Текст книги "Гойда"

* * *

Безмолвные иссушенные висельники покачивались на городских воротах. Вытаращились пустыми глазницами куда-то. Покойники не были умерщвлены единовременно, ибо по-разному иссохлися, изъелися вороньём проклятым. Князь Хворостинин не смог узнать повешенных. Васька Грязной глядел на покачивающиеся тела.

– От сразу видно, наш старина-Басман порядки наводит! – одобрительно усмехнулся Васька.

Опричники со своими дружинниками прибыли к самой Александровской крепости. Басманов их встретил – воеводы крепко обнялись да направились ко столам, накрытым во дворе. Изредка порывы ветра трепали белую скатерть, которую придерживали тяжёлые блюда. Басман не успел и отдать приказу, как холопские принялись подносить вина да кушания ко столу опричникам.

– Экая же честь мне на старости лет! – молвил Алексей, оглядывая прибывших. – Отчего ж гонца не послали?

Дмитрий Хворостинин пожал плечами, покуда Васька охотно приступил к угощениям. Алексей сидел, откинувшись назад, да поглядывал, и не токмо на князей, но и на людей, прибывших с ними. Глядел да бороду поглаживал. Всяко же вида Басманов был дружелюбного, пущай малость и утомлённого.

– Чай, времена нынче скверные – поди и прибьют бедолагу, – молвил Хворостинин. – То-то, оно нас сколько!

Басман вновь оглянул ратных беглым взором да последний раз коснулся своей седоватой бороды. Пожав плечами, воевода потянулся к своей чаше.

– И всяко, много чести, – повторил Алексей, испивши мёду.

– Много – не мало, – бросил Васька, утирая усы, – а всяко нынче осенью выступать надобно.

– Дожить бы ещё до осени-то, – усмехнулся Басманов.

– Хочешь не хочешь, а дожить надобно, – предупредил Дмитрий, – ибо велено воротиться тебе, Алёш.

Басманов глубоко вздохнул. Его пальцы постукивали по столу. Взгляд его опустился, брови едва свелись, да притом воевода пожал плечами.

– Ну, коли велено, али есть выбор какой? – вопрошал Басманов.

* * *

Тяжёлую поступь Басмана Иоанн заслышал ещё издалека, гулкое лукавое эхо доносило шаги опричника. Царь обратил взор к порогу, когда там встал Алексей. Опричник глядел на владыку исподлобья. Иоанн видел разительную, но неуловимую ни уму, ни взору перемену. Лишь сердце царя чётко твердило, что пред ним лишь тень того Басманова, коего он знал все эти годы.

И всё же владыка оставался невозмутим. Величественно Иоанн поднял руку, и Алексей, смиренно и покорно, припал устами к царскому перстню. Их безмолвные взгляды хранили всё невысказанное. Алексей сглотнул, стиснув зубы плотнее. Лишь когда раздался жалостливый скрип, Басманов заметил, сколь сильно скрутил в руках плеть. Опричник тяжело вздохнул, широкие плечи его тянуло к земле мёртвым грузом. Он рухнул на скамью спиною к длинному пустующему столу.

– Тяжкая ли дорога выдалась? – вопрошал владыка, занимая трон.

Алексей поднял взгляд, коротко кивнул, положив руку на грудь, точно бы в благодарности. Кулаки его плотно сжимали кнут. Алексей поджал губы да коротко мотнул головою, точно отринул какую мысль – до дикого крамольную, лукавую и злую. Опричник глухо кашлянул, прочистив горло, да молвил:

– Дорога, царь-батюшка?

Иоанн подпёр голову рукой, единожды кивнув. Басманов усмехнулся, потирая затылок да глядя пред собой.

– Славно, славно, – пробормотал Алексей.

Затем его голова опустилась тяжкой ношей. Из груди вырвался хриплый вздох. Когда Алексей вновь поднял взор на царя, всё переменилось. Этот взгляд был полон злости, глухой и безвыходной.

– А я же, полудурок гордый, до последнего не мог верить, – произнёс Алексей.

Его голос дрогнул, но царь молча внимал.

– Мне в лицо говорили, я не верил, – горько усмехнулся Басман. – Да вовек не бывать такому! Всё же есть воля твоя… Всё ж ведал ты, заступник наш, государь. Отчего же не вступился ты за сына моего?

