Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Посланники одержали победу. Заключительные строки статьи 8 вошли в окончательный текст в категорической редакции посланников без всяких смягчающих прибавок: «А понеже государство Московское самовластное и свободное государство есть, дача, которая по се время погодно давана была крымским ханам и крымским татаром, или прошлая или ныне, впредь да не будет должна от его священного царского величества московского даватись, ни от наследников его; но и крымские ханы, и крымцы, и иные татарские народы впредь ни дачи прошением, ни иною какою причиною или прикрытием противное что миру да сотворят, но покой да соблюдут».

Неожиданно большие и продолжительные споры возбудила статья 9 о пленных, не привлекшая к себе внимания на конференциях и не вызывавшая тогда никаких замечаний или возражений с турецкой стороны. Статья говорила об освобождении пленных, взятых в плен а) до заключения настоящего мира, б) похищенных татарами или черкесами после заключения мира. Первого рода пленные освобождаются двумя путями: или посредством размена, или посредством выкупа. Размер выкупа устанавливается по соглашению между выкупающим и хозяином пленника, у которого пленник оказался в неволе. Если соглашение не состоится, вопрос о цене решается свидетельскими показаниями или присягой: «А буде меж странами согласиться невозможно будет, или свидетельствами или клятвами свидетельствованная цена да заплатится». Пленные второго рода, похищенные татарами или черкесами после заключения мира, освобождаются и возвращаются без размена и выкупа. К этому тексту, который он раньше принимал полностью, Маврокордато потребовал двух прибавок. 14 мая в разговоре с присланным к нему переводчиком и подьячим он заявил, что «в полоняничной-де статье приписал он небольшое ж, только то, что которые полоняники побасурманены и веру басурманскую приняли и тех не прельщать», т. е. не прельщать свободой. Эту оговорку о том, чтобы не освобождать пленных, принявших мусульманство, он делал, очевидно, под влиянием происшествий, разыгравшихся в связи с отправкою пленников на русском корабле. Другую оговорку он сделал при свидании с теми же переводчиком и подьячим 29 мая по требованию великого визиря: визирь, по его словам, усмотрел в статье «некоторую одну малую противность», именно: в статье говорится о цене, за которую пленные приобретены в неволю и которая устанавливается свидетельствами или клятвой. Но у татар пленные-невольники не куплены в неволю, а взяты на войне – взяты «кровью, а не ценою», и в этом случае цена не может определяться ни свидетельскими показаниями, ни присягою. Визирь желал, чтоб в этих случаях вопрос об освобождении разрешался вмешательством, тактичным действием и посредничеством местных властей, которые уговорят владельцев пленных и приведут дело к соглашению. «И в том-де ему, везирю, – говорил Маврокордато, – показалось противно то, что у татар полоняники взяты кровью, а не ценой, и в той бы статье приписать так: А буде меж странами согласиться будет невозможно, пленников, которых цена есть денежная, по свидетельству и клятве освидетельствованная да заплатится; а которых, понеже яко во время неприятельства и войны взятых, цена есть не денежная, начальники мест владельщиково соизволение да наводят и умирят и всякой спор в таких свобождениях приличною честию и преусердствованием меж странами да розоймут»[1113]1113
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1061, 871, 928–929.


[Закрыть].

Лаврецкий и Протопопов заметили, что статья о полоняниках была раньше принята, «договорена и на мере постановлена», и тогда Маврокордато против нее не возражал, а теперь вносит прибавки неизвестно для чего. Прибавка визиря, однако, была принята без всяких возражений, и этот пункт в окончательном тексте изложен в таком виде: «А буде меж странами согласиться невозможно будет, или свидетельствами или клятвами свидетельствованная цена да заплатится, или наипаче от тех, которые во время войны взяты суть, вольно буди со владельцем полонениковым окупом или разменою без принуждения уговор чинить и начальники мест все смирить да потщатся и всякой спор в таких свобождениях приличною честностию и преусердствованием меж странами да розоймут».

