Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

XXI. Случай с маршалком посольства

Любезность, проявленная к шведам во время переговоров, с бесконечным обменом бесчисленными благодарностями, была, разумеется, только притворной. В Москве они были нежеланными гостями, и подлинное недружелюбное, даже прямо враждебное чувство к ним обнаружилось по поводу происшедшего тогда несчастного случая с маршалком шведского посольства майором Ранком. Эпизод заключался в следующем. В понедельник 16 октября вечером резидент Книппер у себя в доме, находившемся где-то между Тверской и Никитской улицами, устроил пирушку (Gasterei), на которую были приглашены один из шведских послов, маршалок посольства Ранк и несколько посольских дворян. В числе приглашенных находился также бранденбургский резидент Задора-Цесельский. Когда стали пить за здоровье царя, шведского короля, бранденбургского курфюрста и других государей, маршалок с тем же стаканом в руках предложил бранденбургскому резиденту выпить на брудершафт, на что тот ответил, что момент для питья на брудершафт во время тостов неподходящий, да, кроме того, они и так добрые друзья и братья. Маршалок был страшно разобижен, разразился бранью, в которой позволил себе обидные сравнения между шведами и бранденбуржцами, и, входя все в больший раж, ударил Цесельского кулаком в подбородок, так что хозяину Книпперу показалось, что он дал ему пощечину. Бранденбургский резидент оттолкнул его от себя, заявляя протест против этой грубости и оскорбления его достоинства. Тогда маршалок выхватил шпагу. Задора-Цесельский сделал попытку избежать удара, загородившись стульями, но маршалок успел ранить его в правую сторону груди, и так опасно, что резидент упал замертво. Виновник тотчас же скрылся. Петр, узнав наутро о происшествии, был сильно разгневан. Немедленно драгунскими отрядами были оцеплены посольское подворье и дом резидента Книппера. Последнему было объявлено, что он будет сидеть под арестом до тех пор, пока не выдаст маршалка. Посольский двор был так плотно окружен драгунами, что у дверей и окон поставлено было по 6 и 8 человек, никого не выпускали и не впускали. Маршалок был, впрочем, вскоре пойман, переодетый в русское платье, в ямской слободе, где он нанимал подводы, чтобы уехать из Москвы. На простой крестьянской повозке под караулом двух драгун, сидевших с ним рядом, и под конвоем других драгун, окруживших экипаж, он был провезен через город и через Иноземную слободу в Преображенское, где заключен в тюрьму вместе с обыкновенными уголовными арестантами, будучи скован по рукам и ногам железами. Вот этот случай и был также предметом переговоров на конференциях. В заключение третьей конференции 20 октября послы, как передает официальная записка, «говорили о маршалке, который поколол бранденбургского резидента, чтоб его из желез высвободить и прислать бы к ним, послом, на двор, а он будет жить хотя за караулом у них, послов, на дворе до указу… потому что есть до него, маршалка, им, послом, многие королевские дела». Кроме того, в то время как маршалок укрывался, был по русским законам захвачен его слуга, которого держали за караулом на посольском подворье. Головин сказал послам, что о маршалке он доложит государю, об ответе известит их через приставов, предупреждая, однако, что «то дело немалое», а о слуге тут же отдал приказ посольским приставам его освободить. На следующей, четвертой, конференции 26 октября послы вновь возбудили ходатайство о выдаче им маршалка, приводя тот довод, что заколол он не царского подданного, а служителя курфюрста Бранденбургского и без сношения с курфюрстом, как они надеются, государь его судить не будет. При этом послы привели прецедент: в прошлых годах, лет тридцать тому назад, был в Швеции присланный от московского царя полковник Марселиус и по некоторому случаю, будучи в Стокгольме, заколол дворянина из английского посольства. Тогда шведский король для соседственной дружбы с царем никакого ему указа не учинил, а выдал его русским послам, к великой досаде английского посла. По этому «примеру» и они, послы, просят отдать им маршалка. «И послом сказано, что держат того маршалка за караулом для того, что он при дворе его царского величества поколол бранденбургского министра и для того его свободить невозможно. А что Марселиус какое зло будучи в Свее учинил, того им (боярам) за многими леты неведомо. Однакож он, ближний боярин, о том до его царского величества донесет». На пятой конференции 2 ноября послы вновь «говорили о маршалке, чтоб его освободить из желез, а резидент-де бранденбургский уже от скорби своей имеет полегче». Головин сказал, что он об освобождении его «старался и впредь труждаться готов»[253]253
  Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1699 г., № 2, л. 505, 552–523, 559.


