Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

XLIV. Военные действия под Ригой

В обзоре военных действий под Ригой мы остановились[723]723
  См. выше, с. 391, 392.


[Закрыть] на штурме саксонцами 15 марта 1700 г. запиравшей вход в устье Двины крепости Динаминде и на последовавшей затем сдаче этой крепости. Этот успех не дал, однако, ожидавшихся от него результатов и нисколько не содействовал скорому взятию Риги, на которое надеялись в саксонском лагере. Обратимся теперь к дальнейшим операциям под Ригой в течение лета 1700 г. и будем следить за ними, опираясь на свидетельства очевидцев, какими в этом случае являются московский резидент в Варшаве Любим Судейкин, сопровождающий короля Августа в лагерь под Ригой, и несколько русских дворян, присылавшихся в королевский лагерь из Новгорода и Пскова со специальной целью наблюдать за ходом военных действий. По отпискам Судейкина и по показаниям этих дворян в Москве и Ф.А. Головин и сам Петр знакомились с положением дел под Ригой.

Со взятием Динаминде почти совпало возвращение короля Августа из его саксонских владений в Варшаву в ночь на 13 марта. Следует все время помнить, что войну со шведами Август начал только в качестве саксонского курфюрста и вел ее только своими саксонскими войсками. Речь Посполитая войны Швеции не объявляла, в военных действиях участия не принимала, почему и шведский резидент продолжал оставаться в Варшаве. Королю предстояло поработать над общественным мнением в Польше, чтобы склонить его к участию в войне. Этим, по свидетельству Судейкина, Август и стал заниматься тотчас же по возвращении в Варшаву, вызвав к себе уже утром 13 марта кардинала-примаса, с которым совещался по вопросу о войне. Король, передает Судейкин, на этом совещании изложил восемь причин, заставивших его предпринять поход на Ригу, среди которых указывались: обязательство короля, внесенное в принятие им при избрании pacta conventa, вернуть Польше отобранные от нее балтийские земли, далее ходатайства рижских граждан и вообще лифляндских обывателей (у которых шведы отняли старинные их права) о принятии их в подданство короля; наконец, король указывал на удобство момента, когда Карл XII находится в войне с Данией и когда у самого шведского населения происходят раздоры и несогласия. Все эти и разные другие причины войны были затем опубликованы во всеобщее сведение[724]724
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5 («Статейный список» Судейкина), л. 104–105.


[Закрыть].

