Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

VI. Начало мирных переговоров. I конференция

4 ноября начались мирные переговоры. В этот день состоялась I конференция у посланников с великим визирем, которая, по выражению Маврокордато, должна была иметь значение «преддверия», или вступления к дальнейшим переговорам. В полдень посланники со свитой из 15 человек дворян, переводчиков и подьячих в сопровождении отряда из 32 человек янычар и посланничьих людей «в цветном платье» отправились к великому визирю, причем старший подьячий Лаврентий Протопопов вез полномочную грамоту «в камке во уготованном суконном мешке… за пазухою». На крыльце и в сенях визирева дома стояли «аги и чауши, и иные начальные многие люди»; перед посланниками шли пристав и чурбачей. Посереди визиревой палаты встретили посланников чауш-баша и Александр Маврокордато и, поздравя посланников, велели им сесть близ визирева места на «устроенных» стульях, обитых червчатым бархатом. Когда посланники сели, из другой палаты вышел рейз-эфенди – государственный канцлер или посольский думный дьяк, – как его называет, поясняя значение его должности, «Статейный список», – а за ним шел великий визирь, которого вели под руки справа тефтедарь (казначей), а слева новоизбранный визирский кегая (адъютант) Магмет-ага. Посланники при входе его встали.

Визирь сел на софе на ковре в углу между двумя золотными бархатными подушками, а посланникам велел сесть на прежних местах на стульях. Составитель «Статейного списка» в подробностях заметил и точно описал одежду визиря: «Кафтан на нем, везире, был соболей, покрыт светло-песочного цвета сукном, а исподней кафтан киндячной темно-вишневого цвету, подпоясан тесьмою с плащами золотыми, а в них каменье: алмазы, и яхонты, и изумруды большие». На голове: «зеленого сукна скуфья, обвита белою индескою кисеею». Сев, визирь положил перед собою на подушке «часы золотые зепные» (карманные). По правую сторону визиря стоял рейз-эфенди, по левую: чауш-баша, янычар-агасы, кегая и тефтедарь, а всего, как замечает «Статейный список», «было в той палате всякого чину турских людей больше пятидесяти человек». Визирь, поздравив посланников, обратился к ним с вопросом: «Не скучно ль им здешнее царегородское житие и в добром ли здравии пребывают?» Посланники «взаимно поздравляли» визиря и на вопрос его ответили, что «милостию Божиею они по се время здравы и жалованьем пре-светлейшего и державнейшего императора великого государя, его салтанова величества, а потом и его великого везиря, призрением во всяком здешнем поведении удовольствованы, и скуки никакой им нет». Затем они сделали переход к делам, выразив желание выступить с предложением, «наедине, приватно, а не всенародно». Тогда визирь приказал удалиться всем своим, оставив при себе рейз-эфенди, тефтедаря и в качестве переводчика Александра Маврокордато, а посланники оставили при себе переводчика Семена Лаврецкого «да для записи» подьячего Лаврентия Протопопова (таким образом, указывается составитель, по крайней мере, этой части «Статейного списка»), и, кроме того, подьячий Григорий Юдин держал полномочную грамоту. Когда все лишние из палаты вышли, визирь обратился к посланникам со словами: «О чем они требовали ему предлагать, чтоб они о том теперево ему предлагали, а он того их предложения слушать будет». Е.И. Украинцев произнес, очевидно приспособляясь к восточному стилю, несколько цветистых витиеватых слов о том, что они, посланники, будучи на приеме у султанова величества, просили о назначении ближних людей для выслушивания у них порученного им дела и для постановления и утверждения того, что «надлежит к дружбе и любви». Теперь они благодарят султана, а видя его, визиреву, «вельможность», радуются и хотят усердно и радостно «надлежащие дела объявить и к согласию приводить», а для удостоверения своих полномочий представляют полномочную грамоту. При этом посланники подали визирю полномочную грамоту и с нее список. Визирь грамоту и список принял сам и отдал рейз-эфенди, который положил их подле него на подушке. Затем визирь сказал, что вручением грамоты он «зело доволен», приезд их, посланников, сиятельной Порте угоден, грамоту он велит перевести и, «выразумев» ее из перевода, доложит султанову величеству, а потом им объявят, кому будет поручено вести с ними переговоры. Посланники просили визиря, как правителя «пространных мусульманских государств», приложить «изящное свое радение» к тем предложениям, которые они сделают, и иметь «к совершенству (т. е. к окончанию дела) усердно-радетельное и желательное свое тщание», уверяя его, что «то его радение и усердие у Бога и у них, великих государей, забвенно не будет и вечною неугасимою славою всегда процвести будет». Визирь объявил, что он вступить в полезное и приятное народам обоих государств дело желает с радостью, чтобы между султановым величеством и великим государем обновилась дружба и любовь так же, как это совершилось на съездах в Карловицах у султана с цесарем Римским, королем Польским и «речью посполитою венецкою». Поблагодарив, посланники заявили, что имеют ныне объявить «некоторые начальные статьи». На вопрос Маврокордато: те статьи, которые они хотят визирю объявлять, относятся ли к «миротворению» или это особое какое дело, посланники ответили, что статьи относятся к миру, и они предложат их кратким решением, чтобы не затруднять визиря. Маврокордато предлагал было отложить объявление этих статей, сказав, что сначала визирь должен «выразуметь» полномочную грамоту; но визирь, когда ему переведены были слова посланников, выразил готовность выслушать статьи сейчас же. Тогда Украинцев объявил четыре следующие статьи:

