Текст книги "Гойда"

Глава 5

Нощью отгремела гроза, и посему воздух полнился отрадной свежестью. Небеса отходили от тревожного сна. Утро выдалось светлым и чистым. Владыка вышел во двор проводить Старицких. Под нежной тенью Владимир вместе с братом ожидали, как снарядят коней. Княгиня сидела в отдалении на скамье. Ветер ещё был свеж и прохладен. Мягким мановением он волновал златые одёжи Владимира и Иоанна.

– Боле не заставляй меня выбирать между долгом и милосердием, – молвил владыка, – ибо тебе ли не знать – немилосерден я.

Владимир глубоко вздохнул, внимая царской речи.

– Я не в силах отплатить тебе за это добро и великодушие, брат, – произнёс князь, мимолётом поглядев на жену свою, сокрытую прохладной тенью.

– Я знаю, – заметил Иоанн.

Он не таил гордой да лукавой улыбки на своих устах.

– Ежели я могу служить тебе, лишь молви, и я… – князь был перебит жестом.

– Приглядывай за супругою своей, – произнёс Иоанн. – Она из тех, кто не боится огня. Как бы то не сгубило её.

Владимир сглотнул, и тревога мелькнула в его очах. Иоанн обнялся на прощанье с братом, подал руку княгине. Евдокия припала в поцелуе к перстню и молила небеса ниспослать благо на великого царя. На сём Старицкие покинули Кремль.

* * *

Приближающаяся фигура отвлекла владыку от тяжёлых дум. Царь сразу узнал Фёдора по праздному его шагу. Иоанн поднял взгляд, и опричник сел на скамью беседки подле государя. Белые руки Басманова ловко переплетали сочные стебли полевых цветов меж собою, собирая их в венок.

– До последнего не ведал наверняка, как ты поступишь, – молвил Фёдор.

– Как и я сам, – усмехнулся царь.

Басманов с улыбкой возложил венок на свою главу. Отрадно на то глядел Иоанн, неча и говорить. Васильки с робкими ромашками согласно трепетались от каждого шевеления.

– Думал, – продолжил Басманов, – вы не столь уж и близки с братом. А с женою его и подавно.

– Бывали дни, мы и впрямь были ближе, – тяжело вздохнул Иоанн. – Но всяко я никогда не искал с ним ссоры, как бы об том ни молились земские крысы.

– К слову, о крысах, – молвил Фёдор, постукивая пальцем по своему подбородку, – князь Бельский тоже в этом замешан. Видать, много боле, нежели Евдокия.

Иоанн поглядел на опричника, едва поведя бровью.

– Что с ним поделать? – прямо вопрошал Фёдор.

– Сдаётся мне, Басманов, – протянул Иоанн, поведя рукою в воздухе, – не простой гибели просишь.

Фёдор, верно, польстившись, пожал плечами.

– Чего ж ты, бес чернобровый, уготовил Ивану Андреичу? – вопрошал Иоанн.

– Казнить всяко успеем. Прошу лишь быть палачом, как время придёт, – скромно молвил опричник, кладя руку на сердце. – А пока, как видится мне, живьём он боле сгодится, нежели почившим.

– Быть по сему, – согласился владыка.

Фёдор широко улыбнулся, на мгновение прикусивши губу, будто уж предвкушая славную расправу. Иоанн цокнул, точно в укор, да мотнул головою.

– Отчего же Господь Милосердный, – молвил Иоанн, обхватывая лицо Фёдора за подбородок, – одарил тебя светлым умом да красою и силою, но не добрым сердцем?

Фёдор на то лишь плечами и пожал.

* * *

– Молю, не кори меня, – твёрдо молвила Евдокия, и жест её точно твердил, чтобы супруг не смел ступить ближе.

Владимир вздохнул. Смиренно кивнув, он сел на почтительном расстоянии от супруги да провёл рукой по лицу. Быть может, князь Старицкий и вознамерился к тяжкому разговору с женою, быть может, он желал прийти за истиной и добиться её, но едва он увидел супругу, и всё разбилось. Её лицо белое от ужаса и тревоги, её взор, стыдливо смотрящий вниз. Не мог князь гневаться на супругу, тем более ныне.

– Голубка, лишь прошу, молю тебя, не поступай боле так! – взмолился князь. – Не ради меня, да неужто ты себя не бережёшь вовсе?

