Текст книги "Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700."

26 сентября за капитаном опять был послан Иван Грамотин, но Памбург и на этот раз не поехал, отговорившись тем, что у него болит нога и бок, и послал вместо себя подштурмана и матроса. На вопрос посланников, почему капитан к ним не явился, подштурман и матрос сказали: «Третьего-де и вчерашнего дня были у него гости, и с теми-де гостьми он пил и теперво едва жив с похмелья». Только после второй посылки опять переводчика Чижинского и подьячего Карцева капитан пришел на посольский двор. На вопросы и укоры посланников он ответил, что не был у них «для того, что были у него… французы и венецыяне и с ними пил и во пьянстве стрелял ночью и в день и в том просит он у них, посланников, прощенья, а впредь стрелять не будет». Посланники выговаривали ему, заметив, что, если бы даже у него в гостях были сами послы французский, голландский и английский, и тогда ему безвременно из пушек стрелять и тем на себя наводить султанский гнев не следовало.

Дело, однако, грозило принять серьезный оборот. Турецкое правительство распорядилось об аресте корабля, для чего к кораблю приехало на 24 каюках человек 200 янычар. Посланникам стоило немало труда уладить дело в переговорах с Маврокордато, явившимся к ним вновь от великого визиря 26 сентября с известием, что корабль «велено взять за караул и держать за караулом» на время пребывания посланников в Константинополе, а капитана удалить с корабля и держать на посольском дворе. Маврокордато передал, между прочим, посланникам о своем разговоре с голландским послом, который ему сообщал, что когда капитан начал на корабле ночью пальбу, то «на Галате женской пол в великом страху был и кричали так: горим, горим!». Посланникам ничего не оставалось более, как рассказать ему, что капитан просил у них прощения и больше стрелять не будет, и просить, чтобы султан изволил «вину ему отдать и положить на милость», «потому что то он учинил во пьянстве и причесть бы то к глупости его и к пьянству, а не к иному какому делу». Маврокордато, однако, заявил, что с таким ответом ему к визирю «придти не с чем», и салтаново величество доволен не будет. Какое в том капитану оправдание, что учинил он «пьянским обычаем»? Если бы человек убил человека до смерти, а после бы сказал, что учинил то во пьянстве, можно ли такого убийцу помиловать от смерти? Как они, посланники, размышляют? Можно ли такому великому государю, его султанову величеству, «в таких досадительствах и своевольствах тому худейшему человеченку и пьянице больше терпеть? А обещанию его, что обещался впредь того не чинить, верить нечему», потому что он и прежде обещался и того обещания не исполнял. Султан приказал корабль взять «за караул», а капитана с корабля сослать и держать на посольском дворе. Для того были посланы янычары, но им на корабле оказали сопротивление: царские ратные люди стали против них с ружьем, и неизвестно, что еще из этого произойдет. И поэтому, конечно, надобно им, посланникам, того капитана смирить не словами только, но самым делом, «чем бы тот роспалительной огонь могл быть утушен, не допуская больше к пространному разжиганию». Если гость в чем неугоден будет хозяину или какое зло ему причинит, что ему за это будет? «А салтаново величество – государь великий и славный, и самовластный; такому праху земному и пьянице непотребному за такие досадительства и ослушания како возможет утерпеть в злых его поступках? И чтоб они, посланники, той разжигатель-ной ране дали свое целительство, которое б могло его салтанова величества гнев обратить в милость». Капитана за его поступки не только с корабля взять доведется, но он достоин жестокого наказания. Отговоркам и ссылкам на обычаи в других странах верить нельзя; да если бы где такие обычаи и были, то они султанову величеству в государстве его не образец. «И когда-де его салтанову величеству такое дело показалось неугодно и непотребно, то надобно его отстаивать, а противного не делать, потому что-де салтаново величество в своем государстве, как на сухом пути, так и на воде, самовластен, что хочет, то и чинит».

