Текст книги "Гойда"

Глава 3

Дверь в царские покои приотворилась. Было велено никого не пускать, ибо великий государь предался молитве. Чёрное облачение вовсе обратило Иоанна безмолвной тенью. Руки сжимали деревянные чётки, локти упирались о длинный сундук. Лампада трепетно мерцала пред образами, взирающими на раба божьего. Лишь одному человеку было дозволено нарушить царское одиночество.

Фёдор переступил порог, прикрывая за собою дверь. Он не успел перевести дыхания, походка была чуть шаткой, усталые плечи – всё это выдавало, сколь Басманов был утомлён. Осторожно ступая, опричник безмолвно опустился подле Иоанна на колени, сложил руки пред собой.

Оба не произнесли ни слова. Несколько минут стояла тишина. Нарушил её глубокий вздох Иоанна. Царь перевёл тёмный, спокойный взор на слугу. На всей одежде – боле всего на подоле – виднелись следы сырой земли и дорожной грязи. Но много заметнее пятна казались на белоснежных руках, подле запястий. Иоанн медленно поднялся с колен и велел Фёдору поступить так же. Опричник повиновался и дал вести себя, когда владыка слегка коснулся его чуть выше локтя. Опричник, право, было и подивился, когда владыка усадил слугу на своё место за столом. Так же безмолвно Иоанн потянулся за кувшином с холодной водой.

Фёдор молча, не без любопытства, следил за владыкой. Иоанн вытянул полотенце из-под серебряного блюда и, смочив его водой, поднял руку опричника, разворачивая ладонью к себе. Иоанн омыл его руки, не произнеся ни слова.

* * *

В доме Старицких было неспокойно. Вести о гибели Бельского быстро донеслись до здешних мест. Старуха Ефросинья послала за снохой своей, и уж все в доме ведали – то не к добру.

– Знаешь, почём вызвала тебя? – спрашивала свекровь.

Евдокия кротко мотнула головой, глядя в пол. На её плечах был чёрный платок – большего скорбного одеяния носить было нельзя.

– Подох твой Бельский, и поделом, – точно насмехаясь над утратою, бросила старая женщина.

Евдокия поджала губы, снося эти слова.

– Видать, делишки скверные… – вздохнула Ефросинья, барабаня пальцами о стол.

Сноха подняла осторожный взгляд на свекровь.

– Видать, – продолжила старуха, и голос её озаботился чем, опечалился, – нынче нету у нас защиты никакой – поди, оно что – грядёт резня.

* * *

– Грядёт резня, – молвил Алексей, обрушив чашу на стол да утерев усы.

– Да ну? – усмехнулся Морозов. – А то, поди, всё маюсь думой думной – чёй-то мы и день и нощь режем земских?

– А вот об этом, – грозно молвил Басман-отец. – Погодь кромсать. Тела пущай целёхоньки будут, тем паче коли кто из знатных-видных. Велено их на обозрение вешать да прибивать к воротам да столбам. Остальных – в реку, лёд мало-помалу сходит. Али чего не ясно, упыри?

– Это, Данилыч, – молвил Грязной, приподнимая руку.

Алексей кивнул Ваське.

– А это, как порешать-то – ну, знатный аль не очень? – вопрошал Грязной.

Опричники переглянулись меж собою.

– Коли что – у меня спроси, – ответил молодой Басманов, разведя руками.

Грязной усмехнулся, согласно кивнул да и выпил ещё крепкого мёда. Меж тем Басман-отец продолжил:

– Нынче ж ищем Челядина али Данилова, да людей ихних. Этих сволочей кровь из носу надо изловить, да живьём. Всех прочих – резать на месте.

Опосля уж дельных разговоров попойка продолжалась до позднего вечера. Там уж опричники разошлись. Малюта Скуратов воротился в свои покои. Там уж его ожидала молодая крестьянка. Её каштановые кудри вились от влаги. Она тупила взор в пол, когда опричник оглядел её с ног до головы. На девчушке была лишь нательная рубаха – то давало видеть её фигуру на просвет.

– Доложи-ка сперва, – велел Малюта, расстёгивая ворот своего одеяния.

* * *

Громкий крик девушки разбудил Марию. Крепкий сон, настигший царицу уже после полуночи, сейчас резко разорвался. Мария метнула мутный взор из стороны в сторону, прежде чем прийти в себя. Подле её ложа семенила девчушка на побегушках, а порог её опочивальни переступила высокая фигура Иоанна. Мария сглотнула, садясь в кровати. Неприятный холодок скользнул по её спине, когда она заметила свет, льющийся из приоткрытых ставен – видать, уж полдень, а то и позже. Царица поклонилась, вставая с кровати.

