Текст книги "Очищение духом. Трилогия"

Глава 14

Выйдя из лавки, Ривелсея быстрым шагом, вернув на лицо задумчивое выражение, за полчаса вернулась к Адесту и, поскольку того не было дома, стала ждать его возвращения.

Адест вернулся очень поздно. Он ходил к приятелю по каким-то делам, которые сложились, по всей вероятности, не весьма удачно, отчего и настроение его, явно запечатлённое на лице, было не вполне хорошим. Он громко и шумно поднялся по лестнице, скрипя по ступеням и хлопая дверью, и через минуту раздался его голос:

– Сайя, принеси поесть! И захвати вина с полки и хлеба!

– Что случилось-то? – спросила Сайя. Ривелсея полчаса сидела в своём помещении внизу и была вынуждена слушать, как Адест громко и раздражённо рассказывал, что кого-то обманули при покупке лошадей, кого-то заставили кому-то этих лошадей вернуть, и теперь он, Адест, будет должен договариваться насчёт поездки и продажи с другим человеком и платить ему деньги за овёс. Выслушав всю эту историю, Ривелсея, убедившись, что накал страстей уже стал спадать, тихо поднялась наверх и, загородив на полсекунды тусклую коптящую лампу своей тенью, возникла в комнате.

Адест хлебал что-то из тарелки и потягивал из кружки вино маленькими глотками. Узрев Ривелсею, он полуприветливо ей кивнул и продолжил ужинать. Она приблизилась и села на свободный стул, возможно ближе к нему. Тучи за окном собирались в дождь, и оттого было сумрачно и темно.

– Как дела? – спросил Адест, откусывая мясо и протягивая руку за хлебом. Было видно, что ответ на данный вопрос интересует его не в столь высокой степени, как те проблемы, о которых он рассказывал минуту назад, но уважение ратлеру выказать он хотел и по мере возможности пытался.

– Я успела приобрести чашку тенистого стекла и немного пообщаться с продавцом. Скрытности ему не занимать, да и хитрости, конечно, тоже. Сложная работа.

Адест шумно хлебнул из кружки.

– Но ратлерский клан, конечно, как всегда, не подкачал и перехитрил всё-таки старого хитреца, так? – спросил он.

– Стараемся, – ответила Ривелсея с мягкой улыбкой. – Но он всё равно не захотел открыться полностью. Вы знаете Терона? – спросила она тихо.

– Теро-он? – сказал он, пробуя это слово на вкус. – Что-то похожее слышал, кажется. Он яблоки продаёт каждую осень дёшево очень, но это только не Терон, а Тегон. Больше я ничего не припомню, извини.

– А что такое «не очень любящее день посольство»? Терон – его глава, как мне объяснил Дейвис.

– Что-что? Посольство? Хм, – Адест молчал больше минуты. – Да, я слышал об этом. Есть такая вещь – Ночное Посольство. Вот.

– И? – спросила Ривелсея.

– И это всё, что я слышал, – сильно разочаровывая её, ответил Адест. – В Анрельте я с рождения живу, но про это слышал пару раз, и то случайно. По всему видать, эта организация не выставляет себя напоказ и вообще предпочитает держаться в тени. Чем она занимается, я даже предполагать не возьмусь. Но я уверен, городская Стража имела бы много к ним вопросов.

– Вот-вот. И Орден тоже, – вставила Ривелсея, всё так же вопросительно и с ожиданием глядя на Адеста.

– Думаешь, я ещё что скажу? – спросил тот. – Сказал бы, с удовольствием бы сказал, но только что? Я тебе не Стекольщик, сомнительными делами не занимаюсь, с тёмными людьми не имею никаких общих дел. А Ночное твоё Посольство, из названия ясно, ничего благовидного не делало никогда. Вот есть, конечно, знакомый у меня один, он живёт неподалёку, от него я, кстати, и сам про Посольство узнал, у него не худо бы спросить. Мне, конечно, сейчас нету времени лишнего по городу болтаться, но для ратлерского клана постараюсь, ведь я же союзник!