Посланники ответили, что они «ни в чем воле и указу салтанова величества не противятся и противиться им в таких делех не належит… а на ту рану, которую учинил капитан, пластырь то, что салтаново величество тому капитану изволил вину его отдалить и положить на милость, а он, капитан, впредь так дерзновенно чинить и из пушек в день и по ночам стрелять не будет». Но они решительно протестовали против ареста корабля и удаления с него поставленного самим царем капитана: «А что-де его салтаново величество указал великого государя корабль взять за свой караул, также и его капитана, с того корабля сослать, и лучше-де им, посланником, смерть принять, нежели тот корабль с того места свесть, где он стоит, и быть ему за караулом салтанова величества, понеже было б то у иных послов и посланников в великом посмеянии». А если бы находящиеся на корабле царские ратные люди «во время того взятия под арест стали бы биться из ружья, от того бы вящая беда учинилась и кровь человеческая многая напрасно бы пролилась». Поэтому посланники просили янычар, присланных арестовать корабль, от корабля отвести и капитану его поступок, учиненный «пьянским обычаем, а не с хитрости какой», простить, так как он чести обоих государей не касается и делу повредить не может. Капитан более стрелять не будет. Если ж «учиниться ослушен и стрелять не перестанет, тогда они велят взять его с корабля к себе на посольский двор за караул и к наказанию его сыщут иной способ». И тут же при Маврокордато вновь послали на корабль переводчика Чижинского и подьячего Карцева с решительным запрещением капитану, «чтоб отнюдь впредь никогда стрельбы с корабля не чинил». Маврокордато, выслушав возражения посланников и видя, что посылают к капитану, «говорил, что они, посланники, учинили то добро и салтанову величеству будет та посылка угодна. Только знает он подлинно, что тем их, посланниковым, словесным запрещением… салтан и везирь не удовольствуется, разве что он, Александр, скажет везирю так, что тот капитан за такое салтанову величеству многое досадительство от них, посланников, наказан». Посланники ответили, что «возможно салтанову величеству, также и везирю, то все вменить ему, капитану, в глупость и во пьянство, и чтоб он, Александр, его салтанову величеству и везирю по совести христианской о том донес, приводя их ко всякому благополучному поведению». На этом разговор закончился; дело было улажено. На следующий день Маврокордато прислал своего племянника сказать, что о словах посланников он донес визирю; капитан вечером и утром не стрелял, «и тем-де салтаново величество и великий везирь удовольствовались, и чтоб то впредь было не пременно», т. е. без изменений[816]816
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 104–115.


[Закрыть].

Соглашение однако, не осталось «непременным». В ночь на 9 октября после султанской аудиенции посланникам капитан опять стал палить из пушек, чем вновь вызвал неприятные для посланников объяснения с угрозами со стороны турецких властей посадить Памбурга в тюрьму. Приняты были меры надзора. На корабль по приказанию визиря был отряжен ночевать особый наблюдатель, капычи-баша, который должен был смотреть за капитаном, с тем, что если капитан станет стрелять, то ему, капычи-баше, будет отрублена голова[817]817
  Там же, л. 149–151, 154 об. – 158 об.


[Закрыть].

II. Переговоры о торжественном приеме посольства

Эпизод с «безвременною» пушечною пальбою грозил затормозить ход начавшихся уже переговоров. Первые переговоры касались тех церемоний, которыми должен был быть обставлен торжественный прием посольства, причем Украинцев и Череде-ев, как и все русские посланники в XVII в., оберегая честь своего государя, считали своей обязанностью по поводу отдельных моментов приема делать ограждающие эту честь оговорки. Заметно, однако, что оговорки делались более ради формы, и посланники, предъявив их, затем довольно податливо уступали.

