Текст книги "Гойда"

На ступенях сидела здоровая фигура Луговского. Подол его тяжёлой шубы раскинулся подле него. Князь радушно улыбнулся, чуть поведя головой набок, и приветливо помахал ножом, который Фёдор оставил залогом.

– Как же я скучал, голубчик мой ненаглядный, – с улыбкой в голосе произнёс Михаил, вставая во весь свой богатырский рост.

– Ежели так, чего не наведался? От всё ждали-ждали тебя, княже, на пирах наших, а всё нет и нет, – молвил Фёдор с поклоном. – От решили и сами навестить.

Луговский широко улыбнулся, в очаровании глядя на Басманова. Чуть прищурившись, Михаил метнул нож в то промёрзшее дерево, оставшееся от иконостаса. Лезвие круто вошло.

– Это Генрих Штаден, – молвил Фёдор, представляя немца.

– Штаден? – Князь почесал щёку, оглядев Генриха с головы до ног, да кивнул пару раз. – Наслышан, наслышан, голубчик. Право, думал, ты малость покрупнее. Но ничего, ничего.

– Я тоже наслышан о тебе, княже. Думал, ты не столь приметный, – ответил Генрих, пожав плечами.

Луговский с удовольствием усмехнулся. Украдкой поглядел на Фёдора, затем вновь на немца.

– Скажи-ка, голубчик, – обратился Михаил к немцу, – а ты тоже, поди, ничем не захворал?

Генрих пожал плечами.

– Да пёс его знает, – ответил Штаден.

Михаил усмехнулся, не сводя своего взгляда с немца. Холодный взгляд князя застыл, и вместе с тем будто бы стихло всё.

– Ты можешь перевезти его с женой через границу? – вопрошал Басманов, не выдержав ставшего затишья.

Луговский перевёл немигающий взор на Фёдора да усмехнулся. Михаил всплеснул руками, быстро переменившись в лице. Дружеское расположение легко сквозило в каждом жесте.

– Милок мой, знай ты, что в моих силах, ты спать бы не мог, – добродушно молвил Михаил и впервые поглядел на Алёну.

– Бабёху увести, – прищёлкнув, князь обратился ко Штадену. – Пущай ждёт снаружи, покуда мы с вами потолкуем.

Немец хмуро свёл брови, пущай и был упреждён Фёдором о нраве князя. Пришлось согласиться. Алёна опустила взгляд, не смея медлить – девка была разумная и ведала, что нынче пуще прежнего решится их с Генрихом судьба. Немец скрестил руки, хмуро провожая подругу взглядом.

– От неё воняет дягой, – тихо произнёс Луговский, прохаживаясь пред алтарём.

Хоть Штаден пропустил мимо ушей слова князя, Фёдор настороженно поглядывал на Генриха, боясь, как бы тот не взвёлся в драку. Михаил же едва заметно улыбнулся краем губ, опуская руку на алтарь. Фёдор невольно повёл головой на тихий присвист Луговского. Князь указал на сносно уцелевшую скамью, приставленную к стене храма. Генрих едва прищурил взор. Басманов молча повиновался и опустился на скамью.

– Ты поможешь? – вопрошал Басманов, твёрдо глядя на Михаила.

Князь пожал плечами да усмехнулся. Луговский всем видом уж изрядно призадумался, поглаживая бороду, поглядывая куда-то вверх, будто своды были не то что высоки, но бескрайни.

– От и задачка же – а сам не знаю, Федюш! – беззаботно ответил Луговский, всплеснув руками. – Доброй волей ненаглядного и разумного Иван Васильича вы пожгли мой город. Ты, голубчик, и пожёг. Ты со своим славным Генрихом, – князь коротко кивнул Штадену, положа руку на сердце, будто бы для приветствия, – и со всей вашей братией. Тут жило много хорошего, а много важнее – богатого люда. И я водил с ними дружбу, и всё было чудненько да сладостно, покуда вы, головорезы цепные, не перебили тут всех к чертям собачьим.

Фёдор скрестил руки на груди, слушая Луговского. По мере речи своей князь расхаживал и всё подступался к Басманову. Генрих было снова порывался ступить с места, но Басманов едва заметно мотнул головой и упредил его жестом, выставив руку вперёд.

Луговский довольно усмехнулся, видя смирение немца от одного жеста Фёдора.

Михаил же резко опустился на скамью подле Басманова. Лихо князь закинул руку на плечо Фёдора, прихватив его за затылок.

