Текст книги "Очищение духом. Трилогия"

Глава 13

Проснулась Ривелсея уже утром и уже в Анрельте. Поняла она это сразу же, когда открыла глаза и увидела в сером полумареве восходной дымки высокие здания и башни самого, как считали многие, крупного и красивого города на свете. Чем-то он напоминал, конечно, и Келдар, и Невильн, но сильно и отличался. Улицы Анрельта пролегали прямо и мощно, поражая своей шириной, здания громоздились по их краям как-то неуклюже и неправильно, но тоже с размахом и глобальностью, почти все в несколько этажей, из серого тёмного камня, и дороги вымощены таким же камнем. Деревьев росло повсюду много, но в беспорядке и без всякого принципа, совсем не то что в Цитадели. Но в общем Анрельт был всё же красив и приятен для всех, особенно для путешественников, уставших от дороги, плохой погоды и дикой, незаселённой местности.

Всё это Ривелсея заметила и оценила, конечно, не сразу, а со временем, когда вылезла из повозки, которая стояла у какого-то большого деревянного строения, и огляделась по сторонам. Из двух ночных знакомых один куда-то исчез, а вторая была привязана тут же неподалёку к дереву и, опустошив, видимо, уже кормушку с зерном, щипала молодую травку вокруг себя. При свете дня Ривелсея смогла первый раз заметить, что окрас Рябинки очень пёстрый и неровный и представляет собой трудновообразимую смесь серого, рыжего и белого. Рилана не было ни видно, ни слышно. Совсем исчезнуть он без своей лошадки по-всякому не мог, и Ривелсея решила немного его подождать. Во-первых, не хотелось исчезать не попрощавшись (когда они в следующий раз встретятся, если это вообще случится, нельзя было даже предположить), во-вторых, Ривелсея до крайности плохо представляла себе тот город, в котором находилась, по поводу чего в голову ей неоднократно приходила мысль, что она должна была потребовать у Совета или у Генреса, в крайнем случае, карту Анрельта. Ей таковой никто не дал, зато Генрес подробно её инструктировал, что прежде всего ей следует направиться на Речную улицу и найти там Аде́ста, союзника ратлерского клана, который за почётное право таковым считаться периодически принимал в своём доме рыцарей Ордена и предоставлял им жилище бесплатно. У него и следовало на время обосноваться и приступить к поискам. К поискам чего, Генрес не уточнил. Зацепкой должен был стать Стекольщик, неприятную историю про которого только что рассказал ей Рилан. Хотя что касается этого Стекольщика, то в нём самом, по-видимому, предстояло ещё разобраться, что, возможно, будет очень нелегко.

Было рано. Ривелсея сидела и завтракала холодными хлебцами, мясом и фруктами, смотрела по сторонам с задумчивым видом. Ко всему прочему, Орден приказал ей не медлить, поскольку ситуация требовала решительных действий в ближайшее время. Ривелсея поэтому решила как можно быстрее найти Адеста, узнать у него всё по поводу того, что происходит в Анрельте – при условии, что что-нибудь он знает – и незамедлительно отправиться к Стекольщику.

Рилан вернулся неожиданно, несмотря на то, что Ривелсея ждала его целый час. Он нёс большую корзину и что-то весело насвистывал. Теперь наконец-то его можно стало разглядеть. Среднего роста парень с глазами большими и чёрными, с давно не стриженными волосами, чисто, видимо только что, выбритый и в общем довольно миловидный. Увидев Ривелсею, он несколько мгновений на неё смотрел и воскликнул:

– О, таинственная ночная странница уже проснулась! Приветствую тебя в Анрельте, Ривелсея! И с добрым утром!

– Привет, Рилан, – Ривелсея тоже смотрела на него и легко улыбалась. – Проснулась я уже давно, и мне нужно идти как можно быстрее, но я решила тебя дождаться и хотя бы сказать спасибо за то, что я сейчас не тащусь по дороге в сутках от Анрельта, мокрая и голодная.

– Да пожалуйста, я не сделал ничего особенного. Ведь нельзя же не подвезти девушку, если встречаешь её ночью на дороге, где могут напасть разбойники, особенно если она усталая и замёрзла, и особенно если она такая красивая и хорошая, – Рилан причмокнул губами, смахивая с них смущение. – Твой плащ успел высохнуть, дождь кончился рано утром, когда уже я перестал надеяться, что он когда-нибудь кончится. Всю дорогу размыло, я вообще не понимаю, как мы добрались. Кстати, как тебе Анрельт? Забыл совсем, что ты здесь впервые. Нравится?