[Закрыть].

Маршалок так и не был освобожден. Случай вызвал вмешательство иностранных послов, интересы которых он задевал. С точки зрения иностранных дипломатов, ввиду того что случай произошел в доме шведского резидента и что виновником был швед, а пострадавшим не русский, а бранденбургский подданный, то дело подлежало юрисдикции шведского короля, который мог действовать по сношению с бранденбургским курфюрстом. В этом смысле Карлович и Гейнс сделали Петру словесное представление в одной из бесед с ним. Царь искусно воспользовался этим представлением как одним из ходов в своей дипломатической игре против шведов. Он порекомендовал послам подать по этому делу мемориал в Посольскую канцелярию; таким образом получится видимость действия Дании и Польши в защиту интересов Швеции, и это будет хорошим средством скрыть их враждебные замыслы[254]254
  Форстен. Ук. соч. (Ж. M. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 334; Депеша Гейнса).


[Закрыть]. Такой мемориал был действительно представлен 30 октября в Посольский приказ Карловичем; в нем он указывал на подсудность дела шведскому королю[255]255
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1699 г., № 16, л. 19–20.


[Закрыть]. О мемориале говорилось в тогдашних европейских газетах. Так, в мюнхенском «Mercurii Relation oder Wochentlichen Reichs-Ordinari Zeitungen» (в № 52 от 26 декабря 1699 г.) сообщалось из Москвы от 24 ноября, что «польский посланник г. фон Карлович написал трогательно и гуманно его царскому величеству по поводу шведского маршалка и в особенности представлял, что с ним не следует поступать так жестоко, что это является нарушением международного права, что послы, при каких бы дворах они ни были, имеют свою собственную юрисдикцию, и это строго соблюдается при всех христианских дворах. Между прочим, он привел недавний случай с португальским посланником в Вене. Думают, что царь убедится этим, и маршалок опять получит свободу»[256]256
  Dukmeyer. Korb’s Diarium, I, 400–401.


[Закрыть]. Однако вопреки этим ожиданиям мемориал никаких реальных последствий не имел. Для московского правительства вопрос о юрисдикции в этом случае не был так ясен, как для иностранных послов и для европейской прессы. Дело осложнялось еще опасением неудовольствия со стороны Бранденбургского курфюрста, дружбу с которым Петр подчеркивал и которого он рассчитывал привлечь к союзу против шведов. Царь выказал знаки особенного внимания к пострадавшему бранденбургскому резиденту; навестил его вскоре же после происшествия – 19 октября, причем обнял его и поцеловал. Задора-Цесельский оправился было, но не надолго. Слабой и дрожащей рукой он написал курфюрсту две реляции, от 22 и от 30 ноября старого стиля, и в последней просил курфюрста, когда дело будет представлено на его решение, позаботиться о взыскании в его пользу достаточной суммы денег на обеспечение, так как ему придется кончать жизнь инвалидом.

Жизнь он скоро и кончил; от 30 ноября была его последняя реляция. В начале 1700 г. он умер[257]257
  П. и Б. Т. I. № 289.


[Закрыть]. Курфюрст, на усмотрение которого царь представил дело, просил его освободить маршал-ка, уверяя, что найдет себе удовлетворение иным путем[258]258
  Плейер. Донесение цесарю от 10 декабря 1699 г. (Устрялов. История… Т. III. С. 646).


