?

В это мгновение лицо Евдокии переменилось. Её взгляд пытливо вопрошал о чём-то, и Иван, угадывая домыслы её, коротко кивнул. Лёгкий вздох сорвался с уст княгини.

– Чтобы я ещё, будучи женою царского брата, да с Андреем какие сношения имела бы! – проговорила Евдокия как-то безучастно.

– Молю о прощении, что встревожил сердце и ум твой, – молвил с улыбкой Иван, смиренно положа руку на сердце. – Ежели я могу как-то искупить сей грех пред тобой, лишь молви – всё сделаю.

– Не предо мною грех тебе искупать, – мотнула головой княгиня.

Её бледная рука коснулась виска, точно она ограждалась от солнца. Укрывшись от постороннего взору, Евдокия понизила голос.

– Придите и покайтесь в том на исповеди. По дороге во столицу в четырёх верстах будет деревянная часовня архангела Михаила, – проговорила она.

– Когда? – молвил князь, вовсе не глядя на княгиню.

Будто бы скучающий взор его блуждал по привольно раскинувшимся просторам.

– К полуночи, – коротко бросила Евдокия, убирая руку от своего лица.

– Клянусь, я искуплю этот грех, – молвил Бельский, возвращая княгиню к её подругам.

* * *

Тяжёлый вздох вслед за глухим ругательством сошёл с уст Афанасия. Опричник бездумно пялился пред собой на исписанный пергамент. Усталость наливалась тяжестью в висках. Князь Вяземский откинулся назад, разминая онемевшую шею.

– Кузь, – голос опричника звучал сипло, к удивлению самого Афанасия.

Когда мужик подошёл к боярину, князь прочистил горло, указывая на стопку писем.

– Свези это Альберту, – приказал Вяземский. – Пущай поглядит, у меня уже ум за разум заходит.

– Слушаюсь, – с поклоном молвил Кузьма, заворачивая письма в кожу да стягивая двумя ремешками.

Князь взял чашу с края стола и хотел было смочить горло, но та оказалась пустой.

– И пошли кого-то ко мне с выпивкой. Не водки! – добавил Вяземский.

– Исполню, боярин, – отозвался Кузьма.

* * *

Бельский отряхнул пыльный плащ. С самой ночи он мчался, не жалея своих сил. Поднявшиеся в воздух клубы дорожной пыли скоро осели. Иван переводил дух, стоя у монастырских ворот. Невысокая белокаменная стена ещё хранила на себе жар садящегося солнца. Прежде чем ступить в святую обитель, князь заверился, что главное сокровенное при нём – у самого сердца. Короткий вздох.

Осенив себя крестным знамением, Иван направился в монастырь. Бельский бывал тут не впервой и по памяти быстро отыскал настоятеля. Взяв у него благословение, Бельский сделал щедрое пожертвование серебром. Когда закат уже наполнился алым светом, князь предстал пред мрачной кельей. Кроткий стук.

– Радуйся, Пресвятая Богородица, – произнёс Бельский.

– И ныне, и присно, и вовеки. Аминь, – отозвался голос святого отца.

Князь глубоко вздохнул, переступая порог кельи. Ивану пришлось преклонить голову, чтобы уберечься от низкой перекладины. Пред святыми образами сидел мужчина. Его фигура была облачена в чёрное одеяние, и он боле походил на тень, нежели на человека. Худой и бледный, так и чах от болезни – медленной, но неумолимой. Коли князь не знал бы, что пред ним его ровесник, счёл бы монаха за старца.

Иван склонил голову и, сложа руки, испросил благословения. Монах окинул его пустым, отсутствующим взором, как вдруг взгляд медленно прояснился. Стоило памяти ожить в сердце святого отца, Бельский широко и радушно улыбнулся. Монах благословил пришлого.

– С чем пришёл, Ваня? – вопрошал священник.

Голос его был тих, до удивительного спокоен.

– Коли у тебя есть какая нужда – дай знать, – молвил князь, оглядывая скромное жилище монаха.

Святой отец лишь мотнул головой.