Первую поправку Маврокордато должен был защищать, так как посланники выдвинули со своей стороны также поправку: не освобождать из Московского государства пленников, принявших христианство. Маврокордато настойчиво возражал против соответствующей поправки с русской стороны, отстаивая, однако, свою. Он говорил, что подобной поправки нет в Карловицких договорах с цесарем, с Польшей и с Венецией. Он и сам не басурманин, а истинный христианин; если бы какая-нибудь опасность грозила христианству без оговорки с русской стороны, он бы сам о том посланников предостерег. У христиан пленникам-басурманам принуждения к христианской вере не бывает, басурмане-пленники принимают христианскую веру добровольно, и такой человек, приняв добровольно христианскую веру, возвратиться в басурманство не захочет. Наоборот, турки пленников-христиан к басурманской вере принуждают насильно, и поэтому если бы в договоре позволить таких пленников освобождать выкупом или разменом, то «ни единая б душа христианская здесь бы не осталась и со многою радостию, покинув бусурманство, обращалась бы по-прежнему в христианство и таким бы порядком давно бы Константинополь запустошился». Поэтому в статье о пленных и нужна такая «сберегательная речь». За побасурманенными пленниками здесь зорко наблюдают, «зело стерегут и смотрят», в чем Маврокордато ссылался на царьградского и иерусалимского патриархов. Посланникам, наоборот, нечего опасаться за пленных-мусульман, принявших в Московском государстве христианскую веру. Турки об освобождении своих пленных вовсе не заботятся: «Для своих полоняников ни в которое государство не ездят и об них не воспоминают». Татарам, если бы они когда за пленными в Московское государство и приехали, можно отдавать на размен или на выкуп негодных полоняников, а «надобных», хороших и принявших христианскую веру отдавать не для чего, да и татары принявших христианство своих пленных никогда просить не будут, потому что они таких людей ненавидят и ими гнушаются[1114]1114
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 931, 932 об., 934–937.


[Закрыть].

Посланники приказывали передать Маврокордато, что им не только досадно, но и печально, что он не хочет принять их прибавки, поддерживая свою, и, таким образом, с султанской стороны оговорка будет, а с русской нет, и равенства сторон не будет. В Московском государстве таких мусульманских полоняников, которые приняли христианскую веру, множество. И с ними, посланниками, здесь есть два человека, бывшие ранее мусульманами и принявшие христианство по своему желанию, – один татарин, а другой калмык. И хотя они из Московского государства по-прежнему в свою отчизну не пойдут и тем веры христианской «не обругают», однако они, посланники, опасаются, как бы из-за таких пленных не произошло между сторонами какого-нибудь недоразумения. Маврокордато решительно заявлял, что посланникам «опасаться в этом деле нечего». Пусть они донесут своему государю на него, Александра, что это он отговорил их вносить свою поправку. Рейз-эфенди, к которому они хотели обратиться по этому делу, скажет им то же. В его оговорке о побасурманенных пленных уступки не будет, «хотя бы Турское государство подлинно вверх ногами поворотилось». Посланники решили уступить, заявляя, что, «хотя им от своей оговорки отказываться и не довелось, однакож, не желая чинить в деле большого продолжения», они ее отменяют[1115]1115
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 938–939 об., 942.


[Закрыть]. В окончательный текст статьи 9 внесена была оговорка только о пленниках, принявших мусульманство: «Но понеже полоненики, учинився мусульманами, свободитися никако не могут, презельно стережено будет, чтоб таких никого не прельщали».

Остальные статьи трактата, 10–14, не вызвали никаких споров или поправок при окончательных переговорах. Маврокордато заявил, что «ни в чем против них не спорит, написаны зело добры»[1116]1116
  Там же, л. 896.


[Закрыть]. Так как переговоры о морской торговле на конференциях не привели к положительным результатам для русских и решено было постановление о торговле отложить до приезда в Константинополь великого посла, то статья 10 о торговле ограничивалась только общей высокопарной декларацией, что «торговли дела от плодов мира суть и плодоносие и обилие царств рождают». Но так как посланники не имеют полномочия для постановления о торговых делах, то дело отлагается до прибытия торжественного посольства.

В статье 11 говорится, что споры и ссоры между крымцами и казаками, если бы таковые возникли во время мира, разбираются порубежными губернаторами с тем, чтобы отнюдь из-за таких порубежных ссор не начинать войны.

Статья 12 предоставляла «московского народа мирянам и инокам свободу паломничества во святой град Иерусалим и другие достойные посещения места» с тем, что с них не будет взиматься никаких поборов: дани, гарача или пескеша, а также и денег за проезжую грамоту. Русским духовным лицам, проживающим в Оттоманском государстве, не должно причиняться никаких обид.

