Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

Муфтий высказался, следовательно, в том же смысле, что и Маврокордато, который на просьбу посланников дать им устный или письменный ответ по этому делу, чтобы им было что донесть царю, вновь уведомил их 22 июля, что вчерашнего числа, 21 июля, он был у муфтия и взял у него поданную ими записку для перевода на турецкий язык. Явившийся от него в тот же день к посланникам племянник его Дмитрий Мецевит на слова посланников, чтобы Маврокордато постарался вернуть гроб от «папежников» грекам, потому что Гроб Господень – глава всех православных христиан, и если он не будет у них в руках, то и имя православных будет в пренебрежении, – снова говорил, что теперь взять у католиков и отдать святые места грекам нельзя, потому что о том будут докучать находящиеся здесь «послы-папежники», а когда они уедут, тогда святые места у католиков будут взяты и отданы грекам[1183]1183
  Там же, л. 1203 об. – 1204 об., 1205–1206.


[Закрыть]. На этом обещании переговоры о святых местах пока закончились.

Энергию посланников в деле о святых местах возбуждал и поддерживал иерусалимский патриарх Досифей. По заключении мира сношения с патриархами, теперь уже свободные от подозрений, стали происходить открыто и приняли оживленный характер, в особенности с Досифеем, который и раньше обнаруживал большое расположение к посланникам, старался им услужить в чем мог, тайно передавал им разные вести и тайно переправлял их отписки в Россию через мультянского воеводу, с которым был близок. Его услуги посольству посланники сочли себя обязанными отметить особою статьею на заключительной странице своего «Статейного списка»: «А в делах великого государя его царского величества во время бытия их, посланничья, в Константинополе был им помощник и всякие ведомости подавал святейший иерусалимский Досифей патриарх»[1184]1184
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1286.


[Закрыть]. Досифей трижды, 15, 19, 31 июля, приходил к посланникам запросто, пешком, в одной «реверенде» без мантии. Константинопольский патриарх Калинник приходил один раз – 18 июля. Перед самым отъездом, 28 июля, посланники посетили того и другого для принятия благословения в путь.

С Досифеем Иерусалимским шли каждый раз беседы о возвращении грекам Гроба Господня, в чем патриарх был заинтересован и лично. «Какая то честь христианам, – говорил он, – что теми святыми местами владеют папежники? А он сам в изгнании от тех папежников пребывает здесь восьмой год! До сего времени была христианам от римлян честь за то, что у них, христиан, глава в руках была, то есть спасителя нашего Иисуса Христа гроб. А когда то будут иметь римляне, то уже христиане будут от них в поругании и в посмеянии». Он не раз беседовал об этом деле с Маврокордато, и тот ему говорил, что теперь, во время пребывания католических послов в Константинополе, отобрать святыни у французов и передать их грекам невозможно: отобрание это совершится тогда, когда у французов начнется война за испанское наследство – мысль, которая вызвала замечание посланников: «Тому делу (т. е. разделу испанского наследства) несть ни начала, ни конца, потому что королевское величество гишпанской еще здравствует»[1185]1185
  Там же, л. 1230 об.


[Закрыть]. Выслушав сообщение посланников о том, что по поводу возвращения святынь говорили им великий визирь и муфтий, патриарх давал свои советы относительно способов, которыми, по его мнению, можно достигнуть успеха: необходимо заручиться хотя б словесным обещанием, «обнадеживанием», от великого визиря, что Гроб Господень будет возвращен. Тогда, опираясь и ссылаясь на это обещание, царь должен прислать грамоты с просьбой о таком возвращении к султану, к визирю и к муфтию. На московского царя – единственная надежда в этом деле. Пусть он предпишет настаивать на возвращении святынь великому послу, который должен прибыть для подтверждения мира. Надо непременно добиться того, чтобы возвращение святых мест состоялось во время пребывания этого посла в Константинополе; если при нем оно не состоится, то потом уже никогда святые места возвращены не будут. Тогда он, патриарх, оставит престол свой, выедет отсюда в Мультянскую землю и оттуда к Москве, потому что иного прибежища, кроме того, он не имеет[1186]1186
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1178–1182 об., 1194 об. – 1197 об., 1229 об. – 1232 об.


