Текст книги "Очищение духом. Трилогия"

Глава 22

Они смогли наслаждаться беседой ещё минут двадцать, а потом и правда началось. Незнакомый мужчина, которого, впрочем, Ривелсея уже видела на совещании, открыл дверь, просунул голову и громко, чётко отчеканил:

– Сиртен, можешь оставить свой пост. Дверь на балкон закрой. Нирсела, оставайся здесь. Ты, – он ткнул в Ривелсею, – тоже пойдём, Хейлер сейчас быстро объяснит всем план, а потом поделимся на отряды.

И тут же снова исчез. Человек вышел с балкона в комнату и быстро прошёл мимо Ривелсеи. Она медленно проследовала за ним, в последний раз оглянувшись на Нирселу. Та сидела, поджав губы, с выражением крайней озабоченности.

– Что? – спросила Ривелсея.

– Жарко будет, – ответила Нирсела. – Удачи!

– Не волнуйся, – ответила Ривелсея. – Справимся, я думаю.

– А ты сама-то не волнуешься?

– Не привыкать, – твёрдо отрезала Ривелсея. – Я вернусь ещё, поговорим, – на этой фразе она вышла.

Там было теперь тихо и напряжённо, разговоров не было слышно. Людей стало ещё больше и слышно было, что внизу тоже не безлюдно. Хейлер, которого Ривелсея отыскала взглядом в первую очередь, сидел в центре, в смысловом центре, поскольку все остальные обступили стол именно так, чтобы лучше видеть и слышать его.

Он говорил, и говорил, по-видимому, уже продолжительное время.

– … и тогда мы сможем победить, – услышала Ривелсея осколок какой-то фразы, как только вошла в эту комнату. – Но, я ещё раз повторяю: порядок. Порядок и дисциплина. В то же время – да, нам приходится действовать скрытно. Дело вот в чём: наш патруль доносит, что их люди охраняют и следят за всеми улицами – а их четыре – которые идут параллельно мосту через Авеир. Вывод: их нужно убрать. Дальше: дом на Серебряной улице, тот дом, который стоил нам столько усилий и силы и где мы провалили операцию в прошлый раз. Теперь такого быть не должно, время, по моим подсчётам, самое подходящее. Согласованность, согласованность и согласованность, чтобы не было ни одного случая своеволия и непослушания. Любое дурак знает, что Ночное Посольство всегда играет на беспорядок и хаос, в этом – их основа и их мощь. Победить их можно именно порядком и организованностью. Всё, разглагольствовать хватит, пока я говорю, они не сидят на месте. Объясняю в последний раз, в одном слове: четыре отряда – на улицы, один отряд – на дом. Оружие прятать, пока не понадобится, драки со Стражей я запрещаю. Многие их них, которые нас поддержали бы, получили от меня письма, поэтому в большинстве случаев конфликтов и не возникнет. Дополнительные указания я дал командирам. Отряд Дивайтена – по Серебряной, отряд Лейсара – по Южной, отряд Тирала – по Фруктовой; по улице Каменщиков – отряд Рисета, по улице Торговли – Интрата…

– А я? – осмелилась спросить Ривелсея.

Хейлер поднял на неё взгляд и смотрел одну секунду.

– С Дивайтеном, – сказал он. – Завершив свои операции, все командиры со своими отрядами собираются в точке, о которой я уже говорил. Возможно, там буду я сам, возможно, пришлю новые приказы. Если нет, то экстренное командование на Лейсаре.

Хейлер вынул из кармана на длинной цепочке серебряные часы.

– Всё, – сказал он. – Восемь минут всем на сборы. Через восемь минут выходит первый отряд, через двенадцать – второй, и так далее. Разговоры окончены. Всем занять своё место.

Все, кроме него, поднялись и сразу же засуетились. Кто-то стал сбегать по лестнице вниз, кто-то, напротив, медленно и молча ходил по комнате, ожидая, пока внизу всё успокоится, а один мужчина, в чёрных штанах и тёмно-коричневой кожаной куртке, с большими тёмными глазами и чёрными короткими усами, подошёл к Ривелсее.