Переговоры начались 12 сентября и велись специально приехавшим для этого в посольство Маврокордато. Маврокордато открыл беседу заявлением о своей готовности помогать посланникам и перешел затем к воспоминаниям о Карловицком съезде, где он также помог царскому послу в заключении перемирия. «Он по ревности христианской в приключающихся делах всякое вспоможение готов есть им чинить. Да и на прошлом-де Карловицком съезде царского величества послу во учиненном двулетнем перемирье всякое вспоможение он чинил. Также и иных христианских государей послом и посланником» он помогает, докладывая султану и визирю по их делам, «а здешние-де начальники в том ему верят, и всякие посольские дела отправляет он обще с рейз-эфендием». Этими словами он как бы рекомендовался посланникам, вступая с ними в личное знакомство. Посланники со своей стороны сочли необходимым заявить, что его служба великому государю известна, и просили его и впредь так же служить. Маврокордато сказал, что султан и великий визирь, узнав о прибытии посланников в Царьград, весьма обрадовались, и поэтому он надеется, что порученные им дела будут следовать добрым порядком, и, заметив, что о «предлежащих делах» надобно им говорить «истинным сердцем и самою правдою», с чем и посланники согласились, он, переходя к делу, спросил посланников, если ли у них полномочная грамота и как она написана, на обоих или на одного. Узнав, что грамота есть и написана на обоих, он попросил ее показать. Посланники отклонили эту просьбу, возражая, что полномочные грамоты предъявляются «на разговорах», т. е. на конференции посланников с теми уполномоченными, которые будут назначены вести с ними переговоры. Маврокордато настаивал на своем: «Надобно-де всякие дела рассматривать заранее, чтоб во время посольства никаких препон ни в чем не было и чтоб они безо всяких отговорок царского величества полномочную грамоту на себя показали». Посланники возразили: султанову величеству о посланнике, какого он чина и как его зовут, известно по той грамоте, которая прислана ранее. Но Маврокордато продолжал настаивать, говоря, что в той грамоте, которая прислана ранее, написан посланник только один, а в приезде их двое, и потому он спрашивает посланника, дано ли «полномочество» и на товарища его. Посланники уступили и показали грамоту[818]818
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 61–65 об.


[Закрыть].

Затем обсуждался вопрос о порядке посланников султану и визирю. Посланники потребовали, чтобы сначала были представлены султану, а потом уже визирю, причем чтобы царскую грамоту изволил бы принять у них сам султан, «а никто б той грамоты из рук у них не вырвал». Эти требования о представлении сначала султану, а потом визирю, как и о том, чтобы никто не вырывал из рук у посланников грамоты, были предписаны посланникам данным им тайным наказом[819]819
  Там же. Дела турецкие 1699 г., № 4, л. 53–79, статья 20.


[Закрыть]. Маврокордато указал, что «всякое государство имеет свой закон, и право, и устав, и основание и что при турецком дворе всех государей послы: от цесаря, от королей Английского, Французского, от индейского и персидского шаха сначала бывают у визиря, и визирь, приняв у них грамоту, написанную на его имя, доносит султану, и потом те послы бывают на другой день на приеме у султана, «перед салтана бывают вводимы со всякою честью, а грамоты в руках держат». И когда они произнесут султану речь, тогда у них грамоты берет с учтивостью капычи-баша и отдает из рук в руки кубе-визирям, а те кубе-визири, принимая друг от друга, отдают великому визирю, а великий визирь подносит ее султану и кладет на подушку. «А вырывают-де перед салтаном из рук грамоты у таких послов, которые, здешнего чина не ведая, спорят».

Посланники пытались возражать против этого порядка: великому государю не только из разных ведомостей, но и из писем прежде бывших послов и посланников известно, что всегда как царские послы, так и цесарские, французские и иные бывали сначала у салтана, а потом уже у визиря. Маврокордато заметил, что «то царскому величеству донесено неправдою»; он сам представляет, «приводит», всех послов и посланников, и прием происходит именно так, как он говорил. Посланники продолжали стоять на своем, что им сначала быть у визиря невозможно, и требовали, чтобы Маврокордато донес о том султану; но Маврокордато отказывался: он о том доносить не смеет и опасается султанского «подивления», как он, секретарь, зная «закон и устав государства Турского и свое полномочество в приводе послов к салтану», доносит о непристойном и «для чего он посланникам не сказал, какое у них обыкновение в приеме посольском бывает». Посланники уверяли его, что ему «за то никакого салтанского гнева и от везиря мнения не будет», и просили сослаться на них, посланников, что они домогаются того, чтобы им быть прежде у султана, а потом у визиря. Маврокордато обещал донести визирю и их уведомить и действительно на другой день их уведомил об отказе визиря отступать от старого обычая, и посланники должны были уступить и согласиться. В заключение разговора 12 сентября посланники сделали замечание относительно дома, который им был отведен. До этого царские послы стаивали в греческой слободе, а не в том месте, где ныне они, посланники, поставлены. Маврокордато успокаивал их: «…чтоб они о том никакого сумнения не имели, потому что поставлены они в дому в палатах знатного и честного человека, а прежде-де сего царского величества послы и посланники стаивали не на таких дворех и не в палатах, но в домех небольших греческих».