– Не говоря уже о том, – тихо произнёс Михаил с той предоброй улыбкой, от которой у Фёдора пошли мурашки по телу, – что ты сделал с Борисом, голубчик.

– Я сохранил ему жизнь, – твёрдо ответил Фёдор, глядя в глаза Луговского.

– Он истёк кровью и продрог. Он чудом выжил, Федюш, – молвил Михаил, и в голосе его резко сделалось столько отчаянного сострадания, столько боли. – Вот сам и скажи мне, ненаглядный мой, оставлю ли я такое, ежели ранили моего человека?

Фёдор сглотнул, стиснув губы.

– Сам же ведаешь, скверно будет, ежели я это спущу с рук, – тихо, будто бы с сожалением молвил князь. – И уж тем паче не стану я знаться с псами царскими – много вам чести.

Генрих не сводил взгляда с них по мере той беседы. Короткие переглядки с Басмановым заверяли немца, что всё пока что идёт не так уж и скверно. Когда Михаил смолк, Фёдор ухмыльнулся, с твёрдой уверенностью, пущай даже и неуместной, заглянул в глаза князя.

– А на кой ты тогда с нами тут возишься? – спросил Басманов, едва-едва тянув слова.

Луговский на мгновение замер, и губы его медленно разошлись в улыбке. Он добродушно усмехнулся и то ли потрепал Фёдора по голове, то ли отвесил подзатыльник – опричник того так и не понял.

– От же ты славный, ну право ж, славный! Вот ничего не могу с собой поделать, Феденька – ну люб ты мне, не могу, – вздохнул Луговский, всплеснув руками да подымаясь со скамьи. – Пущай и просил ты за двоих, мол, два человека едут. Плевать, кто мне указ? Возьму троих. Негоже ж тебя тут на погибель оставлять.

Фёдор облегчённо вздохнул, и светлая улыбка озарила его лик. Он ударил себя в грудь и мотнул головой.

– Спасибо, княже! Щедрость и радушие твоё льстят мне, – молвил Басманов, и прежде чем он окончил свою речь, Луговский его перебил резким вздохом.

– Будь ты умнее, ненаглядный мой, стоял бы уж на коленях предо мной и молил бы, чтобы я взял тебя на службу, – сокрушённо протянул Михаил. – Но, чай, не впервой видимся, и знаю я, что ты мальчонка с придурью.

Фёдор чуть свёл брови, видя разительную перемену в облике князя.

– Тогда катитесь к чёрту, – бросил Михаил, – этот немец, поди, что учудит ещё в дороге. Будь ты подле него – ещё сносно.

– Я ручаюсь за него, – клятвенно молвил Фёдор. – Сам же говорил, слову – вера.

Михаил слабо ухмыльнулся и пожал плечами.

– Не припомню такого, – Луговский вплеснул руками.

Фёдор вздохнул и невольно сжал кулаки.

– Княже, прошу – отвези Штадена с женой за границу, – молвил Басманов.

– А мне что с того будет? – вопрошал Луговский, скрестив руки на груди.

– Чего ж душа твоя желает? – спросил Басманов.

Михаил окинул Фёдора взглядом с ног до головы и лукаво усмехнулся, пожав плечами.

– А что ты дать-то можешь? – бросил князь.

– Сам говоришь, – молвил Фёдор, – твоих богатых дружков мы порезали. Авось хочешь с новыми сдружиться?

Михаил закатил глаза и брезгливо отмахнулся.

– Видать, переоценил светлую головушку твою, – разочарованно молвил Луговский, прохаживаясь обратно к ступеням подле алтаря.

Фёдор поджал губы, наблюдая за каждым шагом князя.

– Кстати, – молвил Михаил, садясь на ступени да откинувшись чуть назад, – до чего же славно, что владыка тебя ни в чём таком постыдном не заподозрил, когда ты воротился от меня живым-здоровым.

– Здоровым? – усмехнувшись, переспросил Фёдор.

Михаил сладко улыбнулся да пожал плечами.

– А что? Руки-ноги на месте – даже пальцы не поломаны, – молвил Луговский. – Пара царапин, так что ж? Попустись, Федюш, попустись. Я чёрта с два кого живым отпускаю, и царю нрав мой ведом. От многое отдал бы, чтобы поглядеть, как за нашу нынешнюю встречу ты перед царём объясняться будешь, ежели прознают о наших с тобою сношеньях.

Покуда Фёдор внимал речи князя, его взгляд тревожно заметался из стороны в сторону. Он глубоко вздохнул, переводя дыхание.

