Текст книги "Гойда"

Глава 6

Полоска мягкого света протиснулась в приоткрытую дверь. Тихий скрип, и ему вторил стук захлопнувшейся двери.

– Звали, царе? – вопрошал Фёдор, протягивая слова, точно на мотив какой.

Он прислонился к двери спиной, закрыв её за собою. Басманов чуть наискось глядел на своего владыку. Ровно сколь веселы были улыбка да очи опричника, столь же холоден был царский лик. Владыка сидел в кресле. Иоанн смерил Басманова взглядом и лишь боле стыл от вида оного.

– Помнится, велел явиться трезвым, – произнёс царь, покручивая перстень на своём пальце.

Фёдор, верно, был не удивлён, но позабавлен речью царской, ибо улыбка его лишь боле разошлась.

– Каков есть, таковым и явился, царь-батюшка, – навеселе ответил Басманов, свесив главу в поклоне, да приподнял взор, точно поглядывая, что ж делается с государем. – Коли бы вовсе не явился, от тогда б несдобровать.

С этими словами Фёдор качнулся, с усилием отстранившись от стены. Всё то время владыка не сводил взору своего, но делался всё мрачнее. Взгляд же опричника, пустой и праздный, слонялся по тёмным сводам опочивальни.

– На кой чёрт ты так нарезался, Федюш? – вопрошал Иоанн, снимая перстень.

– Я ж и подумать не мог, что нынче пригожусь тебе. Знал бы – ни капли, – Фёдор мотнул головой, прикрывая очи.

В сей миг, как Басманов, верно, был утомлён да смирён крепким питьём, Иоанн метнул в него тяжёлый перстень. И всякую томность да слабину в движениях Басманова как рукой сняло. В мгновение всякий след пьяного расслабления исчез. Он ловко поймал кольцо прям пред своим лицом. Взгляд опричника прояснился. Та перемена была быстрою, едва ль не мгновенною, да владыку то, видать, ничуть не подивило.

Лик утрачивал ту напускную весёлость. С глубоким вздохом Фёдор опустил взгляд на перстень и принялся глядеть на тяжёлую драгоценность.

– Продолжишь бесовское своё притворство? – вопрошал владыка.

Басманов с ухмылкой примерил царское кольцо на большой палец. Лишь после того взор его обратился к государю.

– Тебе же по сердцу мои притворства, – молвил Фёдор, пожав плечами. – А коли не по сердцу, то, всяко, чай, не наскучили, раз моя головушка всё ещё на моих плечах.

С этими словами промелькнула и лёгкая усмешка, да не было в том подлинной весёлости. Иоанн поднялся да приблизился бесшумной тенью к нему.

– Что у тебя на уме? – вопрошал Иоанн.

– Скажу – так и убьёшь меня, – ответил Басманов.

Хлёсткий удар наотмашь разбил ему щёку, не успел Фёдор смолкнуть. Под кожей едко разгоралось гнусное жжение, несравнимое со стыдом, отвращением или страхом, но явно бывшее сродни им.

* * *

До глубокой ночи со двора не уходили люди. Обозы стояли здесь с вечера. Вновь и вновь крестьяне сносили разную поклажу, готовя боярина к дальней дороге. Афанасий Вяземский был здесь же да глядел, чтобы всё разложили по уму. На выручку подоспел Малюта, и подоспел как нельзя кстати. Тугой ремень лопнул, и крестьяне со Скуратовым не дали рухнуть тюкам да коробам наземь.

– Эко ж мороки! – вздохнул Малюта, оглядывая телегу.

– А как иначе? – развёл руками Вяземский. Афанасий обнялся с Григорием, продолжая следить за сборами.

– Дел у вас будет невпроворот… – вздохнул Малюта, почёсывая бороду.

– У вас не меньше будет, – пожал плечами Афанасий.

Григорий недобро усмехнулся, тряхнув плечами.

– От же… У нас с земскими будто было мало хлопот! – негодовал Скуратов, сплюнув наземь. – Нет, надо нам митрополита! От старый хрен, теперь будет царю мозги морочить!

Афанасий пожал плечами, ухмыльнувшись себе в усы:

– Да помнится, старик клялся не лезть в дела наши, опричные.

– Много же значит слово попа! – бросил Малюта. – Святоши эти во сто крат хуже лютых безбожников.

Афанасий провёл по лицу, точно был в силах стряхнуть усталость.