– Не вступился? – вопрошал Иоанн.

Алексей резко поднялся со скамьи, и слышалось злое дыхание его. Рынды крепче схватились за секиры и, верно, хотели было приблизиться к государю, как владыка мотнул головой, упреждая их порыв.

– Не со мной! – глухо выдохнул Алексей, сокрушённо мотая головой. – Не с моим сыном.

Иоанн доселе хранил невозмутимость, и лишь эти слова вызвали лукавую ухмылку на его устах.

– С твоим сыном, говоришь? – Иоанн едва заметно повёл бровью.

Алексей, верно, впал в замешательство.

– Стало быть, всё слухи то, что ты отрекался от него? – вопрошал владыка.

Басманов прикусил нижнюю губу да злостно и наотмашь стегнул пол подле себя. Стиснув зубы до скрипу, Алексей подался вперёд. Царь резко ударил руками, унизанными перстнями, о трон да поднялся. Владыка превосходил ростом опричника и грозно глядел на него.

Внутри Алексея поднялось всё, что он зарёкся подавить, явившись ко двору, но сейчас, глядя на Иоанна, чувства вскипали, затмевали добрый разум, не оставляя ничего, кроме всё выжигающей отчаянной злости.

Иоанн видел, какая буря охватывает душу Алексея, но выдерживал на себе этот взгляд. Царская воля, незримая, но великая в силе своей, не давала опричнику сдвинуться с места, и он будто горел изнутри, заживо, мучаясь от того унижения, боли и тупой злости, которым не было выхода.

– Отступись, Басманов, – повелел царь, заглядывая в очи слуги своего. – Учил Спаситель: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим.

– А ты простил убийц детей своих? – вопрошал Алексей.

– Нет, – молвил владыка, и тёмные очи его сверкнули неведомым огнём, – нет, не простил, ношу я эту рану ядовитую в сердце своём. И мучит она меня каждый день. Нету мне веры живым, нету мне спасения от мёртвых. Приходят они нощью и терзают сердце моё. И молю я Господа, чтобы ниспослал мне сил на прощение, ибо алчность отмщения сгубит меня, а вместе с тем и державу нашу. Нет, не простил. Ведомо мне горе твоё, Басман, как никому другому. Оттого, что сердце моё полно любви и к тебе, и Фёдору. Оттого и прошу – отступись.

Пронизывающий, звучный голос отозвался в самом сердце опричника. Что-то сломилось, но не было иного выбора, как отшагнуть назад от трона. Алексей ощутил, как страшный рок непременно обрушится, ежели не исполнит сего повеления. Сглотнув, Басманов исполнил царскую волю.

* * *

Наконец всё возвращалось на круги своя. Басманов ничуть не переживал о своём позднем пробуждении. Он исполнился доброго духа. Славный настрой его изливался звонкой песенкой, подхваченной в деревне. Простенький мотив, вовсе без слов – но отчего-то была в том сладкая отрада. Фёдор напевал складную мелодию, покуда неспешно ступал по лестнице. Ловко взмахивая рукой в воздухе, он точно помогал себе не сбиться.

Лестница заворачивала, когда Басманов оступился. Удали да ловкости хватило ему, чтобы устоять на ногах, вовремя взявшись за каменные перила да малость подавшись на них спиной. Причиною того послужил неожиданный звук – кто-то словно похлопал в ладоши да присвистнул. Видать, кому по нраву пришлось пение. Фёдор ухмыльнулся, оглядывая с ног до головы вышедшего из коридора Афанасия. Князь поднимался снизу, верно, с трапезы.

– Слаще соловья заливаешься, Федь, – с улыбкой молвил Вяземский.

Басманов самодовольно усмехнулся и, положа руку на сердце, принял похвалу.

– Доброго дня и тебе, княже, – звонко отозвался Фёдор.

Афанасий вздохнул и с каким-то снисхождением взглянул на Басманова.

– От заслушался – любо, право! – молвил Афанасий, всплеснув руками. – Даже жаль, что настроение тебе подпорчу.

– Ну, так ты не порть, Афонь! – усмехнувшись, молвил Басманов да пожал плечами.

Его белые пальцы постукивали по перилам, всё ещё не расставшись с лёгкой деревенской песенкой.

– На кой оно тебе? – вопрошал Фёдор.

– Да вот в том-то и беда, что незачем, – просто вздохнул Афанасий. – Алёша вернулся.