– Я Дивайтен, – сказал он. – А ты в моём отряде. Очень рад, – он сдержанно улыбнулся. – Надеюсь, всё будет хорошо. Знакомить тебя со всеми уже некогда, запомни, главное, меня. Познакомишься вечером. Мой отряд считается самым эффективным, нас кидают на сложные задания. Хотелось бы проверить, как ты умеешь драться. Если ты не против.

Ривелсея кивнула, Дивайтен тут же достал из ножен свой меч. Обычный, в общем-то, из серого металла, много раз исцарапанный и зашлифованный. Меч самой Ривелсеи вышел с холодным лязгом. Сверкающий, острый. Ратлеры умеют делать оружие.

– Такой длинный? – Дивайтен посмотрел удивлённо. – Не советую, им сложно драться. Лучше возьми себе из запаса, вот у того человека спроси…

Он указал в сторону, но Ривелсея даже туда не посмотрела и качнула головой.

– Нет? – спросил Дивайтен. – Ну, давай посмотрим.

Простой угловой выпад. Ривелсея легко отбила. Завод снизу. Отвод. Прямой выпад. Отвод. Слева на угол. Резкий выверт и отвод. Гнева в ней не было, и она сосредоточилась на одной только тактике. Ещё десяток ударов – и Дивайтен успокоился.

– Ну, неплохо, – сказал он. – Если бы все новички так сражались. Себя, если что, защитишь, в этом я не сомневаюсь. Постарайся и другим тоже помогать, если выйдет.

– Постараюсь, – кивнула Ривелсея.

Несколько минут спустя события закружились так стремительно, что окончательно уже закружили и Ривелсею. Дивайтен спустился вперёд неё, встал около двери и пересчитал весь свой отряд, который выходил мимо него – тринадцать человек. Ривелсея была восьмой. Спустя ещё несколько минут все они быстро и молча вышли за ворота этого дома и направились вслед за командиром. Шли не строем, а врассыпную, чтобы не слишком привлекать внимание. Ни на ком не было доспехов, поскольку, как поняла Ривелсея, Градоправитель запрещал носить мечи или вообще какое-либо вооружение в черте города. Именно поэтому и в руках у всех были свёртки или мешки. Весьма подозрительного вида, но деваться было некуда, поскольку Ривелсея уже утром видела, как ведут себя представители Ночного Посольства.

Шли быстро и молча, ото всех исходило то же самое напряжение, что и утром от Нирселы. Ривелсея пыталась представить себе то, что произойдёт. Видимо, будет грандиозная схватка. Ведь не факт, что и она сама выживет. Ратлер – ведь это не бессмертие. Да, в честном поединке она мало чего боялась, но Ночное Посольство вряд ли собиралось предложить ей что-либо честное, и она всерьёз задумалась: а что будет, если прямо сейчас и прямо здесь ей в горло, например, вонзится стрела, пущенная из маленького окошечка ближайшего к ней дома? Наверное, ничего уже не будет – для неё. Такая мысль заставила её очень нервно посмотреть на это окошечко, а когда дом скрылся из вида, она продолжала так же смотреть и на все последующие. Люди попадались по дороге часто и сразу же сторонились с опасливым видом, а потом косились вслед. Было понятно, что их боялись, но вот за кого принимали – это был вопрос. Вряд ли жители, нормальные жители города, делали большое различие между изуверами Ночного Посольства и теми, кто истребляет их, рискуя собственной жизнью. Поскольку же ни те, ни другие не носили ни формы, ни каких-либо знаков, то горожане наверняка вообще не понимали, кто перед ними, и просто не желали связываться с группами подозрительных субъектов – наверное, так же, как и поодиночке с каждым из них.