Выслушав это заверение, посланники сказали: «Когда-де он, секретарь, говорит… что они поставлены в честном и в знатном дому и не для какого утеснения и бесчестия, и в том они ему по христианству верят». Взаимно были высказаны любезности. Секретарь говорил, что «по ревности христианской, в которой он пребывает без всякого сомнения, имеет он всегда в делех великого государя… тщание и радение и впредь имети будет по возможности своей. И посланники говорили, что о том его доброжелательстве великому государю… известно, и чтоб он, секретарь, их, посланников, ныне в приключающихся делех не покинул и всякое вспоможение им чинил. И секретарь говорил, что он то вспоможение им, посланником, чинить готов»[820]820
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 65 об. – 73 об.


[Закрыть].

16 и 17 сентября приезжал к посланникам от Маврокордато его шурин Дмитрий Хрисокулий, чтобы сообщить, что прием у визиря назначен им на 18 сентября, и условиться о дальнейших деталях приема. В переговорах с ним посланники требовали, чтобы визирь принял у них царскую грамоту стоя и чтоб им, посланникам, сидеть с визирем на софе, и спрашивали: когда они к визирю в палату войдут, в то время визирь в той ли палате будет или придет после них, посланников, из другой палаты. Дмитрий отвечал, что визирь войдет из другой палаты после их, посланничья, прихода. Сидеть они будут на софе подле визиря. Грамоту примет у них государственный канцлер рейз-эфенди и будет держать во все время приема. На замечание посланников, что прежде грамоту принимал визирь сам, Дмитрий возражал: «Знатно-де прежние… послы и посланники царю доносили неправдою»; не только у царских, но и у всех послов христианских государей визирь сам грамот не принимает, а принимает канцлер. Александр Маврокордато сказал им правду, лгать ему в том нечего, узнают посланники и сами, что и цесарскому послу будет такой же прием. Посланники согласились. На вопрос их: как бывают у султана и у визиря цесарские, французские, польские и английские послы, в шляпах или без шляп, Дмитрий ответил, что в шляпах; так же и им надлежит отправлять посольство, не снимая шапок; подозрения на них за то от Блистательной Порты не будет. Дмитрий сообщил посланникам, что за ними, чтобы везти их к визирю, пришлют 27 лошадей с чаушами, тогда как за прежними послами присылалось 20 лошадей. Посланники просили, чтобы лошади присланы были, как прежде бывало, с чауш-башою (офицером), но Дмитрий заметил, что с чауш-башою лошадей к ним пришлют, когда их повезут к султану, а на прием к визирю лошади будут с чаушами. Заканчивая разговор 16 сентября, Дмитрий сообщил посланникам, что «завтра (17 сентября) у везиря будет святейший патриарх царегородский и везирь-де велит на него надеть кафтан». На вопрос посланников, «для чего-де он, святейший патриарх, завтра у везиря будет и какое ему у него, везиря, бывает почитание», Дмитрий рассказал: «Наперед-де сего святейшие патриархи во время обрания своего на патриаршеской престол вхаживали в салтанской диван пред везиря в мантиях и с посохами, и в том диване сиживали они, святейшие патриархи, в первом месте. А ныне-де то отставлено, и у везиря бывают они временем и то в дому его везирском, а не в диване. И входят они к нему, везирю, в палату в одних исподних рясах и без посоха, а мантию верхнюю с себя снимают и с посохом отдают архидиаконом в сенях, а в палату перед везиря не входят. И при нем, везире, во время своего бытия они, святейшие патриархи, не садятся, всегда стоят.