Статья 13 гарантирует обычные дипломатические преимущества русскому резиденту при Порте, если когда понадобится назначить такового для устройства и движения необходимых дел: он и его толмачи пользуются такими же правами и привилегиями, какими пользуются резиденты и других дружественных Порте государей; обещается содействие его переписке с его двором. «Для творения и подвижения надобных дел, буде когда надобно будет резиденту царского величества у блистательной Порты пожить, он и толмачи его свободами и привилегиями да почтутся, какими и иных друзей блистательной Порты принципов резиденты почитаны быти обыкли, и во время мира людям его, с письмами туда и сюда переезжающим, проезжая да дастся и честное всякое вспоможение да творится». Вопрос об оставлении в Константинополе по отъезде посланников особого резидента для отправления необходимых дел по крайней мере впредь до прибытия туда Великого посольства был поднят посланниками во время второго разговора их с Маврокордато 2 мая. Впрочем, еще раньше турки спрашивали, не останутся ли посланники по заключении мира в Константинополе до приезда великого посла, отправив царю известие о заключении мира с гонцом; но посланники тогда возразили, что мирный договор они обязаны вручить царю сами. Может быть, этот разговор и навел посланников на мысль об оставлении резидента в Константинополе. В наказе, им данном, о резиденте не говорилось.

2 мая посланники предложили Маврокордато, предварительно сделав оговорку, что действуют от себя, а указа о том не имеют, чтобы, когда мир будет заключен, «поволено было при дворе его, салтанском, жить его царского величества резиденту, потому что и иных государей резиденты здесь при дворе салтанском живут же». Маврокордато отнесся к этому предложению сочувственно, обещал, что султан такому резиденту жить при дворе своем позволит, и сказал, что в мирном договоре напишется об этом особая статья. Он находил пребывание резидента в Константинополе очень удобным для улаживания разных могущих возникнуть порубежных ссор; присылать для малых дел нарочные посольства убыточно для обоих государств: «Салтаново-де величество резидентом царского величества в мирное время жить при дворе своем поволит. И та статья у них в договорех мирных напишется ж. И зело-де то добро, что здесь царского величества резидент будет жить для того, что, когда прилучатся какие порубежные ссоры, и те всякие ссоры могут успокоиваться и отправляться чрез того резидента. А для малых дел присылать нарочное посольство на обе стороны напрасной убыток будет»[1117]1117
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 831–831 об.


[Закрыть]. Статья и была действительно написана в виде статьи 13 трактата.

29 мая через присланных к нему Лаврецкого и Протопопова Маврокордато передал посланникам совет, чтобы Украинцев при султанском дворе до приезда великого посла оставил товарища своего дьяка Ивана Чередеева. Не остаться никому из посланников, по мнению его, Александра, невозможно. У царя началась война со шведским королем – в Константинополе распространились об этом преждевременные слухи, задолго опережавшие подлинные события, – и царя надо будет извещать о здешних делах. При этом он, Александр, окажет Чередееву всякое содействие. Если такой план посланникам угоден, пусть его уведомят, он доложит великому визирю и думает, что и султану и визирю это будет угодно. При дворе к дьяку станут относиться не как к резиденту, но будут почитать его в прежнем чине чрезвычайного посланника, и ему со всеми его людьми будет даваться султанское жалованье – корм по обычаю. У бывшего у него второй раз в этот день подьячего Протопопова Маврокордато спрашивал, донесли ли они посланникам о его предложении остаться кому-нибудь из них в Константинополе до приезда Великого посольства. Протопопов ответил, что слова его они посланникам доносили, «и они-де, посланники, зело тому подивились, откуду то и для чего произошло, и о том ответ хотели учинить в иное время»[1118]1118
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 936 об. – 937, 940.


[Закрыть].

Украинцев 31 мая ответил, что, не имея царского указа, он оставить здесь для общих государственных дел товарища своего не смеет. Но «для общего добра» обоих государств оставляют они здесь двух знатных особ – секретаря и переводчика – впредь до царского указа или до приезда великого посла с просьбой, чтобы тем особам пребывание дано было в Фонарской улице «и чтоб милостию государскою и призрением везирским были они ограждены и в обиду никому не даны и чтоб указано было им чем и сытим быть». Маврокордато сказал, что если младший посланник без указа остаться не смеет, то «блистательная Порта удовольствуется тем, кого они оставят, только чтоб оставили особ разумных и искусных и одежных (т. е. хорошо одетых), которых бы во время случая не стыдно было перед везиря представить. А двор и для караулу янычаня и кормец до приезду посольского даван им будет»[1119]1119
  Там же, л. 941–941 об., 967.