Дойдя до поворота, они свернули, потом свернули ещё и ещё. Ривелсея не очень хорошо представляла, где находится эта Серебряная улица, она полушёпотом спросила об этом у парня, который шёл впереди её. Он был какой-то хмурый, неразговорчивый: сказал, что остался последний поворот, и тут же замолчал. Настороженное внимание Ривелсеи достигло максимума, и она поймала себя на том, что нервно озирается по сторонам. «Вот он – вкус войны», – подумала Ривелсея. – «Страх и ежеминутное ожидание, что меня убьют, а я даже не успею узнать, кто это сделал». Вкус этот был достаточно тошнотворным. А идти пришлось ещё долго, либо это просто так растягивалось время. В голове же у Ривелсеи навязчиво копошилась только одна не очень приятная мысль. Противовес той радости от осознания своей полезности и того, что она не одинока, которую она испытала всего несколько минут назад. Ей почему-то очень ясно представлялось её собственное, совсем ещё молодое тело, лежащее на земле без движения, на такой вот точно глинистой коричневой дороге, по которой она шла; и кто-то из этих людей, возможно, вот этот ближайший к ней парень, глядящий на это самое тело. Наверняка, подумала Ривелсея, в его голове родится только две мысли: страсть к красоте этого тела, уже ненужной и бесполезной, и ещё, понятно, нежелание возиться с лопатой и где-то что-то для него копать. Нет, закопать, конечно же, придётся, но даже имени на могиле, скорее всего, не напишут: а кто его вообще тут помнит? И кто вспомнит потом, да и какая уже будет разница? Только обидно: ведь, получается, никто-никто никогда не узнает, ни Веттар Нарт, ни оставленные ею родители, ни Айлед, ни даже Рилан, который совсем здесь близко… Разве что Рилан, может быть, и побеспокоится, побегает, поспрашивает, но потом всё равно забудет, а как же иначе? Для родителей – навсегда пропавшая, для Генреса – сгинувшая непонятно где (если вообще не сбежавшая), а Совет Разума в конечном итоге только и сделает, что спишет все её порции питания другому какому-нибудь ратлеру…

Ну, это уже слишком, наверное. Она мысленно оценила колоритность получившейся картины. Чересчур мрачно. Надо взять себя в руки. Или просто, хотя бы, отвлечься и не думать.

Отвлечься получилось практически сразу. Как раз в этот момент отряд поравнялся с очередным каменным строением, около которого происходило что-то очень необычное. У самой двери лежал на спине человек, а ещё двое стояли над ним, и было сразу видно, что с недружелюбными намерениями. Хотя бы по тому, что один из них наступил на его руку, а также по тому, что по лицу лежавшего бежали ручейки силы, из-за которых оно было почти совсем не видно.

А ещё – эти двое были одеты в точно такие же капюшоны, какие Ривелсея уже видела с утра.

Увидев приближающийся отряд, двое сразу задёргались, стали озираться, а потом пустились бежать. Дивайтен быстро (он не сомневался, что это враги) вытащил из своего мешка арбалет и выстрелил в убегавшего, но промахнулся, тот скрылся за углом, а медный болт улетел дальше по улице. Около лежавшего все остановились.

– Что они сделали с тобой? Кто ты? – спросили Дивайтен. – Расскажи!

Тот зашевелился, застонал. И медленно поднялся на ноги.

– Ох… Мне руку, кажется, вывихнули. Но ничего, уже легче. А вот лицо… Я ничего не вижу.

Он стал вытираться рукавом, удаляя следы недавнего насилия. Голос был мягким и приятным, и журчал просто как ручеёк. Вот только в жестах была некоторая жеманность, совсем несвойственная для мужчины.

– Кто были эти двое? – вновь спросил командир.

– Эти двое – были убийцы. Но за что – я не знаю. Я всегда живу в мире и никому не желаю войны…

– Никто не желает войны, – сказал Дивайтен. – Но она приходит сама.

– Да? – спросил тот с доверчивостью в голосе. – Но нет же, нет! Вот вы – вы желаете всем войны! Войны городу, войны себе, войны людям…

– Мы никому ничего не желаем, – отрезал Дивайтен. – А ты так ничего и не скажешь? Правда ничего не знаешь?

– Я… как же… я скажу, – человек этот явно был немного не в себе, видимо, после боли не совсем отошёл. – Я скажу… Вот вы – несёте войну и считаете, что это ваш долг. Да, так и есть, долг, долг и ведёт её за собой. Но зачем, зачем он нужен, этот самый долг?

– Ты что вообще сказать-то хочешь? – спросил тот самый парень рядом с Ривелсеей. – Или так, просто бормочешь лишь бы о чём? Но только нам ведь некогда!

– Конечно! – по мере течения разговора данный субъект оживлялся всё больше и больше. – Ты идёшь, ты спешишь убивать! Даже не знаешь, зачем тебе это нужно. И всё-таки идёшь! Несмотря на то, что именно тебя, возможно, сегодня и убьют! И несмотря на то, что никто, никто-никто, не тянет тебя на верёвке и не мешает пойти и заняться любым делом, какое тебе нравится!