Фёдор продолжал улыбаться, но пальцы его замерли. Сердце забилось, заглушая всякую мысль.

– Батюшка твой, – уточнил Вяземский, будто в том была нужда.

– С чего же это мне настроение должно испортить? – вопрошал Фёдор, вскинув голову да прищурив глаза. Голос его почти не дрогнул.

– И право! – молвил Вяземский, всплеснув руками.

С теми словами Афанасий ступал уж своею дорогой и, лишь преодолев пролёт, единожды обернулся. Фёдор всё стоял, исполнившись задумчивости и трепета.

* * *

Стоя на пороге трапезной, Басманов завидел отца со спины. Алексей громко беседовал с братией, которая охотно, наперебой испрашивала про Кострому. Возгласы опричников не давали слышать друг друга, но Басман всё же доносил обрывками о службе своей вдали от двора царского.

Владыка занимал своё место во главе стола. Его холодное выражение лица лишь самую малость смягчилось, едва царь увидал Фёдора на пороге. Место подле Алексея пустовало. Фёдор лишь пару мгновений медлил – того и не приметил никто, да как ни в чём не бывало приблизился к отцу, заняв своё место подле Алексея.

– Доброго здравия, – молвил Фёдор. – Рад видеть тебя.

Алексей будто бы забылся в громком разговоре. Когда он всё же обратил взор на сына, будто бы подивился видеть его. Уста Алексея разошлись улыбкой. Здоровая ручища похлопала Фёдора по спине да прихватила за затылок, правда, вскоре отпустила, малость потрепав.

– А я-то как рад, Федюш, – молвил Алексей да запил крепким мёдом.

* * *

Робкий стук в дверь застал Алексея в поистине скверном настрое. Опричник отворил дверь, уже готовясь огреть любого, кто к нему явится, да пьяный гнев его малость стих, как увидел Глашу на пороге. Опричник опёрся рукою о дверной проём. Басманов стоял босой, взгляд нелюдимо пялился вперёд и блестел, как неживое стекло. Его рубаха была распахнута на груди. Как бы ни был крепок старый воевода и телом, и духом, сейчас он видел Глашу пред собой и исполнился истинного ужаса. В очах безутешной матери сказалось их общее горе, которым не мог Басманов поделиться ни с кем.

– Я не звал тебя, – проворчал Басманов, почёсывая бороду.

– Мне уйти? – спросила Глаша.

Голос её ослаб от долгого плача. Едва ли Басман признал её, не ведая, какую рану носит сердце её. Ему не было сил пустить и не было сил выдворить её. Алексей стоял в раздумьях пару тягостных мгновений. От него несло водкой. То отчаянное горе, что связывало их, пересилило и страх, и стыд, и гнев. То горе пересилило всё. Цокнув, он взял Глашу за плечо, заводя в свои покои. Женщина едва не споткнулась обо что-то – впотьмах и не разобрать. Басман сел на кровать, взял с сундука бутыль водки и сделал два больших глотка. Глаша села подле опричника. За ту ночь они не обмолвились ни словом. Не было слов таких, чтобы облегчить адские муки двух безутешных родителей.

* * *

Двое всадников ехали во главе отряда опричников. То были Малюта и Алексей. Они главенствовали над прочими мужами из братии, объезжая московские дворы и улочки.

– Отрадно, отрадно, что воротился, Алёша, – молвил Скуратов.

– Да на кого ж вас оставить-то, блудоумы неродимые? – усмехнулся Басман.

– И то верно, – согласно закивал Малюта, усмехнувшись в усы.

Всадники обошли мост, переступая через полноводную Неглинку. Лошади Алексея и Малюты вышли вперёд. Прочие опричники не могли бы их слышать. Скуратов огляделся и, будто бы заверившись в этом, обратился к Басману.

– Лёш, а того самого… – произнёс Скуратов, почёсывая затылок.

– Чего ты там бурчишь? – вопрошал Басман.

– Да всё покоя не даёт – в чём ссора ваша с Федькою тогда была? – спросил Малюта, да голос понизил.

– В чём ссора? – нахмурился Алексей. – Да не было отродясь ссоры. Всё враки. Послал царь в Кострому – то-то я и помчался. Велел вернуться – от он я.