[Закрыть].

Статья 14 говорила, как сказано было выше, о приезде в Константинополь великого посла с подтверждающей грамотой через 6 месяцев со дня отъезда посланников и о принятии его на турецком рубеже с обычною честью, о сопровождении в Константинополь сухим путем и об отпуске его после вручения ему султанской подтверждающей грамоты.

XVI. XXII И XXIII конференции. Новые споры о днепровском рубеже и об азовских городках

С концом мая, казалось, подходили к концу и переговоры. 29 мая Александр Маврокордато объявил присланным к нему Семену Лаврецкому и Лаврентию Протопопову о согласии султана и визиря на уступки по трем возбуждавшим споры вопросам. Турецкое правительство шло на отмену требовавшейся им раньше предварительной перед приездом Великого посольства присылки гонца с подтверждением мира, от чего зависело назначение срока для разорения днепровских городков; далее турецкое правительство согласилось на назначение этого срока в тридцать дней со дня подтверждения мира через Великое посольство, и, наконец, договорились по особенно трудной и возбуждавшей споры статье о «крымской даче»: она принималась в той решительной редакции, которую ей дали посланники. В свою очередь, русские посланники 31 мая объявили о своем отказе от прибавки, какую они выдвигали в статье 9 о пленных, перешедших в христианство, в противовес прибавке Маврокордато о «побасурманенных» пленных[1120]1120
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 928 об. – 929, 942.


[Закрыть].

Оставались неразрешенными лишь незначительные «не само надобные» редакционные затруднения по отдельным выражениям в статьях 2 и 5.

31 мая посланники задали Маврокордато ряд вопросов, касавшихся предстоявшей церемонии заключения договора. Эти вопросы предлагались ими и ранее, но теперь, видимо, они интересовали их особенно сильно: когда и где будет происходить сверка беловых экземпляров договора, подписание их и размен экземплярами, на какой бумаге писать беловые экземпляры (на александрийской или на писчей), как надо устроить мешки, в которые вложены будут договоры, относительно внешней формы беловых экземпляров. Посланники выразили желание, чтобы экземпляры обеих сторон писались «меж статьями без отставок». Из слов Маврокордато, с которыми он обратился к присланным, видно, что и у него сложилось впечатление, что переговоры близятся к концу. «Теперво-де, – говорил он, – милосердием Божиим настоящее дело у них, думных людей, с ними, посланники, в совершенство пришло, за что-де должно Господу Богу благодарение воздать». Сказав далее, что он займется переводом на турецкий язык доставленного ему посланниками латинского текста договора, для чего к нему прислан нарочно от визиря «знатный и первый язычей», он дал ответы на вопросы посланников о церемонии заключения договора. Когда и где съехаться для сверки беловых статей – на съезжем ли их дворе или на визирском, – о том они будут уведомлены. Если съезд будет на съезжем дворе, то, сверив тексты, они их вложат в приготовленные мешочки и мешочки эти запечатают: посланники – экземпляр турецких уполномоченных, турки – экземпляр посланников. В тот же или на другой день мешки эти за печатями принесены будут к великому визирю для подписания, и визирь в присутствии посланников подпишет турецкий текст, а посланники подпишут при визире русский и латинский тексты. Затем, приложа печати, разменяются документами. Если предварительного съезда для сверки на съезжем дворе не будет, то сверка произойдет на визирском дворе непосредственно перед разменом документов. У них «с турской стороны договоры пишутся всегда без расставок на шелковой персидской бумаге и положатся в мешке атласном красном. И они б, посланники, учинили так же». Впрочем, он советует им писать «на бумаге, на какой пристойно по своему обыкновению для того, что у всякого государства поведение и обычай особливой, а соглашаться о том непристойно»[1121]1121
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 942–943 об.


[Закрыть].