– Ничего, – ответила Ривелсея. – На первый взгляд красиво. Но чтобы ещё что-то сказать, мне надо осмотреться и сначала пожить здесь немножко.

– А что, хорошая мысль, – обрадовался Рилан. – Я тоже, наверное, проведу здесь недельку-другую. У меня здесь друг есть, мы с ним вместе живём, когда я в Анрельт приезжаю. Могу и насчёт тебя договориться, у него места полным-полно. Если хочешь, конечно. А там, где мы сейчас стоим, вообще-то ничего особенно красивого нет. Это же не центр города, так, участок торговых районов. И склады тут, и конюшни, но ты же Золотую площадь ещё даже не видела! Это самый центр Анрельта, и вот уж там по-настоящему красиво. На площади Городской Совет находится, Монетный дом – знаешь, наверное, там анреллы чеканят – и центральное здание городской Стражи. Ну там ты обязательно побываешь, никуда не денешься. А сейчас куда – если, конечно, ты не скажешь, зачем – тебе надо?

– Я это тебе потом скажу, Рилан, перед тем, как покинуть Анрельт, – пообещала Ривелсея. – Ты не обижайся, мне и сказать сейчас даже нечего, я сама ничего ещё не знаю. Мне надо попасть на Речную улицу, а где она находится, я не представляю.

Рилан засмеялся. Он, похоже, вообще не слишком умел обижаться.

– Речная улица, – сказал он, – находится там, где река Авеир поворачивает к востоку, чтобы затем завернуть на север и слиться с Келироном. По-моему, это ясно следует из её названия. А Авеир вообще-то Анрельт напополам делит, сейчас мы в верхней части находимся, а Речная улица – прямо за мостом. Могу проводить, если хочешь.

– Пошли, – сказала Ривелсея. Она подошла к повозке, надела на себя почти высохший серый ратлерский плащ, быстрым и незаметным движением пристегнула к поясу меч, до сих пор лежавший на мешках, и спрятала ножны под плащом. Очень удобно. Традиционная одежда ратлеров позволяла носить оружие таким образом, чтобы никому и в голову не приходило, что оно есть. И она ничем сейчас не походила на воина. Просто девушка, носящая необычный фасон одежды.

Дом Адеста стоял на самом краю, у реки, недалеко от моста, через который она прошла вслед за Риланом. Домик не слишком приглядный: два этажа, чуть покосившийся, деревянный, с когда-то зелёной, но теперь уже грязно-серой, давно не крашенной крышей, маленькими квадратными окнами. Рядом с ним был разбит цветник, где цветы росли вперемешку с крапивой. Зато дверь этого дома была совсем недавно вымалевана в густо-оранжевый яркий цвет.

Ривелсея стояла и разглядывала дом. Рилан стоял и разглядывал Ривелсею, ожидая, что она скажет.

– Спасибо, Рилан, – сказала девушка. – Я одна долго бы искала этот дом. Да и вообще ты очень добрый. Спасибо.

Ривелсея сделала шаг в сторону дома Адеста.

– Ладно, я пойду, – сказал Рилан. – Всего тебе хорошего, Ривелсея. И ещё я хотел сказать…

– Хорошо, Рилан. Я поняла. Если соберусь замуж, обязательно тебе скажу. Но только ты особенно не надейся. Мне даже думать сейчас об этом некогда.

Рилан в очередной раз засмеялся.

– Я хотел вообще-то сказать, что если захочешь меня найти, то я в восьмом доме проживать буду, на той же улице, где сейчас моя повозка стоит. Но то, что ты сказала, тоже хорошо. Посмотрим. Удачи!

Ривелсея подошла к двери дома и громко, по-ратлерски, постучала. Раздалось шарканье и кашель по ту сторону, и дверь открыл мужчина лет за шестьдесят, с хмурым лицом, чёрной бородой, широкоплечий, в рыжей клетчатой рубашке и чёрных широких штанах.

– Ты кто? – спросил он низким голосом, подозрительно осматривая Ривелсею.

– Мне нужен Адест, – ответила она.

– Я Адест. Чего тебе надо?

– Я Ривелсея, рыцарь Разума, служу Ордену ратлеров. В этом доме мне было указано остановиться Советом Разума.