[Закрыть].

Досифей для русских посланников служил в чужой стране политическим осведомителем и советчиком[1187]1187
  Ср.: Каптерев Н.Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях, изд. 2, 1914, с. 287 и сл.


[Закрыть]. Когда во время его визита, 15 июля, они сказали ему, что накануне, после посещения ими муфтия, они были у голландского посла и что он принял их с честью, только все же как он, так и английский посланник сетуют, что не были допущены к переговорам в качестве посредников, патриарх предостерегал посланников: «Поистине-де те послы, английской и галанской, царскому величеству недоброхоты и надеяться на них никогда ни в чем невозможно. А какие-де слова галанской посол говорил про царское величество, будучи в Адрианополе», может сказать посланникам мультянский резидент Енакий. Досифей сообщил далее, что английского и голландского послов при здешнем дворе не любят, потому и не допустили их к переговорам. Польский посол успеха в своих делах здесь не добился. Заговорив о польском после, Досифей выразил желание, чтобы царь начал войну с Польшей, потому что поляки, не исполняя мирных переговоров, обращают православные церкви в унию[1188]1188
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1181 об.


[Закрыть].

Не ограничиваясь политической информацией, патриарх давал посланникам даже и военные советы, как удобнее всего с успехом напасть на Турцию. Если великий государь думает сохранить за собою город Азов с городками, то надобно держать их в боевой готовности, назначать туда разумных воевод и начальных людей, бодрых и смелых ратных людей; тогда неприятель будет их бояться. А если они будут слабы, то неприятель всегда будет помышлять о нападении на них. На мирный договор с турками полагаться нечего, потому что это древний, вероломный и лукавый неприятель христиан. На случай войны с Турцией патриарх предлагал обдуманный и выработанный им план военных действий, совершенно верно оценивал стратегическое положение неприятеля и открывал перспективы поддержки России со стороны православных балканских народов. «А если когда царское величество изволит всчать с ним войну, и тогда надобно прежде взять Очаков, понеже у неприятеля Очаков левой рог, а правой рог был Таган Рог. А взяв Очаков, то надобно Крым взять, а взявши Крым, то будет дорога на Черное море свободная. И тогда пристанут сербы, и волохи, и мультяны, и болгары. А не взяв Очакова и Крыму, турков на море воевать трудно, понеже татаровя в том чинить будут препону. Да и оные народы, для той же опасности, вспоможения чинить не будут». Патриарх давал советы даже и о составе боевых сил, которые надо пустить в ход в морской войне против турок. «А к тому-де воинскому поведению надобны морские мелкие многие суды, которые великой страх могут здесь учинить, нежели корабли. И тех кораблей турки так не боятся, как мелких судов, потому что те мелкие суды могут по всему Черному морю рассеятися и жилищам бусурманским чинить огнем и мечем разорение и пленение». На замечание посланников, что «те мелкие суды на море одержимы бывают страхом от галер», Досифей возразил, что «и у царского величества галеры есть же»[1189]1189
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1194–1197 об.


[Закрыть].

При посещении патриарха 28 июля посланники просили дать им совет, оставлять ли или нет резидента в Константинополе, о чем говорят им турецкие министры. Досифей ответил, что если есть намерение поддерживать мирные отношения, то следует оставить, а если нет, то не для чего и оставлять. Турецкие министры желают, чтобы резидент был оставлен, потому что такое пребывание резидента в Константинополе будет явным свидетельством для народов, что действительно с Москвою заключен мир. Посланники назвали патриарху лиц, которых они намереваются оставить, Семена Лаврецкого с подьячим и толмачом, и просили его, чтобы он Семена в его нуждах не оставил и был к нему так же милостив, как был и к ним. Патриарх выразил полную готовность во всем помогать Лаврецкому, только бы и «он, Семен, советовал с ним и поступал по его приказу»[1190]1190
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1231–1232.