В начале июня, как мы уже знаем, шли еще разговоры о редакционных поправках отдельных чисто формальных «речений» в статьях 2 и 5: «а земли их» или «с своими землями», «близ Днепра» или «где ныне казаки живут». Эти поправки были не таковы, чтобы остановить дело. Действительно, 8 июня Александр объявил, что последняя конференция посланников с думными людьми назначена в прежнем кубе-визирском доме на понедельник 10 июня. Там окончательно будет улажен вопрос о поправках. Однако ввиду того, что уполномоченные 10 июня должны были сопровождать великого визиря на банкет к султанскому зятю Осману-паше, конференция была отложена до среды 12 июня, когда она и состоялась[1122]1122
  Там же, л. 970, 971 об.


[Закрыть]. XXII конференция оказалась не последней: за ней последовала еще одна, XXIII, 16 июня. Эти последние конференции принесли посланникам неожиданные сюрпризы.

Приехав с обычным ритуалом на XXII конференцию, посланники поздравляли встретившего их и сидевшего с ними в ожидании уполномоченных сына Маврокордато Николая «с совокуплением законного брака», причем высказали ему пожелание, «чтоб ему видеть сыны сынов своих и дщерей и отца своего во всяком благополучии продолжительной век». Когда затем посланники приглашены были в ответную палату, рейз-эфенди и Маврокордато встретили их там словами: «Давно они друг друга не видали! И нынешний-де их, посланничей, приезд благ является, и все ли они, посланники, в добром здравии пребывают, и нет ли в чем им какие нужды?» Посланники ответили, что «милостию Божией, также и жалованьем салтанского величества и призрением великого везиря всем они довольны и здравы. А что они, посланники, с ними, думными людьми, не видались давно, и о том и они сетовали не помалу». Поданы были кофе и конфеты. «Думные люди посланником подносили и сами конфекты ели и кагве пили».

Затем по удалении из палаты свит обеих сторон – кроме оставленных для записи речей с турецкой стороны Николая Маврокордато, а с русской двух прежних подьячих Лаврентия Протопопова и Бориса Карцева, – турецкие уполномоченные перешли к предмету конференции, начав как бы со вступительного слова. Хотя посланники здесь, при дворе султанова величества, «позамешкались долгое время, лишась домов своих и сродников и знакомцев, однакож милостию Божию мирное дело приведено к совершению». Те мирные артикулы, которые у них договорены, постановлены и написаны, слушали султан, великий визирь и вся дума Оттоманского государства и приняли их, кроме одной азовской статьи, о которой поручили им еще раз переговорить. Хотя между государствами заключается и не вечный мир, а только перемирие, но все же на продолжительный срок и притом с обусловленной возможностью дальнейшего его продолжения. Поэтому договор надо заключить так, чтобы «впредь сумнения не было ни о чем никакого, а было бы все светло и ясно». Эту мысль подтвердили и посланники, заметив, что и у них такое же намерение, чтобы «нынешней мир сочинился и утвердился впредь безо всякого опасения и сумнения». После такого вступления турецкие уполномоченные передали те два замечания, которые были сделаны относительно статей договора в «султанской думе». Во-первых, султан пожелал, чтобы точно были обозначены рубежи между владениями обоих государств на Днепре; поэтому они внесли в статью 2, так называемую казыкерменскую, прибавку о том, что «по Днепру меж Сечью и казыкерменскими пустыми месты земли да розделятся и отделятся», т. е. будут размежеваны. Посланники предложили определить рубеж от Сечи вниз по Днепру милями или верстами. Турки, однако, этого предложения не приняли: рубежи определить им сейчас милями или верстами нельзя, потому что подлинных урочищ они как следует не знают, «а разберут то все, даст Бог, межевщики с старожилами и с ведомыми людьми. Они свидетельствуются Богом, что в этом требовании никакого коварства от них нет и впредь не будет, и много им, посланникам, размышлять о том не для чего». Посланники возразили, что на старожилов полагаться невозможно, потому что они с обеих сторон станут «замеривать» многие лишние чужие земли, на что турки ответили, что «государства российские и турские настолько велики и пространны, что хотя что небольшое из пустых земель перейдет из одной стороны в другую, за это стоять и крепиться нечего». Межевщики исправят захваты старожилов. Посланники против этого предложения более не спорили, а взяли казыкерменскую статью «себе на рассуждение» и впоследствии ее приняли[1123]1123
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 972 об. – 975 об.; 188 об. – 989.


[Закрыть]. Однако в окончательный текст слова «да розделятся и отделятся» не вошли.