– Да что ты? – удивился Адест. – Ты рыцарь? Союзник, наверно, как я? Рыцари такими не бывают. У меня были уже четверо, и ты меня не обманешь. Рыцари – в доспехах, с оружием, и все – мужчины. Думаешь, ратлеров никогда не видел? Говори правду: кто ты?

Ривелсея отступила на пару шагов от двери, легко и резко выхватила меч и холодно продемонстрировала первые сорок движений приёма «вихрь Победы», на что ушло у неё около двенадцати секунд. Веттар Нарт показывал ей много раз этот приём: клинок превращался в звезду от быстроты движения, и выглядело это потрясающе эффектно и красиво, столь стремительно и невозможно быстро вращалось белое железо в его руках.

Адест приходил в себя после увиденного и даже оцепенел. Ривелсея его понимала. Всегда жутко было представить, что твоего тела хоть на миг коснётся эта полыхающая белая звезда. От этой мысли любого брала оторопь. Поэтому Ривелсея не торопилась и молча ждала.

– Прошу извинения, рыцарь Разума, – сказал Адест с новой ноткой уважения в голосе. – Проходите в мой дом и живите, сколько вам понадобится. Я не ожидал, что Орден ещё помнит про меня. Очень приятно быть полезным столь мощной и основательной организации, каковой является Орден ратлеров.

– Бесспорно, – ответила Ривелсея.

За дверью было небольшое помещение, где стояли два ведра, метла и большие сапоги, грязно-зелёные и грязные.

– Жить будешь налево, – сказал Адест, вновь, оправившись от удивления, переходя на «ты».

– Хорошо.

Комната за дверью налево была обставлена на удивление безыскусно. Чёрный стол из дуба, такой же стул, шкаф в углу и кровать. Вполне по-ратлерски, просто и непритязательно: ни ковра, ни вазочки с цветами, каковая всегда стояла на столе, где обедали дома у девочки Ривелсеи, и цветы всегда сменялись в ней новыми прежде, чем успевали завянуть. Голубенькая вазочка с ромашками, как солнце в облаках, и васильками, цвета небесного склона в воде, из хрупкого тонкого стекла. Такие вещи, незначительные, сильнее всего привязывают к прошлому, и именно потому от него не убежать.

Адест вышел и вернулся только через полчаса.

– Рыцарь Разума, – сказал он, – Ривелсея, вообще обеспечивать себя пищей, живя у меня, ты будешь сама, но сейчас я прошу тебя пообедать со мной, чтобы мы могли немного друг о друге узнать и обменяться новостями. Ты ведь первый раз в Анрельте?

– Да, первый. Да, Адест, мне тоже хотелось бы побеседовать. Спасибо за гостеприимство. Пойдём.

Столовая была на втором этаже, туда они поднялись по выметенной небольшой лесенке. За небольшим узким столом сидела женщина средних лет, в зелёном платье и белой, расшитой жёлтыми нитками, лёгкой кофте. На стене висело круглое зеркало, в котором на миг отразилась Ривелсея, снявшая уже внизу, в своей новой комнате, ратлерский плащ. Теперь она была в серых же походных брюках и разумеется, в традиционной фиолетовой накидке рыцаря-ратлера. Ривелсее уже сильно успела приесться дорожная еда, и даже то, чем потчевала её щедро супруга Адеста – самая простая похлёбка, состоящая из одного лука, мяса и воды – показалась ей небывало вкусной.

Адест не терял времени. Первый свой вопрос он задал раньше, чем Ривелсея успела отправить в рот первую ложку похлёбки.

– Мне хотелось бы очень знать, Ривелсея, – сказал он так, что становилось ясно: знать ему хотелось бы много, – какова цель прибытия твоего в Анрельт? Рыцари Разума навещают наш город нечасто, и никогда – без веских оснований, если, конечно, только ты не по торговым делам.

– Я далека от торговли, – ответила Ривелсея. – Если, конечно, не считать торговлю посудой. Мне нужный Хитрый Стекольщик. Вам он известен?

Адест усмехнулся.

– Да кто ж не знает этого отъявленного лжеца, хитреца и плута! Только ни к чему тебе с ним, девушка, связываться, разве что купить что пожелаете, стекло у него очень приличное, только потому мы его и терпим. Ведь даже курице понятно, что соперника своего он сам, мерзавец, в лавке у себя прикончил. И – как с гуся вода. Вот как надо жить уметь!