1. На комиссии в Карловицах было постановлено заключенное там краткое перемирие привести к вечному миру или к продолжительному перемирию и чтобы для этого к султану присланы были царские послы. Теперь они и присланы, и царское величество готов быть с султаном в крепкой и непоколебимой дружбе и заключить договор о вечном мире или о продолжительном перемирии. 2. По заключении такого договора хан крымский и «всякий род татарской», состоящий в державе Блистательной Порты, не должны причинять никакого зла Русскому государству. 3. Размен пленных. 4. «Великий государь желает, чтоб во Иерусалиме святые места отданы были грекам» согласно многим «повелительным указам» прежних султанов. Это не значит, что царь не признает власти султана над святыми местами. Иного государя, кроме султана, над Иерусалимом нет, так как султан владеет теми местами «по воле Божией». Святых мест великий государь не для себя просит, но «посредствует», т. е. ходатайствует как посредник, чтобы султан отдал те святые места своим подданным, которым отдали их предки его, самодержцы мусульманские, и славной памяти отец его султанова величества то подтвердил. Впоследствии посланники обещали эти статьи, «описав со укреплением, пространно изобразить», т. е. изложить подробно. Выслушав перевод статей, визирь сказал, что ответ будет дан в свое время и будут назначены комиссары для ведения дела, причем он надеется, что «то доброначинаемое дело воспримет себе всякое благо и доброе окончание». Этим секретная часть конференции закончилась. Визирь приказал впустить опять высланных людей и подать кофе. «И как кагве принесли в чашках ценинных, и везирь велел поднесть посланником, и посланники, приняв, пили. А потом принесли благовонное курение и подносили перед лицо везирское и посланником и окуривали». Конференция закончилась, так же как и началась, светским разговором. «И после того везирь спрашивал посланников, что они, будучи в Цареграде, куды для забавы от скуки ездили ль? И посланники говорили, что, опричь святейших патриархов константинопольского и иерусалимского, и то для слушания Божественные литургии и для поздравления им, нигде они, посланники, не были и желания их никуда ехать не было для того, что еще по се время никакого разговору о государственных делех с ним, великим везирем, они, посланники, не имели. И везирь сказал: еще-де будет такое время, куда им, посланником, ездить. И салтаново величество, и он, везирь, того, куда б им намерение было ездить, не забороняют и дают им в том повольность. И посланники говорили, что за такую повольность его салтанову величеству они, посланники, челом бьют, такожде и ему, великому везирю, благодарствуют. А когда им, посланником, потребно будет куда ехать, и о том они скажут Александру Маврокордату». Далее посланники стали извиняться перед визирем, что «утрудили» его своими разговорами, и хотели откланяться. «А потом ему ж, везирю, посланники говорили, что они его, везиря, многими своими словами утруднили, и в том бы на них он не подивил, и ныне время уже им ехать на подворье». Но визирь еще задержал их, говоря, «что ему в том их благополезном предложении и во искусном доношении никакие трудности и докуки нет и не имеет, потому что присланы они от его царского величества к салтанову величеству для доброго и обоим государствам полезного дела и приемлет их, посланников, он, везирь, с радостию». Посланники вновь обратились к нему с просьбой: «Когда ему, великому везирю, то их, посланничье, предожение и доношение угодно, а не докучно, и приезду их он желателен, и он бы, везирь, в тех… предложенных делех приложил труды свои и радение, дабы те дела, не испустя благополучного времени, приведены были к совершенству. И везирь говорил, что он в тех делех труды свои и радение прилагать готов и желает того, чтоб междо такими славными обоими государствы была тишина и благополучной покой. И потом посланники встали и, поклонясь по обычаю, из палаты пошли»[855]855
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 207–216.