– Добрый государь, – хриплым спросонья голосом молвила Мария и тотчас же кашлянула пару раз, прочищая горло.

Иоанн перевёл взгляд на окно, где уж вовсю занимался день. Царь глубоко вздохнул, медленно оглядывая супругу. Он не спеша поднял руку. Мария стиснула зубы и вздрогнула от холодного прикосновения к животу.

– У тебя не идёт кровь? – спросил Иоанн, заглядывая ей в глаза.

Мария поджала губы, отводя взгляд.

– Я в праздности, – молвила она.

Иоанн отстранился от супруги. Владыка удостоил царицу презрительным взглядом и ежели и хотел чего молвить, так не стал. С тем Иоанн и покинул свою жену.

* * *

Малюта глядел вниз, во двор. Много ж шуму поднялось – все крики смешались единым гулом. Генрих и Фёдор всё стремились перещеголять друг друга в ловкости, обращаясь с шашкою. Братия разделилась почти что поровну, решив болеть за Басманова али за немца. Малюта отвлёкся, ощутив, как Афоня хлопнул его по плечу да стал подле.

– От же, опять они? – вопрошал Вяземский, опёршись об арку.

Малюта усмехнулся да сплюнул наземь.

– Такого дурного ещё ж сыскать надобно… – вздохнул Скуратов.

– От свезло ж, что сыскали, – усмехнулся Афанасий.

Малюта улыбнулся в ответ, поглядывая на потеху во дворе.

– Одно радует, Афонь, – молвил Скуратов, понизив голос, – долго такие не живут.

Вяземский не отводил взгляда со двора и не выдал ни жестом себя, не выдал того резкого холода, что прильнул к княжескому сердцу.

– И то верно. Уж больно заносчивая шавка эта басманская, – ответил Афоня.

– И не таких отделывали, – молвил Малюта, чуть мотнув головой.

Афоня усмехнулся, опуская взгляд на руку. Шрам огрубел и стал будто бы яснее виднеться на руке. Вяземский цокнул, почёсывая кисть.

– Поди, и тебе татарин чем удружил? – вопрошал Афанасий.

Малюта отмахнулся.

– Не боле, нежели остальным. Где ж ему поспеть-то? – ухмыльнулся Малюта. – Денно царю служит, а уж нощно и подавно!

Вяземский перевёл хмурый взор на Малюту.

– Я знаю тебя, Гриш, – молвил князь, – поди, задумал чего? Не таи.

Малюта бросил короткий лукавый взгляд на Вяземского да беглой украдкой огляделся.

– Ты ж, Афоня, утаил от меня, – Скуратов понизил голос и говорил так, будто бы эти слова и впрямь с трудом ему давались, – что привёз подарок для Феденьки, и не от кого-то, а от самого Михал Михалыча.

Вяземский пожал плечами.

– Свалим на немца, – ответил Афанасий, отмахнувшись.

– А то, – согласно кивнул Малюта, – коли уж прижмёт, так да. Да погоди в перепалку вступать – будет твоё слово против слова Федькиного. Не знаю, как ты, я бы пока втихомолочку да переждал бы. Всяко мальчишка наскучит царю – не бывало ж иначе. А от тебя я таить ничего и не таю – просто говорить-то неча.

На сём Малюта развёл руками да пошёл своею дорогой, Афанасий своей. Спускаясь по каменной лестнице, князь уж издали заприметил гонца. Лицо знакомое – кто-то из слуг земских. С тихой ухмылкой Афанасий уж предвидел, сколь пылкой будет челобитная. Не успел гонец перевести дыхания да слова молвить, как Вяземский упредил его жестом.

– Нынче уж всё без толку, – отрезал князь, спускаясь по лестнице. – Пусть бегут на все четыре стороны, да шустро бегут – мы спускаем гончих.

* * *

Фёдор присвистнул, стегнув хлыстом воздух. На узкой дороге и развернуться было негде. Телега с большою поклажей стала, и извозчик в ужасе глядел, куда угодил. Покуда мужик смекал, что к чему, его стянули за шкирку, бросили в грязный талый снег.

Морозов да прочие опричники принялись приглядывать себе чего ценного. Крик ужаса разодрал грудь крестьянина, как завидел он, что с дерева свисают тела повешенные.