– Нет, право, тогда даже тебе, василёк мой ясноокий, несдобровать, – молвил князь, поджав губы да поднимаясь со ступеней. – И не токмо тебе, но отцу, и жёнушке, и сынку.

Басманов сам подивился своему хладнокровию, своей стати, когда он в ответ лишь пожал плечами, будто бы был готов хоть сейчас принять любой рок. Эти речи не были новыми Фёдору – не раз он в рассудке своём натыкался на страшные опасения. Сейчас князь говорил своими устами то, что лежало на душе у Басманова давно, и опричник всё то время лишь гнал от себя прочь эти помыслы.

И всё же что-то ёкнуло, что-то смертоносное и холодное впилось ядовитым клыком в душу Фёдора. Он едва хотел что молвить, как Луговский вновь перебил его, делая шаг навстречу.

– На сей раз тебе нельзя возвращаться, – произнёс князь.

– Нету выбора моего, – мотнул головой Фёдор, вновь отступая назад.

– Есть, – просто ответил Михаил, заглядывая опричнику в глаза.

Фёдор выдержал этот взгляд.

– Миша, молю, отвези их, – вновь просил Басманов.

Луговский глубоко вздохнул, глядя на Басманова с каким-то убогим сожалением. Сам же опричник ждал ответа, и, верно, именно из-за этого пылкого чаяния Михаил и медлил. Басманов не находил боле слов для уговоров и не ведал, что предложить князю.

Сглотнув, Фёдор сжал кулаки и, поднявшись со скамьи, передёрнул плечами. Сделав несколько шагов, он предстал пред Михаилом. Луговский всецело внимал молодому Басманову.

Опричник собрался с силами и унял свою гордость. Он медленно опустился на колени, глядя в глаза князя.

– Прошу, – кротко повторил он.

Михаил не скрывал ни удивления, ни упоения на своём лице, глядя на смирения опричника. Не меньше того подивился и Генрих, не смея всё это время вмешаться в разговор, и нынче не посмел. Несколько мгновений Луговский глядел на то, точно зачарованный. Наконец князь сокрушённо мотнул головой.

– Да что ж с тобой-то делать-то, голубчик, а? – вздохнул Луговский, приподнимая Фёдора за плечо, да малость отряхнул одежду Басманова. – Пожалеешь же.

– Скорее всего, – с какой-то горькой весёлостью ответил Фёдор.

Михаил обернулся на немца и неспешно подошёл к нему.

– Значит, Штаден? – молвил Луговский, всё оглядывая наёмника. – Не, право, для своих подвигов ты что-то мелковат.

– От же ж самому интересно стало – что ж за подвиги? – пожал плечами немец.

С коротким кивком князь вопрошал что-то Генриха на латинской речи, и притом так бегло, что Фёдор не разобрал ни слова. Генрих кивнул в ответ.

– Ну, там и расплатишься, как прибудем, – молвил Михаил, не скрывая тихой печали в голосе. – С этого полудурка блаженного что взять-то? – молвил Михаил, махнув на Фёдора. – Ну что же? Прощайтесь там, что могу сказать?

С этими словами Луговский хлопнул в ладоши и подошёл к ножу, который вошёл в икону с одного метанья. Фёдор облегчённо выдохнул и крепко обнялся с Генрихом.

– Береги себя, – молвил Басманов, прижимая друга к сердцу.

– Я бы даже сказал, – громко отозвался Луговский, – гляди в оба!

Фёдор хмуро свёл брови, а вот Генриху пришлась по сердцу шутка. Он мягко посмеялся, и ту весёлость скоро перенял и Фёдор. Михаил резко дёрнул нож – лезвие отломилось и осталось в промёрзшем дереве. Князь жестом подозвал Фёдора и отдал ему рукоять. Басманов, не ведая, какой в том был смысл, принял эдакий подарок.

– Сохрани её, – напутственно молвил князь, похлопав Фёдора по плечу.

Басманов кивнул, пущай и не разумея никакого в том смысла.

* * *

Сердце Фёдора тревожно забилось, покуда он ещё не воротился в кремль. Он приметил фигуру Малюты у ворот.

«Токмо этой чести и не хватало…» – подумалось Фёдору, когда он завидел, что Скуратов вышел его встречать.

– И где же маялся, Федя? – вопрошал Малюта, не дав опричнику и спешиться.

– Уж и не припомню… – пожал плечами. – Дал волю подружке своей. Застоялась, бедная.