[Закрыть].

VII. Обмен дипломатическими визитами

Посланники начали делать дипломатические визиты и 7 ноября ездили на Галату к французскому послу. От посольского двора они шли пешком до Песочных ворот, а от Песочных ворот до Га-латы ехали морем в принадлежавшей русскому кораблю шлюпке; с ними сидели и их пристав и капитан Памбург. Сопровождавшая посланников свита (дворяне, переводчики, подьячие, толмачи, посольские люди, а также чурбачеи, чауши и янычары) плыла в особых наемных лодках. Французский посол встретил их и «витался» (поздоровался) с ними на крыльце и шел с ними через трое сеней. Войдя в светлицу, Украинцев говорил послу, что, «воздавая честь христианнейшему государю, его королевскому величеству, приехали они, чрезвычайные посланники, его, посла, поздравить и в делех, потребных ко услужению, повольных быти ему себе обещают». Посол, поблагодарив за посещение, сказал, что он писал уже королю об их приезде, а теперь будет писать о посещении.

Затем посол и посланники сели «в стулах бархатных вызолоченных». Посланники сказали, что им наделжало бы посетить его, посла, тотчас же по приезде, но они не могли этого сделать за некоторыми трудностями, а более всего за дальним расстоянием. Посол говорил: «Правда-де, что имеет он с ними расстояние не мало и, не быв у салтана, видеться им было невозможно. Да и приехали они для нужных дел, и в таковых случаях иногда и дружба отлагается до иного времени». Затем посол спрашивал посланников:

«Привыкли ль они к здешнему воздуху и каков двор, где они, посланники, стоят? Посланники сказали, что они, милостию Божиею, здравы, а поставлены на дворе некоторого честного человека. И посол говорил: слышал-де и он, что поставлены они на добром дворе, только-де на Галате жить веселее и здравее, нежели в самом Цареграде. И посланники говорили: и сами-де они то видят, что на Галате жить лутче, нежели в Цареграде, потому что в городе дворы частые и тесные, а здесь дворы пространные и воздух свободной и светлой, только-де в том не их воля; где они поставлены, тут и стоят». Посол говорил: «Обыкновение-де здесь такое, что приезжих иных государей послов и посланников ставят в Царегороде на лутчих дворех, которых подобием на Галате нет, а хотя которые подобием таким и есть, и тех домов самих жителей тем утеснить невозможно». Посол затем спросил о здоровье государя: «Как они поехали с Москвы, и великий государь здравствует ли?» На что посланники отвечали, что «великий государь в государствах своих в добром здравии пребывает». Посол далее навел речь на заводимые Петром новшества. «Великий-де государь, – спросил он, – как они (французы) видят, изволил немалое новое дело, то есть корабельное строение, всчать и делать? И посланники говорили: то-де корабельное строение по воле Божии чинится, и всякие новые дела обыкли всчинаться изволением монаршеским, и бывают те дела и впредь прочны и постоянны, и много таких на свете дел, которых предки их, государские, не имели, а наследники то делают. А в иных-де государствах то они слыхали, что и один корабль строится лет по пяти, и по шести, и по семи. А великого государя изволением и в один год могут состроиться двадцать кораблей, потому что лесов и корабельных припасов и всяких мастеровых людей в государствах его царского величества довольство многое». Посол сказал: «Только-де бы о строении корабельном великого государя указ был, а трудности в том деле никакой нет. А корабль-де, на котором они, посланники, к Царю-городу приехали, зело состроен по размеру и по достоинству и к хождению морскому скор». Посланники в ответ на эту любезность сказали: «Милостью Божиею и великого государя счастием на том корабле преплыли они Меотийское и Евксинопонтское море без всякой трудности, а от Керчи пришли к Царюграду в пятой день.

И посол говорил: зело радуется он о том, видя у себя таких честных гостей, их, царского величества посланников. И посланники говорили, что и они тому радуются ж, что увиделись с ним, послом; да и впредь желают с ним видетись и спрашивали: королевского-де величества посол, назначенной ему на перемену, где ныне и давно ль из Парижа поехал? И посол говорил, что назначенной ему на перемену посол выехал из Парижа тому четыре месяца и ныне живет в Смирне и при благополучной погоде может сюды прийтить в четыре дни. Посланники ж спрашивали: у королевского величества в котором месте на Белом (Средиземном) море корабельные пристани? И посол говорил, что у королевского величества две пристани на Белом море: одна корабельная в Тулоне, а другая каторжная или галерная в Марсилии. А у царского-де величества ныне три морские пристани: первая у Архангельского города, вторая у Астрахани, третья у Азова. Московское-де государство стоит междо тремя морями». Посланники на это заметили, что у царя есть и четвертая пристань под Казыкерменем. «И посол говорил: слышали-де мы и то, что у царского величества и на Каспийское море вновь суды сделаны ж для унятия тамошних морских разбойников. И посланники говорили, что суды у царского величества на то море поделаны наипаче для торговли персидской. А разбойников там морских бывает мало, только выходят иногда для кражи и грабежу по небольшому в малых каюках горские черкесы, и тех из Астрахани и с Терка царского величества ратные люди разбивают и усмиряют в то время». Посол поинтересовался работами по сооружению канала между Волгою и Доном:

«Слышали-де они и то, что делают у царского величества меж реками Волгою и Доном перекоп, чтоб проход был водою из Волги в Дон, и то-де подлинно ль так и для чего то строится?» Посланники ответили не особенно любезно, «говорили, что по указу царского величества междо теми великими реками тот перекоп делают», – но объяснить цели этого предприятия отказались, сказав: «…а для чего, и то в воле его царского величества». На этом разговор кончился. «И потом подчивал посол посланников розным питьем, и провожал посланников посол и секретарь и дворяне до тех мест, где встретили»[856]856
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 219–223 об.


[Закрыть].

14 ноября французский посол присылал к посланникам своего толмача с извинением, что, несмотря на свое великое желание, с ответным визитом быть у них не может из-за плохой погоды «за тем, что сего числа на море погода зело великая, и в каюках от Галаты к Песочным воротам за тою погодою приехать ему невозможно; да и чрез Галатскую проливу за тою ж погодою в Царьгород переехать не мочно ж». Поэтому он, посол, вынужден приезд свой к посланникам отложить до завтра.