[Закрыть]. В наказе, данном Семену Лаврецкому, посланники предписывали ему свои отписки в Москву относить и отдавать тайно патриарху Досифею[1191]1191
  Там же, л. 1252 об. – 1254.


[Закрыть].

При последнем свидании 31 июля патриарх просил посланников передать царю просьбу, чтобы он учредил в городе Азове ради дальнего расстояния от Москвы, для большего распространения христианства и для христианского просвещения епископскую кафедру, с условием, чтобы эта епископия была без всякой пышности и тамошний епископ «ни в какие роскоши не вдавался и многих служителей у себя не имел», а подражал бы апостолам и «распростирался своим учением и смиренномудрием»[1192]1192
  Там же, л. 1248–1249 об.


[Закрыть]. Эту мысль о необходимости учреждения епископской кафедры в Азове Досифей высказывал в грамоте, адресованной Петру. Царь внял совету и в ответной грамоте Досифею от 10 сентября 1701 г. сообщал ему о своем намерении учредить в Азове митрополию, а к ней несколько епископий и просил прислать кандидатов для занятия этих кафедр, «житием искусных и в свободных науках ученых и в словенском речении знаемых»[1193]1193
  Каптерев. Ук. соч. С. 558–559.


[Закрыть].

Стремясь поддерживать тесные связи с Москвою, на которую он смотрел как на свое последнее убежище, Досифей, прощаясь с посланниками, вручил им несколько грамот для передачи, а именно: царю, патриарху Адриану, царевичу Алексею, митрополиту Киевскому и нескольким виднейшим московским сановникам: царевичу Александру Арчиловичу, Л.К. Нарышкину, Т.Н. Стрешневу, Ф.А. Головину, Г.И. Головкину, гетману И.С. Мазепе, Н.М. Зотову[1194]1194
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1249–1250.


[Закрыть].

Константинопольский патриарх Калинник держал себя от посланников гораздо дальше, и беседы с ним не доходили до таких рискованных сюжетов, на какие решался патриарх Иерусалимский, и касались или церковных вопросов, или же совсем нейтральных предметов. Прибыв к посланникам 18 июля в сопровождении свиты из трех митрополитов, четырех старцев и двух бельцов, спросив посланников о здоровье, патриарх поздравил их с заключением мира, совершенным их трудами, на что посланники, благодаря, скромно заявили, что «того мирного дела они себе не приписывают, будто то дело совершилось их трудами, а совершилось то дело милостию Божиею и великого государя святыми и праведными молитвами и премудрым разумом, также и его, святейшего патриарха, со архиереи, молитвами, а не их, посланничьими, трудами». Патриарх сделал далее несколько замечаний о дворе, в котором живут посланники, видимо, своим невзрачным видом и неудобным местоположением возбуждавшем внимание посетителей: «Двор-де тот, как он видит, зело стоит в низком и в глухом месте, что никуда с него не видно. И чаять-де им, посланником, живучи в таком непотребном дворе, прискучило». Посланники не были довольны отведенным им двором, хотя и не пожелали переезжать с него на предлагавшийся им турками загородный двор на берегу моря: «То учинено рассмотрением здешнего турского правления. И поставили их, посланников, на таком дворе, что не токмо на поле или на море видно, но и по улице, на которой тот двор стоит, ничего не видеть, и в самом глухом месте и в переулках тесных, будто в тюрьме, и живут они, посланники, на том дворе мало не целой год. А конного человека в тех переулках, опричь того, что к ним, посланником, кто для чего приезживал, никого не видели, да и пеших людей ходит на мале». От узких улиц и переулков Константинополя разговор перешел к московским улицам, переулкам и домам. Патриарх спрашивал: «В государстве-де Московском улицы и переулки пространнее ль здешних или таковы ж, также и домы великие каменные есть ли?» Посланники сказали, что «в государстве Российском, а именно в царствующем граде Москве, каменного строения много и домы великие каменные есть многие ж, а улицы и переулки пространнее здешних».