– Всяко мне отдали жить боле, нежели положено, – вздохнул он, глядя вперёд себя, предаваясь памяти о былом.

– Ежели не будет на то воли твоей – так и молви, тотчас же пойду прочь, – произнёс Бельский, доставая письмо из-за пазухи.

Лицо монаха омрачилось молчаливой тоскливой скорбью. Бельский безмолвно стоял, держа притом конверт в руках. Несколько мгновений в этой тесной келье с закоптившимися сводами были вечностью для земского князя. Отчаянная надежда убывала с каждой секундой, как вдруг рука монаха, с виду уж утратившая всякую волю, всякую жизнь, шевельнулась. Иван наклонился несколько вперёд, передавая послание. Покуда взор монаха прояснялся, тем больше сомнений проявлялось на его белом осунувшемся лице.

– Боле не обращусь к тебе с этим, – молвил Бельский. – Клянусь.

С этими словами князь передал письмо, написанное рукою Курбского.

– Ты спас меня от казни лютой, за что я тебе безмерно благодарен, – вздохнул монах.

Голова его сокрушённо заходила, и будто бы не было над тем никакой воли.

– Я зарёкся боле не предаваться этому лукавому, чёртову ремеслу, – произнёс чернец.

– Нету у меня никакой силы принудить тебя поступиться против клятвы святой, – развёл руками князь. – Служи Господу, молись за всех нас. Нынче как никогда нужно нам заступничество небесное от этих бесов, опричников, что окружили царя. Молись за нас, святой отец. За меня, за семью мою, за народ наш, а я буду служить им в миру.

С этими словами князь обратил свой взор на потемневшие святые образа. Перекрестившись, князь Бельский глубоко вздохнул, стоя в безмолвной своей молитве. Всё то время письмо оставалось в руках отца Тихона. Солнце догорало в позднем закате.

* * *

В субботний день в столице было не протолкнуться. Облака, под стать суетному народу, спешно проносились над Москвою и неведомо куда. Уж сложно было разобрать, где знать, где голытьба – как посторониться-то в той давке?

Князь Бельский пробирался вдоль лавок и едва уже свернул в тихий переулок, как какой-то мужлан задел его плечом. Князь было оглянулся – что за челядь распоясавшаяся уж всякий стыд растеряла, – да толку в том не было. Воскресная толпа слилась воедино, и были сотни лиц, и сотни платьев, и сотни голосов.

Сплюнув себе под ноги, Бельский сошёл с шумных улиц. В тенистом переулке прямо на голой земле, среди мусора и пыли, сидел крестьянин. Лицо его было изъедено красными пятнами. Следы болезни мужик прятал под холстиной.

– Исполни волю мою, и будешь волен от службы, – произнёс Бельский и будто бы что-то ненароком обронил.

Холоп поднял взор на князя. Иван опешил на мгновение от той заразы, что мучила мужика явно не день и не два. Но всяко же Бельский скоро совладал с собою.

– Внимай же, – произнёс князь, оглянувшись чрез плечо.

Откуда-то повеял тяжёлый запах гари.

* * *

Жаркое полуденное солнце изнуряло Москву. Будто бы то и делало лето столь пригожим временем для красных пожарищ, для славной службы опричников. Погром, разбой и вечно голодный, ненасытный огонь пришли в очередной двор. Зола и пепел подымались в сухом воздухе. Земля впитала тёмную кровь. Черноклювое вороньё спешило к своему бесчинному пиршеству. Огонь ещё дышал на побелевших головёшках, пущай что опричники уж покинули этот двор.

На одеянии оставался горький запах гари, когда Фёдор полулежал на лугу, опёршись спиной о Данку. Басманов распахнул ворот рубахи, справляясь с тем удушьем, которое нагонял дым от пожарища. Он дал себя поглотить ходу далёких голубых облаков. Их причудливые формы будоражили живой ум Басманова, и высоко в небесах рисовались диковинные звери али, напротив, привычная утварь.

Фёдор, вместе с прочей братией, ожидал, как натопят баню. Басманов же находился поодаль от прочих, на пологом склоне. Прочие опричники не могли его видеть. Тем боле удивился Фёдор, когда его покой был нарушен холопом.