Евдокия лишь отвела взор, скрестив руки на груди.

– Прошу, не губи себя, – вновь взмолился Владимир.

* * *

Тёмной нощью каменные стены собора безмолвно внимали поздней службе. Равнодушные своды не делили прихожан своих ни по роду, ни по имени, ни по злату. Ничем из сего и не выделялся нынче Иоанн, смиренно прислуживающий, точно послушник из народа. Тем паче что младые годы его и впрямь были полны и тяжёлого труда, но и покойного, мирного созидания в церковных стенах. Ставши царём, великим владыкой, он всё ещё находил утешение в службе Господу. Откинувши всякую гордыню, сложив злато и меха, Иоанн, будучи простым смертным, греховным, подметал собор, внимая тихим песнопениям.

Подле него мерно ступал скромный старец Филипп, снимая талый воск, что громоздился капля за каплей. Царь и священник в безмолвии несли службу свою, пока Иоанн не остановился. Он глядел на духовного отца своего, точно ожидая, как тот даст ответ, наставление, хоть слово утешения, но того не наставало.

– Зачем же ты супротив меня? – тихо вопрошал владыка.

– Не был и не буду никогда я супротив тебя, Иоанн. Но зачем же ты против народа своего, вверенного тебе самим Спасителем? – молвил Филипп.

Иоанн тяжело вздохнул, в мольбе возводя очи к высоким куполам.

– Мне не знать твоего креста, – это признание, верно, далось тяжело государю. – Тебе не ведать моего. Не трогай мою братию, и она не тронет тебя. Церковь осиротела. Прими же чадо отвергнутое. Это твой крест. Прими его. И дай зарок молчать об опричнине. Я пришёл к тебе как раб, как послушник и прошу занять твоё место. Кто, ежели не ты?

Филипп тяжело вздохнул, сокрушённо мотая головой. Много слов стояли на устах старца, но толку нынче в них не было.

– Или ты нашёл, на кого свалишь крест свой? – вопрошал Иоанн.

* * *

За утреннею трапезой братия притихла. Что-то терзало великого царя, то сразу было видно. После короткой молитвы Иоанн осенил стол крестным знамением, но сам к еде не притронулся. Владыка хмуро глядел на опричников и усмехнулся собственной мысли.

– Быть может, – произнёс владыка, взмахнув рукою, – кого из вас наречь митрополитом?

Братия молча переглянулась меж собой, уж прикинув, что, верно, вести недобрые от отца Филиппа пришли.

– Быть может, – Иоанн остановил свой взор на Вяземском, – ты? Не хочешь ли служить Господу и нам?

– Премного чести, государь, премного, – молвил князь, мотая головою.

Иоанн глубоко вздохнул, пожавши плечами. Царские пальцы постукивали по столу, а тёмный взор снисходил с одного опричника на иного.

* * *

На улице разошлось гуляние в преддверии Успенского поста. На площади пестрела ярмарка, развесёлые скоморохи шныряли меж торговых лавок, забавляя люд честной. Праздная ребятня разбегалась с визгом в стороны, норовя удрать от рогатого шута с грузными копытами да волочащимся по земле хвостом. Дело шло к полудню. Жара сморила игрища. Дураки снимали душные одежды, отдыхая в тени, ведь вечером ещё предстоит славная работёнка. Средь этой пёстрой толпы Иван Колычёв выискивал своего малолетнего сынишку.

– Сёма! – кликал Иван, поглядывая по сторонам.

Духота тяготилась поднятою в воздух пылью. Колычёв снял флягу с пояса и протянул скоморохам, давая утолить жажду. Мальчишка сидел подле дураков разодетых да повёл головою, заслыша батюшку своего. Скоморох, что сидел рядом с Сёмой, принял флягу, которую передавали из рук в руки. Он встал в полный рост, оправляя длинный сарафан, да снял маску, чтобы испить воды. Сделав два глотка, он передал флягу обратно Колычёву. Иван бросил беглый взгляд на скомороха, так и обомлел. Сразу же Колычёв спрятал сына за спину, признавая Фёдора Басманова в этом шутливом облачении. Иван нахмурился, не ожидая застать здесь столь видного опричника.

– Благодарствую, – молвил Фёдор, положа руку на сердце. – Изволь же и мне угостить тебя. Знаю местечко славное. Туда лучше без детей наведаться.

