Текст книги "Гойда"

Басманов хмуро свёл брови, обернувшись к немцу.

– Ты это куда уж собрался, тосковать он будет? – с деланой хмуростью спросил Фёдор.

Немец мотнул головой да отмахнулся.

– От так я тебе и сказал. Ты добрый малый, да покуда с царём свой совет тайный держишь, уже не серчай – не изложу всего, – ответил Штаден.

Басманов свёл брови, помрачнел.

– Спасибо тебе на том, – молвил Фёдор, – что не ставишь предо мною выбора, как поступить. Ибо лукавить пред государем…

Опричник смолк, не будучи в силах молвить боле. Генрих глубоко вдохнул, поведя косым взором на друга.

– Пущай и ради друга? – вопрошал немец.

– Спасибо, – повторил Басманов, – что неведомо мне доныне терзаний меж дружбой нашей и клятвою. Пусть так будет и впредь.

Генрих кивнул, на сим и условились.

* * *

Царское застолье вновь развернулось алчной пышностью. Белая скатерть уж тут и там замаралась в вине да терпком мёде, яства загромождали столы. Немалых сил музыкантам стоило заглушить мужицкий бас да звон посуды. Владыка был вновь радостен да весел, любуясь забавами скоморохов. Средь них, конечно, боле всех выделился Фёдор. Юноша облачился в летник, припасённый ещё со злосчастного поручения в Новгороде. Одеяние то и впрямь затмевало всякое, что доныне надевал он. Летник был застёгнут до самого вороту на золотые пуговицы. Красная ткань украшалась шёлком да жемчугом разной величины. Вдоль пуговиц, от горловины к самому полу тянулась лента чёрного шёлку, простёганного белыми узорами. К плечам прилегала накидка с узорчатою подкладкой. На ней невиданные цветы распускались да поблёскивали бисером. Вдоль подола тянулись колообразные нашивки всё из того тёмного бархата. На сей раз Фёдор был без маски. Заместо неё на голове его красовался венок со вплетёнными в него белоснежными лентами.

Уж видно было, как юноша оправился – едва ли кто мог нынче молвить, будто бы пару недель назад юный Басманов лежал при смерти. Былая дерзость всё оставалась при нём – Фёдор не раз и не два посягал на царственные святыни. Ежели иным не прощалось дерзновение подступить слишком близко к трону, то с Басмановым иное дело.

Увлечённый потехами с прочими скоморохами, юноша али сам оступился, али уклонялся от кого, да всяко пришлось ему опереться о подлокотник трона. Алексей затаил дыхание, и даже не от того, что сын его коснулся трона – то уж царь дозволял. Но именно в тот миг Иоанн было припал губами к своей чаше, но Фёдор – невольно ли? – толкнул руку государя. Вино пролилось на царское облачение, принявшись расходиться тёмным пятном.

На мгновение музыка поутихла, а взгляды со всего пиру уставились на владыку. Ни братия, ни рынды, ни стольники с кравчими не ведали, что нынче делать им. Иоанн же глядел на пятно, медленно отставляя на стол свою чашу, в коей ещё плескалось вино. Фёдор смотрел на то зачарованно, без вины али раскаяния.

Всё не находилось ни души, кто бы дерзнул нарушить повисшее молчание. Царь не проронил ни слова, и лик его величественный не отражал ничего, кроме лёгкой тени удивления. Иоанн медленно перевёл взгляд на опричника да подманил его к себе жестом. Басманов вскинул соболиные брови свои, будто бы и впрямь подивившись, с чем же подзывает его государь. Поддев рукою пышную юбку, Фёдор исполнил повеление владыки.

Едва меж ними оставалось не боле шага, царь окунул кончики пальцев в свою чашу да окропил лицо юного Басманова вином. От неожиданности Фёдор отпрянул, да скоро вновь заулыбались – что царь, что молодой опричник, что и вся братия, а опосля того и вовсе палата наполнилась звонким смехом. Юноша вытер капли со своего лица да поднял взор на владыку.