Судейкин видел короля на приеме во дворце по случаю его приезда, состоявшемся 14 марта, а затем имел у него две аудиенции для представления ему двух царских грамот. Из этих аудиенций первая – 4 апреля – была торжественная и публичная, а вторая – 6 апреля – приватная. На первой он представил королю царскую грамоту с просьбой о восстановлении почты на Вильну, так как направление на Ригу было по случаю военных действий невозможно; вторая заключала в себе просьбу о судьбе Цеперского православного монастыря, обращенного в унию. Судейкин не счел возможным представить обе грамоты на одной аудиенции, так как, по его мнению, в торжественном поезде во дворец везти одному подьячему сразу две грамоты было бы неприлично, а другой из находившихся при нем двух подьячих оказался болен. Торжественная аудиенция прошла по обычному шаблону; интереснее рассказ Судейкина о приватной. 6 апреля, за два часа до вечера, только что резидент окончил составление реляции в Москву о разных происшествиях и слухах, приехал к нему Ян Окраса и сказал, что король приказал ему, резиденту, быть тотчас же у себя «приватно» с царской грамотой, которую он желал подать. Немедленно Судейкин отправился к королю с Окрасою, «сев в карете, – как он отмечает, – он, посланник, с правую сторону, а Ян Окраса с левую сторону, а против посланника дворянин с грамотою». Когда он прибыл во дворец, вышедший «из покоевой», т. е. из комнаты короля, воевода мальборгский, встретив его, сказал, чтобы он шел к королю с грамотой один, и он, взяв грамоту, вошел в комнату короля. Войдя, поздравлял его «против наказу, а изговоря речь, поклонился рядовым поклоном», затем подал королю грамоту, обернутую и зашитую в тафту. Король, как рассказывает далее Судейкин, принял грамоту из его рук правой рукой «под самый испод», т. е. за нижний край, «и, взяв на столе ножичек, зашивку взрезал и распечатал сам и, развернув тое грамоту, спрашивал… у него, посланника, немецким языком про здоровье великого государя». Переводчиком с немецкого на польский язык был воевода мальборгский: Судейкин знал польский язык. Август сказал далее, чтоб он, посланник, «не подивил, что он, король, сам титл царского величества не может выговорить», сенаторов, кто бы мог эти «титла» говорить, никого теперь нет, потому он и велел посланнику быть у себя приватно. Когда грамота будет переведена, он, «выразумев» ее содержание, укажет «учинить респонс». Затем он спрашивал, что у посланника через последнюю почту из Москвы есть нового, где теперь находится царское войско. «И, посмотря на него, посланника, также и на воеводу мальборгского, всмихнувся, спросил: что теперь у войск царского величества под Нарвою и в Лифлянтах чинится? Чтоб он, посланник, о том объявил, не скрывая». В Варшаве подозревали намерение Петра овладеть Нарвой, боялись и не желали этого и почему-то в апреле 1700 г. думали, что царские войска уже стоят под Нарвой. Может быть, насмешливый вопрос короля имел целью вызвать Судейкина на откровенные сообщения. Но посланник ответил, что с последней почтой из Москвы им, кроме двух представленных королю грамот, никаких ведомостей не получено, а на предложение короля доложить ему о делах, которые он имеет до него, доложил о предметах, которых касались полученные царские грамоты, т. е. о возобновлении почты через Вильну на Кенигсберг, о Цеперском монастыре и о некоторых пограничных делах между подданными обоих государств. Обещав дать ему по этим заявлениям скорый ответ, король ушел в свою «покоевую», откуда принес чертеж «и показывал посланнику, какова Рига крепостию и в которых местех фертеция Динеминды отобраны». Посланник высказал по этому поводу несколько комплиментов и пожеланий, «выхваляя, говорил, что помощью всесильного Бога и заступлением Пресвятые Богоматери, также и его королевского величества счастием и храбростию войск его… такая твердая фортеция Динеминды отобрана. Даруй той же всемогущий Господь Бог отобрать под свою королевскую державу и самую Ригу». В заключение аудиенции король просил, если посланник получит какие-либо новости из Москвы и из других мест, объявлять ему. Судейкин выразил готовность и, «поклонясь его королевскому величеству… поехал к себе на двор»[725]725
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 140 об. – 144, 160–165.


[Закрыть].

Как видно из этого разговора, Августу II взятие Динаминде доставляло удовлетворение, которым он поделился с русским посланником, хотя он и сожалел о тяжелых жертвах, принесенных под Динаминде. Как передает тот же Судейкин в другом своем донесении, король, получив через нарочного курьера ведомость о взятии Динаминде, «с одной стороны, утешился и был весел, а с другой стороны, печален о своих знатных кавалерах, которые побиты и поранены»[726]726
  Там же, л. 127 об.


[Закрыть]. Однако в потере этих знатных кавалеров, среди которых ближайшим к нему был генерал Карлович, король вскоре утешился. Весной и в начале лета в Варшаве перед отправлением на войну шла та же веселая и беззаботная жизнь, какую перед тем Судейкин наблюдал в Лейпциге и Дрездене. «Королевское величество, – доносил он в Москву в середине апреля, – забавляется по вечерям на операх и на комедиях… а в день по часту изволит ездить на Беляны»[727]727
  Там же, л. 181.


[Закрыть].

Среди таких забав должны были происходить приготовления к дальнейшим военным действиям под Ригой. Август очень рассчитывал на московскую помощь и ждал выступления царя, которое согласно договору предполагалось начать не позже апреля 1700 г., когда в Москве надеялись уже заключить мир с турками. Известия о событиях в Москве привозились в Варшаву приезжавшими туда людьми и получались только через три недели после этих событий. Вследствие этого возникало множество неверных слухов и неправильных толков, преждевременность которых еще увеличивалась нетерпением, с каким в Польше ждали выступления Москвы. По реляциям Судейкина видно, что слухи о 30 000 московского войска в Лифляндии и о 80 000 на границах Ингрии и Карелии носились еще тогда, когда московские войска благополучно стояли в Москве. В Варшаве говорили, что царь обещал послать 60 000 человек под Ригу, что сам он своею особою идет под Нарву и под Ригу[728]728
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, 271 об. – 272, 364, 379.