Басманов кивнул на мальчонку. Колычёв хмуро смотрел на опричника и всё пребывал в замешательстве. И всяко же Иван доверил отрока своего ратным людям, а сам решился следовать за опричником. Боле всего Колычёв страшился угодить в западню – авось сведёт нынче в переулок да прирежет, как собаку, и поминай как звали.

– Да поболтать хочу с тобою, – усмехнулся Фёдор, видя, сколь суетно глядит по сторонам его спутник.

– Ты же опричник? – вопрошал Колычёв, поглядывая на двор, в который они зашли. – Фёдор Басманов?

– Ох уж эта слава… – вздохнул тот, расстёгивая ворот наряда своего.

Иван заметил, как во дворе, подле дерева, сидит другой опричник. Колычёву сразу не понравилось ни чёрное облачение его, ни сабля, которую он затачивал.

– Что тебе нужно? – спросил Иван у Фёдора.

– Сбавил бы ты вражду свою, – заметил Басманов, – я тебе немало услужил, весь день возясь с сынком твоим. Славный малый.

Взгляд Колычёва сделался боле хмурым, но Иван не проронил ни слова. Фёдор глубоко вздохнул да отмахнулся.

– От же и скучный же ты, – молвил опричник. – Что ж, изволь же к делу. Твой дядя, отец Филипп, чего ж нос воротит?

– Он честный человек. Негоже ему браться за дело да поступаться супротив совести. Он не сдастся в проповедях своих. Мало осталось соли земли Русской, чтобы обличать злодеяния опричников. Отец Филипп не отступится от истины.

– А ежели он, отступившись, жизнь чью-то сбережёт? – вопрошал Басманов, прислонившись к бревенчатой стене.

– Меня, дурака, запугать легко, – произнёс Колычёв, – но не Филиппа. И ежели вам, палачам царским, доныне не удалось, то уж и вовек не удастся.

– Ты и впрямь решил, что я запугать кого хочу, вырядившись эдак? – усмехнулся Фёдор, оправляя рукава бабьего наряда. – Али больше похоже, что прошу тебя?

Холодный взгляд Ивана лишь изредка поглядывал на фигуру в отдалении, но боле же всего он смотрел на Фёдора.

– Знал бы ты, как царю-батюшке нужен духовный отец, – глубоко вздохнул Фёдор. – Пущай же Филипп примет чин, что по праву его.

Не было видно, чтобы Колычёва проняли речи опричника.

– Сам говоришь, мол, палачи мы, – произнёс Фёдор, точно с тяжким сожалением об участи своей нелёгкой. – Ежели Филипп всё же смилостивится над царём и над всей землёю Русской да станет митрополитом Московским и всея Руси, буду должен тебе, Вань, даю слово.

– Почём же мне знать, чего стоит слово твоё, Басманов? – вопрошал Иван.

Опричник развёл руками, да, видать, малость задет был речью этой.

– Ну а иначе и слова моего не будет, – просто произнёс Фёдор. – Да в самом деле, будто о гнусном злодеянии каком прошу! Поговори со своим стариком, сердечно прошу. И клянусь, я сохраню любую жизнь, которую мне повелят забрать, опричники али сам царь.

Иван не решался давать спешного ответа.

* * *

Генрих присвистнул, оглядывая угодья Старицких. Раздолье, вольность здешних краёв и впрямь пленила. К тому же славная погода разыгралась, и тёплые лучи солнца нежно ласкали перелески да деревца, что стояли, разлучённые с рощами. Фёдор отправился на пешую прогулку с князем Старицким. Данка же предавалась воле.

– Право, не ведал я… – молвил Владимир, положа руку на сердце, да Фёдор замотал головой, прерывая князя.

– Прошу, не надо. Прибыл не с допросом, но как друг светлого брата вашего и как покорный слуга. И, – с усмешкой добавил Фёдор, точно сам уличил себя в глупой неловкости, – ежели начистоту – владыка знать не знает, что я здесь.

– С чем же прибыл ты?.. – не без замешательства вопрошал Владимир.

Фёдор едва прищурил взор, устремив куда-то поверх далёких зубьев елей.

– Ты, княже, считаешь милосердие слабостью? – спросил Басманов.

Холодок пронёсся по спине Старицкого.

– Нет, – резко ответил Владимир.