– Ну тебя, Лёшка, – отмахнулся Малюта, сплюнув наземь. – От совсем-то за дурака не держи уж!

Алексей резко выдохнул, перестав скрывать всякую хмурость на лике своём. На устах мелькнула горькая ухмылка.

– Ты всё тот же гадский сплетник, Гриш, – произнёс Басманов. – От поведай – плевал же Федька на наказ мой?

– Какой наказ? – в недоумении вопрошал Малюта.

– И ты меня за дурака не держи, – упредил Алексей.

Скуратов вздохнул, мотая головой.

– Лёша, Лёша… Я и сам-то рад был бы воле твоей внять, – молвил Григорий, положа руку на сердце, – да царь воспретил. И что же нам, псам цепным? Как воле его противиться?

– От же! – сплюнул Басманов.

* * *

Фёдор замер подле своих покоев. Дверь была приоткрыта. Он сглотнул, взялся за рукоять своего ножа, заткнутого за пояс, и медленно отворил дверь.

– Не боись, – отозвался голос Алексея.

Фёдор стоял на пороге, бегло оглядев свои покои. Басман жестом велел сыну войти. Фёдор едва заметно поджал губы и переступил порог. На столе стояла водка и две чарки.

– Садись, поболтаем, – молвил Басман, указывая на сундук подле стены.

Фёдор сел, опёршись локтем о стол. Отец был в кресле напротив. Алексей оглядел сына с ног до головы, хмуро сведя брови. Басман потянулся к своей чарке, и Фёдор неволею вздрогнул – едва-едва заметно.

Они выпили. Молчание меж ними было сродни той тишине, что настигает после громкого звука. Фёдор впервые остался наедине с отцом с того побоища. Тяжёлый вдох Алексея прервал эту тишину.

– Послушай, Федя…

Прежде чем продолжил, Басман поглядел куда-то пред собой.

– Года четыре тому назад, – молвил Алексей, кивая, точно заверившись в своей памяти, – посреди ночи получил приказ. Надобно было девку убить. И от, давай-ка – за что же?

Вопрошая это, Басман откинулся назад. Фёдор пожал плечами, наливая водку сперва отцу, потом себе.

– Видать, было за что, – просто ответил молодой опричник.

Алексей усмехнулся, подымая чарку.

– Разонравилась царю-батюшке, – точно тост провозгласил Басман, – по крайней мере, так сказывали. Видать, понесла она… От, видать, с тех пор и шло за мной проклятье за прегрешение моё. От и настигло токмо сейчас.

Фёдор поднял чарку вместе с отцом. Взгляды сына и отца встретились. Вдруг Фёдор почувствовал необъяснимое дыхание позади себя, и этот мороз пронзил его лишь на мгновение, но того хватит с лихвой на эту жизнь.

Взгляд Алексея был усталым, разбитым. Погасло что-то, чему Фёдор не находил слов, и заместо того незримого, но безмерно пылкого воцарилась холодная немая боль. Воевода подался вперёд. Фёдор не без удивления угадал желание отца. Они испили до дна. Короткий смешок сорвался с уст Алексея. Опричник поднялся с места да потрепал Фёдора по плечу.

– Я-то свой грех, видать, искупил. А вот у тебя, сынок, то ещё впереди, – молвил напоследок Алексей.

Часть 5

Глава 1

Солнце светило, но не грело. Далеко на востоке занималась заря. На колокольне стоял нескладный парнишка. Руки его были слишком длинными, а плечи сутулыми. Нос и худые щёки горели на бледном лице. Подросток кутался в заячий полушубок, явно с чужого плеча. Парень поглядывал вниз, на площадь. Прихожане, идущие к воскресной службе, казались вовсе ничтожными пятнышками. Парень вздрогнул от порыва зимнего ветра – его пробило на мелкую дрожь, которая вмиг унялась.

Он прислушался. Вскоре тревога объяла сердце, и парень быстро огляделся. По лестнице приближались тихие шаги. Подросток успел схватить камень с пола, сжал его в кулаке да спрятал руку за спину. Стоило лишь знакомой фигуре показаться в узком проходе на колокольню, паренёк облегчённо выдохнул да бросил камень себе под ноги.

– Это ты… – молвил он, оглядывая пришлого.