– Но-но, – оборвал Дивайтен. – Хватит тут болтать, мы все знаем, зачем идём. Пойдём, ребята!

Отряд двинулся, медленно двинулся за командиром.

– Вот подумай, – этот странный человек никак не успокаивался, он резво забежал в голову отряда. – Что будет тебе за выгода, если тебя убьют? – Он снова ткнул пальцем в того же бедного парня. И тот, это было видно, растерялся.

– По крайней мере, – пробормотал он, – я буду знать…

– Нет, – оборвал его незнакомец, – Ничего ты не будешь знать, а будешь валяться в кустах с разбитой головой. И никто даже не вспомнит про тебя, потому что мёртвые никому не нужны!

«Как это всё похоже на мои собственные мысли», – подумала Ривелсея. – «Он выглядит немного ненормальным, но ведь в чём-то он прав. Так и будет. И, возможно, что и со многими из нас. И со мной…»

– Вы все должны подумать, – сказал он тихо и миролюбиво. – Ты! – Он вновь указал на парня. – И ты! – На того, что шагал рядом. – И ты! – Прямо на Ривелсею. – И ты! И ты!

Почему-то многие сразу же нерешительно затоптались на месте, словно было сказано что-то новое и принципиально важное. «Безобразие!» – подумала Ривелсея. Ей не доводилось ещё, к сожалению, видеть ратлерских отрядов, но она была уверена: вот так вот бессмысленно топтаться на месте и слушать слова какого-то проходимца вместо того, чтобы выполнять данное им задание, ратлеры не могут.

– Дивайтен, мы ведь на задании? – спросила она.

– Да, конечно, – немедленно отозвался тот. Он открыл уже рот, чтобы отдать решительную команду, но незнакомец уловил психологический момент и опять опередил.

– Тихо! Я скажу! – он смешно воздел руки, собираясь словно держать речь. И тут же голос его потерял резкость и смягчился, становясь плавным и убедительным. Полилось сладкоголосие; сколько Ривелсея ни вспоминала потом, ей не удавалось вспомнить дословно то, что говорил этот человек. Она лишь хорошо помнила, что вся его речь была полным бредом. Он бормотал что-то о том, что долг – это рабство, что он навязан извне, что внутри у каждого есть свобода, которая выше. И о том, что люди навязывают друг другу вещи, не имеющие ценности, и делаются от этого несчастными. Внушаемые с детства принципы делают из человека раба. Скинуть с себя внутреннее рабство труднее, чем внешнее. Ни одного устоя, внутренняя свобода – и не надо борьбы! А люди свободные не станут убивать. Основой должны стать не чужие мнения, а собственный разум.

«Что ты знаешь о Разуме, пустомеля!» – подумала, но почему-то не сказала Ривелсея. Больше всего её удивляло то, что все слушали, между тем как её эта болтовня начинала раздражать.

– Каждый, кто не желает умереть как дурак, – вещал тем временем взбесившийся проповедник, – конечно, бросит сейчас это безумное мероприятие и отправится домой. Туда, где находятся люди, ожидающие его живым. А потом, конечно же…

– Дивайтен, – раздражение Ривелсеи стало расти в гнев, тем более что у неё начинала болеть голова, – ты командир, или мне взять командование на себя?

– Что? – спросил тот. – Ты забыла, что Хейлер говорил о дисциплине? Не доросла ещё быть командиром, понятно?

– Мы так и будем стоять тут, как ослы на базаре?

– А вот скажу, и будем стоять! – огрызнулся тот. – И право руководить я никому отдавать не собираюсь! А и послушать не грех: он дело говорит! Ты что думала, война – это флаги и подвиги? Нет, девочка, война – это смерть, грязь и много-много силы!

«Опять «девочка», – подумала Ривелсея. – «Меня что теперь, все так называть будут?»

– Ладно, вообще говоря, конечно, – проговорил Дивайтен. – В чём-то ты права: отряд! Двигаемся дальше!

Никто особо-то не пошевелился.

– Отряд! – повторно возгласил Дивайтен.