В то же утро приходил секретарь английского посла Георгий Шраер. Войдя к посланникам в палату, он говорил: «Ходил-де он сего числа, приехав в город с Галаты, для гуляния, и прилучилось ему итить мимо их, посланничья, двора. И по совести-де христианской доброжелательной зашел он к ним, посланником, поклон свой отдать и поздравление им учинить». Посланники в ответ сказали, что они «тем его приходом благодарны и любовь его к себе почитают», и спросили о здоровье английского посла. Секретарь, ответив на их вопрос, сообщил затем посланникам интересовавшее их известие, что английский и голландский послы получили от своих правительств указы о посредничестве в предстоящих русско-турецких переговорах, сообщили эти указы великому визирю и что от визиря и от султана получен благоприятный ответ. При этом Шраер засвидетельствовал, что, как раньше на Карловицком съезде он царской стороне «всякого добра желал и бывшему там русскому послу радение свое оказывал, так и ныне им, посланникам, услужить готов». Затем он спрашивал у посланников, были ли к ним за последнее время из Москвы какие-либо письма. Посланники сказали, что из Москвы к Царьграду почта не ходит и писем к ним «в присылке» из Москвы и от Киева нет. Продолжая разговор, Шраер сказал далее, что из английской и из голландской земель писано к послам, что в Москве после их, посланничья, отъезда были великие пожары, во время которых немалая часть Москвы выгорела. Посланники говорили: «Ведомость-де им об одном пожаре была еще тогда, как они были в Азове и у Таганрога, и пожары-де на свете не диво, потому что и в иных окрестных государствах, также и в Цареграде, пожары бывают же». Секретарь сказал, что в Москве великие пожары бывают потому, что там много деревянных построек, заметив при этом: «А у них-де в Аглинской земле таких пожаров не бывает». На это Украинцев возражал, что «в Московском государстве каменного строения много, и к тому каменному строению прилежание ныне есть немалое, только меж тем каменным строением есть многое и деревянное строение, и пожары чинятся от того деревянного строения»; а на замечание секретаря, что в Англии таких пожаров не бывает, московский дипломат очень находчиво и кстати напомнил о большом лондонском пожаре 1666 г.: «А он-де, посланник, помнит и то, да и забыть того еще некогда, как тому минуло не с большим тридцать лет, что и королевского величества аглинского стольной город Лондон чуть не весь выгорел». Шраер должен был признаться, что «о том великом лондонском пожаре слыхал и он. И выгорело тогда больше 300 000 дворов. И с того-де времени у них в Аглинской земле почали палатное строение созидать каменное твердое и от огневого запаления безопасное. А до того пожару, хотя и у них строение было каменное ж, однако строили плохо и непрочно, и мешано было больше каменное с деревом. А после того великого пожару при добром каменном созидании от пожаров их Бог хранил, и бывали пожары немалые»[857]857
  О лондонском пожаре 1666 г. см. т. II настоящего издания, с. 342.


[Закрыть].

Посланники сказали о своем давнем желании видеться с английским и голландским послами и о том, что не удалось им найти для этого свободного времени. Секретарь говорил, что и послы с ними свидания желают, но мешает отдаленность расстояния. Если бы посланники были поставлены где-нибудь поблизости, на Гала-те, то послы давно бы уже с ними повидались. Если они наступающей зимою останутся на прежнем месте, то в зимнее время видеться будет с ними трудно: «Водяным путем в каюках за льдом и за ветрами ездить будет невозможно, а сухим путем неспособно». Он, секретарь, на дорогу от своего посольства до них и обратно употребляет три часа времени. «И для таких способностей лучше им, посланникам, стоять в Фонарской улице, где стоял польской посланник. А в той-де улице дворов добрых и пространных греческих много, и чает-де он, секретарь, буде они, посланники, у везиря о том новом дворе домогаться станут, и им новый двор дастся без прекословия, потому что и посредникам то будет надобно и потребно». Со своей стороны он обещал просить своего посла о содействии. Этим разговор кончился, и посланники, «подчивав его, отпустили»[858]858
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 224–229 об.