– Тащите его, – приказал Басман-отец, указывая на дерево.

– Добрый сударь, грамоты! – взмолился мужик. – Грамоты имею при себе!

Мужик насилу вырвался да вытащил бумаги, что держал подле самого сердца. Басман-отец вырвал с рук мужика бумаги и бегло их оглядел. Вскинув брови, опричник согласно закивал.

– Эйто ты славно, что сразу сказал, – молвил Алексей, хлопнув мужика по плечу. – Федь, у него грамоты.

Фёдор поглядел на бумаги, оставаясь в седле. Молодой Басманов присвистнул, кивнул.

– Эй, Андрюх! – окрикнул Фёдор, глядя на дерево.

На одной из веток немец маялся, свесившись вниз головой да держась лишь ногами.

– Ась? – крикнул Штаден.

– У сударя грамоты, как-никак, услужи-ка – вешать надобно его выше прочих! – приказал Фёдор.

Генрих усмехнулся, готовившись исполнить просьбу друга.

* * *

Как только Вяземский прибыл в своё поместье, двор ещё утопал в тяжёлом молочном тумане. Крестьянские кланялись боярину, продолжая свои труды. Афанасий первым делом проверил дружинного своего напарника Кузьму. Мужик управлялся здесь, под Новгородом. Князь застал Кузьму за трапезой и жестом велел обойтись безо всяких почестей.

– Как ты? – вопрошал Афанасий. – Управился?

Кузьма утёр усы, кивая.

– Всё с местных деревень собрано, Афанасий Иваныч, – молвил мужик.

Вяземский отмахнулся.

– Да поспею ещё собрать – токмо приехали.

Князь неспешно расхаживал по светлице. Вяземский с какой-то глупой улыбкой увидел царапину в стене.

«Уж сколько минуло с того дня?» – вопрошал сам себя Афоня.

Вскоре же Вяземский воротился к делам насущным.

– При дворе, видать, снова что-то затевается, – вздохнул Афанасий. – За рыжей харей нужен глаз да глаз, неспокойно мне.

Кузьма кивнул, внимая словам князя.

* * *

Фёдор кивнул, распробовав засахаренного миндаля. Опричник указал на широкую пиалу, и купец спешно щедро отсыпал угощения в льняной мешок на шнурке.

Басманов с удовольствием глядел за сей трепетной покорностью, с которой встречали нынче опричников. Притом Фёдор не носил ни чёрного одеяния, ни собачьей головы, и всяко каждый прохожий падал на колени, воротил взгляд, боясь словом, делом, ведением и неведением прогневать что Фёдора, что отца его.

Опричник с большою охотою прогуливался вдоль рыночных рядов, выискивая чего полюбопытнее. Лёд сходил, и купцы прибывали в Великий Новгород, но всяко город был много тише, нежели он запомнился Фёдору. Басманов воротился с рыночной площади к набережной, где ожидал Алексей с лошадьми. Прихватив горсть орехов, Фёдор убрал в седельную сумку остальной мешок, прибрав его к прочим пряностям. Подле же стоял Басман-отец, опёршись о деревянную изгородь.

– Поехали уже, – молвил Алексей, отстраняясь да потирая свой затылок.

Фёдор кивнул, протягивая отцу горсть орехов. Чуть сведя хмурые брови, старый воевода прихватил немного для пробы.

– Недурно, – кивнул Алексей, садясь верхом, – а всяко городок этот паршивый. Никогда не был он мне по сердцу. Да и время нынче скверное подобрали.

– А какое же время не будет скверным для такого? – с усмешкой спросил Фёдор, указывая на висельников над рыночной площадью.

Средь этих хладных теней чернели силуэты и детей, и женщин, и дряхлых немощных стариков. Алексей лишь усмехнулся словам сына да пожал плечами. На сим Басмановы отправились в Новгородский кремль.

* * *

Царевичи подняли взгляд, едва услышав, как разговор отца с мачехою стих. Когда дети обернулись, лица их озарились светлыми улыбками. Юный Иван даже всплеснул руками, завидя нарядную фигуру. Струящийся пёстрый сарафан едва шуршал от лёгкого и беззаботного шага гостя. Немудрено уж было, что появление царского кравчего за семейною трапезой заставило Иоанна умолкнуть. Владыка не сводил взгляда с Басманова, покуда сам кравчий отдал низкий, плавный поклон. Приступившись прежде к царевичам, Фёдор протянул им две руки, сжатые в кулаках.