– А ты не торопись, – вновь полилось сладкоголосие. – Одумайся и ты тоже и не веди на смерть тех, кто желает жить. Каждый сам выбирает. И если ты хочешь, то отправляйся драться один! Те, кто с тобой, намного более разумны, чем ты!

– Дивайтен, – опять обратилась Ривелсея. Её вдруг озарила одна мысль. – Тебе не кажется, что это – вражеский элемент? Что он тут зубы нам заговаривает?

Но Дивайтен даже не ответил.

– Отряд! – рявкнул он изо всей мочи. – Построиться! Я приказываю!

– Он зовёт вас на смерть, – тихо и печально произнёс проповедник. – Ну что ж, идите, те кто хочет. Я не могу же вас привязать, даже желая вам добра. Однако, – он как будто призадумался, – не будет ли стоить спасение всех ваших жизней – жизни одного ополоумевшего и утонувшего в превратных понятиях о долге, глупого человека?

Он замолчал.

– Да! – тут же раздался голос одного из мужчин. Взглянув на него, Ривелсея сильно удивилась: вначале он показался ей довольно разумным и надёжным. – Да, правильно! Ему наплевать, он всех угробит ради своих амбиций! Так может, убить его самого?

– Что? – спросила Ривелсея. – Ты что, ополоумел, что ли?

– Нет, нет, девушка, – это сладкоголосие. – Не ополоумел, а напротив, уразумел очень важное. И ты ведь тоже, наверное, умереть не хочешь. Тебя дома, наверно, родители ждут, так неужели весть о твоей смерти…

«В самую точку, ведь и правда ждут», – подумала Ривелсея. То ли от напряжения – момент и правда был очень напряжённый – то ли ещё от чего, головная боль стала сильнее, словно в виски вонзились сотни маленьких иголочек. Но, собственно, ничего такого в этом не было.

А вот Дивайтен, кажется, собой уже не владел.

– Что? Меня? – на его лице возникло крайнее удивление. – И притом – ты? Мы же с тобой уже восемь лет в одном отряде! Да помнишь ли ты, как я тебя на своей спине полумёртвого тащил? Я же жизнь тебе подарил, а ты, как тварь неблагодарная! Но если так – то я заберу назад мой подарок!

Он обнажил меч.

– Дивайтен, – твёрдо сказала Ривелсея. – Глупостей не делай. Предлагаю уничтожить этот враждебный элемент и двигаться дальше.

– Ну уж нет, – зарычал тот, – сначала я разберусь с предателем!

– Он не предатель! Я его защищу! Он ведь правду говорит! – раздалось несколько голосов.

Взвились два клинка. Раздался первый лязг. Брызнула первая сила – Дивайтена рубанули по бедру. И первый крик, соответственно, тоже раздался.

– Ну что же, пора вмешаться, – сказала Ривелсея. Холодно и тихо лязгнул ратлерский меч. «Великий Мастер Веттар Нарт». Его появление здесь, конечно, всё бы решило. Но он ведь и был здесь – пусть не сам. Но здесь была его ученица.

Сладкоголосие стало нервничать. Целеустремлённость Ривелсеи, видимо, напрягала.

– Она безумна, она несёт зло, она всем желает войны!! – прозвучал голос, уже далеко не настолько ровный и спокойный.

Никто на это не отреагировал, продолжалась только нелепая схватка Дивайтена с бойцами собственного отряда, и они были слишком ею увлечены.

– Девушка! Опомнись! Убийством не принесёшь добра, рассуди разумно, и ты это поймёшь! Отринь своё зло, и тоже станешь свободной!

Ривелсея сделала шаг вперёд. Снова заныло у виска.

– Остановись! Остановись! Остановите! – взметнулось сладкоголосие. К удивлению Ривелсеи, уже знакомый ей парень резко развернулся и встал на её пути. Глаза у него были какие-то странные, его, пожалуй, следовало даже остерегаться. Он рывком, порывисто, достал свой меч из маскировочной тряпицы. Порывисто и совершенно нелепо им замахнулся – на неё, Ривелсею! Очень-очень неправильно и нелепо замахнулся: она отбила, даже не задумываясь. И спросила:

– Ты что, обалдел?

Он – вообще было непонятно, слышал ли он вопрос – всё порывался ударить снова.