[Закрыть].

На следующий день, 15 ноября, состоялся визит французского посла. Посол приезжал после полудня в сопровождении огромной свиты, увеличенной еще всем составом французской колонии в Константинополе: «За ним королевских дворян и чиновных и его, посольских, и всяких чинов торговых и мастеровых людей французов, которые живут в Цареграде, пеших было со сто с пятьдесят человек». Для встречи его у посланников на посольском дворе от самых ворот и до крыльца по обеим сторонам стояло русских солдат с корабля два капральства. На дворе встретил его персонал русского посольства, на крыльце сами посланники, «потому что и он, посол, как они, посланники, у него были, во встрече учинил такую же им честь и почитание». «Витався» с посланниками, и, войдя в палату, посол говорил: «По должности-де христианской и за приезд их, посланников, к нему довелось было ему, послу, к ним приехать давно и желание его о том было. Однако ему принятие чинилось от великой погоды, для которой и теперво он тем своим приездом позамедлил, и чтоб на него в том они, посланники, не имели гневу». Посланники ответили обычной в этих случаях благодарностью, что «они приезду его к ним с желательством радостны и за такое его посещение благодарствуют. И, поздравя посол посланников, а посланники посла, сели по местам. И, сидя, посол говорил: хотя-де у него с ними, царского величества посланниками, древнего знакомства и не было, однако, видя он, посол, к себе изрядной их доброжелательной поступок и любовь, желает с ними, посланники, всегда быть в благоприветствовании и в любви он, и о том их благоразумии и что они с любви своей к нему, послу, напред сего приезжали, писал он, посол, к государю своему, к его королевскому величеству французскому». В соответствии с этими изысканными французскими фразами, тяжеловато переведенными на русский язык, послы также отвечали витиеватыми фразами, говорили, что по «совести христианской довлеет им междо собою всегдашную иметь любовную дружбу и взаимно о таком его, послове, к ним благоприветствовании и что он оказуется любовию ж и приехал к ним, и они, посланники, к великому государю своему, к его царскому величеству, писать будут же». Разговор перешел к жилищу, занимаемому посланниками, и к константинопольскому климату. «Посол говорил: как-де он ныне своима очима видит, что тот двор, на котором они, посланники, поставлены, хотя и в дальности от них, изрядной и пространной, и строения на нем много. И по достойности их благоразумия такой им двор дан. Только спрашивает он, посол, у них, посланников, о том, что нет ли им от здешнего воздуха вредительства? И посланники говорили, что за милосердием Божиим по се число от здешнего воздуха повреждения им нет, и пребывающие при них люди все здравы. И признают они, посланники, что приезд их в Царьград случился в благополучное осеннее время, в которое бывает холодно. А летом-де, как они, посланники, слышат, бывают здесь великие жары и живущим людям от тех жаров случается неспособность к здравию. И они-де, посланники, спрашивают его, посла, что в летнее время, а паче в мае, и в июне, и в июле месяцах, когда бывают великие жары, и тогда где он пребывание свое напред сего имел и из Гала-ты куда отъезжал ли? И посол говорил: правда-де то, что в те времена в Цареграде бывают великие жары, только видеть ему того не случилось, потому что в такие времена в Цареграде он не живал, а бывал в отъездах, иное в морском плавании, а иное во Адриано-поле. И тот-де город Адрианополь воздухом и всяким приволием зело удовольствован, и жить в нем в летнее время весело, и многие там есть угодья к птичьей и ко псовой охоте, и тем-де немалую забаву живущие там люди себе приемлют. Да и быть-де во Адрианополе всякой потехе пристойно, потому что прилегли кругом его равные и гладкие великие поля и перелески небольшие. И чает-де он, посол, что и в Московском государстве такие охоты есть же, потому что славные птицы сунгуры, которые называются по-русски кречаты, вываживаны были напред сего из Московского государства. Только-де разве той охоте препятие от того, что лесов там много, а таких угожих мест, как около Адрианополя, в Московском государстве нет. И спрашивал он же, посол, что в Российском государстве виноград родится ль и из того винограду красное какое питье делают ли? И посланники говорили: в Московском-де государстве птиц: кречетов и иных ко употреблению полевой охоты много, и тое охоту многие употребляют. И таких мест, где быть охоте, много, потому что около Москвы и в иных градех и странах прилегли равные ж и гладкие места и перелески малые изрядные, и воздух благополучной. Да и виноград-де в Российском государстве родится в двух местех: в Астрахани да в Киеве, и питье красное из него делают». Затем перешли к угощению, «подчивали посланники посла розным питием и ставили перед него всякие канфекты, а дворян его, посольских, и всех с ним людей подчивали ж дворяне и переводчики в особых палатах розными ж напитками и ставили им канфекты. И посол говорил: по первому-де случаю у них, посланников, он, посол, по премногу удовольствовался и сидел немалое время и просит прощения, что уже ему приспело время ехать. А впредь, ежели Бог подаст здравия, для расширения любви он с ними еще увидится. А ныне он за такую их любовь благодарствует, за что долженствует взаимно отслужить им таким же случаем. И, встав и привитався с посланники, пошел. Провожали его посланники, и дворяне, и переводчики, подьячие, и толмачи до тех же мест, где встретили»[859]859
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 2298—232 об.