– К слову, о безбожниках, – продолжил Григорий.

Князь обратился взором на Скуратова.

– Помнишь, – молвил Малюта, – накануне я кобылку Басманскую припрятал, по царскому приказу? Я ж сказывал ещё – ох малец-то перепугался! Сучёныш двуличный, да владеет собой, гад подлый, да всяко же, тут-то и он было растерялся. Видел бы ты воочию его – от прямо говорю – перепугался же он за кобылку свою ненаглядную!

Афанасий кивнул, точно веля продолжить уж сказ.

– Славно, что царь-батюшка приструнил щенка, – произнёс Скуратов, – от помяни моё слово – то добрый знак.

* * *

Бредя по тихим коридорам, он гнал прочь скверные мысли. Гулкое эхо, свободно летящее вдоль каменных стен, было единственным спутником Басманова. Небо едва-едва посветлело, когда он вышел во двор. Заря, будто бы нарочно, не спешила заниматься. Чистый воздух распирал грудь. Роса глухо поблёскивала на траве.

Фёдор бесцельно бродил из стороны в сторону одинокой мятежной тенью, пока наконец не сел на скамье. Путаные мысли заняли его ум, и посему он сам не заметил течения времени. Очнулся же Басманов от дум своих, лишь когда заслышал, как засуетился привратник, спеша отворить кому-то.

«Кого ж несёт ни свет ни заря?» – подумалось Басманову.

Он поднялся и даже было подивился, как внезапно занялся рассвет. Опричник вышел навстречу всаднику. Фёдору не пришло на ум ни имени, ни роду раннего гостя, хоть лицо всяко было знакомо. Прибывший спешился и не сразу отдал поводья, верно, не расслышав, что просят от него конюхи. В целом вид гостя был несколько потерянным, и этого недолгого замешательства хватило Фёдору, чтобы припомнить, кто пред ним.

Альберта Басманов видел мельком, когда тот приходил ко двору, врачуя страждущих. Чужеземец был нелюдим и угрюм и толком-то с Фёдором едва ль перекинулись парой слов. По слухам Басманов знал, что Альберт был пленён и ныне служит сносно, а то и вовсе славно. Так или иначе, сейчас Басманов улыбнулся и с поклоном приветствовал пришлого. Альберт ответил поклоном, доставая из-за пазухи связку писем. Фёдора подивило, что послания не были запечатаны.

– Доброго вам, сударь, – молвил чужестранец, – прибыл я к Афанасию Иванычу.

Басманов кивнул, протягивая руку чужестранцу.

– Княже послал меня встретить вас, Альберт, – произнёс Фёдор.

Немец кивнул, передавая письма опричнику.

– Афанасий Иваныч обещал, что отправит их, как пустится в дальний путь, – пояснил чужестранец. – Велел не запечатывать – так я и не скрываю ничего. Пущай читает, коли есть у него нужда такая.

Басманов принял послания, да едва ли ему хватило ловкости подсобрать распадающуюся стопку писем. Альберт помог опричнику удержать всё в руках.

– От же… – чуть виновато вздохнул Фёдор, – кабы Афанасий Иваныч не растерял бы их, покуда едет до этого… ну как его, куда он там едет? На города дурная память моя!

– В Лондон, сударь, – молвил Альберт, кивая.

В тот миг вся груда писем разом рухнула наземь.

* * *

– Да господи… – вздохнул Афанасий, тяжело выдыхая.

Фёдор ухмыльнулся, застав Вяземского в столь ранний час врасплох.

– Ещё заутрени не слыхать, а ты уже на ногах? – вопрошал князь, приглашая жестом в свои покои.

Точно в оправдание своему приходу, Басманов приподнял в руках стопку малость помявшихся бумаг, перетянутых кожаным ремешком. Фёдор опустил свою ношу на стол, а сам опустился в кресло, накрытое шкурой. Басманов подпёр голову рукой, ожидая, когда же Вяземский взглянет на письма. Афанасий же явно недавно отошёл ото сна, и посему особой спешки не было в нём. Он приблизился ко столу, протёр глаза и, широко зевнув, развязал ремешки.

Бездумный притуплённый взор бегло прошёлся по строчкам. Верно, до Афанасия не сразу дошло, от кого же явился Басманов. Наконец Вяземский замер, и взор его прояснился, как по щелчку. Опричник перевёл взгляд на Фёдора, пытаясь угадать, сколь много прознал Басманов. Судя по довольной улыбке на устах, он и впрямь ведал достаточно. Тяжёлый вздох, и плечи Вяземского опустились.