– И ты же не хочешь, чтобы милосердие доброго нашего царя-батюшки обратилось супротив него же? – вопрошал Фёдор, глядя на князя.

– Я люблю Иоанна, – твёрдо заверил Владимир.

– Как и я, – кивнул Фёдор, положа руку на сердце, – и посему оба мы хотим, чтобы бедное сердце его нашло исцеление, и силы, и мир. Это скверное дельце с письмом… Оно много встревожило Иоанна Васильевича. Государь не находит покоя.

– Чем мне помочь брату? – вопрошал Владимир, и сердце его сжималось от боли.

– Боюсь, княже, мы оба бессильны пред страшным недугом Иоанна. Лишь одному человеку под силу исцелить те незримые раны, которые носит царе в сердце своём, лишь отцу Филиппу.

Старицкий глубоко вздохнул, кивая. В памяти его восставали светлые дни, когда добрый батюшка приходил к ним, учил грамоте, счёту и письму, как читали они священные книги, как пахли руки отца Филиппа, как мягок и горяч был монастырский хлеб, что приносил батюшка.

– Всё верно, – вздохнул Владимир, боясь, как бы те воспоминания не захлестнули его с головою. – Ещё в отрочестве отец Филипп был нам опорою.

– Нынче Иоанн боле всего нуждается в митрополите. Боле, чем когда-либо, – молвил Басманов.

– Неужто святой отец стал митрополитом? – подивился Владимир.

– Нет, – мотнул главою опричник, – и это безмерно гложет Иоанна.

Старицкий прятал взор, не ведая, куда податься. Фёдор на время смолк, видя, как речи воздействуют на князя. Они вышли к озеру, которое казалось вовсе куском неба, ниспосланного на землю. Гладь вторила торжественной небесной лазури.

– Царь простил Евдокию, – молвил наконец Басманов. – Прошу же, княже – поговорите с отцом Филиппом. Он всегда вступался за земских и много подавал челобитных. Ежели Филипп оставит Иоанна… Даже думать боязно.

– Спасибо, что служишь брату моему, – молвил Владимир, – береги же с братией тело его, и я упрошу Филиппа позаботиться о душе Иоанна.

Фёдор поклонился князю, с улыбкой принимая сей ответ. Подняв светлый взор свой, опричник принялся выискивать Данку. Набрав в грудь воздуха, Фёдор присвистнул, подзывая резвую свою любимицу. Лошадь же припала к озёрной воде и тотчас же подняла главу, едва заслыша зов хозяина.

* * *

Князь Иван Андреич Бельский стоял на крыльце, опёршись на перила. Последние вести, что донеслись до него, тревожны были и неясны. Сделанного было не воротить, и князь даже предвкушал уже царских опричников, что примчатся по его душу. Второй день ожидания измотал Бельского. Он отослал семью прочь, но ратных людей оставил у себя да велел быть начеку.

Наконец заслышался топот копыт. Бельский поднял взгляд, и жданные гости и впрямь прибыли. Во главе отряда ехал Фёдор Басманов, что ничуть не удивило князя. Опричникам отворили ворота. Всадники скоро окружили двор. И факелы, и сабли были наготове, да только погрома не начиналось.

Фёдор спешился, пока Данка ещё ступала резвой рысью. Чёрная накидка взмыла вверх вороньим крылом. Басманов направился ко крыльцу, мимолётно поглядывая на тех людей, которых Бельский пытался выдать за холопов да простых крестьян. Фёдор ступил на крыльцо, отдавая низкий поклон. Золотые серьги качнулись в ушах, явя огненный блеск свой из-под чёрных прядей.

– Доброго здравия, княже, – молвил Басманов.

Бельский улыбнулся, ответил на поклон и жестом пригласил Фёдора войти внутрь дома.

– Думалось мне, – молвил Иван Андреевич, – что вам, опричникам, клятва не велит знаться с земскими.

– Всё верно, всё верно, – кивнул опричник, проходя в терем.

Бельский удивлённо повёл бровью, покуда они ступали в княжеском доме. Они пришли в светлицу. В углу стоял большой стол. Он был застлан белою скатертью с вышитыми цветами по краям.

– Даже разговаривать с земскими грешно нам, преступно, – продолжил Басманов, оборачиваясь к князю. – Я много рискую, Иван Андреич, и посему призываю к твоей чести, дорогой хозяин. У меня премного вопросов.