Малюта усмехнулся, глядя исподлобья на Басманова.

– Авось припомнишь чего? Куда умчалась? Нет? – вопрошал Фёдор, наклоняясь к уху любимицы своей да ласково трепля её шею.

– Чай, вы нарезвились? – вопрошал Малюта, скрестив руки. – Андрей-немец помер.

Фёдор сглотнул, поднимая холодный взгляд на Скуратова.

Поджав губы, он спешился, отдавая поводья конюшим.

– Отчего-то его точно нехристя хоронили – никто тела и не видел, – протянул Малюта, почёсывая щёку.

Фёдор прочистил горло, воротя взгляд от Скуратова.

– Где он, Федь? – твёрдо вопрошал Малюта.

Басманов смело обратил взор на Григория. Фёдор чуть вскинул голову и будто бы глядел сверху вниз. Не отводя своего упрямого взора, он осенил себя крестным знамением. Малюта усмехнулся да пожал плечами.

– Как знаешь, Басманов, как знаешь, – молвил Малюта. – Поди к царю-батюшке и сам всё доложишь. Я уж побеседовал со владыкой – и премного же озадачился государь, а я, поди, что отвечу?

* * *

Фёдор предстал пред владыкой, восседавшим на троне. Лик государя был мрачен и суров. Никогда до сего мига он не видел, чтобы Иоанн столь отдавался силам мрачной кипучей бездны, нежели сейчас. В глазах царя явственно горела сама преисподняя, безмолвно и оглушительно рыча, вопия и стрекоча. Но даже этот взгляд Фёдор мог выдержать, покуда взор его не пал на отца, что стоял подле владыки. Алексей был в смятении, и чуйка старого воеводы пророчила страшное, пущай Басману-отцу ещё неведомо было ничего. Иоанн оглядел Фёдора, и уста владыки искривились в жутком оскале.

– Ты смотрел мне в глаза, изливая своё горе, – с придыханием молвил царь.

Фёдор тотчас же пал на колени и ударил себя в грудь.

– Он не предавал тебя, мой царь! И я не предавал! – пламенно воскликнул он.

– Владыка!.. – едва молвил Алексей, как государь пресёк то жестом.

– Будет ещё слово тебе, – произнёс Иоанн. – Сперва он.

Фёдор прикусил губу и силился совладать с собой.

– Он спасал мне жизнь. И не раз, – отчаянно процедил Фёдор сквозь стиснутые зубы.

– Например, когда скормил псам мальчишку Колычёвых? – вопрошал Малюта.

Фёдор в ужасе раскрыл глаза. Дыхание отняло, точно его с непомерной силой ударили в грудь. В жутком смятении он моляще поднял очи на Иоанна.

– Это правда, Федя? – с горькой усмешкой, сквозь неописуемую боль вопрошал царь.

Опричник зажал рот себе рукой, сдерживая тот ад, что разливался горючим пламенем внутри его.

– И посему ты помог немцу бежать? – всё продолжал Скуратов.

Отчаяние затмило разум.

«Будь что будет…»

Басманов коротко кивнул. Иоанн сжал кулаки, и на руках владыки выступили жилы. Царь поднял очи вверх, отчаянно алча путеводного знамения.

– Молви же, что ты не затеял эту измену, – шептал Иоанн точно молитву. – Молви, и я поверю тебе.

Фёдору не хватало сил. Он судорожно пытался сделать хоть вдох, но будто бы тяжкая плита привалила, беспощадно давя его.

– Царе… – хрипло прошептал Фёдор, не смея поднять взор.

– Полно, – молвил Иоанн, и голос его дрожал в ярости и боли.

– Государь мой, не губи, не губи, добрый владыка! – взмолился Алексей, упав на колени. –  Ежели есть хоть…

Стук посоха прервал мольбу отца.

– Намерения мои никогда доселе не были так ясны, – произнёс владыка, поднимаясь с трона. – И воля моя никогда не была так тверда.

Фёдор поднял взгляд на царя. Очи полнились горячими невольными и бесполезными слезами. Отчего-то губы расходились в улыбке и в беззвучном отчаянии шептали вновь и вновь: «Прости».

Фёдор не подивился, когда слух его отняло. Всё заняло лишь бешеное сердечное биение. Алексей метнулся, жаждая защитить собою сына, но Малюта с прочими рындами оттащили его, с немалым, ох с немалым усилием. Один из стражников преподнёс владыке тяжёлую секиру – одного милосердного удара хватило бы.