Иоанн отвёл взгляд, прикрыв своё лицо рукой. Тут уж подоспели стольники с белоснежными полотенцами, но царь одним взглядом своим велел держаться поодаль.

Пир игрался с большею силой, и уж оттого, верно, и не было примечено, как пожаловал гость. Первым на Согорского, что стоял на пороге, свой взор обратил государь. Владыка коротко кивнул рындам, допуская князя к пиру. Тот отдал низкий поклон, едва уловил на себе царский взор. Иоанн ответил коротким кивком.

– Будь гостем нашим, Иван Степанович, – молвил царь.

На тех словах уж всякий из братии приметил пришлого. Глядели на князя точно и вовсе на диковину какую.

– Благодарствую, добрый государь, за щедрость да за радушие, – молвил Согорский, невзирая на пытливые взоры опричников. – Но нынче явился я не пить с вами.

Иоанн тяжело вздохнул, сложив руки в замке пред собою.

– От же. А с чем же? – спросил владыка, пожав плечами.

– Пришёл я просить у тебя праведного суда, владыка, – молвил князь.

– Ну проси, – Иоанн развёл руками. – С кем же рассудить тебя, княже?

– С Фёдором Басмановым, – ответил Иван.

По братии пробежалась молва, а взоры, все как один, уставились ко скопищу скоморохов. В буйствующей пестроте нарядов и масок сложно было чего разобрать, да Фёдор сам медленно вышел вперёд, взявшись за юбку, побалтывая ею при ходьбе. Поглядывал юноша на Согорского, не скрывая ни лукавого прищура своего, ни коварной улыбки. Басманов тряхнул юбкой летника своего да раскланялся предо князем.

– Поглядите-ка, жив-здоров! – радостно молвил Фёдор, всплеснув руками.

Иван глядел на то, не в силах признать взаправду. Юноша улыбнулся тому смятению и не спеша прошёлся ко столу. Проходя мимо Генриха, Басманов мимолётно потрепал друга по голове. Фёдор взял со стола серебряное блюдо да вновь поглядел на Согорского, чуть склонив голову набок.

– С чем же пожаловали, Иван Степаныч? – спросил Басманов, щёлкнув пару раз.

Фёдор подозвал крепостных да взял у них полотенце. Сел Фёдор спиною к столу да положив ногу на ногу, принялся глядеться в отражение, выискивая, где он замарался.

– Я отдал жизнь служению тебе, царе, – молвил Иван, стараясь и вовсе не глядеть на юного Басманова. – Там земля красна от крови. Всяко, что есть у меня, всё отдано тебе, государь. И что же узнаю я, царе? Что нынче не у кого просить заступничества, что вся земля Русская отдана на поругание опричникам, на их бесчинства! Воротившись домой, узнаю я, что невеста моя супротив воли её просватана.

– Варька-то? – оживился Фёдор, глядя поверх серебра блюда.

Согорский бросил короткий взгляд, но полный желчи. Юный Басманов заметно повеселел, бросив блюдо обратно на стол, да громко присвистнул.

– Как-то ты не лихо сватался, родной, – молвил Басман-отец. – Нам что Варька, что Вася Сицкий про жениха ни-ни.

Иван усмехнулся.

– Я бы на твоём месте уж со стыду свету белому не показывал себя, – молвил князь, указывая на Фёдора. – Не срамно тебе видеть, как твой сын рядится да пляшет на потеху?

– Так ладно бы худо плясал! – усмехнулся Басманов, пожав плечами. – А пляшет славно. Верно, государь?

Царь с улыбкою кивнул. Всё то время перепалки владыка с живейшим интересом глядел на то, подперев рукою лицо.

– Надеюсь на вас, государь, и уповаю, – молвил Согорский, обратившись к государю. – И всякую волю твою исполню. Ежели быть твоему закону несправедливым – пущай.

Царь глубоко вздохнул, постукивая пальцами по столу. Его плечи тяжело опустились, и владыка развёл руками.

– Что же поделать мне с тобою, Иван Степаныч, что же поделать? – произнёс Иоанн.