– Как и у меня, Фёдор Алексеич, – молвил Иван, указывая на место напротив себя.

Опричник сел за стол, сильно откинувшись назад.

– Валяй, – Басманов пожал плечами.

– Уж явно не улики искать примчалися из самой столицы, – произнёс Иван. – Вам, опричникам, царе на слово верует.

Фёдор самодовольно улыбнулся да кивнул, да притом с видною отрадой.

– Стало быть, – продолжил князь, – с чем же прибыл?

– С надеждою, – молвил Басманов, и всё боле занималась лукавая улыбка, – что кто-нибудь тебя да надоумил подкупом задобрить меня.

Бельский развёл руками, но взгляд отворотил.

– Это ж чем же тебя, Фёдор Алексеич, и подкупить-то? – вздохнул Иван, поглядывая на серьги да на кольца басманские.

Тот перелив самоцветов много разнился со строгим чёрным плащом на плечах.

– От и чем же соблазнить-то тебя? – вопрошал Бельский. – Говорят, будто бы вхож ты в царские сокровищницы.

Фёдор внимал князю, покручивая перстень с крупным рубином на указательном пальце. Басманов кивнул, точно соглашаясь с молвою.

– Как и в царскую опочивальню, – тихо, но безо всякого стеснения молвил Бельский.

Фёдор отвлёкся от своих украшений и поднял лукавый взор на князя. Он убрал прядь за ухо да прищурился, точно припоминал что-то.

– Помнится, с тобою явился князёк… От ни имени, ни роду припомнить не могу, – произнёс Басманов, щёлкнув пару раз. – Как-то он ещё пошутил прескверно… Как же звали-то его? Скотское что-то, Боровицкий, что ли? Курякин?

– Овчинин, – твёрдо пресёк Иван.

Фёдор усмехнулся да закивал.

– Точно-точно, – согласился Басманов да осенил себя крестным знамением, – Царствие ему Небесное. Добрый наш царь прирезал его у всех на глазах – и хоть бы кто вступился за Овчину!

Князь сдержал всякий гнев, что поднимался в нём.

– И право, – молвил Бельский, и голос его оставался твёрд, – нету иной гнусной мерзости, нету греха более гадкого, от которого бы царь открещивался так рьяно.

Фёдор всплеснул руками, сохраняя улыбку на своём лице.

– А на кой чёрт ты вообще вздумал гневить государя нашего? – вопрошал Басманов.

– Не гневить, но вразумить, – ответил Иван.

– Ну, что-то не задалось. И ты лишаешься всех земель, – объявил опричник.

Бельский оставался невозмутим.

– Скоро тебя сошлют во служение костромскому князю, – продолжил Басманов. – Уверен, вы славно поладите! А отчего ж я не застал ни жены, ни детей твоих?

Фёдор оглянулся по сторонам да вскоре отмахнулся.

– Впрочем, Бог с ними, – молвил Фёдор. – Наш владыка добр и милосерден, и посему твои домашние не будут глядеть, как их великий славный отец в грязи и лохмотьях прислуживает опричнику. Жена и дети будут разосланы по монастырям. Я всё силюсь припомнить, куда именно сошлют их, да я о таких глухих местах отроду не слыхивал. Пусть не горюют родные твои в разлуке – даю своё слово, мы с братией славно позаботимся о них. Сколько твоей меньшой?

– И на кой же чёрт ты явился? – вопрошал Бельский.

Фёдор всплеснул руками да подался вперёд и будто бы в большом оживлении намеревался поведать князю страшную тайну.

– Жест доброй воли, Иван Андреич, – молвил Басманов.

– Я призываю тебя к чести, – твёрдо произнёс князь.

– Приговор будет исполнен в среду, – сказал Фёдор, пожав плечами да откидываясь назад. – Можешь уже бежать. Я соскучился по славной резвой погоне – и лошадь меня ни разу не подводила.

– Что тебе нужно? – вновь вопрошал князь, уже знатно нахлебавшись этой гадской манеры опричника.

– Ничего, – беззаботно, да притом с каким-то сокровенным упоением, ответил Фёдор. – Право, княже, у меня всё, чего душа желает. А вот у тебя всё скверно. Не так скверно, как у Старицких – видал я накануне их вотчины! Дым стоял до небес! Право, таких пожарищ и в Преисподней не сыскать. Да притом, что одно лишь слово митрополита совладало бы с гневом царским, вразумило бы владыку. Но нет – нынче всё в огне.