– Она безумна, она – это ненависть, она – это зло, – занудно бурчало сладкоголосие. – Её сила очистит её, её сила очистит и вас, любого, кто даст ход её силе… Ваша свобода… Ощутите свободу… Устраните, устраните это зло, зло не бывает непобедимым!

Парень всё так же махал своим мечом. Казалось, он сошёл с ума. И тут Ривелсею кто-то рубанул по руке. Нет, несильно, рука не перестала работать, но это был, опять же, свой! Она даже не заметила, как он обошёл сзади. Кажется, и он тоже был не в себе, иначе – с чего бы? Но неужели всех смутили речи этого проповедника? Да ведь ничего он особого не сказал. Так, несёт просто какую-то невообразимую чушь. И даже странно, что кто-то его слушает.

Боль всё-таки была. А боль придаёт гнева. И Ривелсея ему немного поддалась. Меч закрутился, раздавая всем хорошо знакомые подарки. «Мощь гнева» сшибла с ног парня. «Удар ратлера», яркий и горячий, сбил с ног ближайшего мужчину. Она только помнила о том, что сейчас нельзя, по крайней мере, нежелательно, убивать. Никого – ведь это же свои. Хотя они её предали. Но неужели же всё это организовано заодно, и всё – только чтобы уничтожить её, Ривелсею?

– Уничтожьте, уничтожьте! Истребляйте зло, уничтожайте зло! Свобода от зла даст вам чистоту выбора, а чистота выбора даст вам счастье и мир…

Снова удар, в этот раз он скользнул по груди, однако даже не разорвал одежду. Но дело своё сделал. Как огонёк взметается в пламя, так гнев взметнулся в ярость. Ложные друзья, настоящие враги – да какая разница?! Всех обуяло безумие, но она чувствовала, как по её жилам струится сила и мощь, и она чувствовала себя вполне свободной уже сейчас. Она сосредоточилась на проповеднике.

Свобода, говоришь?

«Мощь проходит сквозь меня».

Это вспомнилось как-то само собой. Подбодрило, придало сил.

– Остановите! Остановите!

Удар. Удар. Целая серия стремительных ударов, отбрасывающих, тяжёлых. Она приближалась к нему, она сфокусировала на нём внимание. Остальные – потом, а сейчас нужно устранить именно его, того, кто стал причиной всего этого безумия. По-видимому, это безумие жжёт всех, как огонь…

«Я не чувствую огня».

– Нет! Нет! Стой, я тебе приказываю! Послушай же великую тайну: единственная истина…

Опять взметнулось и укололо виски. Сильно, непривычно. Острая, тянущая боль.

«Боль – ничто».

Боковым зрением она видела: её обступают со всех сторон. Те, кто полчаса назад были ещё сплочённой командой, выслушивали приказы Хейлера. Интересно, что он сказал бы сейчас? Близко к ней подобраться пока никому не удавалось – знаменитые ратлерские раскидывающие удары эффективны, после них – это она поняла очень хорошо на себе самой во время сражений с Веттар Нартом – не всегда можно скоро подняться. Лишь Дивайтен до сих пор дрался со своим бывшим другом. Другие же, кто атаковал Ривелсею, почти все лежали на земле. И, как всегда, никто не хотел ей помочь.

«И лишь одна».

Сладкоголосие стало запинаться. В приближающихся глазах этого человека (глаза были тускло-синие, цвета небесного, но без яркости) появился страх.

– Свобода… Остановись, ты должна понять. Да нет же! Свобода…

Он, наверно, теперь уже и не понимал, что говорил.

«Воля разума сильна!»

Проповедник зашипел, потом сбился на хрип. Сладкий голос всё рвался наружу – убеждать, объяснять, уговаривать, он рвался из горла, но на пути он встречал железо и умирал, задыхался, таял. Сладкоголосие кончилось навсегда.

Ривелсея почему-то очень надеялась, что эта смерть должна изменить ситуацию. Почему, она не знала наверняка, но получилось, что была права. Впрочем, улучшение всё равно наступило не сразу.