– Лево аль право? – вопрошал Басманов.

Братья-царевичи переглянулись меж собой, и взгляды их забегали. Несколько поколебавшись, старший выбрал левую, а младший мальчик – правую. Басманов с улыбкой открыл обе ладони, в которых было поровну сладкого миндаля.

Царевичи улыбнулись и, оглянувшись на отца, получили молчаливое дозволение. Меж тем Фёдор поклонился царице, предлагая угощение и ей. Мария с удовольствием приняла его. Она улыбалась, но бледное усталое лицо выдавало охватившую её слабость.

– От и славный же ты, Феденька, очень славный, – молвила Мария.

Голос её переменился, но Басманов не придал тому значения и, положа руку на сердце, поклонился за добрые слова. Царь же молча любовался нарядом кравчего, блуждал по узорам самоцветов да золотых расшивок. Взгляд владыки был будто бы рассеян, когда Фёдор преклонил пред ним колено и припал тёплым поцелуем к царской руке.

– Ну что ж, Федюш, – молвил государь, махнув рукой подле себя, – садись да сказывай, как там Новгород.

– Что же сказывать? – Басманов сел за стол, оправляя пышные рукава одеяния своего нарядного. – Славный град, загляденье. Поди, нету того, чего не сыскать в нём.

– Видать, полюбилися тебе красоты здешние? – спросил царь.

– Давно уж, – согласно кивнул Фёдор, опёршись локтями о стол да подперев голову руками.

Мягкая улыбка теплилась на устах опричника. Глубоко вздохнув, Иоанн подался несколько назад. Его взгляд смутил Фёдора – опричник чуть свёл брови, сохраняя улыбку на своём лице.

– От даже расстраивать тебя не хочется, – молвил владыка.

Басманов повёл бровью.

– Скоро воротимся в столицу, – произнёс Иоанн.

Фёдор чуть поджал губы да пожал плечами:

– Коли на то воля твоя мудрая и всеблагая, мой царь.

* * *

– Проспись уже, пьянь! – злобно огрызнулся Малюта.

– Да говорю ж! – божился Васька Грязной. – Своими глазами его видел!

– Бредишь, собака! – Скуратов оттолкнул Грязного, да с такою силой, что Васька не устоял на ногах.

Рухнувши на пол, опричник взвыл от боли – башка трещала от выпитого, да с удара всё зазвенело пуще прежнего. Малюта же спешно пошёл прочь, не дожидаясь, как оправится Грязной. Вдруг Скуратова точно ударила молния, и он стал на месте. Миг раздумий, и он круто сменил направление.

* * *

Осторожный стук разрушил ночную тишину. Рынды молчаливо взирали пред собой, покуда Афанасий Вяземский ожидал какого-либо ответа. В царской опочивальне послышались тихие шаги. Князь повёл головой, слыша, как с той стороны кто-то подступается. Дверь приоткрылась, и Фёдор встретил Вяземского, прижав палец к своим губам, призывая к тишине. Вяземский кивнул и шагнул в сторону. Басманов вышел в коридор, затягивая пояс на своём кафтане, надетом поверх белой рубахи.

– Никого не пускать, – Фёдор отдал приказ рындам вполголоса.

Затем Басманов коротко кивнул Вяземскому, и они направились по коридору.

– И чего ж такого до утра не ждёт, княже? – тихо вопрошал Фёдор, потирая шею да круто поведя головою.

– Наши взяли его, – доложил Афанасий.

Басманов замер на месте, сведя смольные брови.

– Кого? – глухим спросонья голосом вопрошал Фёдор.

– Челядина, – ответил Вяземский.

Фёдор в удивлённой радости вскинул брови и присвистнул.

– Эво как… – протянул он. – И где ж нынче голубчик наш?

– Под Москвою. Хотел уйти в бега, – молвил князь.

– От же славно, как же владыка по приезде в столицу порадуется, – протянул Басманов, улыбаясь и потирая руки.

– Чай, скоро мы туда воротимся? – вопрошал Вяземский.

Фёдор поджал губы и, сохраняя довольную улыбку на лице, пару раз кивнул. Афанасий развёл руки в полной беспомощности, и вновь тяжёлый вздох сошёл с его уст.

– А ты чёй-то вздыхаешь? – спросил Басманов. – Поди, мне одному во всей братии Новгород по сердцу пришёлся.