– Будьте милосердны, Фёдор Алексеич! – взмолился мужик.

Фёдор очень скоро отбился ото всяких своих мечтаний. Вид холопа поднял много брезгливости в его сердце.

– Чего? – сведя брови, хмуро спросил Басманов.

– Добрый боярин, смилуйся над смиренным, честным холопом твоим! – вновь взмолился крестьянин и на сей раз подал письмо опричнику.

Басманов цокнул, закатив глаза. Нехотя подавшись вперёд, он поддел пальцами конверт и бегло оглядел его.

– Верно, государю передать надобно? – вздохнул Фёдор, встряхнув плечами.

– Всё так, добрый, милостивый боярин, – раболепно закивал мужик.

– И от кого же? – едва лишь спросил Басманов, как взор его пал чётко на печать. –  Ясно… – сам себе молвил Фёдор да призадумался.

Холоп глядел с большой надеждою и упованием на боярина. Басманова скорее взбесил тот взгляд, нежели растрогал. Видать, с того Фёдор и прогнал прочь холопа.

– Чёрт с тобой, вали! – отмахнулся опричник, убирая письмо за пазуху.

– Благости вам, Фёдор Алексеич, на многие лета! – откланялся мужик да поспешил прочь, ибо Басманов уж приглядывал, где его конский хлыст.

* * *

Волны вороных волос не успели просохнуть, на прядях поблёскивала вода, и несколько капель ниспадали на плечи и грудь. Всяко же Фёдор было решил поспешить донести то злосчастное послание.

– Государя нет в покоях, – доложил рында, пропуская Фёдора в царскую опочивальню.

«Оно, верно, и к лучшему…» – подумалось Басманову.

Фёдор неспешно прошёлся ко столу и оставил письмо. Прежде чем покинуть опочивальню, он поглядел на свежую кладку. То приходили каменщики, перебирая стену, чтобы заверить владыку, что там воистину нет никакой мощи проскочить крысе. Фёдор едва заметно улыбнулся краем губ. Было что-то отрадное в том, как страхи Иоанна не оправдывались.

Басманов вскоре отошёл от праздных раздумий и направился на выход. Выйди он мгновением позже – быть может, они бы с отцом и разминулись, да сложилось всё иначе. Фёдор завидел Басмана первее и предался мгновенному оцепенению.

Меж ними было шагов десять, не меньше. Алексей же, встретив сына, метнул холодный, скорый взгляд на царские покои. Сплюнув наземь, Басман спешно ушёл прочь. Фёдор вздохнул, всплеснув руками.

– И то верно… – произнёс он себе под нос да и направился к себе.

* * *

Крышка шкатулки отлетела с петель и треснула многими сколами, упав на каменный пол. Хрупкое содержимое не уцелело. Иоанн ударил дважды по столу, прежде чем унял дрожь, обуявшую его взор. Едва он мог верить своим очам, владыка свёл брови, вглядываясь в послание.

– Ты не мог такого написать, сучье отродье, – сквозь зубы процедил Иоанн.

Дверь резко отворилась, петли громыхнули на весь коридор.

– Говоришь, Фёдор Алексеич заходил? – тихо вопрошал царь.

Рында сглотнул, кивая главой. По спине стражника пробежали мурашки от одного только голоса владыки.

– Послать за ним! – повелел Иоанн. – Стой!

Огрызнувшись, царь сам прервал себя. Мятежная мысль врезалась в его ум, в его сердце. Оскалившись зверем, Иоанн замотал головою. Из уст его вырвался смех, лишённый всякого рассудка.

– За ним. Живо, – повелел владыка, затворяя за собой дверь.

* * *

Фёдор не успел преступить порога, как крепкая хватка вцепилась в ворот его рубахи и резко притянула к себе. Иоанн грубо охватил лицо опричника, направляя взор на себя.

– Царе? – сглотнув, вопрошал Фёдор.