Беседа перешла далее к теме о константинопольской старине. Патриарх говорил о прежних строениях в Царьграде: «Как-де сей Царьград был в державе у благочестивых греческих царей, и в нем-де улицы и переулки были пространные же, также и домы каменные у греков были великие. А как-де достался в руки агарянские, и с того времени все опровергнуто, и улицы и переулки истеснили и домы почали строить плохие и недолговечные, и того прежнего греческого строения, а именно от царя Константина, в остатке во всем Станбуле только одна палата, которая и доныне цела, близко салтанского двора, в которой учатся турки бить в барабаны и играть в сипоши». Посланники спросили: «Есть ли-де что того ж благочестивого царя Костянтина строения городового?» – на что патриарх и митрополиты сказали, что «кругом Станбула только основание городовое царя Костянтина, а городовых стен и башен его строения нет, все уже вновь после его перестроено, а инде починено, и в последнее-де починивал царь Феофил: а где его починка была, и тому значит на башнях имени его подпись». В свою очередь, патриарх спрашивал о московских городовых укреплениях: «Около Москвы каменное городовое строение есть ли?» – а затем предложил другой вопрос – об общем впечатлении от Константинополя, «какова им здешняя салтанская резиденция кажется?». Посланники отвечали, что «около Москвы каменное городовое строение есть, а резиденция здешняя славная, понеже стоит междо двумя морями, Черным и Белым. Только-де хотя и славна, однакож бедственна и всегда пребывала в смятениях, а именно в пременении веры и в ересях, а потом и в насилие агарянское досталась».

Разговор с этих слов перешел на церковные расколы. «И святейший патриарх и митрополиты говорили, что завидному месту всегда тесно бывает. А от расколов никоторое государство уйтить не может. И чаять-де, не без того и в государстве Московском». Посланники, отводя это замечание и, может быть, несколько искажая русскую действительность конца XVII в., говорили, что «в государстве Российском великих церковных расколов нет, разве когда изредка явится какой старец или поп и то не о большом деле: о скуфье или о платье, как подобает которому чину какую одежду носить, или о крестном знамении. И таким-де незнающим и неученым людем за такое раскольное малое дело краткой суд чинится, смотря по вине, чинят наказанье или посылают в монастыри в смиренье. И ныне милостию Божиею таких и иных никаких расколов в Российском государстве нет». Патриарх, сделав экскурс в историю расколов в Византии в эпоху вселенских соборов, отрицал существование их в настоящее время в греческой церкви, причем отмечал мягкость мер, к которым греческая церковь прибегает в борьбе с ними: «В здешнем государстве напред сего расколы церковные великие были до седьми соборов, а по седьми соборех всякие ереси и расколы угасли. И так на седьмом соборе утвержено, и укреплено, и постановлено, хотя б ангел с небеси сошел, то в вере пременения не чинить. И ныне-де таких церковных расколов здесь междо христианы не слышно ж; а которые и явятся, и такие смиряются у них увещеванием от Божественного писания и наказуются правильными винами, кротостию и смирением, а не смертною казнию. Да и у турков-де расколы в вере их есть же, только они успокоивают такие расколы тайно, чтоб никто не ведал, и таких возмутителей у них казнят смертию». Может быть, слова о мягкости обращения с раскольниками в греческой церкви и указание на жестокость, практикующуюся в таких же случаях у турок, были сказаны не без намека на суровое отношение к раскольникам в Московском государстве, о чем могло быть патриарху известно.