– Нету же нынче митрополита? – молвил Бельский, сведя брови.

Фёдор кивнул.

– От и я о чём. И ты бы гулял бы нынче с миром… право, много ли греха, с письмецом-то этим липовым? Ну, право, не смею боле занимать времени твоего, княже, – молвил Фёдор, поднимаясь со своего места. – У тебя его в обрез.

* * *

На вечернем небе отгорел закат. Царское семейство собралось за поздней трапезой. Царский кравчий Басманов в этот вечер был подле своего владыки. Фёдор пребывал в славном расположении духа. Он был учтив с царицей, посвистывал на манер разных птиц для царевичей. Холодная улыбка изредка касалась царских уст, покуда Иоанн наблюдал за ним.

Под конец трапезы опричник занял место подле государя. Мария испила из чаши, пряча лукавую улыбку. Едва в дверях заслышались спешные шаги, Фёдор оживился, обратив взор на вошедшего. Холоп встал в дверях да упал в земном поклоне.

– Милостивый государь, не губи, но вели слово молвить, царь-батюшка! – взмолился мужик.

– Только ежели вести добрые, – тихо произнёс Иоанн, глядя на крестьянина.

Басманов подался вперёд, готовый внимать. На лице посланника мелькнуло мгновенное смятение, но, сглотнув, мужик продолжил:

– Нынче отец Филипп шлёт поклон свой и велит ответ его передать, что примет чин митрополита, – доложил крестьянин.

Басманов поджал губы и перевёл взгляд на царя.

– Вот как? – с улыбкой произнёс Иоанн, поднимаясь из-за стола.

Фёдор откинулся назад на кресло и следил за государем. Улыбка не успела исчезнуть с его уст, когда царь не глядя взял свой посох. Басманов не успел ничего понять, как владыка резким ударом свалил холопа наземь. Мария подскочила с места да схватила за плечи царевичей. Фёдор бросил беглый взгляд на царицу, уводящую детей прочь, и сам Басманов тотчас же метнулся к царю. Фёдор едва не подставился под новый удар, обходя владыку. Опричник отпрянул назад, и когда Иоанн бросил на него свой взгляд, распалённый ненавистью, несчастный холоп бежал прочь, держась за лицо, разбитое в кровь.

Царь швырнул посох наземь, упёршись руками о стол, дыхание закипало лютой злобой. Насилу владыка расцепил руки, снеся со стола серебряное блюдо. То с грохотом рухнуло на каменный пол, и гулкое эхо разнеслось под высокими сводами. Иоанн самозабвенно шептал глухие проклятья, как вдруг его прервало осторожное прикосновение к плечу. Фёдор глядел в глаза Иоанна, поднося ему чашу с вином.

– То не стоит гнева вашего, мой царь, – произнёс опричник, пока владыка принял чашу из его рук.

Царь ухмыльнулся и выплеснул вино в лицо слуге, а чашу швырнул в стену. Басманов плотно стиснул зубы, стянув белое полотенце со стола. Он вытер лицо, покуда владыка возвращался на своё место во главе стола.

– Не стоит, говоришь? – вопрошал владыка, с насмешкой глядя на опричника.

Фёдор кинул полотенце на пол, занимая место напротив владыки.

– Помнится, – произнёс Басманов, – вы хотели, чтобы Филипп стал митрополитом?

– Хотел? – переспросил Иоанн, будто бы и впрямь не расслышал. – Нет. Я отчаянно молил. На коленях. Ты часто видел, чтобы я пред кем-то преклонил колено?

Фёдор сглотнул, хмуро сведя брови.

– И он не внял моим просьбам, – Иоанн замотал головой, поглаживая бороду, – а нынче переменил решение своё, упрямый старый козёл… Кому он внял, отказав мне?

Басманов пожал плечами.

– Не только вам нужен митрополит Московский и всея Руси, – произнёс Фёдор.

– Ты к этому причастен? – спросил Иоанн, прищурив взор.

Фёдор колебался лишь мгновение, прежде чем кивнуть. Иоанн цокнул, мотая головой. Его пальцы постукивали по столу.

– Ну-ка поведай, сука ты беспризорная, – повелел царь.

– Земским тоже нужен митрополит, – ответил Басманов, снеся оскорбление.