[Закрыть]. Единственным источником верных вестей из Москвы мог быть только русский резидент. 18 апреля король присылал к Судейкину одного за другим сначала полковника Паткуля, а затем своего духовника Воту. Паткуль спрашивал, где находится царь, заключен ли уже мир с турками и посланы ли московские войска к Нарве и в Лифляндию. Резидент на первый из этих интересовавших короля вопросов дал чисто формальный, шаблонный ответ, что великий государь находится на своих великих и преславных Российского царствия государствах в царствующем граде в Москве в добром здравии, тогда как Петр был в то время еще в Воронеже, а на вторые два вопроса о мире с турками и о русских войсках под Нарвою отозвался неведением и неполучением известий из Москвы. Надо сказать, что он на редкость был неосведомлен о московских делах. Посольский приказ держал его совершенно без известий, на что он неоднократно жаловался в Москву, указывая, что его неосведомленность возбуждает при польском дворе и недоверие, и насмешки; паны ему говорили: «Зело-де мы удивляемся, что ты здесь живешь при дворе королевского величества на резиденции, а ведомостей-де никаких с Москвы чрез почту у себя не имеешь, а почта-де бывает звычайная по вся недели. А у иных-де резидентов всякие ведомости чрез почту бывают непрестанно»[729]729
  Там же, л. 193 об. – 199.


[Закрыть]. И Паткуль, приехав 18 апреля, выразил ему удивление от имени короля по тому же поводу: король весьма удивляется, «что к нему, посланнику, из Москвы ведомости никакой нет». Когда в Москве был на резиденции Карлович, через него король получал частые известия. Впрочем, вскоре король на место Карловича посылает в Москву на резиденцию генерал-майора Лангена. Ланген действительно в начале июня выехал в Москву. С теми же вопросами приезжал к Судейкину и духовник Вота, но должен был вернуться с таким же ответом. От Воты резидент мог разузнать гораздо больше, чем Вота от него. Духовник на вопросы Судейкина сообщал, что король после сенатус-консилиума, который состоится в Варшаве с 10 мая по новому стилю, отправится под Ригу, куда наперед поедет генерал Флемминг с дополнительными саксонскими войсками. О числе конного и пешего войска под Ригой, чем интересовался Судейкин, Вота точных сведений дать не мог, но заметил, что если уже царские войска стоят теперь под Нарвой и идут в Лифляндию, то шведам будет «не без страху». Если же царских войск под Нарвой еще нет, то саксонским войскам будет «не добро», потому что шведский король идет под Ригу со многим войском. О помощи саксонцам от поляков говорят разно, разве что решится на сенатус-консилиуме. К царю от короля посылается герцог де Кроа с набранными им знатными офицерами[730]730
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 181–185.


[Закрыть].

10 июня Паткуль опять был у Судейкина за вестями и в свою очередь сообщил ему, что король вскоре отправится на театр военных действий через Литву, где ему было бы желательно видеться с царем, двигающимся, как думали в Варшаве, в Лифляндию. Действительно, король выехал из Варшавы, направляясь к Риге, 22 июня. В начале июля отправился туда же Судейкин, получивший из Москвы предписание быть при короле в его лагере[731]731
  Там же, л. 274–280. (Грамота из Москвы от 29 мая, полученная в Варшаве 21 июня.)