– Значится, Лондон? – мечтательно вздохнул Басманов, покручивая перстень на своём пальце.

Князь занял кресло подле стола, всплеснул руками.

– Значится, Лондон, – пожав плечами, повторил Афанасий.

Фёдор усмехнулся, поднимая взгляд на Вяземского.

– И, стало быть, – вздохнул юноша, – мне не должно было знать об этом?

Афанасий кивнул.

– Царь-батюшка пригрозил нам в глотки свинец залить, коли проболтаемся, – признался Вяземский.

Фёдор кивнул, глядя пред собой, но тотчас же воротил взор на князя, прищурившись.

– Нам? – повторил Басманов. – Кто ещё знал?

Афанасий улыбнулся, мотая головой.

– Да немец твой, Андрюшка, – бросил Вяземский, уж не найдя причины, ради чего упрямиться да препираться нынче.

Фёдор вскинул голову вверх да прицокнул с широкою улыбкой. Незлобно он мотнул головой, точно и впрямь причитал.

– Сука заморская… – пробормотал себе под нос Басманов.

Право, эта весть меньше всего прочего терзала душу Фёдора. Вяземский сидел, молча пялясь на стол. Небо за окном всё светлело.

– Что ж, – молвил Фёдор, пожав плечами.

Князь повёл головой, готовясь внимать Басманову.

– Верно, мне сего знать не должно, – произнёс опричник. – Так тому и быть. Буду и впредь в неведении. В самом деле, ни ты, ни Андрей не проболталися, за что ж вам попадать под гнев царский?

Вяземский, право, не ожидал того услышать и даже замер на мгновение. Премного озадаченный, но и премного возрадованный такому настрою Фёдора, Афанасий глядел на Басманова вовсе иными глазами. Когда тот поднялся со своего места, то же сделал и князь. Вяземский проводил гостя, да пред тем, как расстаться, поклонился, положа руку на сердце. Фёдор ответил коротким кивком и, верно, мыслями был далёк отсюда.

* * *

Солнце занималось всё вольнее, всё величественнее. Злато лучей охватило небеса и лилось сквозь раскрытые окна в царские палаты. Трон был окутан истинным благолепным светом, когда Афанасий Вяземский предстал пред ним. Иоанн приметил слугу и подозвал жестом, едва ли отводя взгляд от окна. Что-то премного занимало государя там, на залитом солнцем дворе.

Опричник подошёл ко владыке и склонился в почтительном поклоне. Иоанн указал на окно. Вяземский пытался понять, что же так занимало царя, не находя ничего примечательного в пыльной дороге да старом крестьянском мужичке, стоявшем посреди дороги в лохмотьях. Холоп закинул голову вверх и даже не выглядывал ничего в небе – очи его были закрыты. Так и стоял старик, сжавши кулаки, насилу сохраняя пост свой и всё вглядываясь незрячим взором куда-то ввысь.

– Жажду узреть то, что зрит он, – молвил владыка, наблюдая за полудурком.

Вяземский невольно вскинул брови, и тихий выдох сошёл из груди опричника.

– Быть может, великий царь, что он вовсе ничего и не видит, – молвил Афанасий, пожав плечами.

Иоанн усмехнулся.

– А это и впрямь было бы славно, – ответил государь и, будто бы уж отойдя от чёртова видения, направился к трону. – Что же нынче?

Афанасий покорно последовал за владыкою.

– Всё идёт своим чередом, – с поклоном молвил князь, – ко сроку всё успеется. Ежели бы мне кого в подмогу дали, на сборы да на сам путь морем, уж наверняка всё успеется.

Низкий смех прервал речь опричника. Иоанн подпёр голову рукой, глядя на Афанасия.

– И кого же послать с тобою за сине море? – вопрошал царь, поглядывая на перста свои драгоценные.

Вяземский же, напротив, можно подумать, ничего забавного и не видел. Он пожал плечами, точно прикинув в уме, да ответил:

– Да кого угодно, царе, с живым умом, смекалистым. Кого-то, кто хоть малость сведущ в латыни, да умеет лить речь свою звонким ручьём, да видом не был угрюм, словно зверь.

– Кого-то, кто дорогу водою перенесёт, не ублевавшись? – вопрошал владыка, поведя бровью.