– Соперника? – удивлённо спросила Ривелсея (которой Рилан говорил совсем другое), отхлёбывая настоянный на свежих листьях чай и заедая его пряником, который по пластичности и мягкости не уступал куску металла. – А почему соперника? Разве тот ему соперником был?

– Да как же не был-то? Посуди сама: если б не был, то разве Стекольщик стал бы его ножом резать?

– Но его же там не было, – сказала Ривелсея. – Он, по-моему, на склад ездил, за посудой.

– Я и говорю, вот об этом я и говорю! – воскликнул Адест. – Вот это и называется – уметь! А Совет Разума ничего, не плошает. Только приехала – и уже всё знает досконально и в деталях. А ведь даже недели ещё не прошло. У них что, шпионы за каждым кустом? Ведь Цитадель ужасно далеко. В пути-то не утомилась? А со Стекольщиком осторожней, он ещё так обманет, что сама потом не рада будешь.

– Нет, не устала, спасибо, – сказала Ривелсея, ещё раз недозволительно плохо подумав о Совете и хорошо – о Рилане.

– А про Стекольщика, – вступила в разговор женщина, которая Ривелсее была представлена как Са́йя, – говорят вообще, что он раздвояться умеет и в двух местах разом быть. Бестия, хитрая бестия.

– Да кто говорит-то? – фыркнул Адест. – Как ни пойдёшь со своими подругами на базар, так и понаберёшься всякой дури! А летать он не умеет, случайно? Ты меня слушай, чего я сам не видел, о том никогда врать не буду.

– Эти слова человек из городской Стражи сказал, которому поручено было дело это до ума довести. Ничего сделать не смог, ничего не доказал, и с отчаяния, видимо, такие слова выдал, что эта хитрая тварь уж если раздвояться не умеет, то, значит, летает.

Адест захохотал, гулко и басовито, расплёскивая чай по столу и тряся бородой с застрявшими в ней крошками.

– Ну что я говорил? И летает! Ладно, Ривелсея, если тебе надо к нему, то сходи. Я уже предупредил, поосторожнее только.

Отодвинув от себя тарелку, Адест закончил обедать. Ривелсея, зайдя к себе в комнату, некоторое время смотрела в зеркало и думала, а затем скинула с себя всю одежду и снова оделась, уже не по-ратлерски: в синие недлинные брюки и персиковую кофточку, и снова, как когда-то, заколола волосы изумрудной заколкой, и припудрила пунцовое пятно на щеке. Оно слабо теперь виднелось, но если смотреть близко, то можно было опознать в нём росчерк дикого огня. Сейчас это стало невозможно. Как Стекольщик ни хитёр, изначальные женские хитрости намного сильнее. Цель у Ривелсеи была единственной: Стекольщик не должен понять, что она ратлер, иначе выпытать просто так у него уже ничего не удастся. Денег Ривелсее дали двадцать золотых монет личных и четыре анрелла дополнительных, за которые ей придётся потом отчитаться, как и на что они были потрачены. Но жадность Стекольщика, как предчувствовала Ривелсея, они бы далеко не насытили. Можно было запросить у Ордена ещё денег, но очень не хотелось. Купить за деньги что бы то ни было мог бы кто угодно, любой союзник клана, Совет же отправил, не пожалел, её, рыцаря. Она избрала путь мудрейших – почему и должна была теперь, где только возможно, вместо оружия и денег применять свои собственные интеллект и хитрость. Рыцарь-ратлер – это не меч в умелых руках, а в первую очередь вера в Разум и жёсткая воля к Победе, которая сметает всё, что встречает, и приводит к цели всегда. Вот именно из этого «всегда» и берёт своё неистовое начало ратлерская мощь.

Магазин посуды ей на Восточной улице указали сразу. Красивое одноэтажное здание из жёлтого кирпича. Вывеска «Стекло» была прибита прямо над дверью, большая и заметная, с яркими зелёными буквами. Не менее минуты Ривелсея стояла, глядя на неё, а затем, в последний раз взглянув на себя в зеркальце, тихо толкнула дверь и вошла. Звякнул колокольчик.