[Закрыть].

Это свидание посланников с французским послом было последним. Выше было уже сказано, что на заявление посланников Александру Маврокордато, переданное ему с его племянником Дмитрием Мецевитом, о том, что они хотели бы видеться с пребывающими в Константинополе иностранными послами «по обычаю гражданскому вежливых народов», Маврокордато ответил молчанием, которое показалось посланникам обидным, и они протестовали, говоря, что они – люди вольные, куда хотят, туда и едут[860]860
  См. выше, с. 48.


[Закрыть]. Однако этой их воле был положен конец. Турки категорически запретили посланникам свидания с иностранными дипломатами. Маврокордато, «ведая мысль салтанскую и везиреву», извещал посланников 16 ноября, чтобы они ни к кому из послов не ездили, приводя мотив: «для того, что розных государей у послов розные и мысли». Хотя послы английский и голландский уведомили султана о поручении им от их государей выступить в русско-турецких мирных переговорах с посредничеством, и султан это посредничество принимает, «однако бы они, посланники, безвременно к тем послам не ездили». Когда и цесарский посол прибудет в Константинополь, посланники должны будут от посещения его также «поддержаться». Впрочем, султан их свободы не стесняет. Если они захотят «ехать к которой церкви Божией или куды для погуляния, и то им свободно, только бы от повидания с послы иных государей поудержались до времени»[861]861
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 237 об., 239 об.


[Закрыть]. Через несколько дней, 25 ноября, посланники вновь подняли этот вопрос, выражая желание повидаться с английским и голландским послами, причем жаловались, что, не посетив этих послов, они вызвали с их стороны укоризну в невежестве и такое мнение, «что будто они, посланники, не человеколюбцы и политичного обычая не знают, что их, послов, по се время не посетят. И такие-де слова происходят об них для того запрещения их, что салтанское величество и великий везирь видеться им, посланником, с ними не допущают». Маврокордато от имени визиря ответил: «А о свидании с аглинским и с галанским послы велел им, посланником, везирь сказать, что видеться им с ними, послы, не для чего, потому что вступили уже они, посланники, в дела мирного договору, авось либо де даст Господь Бог, что и без совету их мир междо государствы учинится. Разве-де дойдет до какого несогласия и до розни, тогда-де доведется обоим странам сопча, буде понадобятся, позвать и тех чужеземских послов для посредничества». Мотивируя это запрещение, Маврокордато приводил очень слабые аргументы: во-первых, если посланники будут ездить к чужеземным послам, могут возникнуть нежелательные пересуды в народе, во-вторых, послам небезопасно ездить по улицам. При этом первый аргумент он основывал на изложенной им тут же теории взаимоотношений государя и народа. «А беспотребно-де ездить им, посланником, к чужеземским послом; в народе турском будет не без переговоров. Да и опасно, чтоб в тех их, посланничьих, переездах от какого дурного человека не учинилось им какого бесчестия. И для того ненадобно давать никакой причины народу к переговором об них, посланниках, потому что всякого слуху больше бывает в народе, которого слуху и государь иногда слушает, понеже как народ служит государю, так и государь служит народу. Да и послом-де аглинскому и галанскому и иных государей сказано, чтоб и они ездили временем и с ведома, а без ведома не добре бы разъезжали… А к церкви-де Божией им, посланником, ходить и за город гулять ездить свободно и вольно, только бы о той своей поездке, куды они ехать похотят, ведомо они чинили везирю»[862]862
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 255–260 об.