– Да уж, славный городишко, – молвил Вяземский с горькой усмешкой, и Фёдору уж бросился в глаза тот злосчастный шрам на княжеской руке. – Славный городишко, славный народец. Что ж, видать, снова дел невпроворот… Доброй ночи, Фёдор Алексеич.

– Всё спросить хотел, – молвил Басманов, почёсывая затылок да кивая на руку князя. – Чай, всё ещё побаливает?

Афанасий, видать, был застигнут врасплох. Он поглядел на шрам да пожал плечами.

– Бывает, – с тихой светлой улыбкой молвил Вяземский. – А твои раны? Поди, ты-то всяко пуще моего огрёб.

Басманов усмехнулся в ответ да беспечно отмахнулся.

– На мне всё заживает как на собаке, – молвил Фёдор.

– Дай-то Бог, – вздохнул Афанасий, оглядывая Басманова с головы до ног.

– Доброй ночи, Афонь.

Глава 4

Корабли прибыли в столицу из Новгорода на рассвете. Пред тем как воротиться в Москву, царь отдал приказ сперва отправить своих слуг на перекладных, чтобы в Кремле уж было всё устроено по уму. Этими приготовлениями занимался царский кравчий и уже как несколько дней следил за хозяйством в Кремле.

Погода смягчалась. По сравнению с холодными ветрами Новгорода Москва сейчас казалась особенно благолепной. Снег уже сходил, пущай и по ночам холодное дыхание морозов могло оставлять ледяные корки. Всяко каждый день делался длиннее и светлее предыдущего.

Фёдор едва находил минуту покоя, чтобы перевести дух. Наконец молодой Басманов с нетерпением ожидал, как владыка сойдёт с корабля. Безмерная радость встречи, бушевавшая в сердце его, остыла, едва он заметил царя, покуда государь стоял у борта. Лик владыки был суров, лишён всякой жизни. Его глазницы точно полнились чёрным стеклом. Ежели прочие слуги и думать не думали, от чего же именно государь так мрачен нынче, Фёдор точно разгадал – бессонница извела владыку.

Басманов встретил Иоанна со слабой улыбкой, но царь будто бы не замечал никого. Он не проронил ни слова за весь путь, и Фёдору пришлось хранить молчание. Иоанн был холоден и нелюдим. Фёдор успел перекинуться парой слов с прочими из братии, и те доложили, что владыка и впрямь всю дорогу не смыкал глаз.

Так и брели они, и по мере того как приближались к Кремлю, тем боле рассеивались утренние сумерки. В таком нелюдимом настрое Фёдор сопроводил государя до самой опочивальни. Царь чуть задел дверной косяк плечом и злобно рыкнул, заставив опричника вздрогнуть.

– К полудню разбудить меня, – велел Иоанн. – Прибудет брат мой, должно встретить.

Фёдор чуть свёл брови, глядя на окно.

«Поди, и пары часов до полудня не будет…» – подумалось Басманову.

* * *

Обезумевшие глаза поднялись на пришлого опричника. Вяземский кинул краюху хлеба под ноги узника. Челядин даже не повёл головой – всяко он уже не мог есть. Его отбитая челюсть безобразно вздулась, и каждое шевеление отдавало дробящей болью.

– На сём всё, Иван Петрович, – молвил Вяземский.

– Милости, милости, – сквозь нестерпимую боль бормотал Челядин.

Афанасий мотнул головой.

– Не волен, – сухо отрезал опричник.

– Милости, хотя бы для одной… сбереги, молю… – всё продолжал Челядин.

– Полно, – ответил холодно князь.

– Сбереги, свези прочь, молю, хоть одну… молю… – бормотал узник.

– Не волен я, – повторил Афанасий и покинул мрачные подвалы Московского Кремля.

* * *

Фёдор уже был готов стучаться во второй раз, как дверь приотворили.

– Боже милостивый… – вздохнул князь Вяземский, видя того на пороге.

– Коли я не вовремя, Афанасий Иваныч… – молвил Басманов, украдкой заглядывая за плечо князя.

Вяземский, что немудрено, не успел разобрать своих вещей с дороги.

– Говори уж, – кивнул Афанасий, открывая дверь да впуская Басманова внутрь.

– Али чего путаю – так скажи, ты ж в шахматы обучен играть? – спросил он, заходя в покои князя.

Вяземский вздохнул, всплеснув руками.