Ситуация же улучшения требовала. В первую очередь потому, что командир и его противник до сих пор ожесточённо взмахивали мечами. Видимо, технику боя они оба знали одинаково – и это было хорошо. Потому что они не успели угробить друг друга за то время, пока некому было вмешаться. Вмешаться, вообще-то, и сейчас никто не спешил. Ратлерские подарки оказались очень памятными: никто из тех, кто пытался убить Ривелсею, ещё не поднялся. Как оказалось, таких было пятеро, и Ривелсея поразилась сама себе. Год назад она нипочём бы не поверила, что будет так драться, что сможет вот так вот легко сбить с ног и раскидать во все стороны несколько сильных мужчин, профессиональных воинов. Веттар Нарт хорошо обучил её, но только ей порой становилось страшно своего собственного дара.

Ярость боя уже угасла, но раздражение не проходило. И это неудивительно. Ещё час назад ей было радостно оттого, что у неё наконец-то появились союзники, что её берут в такое дело, в каком она реально может принести пользу. Теперь же и польза выходила сомнительной, да и союзники тоже. И терпение у Ривелсеи кончилось.

– Дивайтен! – она заорала так громко, что на неё оглянулись все. – Прекрати немедленно, если ты не совсем выжил из ума! Ты понимаешь, что ты делаешь вообще?

Ответа не последовало: он был всецело сосредоточен на схватке. «Как дурак», – подумала Ривелсея. И добавила:

– Вместо того чтобы исполнять приказ, ты занят тем, что пытаешься убить бойца, жизнь которого вверена тебе командиром!

Повлиял ли её уверенный голос, формальный тон, который порой непонятно почему оказывается таким убедительным, или что-то ещё – нельзя сказать наверняка. Но – подействовало. Дивайтен опустил оружие. Его противник, на счастье, тоже уже утратил боевой пыл. «На счастье» как для себя, так и для всех других. В частности, потому, что Ривелсея, несмотря на всю свою стойкость и выдержку, почти уже пришла в отчаяние, поскольку была поражена и напугана всем тем непонятным кошмаром, что происходил сейчас. Потому что мрачные мысли, которые её только что одолевали, вылились в резкое желание жить. Столь острое и сильное в обстановке близкой смерти, что Ривелсея, в принципе, была готова почти на всё. Поэтому её рука, совершенно неосознанно, ухватила меч по-особенному – нежно, но крепко и надёжно, немного выставив вперёд, самую малость прижимая его плашмя к левому боку. Лишь опытный ратлер понял бы глубокий смысл этого жеста. Жест означал, что девушку больше не нужно нервировать. Совсем-совсем не нужно. Иначе может случиться так, что она потеряет контроль. И тогда на её месте закружится серо-свинцовый вихрь, соприкосновение с которым обычно не кончается добром – «вихрь Победы». Конечно, она не была настолько глупа, чтобы быть вполне уверенной в собственном успехе, если безумие накатит вновь и на неё накинутся разом все тринадцать. Но попробовать, безусловно, стоило.

Однако до такого, к счастью, не дошло. Дивайтен оглянулся по сторонам, нахмурился.

– Вот какой день у меня сегодня неудачный, – сказал он. – Опять ведь ты права, а я выхожу дурак дураком. Хорошо, что тут Хейлера нет, а то бы он мне такого сказал… Да ведь узнает, конечно же. Сегодня, чувствую, последний день моего командирства. У всех прошу прощения, я вёл себя не так, как подобает. Не знаю, что на меня нашло.

– И на меня тоже, – ответил его недавний соперник. – Прости, Дивайтен, мне стыдно, что я поднял на тебя руку.

– Все мы хороши, – пробурчал тот. – Кроме вот неё, – он указал на Ривелсею. – Самый молодой и неопытный, по сути, боец показал всем нам, что мы ничего не стоим. Надеюсь, вам так же стыдно, как и мне.

– Ничего себе неопытный, – раздался голос одного из мужчин. – До сих пор разогнуться не могу, как она меня угостила. Но я действительно был неправ. Мне так вдруг горько стало, так горько, до злости даже… Простишь меня, девушка? – он посмотрел на неё по-доброму и с неимоверным смущением, от которого даже дрожал его голос. – Не знаю, что на меня так повлияло. Всегда считал, что меня непросто провести или обмануть, а тут – так вот сдуреть от каких-то глупых слов. Но дерёшься ты страшно, даже я так не умею. Да вот и Брисат тоже… Эй, Брисат!

На земле до сих пор лежал человек, последний, кто ещё не поднялся. Он, впрочем, и не пытался даже подняться, вообще не шевелился.