А когда-де они ж, патриархи, приносят к нему, везирю, обыкновенную дань, и тогда надевают на них и кафтаны». В заключение разговора 17 сентября посланники говорили Дмитрию, что «они у везиря завтрашнего дня быть готовы; а что-де они, посланники, по се время к нему, Александру Маврокордату, ни с чем не отзывались, и за то б на них никакого сумнения он не имел для того, что еще они, посланники, здесь, в Цареграде, не осмотрелись», но Дмитрий их уверил, что Александр «желает того, чтоб у великого государя… с салтановым величеством учинен был вечный мир. А кроме того иного ничего от них, посланников, он не требует»[821]821
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 77 об. – 81.


[Закрыть].

III. Прием послов великим визирем

Прием посольства у великого визиря состоялся в назначенный день. «Сентября в 18 день, – читаем в «Статейном списке», – в 5-м часу дня (т. е. в 10-м часу утра) приходил к посланником пристав, капычи-баша, и говорил, что быть им, посланником, сего числа у везиря после полудня и прислан будет к ним от него, везиря, эминь-Магмет-ага с чаушами и чтоб они, посланники, к тому времени ехать к везирю были готовы. И посланники сказали, что они к тому времени ехать к везирю будут готовы. А после того приказывали к посланником с дворянином с Васильем Даудовым он же, пристав капычи-баша да чурвачей, который у них, посланников, стоит на карауле, что того эминь-агу и чаушей и конюхов, которые подводить будут им, посланником, лошадей, они, посланники, велели подарить, чем пристойно. И посланники чрез него ж, Василья, приказали к ним, приставу и чурвачею, что того эминя-Магмет-агу и чаушей дарить им ничем не за что и не доведется, потому что присланы они будут к ним от везиря по его, везиреву, велению, а не по их, посланничью, хотению. Да и у великого-де государя их, у его царского величества, окрестных государей послы и посланники его царского величества стольников, которые к ним для почести присылаются, ничем не дарят же; и те стольники того у них не домогаются. А конюхом-де, которые им, посланником, салтанских лошадей подводить будут, они, посланники, за труды их велят им дать, что доведется по рассмотрению. И капычи-баша и чурвачей ему, Василью, сказали, что они то предают на их, посланничье, рассуждение[822]822
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 82–82 об.


[Закрыть].

И того же числа после полудня пришел к посланником капычи ж баша и сказал, что прислано с салтанской конюшни под дворян и под иных чиновных людей с чаушем 27 лошадей с седлы и во всем конском наряде. А для де чести их, посланничей, прислан будет к ним, посланникам, салтанова величества честной знатной человек чауш-баша Мустафа-ага, а с ним вышеупомянутый эминьМагмет-ага да китяп-ага с чаушами и приведены будут с ними под них, посланников, особые две лошади в добром конском наряде. И, немного помешкав, приехал на посольский двор чауш-баша Мустафа-ага и эминь-Магмет-ага да китяп-ага в больших чалмах, а с ними чаушей диванских со 100 человек и привели за ними две лошади салтанские в добром конском наряде и под чепраки шитыми золотными. А взъехав на двор, стали они на лошадях около крыльца, а к посланником в палаты не пошли. И прислал к посланником чауш-баша, чтоб они ехали с ним, чауш-башою, к везирю. И посланники, вышед из палаты и сшед с крыльца на рундук, спрашивали о здоровье чауш-башу, а чауш-баша спрашивал о здоровье их, посланников. И, седчи на лошади, поехали с двора. Напреди ехали чауши диванские, а за ними пристав и чурвачей, да эминь-Магамет-ага, да китяп-ага. А чауш-баша ехал с двора с чрезвычайным посланником, с думным советником по левую сторону и едучи говорил, что с иными послы чауш-баши ездят по правую сторону, а он, чауш-баша, для почести едет с ним, посланником, о левую сторону. И чтоб он, посланник, ехал с товарищем своим вместе, а он-де, чауш-баша, поедет напереди. И посланники ехали вместе, а чауш-баша ехал перед ними. А дворяне, и переводчики, и подьячие, и толмачи, и люди посольские ехали за посланниками. А по обе стороны около посланников и напреди шли янычаня со сто человек с батошками. А великого государя его царского величества грамоту к везирю до его везирского двора и на двор вез Посольского приказу подьячей Лаврентий Протопопов в камке за пазухою[823]823
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 83–84.