– Федь? – спросил Вяземский, опускаясь обратно в кресло. – Чего надобно, не юли?

– Царский брат вот-вот прибудет. Нам надобно встретить князя, – ответил Басманов.

Афанасий чуть прищурил взор, глядя на молодого опричника.

– И то царь наказал? – спросил Вяземский.

Федя усмехнулся.

– Ну, можно и так сказать, – кивнул Басманов.

– Бесёныш ты, Басманов, – молвил Афанасий, мотая головой.

– Царе едва на ногах стоит, али я один это вижу? Как бы то ни отрицал наш добрый владыка, порой и ему не чужда усталость, как и всем смертным, – произнёс Фёдор.

Вяземский глубоко вздохнул, постукивая пальцами по столу. Вяземский сам воочию видел, как путь давался царю, как измотала его дорога и что денно, что нощно Иоанн не смыкал глаз, снедаемый тревогами. Афанасий перевёл взгляд на Басманова, который всё стоял, ожидая ответа.

– Право, коли уж большой труд, и один управлюсь, – молвил Фёдор, пожав плечами.

– Бесёныш ты – один он управится! Знаем уж! – молвил Вяземский, поднимаясь с кресла. –  Дай хоть одёжку дорожную переменить.

Услышав то, Басманов радостно улыбнулся.

* * *

Когда князь Старицкий прибыл ко двору, то был встречен Фёдором, Генрихом и Афанасием. Они тепло поприветствовали Владимира.

– Добрый владыка прибудет чуть позже, княже, – молвил Фёдор, едва Старицкий огляделся в некотором смятении.

– Вот же… знать бы, с чем звал меня государь, – молвил Владимир.

Опричники с едва заметным смятением переглянулись меж собой.

«Неужто не ведает ничего?» – подумалось Вяземскому.

Затянувшееся молчание было прервано Фёдором.

– Как явится, так даст знать волю свою, – молвил Басманов и своею лёгкой беспечностью в голосе поразил опричников.

Владимира проводили в светлую палату. На столах уже были ставлены кушанья и питьё. Один-единственный кувшин был с вином, разбавленным водою боле, нежели на две трети, все прочие напитки были вовсе не пьянящие. Подле светлого окна, распахнутого настежь, уже была разложена доска для шахмат. Вяземский было приметил, что одна фигура несколько отличалась от прочих. То был чёрный конь – и царапин, и прочих отметин на нём было меньше – видно, позже был заказан у резчиков.

Афанасий обернулся через плечо, поглядывая на Басманова. Тот уже поспел перекинуть ремень гуслей через плечо. Покуда Вяземский внимал князю Старицкому, Басманов проверял струны, и они звучно отзывались от малейшего прикосновения. Мимолётный взгляд Фёдора пересёкся со взглядом Вяземского.

Князь отвёл глаза, отвлёкшись на какой-то спрос Старицкого. Сами бы подивились опричники, да и гость, коль узнали, сколь времени минуло. Музыка мерно лилась, покуда Басманов перебирал струны да отстукивал мотивы песен. Притом Генрих знал нездешние напевы, которые славно зашли нынче. Фёдор подпевал, снимая звучание с речи немца, пущай и всего смысла не улавливал.

Владимир с Вяземским вели вторую партию – в первой победу одержал Владимир. Как началась вторая игра, Старицкий шуточно пожурил князя – уж не в поддавки ли он играет? Афанасий пожал плечами. Совпадение али нет – да партия нынче пошла тяжелее Владимиру.

Фёдор сидел али расхаживал, наигрывая то весёлые песни, то затягивал что-то со светлою хандрой, то вновь бойко звучали струны. Право же, как Фёдору захотело передохнуть, так садился ближе к игре да поглядывал за её ходом. Не смысля ничего, Басманов то и дело многозначительно кивал, будто бы разгадал чей-то замысел. Это дурачество было ясно что Владимиру, что Вяземскому и каждый раз вызывало улыбку.

Уж сколько времени прошло – никому ведомо не было, да ранний закат забагрил на небосводе. Генрих первым заслышал шаги в коридоре и тотчас же поднялся со своего места. Все взоры обратились к коридору. В проёме стояла высокая фигура великого царя.

Фёдор поджал губы, снимая ремень от гуслей со своего плеча. Не прогадав, Басманов получил повеление приблизиться – безмолвным жестом владыка подозвал кравчего.