– Орден не оставит без внимания вашего усердия, – пообещала Ривелсея таким тоном, словно всем кланом руководила она. Впрочем, в этом она не сомневалась. К тому же, Адест зря строил из себя такого бескорыстного. Веттар Нарт однажды во время одного из занятий отвлёкся ненадолго от основной темы и рассказал ей, немногословно, но зато по-ратлерски доходчиво, как устроен и функционирует Орден рыцарей разума. Союзники клана – все, кто верно и достойно служит Повелителю – каждый год в девятнадцатый день осени (день основания Ордена) получали по триста золотых монет от Совета Разума, что составляет семь с половиной анреллов. Любому из союзников сей подарок приходился очень кстати, поэтому все они старались как можно дольше удержаться в клане. За дополнительные же заслуги и старания, не входящие в число прямых обязанностей, Орден вознаграждал дополнительно, в зависимости от значительности оказанной помощи. Таким образом, сказать, что Адест совершал самопожертвование, было никак нельзя.

Следующим утром он действительно ушёл из дома раньше, чем Ривелсея проснулась, и вернулся только к полудню. Он сразу крикнул Сайе, что пора завтракать, и позвал Ривелсею.

– Вот что я смог узнать. Ночное Посольство – тайная, но очень широкая организация. Их дела мало кому известны, об этом я не смог ничего узнать. Но я знаю, что люди, которые встают на пути данной общины и каким-либо образом им мешают, очень часто погибают и сходят по непонятной причине с ума. Захочешь поговорить с кем-то из них – иди на улицу Славы, там в восьмом доме Зенрис живёт, вот к нему и обращайся. Он там, конечно, не главный, но доверенный, по крайней мере. Вот и всё, Ривелсея. Я думаю, про Терона он знает. Удачи тебе и процветания Ордену!

– Орден вас не забудет, – повторно сказала Ривелсея, готовясь переодеться вновь во вчерашний наряд. Ей опять предстояла прогулка по Анрельту.

Улицу Славы искать пришлось довольно долго, хотя и находилась та почти что в центре города и идти пришлось через Золотую площадь. Когда в своё время, давным-давно, шло строительство Анрельта, этой площади ещё не было, построили её всего сотню лет назад как венец всего города в то время, как происходило стремительное его возвышение и обогащение. Памятник Рейлингу Славному, градоправителю, при котором это происходило, находился в центре площади. Рейлинг, если верить его статуе, был очень высок, худощав и молод. В руке он держал копьё, увитое искусно выполненным из сапфира гербовым синим цветком, каковой изображался и на голубоватых монетах. Несколько метров вокруг памятника выложены были плитами чистого золота, и там постоянно стояли два Стража на специальных тумбах. Стражи сменялись каждые два часа, и что бы ни случилось в городе, они не имели права покидать своих постов, поскольку считалось, что они охраняют и оберегают самую честь, славу и достоинство города Анрельта.

Памятник и Стражей окружал замкнутый в кольцо водоём, глубокий настолько, что дна в нём не было видно, и в его прозрачной, как хрусталь, воде плавали красивые огромные рыбы. С четырёх сторон были переброшены невидимые почти стеклянные мосты, по которым только и можно было попасть в центр. Вокруг росли цветы и деревья, а с разных сторон к площади примыкали различные здания: нефритово-белый строгий Монетный дом, из оранжевого камня Городской Совет, украшенный многими флагами и скульптурами, и совсем бесхитростное и угловатое серое здание городской Стражи.

Улица Славы была перпендикулярна примыкавшей к Золотой площади улице Великих Строителей. Восьмой дом был из серого гранита, высокий и не особо дружелюбного вида.