[Закрыть]. Снесясь со шведским королем, курфюрст летом 1700 г. вытребовал маршалка к себе в Берлин, для чего ему был выслан паспорт. О такой же выдаче писал в Москву 3 мая 1700 г. Карл XII шведскому резиденту Книпперу, который обратился с соответствующим ходатайством к Ф.А. Головину. Царь на выдачу согласился, и 25 июля велено было маршалка из заключения прислать в Посольский приказ. Однако это распоряжение было сделано слишком поздно. Маршалок скончался в заключении. Тело его было отправлено в Швецию[259]259
  О столкновении майора фон Ранка с резидентом Задора-Цесельским см.: I. Реляция саксонского полковника Кёнигсека Бранденбургскому курфюрсту от 18/28 октября и от 9/19 ноября в Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1699 г., № 17, л. 1–6. Это черновые отпуска реляций, попавшие в архив Посольского приказа, вероятно, с другими саксонскими бумагами Паткуля. Беловые экземпляры находятся в Берлинском архиве и цитируются: Dukmeyer. Korb’s Diarium, I, 396 и сл. Там же приводятся его реляции от 25 октября (4 ноября) и от 2/12 ноября 1699 г. Полковник Кёнигсек из свиты Карловича взял на себя заботу о бранденбургском резиденте и охрану его бумаг, которые он запечатал. Он действовал в интересах бранденбургского курфюрста как «вассал» его, как он себя называет в реляциях. II. Отпуск реляции на немецком языке, составленной неизвестным под заглавием: «Continuation von der Relation dessen, wass bay der Schwedischen Extraordinaren Gesandtschaft adhir in Moskau passiret». (Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1699 г., № 2, л. 697–698.) На полях этой реляции помета: «1. Cette relation `a йtй composйe pour que les Suйdois s’imaginassent, que le Roi de Pologne prenoit `a coeur l’intйrкt de la Suйde `a l’йgard du czar. 2. Eiie `a йtй envoyйe en Prusse, afin que l’Electeur de B – bourg eut la pensйe, que le Roi de Pologne est de ce sentiment et que par l`a on mit la jalousie dans son espoir. 3. Зачеркнуто: Une copie fut envoyйe `a Mr… `a mr le comte de… et `a mr…» Реляция, очевидно, по ошибке внесена в шведские дела; она, вероятно, также из бумаг Паткуля. III. Записи о переговорах шведских послов с Ф.А. Головиным. (Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1699 г., № 2, л. 505, 522–523, 559.) IV. Мемориал Карловича, поданный в Посольский приказ. (Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1699 г., № 16, л. 16–18 – немецкий подлинник, л. 19–20 – русский перевод; там же, л. 47–48; два черновых французских письма к Карловичу, второе с препровождением мемориала о маршалке. В обоих проводится мысль о необходимости внушить шведам убеждение, что король Польский стремится сохранить добрые отношения между царем и шведами. Кто автор этих писем, не Паткуль ли?) V. Реляция цесарского резидента Плейера от 10 декабря 1699 г. (Устрялов. История… Т. III. С. 646.) VI. Арх. Мин. ин. дел. Дела шведские 1700 г., № 2, л. 47–57. Мемориалы шведского резидента Томаса Книппера о выдаче маршалка Якова Ранка бранденбургскому курфюрсту согласно повелению шведского короля и об отправке Ранка за поручительством Книппера в Ригу или Нарву для такой выдачи, на которую согласился и царь; л. 57. Подорожная: «От великого государя (т.) от Москвы по городом до Твери и до Торшку и до великого Новагорода воеводам нашим и всяким приказным людем. По нашему в. г. указу отпущен с Москвы за свейский рубеж свейского посольства умершей маршалок Яков Ранк (!) да с ним людей его три человека. И как он в которой город приедет, и по городом воеводам нашим и всяким приказным людем велеть того умершего маршалка тело его и с челядники за свейской рубеж пропустить без замедления…» VII. Dukmeyer. Korb’s Diarium, I, 399–400.


[Закрыть].