Фёдор сглотнул, но боле ничем не выдал своего волнения. Представ пред владыкой, он с трепетом угадывал малейшее шевеление на царском лике. Иоанн призвал Басманова подойти ещё ближе, и тот безропотно повиновался. Когда царь поднял руку, Басманов было стиснул зубы. Владыка взял Фёдора за затылок да наклонился к опричнику.

– Я видел добрый сон, – молвил Иоанн мягким спокойным шёпотом.

Фёдор замер, не успев принять столь разительной перемены в нраве владыки. Слабо усмехнувшись, царь обратился к прочим в палате. Иоанн медленно прошёлся к столу, где шла игра. Тёмный взгляд владыки опустился на доску и пару секунд блуждал вдоль клеток.

– Соберись, Вава, – молвил Иоанн, потрепав брата по голове и сам занимая место подле игроков.

* * *

Когда уж солнце скрылось, Иоанн со Владимиром гуляли во дворе. Мягкий полумрак окутывал землю. Этой ночью холода уже смирялись, отступали прочь. Говорили они весело и по-ребячески – совсем не под стать своему положению. С мягкой улыбкой вспоминали тяжкие годы своего отрочества, да отчего-то в этот нежный вечер все невзгоды прошлой жизни смягчались да тонули в полумраке. Они вспоминали немногих заступников своих. Лицо Владимира несколько омрачилось, стоило им заговорить о святом отце. Иоанн смолк, угадывая мысли брата.

– Всё образуется, – произнёс царь, положа руку на плечо его.

Князь кивнул, принимая это за доброе знаменье.

– Я безмерно рад и благодарен светлому твоему радушию, – молвил Владимир. – Но скажи же – с чем призвал ты меня?

Иоанн глубоко вдохнул холодный воздух.

– Ты мой брат, – молвил царь, глядя на россыпь мелких звёзд.

Несколько мгновений Иоанн стоял, зачарованный этой ночью, которая казалась вечной.

– Не слуга и не раб мой, – произнёс владыка, обратившись ко Владимиру. – И нынче ты волен отказать мне. И клянусь тебе, не будет в сердце моём никакой обиды, никакого упрёка.

Владимир мотнул головой.

– Речи твои пугают меня, – молвил князь.

– Ежели они уже пугают тебя – так оставим же их. И на заре мы простимся, и ты поедешь восвояси.

– Брат?.. – вопрошал, нет, молил Старицкий.

С царских уст сорвался тяжёлый вздох.

* * *

Новый день был тих и светел. Окна царской палаты были распахнуты настежь, впуская больше света и нежного бодрящего воздуха. Студёная свежесть жила здесь, меж расписных стен, точно не ведая приговора, вынесенного накануне. На троне восседала фигура, облачённая в царские одеяния. То не был Иоанн, но его брат, Владимир. Князь принял жезл и державу из рук самого царя.

Сам же Иоанн вместе с Фёдором стояли по правую и левую стороны, чуть позади трона.

Прочая братия переминалась тёмной вереницей вдоль стен, ожидая своего часа. В палату ввели Челядина. Оковы гулко громыхали от грузного шага его, и князь насилу стоял на ногах. Он шёл босой, оставляя смазанные следы крови на каменном полу.

Поднявши свой взор, уже лишённый всякой человеческой мысли али рассудка, Челядин и вовсе не разумел увиденного. Он глядел на Владимира на троне, но не мог внять этому образу пред собой. Точно видя это подступающее безумие, Иоанн выступил вперёд.

– Помнится, не принимали вы все меня своим владыкой, – произнёс Иоанн. – Кого же вы, супостаты земские, желали на трон? Не брата ль моего?

– Милости, милости… – молился Челядин.

– Видать, чёрта с два примешь ты приговор из уст моих, – презрительно молвил Иоанн. – Что же ты молвишь, великий государь?

Говоря то, владыка даже не обернулся к трону, не сводя взгляда с приговорённого. Повисло молчание – то несколько мгновений Владимир собирался с духом.

– Знайте же волю мою – казнить мятежников, – повелел Владимир.

– А семью его? – вопрошал Иоанн, всё так же впиваясь чёрным взором в Челядина.

– И семью, – бросил Владимир, и голос его лишь самую малость подвёл, дрогнув в конце.

– Быть же по сему! – провозгласил Иоанн и дал отмашку братии.

– Милости! – взмолился Челядин, и тяжёлый удар огрел его по лицу с такой силой, что едва не лишил жизни.

То был Алексей Басманов, пресекая бесполезные мольбы.