Фёдор всё то время стоял на коленях, не ведая от страха, кто он таков, и всё, что занимало сердце его и душу, – неописуемый жар внутри его сердца, который пылал так яростно, так страстно и свободно, как будто бы ведал, что нынче ему суждено будет угаснуть. Фёдор не видел пред собой ничего.

И наконец всё стихло.

Резкий звон металла о камень заставил Фёдора вздрогнуть. Он метнулся прочь, неволей закрывая уши и пронзительно вскрикнул. То оглушительное дребезжание с безжалостной стремительностью воротило Басманова в мир. Иоанн обошёл Фёдора, возвращаясь на свой трон.

Опричник глядел на секиру, не окроплённую ничьей кровью, и мысли путались, суматошно бились, не в состоянии стать на свои места. Иоанн взглянул на рынд, что держали Басмана-отца, и те, повинуясь жесту своего владыки, отпустили Алексея. Сам воевода пал на колени, в бессилии от пережитого и в безмерном покое. Верно, ни один из Басмановых ещё не мог разуметь, что нынче свершилось.

– Повинную голову, – молвил царь, занимая трон и сложив руки пред собой, – меч не сечёт? Так ведь говорят?

Фёдор едва мог расслышать слова Иоанна сквозь собственный плач. Он никак не мог совладать с собой – он задыхался, вновь и вновь силясь возблагодарить своего царя, но сейчас он был попросту не в силах. Отчаянные рыдания вновь и вновь прерывали его, и Фёдор бросил противление.

* * *

Опричники присвистнули, опуская взгляд с крепостной стены кремля.

– Да ладно… – усмехнулся Морозов, мотая головой.

Малюта пожал плечами, с улыбкой поглядывая за тем, как владыка беспечно прогуливается вместе со своим ненаглядным любимцем Фёдором. Боле всего Скуратову было сладостно слышать пересмешки прочей братии. Слух о бегстве Генриха славно разлетелся, и виновника сыскать много ума не надо. Меньшего ожидали от государя – всё гадали, как же Иоанн поступит с Басмановым. Да царь-батюшка уж и вправду всех подивил.

– Видать, – потянувшись, молвил Скуратов, притом говорил невнятно, сквозь протяжный зевок, – дозволения прибить паршивца не дождёмся.

Опричники уж разом обратились к Малюте, ибо воззвал Скуратов к давнишним замыслам едва ли не каждого в братии.

– Видать, придётся уж самим всё устроить, – беспечно молвил он.

Глава 9

Свято место пусто не бывает.

Русская народная поговорка

Алексей стиснул зубы до скрипа, сжимая в дрожащей руке плеть. Фёдор тяжело дышал, оглушённый болью, что полыхала кровавыми полосами по всей спине. Упёршись кулаками в стену, он насилу держался, бессильно опустив голову. Глаза давно залились горячими слезами, что выступали поневоле.

Иоанн стоял чуть поодаль. На царском лице не отразилось ничего, что рвалось и беспощадно билось в его сердце. Тяжёлый вздох Басмана-отца отдавался низким, хриплым рыком. Последние три удара зло обожгли спину Фёдора, и трясущаяся рука Алексея выронила плеть. Старый воевода сплюнул наземь и пошёл прочь.

Фёдор дрожал всем телом, силясь не пасть на подкосившихся ногах.

* * *

Дверь едва не слетела с петель. Грохнувшись со всей дури о стену, она гулко возвестила о ворвавшемся Морозове. Малюта взирал на пришлого опричника холодно и спокойно, даже когда Михаил схватил Скуратова за шиворот.

– Шкуру мою подставляешь, выродок! – сквозь зубы процедил Морозов. – И почто ж?! Али не правдой я отслужил своё! У немчуры проклятой сыскал всё! Улики у тебя на руках!

– Остынь! – резко пресёк Малюта, не ведясь на ярость Морозова.

– Я свою работёнку исполнил, и исполнил славно, как условились! – свирепствовал Морозов. – Ты клялся, что щенку не избежать расправы!

– Остынь, Миш! – грубо рявкнул Малюта, скинув с себя руки опричника. – И без твоего ору тошно!

Морозов в ярости пнул сундук, что стоял подле него.

– Мне откуда было знать, что царь спустит выродку басманскому! Не с кем-то! С Луговским Федя решил дружбу водить! – причитал Малюта, поглаживая свою бороду.

– Скажи, сука ты рыжемордая, скажи, что есть затейка похлеще! – огрызнувшись, оступился Михаил да сплюнул наземь.