Нельзя не сказать, что лавка Дейвиса производила очень приятное впечатление своей благоустроенностью и красотой. Она была просторна, с высоким потолком, и стены в несколько рядов окаймляли узенькие полочки, на которых стояло всё что угодно – от длинных узких ваз и огромных блюд до миниатюрных чашечек, подставочек, ложечек и даже колечек из узорного и обыкновенного, разноцветного и простого, толстого и тончайшего стекла. Всё это отбрасывало блики, и казалось – в комнате радуга. Ривелсея загляделась на всю эту необузданную красоту. Да и невозможно для девушки пройти, не заметив, мимо прекрасного и утончённого. Особенно её сразу привлекла чашечка с синими цветами, осколками летнего леса на смутно-жёлтом стекле. И не могла не привлечь. Ведь её мама так любила васильки! И около дома всегда росли они вместе с ромашками и зимоцветами, тоже белыми, восьмилепестковыми пушистыми цветами, которые всегда зацветали в конце лета и которые отец часто вплетал ей в волосы во время прогулок под осенним лоснящимся от воды небом, и тогда она смотрелась до безумия очаровательно и хорошо.

Стекольщик, видимо, от нечего делать тоже прохаживался возле полочек, раскладывая и перекладывая лежащее на них. Управившись с маленькими тарелочками, которые он ухитрился переложить на верхнюю полку, держа в то же время в руках большой изумрудный поднос, который затем водрузил на их прежнее место, он тут же обернулся к звуку колокольчика и, увидев посетительницу, приятно улыбнулся.

– Добрый день! – сказал он и после непродолжительной паузы твёрдо добавил, – Нет. Нет, – добавил он снова и в знак отрицания сильно замотал головой.

– Добрый день, – кивнула Ривелсея. – А что «нет»?

– Нет, за последний месяц я не видел ни разу, чтобы зашла сюда столь очаровательная, приятная девушка! Я не мог не заметить – красоты, равной этой, не увидеть нельзя.

Ривелсея тяжело вздохнула.

– Что такое? – лицо Стекольщика, или Дейвиса, приняло выражение участливое, оттеняя улыбку радости от встречи на второй план, но не угашая её совсем.

– Как жаль, – сказала она. – Как жаль, что не все, далеко не все в этом прекрасном городе столь любезны и добры!

Стекольщик засиял. Ему было никак не больше тридцати двух, либо он просто умел очень хорошо себя держать. Глаза его были ярко-серыми, с прищуром, волосы и брови чёрные, а губы тонкие и розовые, как у женщины.

– Как мило, – воскликнул он. – Как мило это от вас услышать! У меня… у меня даже нет слов!

Стекольщик замолк, Ривелсея же стояла и улыбалась милой и очаровательной детской улыбкой, полной абсолютной искренности, в которой нереально усомниться, и нет никакого прощения тому, кто это сделает.

– Я так люблю синий цвет, – сказала она, осторожно беря с полки приглянувшуюся ей уже чашечку. – Он напоминает мне о детстве. Эта чашка такая красивая, кажется, что цветы на ней – живые и даже пахнут.

– Какая? – спросил Стекольщик, ловко выхватывая у неё чашку. – Вот эта? Отлично, это так называемое «тенистое стекло», его делают на юге, в посёлке Серые Тени. Это – самое лучшее, что у меня есть. Изящной работы, очень тонкая, прекрасная и приятная вещь.

– И хрупкая, – сказала Ривелсея, – как всё прекрасное, что только есть на этом свете.

Стекольщик всплеснул руками.

– Что делать, что делать. Но у вас несомненный и изысканный вкус, редко кто заходит сюда и сразу среди множества стоящих здесь предметов выбирает что-то столь совершенное.

– Неужели? – спросила Ривелсея. – Как я заметила, однако, мало кто вообще сюда заходит, а почему, я не понимаю. Ведь здесь так красиво и хорошо.

По всей видимости, это она сказала, вспомнив, зачем сюда пришла: ведение разговоров о прекрасном и о разных видах стекла не являлось её основной миссией.

Лицо Дейвиса подёрнулось холодной дымкой.

– Да, – ответил он. – Мало кто заходит, и я разоряюсь и беднею. Неприятно мне об этом говорить, путешественница, очень неприятно. И не лучше ли вам кого другого спросить об этом происшествии. Мне слишком тяжело об этом вспоминать.

– Других нет никакого толку спрашивать, – рассудительно сказала девушка. – Такого наплетут, что мне и фантазии не хватит в это поверить. Того, что мне говорили, просто не могло быть.