Улыбка не сходила с уст царя, но полнилось за нею многое. Вяземский поджал губы, глухо усмехнувшись. Иоанн предавался сладкому удовольствию, уж наверняка прознав, что разгадал игру опричника.

– Нет уж, – отмахнулся царь, вновь обращая томный мрачный взор на злато собственных колец.

Жар солнечного света объял драгоценный металл, играя переливистыми бликами, будто путаясь в гранях рубинов и сапфиров.

– Фёдора я оставлю подле себя, – молвил наконец Иоанн, обращая взор на Афанасия. – Прошлым летом я дал слабину, и чем всё обернулось?

Вяземский сглотнул, неволею прикрывая шрам на своей кисти. Грубый рубец и по сей день тревожил ознобом али судорогой, да и в бою больно крепкий хват припоминал ту злосчастную поездку.

– Нынче ежели вас постигнет неудача, – молвил царь, – не хватит сил истерзанной душе моей простить. Ни его, ни тебя, Афоня. В тот раз ты подвёл меня. И на кой же чёрт в такой светлый день ты подымаешь эту грязь из моей памяти?

– К милости взываю, великий… – но не успел Афанасий и взмолиться о прощении, как царь прервал его жестом.

Князь отдал низкий поклон и уж уразумел, что на сём доклад его окончен.

* * *

В кремлёвских погребах стоял приятный холод. Меж рядов царских вин да прочих напитков крепких, забойных шнырял суетливый люд. Крестьяне шустро рыскали, торопливо. Нынче надобно было как можно скорее довершить приготовления к царскому пиру. Какой-то шустрый мальчуган – и как он поспевал повсюду? – возвестил о прибытии царского кравчего.

Пуще прежнего всполошились холопы, боясь оплошать пред Басмановым.

Много нового люду прибыло, да те уж наперёд слыхивали – кто таков Басманов и что спуску не даст никому. Быть может, с сего-то перепугу крестьянин и пролил вино – ручка кувшина выскользнула прямо из-под ладони. Пущай бы то рухнуло под ноги любому стольнику али холопу, но нет же – то пало под ноги Фёдора Басманова. Царский кравчий не медлил и хлёстко огрел по лицу нерадивого.

– Помилуйте, боярин! – взмолился кто за холопа. – Он в стольниках совсем недавно!

Басманов замахнулся да стегнул об пол, лишь больше гневаясь с сего прошения.

– Как звать, откуда? – вопрошал Фёдор, скручивая хлыст кольцом.

– Ерёма, боярин, – ответил холоп, прикрывая лицо, разбитое в кровь, – со Старицы я.

Фёдор глубоко вздохнул, пристально оглядывая прочих.

– Живо прибрать всё, али шкуры с вас, бесов, спущу! – грозил Басманов, прищёлкнув пальцами.

Суета занялась такая, что пуще прежнего. Сам же Басманов зорким взором всё следил да приглядывал за нерадивым крестьянским народом.

* * *

В кабаке шумела пьянка, когда паренёк – кто-то из крестьянских, сразу по нему видать, переступил порог. Явился он не один, привёл с собою девку разудалую, с косою до пояса. Под броским платьем её рисовались телеса, глаза поблёскивали, поглядывая из стороны в сторону. Улыбка с уст девичьих не спала, как завидела пришлая пирующих опричников, верно, даже напротив, улыбнулась она пуще прежнего. Вместе со спутником своим отдала поклон, приступаясь мягкою походкой к пирующей братии.

Фёдор прибрал струны звонких гуслей, поглядывая на парочку, подошедшую к их столу. Малюта оторвался от выпивки, видя знакомое лицо – паренёк был из людей Скуратова.

– Вечер добрый, бояре! – молвил холоп, кланяясь да представляя мужикам спутницу свою. – Гляди-ка, Лукьяныч, какую красу нынче повстречал подле Рыбного переулка!

Григорий ухмыльнулся, оглядывая девку. Она молча поклонилась, смотря на опричников вскользь. Ох и оживилася же братия, завидев её, и загорелись глаза их, и было в том не лишь похоть, да точно насмешка, едкая, лютая.

Сама же девица не смутилась ни одному мужскому взору, но едва встретилась взглядом с Алёною, так обе они точно оторопели. Хозяйка кабака сидела подле Штадена, и немец завлёк её в лёгкое объятие. Узнались давние знакомые, в том не было сомнения, но обе виду не подали.