Пальцы владыки замерли, и холодный взгляд вонзился в опричника.

– С каких пор ты сношаешься с земскими? – спросил Иоанн, прищурив взор.

Басманов сглотнул, едва заметно мотнув головой.

– Ты взаправду… – едва молвил Фёдор, как резкий удар о стол прервал его речь.

– Без моего ведома? – вопрошал владыка, и голос его предался кипящей злости.

Басманов свёл брови, приняв царский упрёк. Спустя пару мгновений, полных жгучего смятения, Фёдор замотал головой, подняв очи к высоким сводам палаты. Царь презрительно ухмыльнулся, мотнув головой. Опричник поджал губы, вновь обращая взгляд к государю. Грустная усмешка вспыхнула на устах Фёдора.

– Прости же, добрый владыка, что служу тебе! – Басманов ударил себя в грудь.

– Паршиво служишь! – Иоанн ударил рукой о стол, поднимаясь.

Фёдор широко раскрыл глаза, сбившись с гнева царского.

– Бабья служба – на пирах плясать – тебе резвее даётся! – ядовито бросил Иоанн.

Фёдор оторопел, услышав эти слова. Опричник оглядывался, точно желал завериться, что всё взаправду. Иоанн пронизывал Басманова холодным, пристальным взором. Фёдор невесело усмехнулся, и с уст его сорвался глубокий вздох. Он поднялся с места и, чуть качнувшись, отдал низкий поклон.

Иоанн кивнул на место пред собой, веля Басманову воротиться, да Фёдор будто бы не разумел воли царской. Владыка же не принял той дерзости и облёк приказание своё в слова.

– Садись на место, Басманов, – процедил Иоанн.

Фёдор покосился на резное кресло, поведя соболиною бровью. Больше не было оправдания дерзновенному его непослушанию. Опричник отшагнул прочь от стола, и владыка лишь едва заметно мотнул головою, безмолвно, но строго упреждая от ошибки. Фёдор не внял этому и оставил государя.

Завидев это, прочие стольники, что были нынче на службе, приступились убирать еду да посуду, брошенную во гневе наземь.

Иоанн недолго глядел вслед своему кравчему, после чего перевёл взгляд на одного из крестьян. Холоп промакивал расплескавшееся липкое вино полотенцем, когда царь подозвал его к себе.

– Малюту ко мне, – тихо приказал владыка.

* * *

Фёдор яростно захлопнул дверь в свои покои. Яростные терзания снедали его изнутри, измываясь, глумясь над ним. Басманов опёрся руками, глядя в окно. Ночная мгла укрывала собою двор.

– К чёрту всё, – процедил Фёдор, проводя рукой по лицу.

Бессильная злоба была самым постыдным унижением. Он хотел заглушить её, провалившись в глубокий сон, – едва стоял на ногах. Рухнув в постель, Фёдор ощутил лишь большую досаду, подступающую к его сердцу, – всякий сон как рукой сняло. Беспокойное ворочанье не дало ничего.

Сколько времени прошло – лишь Господу и было ведомо. В минуту яростных терзаний кто знает верный счёт часам? Фёдор сел на кровати, не в силах боле валяться без дела. Он поднялся, поглядывая в окно.

«Ещё есть время», – подумал Басманов, смотря, не занимается ль уже заря.

Тёмный небосвод пророчил долгую безлунную ночь. Фёдор покинул свои покои, направляясь вниз, во двор. Безлюдные коридоры отзывались тихим эхом, встречая спешный, даже суетливый шаг опричника. Тревожные, мятежные, крамольные и дерзкие, горькие и алчущие – всякая мысль утихла, точно смиряясь, что нет боле никакой им воли.

Басманов отворил конюшню, решив не будить конюших – только мороки больше будет. Холод коснулся сердца юноши. Он напрягал свой взгляд, всматриваясь в ряды лошадей. Он сглотнул, внимательно выискивая свою вороную любимицу. Опричник бросил последний беглый взгляд на ряды лошадей, дремлющих в своих стойлах, выбежал на улицу, и ноги его подвели. Фёдор едва не оступился, благо успел опереться рукой о стену.

Сердце часто забилось, и он схватился за грудь. Крупицы раскалённого рассудка твердили, что это всё не взаправду. Страх поднимался к груди пронизывающей дрожью. Басманов поднял взгляд, собирая разрозненные мысли воедино.