[Закрыть].

И как посланники приехали к везиреву двору, и у того двора перед вороты по улице и на переднем дворе по обе стороны стояли янычаня с триста человек без ружья с батошками и при них начальные их люди в платье турском. И, приехав к везирю на двор, чауш-баша и посланники ссели с лошадей у крыльца, а дворяне, и посольские люди, и эминь-Магмет-ага, и китяп-ага, и пристав, и чурвачей с лошадей ссели среди двора, а чауши у ворот[824]824
  На полях «Статейного списка» в этом месте сделана приписка: «К везирю на двор двои ворота, и чурвачеи и чауши ссели с лошадей на переднем дворе у ворот».


[Закрыть], и от крыльца палат с правую сторону стояли капычейские головы в ферезеях бархатных и суконных собольих, а на крыльце и в сенях аги и иные начальные люди. И, сседчи с лошадей у крыльца[825]825
  На полях «Статейного списка»: «на нижнее крыльцо».


[Закрыть], велели посланники великого государя его царского величества грамоту несть подьячему перед собой явно в камке, а дворянам и всем чиновным людем итить велели за собою. И как посланники вошли в сени, что перед везиревою палатою, и в дверях сенных встретил их салтанова величества ближней секретарь Александр Маврокордат и, поздравя посланников, пошел в палату везирскую перед посланниками.

А вшед в палату, сели посланники на софе близ везирева места на уготованных скамейках[826]826
  На полях «Статейного списка»: «стулах, прикрытых бархатом».


[Закрыть], бархатом червчатым обитых. А везиря в то время в той палате не было. А Александр Маврокордат стоял. А как они, посланники, сели, из другой палаты вышел государственный канцлер рейз-эфенди, а за ним шел великий везирь. И посланники тогда встали. И, взошед, он, везирь, на софу сел на кофре в углу междо двемя подушками бархатными золотными. А посланником велел он, везирь, сесть же на тех же скамейках. А против его, везиря, во всю их, посланничью, бытность, стояли с правую сторону рейз-эфенди, а с левую сторону янычар-агасы, да чауш-баша, и кегая, и тефтедарь, и иные ближние салтанские люди, и было в той палате всякого чину с 200 человек. Кафтан на нем, везире, был соболий под изуфью, чалма зеленая. И опричь посланников, с везирем никто не сидел[827]827
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 84–85.


[Закрыть].

А как везирь сел на место, и тогда чауши кричали ему виват трижды. И, посидев немного, посланники встали, и, не снимая шапки, говорил думной советник и наместник каргопольской Емельян Игнатьевич везирю речь такову: Пресветлейший и державнейший император и великий государь Божиею милостию царь и великий князь Петр Алексеевич, всеа Великие и Малые и Белые России самодержец и многих государств и земель восточных, и западных, и северных отчич, и дедич, и наследник, и государь, и обладатель, его царское величество, прислал к тебе, Блистательной Порты к великому везирию Хусейн-Азем-паше, свою царского величества грамоту и указал высочество твое поздравить. А как тое речь переводчик Семен Лаврецкой с русского на латинский, а Александр Маврокордат с латинского на турской везирю изговорили, и дьяк Иван Чередеев, приняв великого государя его царского величества грамоту у подьячего в камке, поднес ему, думному советнику. А думной советник Емельян Игнатьевич, приняв ее у него, дьяка, поднес везирю. И везирь царского величества грамоту принял у него сам, сидя, и положил подле себя с правую сторону на подушке и говорил, что за присылку той великого государя царя Московского всеа Великие и Малые и Белые России грамоты и за поздравление он, везирь, ему, великому государю, благодарствует и приемлет то с любовию радостным сердцем и приездом их, посланничьим, веселится и желает во врученных им делех доброго начатку и счастливого окончания. А из грамоты-де царского величества о делех выразумев, он донесет салтанову величеству и обещается им с своей стороны исходатайствовать у него, салтанова величества, бытие на приезде с грамотою царского величества и очи его видеть без замедления. И посланники говорили, что за доброжелательство его, великого везиря, они ему благодарствуют и сами того желают же, дабы доброначатое дело, обоим государствам прибыльное, восприяло совешенство благое и чтоб по его, везиреву, ходатайству быть им у салтанова величества на приезде и о делех обоих великих государей и государствам их надлежащих донесть вскоре. И везирь говорил: о том-де он радеть будет. А когда им у салтанова величества быть, и о том ведомо им будет впредь.