Меж тем же Малюта с лукавым прищуром утёр усы от вина да всё приглядывался.

– От нынче никакой девахи не сыскать! И где ж ты пропадала такая вся? – молвил Григорий, подзывая девку.

– Да что ж сразу пропадала? – с улыбкой молвила она в ответ, не противясь, когда Малюта привлёк к себе. – От же заскучаем, и днём с огнём не сыщешь!

В следующее же мгновение Малюта крепко ухватил девку за косу, намотал на кулак да как прижал её ко столу, заламывая ей руку до боли. Всё то вершилось под буйное ликованье опричников. Взгляд несчастной метнулся вокруг и неволею пал на Алёну.

– А ведомо ль тебе, паршивая сучка, что воспретил владыка торговать собою? – приговаривал Малюта, дважды приложив уличную девку об стол.

Она вскрикнула от боли сквозь стиснутые зубы. В оторопи не смела она противиться, да и всяко, не было ж ей никакой мощи вырваться.

– От же, похоть да алчность совсем замутнили рассудок, и думаешь, что тебе закон не писан, тварь? – Скуратов вновь вдарил головой девки об стол, разбив лицо ей в кровь.

* * *

Дрожа, кутаясь в рваное платье, девушка переступила порог чёртова кабака. Она провела рукой по голове, и сердце сжималось, когда под ладонью ощущались разрозненные клочья волос, слипшихся от крови.

Девушка обхватила себя поперёк живота, с трудом переводя дыхание. К горлу подступила желчь, её вырвало наземь. Тихие шаги заставили её оглянуться. Со двора вышла Алёна и едва раскрыла рот, так побитая девка упредила её жестом да харкнула ей под ноги.

– Пошла ты, сука подлая! – огрызнулась девушка.

– Дай тебя залатаю, – произнесла Алёна, точно и не ведая злобного настроя знакомой своей.

– Мразь ты! – ухмыльнулась в ответ сквозь боль, сквозь стоящую на устах кровь. – Ото оно, куда пристроилась! Под опричника стелешься, паскуда!

– А ты подо всех подряд, – Алёна развела руками да скрестила их на груди.

– Глядите-ка! Будто бы я одна промышляю запретным да греховным ремеслом! – И девушка залилась хриплым смехом и сызнова сплюнула наземь, никак не в силах совладать с мерзкой желчью, стоявшей в горле.

– Пасть закрой да поди уже прочь! – отмахнулась Алёна.

Пущай побитой девке и многой боли стоила ухмылка её, да всяко ухмыльнулася она напоследок да ушла.

* * *

– Вяземский тебе проспорил? – вопрошал владыка, будто бы невзначай.

Фёдор не сразу разумел речи царской – уж больно шла она в разлад тому, что диктовал владыка. Басманов уловил смысл слов опосля пару мгновений и оторвал взгляд от письма, посмотрел перед собой. Он едва ли переменился в лице, заслышав то имя, но всяко никакого виду не подал.

– Сколь мне известно, нет, – ответил Фёдор, пожимая плечами.

Иоанн стал тенью позади опричника, следя, поспевает ли слуга за речью его.

– Он просил за тебя, – произнёс владыка, глядя на Фёдора со спины.

Басманов сглотнул, отложил перо и обернулся. Его взор был холоден, но решительно жаждал ответа.

– Он просил, – продолжил Иоанн, будто бы Фёдору не было ведомо, о чём нынче речь, – чтобы я отправил тебя за море, в Лондон, вместе с ним.

Фёдор заворожённо ждал, как царь скажет свою волю. Иоанн не спешил с ответом. Басманов тихо вздохнул.

– И что же? – вопрошал опричник, ибо ожидание и впрямь затянулось.

– Я отказал, – холодно ответил царь, пожав плечами.

С уст Фёдора сорвалась тихая усмешка, полная горькой желчи. Он сам не заметил, как рука его впилась крепче в спинку кресла.

– Ещё бы ты, мой царь, иное б рассудил, – Басманов произнёс то с почтенным поклоном, но голос его едва не доходил до преступной дерзости.

Иоанн не мог, а может, вовсе и не хотел скрывать улыбку, полную коварного удовольствия. Он глядел на то, как много укрывается под сей манерностью, которой нынче предавался Фёдор, как плечи его резко опустились, как что-то надламывается от пары коротких слов. В том было упоение, и Иоанн этого не скрывал.

– Ты удивлён? – вопрошал владыка.