XXII. Переговоры с Карловичем. Конференция с Карловичем и Гейнсом 27 октября. Договор 11 ноября

Между тем параллельно с открытыми и торжественными переговорами со шведским посольством в глубокой тайне велись переговоры о союзе с польским посланником Карловичем, сообщавшим о ходе их Гейнсу. Дело это настолько подвигалось, что 27 октября царь вызвал к себе Гейнса, чтобы в его присутствии вести разговор с Карловичем об общем деле. Надлежало согласовать заключенный уже фактически датский союз с заключаемым польским, для того и устраивалось это свидание с обоими союзными посланниками. 27 октября, доносил Гейнс королю, «я имел честь обедать за столом его величества, и после обеда его величество пригласил меня в свой кабинет вместе с упомянутым его превосходительством Головиным и со своим тайным переводчиком. Его величество мне сказал, что он не сомневается, что король Польский побуждает также и ваше величество порвать со Швецией; как мне это дело кажется? Хотя я еще не имею инструкций, государь, о поведении, которого я должен держаться относительно миссии генерала Карловича и г. Валлендорфа (товарищ Карловича); но так как этот последний обо всем условился, как он мне говорил, с министрами вашего величества в прошедшем мае месяце в Копенгагене, то я все же счел своим нижайшим долгом… напомнить царю, что в нашем трактате есть определенная статья, которую сам его величество счел необходимой, а именно чтобы по возможности постараться привлечь к союзу короля Польского (статья 8). Теперь же, как бы по совершенно особливому предназначению с неба, король Польский сам первый выступает с предложением, приглашая нас порвать со Швецией. То обстоятельство, что король Польский еще сохраняет у себя иностранные войска под предлогом укрепления Полангена, заслуживает, кажется, большого размышления, тем более что со стороны короля Польского заявляют, что есть periculum in mora, что он, не предприняв ничего эффектного перед республикой (sans rien faire, que puisse sygnaler le roi de Pologne devant la reґpublique), не будет в состоянии удержать эти войска в теперешних квартирах, что, следовательно, как кажется, теперь подходящее время, чтобы устроить соглашение с этим государем. C’estoit par manieґre d’ouvrage, – замечает об этих своих словах Гейнс, – что я ему держал эту речь по просьбе упомянутых польских министров, которые сообщили мне почти весь свой план». «Царь ответил, – продолжает Гейнс, – что было бы хорошо помочь делу, но есть единственное препятствие, что, пока тянется война с турком, не будет согласно дружбе советовать ему ввязываться в другое предприятие. Затем он спросил, имеет ли ваше величество склонность начать войну со Швецией. Я ему ответил, что до сих пор всегда соблюдали мир, но что образ действий Швеции по отношению к датскому королю, а также перевозка войск в Померанию, о чем столько говорят, – все это будет противодействовать сохранению мира; кажется, что ваше величество не будете в состоянии более его сохранять, и следует, будучи атакованным, подумать о защите. Царь с этим согласился и сказал затем, что необходимо привлечь Бранденбург и Саксонию; я ответил, что с первым, по моему мнению, ваше величество находитесь в добром союзе, что же до последней, то, может быть, обстоятельства будут благоприятны. Царь ответил, что это было бы желательно». Гейнс счел этот момент разговора удобным для возобновления своих непрестанных просьб о размене ратификаций. «Я улучил время, – пишет он далее, – вновь просить царя не откладывать более размена ратификаций трактата; царь мне опять сказал, не лучше ли подождать новой ратификации вашего величества? Я возразил, что эта ратификация должна только подтвердить происшедшее, что она не внесет туда никакой перемены, но что мне необходимо отослать к вашему величеству первого курьера, именно господина Фабрициуса, с ратификацией трактата, тем более что его величество царь сам рассудит, что при теперешних конъюнктурах очень важно вашему величеству быть всецело уверенным в дружбе царя, чтобы принять свои меры. Царь прервал мои слова громким восклицанием, что это дело решенное, взял меня за руку и сказал, что в этом не следует сомневаться, что он не отступит от данного слова по всем пунктам, находящимся в трактате». При таком горячем заявлении царя о верности союзу Гейнс решил вновь и вновь настаивать на своей просьбе и подвинуть дело к исполнению. «Но, зная медлительность этого двора, – пишет он далее, – и что приходится иногда ждать целые месяцы, пока не сможешь найти удобный случай подробно поговорить с царем, который не желает, чтобы обращались к его министрам, я продолжал настаивать, чтобы царь действительно дал приказание его превосходительству Головину, который присутствовал при этом, изготовить как можно скорее ратификацию, на что, наконец, он согласился, и я не премину торопить этого боярина… Царь спросил меня затем, не хочу ли я, чтобы вошел генерал Карлович, и не желаю ли я присутствовать при их конференции. Я поблагодарил царя, и он пригласил сказанного генерал-майора войти. Он начал снова побуждать царя решиться помочь планам короля, его государя, употребив довольно сильное выражение: aut nunc aut nunquam, приводя все время то основание, что ведь это сам царь первый внушил эти мысли польскому королю, когда они разговаривали в прошлом году, что с тех пор польский король старался принять для этой цели свои меры, чтобы быть в состоянии помочь царю вернуть провинции и морские порты на Балтийском море, которыми некогда владели его предшественники, и что, если в настоящее время царь не пожелает приложить свои руки, больше нечего будет делать, когда войска выйдут из Курляндии. Царь заметил, пожимая плечами, что он этого от всего сердца хочет, и сказал, что все скрепит своею подписью тотчас же, как будет известие о заключении мира с турком. В этом его очень поддерживал его превосходительство Головин, не советуя ему ввязываться в новую войну; но царь под действием всякого рода аргументов[260]260
  Se voyant pressй par toutes sortes de raisonnements, т. е. со стороны Карловича и Гейнса.