[Закрыть]. В отписках в Посольский приказ он сообщает происшествия и свои наблюдения по дороге. Официально Польша в войне не участвовала, но не возбранялось желающим полякам наниматься в армию за плату в качестве жолнеров. Таких жолнеров Судейкин встретил по дороге в Гродно, куда прибыл 6 июля; они произвели на него самое жалкое впечатление: «…которые жолнеры из Варшавы немногие похотели ис платы итить под Ригу до обозу, дорогою бредут человек по пяти и по шести и по десяти зело непорядочно, и то самые убогие, чуть что не наги и босы. А у иных, кроме дубинок, в руках ружья нет. А платы обещали им дать, кто из них придет в обоз». 11 июля он приехал в Вильно. Здесь в тот же день приходил к нему игумен виленского православного монастыря Сошествия Св. Духа Исаакий с братиею и с некоторыми православными людьми и с великим плачем жаловались на гонение от иезуитов, которые держат православных людей в тюрьме на цепях, принуждая их к унии, и просили содействовать освобождению заключенных. На другой день Судейкин передал эти жалобы литовскому гетману Сапеге, и тот сделал распоряжение освободить их. Русский посланник в Польше становится силою, на которую возлагает надежды православное население и от которой оно начинает ожидать помощи и защиты. Такое значение он будет иметь в течение всего XVIII в., вплоть до разделов Польши. Продолжая путешествие, Судейкин прибыл в королевский обоз под Ригу 21 июля[732]732
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 296 об., 299–305.


[Закрыть].

В обозе он был внимательным наблюдателем всего происходящего. Оправившись от постигшей его на дороге болезни, он 28 июля представился королю. Король жил в мещанском доме в садах на правом берегу Двины. Ежедневно он производил рекогносцировки, так как предполагался «промысел», т. е. штурм, Риги. «По вся дни королевское величество ездит, – доносил Судейкин в Москву, – и зело старание имеет, откуды б способно было учинить над городом воинский промысел». Он застал его только что возвратившимся с такой поездки перед началом мессы. От посланника не укрылось, что король, слушая мессу, «якобы печален был, а воевода иноврацлавской, говоря между собою с референдаром, пожимал плечами». Дела под Ригой шли действительно так плохо, что королю можно было быть печальным, слушая мессу, а придворным пожимать плечами, смотря на короля. Войска, чтобы взять город, было недостаточно, денег на уплату жалованья не хватало. 29 июля у посланника были два казака, приехавшие под Ригу от казацкого полковника Палея, которого Август звал на службу под Ригу[733]733
  Полковник Семен Гурко Палей поселился со своим полком в 80-х гг. на правой стороне Днепра. Король Ян Собеский уступил ему местечко Хвастов (Фастов), с тем чтобы Палей защищал южные границы Польши от набегов крымцев.


[Закрыть]. Казаки были присланы Палеем осведомиться предварительно о положении дел у короля. Посланнику они «сказывали тихим обычаем», т. е. понизив голоса, что в лагере доброго «порондку» нет. С таким малым войском Ригу доставать будет трудно; в войсках им говорили, что от короля платы ничего нет. Несмотря на то воевода иноврацлавский и референдарь в беседе с ними заявляли: «Если-де отберем Ригу, потом-де будет Хвастов (резиденция Палея) и Киев наш». Это заявление не понравилось казакам; они уверяли Судейкина, что и Палею такие планы будут не по душе[734]734
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 312–323.


[Закрыть]. В тот же самый день, 29 июля, когда Судейкин беседовал с казаками, приехал в рижский лагерь новгородский дворянин князь Тимофей Никитич Путятин, присланный из Новгорода от воеводы князя И.Ю. Трубецкого «для присмотру и проведывания о всяких воинских вестях». По его наблюдениям, о которых он потом докладывал в Новгороде воеводе и в Москве в Посольском приказе боярину Ф.А. Головину, войск под Ригой конных и пеших было всего тысяч с 12. Из Риги ежедневно стреляют по саксонским войскам, расположенным в шанцах без рогаток, но вреда им от этого нет, потому что ядра до саксонских шанцев не долетают. Король стоит под Ригой на посаде в версте от города или меньше и с немногими людьми верхом ездит под самые рижские стены для осмотру, где способнее учинить к Риге приступ. От воеводы иноврацлавского он слышал, что сенаторы и гетманы коронный и литовский оказывать вспоможение королю против шведов не позволяют до сейма, а сейм будет только в ноябре месяце[735]735
  Там же, № 21, л. 1–3.


[Закрыть].