Стоящий у дома человек выглядел случайным и, казалось, просто смотрел на плывущие облака, но при приближении Ривелсеи он сразу скользнул взглядом по ней. Было понятно: что-то он охраняет.

– Мне нужен Зенрис. Он сейчас здесь? – спросила Ривелсея голосом, абсолютно свободным от эмоций. Самым убедительным, как полагали ратлеры.

Тот посмотрел на неё хмуро и неприветливо. Пускать он явно никого не желал, а пробиваться по-ратлерски не было смысла. Это было то же самое, что добровольно и сознательно провалить всё задание и показать всем, что доверяли ей зря.

– Зенрис не любит гостей, исключая тех, кого он видит часто и кому доверяет. Случайным людям он не будет сильно рад, – хмуро сказал человек.

– Хорошо, я не случайный человек, и разговор к Зенрису у меня недолгий и очень важный, – сказала Ривелсея, решительно подходя к двери.

Охранник посмотрел на неё более неприветливо и уже с раздражением.

– Ты, случаем, не из Стражи городской будешь? – спросил он. – Они всегда так вламываются, без спросу и нагло.

– Из стражи, из стражи, – ответила Ривелсея. «Ратлеры – рыцари и стражи Разума. В этом их самая суть, мощь и смысл». Так говорил Веттар Нарт. – И потому – давай побыстрее. Зови Зенриса или я сама войду.

– Заходи, заходи, – сказал тот очень неприязненно. – Войти легко, выйти не всегда удаётся.

– Не пытайся рассмешить меня – не выйдет, – произнесла Ривелсея, заходя внутрь.

Меч она не взяла, но заменила его на свой кинжал, который легко прятался под любой одеждой и, как известно, был очень острым. Также захватила и удобный для метания симметричный «Союзник».

Зенрис находился в комнате на втором этаже, где стены были серого цвета, с тусклым орнаментом слабого оранжевого и чёрного. Сам Зенрис непонятным образом, казалось, сливался с этим фоном, с этими серыми стенами, несмотря на то, что одежда его имела цвет зелёно-синий. На Ривелсею он взглянул бесцветно и так же бесцветно спросил:

– Что опять от меня нужно? Если ты из Стражи, то должна знать, что не далее как позавчера меня посещала ваша организация и расспрашивала о делах, о которых слышал я впервые. С тех пор ничего нового я не узнал, а если что узнаю, то сам к вам приду и расскажу. Я думаю, разговор наш почти исчерпан?

Ривелсея посмотрела на него как-то пронзительно и быстро.

– Во-первых, я не из Стражи, – тихо сказала она. – И допрашивать вас я не буду и не собираюсь. Просто хотелось бы поговорить, если вы не против и не заняты.

Лицо Зенриса не дрогнуло, и голос не изменился.

– Я не против. Говори, – сказал он тихо.

Что говорить, нельзя не отметить, Ривелсея ещё не придумала. Думать она любила, уже действуя, и потому сказала:

– Я приношу извинения за своё неожиданное посещение, но поверьте: я преследую только благие цели.

– Я понимаю. Я слушаю, – проговорил Зенрис, не выказав даже тени сомнения на бледном уставшем лице.

– Я пришла издалека, – сказала Ривелсея. – Я много преодолела, дабы попасть в Анрельт, и провела в пути почти месяц.

Зенрис молчал и только смотрел. Отрешённо и сосредоточенно в одно и то же время. В углу щёлкали часы, за окном пела какая-то птица.

Ривелсея соображала и говорила, в то же время пристально, но незаметно следила за малейшими колебаниями в мимике Зенриса, каковых, впрочем, пока ещё ей не удалось зафиксировать. Ей хотелось и к тому же очень важно было знать, получается ли у неё выглядеть достаточно искренней и верит ли Зенрис хоть в часть того, что она говорит.

Ей удавалось быстро входить в роль, она словно бы и не лгала, хотя имела на это сейчас право, поскольку всё, что она делала, было напрямую и очень крепко связано с её целью, и ратлерская мораль это оправдывала.