– Я? Ничуть, – бросил Фёдор, пожав плечами.

Он поднялся со своего места, неспешно подходя к окну, прислонился к стене, обращая взгляд на улицу. На мгновение улыбка Иоанна остыла. Царю почудилось, будто бы на миг Фёдор стал вовсе бестелесным, и свет проходил сквозь него, и никакой тени не падало на каменную стену. То было лишь мгновение, но холодное дыхание этого видения царь буквально ощутил собственной кожей.

– Я не отпущу тебя, – молвил царь, едва заметно мотнув головой. – Не снова.

– Твоя воля, – ответил опричник, отводя взор к окну.

Верно, что-то ещё стояло на устах владыки, да заметил царь резкую перемену во взгляде Басманова. Оставив всякие толки, Иоанн обратился взором к окну, выискивая, что же смуту да тревогу нагнало на бело чело Басманова.

– Не сдох же, сукин сын… – пробормотал себе под нос Фёдор.

Глава 7

– Ну что, суки тупорылые! – бросил Михаил Морозов, спрыгивая с лошади.

Грубым ударом кнута мужчина огрел подоспевших к нему холопов. Фёдор спустился ко двору уж опосля прочих опричников. Первый круг уж был в сборе – Басман-отец, Малюта, Вяземский. Морозов, пыльный и утомлённый долгой дорогой, с лютым неистовством оглядывал братию.

– Уехал, мать вашу, на чужбину, латинов рубить, а они вон что! – Михаил с новою жестокостью хлестнул кого из конюхов до крови. – И получаю вести из дому, что племянник мой в петле болтается! Уже избралися, твари, кого ставить будете супротив меня на бой кулачный? – вопрошал Морозов, глядя на опричников.

– Да остынь, а? – молвил Алексей. – Племяшка твой хорош! Молчал как рыба! Коли б слово молвил…

– Ты, Басман, совсем рехнулся? – огрызнулся Морозов. – Покойника нынче винишь? Вы мне так просто не откупитесь! Пущай же один из вас, ублюдков, кто допустил расправу над сродником моим, тот и выходит на бой!

Михаил сплюнул наземь, толкая Малюту в грудь, да поднялся по лестнице каменной. Опричники остались во дворе, безмолвно глядя друг на друга, точно бы и вопрошая – как же нынче?

* * *

За трапезою братия притихла. Малюта тяжело вздохнул, едва подавшись назад, и с тем задел нерадивого стольника. По рассечённому шраму Басманов узнал – неряха из нездешних, недавно при дворе.

– А ну, свалил, гнида криворукая! – злобно огрызнулся Малюта, огрев холопа наотмашь по лицу.

Фёдор хмуро глядел на слугу, который что-то раболепно бормотал, раскланиваясь да пойдя прочь.

– Что ж нынче делать будем? – вопрошал Алексей.

– От же кто забеспокоился! Тебя-то да твоего сынишку-то царь воспретил в бой пускать! А нам-то что поделать можно? – буркнул Малюта, вытираясь полотенцем. – Морозов лютый сукин сын да свирепеет год от года. Завалить такого кабана я бы не смог и год назад, а уж нынче-то!

– Да неча прибедняться, Гриш! – усмехнулся Вяземский. – Поди, ты славно управишься! И оно что, царь же воспретил насмерть биться?

Малюта глухо усмехнулся в рыжую бороду.

– Так коли страшиться неча – сам и иди! – бросил Скуратов.

Алексей тяжело вздохнул, почёсывая бороду, и после раздумий окинул сына взором. Молодой Басманов малость прищурился, пытаясь разгадать замысел отца.

– А немец где твой, Федь? – спросил Алексей.

Взоры прочей братии тотчас же оживились, устремившись на Фёдора.

* * *

Немец глядел на Фёдора, точно бы пытаясь разгадать – всерьёз ли Басманов всё али нет.

– И ты, верно, подумал, что соглашусь сцепиться с Морозовым по старой дружбе? – спросил Штаден.

– Да, мой друг сердечный, – кивнул Фёдор. – Ведь из тех же добрых чувств я и ни словом не обмолвился об том, что ты утаил от меня твой скорый отъезд, и не куда-то, а в Лондон.

Генрих откинулся назад да отмахнулся.

– От не начинай, Тео, – молвил Генрих.

Басманов коротко усмехнулся да пожал плечами.