– Отчего же смятение ваше, владыка? – спросил Фёдор, медленно ступая к трону.

Согорский брезгливо поморщился, воротя глаза от одного только наряду Басманова. Иоанн же не был в силах отвести взгляда от Фёдора. Чуть вскинув брови, царь уж был готов внимать опричнику, но юноша не торопился. Фёдор опёрся одной рукой о подлокотник трона, а второю посмел коснуться царского плеча да подался вперёд.

– Прошу вас о милости, царе, – полушёпотом молвил Басманов.

Иоанн сохранял холодный лик праведного судьи. Царь плавно подал свою руку, унизанную перстнями. Басманов прикрыл глаза, покуда припадал пылающими устами к царской руке. Владыка глядел на то, хранив суровую строгость во взгляде.

– Что же удумал ты, Басманов? – едва слышно молвил владыка.

Голос его звучал много ниже, нежели обычно. Фёдор отстранился от государя, взявшись за сердце, а в лице своём изобразил удивление. Наконец Басманов обернулся ко всей братии да к Согорскому.

– Пущай княже и явился в обитель нашу, пущай и поносит меня да отца моего – нет мне злобы на него. Едва ли припомню кого боле верного делу, да славного, благородного князя, нежели вы, Иван Степаныч, – молвил Фёдор, плавно потирая свои руки.

Согорский с холодным презрением слушал те речи, полные неприкрытой лести.

– Государь! Велите доброму князю причаститься нашей братии! – торжественно провозгласил Фёдор.

– Нет мне места подле вас! – отрёкся Иван.

– Так то измена? – спросил Фёдор, приподняв брови.

Согорский коротко выдохнул, глядя с палящей ненавистью на Басманова.

– Извольте, великий царь, служить вам в земщине, – просил князь.

– Представ пред моим судом, поклялся, помнится, принять любую волю мою? – спросил Иоанн, потирая затылок.

Согорский стиснул зубы, но кивнул.

– Отныне слово твоё будет равно слову каждого из братии, – молвил владыка, подав руку с царскою печатью вперёд себя. – Уж рассудите сами дело своё, ибо пущай и царь я, но грешен, слаб и немудр.

– Давай присягу, Согорский, – молвил Фёдор, проходя мимо князя да хлопнув его по плечу.

Иван резко отвёл плечо, глядя на юношу в гневливом презрении. До чего же то позабавило Фёдора – не сдержал он радостной улыбки на своём лице.

* * *

– Кому это не спится?.. – проворчал Вяземский, глядя на дверь своих покоев.

Афанасий сидел на кровати, подле него на табурете сидела знахарка, девчушка из подмастерья Агаши. Её волосы были убраны белой косынкой. Нынче рука разнылась пуще прежнего – то ли шибко туго стянулась повязка, али ещё какой недуг разыгрался, но надобно было переменить перевязь. Стук в дверь в столь поздний час застал врасплох обоих.

– Пошёл вон! – рявкнул Вяземский.

Несмотря на ярое недовольство в басистом голосе, дверь всяко отворилась.

– Ага, вот ты тем более! – закатив глаза, добавил князь.

– Вам лучше, Афанасий Иванович? – премило улыбнулся Фёдор, глядя на руку Вяземского.

Князь тяжело вздохнул да пожал плечами.

– Не томи уж. На кой явился? – спросил Афанасий, указав на сундук подле кровати.

– Я пришёл уж перед тобою заступиться за друга своего давнишнего, – молвил Фёдор, сев на указанное место.

Юноша сложил руки в замке да упёрся локтями в колени.

– То-то он от чувств дружеских, видать, был готов прирезать тебя, – усмехнулся Афанасий.

Фёдор улыбнулся, прикусив губу.

– Есть такое, – согласно кивнул Басманов, вскинув голову да тряхнув ею. Белоснежною рукой юноша откинул вороные волосы свои. Самодовольная улыбка не сходила с уст.

– Отчего ты у царя выпросил, дабы его в опричнину-то взяли? – спросил Афанасий, отводя взор от опричника.