А потом посланники говорили, что они по милости салтанова величества и по его, велеможного везиря, повелению на рубеже под Керчью приняты и в царствующий град припроважены со всякою честию и пристав капычи-баша в приеме их, посланничье, и в дороге чинил им всякое почитание и благоприветствование, и за то они салтанову величеству челом бьют, а ему, велеможному везирю, благодарствуют. И везирь говорил, что та честь воздана им по чину посольства их. И спрашивал везирь, как-де они, посланники, ехали Черным морем? Потому что времянем бывает то море неспокойно и давно ль они от Азова поехали, и в сколько дней от Керчи к Царюгороду поспели? И посланники говорили: ведают-де они и сами, что пучина Евксинопонтская времянем бывает неспокойна. И хотя-де им на ней была от волнения по два дни трудность, однако по милости Божии за счастием благочестивого великого государя, его царского величества, ту Евксинопонтскую пучину от Керчи кораблем царского величества преплыли и в Царегородское гирло пришли в пятой день. А от Азова поехали июля в последних числех.

И после того подносили посланником конфекты на блюдах малых и пить кагве (кофе) и шербет, и подавали из маленьких серебряных кушинцев умывать руки и окуривали благовонием. А по курении велел везирь на посланников надеть кафтаны золотные, так и на дворян и на иных чиновных людей, всего на 23 человека кафтаны надели ж. А потом говорил везирь, чтоб они, посланики, ехали к себе на посольской двор. А когда им быть у салтанова величества на приезде, и о том ведомость им учинена будет в ыное время впредь.

И посланники, встав и поклонясь по обычаю везирю, пошли из палаты. Провожал их тот чауш-баша Мустафа-ага, которой по них, посланников, приезжал на посольской двор в сени и, поздравя посланников, пошел к везирю. А Александр Маврокордат провожал посланников до прежнего встречного места – до дверей сенных. И посланники спрашивали его, Александра, для чего тот чауш-баша не провожает их, посланников, до посольского двора? И Александр сказал: такие-де особы честные только приводят к везирю и к салтану послов с посольского двора, а на посольской двор никогда не провожают. А те-де особы называются кубе-везири, которых есть 9 человек, а проводят-де их, посланников, до посольского двора эминь-Магмет-ага с чаушами. И провожали посланников из палат до крыльца и с везирева двора на посольской двор эминь-Магмет-ага с чаушами да Александров шурин Дмитрей Хрисокулий. А по обеим сторонам около посланников шли янычаня. И, приехав на посольский двор, были те аги и чауши у чрезвычайного посланника, у думного советника в палате и, вшед, поздравляли посланников бытием у везиря. И посланники против прежнего поведения эминь-агу и товарыщев его двух агов же велели было подарить собольми и те соболи им подносили. И они тех соболей не приняли, а сказали, что того ныне принять им не доведется для того, что они, посланники, не были еще у салтанова величества. А как они, посланники, будут у салтанова величества на приезде, и тогда они, аги, по провождении их, посланников, от салтанова величества на посольской двор те подарки у них, посланников, примут. И посланники, подчивав тех агов, отпустили»[828]828
  Арх. Мин. ин. дел. Книга турецкого двора, № 27, л. 85–88 об.


[Закрыть].