31 июля Судейкин ездил осматривать взятую саксонцами еще в марте крепость Динаминде, переименованную в Августенбург. Переправившись на левую, курляндскую, сторону Двины и проезжая по берегу реки, он миновал Кобершанц, захваченный саксонцами еще при самом их подступе к Риге, и видел мельницу, при которой было устроено 12 печей, выпекающих хлеб для войска. В каждой печи выпекалось ежедневно по 500 хлебов по 4 фунта каждый, и такой хлеб давался солдату на два дня. От мельницы приехали к речке Бондаре и, переправясь через нее, прибыли в Августенбург. «И тот город Августенбурк, – пишет Судейкин, – вал и роскаты… строеньем все земляное. А въезжие только одни ворота да в валу в стене потайные две калитки небольшие. В том же валу поделаны войсковые избы, вы-кладены каменем и кирпичем, когда во время приступу будут метать бомбы или гранаты, и войсковые люди для береженья сидят в тех избах. Тут же в валу сделана мельница, а в той мельнице в колесе ходят лошади. Да в том же валу в хатах для нынешнего над Ригою промыслу немцы готовят всякие огнестрельные припасы. А около той всей фортеции во рву со всей стороны вода. Да в том же городе домовое строенье каменное и деревянное, где живет комендант и начальные, и войсковые люди. Тут же в городе в сараях сделано 12 печей, где пекут на войско королевское хлебы непрестанно ж. А у ворот и по валу по раскатом и в выводах и в нижнем и в верхнем бою со все стороны поставлены пушки все железные. А по росказанию начальных людей в Августбурке всех 180 пушек, а те де-пушки все шведские. А воинских людей 600 человек. Да в том же городе одна кирка люторская деревянная. А построен тот город на плоскоместье, на самом рогу (мысу) в устье, где Двина впала в море, в котором месте морем и Двиною мимо той фортеции ходят морские окренти (корабли) к Риге и из Риги на море. А кругом всего острова, где построен Августбурк, обошли воды, море и реки: Двина да Бундара». Под Августенбургом в устье Двины Судейкин насчитал 19 иностранных кораблей: 14 английских и 5 французских с товарами. Переночевав в Августенбурге, он 1 августа вернулся в обоз по Ригу[736]736
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 335 об. – 336.


[Закрыть].

Военные действия под Ригой велись медленно и вяло, и проходили дни за днями, когда московскому наблюдателю нечего было отметить. В ночь на 8 августа король производил опыт метания бомб в город. Было брошено 8 бомб; ни одна из них не попала, все падали в Двину. Подойти ближе рижане не допускали. 14 августа из лагеря осаждающих были посланы под Ригу находившиеся при саксонском войске волошские и татарские хоронгви (конные отряды) для захвата стад. Эти отряды удачно исполнили поручение: стада от города отогнали, несмотря на пушечную стрельбу из города, которою несколько человек было убито и ранено. Король со свитой и саксонцами наблюдали дело. Но затем саксонцы перехватили стада, отбив их у волохов и татар, что вызвало недовольство среди поляков, которые, досадуя на немцев, говорили: «…сами-де они, немцы, к городу на пушки не пошли, а стояли под турами, только-де все на шеях волошских и татарских оказиею своею чинят»[737]737
  Там же, л. 339, 351.


[Закрыть].

Очевидцами этой стычки были двое псковских дворян братья Иван Большой и Иван Меньшой Вельяминовы, присланные для разведывания из Пскова и приехавшие в лагерь 10 августа. По их наблюдению, для захвата стад было послано человек с 500, захвачено было 2 пастуха да скота с 500 лошадей и с 1000 коров. Вельяминовы, выполняя возложенную на них миссию, пробыли в королевском обозе семь дней, «по обозу ездили и о вестях, и о всяком поведении проведывали и всякого военного устроения смотрили». Сделанные ими наблюдения не удовлетворили их. По их «осмотру» оказалось, что в саксонском лагере «устроения обозного ничего нет», войска стоят, «не устроясь обозом безопасно и не в шанцах, и не в крепких караулех». Отряды расположены при короле, в Августенбурге, в Кобершанце, на острове и во взятых шведских шанцах против рижских ворот; всего войск саксонских и литовских с 12 000 человек. Пушек в обозе Вельяминовы насчитали 31 полковых самых малых – мерою аршина по полтора, да 2 пушки аршина по 4, 47 телег с порохом и полковыми припасами; мортир (мозжеров) совсем не видали. Приступа до их приезда еще не было, и военные люди им сказывали, что впредь без московских войск приступа не будет, что в обозе у них «съестными, хлебными и всякими запасами и конскими кормами гораздо скудно», добывать провиант и конские кормы ездят они верст за 80 и за 100. По показанию осаждающих, в Риге находилось шведской конницы и пехоты с 10 000 человек[738]738
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 20/3, л. 17–20.