– Говорю же, друг мой давнишний, – с улыбкою ответил Фёдор. – Так вот. Помнится, Афанасий Иваныч, должок у вас предо мною за заступничество перед владыкою нашим.

– Мне за тебя Согорского отделать? – спросил князь.

– О нет! – будто бы и впрямь ужаснулся Фёдор, отпрянув назад. – Напротив, дай мне слово, Афонь, что ни за что не возьмёшься казнить его.

– Эво как, – усмехнулся в бороду князь. – Уж есть за что?

– Будет, – молвил Басманов, глядя чуть исподлобья. – И подстреки Гришку за то не браться. С батюшкой я сам потолкую. Уж очень волнуюсь я за здравие Ивана Степаныча. Право, он славный малый. Боюсь, как бы с ним ненароком беда какая не приключилась.

Афанасий вновь усмехнулся, мотая головой.

– Вот всё в толк не возьму… Раз явился ты, стало быть, веришь слову моему, посему и взыскать решил должок за мною. Ладно бы чего дельного испросил бы? Чёрт с тобой да с Согорским твоим. Без понятия, чем тебе насолил друг твой сердечный, но ох как я ему не завидую, – молвил Вяземский.

– А я-то как не завидую… – ответил Фёдор, вставая да отряхивая подол своей рубахи.

* * *

Июльский жар принялся остывать. Хмурое небо точно давало отдышаться. Редкий дождь моросил с утра, да уж перестал, пущай и хмурые тучи пророчили вновь разразиться. Князь Согорский стоял подле своей лошади, хмуро глядя на разинутую иссушенную собачью пасть, креплённую к его седлу.

– Мало о вас слухов бродит, что нехристи вся братия ваша? – спросил Иван.

Малюта пожал плечами, выводя своего коня.

– Пущай и бродют слухи-то. Нам что с того? – спросил Григорий.

– Неужто у вас вовсе чести нет? – точно сам к себе обращался Согорский.

– От ты-то нас и научишь ратной доблести, – тихо усмехнувшись в рыжую бороду, молвил Малюта.

Опричники покинули конюшню, выходя к воротам. Там ожидали Басмановы со своими людьми, Штаден да Васька Грязной.

– Доброго здравия, Иван Степанович! – Фёдор уж издалека замахал рукою.

– Гляжу, много крови он тебе выпил, – усмехнулся Алексей, глядя, в какой азарт вошёл сын его.

– Сукин сын, видать, большой любитель порядку. Отныне пущай по нашим порядкам поживёт, – ответил юноша. – От и поглядим, на сколько хватит его.

Алексей окинул сына своего с изрядною гордостью.

– Тут ты прав, – кивнул Басман. – Для службы нашей люди надобны особого толку.

Братия уж была в сборе. Ворота Кремля отворились, и всадники принялись стегать лошадей своих. Прибывши к усадьбе, Малюта на пару с Басманом грубым натиском снесли ворота. Двор безмолвствовал, как безмолвствовало и крыльцо, и весь терем. Соседние дома будто бы в сговоре все разом заколотились наглухо. Никто не выдавал себя, слыша прибытие опричнины.

– От же крысы, вновь забилися по щелям, – сплюнул Алексей, шагая по двору.

– В чём их вина? – спросил Согорский.

– Воры, – молвил Малюта.

– Погодь, а не здешний ли боярин нашего-то на бою пристукнул насмерть? – спросил Вяземский.

Григорий поглядел-поглядел по сторонам да, пожав плечами, решил уж не спорить.

– Да всё одно. Повинен, – отмахнулся Скуратов.

– Над вами суд такой же будет? – спросил князь.

– Ты погляди на него, полдня опричником ходит, а уж порешить нас собрался! – усмехнулся Алексей, хлопнув Вяземского по плечу.

Братия рассмеялась, вынося дверь терема. Гулкий грохот раздался в сенях.

– Кабы не опоздали, – вздохнул Малюта, поднимаясь по лестнице.