Малюта глубоко выдохнул, пожав плечами да вскинув голову. Какое-то время Скуратов пялился в потолок. Едва подёрнув плечами, Малюта глубоко вздохнул.

– Да пёс его знает. Ну, чай, есть ещё одна мыслишка… – задумчиво протянул Григорий.

Морозов перевёл хмурый взгляд на Скуратова.

– Ну коли уж и это провалится – так точно хана нам, – отмахнулся Малюта.

Морозов цокнул, рухнув на сундук.

– От бы взять его, да втихую, без шуму… – процедил Михаил.

Малюта едва-едва переменился в лице. На мгновение – не боле. И тотчас же совладал с собой, принявши прежний вид.

– Не можно, – хмуро пробурчал Малюта. – Нас самих втихую тогда. Тот же старик Алёшка.

Морозов недовольно цокнул да отмахнулся.

– Да чёрт с ним, с Алёшкой-то, – произнёс Михаил. – Я про царя.

Малюта чуть отряхнул своё одеяние, сведя хмурые брови.

– Ну, чай, даже наш добрейший царь бывает и гневлив, и жестокосерден, – молвил Скуратов.

Морозов был готов внимать дале.

– Всяко есть прегрешения, кои владыка может не простить даже ненаглядному нашему Фёдору Алексеичу, – закончил Григорий, несмотря на вопрошающий взор.

Опричники спустились во двор, ибо условились нынче поохотиться. Меж тем средь пришлых не было ни Басмановых, ни Сицкого, и боле того, Скуратов наказал об сей забаве не распространяться, да и не отнекиваться, коли уж испросят. Всяко делались приготовления.

Малюта и Афоня стояли несколько поодаль всех прочих да мельком поглядывали, как снаряжают лошадей. Молчание затянулось.

– Последнее делишко твоё паршиво прошло. Я в тебе разочаровался, – тихо произнёс Афанасий, тяжело вздыхая.

– Погоди ещё, – молвил Малюта, кашлянув в свою бороду. – Авось и сыщем какой грешок.

– Рад это слышать, – ответил Вяземский.

* * *

Фёдор держался через силу. Каждое движение могло больно отдать в любой момент. И всяко он переступил покои своего отца. Алексей проводил Фёдора взглядом, держась за сердце, да затворил за сыном дверь. Они сели, как, бывало, собирались ранее, до прихода на службу, до опричнины, до всего.

Басман-отец был угрюм. Он мельком поглядел на сына, на его плечи понурые, на его усталый тяжёлый взгляд. На столе уж был поставлен поднос с водкой, и Фёдор было потянулся, чтобы налить отцу и себе, да Алексей упредил того жестом. Фёдор едва заметно поджал губы и кивнул.

– Федь, – наконец произнёс Алексей.

Молодой опричник глубоко вздохнул, готовясь принять всё, что молвит нынче отец.

– Я ж не рассказывал тебе, как крёстный твой погиб? – вопрошал Алексей.

Мрачная жестокая память стала пред глазами Басмана, точно не прошло и дня. Фёдор свёл брови и мотнул головой, заламывая пальцы.

– На службе ж? – молвил он, припоминая давнишние рассказы отца.

Алексей горько усмехнулся, закинув голову.

– Я убил его, – вздохнул Басман-отец. – Своими руками убил. Ведь на то была воля царская.

Фёдор сглотнул и осенил себя крестным знамением. Алексей тяжело выдохнул и тоже перекрестился.

Вновь воцарилась тишина. Когда Фёдор обратил взгляд на отца, то встретился со взором невиданным прежде. Сердце его скинуло незримую, но непомерную по тягости своей ношу. При всей суровости, которая была присуща хмурому отцовскому лику, нынче взгляд был отчего-то мягок да полнился чем-то давно позабытым.

– Я рад, что твой выбор уж позади, – вздохнул Алексей, откидываясь назад. – Право, рад.

Фёдор сглотнул, не зная, что молвить в ответ.

– И рад, что выбор Иоанна уж тоже позади. И что выбор его был не справедливым, но милосердным, – добавил Алексей да заглянул сыну прямо в глаза. – Но, Федь…

Сын поджал губы и кивнул.

– Береги себя, – молвил Басман.

Фёдор ударил себя в грудь, твёрдо глядя в очи отцу.

– А не то… поди знай, переживёт ли твой старик, – с тяжкой грустью вздохнул Алексей.

– Я не подведу тебя, отче, – пламенно клялся Фёдор.