[Закрыть].

22 августа Судейкин был у воеводы иноврацлавского «для уведомления здешних и посторонних ведомостей» и имел с ним беседу. Воевода сообщил ему, что датский король заключил мир с герцогом Голштинским и со шведским королем. Весть об этом уже пришла в саксонский лагерь. Посланник выразил удивление, заметив, что он же, воевода иноврацлавский, уверял его, что датский король не заключит мир со шведами без предварительного соглашения с польским королем. «А ныне то учинено для чего?» Воевода ответил: «Коли-де, вашец, на датского наступил швед, а шведу чинят еще вспоможение англичане, голландцы и герцог голштинский, то-де уже трудно одному против многих противиться». Затем посланник предложил воеводе особенно интересовавший его вопрос: «Будет ли к Риге когда приступ?» Воевода на это сказал: «Где приступать, когда пехоты немного». Король надеется на московское войско. «Видишь-де, вашец: которое войско немецкое в обозе было, и из них 12 000 посланы против шведов для опасения, чтоб к обозу не ворвалися. А теперь в обозе войско невелико. Дурак рижский командант. Если бы я был командантом в Риге, я бы королю (Августу) ночи спать не дал! Чаю, на шведов… напал какой-то страх, не решились выйти из города и против малого отряда, когда от города отгоняли быдло и всякую скотину. Разве что на что-нибудь надеются в будущем, чают себе какого способу!»[739]739
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 358 об. – 359.


[Закрыть]

Пессимистические взгляды на ход дел под Ригой состоявшего при короле воеводы иноврацлавского вполне, как видим, совпадали с тем настроением, которое наблюдали дворяне Вельяминовы в осаждавших город войсках. Собранных под Ригой войск недостаточно, чтобы взять город; без московской помощи его не взять; недостаточно денег и припасов. Судейкин за припасами должен был посылать в Митаву, где они продавались дорогой ценой. Он жалуется, что живет в убожестве и «в самой нищете»[740]740
  Там же, л. 351 об., 401.


[Закрыть]. У поляков при свойственной им хвастливости вырывались иногда слова, свидетельствовавшие о широком размахе и больших замыслах, – взять не только Ригу, но и Киев, о чем говорили воевода иноврацлавский и референдарь казакам Палея; но окружавшая их действительность не могла не открывать им глаз и рассеивала туман заносчивых мечтаний. Польское общество было так недовольно предприятием, что отдельные его члены не стеснялись с присущей нации экспансивностью высказываться перед иностранцем. Когда Судейкин 31 июля ехал осматривать Августенбург, с ним по дороге возле Кобершанца повстречался ехавший из лагеря к себе домой маршалок упицкий Александр Подберезский, который говорил Судейкину: «Надобно-де королю пенензы, а потом-де было б и войско! Только-де их польского войска от Посполитой Речи без сейму в помощь не будет. Как-де он зачал нынешнюю с шведом войну, так себе сам и кончи!» Маршалок распространился дальше о тех убытках, которые причинила война литовскому дворянству, и в частности, и ему, маршалку, так как прекратилась торговля с Ригой, а следовательно, и сбыт сельскохозяйственных продуктов из литовских имений. «Только-де гетману и иным панам литовским ныне убытки в товарах, которые ходили до Риги, стали великие, а у него-де, маршалка, пропадает пеньки больши 10 000». Кончая разговор, он высказал Судейкину плохие ожидания относительно исхода всего дела: «Он же, смеясь, молвил: намерение-де его такое: когда-де будет Рига наша, то наша, а когда не будет наша, то не наша! Я-де в Риге бывал килко раз! И видел, что Рига со всей стороны вельми крепка и пушек будет больше 1000, а сим-де войском малым Риги не взять!»[741]741
  Там же, л. 336 об. – 337.