С его бледных, потресканных от мороза губ сорвался тихий выдох. Подросток с облегчением воротился к созерцанию вида с колокольни. Ничтожные пятна внизу вновь заняли его взор и ум. Прихожане всё прибывали и прибывали, занимая собой площадь. Священник же меж тем приблизился к юноше. Став подле него, он также обратил свой взор вниз. Молчание. Лишь северный ветер временами завывал, без толку пытаясь поведать о своей лютой боли.

– Ты славно звонил сегодня, – молвил отец Филипп, обращаясь к юному государю.

Иоанн едва заметно вскинул брови. Взор его обернулся на тяжёлые колокола, тянущие чёрные языки вниз. Неясный неописуемый трепет охватывал душу юного владыки, когда он взирал на эти величественные колокола. Он исполнялся той могучей, грозной силы, которой обладал переливистый громкий звон.

– Они помогают мне заглушить их, – произнёс юноша, потирая висок.

На правой стороне лба темнело пятно свежего синяка. Филипп свёл брови и, поджав губы, осторожно коснулся лица юноши. Иоанн резко замотал головой.

– Господь не оставит тебя наедине с ними, – произнёс священник.

Голос Филиппа дрогнул, исполненный отцовского волнения за духовное чадо. Иоанн шикнул, случайно прикусив губу. Обратившись взором к святому отцу, государь младой сложил руки пред собой.

– И ты не оставляй меня, отче, – просил юноша, склоняя главу.

Филипп осенил подростка крестным знамением.

– Не оставлю, – поклялся святой отец.

* * *

Фёдор потирал глаза, стараясь внять тому незримому. Иоанн сидел в резном кресле, призывая прислушиваться к великому безмолвию ночи. Басмановский взор не мог уловить ничего. Несколько мгновений прошли в такой тишине, которая много больше походила на глухой сон, нежели на явь. Иоанн медленно поднял руку, жестом призывая к молчанию. Фёдор всё это время не произнёс ни слова и посему только боле смутился знамению.

Вдруг царь резко повёл головой, оборачиваясь куда-то, следя взглядом по голой стене. Фёдор до боли напрягал свои очи, но полумрак ли али ещё какие силы скрывали от него то, что не давало покоя государю. Иоанн обратил свой взор на опричника, жаждая ответа. Басманов поджал губы да мотнул головою, отчаявшись узреть то, что сокрыто во тьме.

– Я не слышу ничего, – тихим шёпотом признался Фёдор.

Ухмылка на устах царя горела тихим безумием. Он мотнул головой, точно бы его постигло великое, но ожидаемое разочарование. Иоанн закрыл глаза, откинув голову. Фёдор глубоко вздохнул, вставая с кресла, в коем задремал.

– Тут никого нет, – раздался сонный шёпот опричника. – Только мы с тобой.

– Ты не слышишь? – тихо вопрошал Иоанн.

Фёдор мотнул головой, приблизившись боле к царю.

– Крысы в стенах, – произнёс государь.

Басманов глубоко вздохнул.

– Там ничего нет, – прошептал Фёдор.

* * *

– От бы нынче вместе с Морозовым поехать бы под Полоцк… – вздохнул Алексей Басманов, покручивая нож, воткнутый в стол.

В палате стоял тяжёлый воздух. Окна и двери были распахнуты настежь, но едва в том было толку. Опричники сидели поодаль, слушая, чего там Земской суд порешал.

– Помчаться на север да резать этих латинов! – вновь мечтательно вздохнул Алексей, умаянный лютой скукой.

– И не говори! – молвил Штаден, закидывая голову к потолку.

Алексей обернулся на Генриха, и скучающее лицо озарилось улыбкой. Меж опричников пробежал смешок, но, право, то скоро вновь сменилось скукой. Братия царская имела много власти, и то было отрадно, да много приходилось и трудиться. От и сидели нынче опричники да следили, как бы суд Земской судил праведно и честно.

Фёдор глядел куда-то пред собой. Он опустил голову на руки, сложенные на столе, и его взгляд бездумно скользил с одного князя на другого, покуда зачитывался приговор да заверялись клятвы. Вяземский откинулся назад, скрестив руки на груди. Верно, из всей братии Афанасий боле всех мог внимать делу, но, право, уже и князь сдался. Малюта широко зевнул, прикрываясь грубою ручищей.