Старый воевода поджал губы и с кивком потянулся за водкой. Он налил сыну, затем себе.

– Ты, главное, себя не подведи, – молвил Алексей, подавая чарку сыну.

Фёдор кивнул, и Басмановы выпили.

* * *

На ранней заре холод застыл, и всё притихло, лишь сосны тоскливо всхлипывали своими стволами, едва-едва покачиваясь. Вдалеке слышался топот. Множество копыт били землю, гонясь в глубь угрюмого, ещё не проснувшегося северного леса. Уж неведомо, чьею волею, да наткнулись нынче опричники на стаю волков. Загнав двоих зверюг, мужики приступили к расправе. Под главенством Малюты первым забили того, что был крупней, с порванным ухом и поломанным хвостом. Как стих последний вой, по мановенью руки прикончили и молодого волка.

То было лёгкое дело. Братия переглядывалась меж собой, и каждый ведал, что неспроста, и каждый не решался облечь в речь лукавый замысел. Вяземский спешился, чтобы вынуть своё копьё из молодого волка – плоть зверя ещё не остыла. Князь вытер о белый снег остриё и в безмолвном раздумье глядел, как кровь расходится подлым узором.

* * *

Фёдор притворил за собой дверь, явившись в царскую опочивальню. Из окон лилось багряное зарево, и сей пламень раздольно ласкался по всем покоям. Высокая фигура царя в чёрном облачении очерчивалась сим светом низкого солнца. Едва дверь отворилась, как владыка обернулся на слабый скрип, отстраняясь от окна.

Фёдор устало, но широко и искренне улыбнулся, взирая на своего владыку. Он не успел закрыть двери, как Иоанн приблизился к нему скорым шагом, взял под руку, пущай, что слуге его не было уж такой нужды в опоре. И всяко Басманов согласно и охотно доверился в те полуобъятия, и Иоанн проводил его до кресла. Фёдор едва заметно прищурился, опустившись на место.

Иоанн обратился к столу, налил Фёдору водки и протянул чарку. Басманов охотно принял её и выпил разом, после чего хрипло выдохнул.

* * *

Глухая ночь забилась в дремучем лесу, проникая непробудным мраком в глубины заснеженных оврагов и берлог. Трещали еловые ветки, постукивали, перещёлкивались меж собой, а с иного хворосту и не развести огня.

Опричники сидели кругом с охоты. Малюта глядел угрюмо и будто бы не своими глазами. Лица тонули в кромешном мраке по-северному длинной ночи, и лишь огонь очерчивал исковерканные черты. Один из братии был суров пуще прочих. Что-то не давало ему покоя, гнусно ворочаясь на душе. Не ведомо уж никому, что за муки были на нём, но всяко братия в ту ночь была удручена не менее.

Когда мужик спохватился, было поздно. Не было отдано ни отмашки, ни приказу, ни присвиста, и всяко братия обратилась единой и свирепой сворой. Каждый внёс свою кровавую лепту, нанося удар за ударом. Последние, средь коих был и Афанасий, били уж бездыханное тело. Малюта переводил дух, глядя на безобразную мешанину. От ран ещё валил горячий пар. Огонь восторженно дрожал да игриво поблёскивал на крови, что не успела застыть.

– Будет сложнее, – пророчил Малюта, вытирая нож о снег.

Тряхнув плечами да рыкнув что-то себе в приободрение, Скуратов полоснул свою ладонь. Несколько капель скатились на труп. Тому примеру последовали и прочие. Безлунная ночь безмолвно стояла, точно сведя прочь взор свой от того проклятого леса.

* * *

Солнце медленно восходило над обугленной разрухой. Когда-то на её месте был Новгород, но великой царской волей город гиб день ото дня. Груды почерневших тел уж было не поднять – они промерзали прямо к земле. Ветра, что дули с северных морей, нагоняли пущей стужи. И над сим же возвышалось ярое солнце. Свет пробирался через окна в просторную палату, где уж собирались опричники и владыка занимал место во главе стола.

Взглянув на Фёдора, никто не приметил ничего, разве что опричник вновь надел свои излюбленные украшения. Он едва стиснул губы, когда, видать, по давнишнему обыкновению, прислонился спиной к стене и тотчас же отпрянул, сложа руки в замке на столе. Иоанн глубоко вздохнул, обводя взором братию.

– Никогда не был близок сердцу моему этот городишка, – с тихим упоением произнёс царь.

Его руки занимались плавным движением, покуда братия покорно безмолвствовала.