Фёдор воротился в Кремль, насилу совладав с собою. Ноги сами несли его вверх по каменной лестнице. Едва Басманов увидел, что двери приотворены, тотчас же ускорил шаг. Фёдор не обратил внимания, сколь безропотно его пустила стража. Лишь когда опричник суетливо и бегло оглядывал царские покои, уразумел – нет нынче здесь владыки.

Эта мысль пришлась новым ударом, и Фёдор упёрся руками о спинку резного кресла, чтобы удержаться на ногах. Он закрыл рот рукою, переводя беспокойное дыхание, страшась, что рассудок подведёт его. Взгляд кидался из стороны в сторону, едва поспевая за жуткими мыслями. Фёдор поднял взор, глядя на пустую стену.

– Где нынче царь? – вопрошал Басманов у рынд.

Стража, как и ожидал Фёдор, судя по недоброй его ухмылке, хранила холодное молчание. Басманов не помнил, куда брёл опосля того. Ноги несли его по знакомым коридорам, выведя к одной из многих крепостных стен. Меж каменных арок виднелась Москва, погрязшая в тяжёлом сне, и небо плавно светлело у самого краю. Фёдор опёрся руками о холодный камень, безвольно свесив голову. Он прикусил губу, сглатывая ком, вставший в горле.

* * *

Башня колокольни взывала к людским душам, возвещая о заутренней службе малиновым перезвоном. Литые чугунные гиганты бились, каждый в свой черёд, порождая единый зов. Но не всяк мог внимать ему. Когда Фёдор поднимался по узкой лестнице колокольной башни, точно не слышал этого грозного звона.

Басманов опёрся спиной о стену, переводя дыхание и взирая на мрачную высокую фигуру звонаря. Иоанн обернулся через плечо, явно ожидая увидеть своего слугу. Медленно занималась заря, точно бы нарочно тянула. Фёдор безмолвно взирал на владыку, и царь надолго запомнил сей взгляд. Сердце опричника забилось чаще при виде царских очей – холодных, но притом полных жгучего упоения людскою слабостью.

Басманов отстранился от стены. Губы его невольно дрогнули, покуда он опустился на колени пред государем. Иоанн едва вскинул брови, будто был поражён увиденным, да на губах всё яснее проявлялась жестокая ухмылка. Фёдор поднял взгляд исподлобья и в волнении сглотнул, не отводя глаз от царя. Иоанн медленно подступил к опричнику.

– Ты не мог со мною так поступить, мой добрый царь, – прошептал Фёдор, и голос его будто сорвался ночными терзаниями.

– О чём же ты, Федюш? – вопрошал Иоанн, протягивая руку опричнику.

Басманов усмехнулся, беспомощно, отчаянно. Он припал устами к перстню государя, а затем запечатлел жаркий поцелуй на царской руке.

– Ты бы не поступил так, не со мною, – пробормотал Фёдор и поднял очи свои.

Их едва не покинул рассудок. Иоанн объял лицо слуги своего рукой, направляя его на себя. Губы Басманова подрагивали от тех слов, что алчно пылали, но не смели боле обратиться мольбами. Фёдор молчал, взывая в смиренной кротости к своему всесильному владыке.

– Отныне не забывай места своего, Басманов, – улыбнулся Иоанн, глядя, как за одну ночь во власти его надломить душу человеческую. – И полно же. Поди да разыщи Малюту, и воротит твою ненаглядную.

* * *

До полудня оставалось несколько часов, когда Фёдор поглаживал крутую шею Данки. Лошадь фыркнула, тряхнув головой.

– Ну прости, прости, – приговаривал Басманов, трепля гриву её. – Не бывать с тобою ничего дурного, клянусь.

Казалось, лошадь и впрямь вняла его увещеваниям, и понемногу стихала буйная пылкость её. Фёдор напоследок погладил морду резвой любимицы своей да вышел из конюшни.

– Ты же не затаил злобу-то на меня, а, Федька? – вопрошал Малюта, поглядывая на Басманова.

– Да с тебя-то какой спрос? – пожал плечами Басманов.

Утомлённый рассеянный взгляд опричника блуждал из стороны в сторону, всё ещё не находя покоя.

– А коли не секрет – в чём провинился пред царём-батюшкой? – спросил Григорий.

Басманов усмехнулся, уставившись куда-то вдаль.