Но суть дела была не в этом, а в следующем предложении, с которым выступили турки относительно 4-й, азовской, статьи: «И думные люди говорили, что теперво-де они о том днепровском рубеже им, посланником, назначили. А пришло им ныне говорить против четвертой статьи о другом рубеже, что от Азова». Как бы чувствуя в этом предисловии что-то недоброе, посланники высказали общую предостерегающую сентенцию, «что надобно всякое дело толковать правдою, а не розными мысль-ми для того, чтоб такими розными мысльми не навесть на обе стороны какого большого спору или вредительства. И жаль-де им, посланником, многих своих в том деле положенных трудов!» Тогда турки стали раскрывать свое второе предложение. Вновь оговорившись, что заключаемое перемирие подобно вечному миру и в договоре все должно быть написано так, чтобы впредь не было никакого спора, они указали, что «в азовской статье написано, что Азову городу с старыми и с новыми городками быть в державе великого государя». И вот это выражение: новые городки – султану, великому визирю и всему дивану «зело показалось неугодно». Писал к султану крымский хан с нарочным своим гонцом, что царь около Азова «строит вновь еще некоторые кастели или городки, а именно на кубанской стороне в четырех часах езды от Азова – и то заносится не к миру», а если и будет заключен мир, то в этих постройках видно намерение к вновь замышляемой войне. Об этом был разговор в «султанской думе», и постановили: если царь желает с султаном истинного мира, то не только не следует вновь строить кастели, но и построенные бы все новые азовские кастели повелел разорить. Поэтому в азовской статье надлежит написать, что Азов уступается только со старыми кастелями, с которыми он был до начала войны. А относительно всех вновь построенных городков, как тех новых городков, которые построены ранее на перекопской стороне, именно Таганрог, Павловск и Миус, так и тех, которые построены нынешним летом на кубанской стороне, о которых писали татары, у султана и великого визиря постановлено и всем диваном приговорено потребовать их разорения, и без такого разорения мир заключен быть не может.

Легко понять, как подействовало это требование на посланников. Запись «Статейного списка» отражает следы того волнения, с каким они его выслушали. Они ожидали, что турецкие уполномоченные съехались с ними на конференцию только для того, чтобы в последний раз исправить постановленные и написанные статьи и поздравить друг друга с окончанием дела, а вместо того после столь великих, чуть не годовых трудов по постановлении и по написании согласных с обеих сторон мирных артикулов слышат они такое удивительное и неожиданное предложение и толкование, которое привело их в великое сомнение! «И того им не только делать, но и слышать невозможно», потому что у них с обеих сторон мир договорен и постановлен, и теперь от него отступить и переменять его отнюдь нельзя; никаких перемен ни в азовской, ни в иной какой-либо статье, никаких прибавок или убавок они, посланники, не допустят. И то «немалого удивления достойно», что турки объявили уже о состоявшемся соглашении находящимся здесь чужеземным послам, и те присылали в посольство с поздравлением; да и весь народ в Царьграде уже знает об этом и поздравляет посланничьих людей, встречая их на торгу и в рядах, а теперь сами же они то дело «останавливают такими непристойными запросами»; эти их запросы «зело удивительны и несносны и пред всем светом зазорны. Нигде того не видано и не слыхано, что, договорясь и постановя на мере и написав артикулы, да отступать. Не только в таких великих государственных делех, между такими великими государствами, но и меж простыми людьми, о чем кто с кем договорится и между собою постановят, и то хранят и додерживают и от того не отступают». О постройке нынешним летом новых городков на кубанской стороне крымский хан и татары донесли ложно, возбуждая ссору и не желая между государствами мира, «и таким ложным и ссорным ведомостям верить отнюдь не надобно».