Ухмылка промелькнула на устах Иоанна, и то было единственным следом жизни. В следующее же мгновение царский лик обратился маской, застывшей в злостном бездушии. Владыка подвёл Фёдора ко столу и резко осадил за плечо, толкая в кресло.

– Пиши, что скажу, – молвил Иоанн.

Глухая отрешённость голоса тронула Басманова, поднимая в нём страх, но не раболепный, не страх слуги пред гневом господина. То было иное волнение, и много более сильное, отчаянное. Фёдор исполнил волю Иоанна и, взяв перо, готов был внимать.

– Проклятье твоих безбожных разбойников воротится к тебе во сто крат, – произнёс царь, – ибо нету в сердце твоём милости.

Басманов записывал, сведя чёрные брови.

– Ведомо что мне, что королю моему праведному, – продолжал Иоанн, не глядя, поспевает ли Фёдор за речью его, – о полку, что стоит на Западной Двине, и главенствует над сим Михаил Морозов…

– Какого чёрта?.. – Фёдор бросил перо да хотел было встать, но царь упредил его.

Резким хватом он удержал опричника за плечо, не давая подняться с места. Сам Иоанн подался вперёд и положил на стол послание. Басманов не открывал письма, но узнал бумагу. Затаив дыхание, Фёдор бегло пробежался по строчкам. Над ухом раздался резкий выдох. С тем государь и отстранился, чтобы дух перевести.

– Ты правда думал, – наконец произнёс Фёдор, – что это моих рук дело?

Иоанн счастливо улыбнулся, прикрывая глаза и мотая головою. Глубоко вздохнув, царь медленно опустил взгляд на Фёдора. Царь плавно взвёл руку, протягивая её к Басманову.

– Если бы хоть на миг подумал так… – сиплым полушёпотом произнёс Иоанн.

– Аминь… – сглотнув, ответил Фёдор, принявшись внимательнее читать письмо.

* * *

Вяземский глубоко вздохнул, потирая переносицу, откладывая круг диковинного стекла.

– Как пить дать, подделка, – утвердительно кивнул князь.

– Знаешь того, кто промышляет сим? – спросил Фёдор.

– Да чёрт бы побрал его! – Вяземский всплеснул руками. – В том-то и дело. Подь сюды.

Фёдор отстранился от стены, подошёл ко столу и принял из рук Афанасия увеличивающее стекло. Басманов с любопытством поглядел по сторонам, приблизив к правому глазу. Он не разобрал ничего, кроме мутных пятен, даже когда глядел прямо на Вяземского, терпение которого было отнюдь не вечным.

– Федя! – с усталой злостью сокрушался Афанасий.

– Не серчай, впервой такую вижу! – оправдывался Фёдор, да скоро воротился к делу и принялся глядеть через стекло на письмо.

Вяземский глубоко вздохнул.

«И впрямь, как бес, средь ночи явился… – думал Афанасий, поглядывая на Фёдора. – Так и вовеки не управиться со всем, а поспеть к осени надобно…»

– И что же? – вопрошал Фёдор, бесцельно блуждая взглядом по письму.

Афанасий указал пальцем на имя Курбского внизу послания.

– Приглядись, – молвил Вяземский. – Тут даже ты разберёшь, что подпись свели с другой бумаги.

– Даже я? – Басманов повёл бровью.

– Эдакую работёнку много кто провернуть мог бы, – продолжил Вяземский, не придав никакого значения последним словам Фёдора. – А само письмо… Почерк подделать – дурное дело не хитрое, сноровка. Поди, всяк, кто грамоте научен, попыхтел бы да слепил подобное.

Басманов цокнул, кладя стекло на стол да скрестив руки на груди.

– Скверные вещи говоришь, Афоня, – вздохнул Фёдор, постукивая пальцами по своей руке.

– Как есть, Федь, как есть, – пожал плечами Вяземский.

– Стало быть, сложно будет нам сыскать, кто же такое письмецо состряпал? – молвил Фёдор, поглаживая подбородок.

Вяземский вскинул брови, глядя перед собой. Затем медленно обернулся, поджав губы.

– Нам? – с надеждой, что ослышался, переспросил Афанасий, да Фёдор уверенно закивал.