– Откуда ты пришла в Анрельт? – спросил Зенрис, впервые взглянув на Ривелсею более внимательно и с затухшей в момент возникновения искоркой интереса, – и зачем?

– Дело в том, что я из Келдара, – сказала Ривелсея. – И в городе этом сейчас неспокойно. Кому, как не мне, знать об этом, я работала пару лет в Страже и только разочаровалась в этом.

– Вот как? Почему? – спросил Зенрис быстро и как-то резко, тоном, который шёл вразрез с его безразличием – показным или природным?

Ривелсея быстро вообразила себе отставного Стража города – и прониклась им, поскольку ей нетрудно было представить себя в этой роли. Стражей в Келдаре она знала сразу двух: первый был другом её отца, периодически посещавшим домик в Росолесной, и подолгу тогда он сидел у них в гостях и рассказывал про всякие сложные и запутанно-изощрённые происшествия, каковых в Келдаре (как, тем более, и в Анрельте) всегда хватало с избытком. Второй – практически ровесник самой Ривелсеи, старше года всего на два или три, с которым они виделись пару десятков раз в самом Келдаре, когда ездили с отцом туда по делам. Знакомый Страж был высокий, худощавый, смуглый парень с суровым и немного мрачным лицом, и Ривелсея всего несколько раз видела, как он улыбался. Самое же главное, что хотя он и отличался характером, так же как и внешностью, от первого знакомого, который был среднего роста, всегда выбрит, добродушен, смешлив и любитель поесть, оба они часто говорили одно и то же, и вот эту самую фразу сейчас Ривелсея, вспомнив, и произнесла.

– Городские Стражи, на мой взгляд, занимаются не тем, чем должны бы. Они усмиряют лишь самых мелких и незаметных нарушителей. Тех же, кто и вправду мешает жить, они не трогают – либо про них не знают, либо боятся. А с другой стороны, – это Ривелсея добавила уже лично от себя, – часто очень они покушаются на тех людей, которые ничего плохого не сделали, на тех, кто по-настоящему пытается установить справедливость и порядок. У вашей организации ведь, например, со Стражей тоже проблемы, не так ли?

Зенрис усмехнулся – в первый раз.

– Да что же тебе известно о нашей организации, девушка? Ты считаешь, правда всё то, что ты говоришь?

– Знаю я мало, – ответила Ривелсея. – Что всё это правда, я тоже не уверена. В наше время выявить правду становится всё сложнее, да и правда сама день ото дня делается всё неопределённее. Что касается меня, то я просто хочу быть полезной.

– Кому? – спросил Зенрис.

– Вообще, – сказала она. – И к тому же – Ночному Посольству. И Терону, как его руководителю.

Зенрис прерывисто закашлял.

– Ночному Посольству, говоришь? Что ж, интересно, конечно, тебя послушать, очень интересно и увлекательно. Служба в Страже, по всему видать, принесла свои плоды. Пойдём, – сказал Зенрис и посмотрел на неё по-особенному остро. – Я хочу показать тебе то, что показываю лишь избранным, самым лучшим из тех, кто бывает в моём доме. И тебе, в числе лучших, поскольку ты меня заинтересовала. Идём, – Зенрис поманил её пальцем за собой.