– Конечно! Конечно, ведь мало что я разоряюсь, так я знаю, какие вещи про меня говорят и что возводят, они из меня урода какого-то, чудовище сделали! Я в Анрельте вообще самый безобидный и законопослушный человек, только лгут на меня всегда очень много и неправду. С этим я ничего сделать не могу! Знаю, знаю я, что говорят и что рассказывают. Да и ты знаешь. Не успела приехать, а уже наслушалась всякого вздора и напраслины. Ведь так?

– Так, – кивнула Ривелсея, делая как можно более непосредственное и невинное лицо. – Несколько часов в вашем городе, мы недавно с одним моим знакомым зерно на склад привезли, а я уже всякого наслушалась – и про вас, и про то, как один торговец в Келироне краску утопил, так вся вода потом красная была… Ужас просто!

Стекольщик смотрел хмуро, и неизвестно, какие мысли копошились сейчас в его сознании. Однако через пару минут молчания он устремил на Ривелсею взгляд своих серых глаз, правдивых и чистых, как вода на дне заброшенного колодца в ненастную полночь, и сказал голосом, какой можно было принять за доверительный и искренний, если забыть про личность говорившего:

– Гостья, Рито́ла я не убивал и никогда и ни за что не смог бы его убить, это был человек, которому я доверял всё, мой ближайший друг. Мой единственный ближайший друг.

Ривелсея, сколь смогла скорбно, потупила глаза.

– Простите меня, Дейвис, – сказала она. – Мне не хотелось вас огорчать и добавлять меру к мерам вашей печали. Я понимаю и уверена, что вы не способны на такое. Человек хороший, я считаю, вообще не может, никак не может лишить жизни человека. Это немыслимо и нереально.

Дейвис посмотрел на Ривелсею как-то туманно, но уже дружелюбно.

– Спасибо за то, что утешаешь меня, прекрасная странница. Мне очень тяжело, однако ж никто не хочет меня теперь поддержать. И сейчас, – Стекольщик быстро обернулся по сторонам, убеждаясь, видимо, в том, что количество присутствующих в лавке исчерпывается двумя, и в словах его появился вдруг некий жар, развеявший холодность и сумрак его лица и речей, – я точно скажу тебе, девушка, и только тебе, что убийцы Ритола не останутся без наказания, в этом теперь заключена часть смысла моей жизни. Я покажу всем, что я не убийца и что своему другу я верен и сейчас. Мы ещё посмотрим, чем всё это закончится, будь уверена!

Шёпот Стекольщика на этом прервался, и Ривелсея воскликнула голосом взволнованным и очень громко:

– Но кто, кто мог это сделать? Вы знаете?

Стекольщик посмотрел на неё с прищуром и сверкнувшей на секунду в глазах искрой хитрости.

– Мне невозможно объяснить тебе это, девушка, – промолвил он. – Никак невозможно, хотя и хотелось бы мне это, быть может.

– Но почему же? Почему? – спросила Ривелсея.

– Потому что ты в Анрельте первый раз, – сказал Стекольщик, – и ты не можешь, я думаю, никак знать человека по имени Теро́н, который является главным в не очень любящем день посольстве.

– Посольстве? Каком Посольстве?

– Чашечку эту продам я тебе за полцены, за три золотых монеты всего, – сказал Стекольщик во много раз громче, чем говорил до этого. – Говорят, что любой напиток в изделиях из этого стекла дольше сохраняется горячим и приобретает слабый запах того цветка, который изображён на нём. Хотя, скорее, это всё-таки воображение, но чашка неплохая.

– Кто такой Терон? – спросила Ривелсея в лоб.

– А что, говорю же я: время такое, что никто не покупает у меня посуду, и я всё разоряюсь и беднею, – горько сказал Стекольщик. – Беднею и беднею, разоряюсь и разоряюсь, беднею, и совершенно уже вскоре буду я бедным и без денег совсем.

– Ладно, поможем вашей торговле, чем сможем, – сказала Ривелсея, кладя в руку Дейвиса три монеты и забирая чашку, уже завёрнутую в какую-то зелёную материю. – Спасибо вам большое за чашку и за приятное общение. Я ещё зайду, я думаю, перед тем, как уезжать из Анрельта.

– Я уверен, абсолютно уверен в этом, – сказал Стекольщик. И добавил, поясняя, – ведь как же можно без хорошей посуды-то жить?