«Когда так бывало, что блистательная Порта начинает слушать татарского вымыслу?» Они, посланники, знают подлинно, что татары никогда не желают покоя и благоденствия между государствами, они заинтересованы в набегах и похищении пленных и «разлитии крови христианской». Вот и недавно «тайным обычаем» похитили близ Азова на Дону нескольких человек русских людей и сюда привезли, и, может быть, эти пленники, не зная подлинно, сказали, что царские ратные люди делают вновь около Азова городки, а татары эти слова приняли за правду и за подлинные ведомости султану донесли. Если туркам хочется о том ведать подлинно, то они, посланники, объявляют им самую правду, что великий государь ныне «резидует в городе Воронеже (Петр был уже в это время в Москве), которой город лежит положением своим на пути между Москвою и Азовом, и управляет там морской воинский караван». А в Азов присланы ратные люди для починки и обновления города Таганрога и других старых городов, а не для постройки новых. Государь указал «те прежние недостроенные города достроить и в совершенство ко укреплению привесть» в ожидании продолжения войны «для того, что двухлетнего Карловицкого перемирья остается уже малое время, а о заключении нынешнего мира у царя еще ведомости нет. И в той починке и во обновлении Таганрога и иных прежних городов никому возбранить невозможно; вольно и салтанову величеству порубежные свои старые городы починивать». Здесь посланники сделали промах, произнеся слова, от которых им потом пришлось отказываться: «А если при нынешних договорех построены будут с стороны его царского величества около Азова где вдали вновь кастели, и те могут оставаться и разориться». В этих словах все же заключалось обязательство разорить те вновь строящиеся городки, о которых возвещали татары. «А которые кастели, – продолжали посланники, – до сего времени построены, и тем быть в своем существе безо всякого разорения». Воинские корабли приготовляются также по той причине, что Карловицкое перемирие истекает. Когда царю станет известно о заключении нынешнего мирного договора – «и то корабельное строение отставится». И эти слова также заключали в себе обязывающее и не особенно осторожное обещание. На реплику турок: «Правление здешнего государства рассуждает так: когда между обоими государствы быть дружбе, то никакого неприятельства вмещать не надобно; а те-де азовские три городка Таганрог, Павловской и Миюс будут всяким ссорам предначинание; и того ради должно их, конечно, разорить и запустошить и об них никакого воспоминания не чинить» – посланники горячо возражали: «То-де дело не статочное! Лучше им здесь смерть принять, нежели на такое разорение новых городков поступить! Знатно по всему, что еще не пришла Божественная воля, чтобы быть миру! И статочное ль то дело, что царскому величеству, восприяв великие убытки, как в городовом, так и в корабельном строении и в пристанех, да без всякого принуждения то испровергнуть и разорению предать! Еще-де такого удивительного предложения никогда нигде они, посланники, не слыхали! Да оно и разуму человеческому зело противно! И чтоб они, думные люди, в разорении тех городов никакие надежды не имели и больше о том не труждались!»

В заключение этой патетической речи посланники в упор поставили туркам вопрос: «Чтоб они, думные люди, учинили подлинной им ответ, совершать ли им на договоренных и постановленных артикулах с ними, посланники, мир или нет?» Турки ответа не дали, обещали донести визирю и ссылались на то, что говорили «не собою, но повелительным указом здешнего правления». Посланники вновь решительно сказали: «То-де доношение (великому визирю) да будет на волю их, думных людей. А у них договоренному и постановленному делу никогда никакой ни в чем перемены не будет»[1124]1124
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 975 об. – 981.


[Закрыть].

Стороны обменялись еще коротенькими замечаниями о поправках в статьях 2 и 5. Затем турки уже в смягчающем тоне говорили, что видят они и сами, что «пришло у них сегодня такое дело, какого никогда еще не было»; только из-за этого не надо ни той ни другой стороне от договоренного и постановленного отказываться, и если бы какая-нибудь из сторон стала из-за каких-либо трудностей от мирного дела отставать, то другой стороне надобно ее удерживать, «потому что в том мирном деле с обеих сторон положено много трудов и таких трудов напрасно терять не надобно». Посланники вновь повторили свое ходатайство об освобождении 35 полоняников, снятых с русского корабля и сидящих под арестом; турки обещали об этом деле «радеть». Подан был шербет и благовонное курение. Затем, встав, посланники принесли поздравление Маврокордато с бракосочетанием его сына, «чтоб ему видеть у того сына своего сыны сынов его и дщерей и умножение фамилии своей». Отец и сын благодарствовали. На прощание посланники еще раз убеждали турецких уполномоченных приложить старание к заключению мира и «не вчинать» новшеств: «А притом посланники говорили думным людем, чтоб они в том настоящем деле приложили труды свои и радение безо всякого лишнего толмачения, а нового б не вчинали. А когда то дело при помощи Божией совершится, и тогда все разные толкования и сумнения истребятся и престанут». Турки ответили, что «они всем сердцем своим то дело ради приводить к совершенству и надежда-де в Бозе, что тое все благо и счастливо совершится. И простясь, они, думные люди, с посланники остались в ответной палате»[1125]1125
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 981–982.


[Закрыть].