Ривелсея удивилась немного и даже, вспомнив мрачное предостережение мужчины у дверей, коснулась незаметно рукой кинжала «Союзник». Острый, как бритва. «Если Зенрис хочет причинить вред ученице Веттар Нарта, то шансов у него нет, и самое главное, он об этом не знает», – подумала Ривелсея. Ощущение опасности ещё возросло, когда Зенрис отпер ключом толстую дверь и стал спускаться по лестнице вниз, куда-то в подземелье. Впрочем, через два десятка ступеней лестница уже кончилась, и было это никакое не подземелье, а просто небольшой погреб, подобный которому был и дома у Ривелсеи, в Росолесной, где хранилось вино, компоты, варенье в глиняных чашках и большая бочка с засахаренными грушами, которую Ривелсея очень часто навещала в детстве. Но только в погребе у Зенриса не стояли ни кадки, ни бутыли, а стоял большой стол, на котором Зенрис зажёг две больших свечи, отчего сразу стало видно большое круглое зеркало в углу и тёмную неброскую мебель: несколько стульев и шкаф. Зенрис неторопливо приблизился к шкафу, распахнул его резные дверцы и зажёг ещё несколько свечей. В центре шкафа обозначилась статуэтка из какого-то белого металла. Она была отлита в виде сидящего мужчины, который зачем-то поднял одну руку, а голову наклонил низко, отчего лица совсем не было видно. Угадывался, но уже с трудом, драгоценный металл, покрытый весьма толстым и, видимо, многолетним слоем пыли, отчего цвет статуэтки приблизился к чёрному ровно насколько, насколько когда-то она была белой.

– Эта статуэтка, – сказал Зенрис, указывая пальцем, – досталась мне от моего отца, и в нашем роду она уже переходит шесть поколений. Скажи, ты знаешь, кто это?

Ривелсея приблизилась и подумала, посмотрев секунды две, что это может быть абсолютно кто угодно – лица-то ведь не видно, а фигура обыкновенная и сгорбленная.

– Нет, – сказала она. – Не знаю.

– И я не знаю, – со вздохом сказал Зенрис. – И отец не знал. И даже дед мой не знал, хотя он-то был самым умным человеком на свете. Сейчас, конечно, уже не то, а тогда у нас всё было просто замечательно, про Ночное Посольство никто не знал, а уж кто знал, те уважали. А сейчас мне хотелось бы знать: откуда тебе стало известно о Ночном Посольстве и что конкретно ты знаешь о Тероне. Для пришедшей издалека, а тем более недавно, ты осведомлена о слишком многом.

Ривелсея секунду подумала и не нашла ничего лучше, как мило улыбнуться.

– Мои небольшие секреты, уважаемый Зенрис, разрешите мне оставить при себе. Но пришла я не просто так; поверьте, кстати, что далось мне это очень нелегко. Я хочу помочь, ведь вам сейчас тяжело: так же, как и мне.

Зенрис посмотрел испытывающе и по-особому пронзительно. Но, кроме счастливой улыбки, озаряющей лицо девушки, высмотреть ему было нечего и просто невозможно.

– А имя твоё можно узнать? – спросил Зенрис.

– Ривелсея, – и она улыбнулась ещё прекраснее.

– Так вот, Ривелсея. Ты для меня представляешь собой странную личность и трудный случай, и чтобы решить, что же с тобой делать, придётся показать тебя одному из тех, кто имеет власти больше меня. Похвально, конечно, что ты рвёшься помогать нам, но доверять кому-то, в особенности сейчас – это начало всех бед и основа поражения.

Ривелсея кивнула.

– Вы собираетесь показать меня Терону? Я буду только рада такой чести, – сказала она.

Зенрис прошептал – или даже прошипел:

– Потише ты про Терона. Что про него ты знаешь? Кто-то тебе что-то сказал, это понятно, но кто-то и сам не особо осведомлённый. Вот скажи: ты знаешь вообще, чем он занимается, где проживает, как его найти?

Ривелсее, вопреки её желанию выглядеть осведомлённой, пришлось промолчать.

– Не знаешь, – констатировал Зенрис, – вот потому и помалкивай. Завтра ты должна прийти сюда же, только не утром, а вечером. Когда начнёт темнеть. Теперь, можешь не сомневаться, пропускать тебя будут более охотно. Ты придёшь?

– Приду, – сказала Ривелсея. – Можете рассчитывать наверняка.