– И всяко… – добавил Иоанн, опосля несколько затяжного затишья, – за что порушили всё?

Опричники обменялись беглыми взорами, и каждый будто бы искал ответа у друга ближнего.

– Малют, – царь упростил задачу всем, кроме Скуратова, испросил уж поимённо.

Григорий встал и отдал поклон.

– Какой сделался толк нынче? – вопрошал Иоанн.

Скуратов склонил голову в великом почтении к государю.

– Изловлено немало люда. Кто-то сбежал в Новгород, чтобы метнуться дале, на чужбину. Были средь здешних и те, кто на местах слал грамоты латинам подлым. И всяко, добрый государь, всех крыс изловили. Поди, многие из них почили без покаяния в своих грехах, Царствие им Небесное, да не оставит их Спаситель.

Иоанн ухмыльнулся, осеняя себя крестным знамением. Вся братия сделала то же самое.

– Нету нам дозволенья к риску, – продолжил Малюта, – боле нету. И нынче должно упреждать измену ещё до того, как она свершится.

Иоанн коротко кивнул и жестом дал понять Малюте, что уж выслушал его. Тяжёлый взор опустился на безмолвное застолье.

– Крысы, – презрительно цокнул Иоанн, мотая головой, и перста его мерно постукивали по столу.

Когда солнце уже стало столь высоко, сколь позволяют северные тяжёлые небеса, братия покинула палату. Афанасий ускорил шаг, желая настигнуть Басмана-отца, и уж было мгновение для того подходящее, как князь резко выдохнул себе под нос от досады и прошёл мимо.

Алексей и бровью не повёл, видя Вяземского, миновавшего его. Меж тем сам Афанасий вскользь обернулся через плечо. Как и думалось Вяземскому, он встретился с угрюмым взглядом Малюты. Не придав тому никакого значения, Вяземский пошёл прочь, ибо забот у князя было нынче боле, нежели когда прежде.

* * *

Вечер наступил слишком быстро, и вновь воцарилась кромешная темень. Данка мотнула головой, и Фёдор обернулся через плечо. Смольные брови хмуро свелись, он злобно цокнул, едва закатив глаза.

– Спешишь куда? – вопрошал Малюта, подошедший к молодому опричнику. – От и въедливая ж мыслишка напала на меня.

Фёдор кивнул, готовясь внимать, что на сей раз доброго молвит Скуратов.

– Чего на нынешнем собрании желал великий царь узреть? – вопрошал Григорий. – Свезти ему изменников живьём, для личностной расправы?

Фёдор безразлично пожал плечами.

– Раз так, – продолжил Григорий, особо заглядываясь на Фёдора, – на кой чёрт государь не карает тех, кого уж приводил я?

Басманов ухмыльнулся, прищурив взор свой. Он оставил поводья и, скрестив руки на груди, чуть откинул голову назад, дабы взирать на Григория, превосходящего его ростом, сверху вниз.

– Гриш, али нерусской речью говорю я? – молвил он. – Отвали, а? Ну право. Моё слово против твоего – уж такая охота тягаться?

Малюта резко повёл головой в сторону, принявшись озираться да глядеть наземь. Фёдор наблюдал за сим действом.

– Слышишь? – вопрошал Григорий. – Где-то шавка визжит.

Басманов улыбнулся, чуть наклоня голову набок.

– От брехливая ж. Видать, тяжко новым псарям без Андрюшки-то, – вздохнул Малюта.

Фёдор резко обнял Скуратова с таким радушием, что Григорий в самом деле растерялся.

– Я тоже по нему скучаю, – с пылкостью бросил Басманов, похлопав Скуратова по плечу.

Малюта злобно оттолкнул Басманова да отряхнулся, будто бы измаравшись в чём. Фёдор помахал рукой да задорно присвистнул на прощание, ловко запрыгнув на Данку.

– Нам с тобой нечего делить, Гриш, – бросил Фёдор напоследок да умчался прочь.

* * *

Резвая скачка унялась едва ли не сразу, как Фёдор выехал из кремля. Они неспешной рысью выехали из города и направились по просёлочной дороге, заметённой снегами. Протоптанный путь скрипел под ногами Данки. Лошадь мерно покачивала головой из стороны в сторону при шаге, а Фёдор тихо да ладно насвистывал себе под нос. Он поднял голову, взирая на расстилающееся пред ним бескрайнее великолепие. Небо выдалось на удивление ясным. Далёкие звёзды мерцали драгоценной россыпью.