Посланники высказали мысль, всецело проникнутую идеей XV в., о Москве – третьем Риме: «И посланники говорили: повидимому-де, царство греческое, и вера православная, и благочестие все перенеслось отсюду в Российское государство». Патриарх не опровергал этой идеи, напротив, образным сравнением пояснил те практические выводы, которые вытекали из высказанной посланниками идеи: необходимость молодому и сильному православному Русскому государству оказывать поддержку старой греческой церкви. «И святейший патриарх говорил: он-де скажет им, посланником, о том некоторую разумную историческую притчу, чтоб у него того послушали. И о чем он их, посланников, вопросит, о том бы ему сказали. И спрашивал он, святейший патриарх, что в Московском государстве на реках или на озерах птицы, именуемые рыболовы, есть ли? И те птицы на тех реках и озерах зимуют ли или отлетают куда в иные теплые страны? И посланники сказали, что такие птицы рыболовы в Российском государстве на реках и на озерах летом бывают, а к зимнему времени отлетают в теплые страны, а к лету прилетают по-прежнему на те ж места. И святейший патриарх говорил, что те птицы, где ни бывают, однакож на старину свою и во отчизну прилетают и в зимнее время держатся всегда в теплых странах, а именно в Индии западной. И имеют-де те птицы междо собою такую ревность благоискусную и друг другу помогательную, что которая из них птица остареет или от немощи своей ослабеет и лететь не сможет, то по такую старую птицу прилетают младые птицы и тех старых подымают и помочь им к летанию чинят, а вовсе их не пометывают и не оставливают нигде. Так же де подобно тому и здешнее государство! Хотя оно в вере и во благочестии было древнее и старее Московского государства, только стало во изгнании. А Российское царство на свете почало быть славно и сильно, а паче распространилось всякими украшениями, премудростию и разумом пресветлейшего и державнейшего великого государя, его царского величества, которому дарует Господь Бог над всеми победу и одоление. И ныне они, святейшие патриархи, и все православные христиане помощи и заступления требуют не от иного кого, токмо от его царского величества. И того ради, чтоб изволил его царское величество их, старых, в здешнем государстве не оставливать и помощию своею, государскою, изволил их вспомогать». Молодые и сильные птицы помогают старым, Московское государство должно помочь старому греческому православию, таков вывод, сделанный патриархом из высказанного посланниками утверждения, что Греческое государство и истинная вера перенеслись в Москву. Выслушав рассказ патриарха, посланники сказали: «Та его, святейшего патриарха, объявленная им притча по премногу разумна. А на свете все дивное и не дивное в руце Божии, что восхощет, то он, Создатель наш, и сотворит».

Посланники заговорили далее с патриархом об одном недавнем каноническом казусе. Года два тому назад в Польше на Луцкую православную епископию был избран некто из ученых людей и для поставления приезжал в Киев. Но митрополит Киевский, узнав, что он был женат на вдове, писал к московскому патриарху, спрашивая, как в этом случае поступить. Святейший Адриан, хотя и знал, что по правилам апостолов «подобает епископу быть единые жены мужу», однако, по заступлении некоторых великих особ, вероятно, обращался за советом к константинопольскому патриарху. Посланники интересовались, отвечал ли ему Калинник. Патриарх говорил, что от патриарха Адриана к нему грамот об этом деле не было; писал к нему весь клирос церковный Луцкой епархии через волошского господаря; но так как киевская митрополия «и все к ней тамошнее присудствие» уступлено московскому патриарху, то он не вошел в это дело и просимого благословения новоизбранному не дал, однако писал волошскому господарю, что того человека из-за двоебрачия посвятить невозможно, хотя он по разуму для епископства и достаточен, а чтобы посвящен был хотя неученый человек, только б девственник или «единые жены муж, а того бы разумного и ученого человека он держал при себе». Посланники сообщили: они слышали, что, когда новоизбранный епископ приехал из Киева в Луцк с отказом, там будто посвятил его во епископы некий греческий митрополит или епископ, называясь экзархом константинопольского патриарха. Известно ли ему, патриарху, об этом? Патриарх сказал, что он об этом ничего не знает и никакого экзарха его в тех странах нет. Вероятно, это сделал какой-нибудь «изверженный» архиерейского чина, и по этому поводу патриарх распространился о лицах лишенных архиерейского сана. У них здесь таких много, которых они поставляют в архиереи, а потом, смотря на житие его, от того чина и отлучают, «видя его какое непостоянство». И такие из стыда отсюда выезжают и ездят в Москву, в Польшу, и в Италию, и во Францию и там отлучение свое таят, а называются архиереями и делают что хотят. Того не жаль, что они делают «у папежников», но жаль, когда они это делают между христианами. Христианин христианина прельщает и обманывает. В удостоверение своего сана они предъявляют ставленые грамоты, и таким грамотам верить не надобно, а надобно требовать у них от константинопольских патриархов заступительных листов об отпуске их для сбора милостыни. Он, патриарх, во избежание нареканий на него, что так творится из-за его неприсмотра и нерадения, просит великого государя не велеть таких лживых архиереев в государство свое пропускать и высылать их за рубеж. Посланники обещали донести об этом государю, просили и самого патриарха ему писать, но при этом выразили опасение, как бы не было на патриарха жалоб и слез от духовных лиц тех стран, откуда слишком далеко заезжать к нему за заступительными листами. Патриарх возразил, что он о святогорцах, синайских и о других палестинских монастырях не говорит, говорит только о лишенных сана властях и старцах. О них он и будет писать к государю; до сих же пор не писал, потому что между обоими государствами была война и писать было опасно. Посланники удостоверили, что за «изверженными» властями духовными лицами в Москве есть присмотр; когда они появляются, бывает о них указ без замедления. Недавно один такой лишенный сана человек явился на Москву, но был изобличен и послан в монастырь «под начал». Спуску таким лжецам не бывает.