Опричники присутствовали на слушании, да токмо телом. Мысли их были далеки отсюда. Покуда братия скромно укрылась в полутени, в дальнем углу, да откровенно измаялись скукою, земские князья были точно на иголках. Боле всех был сосредоточен на деле верховный земской судия – князь Иван Петрович Челядин. Мужчине шёл уже седьмой десяток лет, хотя с виду он был много моложе. На его лице, особенно в живом, разумном взоре, нигде не виднелись слабость али угасание.

Иван был широк в плечах, славного сложения. Волосы и борода его от природы были светлы, и посему седину сложно было приметить. Много славы принёс он ратной службой и многую любовь сыскал нынче в народе, судя верно, праведно.

– За сии прегрешения, чтобы вершилось правосудие на земле, как оно свершится на небе, приговариваю раба божьего к смерти чрез повешение.

– Ну слава тебе, Господи! – вздохнул Басман-отец, осенив себя крестным знамением.

Опричники спешно вышли прочь, во двор. Глоток остывающего свежего воздуха взбодрил их силы. Они быстро сели по коням да направились уже в излюбленное место, отрада их – в кабак немца.

Не успели со двора выехать, как пришлось гнать толпу кнутами, ибо не было попросту дороги – хоть живьём дави. Уже собрался люд глядеть, как разбойника вешать будут, и не было им места, куда сторониться. Вдалеке висельница безмолвно ожидала своего грешника, чтобы заключить его в крепкое объятие. Уж подле неё ещё большая давка была, не то что яблоку, там, поди, и зерну негде было пасть.

– Видать, пройдоху и впрямь невзлюбили! – произнёс сквозь зубы Алексей, вновь и вновь стегая голоногую толпу. – Дорогу, мрази! Гойда!

Даже страшный клич царских кромешников не прогнал народ вовсе, хоть люд суетно и сбегал прочь с пути всадников. С горем пополам опричники преодолели площадь и уже вышли на нужную дорогу. Уж кто попал под лошадей царских – так поделом. Покуда ехали, Малюта ухмыльнулся себе в ус да плюнул.

– От тоже мне! – мотнул головой Григорий. – Ежели так тряслись над девкою своей, так и не пускали бы из дому без присмотру! От, поди, всяка пьянь и отымеет, и прирежет. И неча потом слёзы лить – не доглядели – ихняя вина!

– Неужто ты и впрямь слушал, за что этого вешать будут? – подивился Алексей.

Малюта пожал плечами.

– Так же ж служба, – ответил Григорий.

Алексей глубоко вздохнул, поглядывая назад, кабы кто не отстал, пробираясь чрез толпу. Дальнейший их путь пролегал в безмолвии до того, как все спешились подле кабака. К приезду опричников уже было готово жаркое кушание да сладкие напитки, и токмо и ждали, что прибытия славных слуг государевых.

Алёна была знатной хозяйкой. Девка вышла удалая, толковая, достала из закромов такого мёду, которого не подавалось никаким гостям. Опричники славно пировали, оставляя все раздоры да ссоры на завтра. Они согласно сбивали чаши, пели песни, под конец Малюта сцепился в драку с немцем. То было дурачество, не боле.

Резвое побоище сменилось лишь боле резвым пиром. Шум его заглушал сам ход времени. Солнце клонилось к горизонту, напаивая небеса алым заревом. Вскоре первые звёзды показались на вечереющем небе. Братия вспоминала былое да перекидывалась слухами, что вскоре каждому выпадет удача преумножить ратные подвиги свои. Говаривали, так, ненароком, украдкой, будто бы скоро будут выступать супротив латин. Не в этом году, так в следующем.

Ратные толки, впрочем, стихли столь же быстро, сколь и возникли. Час уже был поздний, как гуляния стали мало-помалу стихать. Опричники порешили, что неча подыматься в покои. Заместо того, чтобы ещё куда-то волочиться по лестнице, братия рухнула вповалку прямо на полу и забылась крепким пьяным сном, подложив под голову что придётся.

Жаль, что совсем ненадолго опричники прикорнули. Оглушительный грохот застал их врасплох. То был резкий гулкий шум, точно кто много и лихо бил жесть о жесть. Голова и так шла кругом, но сей грохот с похмела и вовсе губительно бил по вискам. Но, чёрт возьми, нынче иного пути скоро пробудить опричников не было. Первыми пришли в себя Генрих с Фёдором. Алёна на пару с Алексеем продолжали будить братию.