[Закрыть] отвел Головина в сторону в углубление окна и после некоторого обсуждения с ним вернулся к нам с решением послать еще на этой неделе курьера в Константинополь с приказанием своему посланнику уступить кое-что из завоеванного, чтобы скорее заключить мир; царь полагал, впрочем, что турки не будут очень склонны продолжать войну. Генерал Карлович, не добившись ничего лучшего от царя, ограничился просьбой, чтобы его величество в ожидании заключения этого мира решил бы, по крайней мере, помочь в будущем феврале месяце королю, его государю, только 13 тысячами людей. Головин полагал, что и это никоим образом невозможно, но царь прервал его, сказав: почему нет? – и нашел выход, что это можно сделать под предлогом, что будто он, царь, позволил королю Польскому сделать набор в своих владениях без всякой видимости, что он впутался в новую войну. Он предоставлял нам судить, какой эффект произвело бы в Константинополе, если бы узнали, что он взял себе на руки новое дело. Карлович остался этим оборотом доволен, и в результате согласились изложить кое-что на этих основаниях письменно; над этим теперь работает господин Валлендорф и представит царю завтра или послезавтра»[261]261
  Форстен. Ук. соч. (Ж. М. Н. П. 1904. Кн. XII. С. 328–333).


[Закрыть]. В заключение разговора Петр высказал пожелание, чтобы датский и польский короли через своих послов в Англии и Голландии склонили эти страны усилить свое воздействие на Порту в целях заключения мира с царем.

Переговоры с Карловичем подвигались так успешно, что 11 ноября в Преображенском в непроницаемой тайне был заключен и тотчас же ратификован Петром договор. Особой ратификации со стороны Августа II не требовалось, так как текст договора с его стороны был написан на бланке с его подписью, которым ради ускорения дела был снабжен Карлович. Присмотримся к содержанию договора 11 ноября.