Патриарх стал извиняться, что засиделся: «Чаять-де уже он приходом своим им, посланником, надокучил, и спрашивал, скоро ли они отсюду в путь свой поедут?» Посланники отвечали, что они, «яко ангелу Божию, тако и приходу его, святейшего патриарха, к себе обрадовались и тем его посещением и благословением будут, приехав, хвалиться пред его царским величеством. А в належащей свой путь поедут тогда, как будут на отпуску у салтанова величества и у наместника его – великого везиря. И святейший патриарх говорил: буди имя Господне благословенно от ныне и до века и управи Господь Бог все по намерению их, посланничью! И видеть бы им в радости пресветлые очи великого государя, также и домы свои! И, встав, он, святейший патриарх, и благословив посланников, из палаты пошел. Провожали его, патриарха, посланники до ворот, а дворяне, и переводчики, и подьячие за ворота. А приходил святейший патриарх и митрополиты к посланником пеши и попросту в реверендах, без мантей»[1195]1195
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1185–1194.


[Закрыть]. Посланники перед отъездом (28 июля) посетили патриарха, который говорил, что будет писать великому государю и патриарху Адриану, и просил о милостивом приеме как его писаний, так и посланных его и греческих купцов. Затем спрашивал посланников: «Догматы церковные в своем ли существе в Российском государстве пребывают и нет ли в чем пременения и для чего то пременение учинилось?» Когда посланники ответили, что «милостию Божиею в Российском государстве догматы церковные содержатся все чинно, по преданию святых апостол и святых отец», патриарх говорил: «Дай Боже, чтоб и впредь то непоколебимо было. А государство-де Российское славно не тем, что имеет многие провинции, также и число множественное людей, но самою тою верою православною и истинным и непоколебимым утвержением ее». Затем дал посланникам наставление: «А надобно-де иметь опасность от римлян, понеже они всячески тщатся, как бы в вере нашей и в догматах церковных вкинуть какую ересь и пременение. А если-де, от чего Боже сохрани, хотя малую какую в вере учинят прелесть, то уже в том исправитися будет трудно». Патриарх, указав далее на чистоту веры в греческой церкви, хотя она и находится под турецким игом, предложил царю свои услуги в деле религиозного просвещения России. «А у них-де здесь, хотя они и под игом бусурманским обретаются, еще в вере никакого пременения нет. А если-де великому государю и святейшему патриарху понадобятся учители церковные, и о том бы де присланы были их к нему грамоты. А он-де приложит к тому радение и, сыскав таких учителей, пришлет».

На прощание патриарх говорил, что «великому государю и дому его, государскому, и всему его сигклиту посылает архипастырское свое благословение и желает ему, великому государю, от Господа Бога многолетного здравия и на государствах его счастливого и благополучного государствования и о его, государском, многолетном здравии непрестанно соборне и келейне Господа Бога молит и впредь молити будет»[1196]1196
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 1228–1229 об.


[Закрыть]. Грамоты к царю и патриарху Адриану Калинник прислал к посланникам со своим архидиаконом 1 августа[1197]1197
  Там же, л. 1250 об.


[Закрыть].