Скрипуче отозвались деревянные ступени под тяжкою ношей. Фёдор с отцом, Штаденом да Согорским направились в горницу. Оттуда уж легко было приметить расписную печь. Басмановы переглянулись меж собою. Фёдор принялся медленно ступать, не издавая ни звука. Алексей взял Согорского за плечо – мало ли, чего дурить надумает княже?

Штаден оставался у входа в горницу, поглядывая острым взором своим на распахнутые окна. В руках немца был факел – он и озарял светом просторную, но мрачную светлицу. На подоконниках уж пробирались мелкие капли – вновь занялся слабый дождь.

Согорский отвёл взгляд, когда Фёдор уж подступил к самой печи. Замахнувшись, юноша бойко огрел жестяной заслон. Поднялся гулкий звон, а вместе с ним – и крики, и возня.

– От они где запрятались! – молвил юноша, закрыв заслон снаружи. – Андрюш, окажи честь Иван Степанычу.

Штаден приблизился к князю и всучил ему в руку факел с такою резкостью, что едва всё разом и не погорело. Князь принял то, но боле от безысходности. Алексей толкнул князя в спину, подводя к печи едва ль не силою. Фёдор глядел на то, скрестив руки на груди.

– Коли слово моё закон – не бывать тому, – твёрдо произнёс князь, уж ведая, к чему его нынче склоняют.

– То было, ежели слово опричника супротив земского, – усмехнулся Фёдор. – Не забывай – ты повязан клятвою и лишь могила снимет с тебя её.

– Вам не сделать меня палачом, – сквозь стиснутые зубы молвил Согорский.

– Да ну? – вновь усмехнулся юный Басманов.

Фёдор молниеносно схватил Согорского за руку, не давая бросить факела. Князь никак не ожидал такой силы в хватке юного Басманова. Алексей же вновь грубо толкнул Ивана в спину, и тот подался вперёд.

Когда смятение отступило, Согорский в ужасе метнулся назад, едва не выронив факел на пол. Всё случилось без воли, без ведома князя – уж мгновение, и слабый треск разрезал страшную тишину. Сухой хворост, что был уж заправлен в печь, схватился слишком ладно. Раздался приглушённый вопль. О жестяной заслон бились изнутри. Когда резкий запах горелого мяса ударил по ноздрям Согорского, князь не мог сдержать приступа тошноты. Ноги сами вели его, он не помнил, как выбежал на улицу, как выронил факел во дворе – благо пыль прибилась мелким дождём. Князя вырвало.

– Куда же вы, княже! – раздался голос Фёдора.

– Вот так вы служите?! – процедил сквозь зубы Согорский.

– Будто не жёг ты доселе люд честной! – усмехнулся Фёдор, опёршись спиной о перила да поглядывая на князя.

– То были проклятые латины! – огрызнулся князь.

Юноша зацокал, помотав головой.

– Ты того Андрюше-немцу не говори, он у нас нраву буйного да свирепого, пущай с виду и не скажешь! – не успел того договорить, как Согорский схватил Басманова за шиворот.

Той злости, что воспылала в князе, хватило, дабы ворот мантии Фёдора с треском порвался. Сам же Басманов с насмешкою, безо всякой тени тревоги глядел прямо в глаза князя. Ивану вдруг сделалось темно. Страшное волнение, ужас, неистовая ярость и лютая злоба снедали его ослабевший рассудок. Отступивши от Фёдора, князь пытался глубоко вдохнуть.

На крыльцо вышел Малюта, волоча за волосы боярскую жену. Раздета была почти донага – лишь сорочка, да и та замарана кровью. Не было сил уж ни кричать, ни вырываться. Женщина отчаянно вцепилась в руку опричника, ибо уж на лбу кровь выступила от грубой силы его. Красная струйка заливала глаза. Алые губы, разбитые в двух местах, безмолвно вздрагивали, пытаясь ухватить воздуху.

– А боярин? – громко спросил Фёдор, проверяя, сколь сильно порван воротник его.

– Да наверху висит себе, – ответил Малюта, даже не оглянувшись.

Фёдор с лукавой улыбкой глядел на Согорского, всё ожидая, когда до князя дойдёт. Иван хмуро свёл брови, а взгляд его метался по земле.