– Просыпаемся, народ! И нам сейчас башки бесполезные оторвут к чертям собачьим! – грозно взывал Басман, пиная Малюту ногой в бок.

– Что стряслось-то? – вопрошал Фёдор, проводя рукою по лицу.

– А то стряслось, что оплошали мы, братцы! – огрызнулся Алексей, со злостью громыхнув рукоятью ножа о жестяную посудину.

* * *

Опричники предстали пред царём. Иоанн глядел на них, блуждая лютым взором с одного на другого. Государевы очи пылали глухим чёрным пламенем, ноздри раздувались.

– Вы, суки, – произнёс Иоанн, обводя взглядом опричников, – верно, порешили, что я с Челядина-то безвольного спрошу?

Братия молча внимала государю, не смея вымолвить ни слова. Резкий удар посоха об пол заставил опричников вздрогнуть. Гулкое эхо делало их безропотное молчание ещё боле тяжёлым.

– Я дал вам волю, и что? Чтобы узнать, что вы племянника опричника повесили?! – вопрошал царь, глядя на слуг.

Слуги государя безмолвствовали. Царь ухмыльнулся и цокнул. Опустивши взор, он потёр переносицу. Плечи его дважды содрогнулись, прежде чем послышалась глухая усмешка.

– Много, много, слишком много… – процедил владыка, мотая головой.

Подняв очи на братию, Иоанн глядел точно на бездушный скот. Его пальцы барабанили по резному посоху. Мрачный взор исполнился злостью и жёсткой насмешкой. Лишь Фёдор посмел поднять глаза, смотря в ответ на царя. На несколько мгновений их взгляды застыли.

– Слишком много милости дал я вам, – глухо сокрушился Иоанн.

С этими словами царь ступил к трону. Опричники переглянулись меж собой украдкой. Никто из них не находил ни единого слова.

– Око за око, так же писалось? – с мертвенным холодом процедил Иоанн, оправляя подол своего одеяния, покуда садился на трон. –  Когда Морозов потребует кровной мести за племянника, – продолжил царь, – я ни за одного из вас, псы, не стану заступаться.

Опричники кротко склонили свои головы, принимая царскую волю.

– Пошли все вон, – велел владыка.

* * *

Занимался ясный полдень. Опричники укрылись под навесом, собравшись полукругом. Тень спасала от беспощадно палящего солнца, но, верно, полуденный жар не был нынче главною бедой.

– Что будем с Мишей делать, как он вернётся? – вопрошал Афанасий, поглаживая бороду.

Алексей пнул деревянный столб навеса да сплюнул наземь. Всплеснув руками, воевода молвил:

– А что с ним поделать-то можно? От прибудет, тогда поговорим. А сейчас я бы к Челядину скатался.

– Это можно! – одобрительно подхватил Малюта, кивая головой.

– Как мы могли так оплошать? – вздохнул Алексей, уставившись куда-то вдаль.

– Ну а что нам, каждого ублюдка помнить? – вопрошал Афанасий.

– Мишкиного племянника можно было бы и упомнить, – сокрушённо вздохнул Алексей.

– Да к чёрту их! – отмахнулся Малюта, сплюнув наземь.

– И то верно, – кивнул Алексей.

Меж братии повисло молчание. Редкие порывы ветра гнали горячий воздух. Далёкий шелест листвы едва-едва мог занимать ту тишину, что стала средь опричников.

– Когда к Челядину едем? – обратился Вяземский к Алексею.

Басман-отец глубоко вздохнул, почёсывая затылок.

– Надобно поскорее, – молвил Алексей.

* * *

Выбитые ворота пали ниц во двор, в сухую притоптанную траву. Всадники въехали, и громкие крики возвещали об их прибытии. Домашние и слуги бежали прочь, и за несколько мгновений двор сделался безлюдным.

Алексей Басманов ехал во главе отряда. Он первый спешился и направился в дом, прочие следовали за ним. Малюта остался на крыльце, люто поглядывая, чтобы лишних шума да смуты не подымалось. Ведали опричники, что в имении Челядина бывают люди ратные, и помногу, да сам чёрт не заставит их поднять руку на царских слуг. Войдя в дом, Басманов и прочие принялись без разбора громить всё, что попадалось под руку, боле с тем, чтобы дать хозяевам понять – прибыли гости дорогие! Верно, царские слуги застали Челядина с его женою за трапезой.