– Брисат! – Над ним склонились двоё и принялись тормошить. Эффекта не была, и их лица стали каменеть. А Ривелсея вспоминала, запоздало вспоминала… Да, он, кажется, тоже пытался – неудачно – рубануть её мечом. А она? Она, похоже, ответила, отбила. И, выходит, слишком сильно. Она прокрутила в воображении картинку. Он бросается спереди, а другой, которому повезло больше – сбоку. Ей пришлось резко крутануться, чтобы сбить с ног второго. А потом… Да, видимо, «Мощь гнева» оказалась на этот раз чрезмерно велика. Этот удар, хотя и может наноситься плашмя, но, во-первых, с прыжка, а во-вторых, по голове… Для Брисата этого хватило. Она вспомнила и слабый крик, и слабый какой-то хруст… Похоже, даже более чем…

– Сделать уже ничего нельзя, слишком поздно. Он не дышит. Даже и раньше бы ничего не вышло, я думаю. Он умер мгновенно. – Это провозгласил один из тех, что возился с телом. Ривелсея закрыла лицо руками. Ну почему всегда так выходит, когда желаешь, как лучше? Ей очень захотелось дотронуться до своего талисмана на шее – и пожаловаться на несправедливость и на то, что всё получается вот так вот. Нет, не талисману, конечно. Она не знала, кому. Но очень хотелось. И даже, возможно, заплакать. Вот только было не место и не время. И с этим было ничего не поделать.

– Ну-ну, Ривелсея, – это был Дивайтен. – Я всё понимаю, твоё поведение, в любом случае, безупречно. Безупречнее, чем у всех нас. Жалко Брисата, ну да что теперь говорить. Если бы он убил тебя, то мы бы, пожалуй, все тут друг друга на куски порубили. Этот – тот, который теперь молчит, к счастью – ну, я узнаю методы Посольства. Да и ты теперь познакомилась с ними уже. Эти проповеди…

– Кажутся безобидными, а на самом деле – страшнее яда, – кивнула Ривелсея. Она посмотрела на Дивайтена почти с доверием. Однако глаза были не совсем сухие. – Ладно, что делать… Не будем расслабляться, верно? Хватит эмоций, мы ведь так и не сделали то, о чём просил Хейлер.

– Опять – права, – слабо улыбнулся командир. – Всё, идём! Тела – убрать на обочину, заберём после. Оружие спрятать обратно, построиться в две шеренги…

– Вот только – мне платок бы нужен, – вставила Ривелсея. На землю сила хоть и не капала, рана была не настолько серьёзной, но рука выглядела ужасно, вся в размазанной и засохшей красной жидкости.

Платок нашёлся у девушки, которая была в отряде – вторая, если считать с Ривелсеей. Конечно, перевязывать было особо-то некогда. Всё, что она смогла сделать – это вытереть себе руку. Всё-таки хорошо, что ударил её свой, а не враг. Нет, это, конечно, намного более досадно, спору нет. Но, по крайней мере, таких проблем, как у Нирселы, не возникло. Они были бы сейчас совсем-совсем не вовремя. Ведь день ещё далеко не кончился.

Две женщины, проходя мимо их отряда, резко шарахнулись в сторону, увидев, как оттаскивают на обочину дороги труп проповедника. Разумеется, шарахнулись: даже в весёлом городе Анрельте такое, пожалуй, увидишь не каждый день. Но им ещё повезло, что они не прошли здесь раньше. Дивайтен хмуро посмотрел им вслед.

– Вот ещё некстати, – проворчал он. – Надеюсь, не кинутся тревожить Стражу. Хейлер велел ведь нам не связываться, а то ещё проблемы будут. А нам бы с этими разгрестись. Заканчивайте там скорее, не стоит он того, просто травы набросайте, – нетерпеливо крикнул он. – Всё, отправились! Остальные отряды наверняка уже всё сделали, пока мы тут прохлаждаемся!

– Надеюсь, – задумчиво сказала Ривелсея.

Вот и дошли наконец до того последнего поворота, до которого должны были добраться, наверно, ещё двадцать минут назад. Очень немного времени занял весь эпизод, хотя в сознании он отпечатался сильно, и вообще новых ощущений Ривелсее за этот день уже хватило.