– Нет… – прошептал Иван, хватаясь за сердце.

– Где тогда дети боярские? – тихо спросил Басманов, медленно ступая с крыльца.

Всё было славно да отрадно Фёдору, да упивался он немощью давнишнего знакомого. Да токмо омрачился малость лик его, едва завидел хмурого отца. Верно, и видывал всё Басман-отец, да слыхивал. Не молвил Алексей ни слова, но злобно сплюнул наземь. Забравшись на лошадь, воевода прикрикивал на братию, чтобы те спешили с нажитым добром по коням, да сам ничего и не прибрал себе.

* * *

Ночью пошёл сильный дождь, будто бы небеса не могли уж нести своё горе. Домашняя церковь при Московском Кремле утопала в мягком полумраке. Владыка стоял пред алтарём, сложив руки пред собой. Пальцы его мерно перебирали чётки да вдруг замерли. Тонкий слух Иоанна уловил вдалеке шаги. Владыка не подал виду, оставаясь перед святыми образами. Иоанн прислушивался к той поступи, и сам подивился, что не может признать, кто явился к нему в час ночной молитвы. Царь чуть повёл головой да приметил поникшую фигуру князя Согорского. На нём не было лица – точно сама жизнь навеки потухла в его взгляде.

– Государь… – сипло молвил князь.

Царь осенил себя крестным знамением и обернулся к Ивану.

– Не на то я клятву давал, – с трудом произнёс Согорский.

– Не каждый в силах нести сию ношу, – ответил владыка.

– Во имя чего велишь ты губить свой народ? – Иван поднял опустевшие бездушные глаза на царя.

Этот лик жаждал ответа, молил о том.

– Ежели преступили законы мои – то не мой народ, – произнёс царь.

– Отчего жён? Чад неразумных? – вопрошал князь.

Иоанн усмехнулся, медленно ступая к слабо теплящейся лампадке.

– Отчего враги мои не щадят ни жену мою, ни детей моих? – спросил царь, наблюдая за слабым огоньком сквозь мутное тёмно-бордовое стекло.

– Сложи с меня клятву, царе, – взмолился князь. – Нет у меня сил.

Царь мотнул головою.

– Сам же молвишь – много греха уж на моих руках, – произнёс Иоанн. – Неча заставлять меня брать на душу и твою смерть. И без того многие являются мне. Нет, княже. Поди, средь разбойников моих и ищи себе палача.

Согорский горько усмехнулся.

– Стало быть, вы все в сговоре? – молвил Иван.

– Вечный покой – великая милость нынче, – ответил владыка.

– Благодарствую за всё, великий царь. Честию для меня было служение тебе, – когда Согорский отдал поклон, его тело, казалось, безвольно переломилось пополам.

Князь удалился прочь, оставив владыку пред святыми образами.

* * *

Раздался осторожный стук.

– Войди, – молвил царь.

На пороге опочивальни холоп согнулся в поклоне. Подняв свой встревоженный взор, он увидел сперва владыку, стоявшего подле окна, сложив руки за спиной, и лишь опосля того приметил юношу. Фёдор сидел на кресле государя. Стоило лишь раздаться осторожному стуку, как Басманов уж опустил руки на стол да с пылким чаянием поглядел на дверь.

– Великий царь, не прогневайся! Сей ночью князь Согорский руки на себя наложил… – молвил холоп.

Иоанн ответил коротким кивком.

– Какую кончину избрал себе Иван Степаныч? – спросил Басманов, вскинув бровь.

Холоп заметно смутился и не сразу дал ответ.

– Зарезался. В сердце, – доложил холоп, отдавая низкий поклон.

Фёдор заулыбался да жестом велел холопу пойти прочь. Когда дверь затворилась, юноша глубоко вздохнул, закинув голову назад. Молодая грудь поднялась, покуда полное дыхание наполняло её. Веки прикрыли небесные глаза его, а уста лукаво сияли улыбкою.

– Я уж стал бояться, будто бы ему не хватит духу, – тихо произнёс Фёдор.