– Но, право, я хотел было кое-чего предложить тебе, – протянул Фёдор, постукивая пальцами по столу.

– Чего ж? – вопрошал Штаден.

– А того нынче нету на Руси ни у какого купца аль боярина, но уж добуду для тебя, – произнёс Басманов, видя, как речь его всё боле завлекает немца.

– И что ж это? – молвил Генрих, едва поведя светлой бровью. – Удиви меня.

– Благословение царя нашего батюшки прибрать к рукам распутных девок по всей столице, – молвил Фёдор.

Немец, видать, и впрямь подивился. Несколько мгновений так и сидел, глядя на друга своего, а с тем и присвистнул.

– Недурно же, – кивнул Штаден.

Фёдор самодовольно пожал плечами. Немец колебался последние мгновения да усмехнулся всё ж.

– От знаешь же, была не была, – ответил Генрих. – Уж любо поглядеть мне, сможешь ли ты на то царя уболтать, чтобы во столице православной девки продавали себя.

– Уж уболтаю, за это не боись, Андрюш, – молвил Басманов.

* * *

Рынды пропустили Басманова, и он с поклоном вошёл в царские покои. Опричник застал владыку своего за приготовлением ко зрелищу – холопы стояли полукругом, вознося на царя златой наряд. Подле Иоанна холопы робко расступились да поклонились вошедшему боярину. Иоанн жестом велел крестьянам пойти прочь, оставив их с Фёдором с глазу на глаз. Басманов принял один из золотых браслетов царских, помогая довершить облачение государево.

– Коли пришёл просить за этот бой – то впустую время тратишь, – молвил Иоанн, подавая руку свою. – Я уж пошёл на уступку вам, воспретив тебе али отцу твоему выходить супротив Морозова. Да и Миша-то желал биться насмерть – и то я воспретил ему.

– Ты так великодушен, мой царь, – вкрадчиво молвил Фёдор, припадая тёплыми устами к руке Иоанна.

Государь едва прищурил взор свой, тщетно гадая замысел слуги своего. Басманов глядел спокойно да с ухмылкою, что уж наверняка таила под собою лукавое стремление.

– От же, – ухмыльнулся владыка, – уж не томи, Федя, да поведай, с чем же явился.

* * *

Вечерние сумерки поздно опустились на Кремль. Холопы пожгли факела да выставили во дворе, подле ограждений для боя лютого. Царю уготовано было зреть всё со стены. Иоанн занял высокий трон, и подле него уж несли свою службу угрюмые рынды. Подле владыки собрался ближний круг опричников.

Фёдор Басманов стоял, упёршись руками о холодный камень, едва ли не высунувшись из арки, глядя вниз. Он держался славно, был сосредоточен, вглядываясь в густую тень двора, видя, как Штадену наматывают на руки тряпицу, как его широкие плечи обмазывают жиром.

– Видок что надо, – раздался голос позади, и Басманов обернулся через плечо, и взгляд его много омрачнел.

То был сам Морозов, что занимал место среди прочих опричников и, видать, не прочь был поглядеть на славную драку.

– Какого чёрта? – вопрошал Фёдор, хмуро глядя на Морозова.

– На то была воля царская, – молвил Михаил и взглядом обратился к государю.

Холодный вид Иоанна не шёл супротив слов Морозова. Фёдор вновь обратился взором вниз, завидя, кого же Михаил выставил заместо себя, и, право, дыхание Басманова замерло. Здоровяк казался даже с того расстояния непомерно огромным. Громила порядком превосходил немца в силе, но меж тем же Генрих, верно, ничуть не страшился выступать против него.

– От и где ж ты сыскал такого? – спросил Фёдор, ставши полуоборотом к Морозову.

– Где сыскал, уж нынче не сыщешь, – ответил Михаил.

– И много ль уплатил? – молвил Басманов, поведя бровию.

– Сполна, Федь, – заверил Морозов. – Эко ж ты всполошился из-за немца своего!

– Всполошился не на шутку – уж чего лукавить? – Басманов повёл плечом. – Да не за Андрюшку, а за переростка твоего. От хоть вдвое больше плачу, ежели сам выйдешь против немца.

– Искусить меня удумал? – усмехнулся Морозов. – Это ж дело не в деньгах-то совсем.

– Подумай, Миш, – молвил Фёдор, – уж тебе точно припомнят, что забоялся с латином драться.