– Иван Петрович, родной мой! – громко возвестил Алексей, садясь подле князя да обрушив руку на стол.

Громкий удар отозвался по всей палате, покуда опричники расходились. Фёдор остался у порога, обнажив саблю. Вяземский сел подле Алексея, а Кузьма стал позади княгини Челядиной. Басман-отец несколько выждал, постукивая пальцами по столу. Цокнув, Алексей взял со стола чашу с вином и смочил горло. После того Басман швырнул посудину в стену, заставив хозяина дома посторониться.

Иван Петрович держал себя пред опричниками достойно и не казал своего страха. Суровость не сходила с его лица, покуда он глядел в глаза Басманова. Верно, это токмо больше и завело государевых слуг. Афанасий подал знак Кузьме, и мужик схватил княгиню за руку. Тяжёлый нож его был наготове. Челядин сглотнул, и когда Алексей увидел этот лютый испуг в очах земского судьи, лишь тогда приступился к речи.

– От давай теперича и потолкуем, – молвил Басман, утирая свои усы. – Ведал же ты, что племяшку опричника вешаешь?

Кузьма схватился за нож крепче, готовясь сечь по первому же знаку своего боярина. Княгиня замерла ни жива ни мертва, лишь белая рука её холодела от жуткого страха. Едва Иван хотел было дать ответ, как Басман упредил его жестом.

– Не ври мне, – твёрдо произнёс Алексей.

Челядин сглотнул.

– Ведал, – глухо отозвался князь.

Афанасий кивнул Кузьме. Мужик замахнулся и со всей силы ударил по столу. Нож прорубил расшитую скатерть и вместе с нею вонзился в дерево. Раздался громкий крик княгини, но она осталась нетронута. Женщина прижимала к груди руку, точно не веря, что не лишилась её. Опричники же подняли на смех испуг обоих супруг Челядиных. Спустя пару мгновений Алексей унял братию, ударив по столу пару раз.

– Послушай оно чего, Ванька, – произнёс Басманов. – Эко же ты сделался героем средь земских! И право, по заслугам!

Опричник похлопал судью по плечу, точно и вправду по-дружески. Челядин не мог посторониться, не отойдя из оцепенения.

– Вот что скажу! – молвил Алексей, положа руку на сердце. – Ты ж в самом деле полюбился мне! Всяко боле, нежели крысёныш Бельский али ещё кто из ваших. Да токмо устроил ты всем нам несладко, ой несладко! На кой чёрт дурить нас? Не надобно, Вань, не надобно.

Челядин опустил взгляд, кротко кивая.

– Помилуйте, – тихо произнёс Иван.

Алексей ухмыльнулся, откинувшись назад. Опричник махнул пред собой, готовый внимать. Князь не смел обратить взора на жену, встал со своего места и преклонил колено пред опричником. Басманов самодовольно усмехнулся, поглядывая на княгиню. Женщина, верно, хотела отвести взгляд, но отчего-то не могла, и то очень даже пришлось по сердцу Алексею.

– Не слышу? – молвил Басман-отец, чуть вскинув брови.

– Прошу милости вашей! – произнёс Челядин.

Алексей почесал щёку, глядя куда-то вперёд себя. Его плечи опустились, и из груди вышел тяжёлый выдох.

– От воротится Морозов, и с какими вестями встречу его? – произнёс Басманов.

Опричник поднялся со своего места и пнул князя в живот, повалив наземь. Алексей плюнул да ударил себя в грудь.

– Ну, княже, бывай! – молвил Басманов напоследок.

* * *

На обратной дороге опричники не торопились в Кремль. У братии не было большого желания угодить под гнев царский, и посему они решили ехать боле длинной дорогой. На трети пути отряд свернул к славному берегу реки – ровный да пологий спуск был благодатным местом для привала. Там росло несколько ив, скорбно согнувшихся над водой, всё оплакивая вечное горе своё. Под деревьями залегла мягкая тень, спасающая от душного зноя.

С лошадей сняли всякое снаряжение и оставили на небольшом возвышении подле пожелтевших кустарников. Малюта и Алексей следили за лошадьми, сняв сапоги и зайдя в воду по колено. В этот жаркий день студёная река была истинною отрадой. Омыв лицо, Алексей растёр грудь, смывая, сколь возможно, дорожную пыль.