Он начинается с изложенного во вступлении прямого и ясного обозначения цели, для которой он заключается, причем делается ссылка на личный разговор во время свидания в Раве: «Мы при самом персональном разговоре с наияснейшим… Августом II… намеряли имети войну обще против короны свейской за многие их неправды». Для осуществления этого намерения государи дают друг другу ряд взаимных обещаний и принимают на себя ряд обязательств. Государи обязуются соблюдать верную и постоянную дружбу и оказывать друг другу помощь против неприятелей (статья 1), обходиться друг с другом до самого окончания дела «верно и правдиво без всякого предкновения и лукавства, твердо друг с другом вместе держатися» и не давать сказанному в договоре превратного толкования: «…всему тому, еже здесь говорено, безо всякого лукавственного переворачивания, вредительного растолкования и расширения конечно последовати» (11). Король обещает царю содействовать в возвращении прежних русских владений на Балтийском море – Ижорской земли и Карелии; для этого он тотчас начнет войну со шведами и будет ее продолжать до тех пор, пока царь достигнет намеченных приобретений (2). Король обещает также предпринять сильную диверсию против шведов, так чтобы царскому войску в его операциях в Ижорской земле и в Карелии не было опасности от шведов со стороны Лифляндии и Эстляндии (3). Король обещает также привлечь к содействию Речь Посполитую (8) и через своих дипломатических агентов действовать в интересах царя при европейских дворах. Со своей стороны царь дает обещание, если король не будет в состоянии привести из Саксонии значительных сил, помочь ему людьми с тем, однако чтобы эта помощь была скрыта под видом найма людей самим королем (4). Царь обещает также немедленно послать указ к своему послу в Константинополь о скорейшем заключении мира или длительного перемирия, хотя бы и с убытками, во всяком случае, никак не позже апреля месяца 1700 г., и тогда разорвать мир со шведами и начать со всею силою военные действия в Ижорской земле и в Карелии (5). 13-я статья трактата содержит особую оговорку, что царь начнет исполнение договора только по заключении мира или длительного перемирия с турками. Если же помириться с Турцией не удастся, а король тем временем, начав войну со Швецией, пожелает возобновить с нею мир, то царь всеми мерами обязуется содействовать заключению этого мира. Государи взаимно обязуются, так как датский король к союзу уже привлечен, стараться о привлечении к союзу курфюрста Бранденбургского (6); когда состоится мир, заключить договор, гарантирующий их приобретения (9), никаких мирных предложений без обоюдного согласия не слушать (5), настоящий договор содержать в строгой тайне (10)[262]262
  П. и Б. Т. I. № 282. Первоначальная редакция договора см.: Устрялов. История… Т. III. С. 521–523. Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1699 г., № 19. Там же, трактаты с Польшей, № 149 – подлинный немецкий текст, подписанный Августом и датированный Дрезденом 11/21 ноября: «Ur Kundlich haben wir beyderseits beliebet, dasz Instrumentum dieser alliance unter eigenhдndigen Unterschrift und beydruckung unsers signets auch unter einem dato auszfertigen zu laszen. Datum Dresden den ¹¹/₁₂ cten novembris. Anno 1699. Augustus R.» (М. П.).


[Закрыть].

Впоследствии в известной «Поденной записке» о событиях за время шведской войны, которую Петр сам редактировал, он так вспоминал о заключении договора 11 ноября. По возвращении царя из Керчи «приехал саксонский генерал-майор Карлович, чрез которого учинен наступательный союз противу Швеции между Россиею и королем Польским, яко курфирстом саксонским по вышеписанному в Раве обещанию, и подписан в Преображенском в 11 день ноября 1699 года, в котором оба сии государи согласились и постановили противу Швеции всчать войну; однакоже с таким определением, что королю польскому оную зачать того ж года, а государю российскому по получении ведомости от своего чрезвычайного посланника Украинцева из Царяграда об объявлении с турки мира, или на какое время армистиции; при том в том трактате и то именно постановлено, чтоб между собою верную и постоянную дружбу и союз содержать и никаким образом от того себя отвращать не допускать, но паче против неприятелей друг другу верно соединенною рукою вспомогать и никому из обоих сих высоких союзников никаких мирных предложений не слушать и не принимать без соизволения другого под высоким паролем, и каким образом операции государю российскому в провинциях Ингерманландии и Корелии со всею силою производить, а королю польскому своими саксонскими войски в Лифляндии и Эстляндии. Король же польский обещал и Речь Посполитую польскую к сему ж делу привесть стараться. По заключении ж того трактата выше-помянутый генерал-майор Карлович объявил, что у них уже в Риге некоторый комплот готов, когда войско их к тому городу приближится, который учинен через шляхтича лифляндского Гендрика Паткуля, которого тогда ж он, Карлович, представил государю для изустного объявления о том, который до того времени тайно в его свите был. И по том вышеписанной генерал-майор от двора отпущен»[263]263
  Журнал, или Поденная записка, изд. князем Щербатовым. Т. I. СПб., 1770. С. 5–6.


[Закрыть].