Морозов оторопел, а вместе с ним и опричники. Фёдор зорко примечал перемену на лицах братии. Оживление то коснулось и владыки. Они вскользь с Басмановым пересеклись взглядами, храня их уговор накануне. Премного ж занимался владыка сей беседою и премного позабавился, видя, в какое смятение вогнан Морозов.

– Да в самом деле, Миш, – вступился Алексей, – будто б мало забав? Пойдём же, выпьем за упокой племяшки твоего. Ни к чему же нам вражда меж собою.

– Пущай уж так, – молвил Михаил, – да токмо я, Алёша, иного толку. И ежели кто зло свершит сроднику моему, куму, племяннику, брату али сыну, я не буду на то закрывать глаза, пируя беспечно!

Алексей ухмыльнулся на эти слова, прихватив за грудки Морозова.

– Слушай-ка, ёрая ты расщеколда! – пригрозил Басман, как прерван был ударом посохом оземь.

С хриплым рыком да оскалом Алексей разжал кулак, оттолкнув Морозова прочь от себя, да отошёл.

– Али грызню устроили – так вольно ж вам! – молвил Иоанн, взводя руку. – А коли нет, так рассудим всё кулачным боем.

Генрих да здоровяк, нанятый супротив него, пристально глядели на крепостную стену, всё выжидая знамения царского. После отмашки бойцы сцепились и в несколько мгновений предались такой ярости, что сподобились лютому зверью. В ловкости и проворности Штаден много превосходил врага да всё же пропустил пару ударов. Впрочем, и здоровяку прилетело недурно – один удар особо ловко пришёлся в висок, да с рассечённой брови кровь алая так и хлынула, слепя да щипля очи. Генрих меж тем вдарил ещё, и вновь, и поспел сторониться от удара.

– Продует немец, – угрюмо бросил Малюта.

– Тьфу тебе на язык! – отрезал Фёдор.

Скуратов покосился на Басманова да ухмыльнулся. Точно назло, именно в этот момент Генрих пропустил удар в грудь, и уж нынче неча было отрицать – подкосился, согнулся, держась за грудь. Громила тотчас же ухватил немца за руку да перекинул через себя. Омерзительному хрусту вторил дикий рёв, сорвавшийся с уст Генриха.

Фёдор метнул короткий взор на государя, и Иоанн ответил коротким кивком. Заручившись сей поддержкой, молодой Басманов лихо да пронзительно присвистнул. Прежде чем кто успел опомниться, в воздухе встал лай.

Ворота, смежные с оградою для боя, приотворились, спуская собачью свору. Звери ворвались, мечась в ограде. Лишь две души ведали, что сему суждено свершиться, иные же предстали пред лютой жестокостью, с которой животные вгрызлись в здорового чужака.

Немец же лежал ничком на земле. Либо он не спешил, либо ему попросту не было сил нынче подняться. Заслышав шавок, Генрих едва-едва улыбнулся сквозь кровь. Собаки узнали Штадена и посему не нападали на него. Здоровяк их много больше занимал, тем паче что тех коротких мгновений его оцепенения с лихвой хватило, чтобы мёртвой хваткой вгрызться в него.

Морозов оглянулся на владыку, и уж было опричник набрал воздух в грудь, чтобы распалиться негодованием, как с первого взгляда было видно – то было с дозволения, ежели не прямого приказа царского. Иоанн широко улыбался, и жаркий пыл очей его всё боле и боле делался живым, покуда несчастный здоровяк обращался обезображенной грудой мяса. Сухая пыльная земля жадно глотала его кровь и покрылась чёрными пятнами.

Генрих, пущай и не без труда, поднялся на ноги и опёрся рукою об ограду – вторая безжизненно висела и, к холодящему ужасу, казалась чуть длиннее, нежели до схватки. Тем не менее немец стоял на ногах, пущай и шатко, а враг раздирался голодною сворой собак.

Морозов злобно глядел вниз и резко вздрогнул, когда чья-то рука опустилась ему на плечо.

– А я ж от чистого сердца готов был уплатить, – молвил Фёдор. – Хоть как-то скрасить горе поражения.

Михаил усмехнулся, сплюнув на пол.

– А ты подлый чёрт, Басманов, – бросил Морозов, толкнув Фёдора в плечо.

После сего Михаил отдал поклон царю да спешно пошёл вон. Кому-кому, а ему уж точно неча было глядеть боле. Фёдор с усмешкою принял те слова да смотрел вслед опричнику.