– Ты ж погодь маленько, – молвил Малюта, – того гляди, башку бы снёс, а он ещё с дочурками своими не простился!

На сих словах и раздался грохот тяжких оков в коридоре. В палату вволокли несколько девушек, раздетых донага. Побитые их белые тела исполосованы кровавыми отметинами, избиты, растерзаны. Одна из девиц и вовсе волочилась по полу замертво – её остекленевшие, точно рыбьи, глаза пялились в пустоту.

Насилие длилось несколько часов. Рассудок Челядина милосердно притупился ещё в заточении, и посему всё виделось ему мутным размытым кошмаром. Надрывные крики, омерзительный хруст смешался адским видением, которое вот-вот должно растаять. Всяко иного разумения не было, и князь предался беспамятству. Он глядел пред собой, видя пятна, но не образы. Он не чувствовал, как терзали и его собственную плоть – тело дрожало само по себе.

Наконец Иоанн приблизился к князю, которого давно оставила душа, но жизнь – упрямая тварь всё не покидала тела. Царь опустил руку на плечо Челядина.

– Милую, – произнёс владыка, точно одаривал великим благословением.

Скуратов обнажил тяжёлый топор и снёс голову князя в один удар. Страшная ноша покатилась к трону, прямо к ногам Владимира, который в ужасающем оцепенении узрел сии зверства.

* * *

Владимир вздрогнул, услышав стук в дверь.

– Кто?.. – растерянно спросил князь, потирая глаза.

– Фёдор Алексеич, – послышалось из-за двери.

– Войди… – вздохнул Владимир, поднимаясь с кресла.

Басманов приоткрыл дверь и с поклоном переступил порог. Владимир коротко кивнул, веля докладывать.

– Иоанн не посылал меня к тебе. Явился своей волей. Али не вовремя? – вопрошал Фёдор.

Князь вздохнул, мотая головой. Владимир сглотнул, слушая речь Фёдора, и отшатнулся, обрушившись обратно в кресло. В этот миг Басманов точно уловил, что одна кровь течёт в братьях – Владимир сел точь-в-точь как Иоанн, этот взгляд, сутулость плеч, будто гнутых под непомерной ношею.

– Спасибо, что был нынче подле Иоанна, – произнёс Фёдор. – Я знаю, то было нелегко.

Владимир поджал губы, грустно усмехнувшись.

– Мог ли иное? – вопрошал он.

– Верно, мы с тобою как ни задумаемся, так точно знаем – нету иной воли, кроме царской, – пожав плечами, ответил Фёдор.

Владимир кивнул, проводя по лицу да переводя взгляд на опричника.

– Ты был волен уйти прочь, – вздохнул Басманов и, положа руку на сердце, продолжил: – Благодарю тебя, княже, что был подле него.

– Сам же говоришь – нету нам иной воли, кроме царской, – молвил Владимир, глядя пред собой.

* * *

Князь Старицкий отбыл в свои владения. Алексей и Фёдор вышли равно как проводить его, так и готовиться на дело.

– От же… – хмуро вздохнул Алексей, завидев приближающуюся к ним фигуру.

Фёдор обернулся, и плечи его заметно опустились, а всякая беспечность сошла с лица.

– Ото оно и славно, – молвил Малюта, коротко поклонившись Басмановым. – Хотел было токмо Федьку выцепить – с глазу на глаз с кравчим поговорить…

– Говори уж, – молвил Фёдор, кивнув Скуратову.

Григорий развёл руками и, пару раз оглянувшись по сторонам, кашлянул, понизив голос.

– Царица-то занемогла неспроста, – осторожно произнёс Малюта. – Поди, травили её.

– Кто? – вопрошал Фёдор, и чело его резко нахмурилось.

Скуратов поджал губы да всплеснул руками.

– От дознаём нынче, беседуем по-свойски, – молвил Малюта. – Я отчего ж тебя искал… Быть может, ты чего знаешь? Царский кравчий как-никак.

– На что намекаешь, Гриш? – вопрошал Алексей.

– Да ни на что ж не намекаю! Мало ль – авось есть в чём покаяться? – молвил Григорий.

– Ты царю доложил? – вопрошал Фёдор, сложив руки на груди.

– Доложу, да чуть опосля. Паршивца-то гнусного уж взяли, и нынче царскому семейству ничего не угрожает, – ответил Скуратов. – А уж как докопаемся, кто приказ отдал, – там уж и к царю с докладом.