– Вот и хорошо, – сказал Зенрис, вновь приближаясь к лестнице и начиная путь наверх. – Ведь согласись, – сказал он через полминуты, когда его голова была уже на уровне верхней двери, – что статуэтка сделана бесподобно, в лучших традициях древнего мастерства, не так, как делают сейчас. Нельзя не насладиться чудным сверканием серебра, а также властностью и мощью, запечатлёнными на его челе.

Ривелсея усмехнулась. Слово «мощь» она давно уже отвыкла употреблять без особого повода, а Зенрис даже не знал, что на самом деле означает это слово.

– Сверкание серебра, несомненно, чудное, – сказала она, – и оно было бы ещё чуднее, если бы вы, уважаемый Зенрис, удосужились стереть со статуэтки полметра пыли, а также протирали бы её влажной тряпкой хотя бы раз в год, и предпочтительнее всего – с уксусом, как всегда делала моя мать. Выражением властности на полностью невидимом лице также нельзя не восхититься. К тому же я сомневаюсь, что кто-то будет тратить своё время, чтобы подслушивать нас. В крайнем случае, это будет ваш недружелюбный охранник. Всего хорошего, – ответила Ривелсея, открывая дверь. – И до завтра.

– Однако же, – услышала она через дверь голос удивлённого Зенриса. Очевидно, в чём-то Ривелсея действительно была для него необыкновенной. Он к таким людям не привык.

На следующие сутки, точнее, почти уже в момент их завершения, девушка-ратлер по имени Ривелсея только ещё открыла дверь дома Адеста и уединилась в своей комнате. В доме Адеста все уже, видимо, спали, поэтому вряд ли она бы кого-нибудь могла увидеть, но просто ей нужны были тишина и одиночество, чтобы всё продумать, проанализировать и понять.

Она сидела час или даже два, понемногу пила из большой кружки ратлерский напиток и размышляла. Тем для размышления у неё было вполне достаточно. Согласно своему обещанию, она вновь навестила дом Зенриса, и там ей пришлось перенести ещё один разговор с его хозяином. На этом раз хозяин был в доме не один, около него находился какой-то тощий, короткий и, как показалось Ривелсее, очень пронырливый и юркий человечек такого телосложения, что его, казалось, при желании можно задушить одной рукой. Что Ривелсее и хотелось сделать уже с самого начала разговора, поскольку именно он с ходу обрушил на неё целую лавину вопросов, Зенрис же молчал: либо не мог высказываться в присутствии вышестоящего (притом что голова Зенриса находилась на четверть метра ближе к потолку, нежели голова его гостя), то ли предоставлял ему тягаться в хитрости с Ривелсеей в одиночку, то ли просто опять впал в своё обыкновенное или обыкновенно-притворное состояние апатии. Само собой разумеется, что весь разговор происходил опять в том же погребе, куда Зенрис сразу предложил спуститься, аргументируя тем, что он любит вести беседу при свете свечей. Про статуэтку он уже больше ничего не сказал – просто взглянул на Ривелсею и не сказал. И показывать её он уже не рвался.

Коротышка же, напротив, был очень активен и расспрашивал обо всём, что касалось и не касалось главной темы – желания Ривелсеи помогать Ночному Посольству: где она родилась, где провела детство и юность, живы ли и кто по профессии её родители, почему она не живёт с ними, что думает об Анрельте, замужем ли и почему нет. Насколько, по её мнению, различается жизнь в городе и в деревне; почему, наконец, она ушла из Стражи, сколько лет в ней служила, в каком городе и в каком отряде. На эти все вопросы Ривелсея ответила правдиво или почти правдиво, поскольку скрывать ей было нечего (в этой сфере). Конечно, о том, как и где она провела и чем занималась последний год, ей пришлось умолчать. Но потом вопросы пошли уже гораздо хуже: кто надоумил уйти из Стражи, откуда узнала про Посольство и Терона, как и когда попала в Анрельт и где сейчас проживает. Здесь уже пришлось ввернуть несколько ухищрений в общий, в принципе, по-прежнему правдивый ход истории и сказать, что про Терона ей сказал парень, с которым она приехала в Анрельт (его имени она называть не стала), про Посольство – знакомый из Келдара, из Стражи ушла сама, а сейчас живёт на Речной улице, где ей предоставляют комнату за плату. Адеста она решила лучше не называть, поскольку было неизвестно, насколько простирается знание Ночного Посольства. Казалось вполне вероятным, что оно может иметь представление и о рыцарях Разума, и потому разумнее было не рисковать.