[Закрыть] Прекращение торговли с Ригой живо давало себя чувствовать литовским землевладельцам и, конечно, всему литовскому населению и возбуждало его недовольство войной. Но польско-литовское общество чувствовало недовольство военными предприятиями короля еще в самом их начале. Еще в апреле 1700 г. Судейкину говорил некий немчин Ганц, проживавший у бискупа Познанского, что к бискупу приезжают знатные люди и от них он слышал, что на короля «зело досадуют сенатус и Речь Посполитая за то, что всчал войны со шведом без их ведома, и поляки войны со шведом чинить не хотят, потому что у них, поляков, с ним, шведом, по договорам учинен вечный мир. У него ж де, короля, ныне непрестанно комедии, которым комедияном обещал он дать 50 000 тарелей; лучше бы де те пенензы дать войску, нежели дать на те комедии»[742]742
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 199–199 об.


[Закрыть].

При отказе Речи Посполитой поддерживать предприятие короля, при недостатке денег, войска и съестных припасов, при отсутствии всякого воодушевления в саксонском лагере и при том пессимистическом настроении, какое там замечалось, рассчитывать на взятие Риги без московской помощи было трудно, а московская помощь, которую так ожидали под Ригой, не приходила. Положение становилось еще тем опаснее, что, как стало известно, король Датский заключил со шведами мир, и, следовательно, Карл XII мог перебросить освободившиеся в Дании войска на выручку Риги. 28 августа заведующий у короля коронной секретной канцелярией хорунжий мальборгский сообщил Судейкину, что король говорил ему секретно (поэтому, должно быть, хорунжий и почел своим долгом тотчас же передать об этом разговоре Судейкину), «что под Ригою больше одной недели, а по нужде больше двух недель стоять не будет, а станет чинить над Ригой промысел, жечь бомбами, потому что подкопами добывать ее трудно и пехоты мало. И хотя в те числа Риги не достанем, однакож-де вызжем, и будет им, рижаном, не без малой шкоды. А потом-де в нескольких тысячах для отобрания фортеций пойдет в Инфлянские места»[743]743
  Там же, л. 368.


[Закрыть].

Таковы были дальнейшие планы под Ригой в конце августа. От мысли взять город осадой посредством подземных апрошей приходилось отказаться за недостатком пехоты; решили ограничиться только бомбардировкой города, рассчитывая произвести в нем пожар, а затем отступить в Лифляндию и взять крепостцу Кокен-гаузен. 3 сентября в город был послан из саксонского обоза трубач с предложением рижанам сдаться, иначе город подвергнется бомбардировке; у короля пушки, и мортиры, и бомбы, и всякие воинские огнестрельные припасы наготове. Как рассказывал Судейкину Паткуль, с тем же трубачом был прислан ответ из Риги от коменданта: король, хотя и побьет неповинные души, также и город выжжет и все домовое строение разорит и камня на камне не оставит, однако никоим образом город сдан не будет. В лагере носился слух, что рижане готовы дать королю 1¹/₂ миллиона талеров, только бы не бомбардировал города. Паткуль опровергал этот слух, такой суммы не будет; однако заметил, что если бы дали и половину этих денег, то годилось бы на войско, но что король, взяв деньги, все же стал бы «чинить промысел над Ригой»[744]744
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 337 об. – 378.


[Закрыть]. Король, как впоследствии в «Поденной записке» вспоминал Петр, деньги с рижан действительно взял[745]745
  Журнал, или Поденная записка. С. 11.


[Закрыть]. Поэтому ни бомбардировки, ни иного какого-нибудь «промысла» не последовало; наоборот, решено было снять осаду, 5 сентября «с утра, – писал Судейкин, – королевское величество был в шанцах и велел из тех шанцев пушки, и мозжеры, и всякие огнестрельные военные припасы, которые наготовлены были для бомбардирования над Ригою, все вывезть. И ныне те пушки, и мозжеры, и бомбы, и всякие воинские припасы возят денно и ночно лодьями, и стругами, и чаками непрестанно и перегружают с сей стороны по-прежнему на ту ж курлянскую сторону через реку Двину, и, что было в шанцах, без остатку все вывезено». В разговоре с посланником 7 сентября на вопрос его, почему не было ни приступа, ни бомбардирования и почему пушки, мортиры и все воинские припасы из-под Риги увезены и куда пойдет король, Паткуль объявил, что приступа не чинено за недостатком в лагере пехоты, тогда как в Риге одной пехоты будет тысяч восемь. Московские войска на помощь не пришли. «А теперь-де приспела осень, а к тому вскоре настанет зимнее время, чтоб войска не изнурить и лошадей не поморить». Король пойдет под Кокенгаузен и под «иные инфлянские места» и там где-нибудь, может быть, свидится с царем. Артиллерия увозится в Августенбург и в Кобершанц. В частности, относительно бомбардировки Паткуль объяснил, что она не была произведена по настоянию голландцев и англичан, которые писали через французского посла, что у них в Риге лежит товаров на несколько миллионов и чтобы той бомбардировкой их товарам не причинить вреда, – «для того и бомбардирования из шанцев не чинили»[746]746
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 383–386.