[Закрыть]. Этого запрещения Украинцеву и Чередееву видеться с другими иностранными дипломатами турецкое правительство держалось упорно и все дальнейшие их просьбы о таких свиданиях отклоняло[863]863
  Там же, л. 324 об., 327 об., 351, 411 об. – 412 об., 417, 422–422 об.


[Закрыть].

Сношения с чужеземными послами все же не совсем прекратились; они происходили только в форме пересылок через второстепенный персонал посольства: через секретарей, переводчиков, подьячих и пр. Однако и такие пересылки не всегда совершались беспрепятственно и гладко. Капитана, присланного к посланникам венецианским послом, караульные янычары не только не пропустили к посланникам на двор, но и «отослали прочь с бесчестием, а человека его, капитанского, те ж янычаня и зашибли… И тот-де его капитан пришел к нему (послу) чуть жив, потому что зело от них, турков, испужался»[864]864
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 328–329.


[Закрыть]. Само собою разумеется, что и самое содержание таких пересылок должно было сузиться, и пересылки имели большей частью лишь формальный характер, сводились к заявлению с той и другой стороны о желании повидаться лично, к жалобам на препятствия к свиданию от турок, к взаимным поздравлениям. Старый французский посол через своего доктора извещал о своем отъезде и прощался; вновь приехавший и его сменявший уведомлял о своем приезде и вступлении в должность. Голландский посол 31 декабря прислал своего конюшего поздравить посланников с Новым годом, который, как замечает составитель «Статейного списка», «начинается у папежников и у прочих иноземцев генваря с 1-го числа», не подозревая, что Новый год на этот раз начался с 1 января не только у «папежников» и «иноземцев», но и в самой Москве. Передав поздравление, конюший сообщил посланникам, что его посол ходатайствовал по их просьбе перед Портою о разрешении свидания, но ответа еще не получил и на колкое замечание посланников: «…знатно-де Порта их, послов, пренебрегает, что с ними, посланники, видеться их не пускает», возразил, что «по сие-де время знаку никакого о том пренебрегательстве от Порты им еще не было», а невнимание турок объяснил так, что турки по природе своей таковы: «…когда до кого нужду в чем имеют, тогда его слушают и почитают, а соверша дело свое, ни во что того вменяют. А когда-де они, послы, были им потребны, тогда они их и слушали, а когда-де они дело свое по намерению своему совершили, то они их, послов, впредь, чаять, мало станут почитать и слушать»[865]865
  Там же, л. 408–408 об.


[Закрыть]. От венецианского посла посланники желали узнать, заключен ли у республики мир с Портою, отданы ли туркам с венецианской стороны города Лепанто и Превеза. С ним, несмотря на оскорбление, нанесенное янычарами его капитану, посланникам удалось обменяться письмами[866]866
  Там же, л. 261 об. – 268 об., 291–294, 294–299 об., 327 об. – 330 об., 351 об. – 352 об., 388–392, 408–409, 447–448.


[Закрыть].