Непросто сказать, насколько все её ответы удовлетворили этого человечка. Выслушав их, он что-то быстро написал на бумажке и убрал её в карман.

– Хорошо, Ривелсея, – сказал он своим писклявым и неприятным голосом. – Твои слова могли бы внушать доверие, но на слово мы не склонны верить никому, теперь тебе придётся всё доказать на деле.

«На деле» прозвучало как-то нехорошо. Или Ривелсее просто так показалось.

– На каком? – спросила она тихо и осторожно.

Зенрис, до этих пор молчавший, теперь вступил в разговор.

– Это нашей дорогой Ривелсее вы скажем завтра, вернее, я скажу, пусть она придёт в любое время ко мне домой. А сейчас, поскольку она уже, я думаю, устала, то может спокойно отправляться домой. Да, я полагаю, ведь за окном уже ночь.

Окно Зенрис явно имел в виду абстрактное, поскольку ни одного окна в подвальчике не было. На этом разговор и завершился. Ривелсея, когда все поднялись наверх, тепло попрощалась с обоими и, перешагнув через порог дома Зенриса, ступила в ночь. При этом уже спиной она уловила, что кто-то недобро посмотрел ей вслед.

Ривелсея долго сидела и не тушила свет. Думала о завтрашнем дне, а думалось совсем не о том, а точнее – обо всём на свете. О маленькой комнатке в Цитадели Порядка, которая сейчас пустовала – это ведь теперь был её дом. (Когда-то она снова там окажется? Пока неизвестно). Об Айледе, успевшем, похоже, привязаться к ней – товарище, которому она доверяла и которого не видела уже очень долгое время. Интересно, стал ли он уже ратлером или всё ещё учится у Келлнарта? И если стал, то каким стало его первое задание? Впрочем, о задании лучше даже не думать. Если помнить о классе сильнейших, к которому он собирался примкнуть.

О Веттар Нарте; даже ратлер, даже самая мощь не может и не в состоянии заглушить полностью и угасить до конца все абсолютно эмоции и всплески и волнения разума. Чувство к Веттар Нарту давно уже остыло, но была память, сильная и обжигающая память о тех днях, когда оно было горячим и не давало жить. Сейчас, конечно, оно уж не беспокоило её, но, по крайней мере, о нём можно было вспоминать тогда, когда ночь и не спится. Ведь именно память, и только память, приходит на помощь и разгоняет скуку – осколками прошлого. Но она же может незаметно подменить скуку на тоску и необычайно обострить бессонницу и отогнать сон, и это произошло и сейчас, в холодную, хотя уже и апрельскую ночь, наполненную мощными ароматами зацветающих во дворе кустов жасмина. Мысль Ривелсеи быстро унеслась к родной деревне, к матери и отцу, и лицо её резко отобразило печать, которая сильнее всех изменяет его и которую труднее всего не заметить – печать боли, неподвижной и острой, оттого что время отдалило её, но не способно было избыть.

Спать Ривелсея легла за три часа до рассвета, близко к тому часу, когда начинают гаснуть звёзды и ночной мрак перестаёт течь и клубиться и начинает светлеть и редеть. Анрельт спал уже давно, и спал довольно мирно, лишь изредка слышался стук прохожих по камням и периодический лязг доспехов городской Стражи, но это нисколько не мешало спать и только успокаивало – город ночью охранялся.