[Закрыть]. В ночь на 15 сентября все деревянные сооружения, сделанные в шанцах, были выломаны и шанцы засыпаны землей, а 15-го король, по словам Судейкина, «изволил со всем своим саксонским обозом от Риги отступить… А как с стану пошли, будынки, и шалаши, и что какого строенья на том стану было, все выжжено»[747]747
  Там же, л. 391.


[Закрыть].

Король с войсками отступил вверх по Двине к Кокенгаузену, к которому подошел 21 сентября. Судейкин ехал за ним. «Местечко Коконауз, – писал он, – обнятием невеликое, только обронно; построен на горе на каменистом месте над рекою Двиною замок, строенье каменное. А к тому замку приделан вал». Подойдя к городку, король через посланного трубача потребовал сдачи. Комендант, встретивший саксонцев пушечными выстрелами, ответил, что «они сдаться не хотят и будут борониться, покамест мочь их будет, аж до остатка капли крови своей». 22 сентября саксонцы устроили шанцы в тех местах, где были шанцы, сделанные московскими войсками в прежних войнах. В течение пяти суток была пальба по городу, но и город отвечал стрельбою, от которой было побито и ранено немало саксонского войска. Устраивались апроши. Август II обнаруживал большую храбрость. 24 сентября, когда он ездил смотреть апроши, убиты были два сопровождавших его офицера. Такая храбрость внушала опасение окружавшим его лицам. Но у короля было гораздо больше личной храбрости солдата, чем искусства и распорядительности полководца. Однако так как саксонцы значительно преобладали числом над гарнизоном Кокенгаузена, то взять его было им по силам. 26 сентября комендант сдал город. Встречавшийся уже нам адъютант любельского воеводства Михаил Жубович, придирчивый и насмешливый критик саксонских военных действий, изображавший Судейкину обстоятельства взятия Динаминде, критиковал также и кокенгаузенскую операцию. По его словам, в замке было достаточно военных припасов и с тысячу пудов хлеба; крепость могла бы еще держаться, но лишилась воды: в единственный колодезь в замке попала неприятельская бомба и испортила колодезь; гарнизон, лишившись воды, должен был сдаться[748]748
  Там же, л. 399–400, 437.


[Закрыть].

Тщетно ожидая вестей из Константинополя и твердо решившись не разрывать со шведами до заключения мира с Турцией, чтобы не дать возможности туркам ухудшить условия мира, Петр не был в состоянии оказать союзнику, несмотря на его просьбы[749]749
  Устрялов. История… Т. III. С. 552–553, 556.


[Закрыть], открытую помощь; но он не прочь был помочь ему негласно и прикрыто. Уже во время переговоров о союзе в ноябре 1699 г. он согласился отпустить казаков на помощь Августу, с тем чтобы был соблюден вид, будто Август сам нанял казацкие войска в качестве добровольческих отрядов. Но казацкая помощь не являлась вовремя, да если бы и явилась, не удовлетворила бы Августа. В разговоре с Судейкиным уже после снятия осады Риги Паткуль говорил ему, «якобы пышно и неблагодарно: о которых-де казацких войсках писано в обоз, что они идут к королевскому величеству, и о тех-де казацких войсках его королевское величество не контент». Во время действий под Ригою королю нужна была русская пехота, а не казаки[750]750
  Арх. Мин. ин. дел. Дела польские 1700 г., № 5, л. 402.


[Закрыть].